CC BY
231
ФОРМИРОВАНИЕ СОВРЕМЕННОЙ КОНЦЕПЦИИ РАЗВИТИЯ СТРАН С ПЕРЕХОДНОЙ ЭКОНОМИКОЙ
Л.П. СТЕБЛЯКОВА,
кандидат экономических наук, доцент
Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова
Второе десятилетие рыночных преобразований остро ставит вопросы, касающиеся содержания современного этапа трансформации экономической системы, роли и содержания следующего этапа страновых конвергенций, которые должны сблизить социально-экономические системы и параметры жизни Востока и Запада. Как выяснилось, переход к рыночной экономике, рассматриваемый как быстрое сближение с «нормальной институциональной и системной конфигурацией» не обеспечил автоматического экономического процветания. Напротив, в бывшем Восточном блоке наблюдалась глубокая депрессия, вызванная действием различных факторов, повлиявших на структуру и качество экономических преобразований. Именно поэтому перед постсоциалистическими странами продолжает стоять проблема: как наиболее эффективно адаптироваться в мировую экономику, и на какой временной период растянется этот процесс? Каким должен быть «правильный» подход к осуществлению дальнейшей трансформации, и на какой концепции он должен базироваться?
Трансформационные процессы, происходящие в экономических системах, сочетают объективное и субъективное начала. Объективное начало обусловлено конкретно-исторической необходимостью тех или иных преобразований, «заданностью» их содержания. Субъективное начало связано с действием социальных субъектов, на которые оказывают влияние различные установки и интересы. Именно господствующие интересы оказывают определяющее влияние на выбор форм, способов и масштабов осуществляемых изменений. Сочетание объективного и субъективного начал, т. е. накопившиеся противоречия в исходном состоянии системы, желание и способность экономических субъектов разрешить эти противоречия обусловливают проводимые преобразования.
Эволюционный характер трансформационных процессов, происходящих в экономических системах, определяет необходимость генетического подхода к разработке стратегии развития. То есть выбор страновой траектории должен не просто сводиться к копированию «чужих», даже успешно существующих моделей социально-экономического развития, а должен осуществляться в соответствии с объективными факторами развития конкретного сообщества, обусловливающими его технико-технологическое состояние и институциональные особенности. При этом эффективность социально-экономических трансформаций должна обеспечиваться их рациональным управлением. Как следствие, повышается роль государства, от которого требуется не только разработка обоснованной стратегии и тактики социально-экономических преобразований, но и их последовательная реализация с учетом общенациональных интересов, а также интересов отдельных индивидов.
Переходной экономической системе присуща многоукладность — сосуществование как устаревших, так и новых форм хозяйствования, а также некоторых «промежуточных» форм. Как следствие, возможно возникновение противоречий между старыми и новыми составляющими. А отсутствие соответствующего механизма воспроизводства новых, прогрессивных форм либо его недостаточная развитость приводят к отсутствию прогрессивной направленности развития производительных сил, нелинейности и непредсказуемости развития экономической системы. Поэтому именно поддержание развития новых и блокировка воспроизводства старых форм обеспечивают поступательное развитие общества.
Переходные системы, являя собой «промежуточное состояние» между старым и новым, обладают такими универсальными качествами,
- 75
как противоречивость, неустойчивость, непредсказуемость дальнейшего развития. То есть возникает возможность как «положительной», так и «отрицательной» направленности движения, признается концепция плюрализма будущего развития.
Каждой стране в рамках глобальной эволюции присуща собственная траектория движения, выбор которой определяется сочетанием внутренних и внешних факторов, тенденций развития, присущих конкретной социально-экономической системе. Действие ряда факторов обеспечивает выделение типичных для конкретной группы стран (например, находящихся на одной стадии цивилизационного развития) закономерностей развития и происходящих социально-экономических процессов. Можно выделить следующие группы стран, имеющих как общие, так и особенные черты развития: индустриальные страны (послевоенные Германия и Япония); новые индустриальные страны, сделавшие ставку на «догоняющее развитие» (Тайвань, Гонконг, Южная Корея, Сингапур, Малайзия, Таиланд, Индонезия); некоторые постсоциалистические страны (страны СНГ, Польша, Венгрия, Словения, Хорватия, Чехия, Словакия); страны Латинской Америки; страны «рыночного социализма», посттоталитарные страны (Китай, Вьетнам).
Многообразие факторов трансформации экономических систем, страновая дифференциация обусловливают многообразие типов социально-экономических преобразований, исключая некий «обобщенный» вариант. При этом в рамках отдельной экономической системы разработка собственной модели развития должна базироваться не только на национальной самобытности, но и на селективном заимствовании мирового опыта.
Изучение специфики страновых вариантов европейской модели, обусловленной как особенностями их генезиса, так и положением в мирохозяйственной системе, позволяет говорить об эволюционной общности решаемых задач после второй мировой войны, которая уже к середине XX в. принимает выраженные формы и заключается в поиске синтеза целей экономического прогресса и социальной солидарности. Институциональной опорой «обобщенной европейской модели экономики» служит социальное правовое государство, а наиболее адекватным выражением в сфере управления экономикой — концепция программируемого социального рыночного хозяйства.
Для появившейся после Второй мировой войны в Западной Европе системы программирования экономики характерны следующие принципы: отношения партнерства между государством и
76 -
частным сектором; наличие правовой базы, регулирующей взаимоотношения экономических субъектов на основе контрактов; согласование интересов сторон при условии приоритетности общественных интересов и неограниченности экономических свобод частного бизнеса; тесная взаимосвязь между государственными программами и действиями предпринимателей, обеспечивающая комплексность функционирования социально-экономической системы в определенном интервале времени.
Программирование экономики наиболее удачно сочетается с нормативным регулированием, в отличие от политики жесткого администрирования. В ходе данного процесса государством устанавливаются определенные нормативы в сфере налогообложения, кредитования, регулирования деятельности монополий, распределения и перераспределения доходов, а также социальные нормативы, исполнение которых контролируется. Хозяйствующие субъекты, обладая большой свободой действий, выстраивают политику в «коридоре» заложенных правительством параметров.
