CC BY
140
УДК 316 ББК 60.5
А.В. Петров
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И СОЦИАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ЭКОНОМИЧЕСКОГО СУВЕРЕНИТЕТА РОССИИ*
Рассматриваются основные аспекты трансформации социальных основ экономического суверенитета России в контексте процессов глобальных изменений последней четверти XX - начала XXI вв. Обращается внимание на современные трактовки понятия «глобализация», а также на исследования основных противоречий глобальных трансформационных процессов. Особое внимание уделено анализу роли интеллектуального капитала в формировании основ конкурентоспособности экономики и сохранении экономического суверенитета в современных условиях.
Ключевые слова:
глобализация, инновационное развитие, интеллектуальный капитал, неолиберальные реформы, экономика знаний, экономический суверенитет
Вторая половина первого десятилетия XXI в. характеризуется началом процесса «разрушения идеологической модели глобальной интеграции» -интеграции ради «всеобщего благополучия» человечества - и постепенного избавления от иллюзии возможности реализации в обозримом будущем модели «глобального единства», распространения «унифицированной системы» социальных, политических, экономических институтов и повсеместного
* Материалы статьи подготовлены при поддержке гранта Президента Российской Федерации молодым ученым - докторам наук (проект МД-2380.2008.6).
Общество
Terra Humana
утверждения стандартов «цивилизованного мира» в обмен на государственный суверенитет стран, затягиваемых центростремительными тенденциями последней четверти XX в. в орбиту «нового мирового порядка». Именно на эти аспекты глобальных социальных изменений все чаще обращают внимание современные отечественные и зарубежные исследователи1. Все более актуальными становятся исследования, направленные на выявление возможностей и перспектив реализации идей восстановления национально-государственной идентичности, сохранения самобытности и формирования предпосылок для самоподдерживающегося (устойчивого) развития в условиях существенно усложнившейся, резко дифференцированной и крайне нестабильной системы международных социально-политических и экономических отношений, которые весьма далеки от популярных среди политиков и ученых в 1990-е гг., и почти не подвергавшихся в ту пору сомнениям, концепций «конца истории» и «нового мирового порядка» провозглашавших скорое становление глобального «либеральнодемократического сообщества наций».
Очевидная противоречивость процессов глобальных изменений и растущая неоднозначность оценок последствий их развертывания в начале XXI в. подталкивает нас к необходимости четкого разделения идеологического и научного смыслов термина «глобализация». Следует отметить, что глобализацию долгое время воспринимали, прежде всего, как некую «новую» идеологию (имеющую, правда, весьма глубокие социально-исторические корни, ведь современный западный проект «нового мирового порядка» далеко не первый из претендующих на «глобальность»). Эта идеология, при всех ее претензиях на новизну, стала очередной попыткой обосновать геополитическое господство «западного мира», сохранение геоэкономи-ческого доминирования и появление новых возможностей для экспансии «традиционных» индустриально развитых стран (прошедших «первичную модернизацию»)2 необходимостью выполнить их исторически предопределенную «цивилизаторскую миссию» в системе современных обществ. Как и любая другая, идеология глобализации основывается на ряде широко распространенных и укоренившихся в социальном сознании мифов. Например, на мифе о том, что глобализация представляет собой принципиально «новый» этап многовекового развития цивилизации, в рамках которого человечество наконец-то впервые в истории утверждается в качестве «единой целостности взаимозависимых обществ». Или о глобализации как процессе распространения «массовой культуры», то есть системы универсальных стандартов «цивилизованной жизни» и формировании на их основе новой, всеобъемлющей и объединяющей «глобальной культуры цивилизованных обществ». Однако, пожалуй, самым распространенным является миф о глобализации как беспрецедентной интеграции национальных государств и экономик на основе развития новых информационных технологий и становления «глобального информационного общества», в ходе которой должны исчезнуть мешающие «глобальному прогрессу и модернизации» национальные границы, существенно снизится роль нацио-
нальных рынков в пользу формирующегося «свободного» общемирового рынка - сферы «эффективной деятельности» мировых финансовых центров (по «равномерному» и «справедливому» распределению в мировом хозяйстве благ и ресурсов) и ТНК («способствующих» глобальному внедрению инноваций в производство и менеджмент). Тем самым под вопрос ставится самостоятельность регулирования внутренне- и внешнеэкономической и политической деятельности национальными правительствами. От них требуется лишь одно - не мешать глобальной интеграции, делегировав полномочия национально-государственного управления международным «демократическим» экономическим и политическим организациям, которые (благодаря процессам политической и культурной глобализации) смогут окончательно избавить все общества от «пережитков авторитарного прошлого» вроде «национальной идентичности» и «экономических и политических интересов государства». Таким образом в основе идеологии глобализации лежит базовый миф о «закономерном» и «неизбежном» процессе возрастающей взаимосвязанности обществ и государств, входящих в систему современных международных отношений, который осуществляется посредством стирания национально-государственных различий, размывания традиционного «политико-территориального идеала государственности» и допущения вмешательства во внутренние дела извне в обмен на «влияние и власть на субнациональном уровне»3. Идеология глобализации, как система мифов, возникших на основе поверхностной фиксации наиболее ярких внешних проявлений весьма сложных, долговременных, глубинных внутриструктурных изменений системы современных обществ (анализ истинных причин которых идеологов глобализации никогда не интересовал), окончательно оформилась к середине 1990-х гг., почти сразу приобретя множество приверженцев как среди политиков и ученых, так и среди простых людей разных стран, поскольку стала очередным воплощением идеи «социального прогресса» вот уже почти два столетия являющейся интеллектуальной проекцией «романтического оптимизма», надежд на создание в «конце истории» глобального справедливого общества, разрешившего все острейшие социальные проблемы и конфликты. Мощный импульс развитию и укоренению этой идеологии в социальном сознании придала эйфория начала 1990-х гг. (царившая не только в западных странах), связанная с завершением «холодной войны», распадом СССР и советского блока и началом существенной геополитической трансформации завершившейся формированием «однополярной» системы международных отношений во главе с ведущими «рыночными демократиями». Особая роль в окончательном оформлении этой идеологии принадлежит теоретикам глобализации, которые, пытаясь «объективно» разобраться в сложных и противоречивых процессах глобальных изменений, указывая на неоднозначность их социально-экономических, политических, социокультурных последствий, активно критикуя некоторые «заблуждения глобализма» и обращая внимание на «оборотную сторону глобализации»4, тем не менее, ни в коей мере не подвергают сомнению основной миф о
Общество
Terra Humana
глобализации. Они подчеркивают ее позитивную роль в объединении современных обществ, формировании механизмов «демократического глобального управления» и «нового мирового порядка», пусть даже и ценой эрозии национально-государственного суверенитета, о «неотвратимой» утрате которого некоторые из них сожалеют5, но все же рассматривают его в качестве одного из основных препятствий на пути к достижению «новой» цели «социального прогресса» - формирование «глобального демократического общества»6, ведь «посмотрите вокруг, - приводит самый распространенный аргумент Д. Белл, - разве можно отрицать глобализацию? Конечно нет»7.
