CC BY
40
В.Н. Ткачев
Московский государственный академический художественный институт им. В.И.Сурикова, Москва, Россия
ФОРМУЛА ЛЕОНАРДО (ч. 2)
Аннотация:
500 лет назад великий экспериментатор эпохи Возрождения Леонардо да Винчи сделал в своих дневниках запись о том, что архитектуру и перспективу делает человеческий глаз, акцентируя главное значение визуального компонента в художественном творчестве.
Проекция этой формулы на процессы архитектурного морфогенеза — в истории, сегодня и на будущее — открывает по меньшей мере два полезных ракурса:
1. Зависимость морфогенеза от визуальных впечатлений и ассоциаций. В них, кроме предъявленных в образах сведений о красоте и гармонии задуманных сооружений, «упаковано» большинство их предметных свойств: прочность, комфорт, эксплуатационная пригодность. В этом случае глаз работает как инструмент и стартовый катализатор формообразования.
2. Стимулирование перфекционизма архитектурных форм на основе анализа существующих объектов, то есть реверсивное извлечение уроков технического и эстетического содержания с намерениями их использования в дальнейшей практике. Таким ступенчатым представляется восхождение архитектуры к более совершенным формам через корректировку результатов локального и мирового опыта. Тестирование современной архитектуры с позиций формулы Леонардо вскрывает ряд свойств, вызывающих напряженное внимание к качеству перспективных направлений.
Ключевые слова: перфекционизм, формула Леонардо, реальность и прогноз, этапы архитектурного цикла, визуальный контроль.
V. Tkachev
Moscow State Academic Institute of Art Academic Art Institute Moscow, Russia
THE FORMULA OF LEONARDO DA VINCI (PART 2)
Abstract:
500 years ago the great pioneer of the Renaissance, Leonardo da Vinci made the following record in his journal: «The architecture and the perspective are made by the human eye», which emphasizes the importance of the visual in art .
The projection of this formula on the processes of architectural morphogenesis of the past, present and future opens up at least two problems of utmost importance: that of obvious dependence of morphogenesis on visual impressions and associations (enhanced by the information about beauty and harmony of the planned facilities, supplied by the notions of durability, comfort, and operational suitability), where the eye is both a tool and a catalyst for form-making, and the one pertaining to a strife for attaining perfection in architectural forms based on the analysis of existing objects, that is, the revision of the results attained locally and otherwise, aiming at further ascension to perfection through analysis of both technical and aesthetic sides of the existing forms.
Viewing modern architecture in the light of Leonardo da Vinci's formula reveals a number of characteristics that can prove vital to evaluating perspective findings and projects.
Key words: perfectionism, Leonardo da Vinci's formula, reality and prognosis, stages of architectural cycle, visual control.
РЕАЛИЗАЦИЯ ПРОЕКТА
Этот этап архитектурной работы в историческом аспекте стал подлинной школой экспериментов с идеями и материалами, приносящими результаты как в накоплении конструктивного опыта, так и в художественных достижениях. Поразительно, как долго и настойчиво природа демонстрировала человеку нехитрые секреты конструктивных свойств естественных материалов, прежде чем он внял подсказкам и сумел ими воспользоваться.
Впрочем, для первоначальных открытий и изобретений времени было много, человек воспринимал его как цикличное повторение одних и тех же событий и состояний среды.
Как бы то ни было, все тектонические системы — стена, каркас, арка, гибкие структуры — были разработаны в процессе наблюдения и осознания случайных находок, усовершенствования навыков и, наконец, сознательной индустриализации опыта. Так было с посудой из обожженной глины, колесом, ортогональной кладкой, плетением циновок и прочими завоеваниями бытия.
Удивляет, однако, то, что уже в XIX веке, в условиях ускоренного развития технического интеллекта садовник Монье мучительно долго созревал до идеи армоцемента.
Да, формула Леонардо не быстродействующее средство и не вездесущее. Степные пастухи при постоянных перемещениях довольно долго использовали волокушу, пока не изобрели колесо и стремя.