Для стран с переходной экономикой, переживающих трудности трансформационного процесса, опыт послевоенного экономического программирования в странах Западной Европы, безусловно, представляет исключительный интерес в плане заимствования методологии и технологии организации экономического программирования с целью построения эффективной социально ориентированной экономики, обеспечивающей быстрый переход в постиндустриальное будущее.
Помимо опыта успешной послевоенной модернизации стран Западной Европы не меньшего внимания заслуживает и изучение особенностей модернизации и структурной трансформации Японии и других стран Юго-Восточной Азии, являющих собой пример инновационного подхода к формированию промышленной политики в сочетании с широкой социальной направленностью трансформационных процессов. Послевоенное возрождение Японии и становление новых индустриальных стран Юго-Восточной Азии можно отнести к феноменальным успехам экономической модернизации национальных экономических систем. Новые индустриальные страны (НИС) взяли за основу модернизации своих экономик «стратегию преследования», предусматривающую освоение более дешевой, чем у конкурентов продукции на основе использования новейших технологий. Процесс быстрого промышленного развития сопровождался повышением жизнен-
ного уровня населения региона. Модернизация стран Юго-Восточной Азии явилась феноменом еще и потому, что периферийные страны сумели избежать хищнической эксплуатации со стороны индустриальных центров Западной Европы и Северной Америки.
Конечно, оценивая опыт отдельных стран, направившихся по пути «догоняющего» развития, нельзя не признать их впечатляющие успехи. В то же время нужно учесть, что отнюдь не случайно очагами наиболее острых финансовых кризисов, разразившихся в середине и второй половине 1990-х гг., стали те страны и регионы, которые в минувшем столетии осуществили догоняющую индустриальную модернизацию и сумели приблизиться, пусть и не во всех отношениях и не по всем показателям, к уровню экономически и технологически развитых стран Западной Европы и Северной Америки. В чем же причины успехов и неудач «догоняющего» развития?
Японская экономика в середине 1980-х гг. признавалась самой перспективной в мире, возглавлявшей глобальный индекс конкурентоспособности. Реформа японской экономики была начата в условиях, когда страна, как и любое догоняющее государство, находилась на низком уровне хозяйственного развития. Однако уже через 15 лет Япония стала второй по индустриальной мощи державой мира. Причины столь впечатляющего прорыва связаны с эффективным использованием мобилизационной системы развития для нужд ускоренной индустриализации.
Можно отметить три фактора стремительного роста японской экономики. Первый связан с предельно высоким уровнем инвестиций, доля которых в ВНП не опускалась ниже 35 %. При этом большую роль в наращивании инвестиций играли крупные монополии — кейрецу — гигантские конгломераты, ставшие центрами притяжения инвестиций через подконтрольные им банки и финансовые институты. Однако нужно учесть, что искусственная инвестиционная накачка приводила к снижению эффективности производства.
Вторым фактором бурного промышленного роста являлось прямое участие государства в развитии и финансировании стратегически важных отраслей. Центром подобной стратегии стало японское министерство международной торговли и промышленности — М1Т1, фактически подчинившее себе промышленные компании и управление ими. Центральная власть поддерживала образование компаний, способных положить начало новым отраслям промышленности. Правительство субсидировало
японские компании, активно кредитовало их по линии Японского банка развития или Банка Японии на льготных условиях. Важнейшей целью этой политики было завоевание внешних рынков, так как приток капитала мог стать устойчивым лишь при условии положительного сальдо внешней торговли.
Третьим важнейшим слагаемым стремительного роста японской экономики стало бурное развитие экспорта товаров и капитала. Однако нужно признать, что увлечение экспортом, ориентация на американский рынок привели к зависимости Японии от открытости американской экономики и курса иены к доллару, что стало одной из причин последовавшего упадка. Кроме того, наращивание экспорта капитала привело к оттоку его из страны, что вызвало снижение конкуренции на внутреннем рынке. А вложенные капиталы в банковский сектор, торговлю и операции с недвижимостью не приносили в США и Европе больших прибылей. Этот факт, по словам В. Л. Иноземцева [1, с. 132], показал, что «индустриальная страна не способна эффективно инвестировать в постиндустриальные экономики».
Успехи Японии были достигнуты на пути «индустриализации без просвещения» и этот маршрут, выбранный страной восходящего солнца, качественно отличался от того, каким следовала Западная Европа и Северная Америка. Не помогли и попытки правительства Японии стимулировать не только производство, но и спрос, что должно было гармонизировать воспроизводственный цикл. Однако парадокс данного типа развития, которое Т. Сакайя назвал как «доведенный до предела индустриализм», заключается в том, что все меры по активизации потребительских расходов не достигали цели, поскольку существенная часть «вспрыскиваемых» средств реинвестировалась или вкладывалась в прибыльные проекты за рубежом.
Анализируя проблемы, с которыми столкнулась японская экономика, А. Кавато отмечает, что Япония оказалась перед лицом необходимости существенной реструктуризации своей экономики. При этом неизбежными оказались либерализация и открытие рынка для западных инвесторов, необходимость создания рабочих мест или подготовка новых растущих отраслей, чтобы не происходило утечки японского ВВП со своим мультипликативным эффектом в результате прямых инвестиций за границу. Также Кавато отметил важность сохранения преимуществ в области передовой технологии.
Итак, пример Японии показал, что страна, достигшая одного из самых высоких в мире показателей по размерам ВНП на душу населения,
77
по уровню жизни, по степени технологического обеспечения промышленности, тем не менее, не стала саморазвивающейся постиндустриальной державой. Это связано с тем, что переход от индустриальной к постиндустриальной модели развития определяется не только количественными показателями, но в первую очередь связан с субъективными факторами и не может быть осуществлен как результат мобилизационного хозяйственного развития. Таким образом, японская модель продемонстрировала пределы «догоняющего» развития. И эти пределы отчетливо проявились тогда, когда главным источником добавленной стоимости в развитых странах стали информация и знания. Только понимание этого, обеспечение условий для перехода к экономике знаний позволяет изменить сложившуюся ситуацию. Нужно признать, что Япония извлекла из прошлого урок. В настоящее время здесь осуществляются большие вложения в развитие науки (3,01 % от ВВП), страна заняла 2-е после США место в мире по количеству патентов, выданных на 1 млн населения, войдя благодаря этому в группу стран — ключевых инноваторов. По рейтингу конкурентоспособности Всемирного экономического форума в 2007—2008 гг. Япония находится на 8-м месте.