По меткому замечанию Э. Гидденса, несмотря на «внезапную популярность» термина «глобализация» в начале 1990-х гг., и последовавшую затем многолетнюю апологию глобализма, благодаря усиливающейся критике идеологии глобализации и дальнейшим исследованиям сложных и противоречивых международных социально-политических и экономических отношений данный термин постепенно начал наполняться иным содержанием. Глобализации как научной категории современными отечественными и зарубежными исследователями придается куда более сложный смысл. Опираясь на результаты современных исследований, глобализацию в данном значении можно определить как совокупность разнородных, разнонаправленных, неоднозначных процессов, протекавших столетиями в истории человечества и формирующих весьма сложные коммуникации в системе современных обществ. Причем эти процессы порой настолько противоречивы и взаимоисключающи, что говорить о возникновении на их основе некоего единства, универсальной целостности, глобальной общности разных государств с абсолютно противоположными геополитическими интересами, обществ с хозяйственными системами, занимающими неравноправное положение в международном разделении труда, цивилизаций со своеобразным социокультурным укладом, - ни сейчас, ни в ближайшей перспективе, невозможно. Именно этим объясняется та осторожность, с которой все большее число современных исследователей относятся к использованию термина «глобализация», предпочитая более пригодные для описания сложных глобальных процессов термины - «интернационализа-ция»8, «транснационализация», «периферизация», «неоколониализм» и т. п. Да и вряд ли когда-нибудь потеряет свое значение для глобальных исследований такой абсолютно нейтральный термин, как «международные отношения».
Экономическая глобализация, с которой (по разным причинам) часто отождествляют глобализацию вообще, включает ряд крайне противоречивых процессов, имеющих неоднозначные последствия для всех стран в системе современных обществ. Эти последствия определяются той ролью, которую играет страна в современном международном разделении труда и статусом в системе мирохозяйственных отношений. Роль и статус во многом определяются глобальными политическими, социокультурными и социально-стратификационными процессами, анализ которых так-
же важен для понимания сущности основных противоречий глобальных экономических процессов. Однако, именно современные исследования последствий экономической глобализации, затрагивающих жизнь миллиардов людей, выявляя ее основные противоречия, разрушают миф о глобализации (во всех ее «формах») как «объективном» и «взаимовыгодном» процессе универсализации и интеграции обществ, государств, национальных экономик.
В течение многих лет утверждалось, что глобализация, радикально «меняя нашу жизнь», проявляется, в частности: в расширении и ускорении международных финансовых потоков и операций, в интернационализации индустрии, в процессе расширения и либерализации международной торговли, в глобальной информатизации и либерализации международных политических отношений. Глобализация, проявляясь в расширении и ускорении международных финансовых потоков, и превращаясь в «финансовую глобализацию», способствует более «эффективному» распределению и использованию инвестиционных капиталов во всех зонах мировой экономики. Проявляясь в интернационализации индустрии, глобализация позволяет развитым странам осуществить «экономию на масштабах производства», снизить издержки и, соответственно, добиться снижения цен (на потребляемые во всем мире товары, производимые ТНК), а многим развивающимся странам - включиться в процесс транснационализации, который, при условии тотальной «открытости» национального рынка и создания «благоприятного инвестиционного климата», должен привести к быстрому распространению высоких технологий, модернизации основных производственных фондов, повышению производительности труда, созданию новых рабочих мест, повышению конкурентоспособности национальных производств, устойчивому экономическому росту и, соответственно, к решению проблемы зависимости от иностранных технологий, товаров и важнейшей для стран «третьего» мира проблемы бедности. Проявляясь в процессе расширения и либерализации международной торговли, глобализация (при условии принятия в глобальном масштабе доктрины фритредерства, распространении унифицированных организационно-правовых стандартов ведения бизнеса, и активной поддержки со стороны международных экономико-политических организаций (ОСЭР, ВТО, МВФ и т. п.) способствует становлению единого «свободного» мирового рынка, усилению «здоровой» международной конкуренции между глобальными товаропроизводителями, а также распространению интернациональных стандартов потребления и, следовательно, «цивилизованного» образа жизни. Глобализация как процесс глобальной информатизации способствует ускорению потоков инвестиционных капиталов и товаров, беспрепятственному международному обмену интеллектуальным капиталом - «двигателем» глобального социально-экономического развития, и становлению ультрасовременной «информационной экономики», «экономики знаний» в глобальном масштабе. Глобализация, проявляясь в глобальной либерализации международных политических отношений,
Общество
Terra Humana
осуществляющейся посредством расширения контроля за соблюдением общих для всех «правил» со стороны международных «либеральноориентированных» политических структур, распространения принципов «демократического» управления государством, способствует формированию универсальной институциональной среды осуществления экономической и политической деятельности, а также, в итоге, ведет к существенному снижению «международной напряженности» и «гармонизации» в отношениях между государствами (стремительно теряющими свое «традиционное» значение в жизни глобального сообщества), поскольку, как отмечает, например, Э. Гидденс, «после окончания “холодной войны” у большинства стран больше не осталось врагов»9.