Инки, например, так и не дошли до идеи колесного транспорта. Причины понятны — использование повозок на узких горных дорогах было бы самоубийственным, да и лама — слишком субтильное животное для гужевого использования. Есть еще одна странность (на наш взгляд) для этой горной цивилизации. Гигантские каменные глыбы неправильной формы (Саксауаман) притесаны друг к другу с ювелирной точностью, хотя понятно, что было бы проще и грамотнее подогнать в кладке ортогональные блоки. Чем оказалась предпочтительнее такая неупорядоченная укладка камней в стену, остается до сих пор загадкой, как, впрочем, и бесперевязная, заведомо непрочная кладка квадров ограды Ангкор-Вата. Для последнего, правда, можно найти аналог в безрастворной кладке степных маньчжурских крепостей, стены которых самоуплотнялись при усадке во время землетрясений [1, с. 99].
И все-таки ортогональная с перевязкой швов и на растворе кладка осталась ведущим техническим достижением строительной практики, архетипом строительной индустрии практически повсеместно, визуально удостоверяющим тектоническую логику.
Обеспечивалась стандартизация строительных элементов и четкость планировки, универсальность и удобство прямого угла в сочленениях стен и сторон проемов, координация с векторами
гравитации и горизонтали, модульности строения. Разрабатывались вяжущие вещества на основе усвоенной технологии дегид-ратизации каменного сырья обжигом — это еще один претендент на высокое место в списке достижений формулы Леонардо. По мнению Э.Грушки, изобретение прямоугольной формы кирпича задало стремительный темп эволюции строительной и архитектурной практики.
Тектоническая логика прочности кладки по принципу «тяжелое внизу, легкое наверху» послужила основой выявления художественной выразительности при членении стены горизонтальными поясами, хотя для этого уже были предпосылки в виде разбивки по высоте элементов каркаса: базы, опоры, капители, верхнего строения. Кроме соображений антропометричной тектоники, здание приобретало некоторую социальную обозначен-ность с конкретной семантикой символов, ассоциирующихся с функцией защиты, неприступности, клановой табуированности. «Говорящая» архитектура оснащалась концентрированной и в меру абстрагированной символикой на подходе к объекту, на входе, для чего использовались изображения в первую очередь хищных животных (а нередко и живые), внушительные фигуры стражей, аллеи очистительного огня, флаги, щиты, копья и другие военные атрибуты.
Сами силуэты крепости должны были внушать врагу или недоброжелателю чувство опасности и безнадежности нападения.
Какие еще проблемы возникают в процессе выполнения строительных работ? Это многократное превышение сметной стоимости, составленной и документированной грамотными специалистами.
Кроме явного недоучета стоимости основных работ, имеет место феномен наличия между строк официальных статей расходов скрытых зазоров вытекания финансов: недоучтенных балластных действий по дополнительным перевозкам, переносу, исправлениям дефектов, изменениям в проекте, времени ожидания запоздалой доставки деталей, инфляции и, конечно, коррупции — значительно превышающих процент «естественных» перерасходов.
Это — пороки отечественной ситуации в отрасли, с трудом изживаемые с 30-х годов прошлого столетия, когда приглашен-
ные на стройки социализма иностранные специалисты не выдерживали анархии строительных работ и разрывали контракты. Работающие сейчас на номенклатурных объектах России иностранцы вносят известный порядок и технологическую культуру в производство работ. Но есть и другое обстоятельство. Препорученное после Б.И. Тхора проектирование отдельных объектов московского Сити иностранцам внесло полный диссонанс в задуманную первоначально «карандашную» композицию ансамбля, и теперь завершаемое столпотворение обещает стать архитектурным паноптикумом, сооружения которого ассоциируются с образами малопривлекательных предметов: стопкой складских контейнеров, порцией эскимо, винтом, печной трубой на деревенском пепелище и т.п. [2, с. 14]. Ой, что будет, когда все работы, наконец, закончатся и критики возьмутся за работу!
Или город получит как раз то, что нужно и станет похож на средний западный мегаполис?