Экономическая модернизация, осуществленная в послевоенной Японии, послужила примером для заимствования другими странами Юго-Восточной Азии. НИСы достигли блестящих успехов, взяв на вооружение многие рецепты японского экономического чуда. Конечно, каждое государство преследовало свои цели. В то же время их подходы имели ряд общих закономерностей. Схожими были источники роста. Кроме того, нужно отметить, что именно в экономике стран Восточной и Юго-Восточной Азии очень рельефно проявились противоречия и недостатки «догоняющего» развития.
Долгое время эти страны, прежде всего НИСы первого поколения, следуя опыту Японии, умело использовали передовые технологии, заимствованные у стран Запада. Они успешно стимулировали внедрение достижений науки и техники частным бизнесом, одновременно покупая за границей лицензии и патенты, приглашая специалистов из США и Японии в качестве консультантов. Однако часто технологические новшества сводились к отдельным, частным усовершенствованиям производства. Но даже простое копирование не очень новых иностранных технологий предполагает развитие своей системы образования.
В отличие, например, от стран Латинской Америки, где система образования развивалась как
78 -
бы вслед за индустриализацией, в НИСах Азии ее создание и расширение опережали развитие индустрии. Рост расходов на образование в этих странах превышал, как правило, темпы роста экономики. Это помогало быстро переходить от одной ступени индустриализации к другой, осваивая все более сложные технологии.
Однако нужно иметь в виду, чтобы страна могла перейти от индустриальной экономики к обществу знаний и успешно конкурировать с другими странами в постиндустриальном мире, она должна обладать системой инноваций, научных исследований и технологических разработок, а главное — творческим потенциалом ученых и инженеров. Последнее предполагает не только необходимые для творчества материальные условия, но и определенную культуру мышления, которая не может сформироваться по заказу или по требованию правительства. Между тем система образования в НИСах Азии была ориентирована не столько на раскрытие творческого потенциала людей и подготовку специалистов, способных изобретать и делать открытия, сколько на то, чтобы формировать умение разбираться в технике и технологии, созданной другими, аккуратно повторять заданные действия и принимать решения в соответствии с заранее известными алгоритмами. Эти страны не обладают достаточной системой научных исследований и опытно-конструкторских разработок (НИОКР), которая бы соответствовала достигнутому ими уровню индустриализации. Об этом свидетельствуют и расходы на НИОКР. Так, в конце 1990-х — начале 2000-х гг. в Сингапуре расходы на НИОКР составляли около 1,7 % от ВНП, в Малайзии и Таиланде, которые приступили к ускоренной индустриальной модернизации позже, эти расходы были равны соответственно около 0,4 % от ВНП. Лишь в Южной Корее расходы на науку и технологические разработки составили около 2 % от ВНП. Для сравнения, доля затрат на НИОКР в ВНП Швеции составляет 3,7 %, в Финляндии — 3,09 %, в Японии - 3,01 %, в Швейцарии - 2,73 %, в США -2,63 %, в Германии — 2,38 %.
Тем не менее само по себе увеличение расходов на НИОКР, рост числа ученых и инженеров лишь необходимое, но еще недостаточное условие, чтобы страна могла перейти к постиндустриальному развитию. Оно вполне может представлять собой инерцию индустриальной модернизации. Основанием для такого утверждения является опыт Южной Кореи и Японии, которые расходовали на научные исследования и технологические разработки по отношению к ВНП больше, чем высокоразвитые
страны Запада. Но ни Корея, ни Япония не смогли поддержать свою экспортную экспансию, предложив мировому рынку товары, услуги и научно-технические разработки на основе принципиально новых идей и технологий. Следовательно, проблема заключается не только в величине расходов на науку и новые технологии, но и в самой организации НИОКР, характере связей между научными исследованиями и производством готовых изделий, роли специалистов и их способности к творчеству. Что же касается японских «керецу» и корейских «чоболей» с их крупными исследовательскими центрами, то они фактически распространили принципы организации и управления индустриальным производством на сферу НИОКР. Как заметил П. Дракер, менеджеры и хозяева «чоболей» «обращались со своими работниками, как с крепостными, если еще не хуже. Они не позволяли никому из профессионалов, пусть и хорошо образованных, принимать какие-либо важные решения» [2]. Наряду с недостаточно развитыми национальными традициями фундаментальных исследований и характером системы образования это предопределило стратегическую неудачу системы НИОКР в Южной Корее. В той же плоскости нужно рассматривать истоки и японских проблем. По мнению Дракера, они лежали в присущем японской бюрократии и японским предпринимателям стремлении прежде всего поддерживать устойчивые социальные связи в фирме, сохранять корпоративизм, не допускать «возмущения спокойствия». Но инновационные прорывы предполагают как раз постоянную смену социальных связей и умение «возмущать спокойствие». Такое умение, по нашему мнению, связано как с культурными традициями, так и с воспитанием, системой образования. По существу, народам стран Восточной и Юго-Восточной Азии предстоит решить задачу исторической важности: найти оптимальное соотношение между своими традициями общинности и солидарности, которые помогают поддерживать столь необходимую в переходный период стабильность, и индивидуализацией, стремлением человека к самовыражению, без чего невозможна творческая деятельность.
Итак, подводя итоги исследования «экономического чуда» стран Восточной и Юго-Восточной Азии, можно сделать следующие выводы. Главной причиной трудностей, пережитых азиатскими государствами, было то, что они не сразу поняли природы достигнутых хозяйственных успехов, не сумели вовремя осознать их как конъюнктурные и временные. Также они не осознавали степени своей зависимости от постиндустриального мира.