Однако реальность международных экономических и политических отношений, подчеркивают все больше исследователей современных глобальных процессов, вступает в явное противоречие с выше описанными ожиданиями. Последствия процессов, составляющих сущность и сопровождающих экономическую глобализацию, далеки от ее базовой характеристики как всемирного процесса возрастания «взаимозависимости» наций и становления единой системы «взаимовыгодного» глобального сотрудничества. Увеличение мобильности капитала - основной атрибут финансовой глобализации - лишь способствует ускоренному накоплению фиктивного капитала, оторванного от движения реальных материальных активов и, тем самым, приводит к формированию предпосылок для глобальных финансово-экономических кризисов, наносящих серьезный урон национальным экономикам развивающихся стран и мировому производству (недавний пример - кризис 1997-2002 гг., поразивший финансовые системы и экономики стран ЮВА, Латинской Америки и Россию)10. Рост «финансовой взаимосвязанности» лишь увеличил уязвимость взаимосвязанных экономик в современном мировом хозяйстве. Оборотной стороной процесса транснационализации для развитых стран становится появление депрессивных регионов вследствие массового вывоза производств в страны с дешевой рабочей силой, рост безработицы, демонтаж «социального государства»... Для развивающихся стран участие в транснационализации, сопровождающееся «долгожданным» стремительным ростом объема прямых иностранных инвестиций (ПИИ)11, укрепляет финансово-экономическую зависимость от мировых финансовых центров и ТНК, усиливая долговые проблемы этих стран12 и негативные последствия для их национальных экономик от периодической дестабилизации глобальной финансовой системы. Внедрение новых технологий в филиалах ТНК, как правило, не стимулирует к самостоятельному их созданию развивающимися странами, что ведет к эрозии интеллектуального капитала этих стран (проявляющейся, например, в процессе «утечки умов»). При ориентации ТНК исключительно на снижение издержек, связанных с оплатой труда, падает интерес к дальнейшему технологическому совершенствованию производства, ограничивая его пока лишь организацией «отверточной сборки»13. Транснационализация и осуществляющейся в ее
рамках процесс трансграничных слияний и поглощений может привести к кратковременному повышению конкурентоспособности предприятий14, но оборотной стороной становится увеличение безработицы15 вследствие структурных реорганизаций в новых филиалах ТНК, а также невозможности национальных предприятий конкурировать с этими филиалами в рамках одной отрасли. К тому же транснационализация приводит к существенному росту диспропорций между высокодоходными предприятиями отраслей, включившихся в процесс транснационализации (а значит нужных мировому рынку) и предприятиями отраслей, в которых ТНК не заинтересованы (а значит не нуждается и мировой рынок). Таким образом глобализация оказывается выгодной лишь самим ТНК, поскольку существенным образом повышает их прибыль, создавая благоприятные структурно-институциональные условия (как на уровне мирового хозяйства, так и национальных экономик стран сделавших ставку на модернизацию путем «эффективного» включении в процесс транснационализации) для монополизации их деятельности, что явно противоречит идее становления глобального конкурентного «свободного рынка». Глобальная либерализация торгово-экономических отношений на основе распространения унифицированных организационно-правовых стандартов усиливает разницу в реальном положении резидентов и нерезидентов на внутреннем рынке, ставя первых в заведомо неравное положение, искусственно занижая их конкурентоспособность из-за несоответствия универсальным стандартам, и обеспечивая последним дополнительное конкурентное преимущество в виде «благоприятного инвестиционного климата», а также усиливает диспропорции между экспорт- и национальноориентированными отраслями. Международные экономико-политические структуры, способствуя унификации стандартов, лишь закрепляют увеличение указанных диспропорций, тем самым существенно ограничивая глобальную конкуренцию. Распространение «интернациональных» образцов потребления благодаря «демонстрационному эффекту» превращается в постоянный процесс расширенного воспроизводства «имитационного потребления», то есть процесса подражания всех социальных слоев стандартам потребления «цивилизованного» общества развитых индустриальных стран, тем самым препятствуя осуществлению процесса накопления и инвестиций в национальное производство, провоцируя постоянную инфляцию, рост социальной напряженности и дестабилизацию внутриполитических отношений16. Глобальная информатизация, принципиально меняя характер трудовой деятельности (социальная реакция - глобальный рост индивидуализации и маргинализации17), способствуя разделению экономики (мировой и национальной) на «реальную» (национальноориентированные производства) и «виртуальную» (мировые финансовые центры), усилению влияния «демонстрационного эффекта», наряду с финансовой глобализацией, транснационализацией и либерализацией торговли, создает предпосылки для глобальной дезинтеграции и появления новых коммуникационных барьеров. Реальным «ответом» на «вызовы» глобальной геополитической ли-
Общество
Terra Humana
берализации становится существенный рост регионализации - попытки путем региональной экономико-политической изоляции (которую обычно пытаются представить в виде «региональной интеграции») защититься от нестабильности мирового рынка, от всеподавляющего влияния мировых финансовых центров, ТНК и поддержать конкурентоспособность национальных экономик, а также распространение сепаратизма и усиление военно-политической активности во всем мире18.
Таким образом глобализацию следует рассматривать как сложную систему противоречий, главным из которых является противоречие между стремлением развивающихся стран к модернизации путем «эффективного» включения в глобализирующуюся экономику и стремлением к сохранению идентичности, самостоятельности в принятии экономических и политических решений. Однако глобализация, год о года разрушая государство, фактически ставя под вопрос возможность сохранения его суверенитета, лишь способствует усилению экономической, технологической (а за ними и политической, и социокультурной) зависимости развивающихся стран от индустриально развитых, к ослаблению национальных экономик, а, следовательно, и сокращению возможностей выполнять социальные обязательства перед гражданами, к неодинаковым выгодам от международного разделения труда, увеличению вывоза ресурсов и капиталов из развивающихся стран, к глобальному распространению экологических проблем, и, главное, к усилению глобальной проблемы бедности19 существенно обостряющей все социальные проблемы развивающихся стран (резкое увеличение социального расслоения, разрушение системы социальной защиты, ухудшение здоровья населения, рост безработицы и маргинализация населения, рост преступности, распространение фундаментализма и терроризма).
Что же определяет возможности сохранения экономического суверенитета в условиях сложных и противоречивых глобальных изменений? Экономический суверенитет, являясь экономической «гранью» государственного суверенитета, представляет собой формируемую самостоятельной внешней и внутренней экономической политикой государства систему возможностей постоянного воздействия на финансовые, информационные, товарно-сырьевые, миграционные потоки с целью создания эффективной производственной и институциональной структур, необходимых для устойчивого экономического роста, позволяющую сохранять национальногосударственную идентичность, способствующую увеличению благосостояния граждан и раскрытию обществом потенциала развития в любых социально-исторических условиях. Основой экономического суверенитета является конкурентоспособность национальной экономики, которая определяется наряду с экономико-технологическими, институциональнополитическими, социокультурными факторами возможностью эффективно адаптироваться к системе международного разделения труда.