В 60-е годы минувшего века З. Гидион писал, что когда-то настанет время и выстроенные поспешно без царя в голове супернебоскребы начнут сносить [3, с. 31]. Может быть, как раз к этому времени подоспеет финал строительной эпопеи Сити?
Архитекторы и строители всегда желали своим детищам если не вечности, то долголетия, что получало отражение во внешнем облике произведений.
Главными в цене здесь были респектабельность и композиционная гармония, получившие общественное признание и паспорт в будущее. Понятно, что на статус вечности могли претендовать здания, подтверждающие устойчивость социального устройства на настоящий момент, прежде всего административные сооружения высокого ранга.
Это нормально, архитектура всегда была надежным и выразительным инструментом власти, получая при этом возможность самореализации и исторической идентификации.
Но сегодня от монументальной архитектуры отслоилась архитектура бутафорских форм, заказчики и владельцы которой обесценили веру в вечность и сделали архитектуру средством наживы, превратив ее из способа стабильной организации среды обитания во временную декорацию своего бизнеса, красивую и комфортную, которую можно легко трансформировать или
9 ■
Рис. 1 147
изъять из пространства. Хорошо это или плохо? Кто знает ответ, если до сих пор ни одно масштабное градостроительное начинание (в Москве по крайней мере) никогда не было реализовано до конца, несмотря на серьезные аналитические исследования и годы, потраченные на детальное проектирование, параллельное изменениям намерений и концептуальным инфляциям.
Правда, нельзя не отметить, что на сегодня без генеральных многотрудных подготовок вполне успешно реализуются пусть не слишком масштабные, но целесообразные и не пугающие жителей локальные изменения, улучшающие коммуникационный и визуальный ландшафт города, например, упорядочение пространства Белорусского вокзала и Триумфальной площади в Москве. Но при этом буксуют работы на улице Алабяна и по возвращению открытого пространства Павелецкому вокзалу, последней пока еще не застроенной вокзальной площади в Москве.Она является естественным компонентом грамотно задуманной композиции и ее утраты нельзя допустить.
Застройка городов, живущих полнокровной жизнью, со временем меняет свой облик. Современный Рим не похож на Рим гравюр Пиранези, современная Москва насыщенностью городского тонуса разительно отличается не только от образов ранней столицы картин А.Васнецова, но и от пустынных улиц середины прошлого века (рис.1).
В патриархальной тишине и неспешном обновлении домов обретаются малые города российской глубинки, не представляющие пока коммерческого интереса.
Для радикальных и заметных изменений необходимы импульсы назревших обстоятельств, даже картин художников позднего Возрождения, изображавших просторные городские перспективы дальнего вида и настроивших архитекторов на создание объектов, пронизанных пространством и заложивших основы мировоззрения и стилистики барокко.
Барокко — это результат преобразований по формуле Леонардо.
Без К. Танге, сумевшего найти логичные рецепты трансформации традиционной японской деревянной архитектуры (казавшейся незыблемой, как и сам образ жизни японцев) в железобетонные литые формы, Япония не скоро смогла бы вы-
браться к вершинам архитектурных достижений международного класса. Сам Танге пояснил этот феномен так:
«Традиция не должна сохраняться в произведении современного художника как некая "опознаваемая" составляющая часть. Подобно катализатору химической реакции, она должна участвовать в творческом процессе, не входя в состав его конечного продукта»[4]. Работа Танге над интерпретацией традиции — едва ли не самый выдающийся пример экстренной ревизии архитектурных канонов.
ОЦЕНКА ГОТОВОЙ РАБОТЫ И АНАЛИЗ УРОКОВ ЕЕ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ
Предъявлением произведения авторы и строители желают снискать позитивный резонанс по самым разным визуальным показателям. Авторы добиваются выразительности ассоциаций, динамики, монументальности композиционными приемами, соотношениями масс, уместным декором. Уже внешним обликом здания автор декларирует свои взгляды на архитектуру вообще, приверженность к стилистическим направлениям и предпочтения в выборе средств выразительности.