Импорт технологий, искусственное занижение издержек, массированные вливания иностранного капитала и наращивание экспорта готовой продукции на внешние рынки — таковы были основные условия азиатского «процветания». Фактором, прервавшим эту череду успехов, стал отнюдь не финансовый кризис как таковой, а достижение западными странами новой ступени своего развития. Формирование в них самоподдерживающейся экономики, в значительной мере независимой от внешних обстоятельств, уверенное усиление роли информационного сектора хозяйства и взрывное повышение спроса на индивидуальные блага и специфические, не производимые в массовом масштабе товары и услуги стали провозвестниками заката азиатской индустриализации. От того, смогут ли азиатские страны решить стоящие перед ними задачи, зависит, совершат ли они прорыв в постиндустриальную эру или превратятся в индустриальную периферию подобно странам Латинской Америки, России, Казахстана.
Конечно, нельзя исключать нового «азиатского чуда» теперь уже постиндустриальной эры, хотя вряд ли оно свершится столь же быстро, как «чудо» индустриализации 1970 — 1980-х гг. И, возможно, по мнению некоторых исследователей, главную роль в нем сыграют великие цивилизации Индии и Китая, цивилизации, не ограниченные географическими и политическими границами своих стран.
В плане проведения структурно-технологических трансформаций экономики показателен опыт стран Латинской Америки.
В течение почти полувека промышленное развитие Латинской Америки так или иначе подчинялось задаче замещения импорта товарами собственного производства и расширения внутреннего рынка. Однако к концу 1980-х гг. по ряду причин стала очевидной необходимость сменить модель социально-экономического развития латиноамериканских стран. Их правящие круги перешли, хотя и с разной степенью решительности в разных странах, к неолиберальной политике.
Безусловно, неолиберальная реформа принесла определенные положительные результаты: возросла эффективность экономики; повысилась конкуренция; произошли положительные изменения в налоговой системе, банковской сфере; удалось подавить инфляцию; увеличились объемы внешней торговли; Латинская Америка стала привлекательной для иностранных инвестиций; наблюдался рост ВНП и доходов на душу населения. В то же время неолиберальная политика привела к росту не только экспорта, но и импорта, причем в больших
- 79
объемах. Как следствие возрос внешнеторговый дефицит. Внешний долг большинства латиноамериканских стран остался прежним. Кроме того, несмотря на быструю информатизацию, успешное развитие телекоммуникаций и финансовых услуг, Латинская Америка не сумела изменить структуру экономики в целом и промышленности в частности в пользу высокотехнологичных отраслей и современного машиностроения. За годы неолиберальных реформ страны Латинской Америки не совершили никаких серьезных технологических прорывов, а лишь повысили качество, снизили издержки и усовершенствовали производство старых, сугубо индустриальных видов товаров не считая производства оргтехники, компьютеров и телекоммуникационного оборудования в Бразилии, Аргентине и главным образом в Мексике на сборочных предприятиях, макиладорас. Таким образом, Латинская Америка в плане структурно-технологических перемен в экономике по-прежнему отстает от мировых лидеров. Это отставание не компенсируется возросшим, прежде всего в названных выше странах, производством предметов потребления длительного пользования (автомобилей и запчастей, телевизоров, холодильников и т. д.), а также заметным ростом производительности в промышленности.
Таким образом, уязвимость латиноамериканской индустриальной экономики перед лицом мирового рынка порождена технологическим отставанием континента от наиболее развитых стран Запада. Неолиберальные реформы 1990-х гг. не способствовали укреплению технологического, инновационного потенциала Латинской Америки. Да и сама нынешняя экономика непосредственно не требует его развития. Основная причина такого положения дел - сохраняющийся низкий уровень заработной платы, что делает заботы об инновациях со стороны предпринимателей попросту излишними, а также низкий уровень образования большинства трудящихся, во многом связанный с массовой бедностью.
В действительности противоречивость, неоднозначность результатов неолиберальных реформ в Латинской Америке, как и тот факт, что они не позволили в полной мере использовать имеющийся потенциал для развития континента, в первую очередь связаны с тем, что сами по себе эти реформы не выходили за пределы индустриализма.
Идеология неолиберализма была положена в основу концепции «Вашингтонского консенсуса», который в 1990-е гг. фактически служил руководством для реформирования экономики не только
80 -
латиноамериканских, но и восточно-европейских стран. То есть постсоциалистическое развитие стран СНГ и Восточной Европы происходило путем активного заимствования указанной концепции, вследствие чего на постсоветском пространстве происходило быстрое утверждение идеологии неолиберализма.
Некритическое заимствование концепции «Вашингтонского консенсуса» сопровождалось копированием рыночных систем западных стран, направленным на установление рыночного хозяйства как такового. При этом игнорировались объективные тенденции эволюции социально-экономических систем, их исторического опыта, национальные особенности и реальный потенциал развития. Как справедливо отметил американский ученый Дж. Ангрессано, «преобразовательные задачи для стран Центральной и Восточной Европы с начала 1990-х гг. исходили из интересов Запада и определялись идеологическими постулатами, присущими неоклассической теории, а именно: предоставление рынка западным кредиторам, доступ к сырым материалам этих стран и усиление политического влияния в регионе» [3, с. 28]. Поэтому ряд ведущих российских и западных экономистов подвергли жестокой критике методы реформирования, опиравшиеся на Вашингтонский консенсус.
Конечно, нельзя не согласиться, что Вашингтонский консенсус - это первая попытка составить руководство для реформаторов, столь необходимое многим экспертам и развивающимся странам. В то же время, как отмечает В. М. Полтерович [4, с. 42], методология, на которую опирается Вашингтонский консенсус, некорректна, имеет следующие недостатки:
1) рекомендации Вашингтонского консенсуса носят универсальный характер;
2) в рекомендациях отсутствуют какие-либо указания на связь между институтами, сформировавшимися к началу реформ, и рациональной макроэкономической политикой;
3) «Вашингтонский консенсус» не содержит каких-либо указаний на то, как именно создавать рыночные институты;
4) рекомендации не учитывают, что реформы связаны с высокими издержками. В частности, игнорируется возможность резкой интенсификации перераспределительной активности, процессов присвоения ренты;
5) «Вашингтонский консенсус» не содержит ясных рекомендаций о темпе и последовательности реформ;
6) ошибочно предполагалось, что приватизация автоматически будет вести к реструктуризации и увеличению эффективности. Однако, согласно эмпирическим данным, приватизированные предприятия мало отличаются от государственных;
7) в «Вашингтонском консенсусе» отсутствуют прямые указания на роль государства в процессе реформ;
8) тезис «Вашингтонского консенсуса» о необходимости либерализации внешней торговли сформулирован с рядом резонных оговорок. Однако речь идет всего лишь о возможности снижать тарифы постепенно. Нет и речи о том, чтобы использовать тарифы для защиты внутреннего производства;
9) утверждая безусловную целесообразность дерегулирования, «Вашингтонский консенсус» ставит под удар экономики со слабым финансовым сектором.