Чем определяется конкурентоспособность национальной экономики в современных условиях экономической глобализации? Последние 25-30
лет новейшей истории система современных обществ в экономическом ракурсе характеризуется резко возросшей мобильностью капитала, проявляющейся в практически неограниченных возможностях международных финансовых институтов и ТНК манипулировать финансовыми и информационными потоками, формируя выгодные для себя условия накопления капитала. Данный период характеризуется также новым этапом научно-технического прогресса, который определяют как «информационно-коммуникационную революцию», радикально меняющую систему производственных отношений и представления об основах конкурентоспособности производства. Поскольку основные конкурентные преимущества в современной производственной системе определяются уже не столько возможностью эффективного управления текущими издержками, сколько более гибкой системой организации производства ориентированной на быстрое внедрение инноваций, то «традиционные» индустриально развитые страны, стремясь укрепить и повысить свою конкурентоспособность, все больше ориентируют производство на создание товаров обладающих созданной знанием стоимостью (knowledge-value)20 и развитие интеллектуального капитала корпораций, вынося и традиционные производства «индустриальной эпохи» с громоздкими материальными активами и, все чаще, даже самые современные высокотехнологичные производства посредством ТНК в развивающиеся страны. Однако, в современных социально-исторических условиях «традиционные» индустриально развитые страны по-прежнему находятся в привилегированном положении относительно остального мира. Развитые страны сохраняют за собой монополию уже не столько на использование, сколько на создание инноваций (на основе удержания монополии на внедрение в производство результатов фундаментальных научных исследований), на производство образцов потребления (получающих широкое распространение в мире благодаря «демонстрационному эффекту» и культурной глобализации), а также ориентируются на развитие транзакционной экономики, «экономики услуг», регулируя финансовые, информационные и товарно-сырьевые потоки, вытесняя ресурсный и производящий сектора в развивающиеся страны, тем самым сдерживая выше указанными способами столь необходимую развивающимся странам трансформацию системы международного разделения труда в направлении более справедливого распределения прибыли и выгод. Привилегированное положение развитым странам позволяет сохранять ставка на воспроизводство и накопление интеллектуального капитала, который вследствие глобальных изменений превратился в важнейший фактор развития современных производственных систем, высокотехнологичных экономик и для развитых, и для развивающихся стран. Именно этот факт обусловил те перемены, которые возвели интеллектуальный капитал в ранг главного социального фактора конкурентоспособности в рамках современного мирового хозяйства, обеспечивающего устойчивый экономический рост на базе формирования «экономики знаний» и создания прочной основы для
Общество
Terra Humana
сохранения экономического суверенитета в принципиально новых условиях, созданных глобальной конкуренцией.
В этих социально-исторических обстоятельствах новый импульс получила идеология экономического либерализма, проявившаяся, в частности, в возродившейся в 1980-90-е гг. «рыночной» риторике среди большинства экономистов и политиков практически во всех странах мира. Постепенно, на основе анализа процессов глобальных изменений, усилиями прежде всего экономистов и политиков «традиционных» индустриально развитых стран начал формироваться проект «управляемой глобализации», который в конце 1980-х - 1990-е гг. окончательно оформился в новую модель глобального регулирования - «неолиберальную модель глобализации»21. Неолиберальная модель глобальных экономических изменений предполагает сохранение и усиление экономической и политической мощи «традиционных» индустриально развитых стран путем формирования новых механизмов регулирования мирового хозяйства (международные финансовые структуры и ТНК), механизмов воздействия на национальные хозяйства развивающихся стран с целью их дальнейшей «периферизации» (в том числе с помощью различных подконтрольных развитым странам международных экономико-политических организаций), а также механизмов укрепления и усиления их зависимости от экономик развитых стран, посредством подталкивания национальных правительств развивающихся стран к проведению неолиберальных реформ в русле политики монетаризма и фритредерства, в соответствии с принципами «Вашингтонского консенсуса».
Идеология неолиберализма разделяется и активно поддерживается частью обществ (прежде всего социальной элитой) развивающихся стран, поскольку в силу целого ряда причин с конца 1960-х - начала 1970-х гг. широко распространенной стала убежденность в том, что «догнать» развитые страны по основным показателям социально-экономического развития возможно, лишь осуществив модернизацию по неолиберальным «рецептам». То есть создать благоприятные, максимально либеральные условия для привлечения на национальный рынок ТНК и международных финансовых институтов, которые, кроме «приобщения» всего мира к плодам научно-технического прогресса, могут принести крупные инвестиции, создать новые рабочие места, позволив тем самым развивающимся странам наращивать объемы производства (в том числе и высокотехнологичной продукции) повышая конкурентоспособность национальных экономик. Логика радикальных неолиберальных реформ и «догоняющей» модернизации (особенно в 1990-е гг.) была сведена к отказу от экономического суверенитета в обмен на доход от «эффективного» использования единственного сравнительного преимущества, имеющегося у развивающихся стран, - экспорта сырья и ресурсов, а также к тотальной перестройке структуры национальных экономик и внутреннего спроса потребностями глобального рынка. Благодаря неолиберализму «открытость» национальных экономик фактически стала синонимом их «современности». Тем самым экономичес-
кий неолиберализм, приобретая некоторые особенности в зависимости от исторически обусловленного характера и способа включения общества в современную систему международных отношений, стал важнейшим элементом экономической идеологии и, соответственно, экономической политики, осуществляемой тем или иным государством в рамках современного мирового хозяйства. Основной проблемой осуществления экономической политики в странах «догоняющего» развития стала дилемма тотальной экономической либерализации, вызванной внешними структурными обстоятельствами трансформации мирового хозяйства, и необходимости национальной переориентации экономики, направленной на решение задачи формирования условий для самоподдерживающегося развития. Однако, с одной стороны, в современном мировом хозяйстве устойчивый экономический рост и самоподдерживающееся развитие возможны лишь на основе вовлечения в национальную экономику все большего объема интеллектуального капитала, а с другой - развивающиеся страны ставятся экономической глобализацией в условия, при которых они вынуждены проводить неолиберальные реформы, сокращая инвестиции в развитие и накопление интеллектуального капитала, продолжая делать ставку не на формирование конкурентоспособной «экономики знаний», а на создание и воспроизводство неолиберальной экспорториентированной экономики (базирующейся на экспорте вовсе не высокотехнологичной продукции, а сырья и ресурсов), обслуживающей интересы мирового рынка и его основных субъектов (мировых финансовых центров и ТНК)22.