Оценка эксплуатационных качеств придет позднее, с включением объекта в жизнь, его заселением.
Субъективизм оценок означает их разницу.
Конечно, по конъюнктурным соображениям отдельные произведения могут быть назначены шедеврами, и найдется немало опытных апологетов, доказывающих это по поводу, например, памятника III Интернационалу В. Татлина или Черного квадрата К. Малевича.
Истинная ценность (что тоже, в общем, субъективно) может проявиться не сразу, а спустя некоторое, даже немалое время, и лучше, если «открытие» этого произведения будет сопровождать романтичная или политическая легенда. В этом случае собственно архитектурные достоинства не играют никакой роли. Более того, дисгармоничный объем, неудачные пропорции и грубые детали свидетельствуют о бесхитростной простоте народного вкуса, подлинности памятника, руинированности, завораживающей искусствоведов. Это странно, не правда ли?
Грамотные архитекторы порой мучительно искали наиболее выразительные, логичные, элегантные формы объекта в своем проекте, а высокую оценку потомков получит неказистое здание трактира, где когда-то останавливался известный поэт и которое объявят памятником культуры.
Но если не сгущать краски, то действительно перманентное признание и достойную оценку современников и потомков получают настоящие произведения искусства. Характерно, что высокая степень выживаемости через годы и ненастья истинных шедевров культуры, в том числе архитектуры обязана некой незримой и негласной сакральной сфере, простирающейся над ними и защищающей от злого умысла и разрушения временем.
Нерасчлененный в глазах наблюдателя эстетический образ среды составляется из различных, порой случайных компонентов: приятной асимметрии и соразмерности зданий, старых деревьев, малых форм в виде памятников, фонтанов, мостов, их отражения в воде, прихотливого изгиба улицы...
Человек и среда взаимно создают и воспитывают друг друга. Их визуальная связь консервативна и любые изменения вызывают по меньшей мере настороженность, но бывает — и протест. Поэтому в городах с установившейся со временем застройкой выпадение «из строя» отдельных элементов — здания, дерева, фонаря — компенсируется стилевым аналогом, не вызывающим раздражения, не разрушающим визуальную гармонию. Как писал Д. Гранин, присутствие гармонии незаметно, отсутствие — очевидно.
Но даже деликатное обновление сложившейся застройки не устраняет психологического эффекта неприятия; лишь через некоторое время объект приобретает иммунитет к критике, подобно привыканию к зданию гостиницы «Россия» или к Новому Арбату, и негативизм горожан по отношению к ним постепенно тускнел; с изъятием гостиницы из городского пейзажа образовался даже визуальный вакуум. Теперь этой части города предстоит пережить этап визуального карантина.
Кстати, нейтральная по выразительности «вписанная» архитектура переживает менее жесткое отношение к ее присутствию и ускоренно врастает в канву застройки. Яркие по образу объ-
екты приобретают ассоциативный ярлык, бывает, что навсегда, благодаря хорошо развитому воображению автора нечаянного прозвища. Так, А. Буров назвал римский Темпиетто большой чернильницей, а Я. Буркхардт сравнил фасад церкви Сан Карло у четырех фонтанов с высохшей яблочной кожурой [5, с. 72, 63], И. Фомин — автор термина «кондитерский модерн».
Пора стилистических изменений настает, когда существующая в рамках давно сложившегося канона архитектура перегружена избыточным орнаментом, извращает форму элементов, имеющих тектонический смысл (витые колонны, разорванные фронтоны, круглые дверные проемы...). Визуально утомленный взгляд ищет «чистую» форму, осмысление виденного приобретает негласную концептуальную редакцию.
Преобразования эстетических воззрений в сознании обитателей и «провокаторов» начинаются как бы с чистого листа, с рождения понимания новой тектоники, еще не обремененной декором. Жесткую убедительность авангардной идеологии придают здания из ортогонально пригнанных стен домов А. Лооса и Г.Т. Ритвельда. На вызывающе диссидентские поступки решаются К.-Н. Леду, К. Мельников — архитекторы, преодолевающие законы гравитации и «нормальной» тектоники. Их произведения остаются памятниками наивного чудачества, ортодоксальной веры в праздник задуманных ими форм.