Таким образом, радикальные экономические решения могут иногда оказаться рациональными. Однако во всех случаях, и особенно когда речь идет о реформах, они должны быть результатом тщательного исследования возможных компромиссов, а не исходным постулатом.
В теории и практике проведения рыночных реформ сложились две противостоящие друг другу концепции «шоковая терапия» и «градуализм». Недолгая история переходной экономики показывает, что почти все постсоциалистические страны в той или иной степени руководствовались доктриной «шоковой терапии». В некоторых странах, например в Польше, Чехии и Эстонии, этот опыт был вполне успешным. В России радикальную экономическую реформу начало в 1992 г. либеральное правительство, исповедовавшее идеи монетаризма и «шоковой терапии». Но подлинной «шоковой терапии» в России никогда не было: правительство не смогло вплоть до 1998 г. устранить дефицит бюджета; не была ограничена заработная плата, что привело к возникновению инфляционной спирали «цена — заработная плата»; государство увеличило эмиссию денег и расширило кредитование народного хозяйства. Это растянуло период финансовой стабилизации и вышло за рамки концепции «шоковой терапии».
«Молниеносный» переход к рынку не произошел, например и в Казахстане. Это связано с тем, что исходные условия реформирования были не в пользу республики. В стране фактически не было частнокапиталистической формы хозяйства, менталитет народа больше соответствовал коллективному ведению экономической деятельности,
практически отсутствовали важнейшие рыночные элементы — рынки товаров, финансовых ресурсов, труда и др. Бюджетно-налоговая и денежно-кредитная системы и другие регуляторы были чисто социалистическими. А поскольку экономика — это все-таки инерционная система, то молниеносно ее невозможно реформировать. Вхождение в рынок не может носить характер одномоментного акта — это поэтапный, растянутый во времени процесс. Эволюционный же переход позволяет накопить «критическую массу», необходимую для создания эффективной рыночной экономики. Данного подхода придерживается концепция градуализма. Яркий пример градуализма — реформы в Китае. Хотя эта страна относится к посттоталитарному типу, китайский опыт может служить образцом и для постсоциалистических стран.
Постепенность преобразований — важная черта китайской стратегии. Однако различия между управляемой и неолиберальной стратегиями выходят далеко за пределы проблемы темпов перехода. Вместо того чтобы непосредственно превращать государственную плановую экономику в частную, рыночную, Китай старался использовать ее в качестве базы для формирования нового негосударственного рыночного сектора. Китайская стратегия была «двухсекторной» в противоположность «односекторной» стратегии стран СНГ и ЦВЕ. Поскольку Китай стремился поощрять рост сектора негосударственных предприятий, постольку для успешного достижения этой цели он сохранял и совершенствовал государственный сектор. Конечная цель обоих подходов, по-видимому, одинакова, но способы ее достижения абсолютно разные.
Не принижая значения китайских реформ, однако, нужно учесть тот факт, что магистральное направление трансформации китайского общества идентично эволюции стран, реализующих политику «догоняющего» развития. Поэтому вряд ли стоит ожидать достижения Китаем доминирующего положения в хозяйственной системе XXI в. Это связано с тем, что основными факторами, обеспечившими быстрое развитие китайской экономики, также явились высокая норма накопления, дешевая рабочая сила, масштабные иностранные инвестиции, экспортная ориентированность экономики и активное стимулирование хозяйственного роста со стороны государства. Эти факторы, бесспорно, играют решающую роль на пути индустриального развития. Однако эти факторы, как уже говорилось выше, имеют мобилизационный характер. Т. е. хозяйственный прогресс в Китае обеспечивается за счет экстенсивных факторов, главный из которых —
- 81
предельно дешевая рабочая сила и поистине неисчерпаемые трудовые ресурсы. Именно наличие таких «преимуществ» таит в себе ряд острых проблем. Среди таких проблем можно отметить: хищническое истребление и так ограниченных природных ресурсов, пренебрежительное отношение к современным экологическим стандартам, сильная региональная дифференциация по уровню развития и доходам на душу населения, особенно между городскими и сельскими районами. Кроме того, имеются и определенные экономические средства сдерживания роста новой империи.
Некоторые исследователи [1, с. 227] считают, что «китайская экономика способна избежать кризиса, поразившего остальные азиатские страны». Этому благоприятствуют различные факторы, включая как весьма разумный эволюционный путь развития, принятый на вооружение китайским руководством, его взвешенную политику в области международной торговли (развитие которой включало четыре этапа, включая вступление в ВТО в 2001 г.) и формирования значительных валютных резервов (в 1990 г. объем золотовалютных резервов составлял 11,09 млрд долл., в 2000 г. — 212,2 млрд долл., а в 2006 г. — уже 1066 млрд долл.), так и весьма специфические моменты - от наличия широкой диаспоры за рубежом до низкого уровня жизни населения страны (по объему ВВП на душу населения Китай занимает 140-е место в мире, в 30 раз уступая по уровню данного показателя передовым странам; по индексу развития человеческого потенциала Китай занимает 81-е место в мире), позволяющего в относительно долгосрочной перспективе поддерживать конкурентоспособность китайской продукции. Нельзя упускать из виду тот факт, что КНР ежегодно импортирует только из США компьютерных программ и технологий не менее чем на 3 млрд долл., а 95 % всех китайских студентов, обучающихся за границей, не возвращаются в страну. Хотя нужно отдать должное, что в последнее время в Китае уделяется большое внимание высшему образованию, в том числе обучению за рубежом и возврату студентов на родину. Начиная с 2003 г. стали выделяться существенные деньги на научные исследования. В настоящее время доля расходов на НИОКР составляет 1,88 % от ВВП, причем планируется довести этот показатель до 3 %. Тем не менее, как уже отмечалось выше, важны не столько объемы финансирования, но и организация научно-исследовательских работ. Однако собственные научные достижения составляют в стране порядка 12 %, остальные являются копированием зарубежных аналогов. Поэтому вполне убедительно звучит
82 -
мнение о том, что Китай вряд ли станет в будущем мировым центром научно-технических исследований и разработок. Этот тезис эквивалентен сегодня утверждению о невозможности для Китая занять доминирующее положение в мировой экономике в ближайшей перспективе. Это означает, что Китай не олицетворяет собой идеальную модель, позволяющую в ближайшем будущем достичь уровня постиндустриальных стран (хотя в настоящее время Китай и входит в десятку высокотехнологичных стран мира). По мере повышения уровня жизни в Китае, например до уровня НИСов Азии, теряются преимущества, определяемые дешевизной рабочей силы. И поэтому возникает необходимость запуска механизма разработки собственных технологий, соответствующих требованиям времени, и перевооружения на их основе всего производства.