Таким образом, возможность и, главное, необходимость сохранения суверенитета в системе современных «неизбежно глобализирующихся» обществ была поставлена идеологией неолиберализма под сомнение. Однако неолиберальная эйфория 1990-х гг., связанная с упованиями многих экономистов и политиков на объединяющую и креативную роль глобализации, растворилась. Ей на смену постепенно приходит прагматический взгляд на процессы глобальных изменений, который заключается в четком определении места и роли современных государств в усложняющейся, нестабильной системе международных отношений, и формировании возможностей для действительно эффективного участия в них. Именно поэтому, несмотря на укоренившуюся убежденность ряда исследователей в слабости современного государства, неспособности проводить эффективную макроэкономическую и социальную политику в условиях глобализации, роль национальных государств в глобальной экономике не только не уменьшается, а существенным образом возрастает. Определяют эту роль принципиально новые условия развития глобальной производственной системы, требующие от государства все более существенных усилий по созданию благоприятной структурной социоинституциональной среды накопления и воспроизводства главного конкурентного преимущества экономики XXI века - интеллектуального капитала, как основы экономического суверенитета и базового фактора его сохранения. Современное («новое») государство - это государство, которое способно поддерживать
Общество
Terra Humana
конкурентоспособность национальной экономики не за счет протекционизма (к чему по-прежнему призывают некоторые политики и в развитых, и в развивающихся странах) или даже возврата к «закрытой экономике» (что уже невозможно в современных глобальных социально-исторических условиях), а за счет увеличения инвестиций в развитие интеллектуального капитала, создания эффективно функционирующей социальной инфраструктуры его воспроизводства и превращения в конкурентное преимущество страны на мировом рынке.
На протяжении последних двух десятилетий Российская Федерация пытается активно и эффективно участвовать в международных экономических отношениях. Однако стремление России к такому участию ограничено созданной за годы реформ неолиберальной экспорториентированной экономической системой23, чье воспроизводство полностью зависит от преде-ляемых мировым рынком возможностей вывоза сырья и ресурсов24. В итоге большая часть капиталов и усилий частного бизнеса (и отечественного, и зарубежного), да и государства, сосредоточилась в наиболее рентабельном сырьевом секторе, оставив без внимания национальноориентированные производства (часть которых в результате попала под контроль ТНК).
Радикальные неолиберальные реформы фактически превратили экономический суверенитет России в 1990-е гг. в главный экспортный «товар», куда более востребованный на мировом рынке, чем даже сырье и ресурсы. И начать российскому государству в XXI в. обратный процесс - процесс восстановления экономического суверенитета, но уже в новых условиях и на принципиально новой основе - будет стоить очень больших усилий. Связано это прежде всего с тем, что по-прежнему устойчивой остается надежда на «сценарий энергосырьевого развития», поскольку реализация такового пока обеспечивает стабильный прирост ВВП (фетишизированный в годы радикальных неолиберальных реформ) - по официальными данным в 2007 г. при среднегодовом приросте в 7 % (начиная с 1999 по 2002 гг. - 6,7 % в год, с 2003 по 2007 гг. - 7 % в год) был восстановлен его объем по отношению к 1989 г., однако, «из ежегодного прироста ВВП в размере 7 % примерно 4 % приходится на влияние роста экспортных цен и дополнительного притока валюты в страну, и только 3 % экономического роста достигается за счет внутренних источников и факторов», то есть, отмечает академик А. Аганбегян, «мы не являемся пока хозяевами своего роста»25. Следует отметить также, что с 2000 по 2007 гг. почти в 2,4 раза выросли реальные денежные доходы населения, и это, по некоторым данным, создало возможности превзойти уровень 1991 г. (109,8 %). Но, несмотря на разницу во взглядах на развитие, большинство экономистов сходятся во мнении о том, что «при решении задач количественного наращивания объемов производства не были достигнуты позитивные изменения в структуре воспроизводства общественного капитала», проигнорированы «качественные показатели роста»26.
«...Широко распространено мнение, что Россия живет за счет нефти и газа. Это верно только отчасти. - Справедливо подчеркивают М. Афана-
сьев и Л. Мясникова. - В первую очередь страна еще живет за счет сотен миллиардов долларов в год скрытой амортизации»27. Действительно, еще одним существенным ограничителем «качественного роста», полагают специалисты, являются нуждающиеся в существенной модернизации основные производственные фонды, старение которых на фоне сохраняющегося крайне высокого энергопотребления российской экономики (в 2-3 раза выше «традиционных» индустриально развитых стран), снижает производительность труда и, соответственно, конкурентоспособность экспорт- и (тем более) национальноориентированных производств. За годы реформ основные фонды промышленности износились на 70 %, а их средний возраст приближается к 25 годам28. Средний срок службы машин и оборудования составляет 18-19 лет, за 9 лет кризиса инвестиции снизились в 5 раз, да и сейчас они составляют половину от докризисного уровня 1998 г. Таким образом, «главным двигателем. развития являются инвестиции в основной капитал», - делают вывод специалисты29. С этим трудно не согласиться. Однако, возникает несколько вопросов, на которые пока нет ясных ответов: модернизация основных производственных фондов потребует внедрения принципиально новых (ультрасовременных, высоких) технологий, и при практическом отсутствии таковых (и возможностей самостоятельного их создания) в большинстве отраслей российской промышленности их вновь (как это бывало уже не раз) придется закупать за рубежом, - насколько это будет способствовать развитию независимой экономической системы в условиях эскалации глобальной транснационализации? Насколько подобная модернизационная стратегия будет способствовать воспроизводству и развитию национального интеллектуального капитала, национальной «экономики знаний»? И главное: модернизация основных фондов потребует новых навыков от работников (модернизация человеческого капитала), внедрения принципиально новых методов организации управления производством и бизнесом (модернизация структурного капитала), кто будет трудиться и организовывать работу на предприятиях по-новому?
Между тем, возможности для экономического роста в современных условиях связаны, прежде всего, с уровнем развития науки и образования, с уровнем развития и возможностями накопления интеллектуального капитала. По уровню образования Россия, несмотря на все трудности и проблемы периода радикальных неолиберальных реформ, занимает 30-е место в мире. Однако, ВВП России растет в основном за счет отраслей с низкой на-укоемкостью. И если «экономика услуг» продолжает активно развиваться (доля услуг в ВВП выросла с 30 до 60 % за счет развития торговли, финансового сектора, увеличения госаппарата), то «экономика знаний» существенно отстает (даже с учетом развития сектора телекоммуникаций, доля информационных технологий в ВВП составляет лишь 4,5 %, 70-е место в рейтинге стран по этому показателю)30. Таким образом, сложилась ситуация, при которой гораздо выгоднее становится осваивать российский рынок извне, с помощью ТНК, создавая лишь систему управленческого
Общество
Terra Humana
контроля в региональных филиалах и организационно-маркетингового сопровождения перераспределительной деятельности (при этом оставляя возможность российским менеджерам набирать персонал лишь на низкоквалифицированные должности и старясь не допускать их к принятию решений по общекорпоративной маркетинговой и финансово-инвестиционной стратегии)31.