В оценке архитектурных событий и корректировке направлений архитектурной деятельности ориентирующую роль играет критика, стимулированная гласом народа, административно-политическими установками, профессиональными разборками.
Но поток новых сооружений, мягко говоря, рискованной выразительности показывает, что профессиональный орган архитектурной критики еще не нашел нужных регистров оценки направлений в целом. Пора, наконец, отстранившись от эпигонства, трезво и беспристрастно осмыслить экстравагантные опусы зарубежных коллег, демонстрирующих (показывая язык!) возможности реализации любых сумасшедших замыслов и смущающих молодое поколение наших архитекторов.
Все-таки в российской архитектуре утрачен воспитательный дух и патриотический стержень, застенчиво допустившие превращение национального зодчества в интернациональный архитек-
турный паноптикум. Прискорбно, что россияне отдали на откуп зарубежным коллегам проектирование и возведение Сити, удовлетворившись своим кильватерным положением в сотрудничестве и согласием разделить ответственность за утверждение в Москве этой hall of shame — площадки позора. А ведь это знаковый объект.
Общее впечатление от нарастающих темпов обновления архитектурной наличности городов планеты — желание авторов и заказчиков экзотических новостроек успеть отметиться в стремительном потоке цивилизационных преобразований. Это — коллективное бессознательное современной архитектуры, зеркально отражающей признаки нарастающего безумия, приближения к границам гомеостазиса биосферы, что, по словам Д. Медоуза (Римский клуб), будет свидельствовать «о неизбежном конце традиционной цивилизации» [цит. по 6, с. 183]. Ведь архитектура как система преобразовательных намерений и строительная деятельность человека — не последние участники нарушения экологического баланса планеты.
Как повернуть табун, мчащийся к пропасти, — об этом в заключительном разделе, представляющем новые, пока не учтенные предпосылки развития цивилизации, определяющие коррективы организационных форм бытия человека в связи с грядущими планетарными событиями. Тем самым мы возвращаемся к стимулирующим истокам архитектурных циклов.
НАКОПЛЕНИЕ МОТИВАЦИОННОГО РЕСУРСА;
ПРОГНОЗЫ
В математической интерпретации архитектура — это дробь, в знаменатель которой сведены регламентирующие факторы, определяющие функциональную целесообразность, прочность, эксплуатационную безопасность, высокий технический уровень инфраструктурного обеспечения, экономику.
А в числителе группируются социальные обстоятельства, композиционно-художественные аспекты, принципы гармонии среды обитания в целом, основы психологического комфорта.
Функциональная зависимость компонентов числителя от технических условий очевидна, хотя при изложении намерений возвести, например, театр на набережной, фигурируют главным
образом соображения социально-гуманитарного и эстетического содержания.
Перевес такого рода соображений объясним для объектов уникального пространственного и функционального решения, к которым относятся пока преимущественно сооружения культурного назначения.
Но даже при этом проектировщики пользуются готовыми наработками, обусловленными нормативами и оснащенными габаритами типового оборудования. Ушло время таких объектов, в которых архитектор должен был прорисовать и вычертить все от планов и разрезов до дверных ручек и рисунка обоев.
Пришло время стандартизации объектов, разнообразие которым придает незначительная адаптивная перепланировка и дизайн на любой вкус. К ним относятся уже не только производственные и обслуживающие учреждения, обеспечиваемые рациональным дизайном комфорта, но и жилье, где специфическая стилистика дизайна остается амбициозным капризом — это не для деловых людей. Хай-тек, своеобразный бидермайер XXI века, все увереннее вытесняет претенциозную мебель и информационное оборудование неэлектронного устройства.
Наметились резкие вкусовые несовпадения поколений. Падает интерес к антикварным изделиям интерьеров. Старина и понятия исторической памяти утрачивают свою ценность как духовное достояние, передаваемое потомкам.