Таким образом, проведенные исследования в большинстве случаев свидетельствуют в пользу градуалистского подхода к осуществлению реформ. При этом, на наш взгляд, особое значение в ходе реформ должно придаваться радикальным преобразованиям материально-технической базы производства, а также модернизации институциональной системы. Именно с помощью реальных институциональных изменений в отдельных странах удалось «сгладить» негативные последствия реформаторского радикализма. В качестве примера можно привести Польшу, где достаточно быстро был преодолен «шок» и осуществлен поворот к социально-экономическому подъему.
Современный институционализм исследовал механизмы эволюции институтов, показав, что развитие институтов представляет непрерывный процесс перетекания одного института в другой. Это обусловливает сильную зависимость институциональной системы от предшествующего исторического пути. Поэтому правомерно сегодня говорить о развитии эволюционно-институциональной концепции экономической политики переходного периода. Но институты постоянно меняются под влиянием внутренних причин и заимствований. Поэтому исторические траектории разных стран никогда не сливаются в одну линию, но могут довольно близко сближаться друг с другом.
Применительно к России или Казахстану это означает, что практика трансформации не должна игнорировать фундаментальную черту исторического пути - огромную роль государства. Пренебрежение этим обстоятельством и стремление одномоментно освободить экономику от государственного вмешательства обернулись неудачей ранних либеральных преобразований.
В отличие от западных стран с многовековой историей институциональной эволюции институциональная среда постсоциалистических стран отличается наличием множества «пустот», т. е. отсутствием многих необходимых рыночных институтов. Кроме того, важно, чтобы институты образовывали цельную и связанную систему, так как изолированные рыночные институты не всегда работают по законам рынка.
Как показала практика реформ, самоорганизации институтов через либерализацию недостаточно для развития полноценного рынка, государство также играет огромную роль в институциональной трансформации. Безусловно, что часть институциональной системы, а именно система законов, создается только государством (при этом государственные органы могут как инициировать принятие правовых норм, так и санкционировать в виде законов те нормы, которые уже сложились в хозяйственной практике). Но главная функция государства в процессе институциональной трансформации состоит в том, чтобы контролировать соблюдение «правил игры». Без этого институциональная система разрушается, а вакуум государственной власти заполняется криминальными структурами.
Профессор Калифорнийского университета в Лос-Анжелесе Майкл Интрилигейтор утверждает, что «переход к реальной рыночной экономике должен включать ее полную перестройку с помощью альтернативного подхода по формуле «ICG», представляющей собой триаду — институты, конкуренция и правительство» [5]. Особое внимание, по нашему мнению, должно быть уделено внедрению инноваций, без которых невозможна конкуренция. Кроме того, зарубежные исследователи обращают
ТРАНСФОРМАЦИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ
Рыночное реформирование: переход от административно-командной к рыночной экономике Реструктуризация экономики на базе модернизации и повышения уровня инновационного развития
Конвергенция: интеграция в мировое экономическое пространство и сближение уровня экономического развития страны с уровнем среднеразвитых стран мира при учете национальных особенностей Обеспечение конкурентоспособности экономики в условиях глобализации
Задачи трансформационных процессов, осуществляемых в странах с переходной экономикой
внимание и на такую важную сторону проводимых реформ, как человеческий капитал.
Итак, как показала практика изучения переходных состояний экономических систем, процесс системной трансформации, предусматривающий осуществление рыночного реформирования и структурной перестройки экономики на базе модернизации и инновационного развития, предполагает решение двуединой задачи: реального обеспечения конкурентоспособности экономики в условиях глобализации и конвергенции, т. е. интеграции страны в мировое экономическое пространство, сближения уровня экономического развития страны с уровнем среднеразвитых стран мира (см. рисунок).
Как видно, поставленные цели не могут быть достигнуты только в результате рыночного реформирования (и это, прежде всего, связано с «провалами» рынка). Необходимо активное государственное вмешательство, обеспечивающее условия для достижения высокоиндустриального уровня развития и создания базиса постиндустриального общества.
Сложившееся упрощенное понимание сложного процесса конвергенции как простого трансформационного одноэтапного перехода к «рыночной экономике без прилагательных», т. е. как жестко детерминированного движения, оказалось в корне ошибочным. Конкретный опыт и накопленные знания в постсоциалистической транзитологии показывают, что это процесс сложных системных и мировоззренческих преобразований, в результате которого рождаются различные модификации национального капитализма. Общесистемным признаком является то, что каждая страна, переживающая
экономические реформы, должна пройти свою специфическую часть экономического развития, после чего наступают условия и факторы, создающие возможность для интеграции в систему мировой экономики.
В результате более чем десятилетнего периода осуществления рыночных реформ постсоциалистические страны прошли через трансформацию национального хозяйства, вследствие чего радикально изменилась их система
экономики, государственного устройства и правовых отношений. К сожалению, как отмечают исследователи ООН [6, с. 4], надежды на сокращение разрыва между Востоком и Западом Европы в социально-экономическом и технологическом отношениях за десятилетие реформ не оправдались. За прошедшие годы перемен бывший «социалистический» мир (за некоторым исключением восточно-европейских стран) пока даже отдалился от желаемых стандартов «европейского» и в целом скорее приближается к «развивающемуся» миру. Вместо перехода в постиндустриальный мир многие постсоциалистические страны все еще находятся на стадии незавершенной индустриализации и преодоления имеющих место процессов деиндустриализации.