Решение задачи перехода к инновационному типу экономического роста невозможно без долгосрочных инвестиций в фундаментальные научные исследования и НИОКР. Большинство исследователей обращают внимание на существенные проблемы, связанные как с уровнем инвестиций в воспроизводство и накопление интеллектуального капитала, так и на существенное отставание «в строительстве новых институтов экономики знаний»32. Проблемы, вызванные хроническим недофинансированием фундаментальных научных исследований и разработок особенно в период радикальных неолиберальных реформ33, хорошо известны - существенное сокращение научных организаций (особенно работающих на стадии НИОКР), старение кадров и оборудования, разрушение складывавшихся десятилетиями научных школ. Все это не могло не отразиться на роли России в мировой экономике и производстве. Например, более половины экспорта продукции обрабатывающих отраслей составляет низкотехнологичная продукция, лишь 1,5-1,8 % приходится на долю наукоемкой, при том, что доля продукции высокотехнологичных отраслей в мировом экспорте составляет примерно 17 %34. Единственным, притом безотлагательным, выходом из создавшейся в ходе становления неолиберальной эк-спорториентированной экономики негативной ситуации, по мнению все большего числа экспертов, является трансформация «сырьевой» экономики в «высокотехнологичную» на основе использования доходов от экспорта сырья для создания условий воспроизводства и накопления интеллектуального капитала35.
Не менее важным, чем инвестиции в научные исследования, является развитие социальной среды инновационной экономики, которая включает такие параметры, как уровень и качество жизни, развитие здравоохранения и системы социальной защиты работников. Резкая социальная и региональная дифференциация в доходах, возникшая в ходе неолиберальных реформ 1990-х гг., не способствует обеспечению нормальных условий для воспроизводства рабочей силы (прежде всего квалифицированной, необходимой для реализации стратегии инновационного развития), проявлению экономической инициативы, существенно снижает платежеспособный спрос, сужая внутренний рынок (в основном для товаров отечественного производства). Несмотря на повышение доходов населения в среднем по стране за последние несколько лет, исследователи отмечают сохранение их существенной дифференциации. По самым оптимистическим подсчетам средний доход 10 % богатых семей России превышает средний доход 10 % бедных более чем в 15 раз (в развитых странах Европы и в Японии36 -в 6). И говорить о возможностях эффективного развития системы социаль-
ной защиты и здравоохранения в подобных условиях весьма трудно. На фоне стабилизации макроэкономической ситуации за последние пять лет в России подобные тенденции вызывают опасение также еще и потому, что сохраняется и углубляется незащищенность не только самых уязвимых слоев населения перед возможными последствиями глобального циклического финансово-экономического кризиса (очередная фаза которого началась осенью 2008 г.), но и тех социальных групп, которые представляют собой экономически активную часть населения и составляют социальную базу экономического развития страны. Неолиберальная политика экономии на социальных расходах (то есть фактически на государственных инвестициях в социогуманитарный сектор экономики37) с целью поддержания макроэкономической стабильности и сдерживания темпов инфляции в краткосрочной перспективе, в долгосрочной - разрушает социальную среду инновационной экономики и возможности формирования условий для устойчивого экономического роста на основе воспроизводства и накопления интеллектуального капитала, становления «экономики знаний», способствуя консервации выгодной глобальному рынку экспорториентированной экономики товарно-сырьевых потоков.
Таким образом, основная задача социально-экономического развития России на современном этапе заключается в трансформации системы неолиберальной экспортоориентированной экономики, экономики товарносырьевых потоков, последовательно превращающей страну в «энергосырьевой придаток глобальной экономики»38, в инновационную социально ориентированную экономику, «экономику инновационных потоков», «экономику знаний», способную обеспечить сильно пошатнувшийся в ходе радикальных либеральных реформ 1990-х гг. экономический суверенитет России.
1 См. напр.: Афанасьев М., Мясникова Л. Время глобализации // Мировая экономика и международные отношения. - 2005. № 10. - С. 11-19; Косолапов Н. Россия: территория в пространствах глобализирующегося мира // Мировая экономика и международные отношения. - 2005. № 7. - С. 3-14; Макушкин А. Смена модели мирового экономического развития // Свободная мысль. - 2006. № 6. - С. 65-82.; Игрицкий Ю. Россия-XXI: поиск баланса в мировом дисбалансе // Свободная мысль. - 2006. № 9-10. - С. 38-51.; Бердсолл Н. Усиление неравенства в новой глобальной экономике // Вопросы экономики. - 2006. № 4. - С. 84-89.; Мартьянов В. Россия в меняющемся мире // Свободная мысль. - 2007. № 6. - С. 7-22; Князев Ю. Экономическая глобализация и глобализирующаяся экономика // Общество и экономика. - 2008. № 1. - С. 134-149. и др.
2 В данном случае под «традиционными» индустриально развитыми странами понимаются государства Северной Америки (прежде всего США), Западной Европы и Япония, чей интеллектуальный и промышленный потенциал, основанный на эффективном использовании «плодов эпохи Просвещения» и монополизации выгод от научно-технического прогресса, сформировался еще до начала XX в., тем самым превратив их, по мнению неоэволюционистов, в некий «эталон» Современности (Modernity), к которому, например, согласно идеологам «глобальной модернизации» (Мартинелли А. Глобальная модернизация: Переосмысляя проект современности. - СПб., 2006. - С. 7, 20-24) объективно должны стремиться все остальные общества, включаясь в «единый» для всего человечества модер-низационный процесс (пусть даже и проявляющийся в «особенностях различных траек-
Общество
Terra Humana
торий движения» этих модернизирующихся обществ), завершающийся «глобализацией» (оформляющей проект Современности, превращая его в действительно глобальный), то есть глобальной экспансией (экономической, политической, социокультурной) «эталонного» западного общества Modernity.
3 Пономарева Е. Суверенитет в условиях глобализации. Понятийная категория и политическая практика // Свободная мысль. - 2007. № 11. - С. 95-98.
4 Бек У Что такое глобализация? - М., 2001. - С. 202-278; Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь. - М., 2004. - С. 23-36; Мартинелли А. Указ. соч. С. 149-207; Белл Д. Эпоха разобщенности // Свободная мысль. - 2006. № 6. С. 5-16; Белл Д. Мировой порядок в XXI веке // Свободная мысль. - 2007. № 11. - С. 77-94.