Совершенствуется процесс приготовления пищи, изменяя облик кухни. Книжные полки — символ интеллектуальной среды — исчезают из интерьеров. Книги оцифровываются, и вся ваша библиотека может поместиться на флешке и потеряться на дне кармана.
Перестройка парадигмы бытия опирается на невероятное ранее ускорение процессов обмена информацией, деловых операций, архитектурного проектирования, вторжение в размеренную ранее жизнь электронной технологии, углубляющей научные изыскания, отвергая согласованные ранее позиции в миропонимании и подрывая их устойчивость [7].
Действительность утратила четкие очертания, монументальная архитектура превратилась в бутафорскую. Ускоренно развиваются микро- и макротехнологии, решительно вторгаясь в органику биоты и человека. Постепенное превращение человека
в гомункулуса никого не пугает. В медицине ставят успешные эксперименты по замещению внутренних органов и конечностей, разработке электронного мозга. Объявлено устрашающее по своей решительности намерение пересадки головы. Это, возможно, первые признаки преобразования органической расы человека в технотронную. В этом есть логика Стратегии природы, которую Н. Моисеев характеризует так: «Существование вариационных принципов создает впечатление о том, что в природе существует некая высшая целесообразность, а физическая единица, начиная свое движение, как бы уже заранее сообразуется с конечным результатом» [8, с. 187].
Развивая эту мысль талантливого советского исследователя, можем предположить, что законами Универсума предусмотрен этап преобразования хрупкой биологической жизни, обладающей разумом самопознания, в устойчивую к космическим «неудобствам» расу техноэтров, не страдающую от холода, жары и излучений, не болеющую, обладающую электронным разумом высокого КПД, и избавленную от органических и психологических издержек человеческого бытия: любви, интриг, нервных стрессов, истории, преступности, тяги к искусству и науке, войнам, необходимости заботиться о пропитании и воспитании детей — и к тому же явно не нуждающееся в архитектуре как форме организации многофункционального быта.
В.И. Вернадский, великий предсказатель рождения ноосферы как результата грандиозного процесса самоорганизации материи, исходил из оптимистической мысли о преодолении Разумом человека его биологических и психологических несовершенств, создании мира всеобщего благоденствия.
Текущий ход событий настраивает скорее на пессимистические прогнозы. Неоднократно показано, что печальные уроки истории человечество не усваивает и процессы самоуничтожения все «урожайнее» и ближе к цели.
Ядерная война «возвестит далеким мирам, что эксперимент с белковой жизнью, зетеянный по воле случая несколько миллиардов лет назад, окончен» — это вариант перспективы завершения модели биогеоценоза [там же, с. 68].
Между тем для ее зарождения и устойчивого развития сложилось такое уникальное количество благоприятных космиче-
ских условий, что утрату их совместных действий не возместит гибель всего человечества — по своей вине. А это, вероятно, уже было в истории планеты.
Итак, чтобы на этот раз эксперимент удался, людям надлежит последовательно заменить свою органическую природу на технотронную. К этому их ведет ускоренный естественный ход технической цивилизации. И целый ряд неприятных явлений эндо- и экзопланетного характера. Преположим при этом, что хотя бы социальное равновесие установится и ядерной зимы не будет.
Но есть космические гости, несущие опасность разного масштаба. Речь о гигантских астероидах, трассы которых вскоре могут пересечься с орбитой Земли. Предотвратить столкновение человечество пока не умеет, а последствия встречи даже обсуждать бессмысленно.
Другая неприятность, надвигающаяся медленно, не неумолимо — это очередное потепление климата и таяние огромных запасов льда Антарктиды, вызывающее подъем уровня вод мирового океана примерно на 70 м за несколько сотен лет [9, с. 1— 13]. Интересующихся последствиями изменений планеты в этом ракурсе автор адресует к специальным исследованиям, уже далеко не фантастичным.