Различия в успехах и неудачах системной трансформации постсоциалистических стран могут быть во многом объяснены различием стартовых условий, качеством постановки и понимания национальных трансформационных задач, способами их реализации и уровнем политической воли проводников реформ, которые зачастую оказывали решающее влияние на результаты рыночных реформ в этих странах. Как следствие, издержки рыночных реформ в странах СНГ оказались значительно выше, чем в странах ЦВЕ, т. к. реформаторы СНГ пытались реализовать в своей политике три неизменных постулата неолиберальной ортодоксии. В отличие от реформаторов стран Центральной и Восточной Европы идеологи рыночных реформ бывших стран Советского Союза постоянно подчеркивали тезис об органической слабости государства в «транзитных» странах, что функции государства, вполне легитимные в устоявшихся рыночных хозяйствах, должны быть сведены до минимума в переходный период. В то же время опыт транзитных стран показал, что главенствующая роль государства в осуществлении процессов системной трансформации неоспорима.
На необходимость государственного регулирования указывает и Дж. Вулфенсон: «Развитие требует эффективного государства, выполняющего роль катализатора, инструмента, стимула и дополнения к частнопредпринимательской и индивидуальной деятельности...». То есть государство должно создавать условия для развития частнопредпринимательской инициативы, для стимулирования к обновлению. Без эффективного государства устойчивое экономическое и социальное развитие невозможно. Именно государство должно преобразовать слабую институциональную среду в сильную. Но для этого оно должно измениться [7]. Дж. Вулфенсон предлагает следующее: на первом
84 -
этапе государство концентрирует свои усилия и ресурсы на узком круге проблем развития, которые оно при всей своей немощи еще может решать; на втором этапе государство должно повысить свои способности через усиление общественных институтов, создание механизмов стимулирования и контроля за деятельностью чиновников.
Изучение трансформационных процессов в странах с переходной экономикой показало, что только государство может эффективно скоординировать все этапы трансформации экономики и общества на пути рыночных преобразований и осуществить процесс интеграции страны в мировую экономическую систему. В то же время от государства требуется не только выработка новой экономической политики и новой модели развития, но и постоянная адаптация и самосовершенствование на основе освоения новых функций и методов регулирования.
Как уже было отмечено выше, сравнительно невысокие экономические итоги системной трансформации в России, Казахстане и других странах СНГ на первом этапе проведения реформ были обусловлены, прежде всего, попытками исполнительной власти реализовать стратегию, основанную на неолибералистской идеологии. И лишь во вторую очередь они были предопределены неблагоприятными стартовыми условиями. Как следствие, начиная с середины 1990-х гг. Всемирный банк и Международный валютный фонд под давлением критики «Вашингтонского консенсуса» стали говорить о необходимости «хорошего управления» и «второго поколения реформ». Это привело к появлению в конце 1990-х гг. новой концепции посткоммунистической трансформации, получившей название «Рамки всеобъемлющего развития» (Comprehensive Development Framework — CDF). Новая концепция объединяет макроэкономические, финансовые, структурные, социальные и человеческие аспекты трансформации. Концепция базируется на холист-ском подходе, предполагает наличие стратегического видения и гибкости в применении к условиям конкретных государств, направлена на широкое вовлечение в процессы трансформации государства, гражданского общества, частного сектора и международного сообщества [8].
Стратегическое видение — отражение приоритетов развития, путей координации усилий государственного и частного сектора, различных сообществ, исходя из консенсуса долгосрочных, среднесрочных и краткосрочных целей трансформации, что повышает вероятность их успешной реализации. Стратегия должна служить катализа-
тором изменений путем идентификации областей сравнительного динамического преимущества наций. При этом сами процессы трансформации должны охватывать все общество.
В контексте CDF должно уделяться существенное внимание взаимодействию государства, частного сектора, сообщества, а также семьи и индивида. При этом ставятся вполне закономерные цели:
• развитие законодательной инфраструктуры, направленной на усиление конкурентоспособности бизнеса;
• создание силами самого бизнеса и государства информационной, научно-исследовательской, технологической и прочей инфраструктуры для развития конкурентоспособности отечественного предпринимательства;
• стабилизация макроэкономической среды;
• формирование стабильной и эффективной финансовой системы;
• разработка стратегии регулирования для элиминации искажений в экономической системе, препятствующих эффективному распределению ресурсов.
Государство, согласно концепции CDF, должно эффективно взаимодействовать с частным бизнесом и гражданским обществом, «фокусируя усилия на уникальных функциях создания соответствующей среды для частного сектора, обеспечения качественного здравоохранения и образования, элиминации бедности». При этом уделяется внимание усилению способностей общественного сектора за счет использования рыночных и нерыночных механизмов повышения эффективности работы гражданских служб.
В настоящее время все настойчивее звучат призывы к формированию новой парадигмы развития, имеющей «человеческое измерение», гуманистический смысл, направленность на человека. Поэтому наряду с экономическими проблемами должны быть решены проблемы культурного характера, проблемы развития личности. Как отмечают исследователи [9, с. 1—2], «ушло время, когда человек брал все необходимое для своего развития из окружающей среды. Сегодня ситуация совершенно иная. Основным источником прогресса является уже не взаимодействие человека и природы, а внутреннее развитие личности, ее возможность самосовершенствоваться, генерировать знания, способные изменить не только окружающий мир, но, что гораздо более важно, окружающих людей». На определенном этапе поиска новых критериев развития сформировалось понятие человеческого потенциала, который служит мерилом
развития и предполагает широкий выбор во всем, что касается возможностей получения образования, здорового образа жизни, обеспечения прав человека, политической, экономической и социальной свободы. Именно поэтому в настоящее время укрепляется понимание того, что развитие начинается в человеческой культуре, которая определяет пути развития и образ будущего, воздействует на образ мыслей, представление, поведение людей, являясь источником изменений и новых путей организации общественной жизни. В реформах постсоциалистических стран недоучитывалась сложная диалектика социокультурного и экономического развития, хотя было ясно, что хозяйственный комплекс, в принципе, не может развиваться в распадающемся социуме, а сложно устроенная рыночная экономика не может быть освоена обществом, не делающим ставку на культуру и постоянное повышение уровня индивидуального развития.