5 Бек У Указ. соч. С. 12, 18, 26-29, 45; Гидденс Э. Указ. соч. С. 33-35; Мартинелли А. Указ. соч. С. 190-197. Например, Э. Гидденс, призывая современные государства «пересмотреть свою идентичность в целом», задается вопросом: «Сохранили государства, а значит и их политические лидеры, свое могущество, или ситуацию в мире сегодня все больше определяют совершенно иные силы? Нет, государства еще обладают могуществом и роль политических лидеров в мире по-прежнему велика. И в то же время роль суверенного государства меняется у нас на глазах...» (Гидденс Э. Указ. соч. С. 34-35). А.А. Мартинелли, провозглашая необходимость создания вместо существующего, постоянно ослабляемого глобализацией «старого» государства, «нового», более активного государства, имеющего собственную стратегию адаптации к глобальным изменениям, - «государства развития» отмечает, что «разрушение национального суверенитета и власти - лишь одно из последствий глобализации. декларируя гибель национального государства, гиперглобалисты переоценили его масштабы. Другое последствие глобализации - возрождение власти государства как в развитых странах, так и в наиболее сильных развивающихся странах» (Мартинелли А. Указ. соч. С. 196-197). Правда в этих размышлениях А. Мартинелли дальше благих пожеланий не идет, не останавливаясь подробно на описании возможных черт и особенностей политики подобного «государства развития».
6 Гидденс Э. Указ. соч. С. 29-30, 34-35; Мартинелли А. Указ. соч. С. 202.
7 Белл Д. Эпоха разобщенности. - С. 8.
8 В частности, все большую популярность среди исследователей современных глобальных трансформационных процессов приобретает мысль о том, что «глобализация» -лишь определенный этап (фаза, часть, подпроцесс.) «интернационализации». Подобный взгляд на соотношение понятий «глобализация» и «интернационализация» отстаивает, например, Ю. Князев, отмечая, что «с научной точки зрения подмена термином “глобализация” универсального понятия “интернационализация” не выдерживает критики. Поскольку в соответствии с основным значением этого слова под глобализацией следует понимать только общепланетарные экономические и иные связи, применение этого термина к многоплановому процессу интернационализации нельзя считать корректным. Термин “глобализация” игнорирует или по крайней мере принижает двусторонние и региональные связи, которые по объему и реальному значению все еще намного превосходят сотрудничество, осуществляемое на всесторонней основе. Связи на глобальном уровне никак не заменяют, а лишь дополняют двустороннее и региональное сотрудничество» (Князев Ю. Указ. соч. С. 135-136).
9 Гидденс Э. Указ. соч. С. 35.
10 «Предполагаемой задачей финансовой глобализации, - справедливо отмечает А. Ма-кушкин, - было “сорвать с товарного якоря” денежные активы, работающие внутри системы “национальных хозяйств”, заместив их мировой валютой, являвшейся более сильной и адекватной режиму открытой экономики» (Макушкин А. Указ. соч. С. 68). Тем самым глобализация, разрушая финансовый суверенитет развивающихся стран, подталкивая их фактически к отказу от национальной валюты в пользу свободноконвертируемой (яркий пример - политика долларизации экономики Аргентины и ее крах в 2002 г.), ставит под контроль мировых финансовых центров запасы сырья и ресурсов, постоянно вовлекая их в мировой товарооборот в качестве новых активов, увеличивая объем фиктивного капитала.
11 Как отмечают исследователи процесса транснационализации, с 1982 по 2004 гг. совокупные активы зарубежных филиалов ТНК выросли с 2,1 трлн долл. до 36 трлн долл., увеличившись более чем в 17 раз. При этом суммарный объем ввезенных глобальных ПИИ в 2004 г. достиг 8,9 трлн долл., а суммарный объем вывезенных глобальных ПИИ составил 9,7 трлн долл., увеличившись по сравнению с 1980 г. в 16,8 и 17,1 раза соответственно. Однако «главными получателями ПИИ остаются развитые страны, на которые в 2000 г.
пришлось более s глобального притока инвестиций. Основным стимулом движения ПИИ по-прежнему выступают трансграничные слияния и приобретения. Причем эти операции сконцентрированы в основном в развитых странах». А также «несмотря на широкую географию, ПИИ распределяются неравномерно. На 24 крупнейшие принимающие страны мира в 2000 г. приходилось 80 % совокупного мирового притока ПИИ и 91 % совокупного мирового оттока инвестиций» (Кошанов А., Хасаинов Б. Национальные экономики и мирохозяйственные связи // Общество и экономика. - 2006. № 9. - С. 77, 81, 83).
12 На «пике» осуществления политики неолиберальной («догоняющей») модернизации в 1995 г. общая величина долгов развивающихся стран и стран с «переходной» экономикой достигла астрономической суммы в 1700 млрд долл. (Рулева И. Инициативы МВФ и Всемирного Банка в отношении стран с высоким уровнем задолженности // Мировая экономика и международные отношения. - 2007. № 7. - С. 56).
13 Следует обратить внимание на тот факт, что ТНК постепенно вместе с передачей развивающимся странам (через филиалы и проекты сотрудничества) высоких технологий ориентируются также на аутсорсинг НИОКР. Специалисты отмечают слабую изученность этого процесса, однако вполне можно предположить, что уже сейчас создаваемые в развивающихся странах центры НИОКР со временем, наряду с адаптацией импортной техники и технологий, вполне могут заняться разработкой собственных, способствуя существенному повышению роли интеллектуального капитала в рамках национальных экономик. При этом отмечается, что, как показывает опыт новых индустриальных стран, Китая и Индии, наибольшие выгоды от аутсорсинга НИОКР получат государства с достаточно развитым научно-исследовательским потенциалом, лишь наличие которого сможет заставить ТНК в большей мере считаться с интересами стран размещения их филиалов и производств (Эльянов А. Развивающиеся страны в мировой экономике: тенденции и проблемы // Мировая экономика и международные отношения. - 2007. № 2. - С. 12).
14 Платой за повышение конкурентоспособности подобным способом является эскалация процесса приобретения крупными ТНК ключевых национальных компаний, а также установление иностранного контроля над целыми отраслями производства (прежде всего наиболее прибыльными, экспорториентированными отраслями сырьевого сектора), что, полагают исследователи транснационализации, ставит под угрозу национальную экономическую безопасность, сдерживает развитие национального промышленно-технологического потенциала и даже, при приобретении ТНК ведущих СМИ и крупнейших предприятий индустрии развлечений, потери национальной культуры и самобытности (Кошанов А., Хусаинов Б. Указ. соч. С. 78-79).