Поскольку излагаемые материалы все же имеют отношение к архитектурному морфогенезу, отметим, что накапливаемый сейчас опыт прецизионного возведения масштабных объектов: дамб, плотин, водопропускных комплексов, нефтедобывающих платформ, высотных зданий — найдет в свое время применение в новых, достаточно жестких условиях планетарных преобразований, значительного сокращения территории суши.
Серьезность проблем изменения принципов освоения сохранившихся участков выхолостит из архитектурной практики иррациональные вольности формообразования, оставив истории игры в стили, монументально-декоративное оформление пространства обитания. Проблемы гармонизации среды будут фильтроваться рациональными доводами.
Архитектура зрелого человеческого общества, испытавшего и преодолевшего непростые планетарные события, смещение
территорий обитания в горные регионы, стимулировавшее основательную перестройку образа жизни, новых государственных границ, станет исключительно рациональной по форме и содержанию, совсем не похожей на футуристические картинки и вольные домыслы о райской жизни человечества неопределенного будущего, непохожей на вымученные образы архитектурного PR.
Возможно, именно суровые испытания спасут человечество от неразумной и амбициозной тяги к самоубийству.
Список литературы References
1. Майдар Д. Архитектура и градостроительство Монголии. М., 1971. Maydar D. Architecture and urban development ofMongolia. Moscow, 1971. Majdar D. Arhitektura i gradostroitel'stvo Mongolii. M.. 1971.
2. Змеул А. Московское столпотворение // Московское наследие. Запад. № 28. 2013.
Zmeul A. Moscow pandemonium // Moskovskoye naslediye. Zapad. No. 28, 2013.
Zmeul A. Moskovskoe stolpotvorenie // Moskovskoe nasledie. Zapad. No. 28. 2013.
3. Гидион З. Пространство, время, архитектура. М., 1984. Giedion S. Space, Time and Architecture: the growth of a new tradition.
Moscow, 1984.
Gidion Z.Prostranstvo, vremja, arhitektura. M., 1984.
4. Танге К. Архитектура Японии. М., 1975. Tange K. Japanese architecture. Moscow, 1975.
5. Семешкина Т.В., Ткачев В.Н. Ассоциации в архитектуре и дизайне. М., 2011.
Semeshkina V. Tkachev V. Assosiations in architecture and design. Moscow, 2011.
Semeshkina T.V., Tkachev V.N. Associacii v arhitekture i dizajne. M., 2011.
6. Моисеев Н. Слово о научно-технической революции. М., 1988. Moiseev N. A word on scientifical and technological revolution. Moscow,
1988.
Moiseev N. Slovo o nauchno-tehnicheskoj revoljucii. M., 1988.
7. Хокинг С., Пенроуз Р., Шимони А., Картрайт Н. Большое, малое и человеческий разум. СПб., 2014.
Hawking S, Penrose R., Shimony A., Cartwright N. The Large, the small and the human mind. Saint Petersburg, 2014.
8. Моисеев Н. Экология человечества глазами математика. М., 1988. Moiseev N. The human ecology as seen by the eyes of mathematician.
Moscow, 1988.
Moiseev N. Jekologija chelovechestva glazami matematika. M., 1988.
9. Ткачев В.Н. Миссия пятой расы. [Электронный ресурс] URL: http://energy-fresh.ru/ ekosfera/ ground/?id=10705/ (дата обращения 14.03.2016)
Tkachev V. The mission of the fifth race. [Electronic resource] URL: http://energy-fresh.ru/ ekosfera/ ground/?id=10705/ (last access date: 14.03.2016)
Tkachev V.N. Missija pjatoj rasy.. [Jelektronnyj resurs] URL: http://en-ergy-fresh.ru/ ekosfera/ ground/?id=10705/ (data obrashhenija 14.03.2016)
Данные об авторе:
Ткачев Валентин Никитович — доктор архитектуры, профессор Московского государственного академического художественного института им. В.И. Сурикова. E-mail: [email protected]
Data about the author:
Tkachev Valentin — Doctor of Architecture, Surikov Moscow State Academic Art Institute. E-mail: [email protected]