Рассматривая проблему институциональных трансформаций, В. М. Полтерович, например, пристальное внимание уделяет «гражданской культуре», понимая под ней «систему отношений индивидуумов к существующим в обществе социальным, политическим, административным и экономическим структурам» [4, с. 284]. И это не случайно, т. к. одной из причин трансформационного спада в постсоциалистических странах стала специфика гражданской культуры.
Ряд исследователей отмечает влияние тех или иных особенностей «социалистического культурного наследия» на процессы перехода к рынку. Так, система патерналистских отношений между гражданами и государством, унаследованная от советского периода, имела целый ряд важнейших следствий, среди которых - низкий уровень доверия к государственным институтам и социальная пассивность подавляющего большинства населения. Именно поэтому необходимо создание предпосылок для включения, участия и вовлечения людей в процесс преобразований. Таким образом, проблемы, касающиеся трансформации экономики, осуществления реформ, выводят нас не только к изменениям в обществе, но и к изменению общества в целом.
Новая концепция социально-экономического развития должна соответствовать современному этапу развития постсоциалистических стран, характеризующемуся наметившимися процессами создания базиса постиндустриального общества, т. к. в этих условиях основным ресурсом становятся знания, и на передний план выдвигается человек как носитель знаний. В связи с этим должно уделяться особое внимание семье, индивиду.
- 85
Новая парадигма трансформации экономики должна уделять пристальное внимание ресурсному обеспечению процесса структурной трансформации посредством планирования развития физического, человеческого капитала, рационального использования природных ресурсов. При этом акцентируется внимание на «хороших институтах», «качественном менеджменте» [10, с. 274].
В современных условиях закономерно придается огромное значение такому ресурсу современной экономики, как знания. При этом отмечается, что разработка механизмов поглощения и адаптации знаний через инвестиции в человеческий капитал, исследовательские институты, новые технологии создания и распространения знаний является важнейшим фактором успешной трансформации. В соответствии с этим определенный интерес может вызывать ноосферная концепция перехода к устойчивому развитию, в основе которой лежит духовно-информационная и рационально-нравственная идея, приоритет науки и информации как ресурсов развития над веществом и энергией, сознания над социальным бытием, опережающее развитие интеллектуально-духовных процессов по сравнению с материальными [11]. При этом, по нашему мнению, важное значение должно придаваться процессу обучения. Обучение подразумевает под собой «непрерывный процесс совершенствования навыков и знаний, необходимых для производства более совершенного продукта» [12, с. 118]. Новые знания могут приобретаться как в процессе работы, так и в процессе учебы или профессионального обучения. Можно говорить о необходимости создания «экономики обучения» (по Б.-О. Лундвалю), которая подразумевает, что все жители страны в большей или меньшей степени участвуют в процессе обучения.
Наконец, анализируя модели реформ, опирающиеся на общепринятые положения неоклассической теории, можно указать на недооцененность в них роли «информационных проблем», в том числе «проблем корпоративного управления, социального и организационного капитала», институциональной и правовой инфраструктуры, необходимой для эффективного функционирования рыночной экономики [13, с. 1].
Таким образом, новая концепция развития все больше и больше должна приобрести четкие очертания, приходя на смену все еще влиятельной неолиберальной концепции трансформации. Предлагаемая теоретическая платформа выходит за рамки экономической теории, экономической деятельности, что объясняется сложностью проис-
86 -
ходящих процессов модернизации и структурной трансформации, их зависимостью от многих эндогенных социальных, культурных, политических факторов, а также ряда условий экзогенного характера. Тем не менее именно данная концепция, по нашему мнению, наиболее адекватно отражает особенности современного этапа трансформации экономических систем постсоциалистических стран, стоящих на пороге перехода к постиндустриальному обществу.
ЛИТЕРАТУРА
1. Иноземцев В. Л. Пределы «догоняющего» развития. — М.: ЗАО «Издательство «Экономика»», 2000. - 295 с.
2. Красильщиков В. А. Конец индустриальных модернизаций? — http:/www. rusword. com. ua/.
3. Andresano James. The Political Economy of Gunnar Murdal. An Institutional basis for the Transformation Problem. UK-US. 1997.
4. Полтерович В. М. Элементы теории реформ. — М.: ЗАО «Издательство «Экономика»», 2007. — 447 с.
5. Интрилигейтор М. Шокирующий провал «шоковой терапии». //Сб. «Реформы глазами российских и американских ученых». /Под ред. О. Богомолова. — М., 1996.
6. Human Development for Europe and CiS. — N. Y.: Regional Bureau for Europe and CiS of the United Nations Development Program, 1999. — P. IV.
7. Wolfensohn J. D. The State in a Changing World. World Development Report, 1997 // Oxford University Press, 1997.
S. Wolfensohn J. D. A Proposal for a Comprehensive Development Framework // World Bank. 1999. January.
9. Богатырева Т. Г. Культурная политика в современной России и реформы в сфере культуры: поиск парадигмы действия. — Режим доступа: http://www. worldbank.org /html/extpb/ annrep9 7/wereview.htm.
10. БопиеваЖ. К. Транзитология: смена парадигм, ведущая к синергетическому эффекту // Материалы 4-й международной научной конференции «Хаос и структуры в нелинейных системах. Теория и эксперимент». — Караганда: КарГУ, 2004.
11. Новая парадигма развития России: комплексные исследования проблем устойчивого развития. — М.: Академия, 2000.
12. Пилипенко И. В. Конкурентоспособность стран и регионов в мировом хозяйстве: теория, опыт малых стран Западной и Северной Европы. — Смоленск: Ойкумена, 2005. — 496 с.
13. Стиглиц Дж. Куда ведут реформы? (К десятилетию начала переходных процессов) // Вопросы экономики. 1999. № 1.