15 В безграничном стремлении любой ценой привлечь ТНК и иностранные инвестиции не следует забывать о том, что «глобализация означает конкуренцию, основанную на более высоком уровне производительности труда, она ведет к большему выходу продукции на единицу рабочей силы. - Подчеркивает знаменитый социолог-экономист, теоретик зависимости и экс-президент Бразилии Ф.Э. Кардозо. - Таким образом, безработица является следствием тех же самых причин, которые позволяют экономике быть конкурентоспособной [курсив мой. - А.П.]» (Кардозо Ф.Э. Социальные последствия глобализации // Латинская Америка. - 1997. №5. - С. 9).
16 «Модернизация. через потребление может стать тормозом развития [национальных экономик развивающихся стран. - Прим. авт.], - подчеркивают, например, Ф.Э. Кар-дозо и Э. Фалетто, - так как она стимулирует импорт потребительских товаров и техники, необходимой для их производства в стране, и ведет к тому, что инвестиции направляются в отрасли, не являющиеся базисными» (Кардозо Ф.Э., Фалетто Э. Зависимость и развитие Латинской Америки. Опыт социологической интерпретации. - М., 2002. - С. 47).
17 Исследователи обращают внимание на то, что становление «глобального информационного общества» способствует наряду с иными факторами маргинализации существенной части трудоспособного населения (прежде всего молодежи) как развитых, так и развивающихся стран, связывая ее с возрастающей трудностью адаптации к «информатизированной» экономике вследствие отсутствия доступа к качественному образованию, системе социальной защиты, а также востребованности имеющихся знаний (Загладин Н. Глобальное информационное общество и Россия // Мировая экономика и международные отношения. - 2005. № 7. - С. 17).
18 Эксперты, например, указывают на существенный рост расходов на вооружение в современном мире по сравнению с периодом «холодной войны». Если в середине 1980-х гг. на пике противостояния СССР и США мировые расходы на вооружение составляли 898 млрд
Общество
Terra Humana
долл., то в начале XXI века этот рекорд побит и сумма перевалила за 1 трлн долл. (Баранец В. Мир готовится к «холодной войне-2» // Комсомольская правда. 14.10.2006. - С. 7).
19 Даже американские исследователи, ранее в подавляющем большинстве трактовавшие глобализацию как безусловное благо для всего человечества, осознав опасности, которые таит в себе глобальная дифференциация доходов, все чаще обращают внимание на исключительную важность изучения проблемы бедности именно в связи с процессами глобальных изменений. В частности Н. Бердсолл (президент Центра анализа проблем глобального развития - www.cgdev.org) подчеркивает, что «в глобальном масштабе неравенство между странами, и без того значительное, еще больше усиливается. В настоящее время США, европейские страны, Япония в 100 раз богаче, чем Эфиопия, Гаити и Непал, прежде всего потому, что первые развивались в последние 100 лет, а вторые - нет. Соответствующий разрыв между странами в начале XX в. составлял 9:1. Быстрый экономический рост в Индии и Китае, относящихся к числу крупнейших и беднейших стран, способствует уменьшению неравенства в мире. Но уже достигнутый его уровень исключительно высок. Различия в душевых доходах (например, 10% самых богатых американцев по сравнению с 10 % самых бедных жителей Эфиопии) намного превышают 10 тыс. раз» (Бердсолл Н. Указ. соч. С. 84).
20 На существенные изменения свойств товаров (как нематериальных, так и материальных) и необходимость их изучения специалисты обратили внимание еще в 1980-е гг., предсказав существенную трансформацию производственной системы развитых стран, а затем и (вследствие глобализации) мирового производства, назвав эти изменения knowledge-value revolution. «Изучение тенденций, наметившихся во второй половине 80-х годов, - отмечает Т. Сакайя, - показывает, что революция, порожденная создаваемой знанием стоимостью, распространяется по всему миру. В результате изменений, происшедших за эти годы, производство таких ценностей становится главным условием экономического роста и средством обеспечения корпоративных прибылей.» (Сакайя Т. Стоимость, создаваемая знанием, или история будущего / Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология / Под ред. В.Л. Иноземцева. - М., 1999. - С. 359).
21 Подробнее об основных характеристиках современного неолиберализма, неолиберальной модели глобализации и принципах «Вашингтонского консенсуса» см.: (Коллон-тай В.О неолиберальной модели глобализации // Мировая экономика и международные отношения. - 1999. № 10. - С. 3-13.; Браун Г.-Г. Рыночное хозяйство и Вашингтонский консенсус // Мировая экономика и международные отношения. - 2004. № 8. - С. 40-44.
22 Некоторые исследователи видят прямую связь между снижением уровня накопления человеческого капитала и инвестиций в его воспроизводство и ростом доходов от ресурсного сектора экономики (Гуриев С., Сонин К. Экономика «ресурсного проклятия» // Вопросы экономики. - 2008. № 4. - С. 74).
23 Подробнее об основных особенностях неолиберальной социально-экономической системы России, причинах и процессе ее формирования см.: Петров А.В. Экономическая политика в России и Китае в 1980-е-1990-е гг.: проблемы становления гражданского общества // Россия и Китай: социальные и политические проблемы развития (сборник статей) // Под ред. проф. В.Д. Виноградова. - СПб., 2003. - С. 107-124.; Петров А.В. Изменения политической и партийной системы России на современном этапе социально-экономических реформ // Трансформация общества и партийно-политической системы России и Китая в XXI веке: сравнительный анализ. (Сборник статей) // Под ред. Н.Г. Скворцова, Ю Кепина. - СПб., 2007. - С. 42-56; Петров А.В. Экономический рост, социальная дифференциация и неолиберальные реформы в России // Социальная дифференциация и социальная политика в России и Китае: сравнительный анализ. (Сборник статей) // Под ред. Н.Г. Скворцова, Ю Кепина. - СПб., 2008. - С. 20-30).
24 Исследователи внешнеэкономической деятельности отмечают, что в начале XXI в. на долю России в мировом ВВП приходилось лишь 3 %, что почти вдвое меньше, чем полтора десятилетия назад (Поляков В. Сырьевая ориентация российского экспорта // Мировая экономика и международные отношения. - 2006. №1. - С. 89). При сверхвысоких среднегодовых темпах прироста внешнеторговой деятельности (19 %) и росте спроса мировых рынков на российское сырье в течение первых пяти лет нового века именно внешний фактор - вывоз сырья и ресурсов - обеспечивал возможность осуществления экономического развития страны, и на него, по разным оценкам, приходилось от Уз до Уз прироста ВВП. По расчетам Института экономического анализа внешнеэкономический фактор обеспечивал в 1999-2003 гг. увеличение ВВП в среднем на 5,9 % ежегодно. И сырьевая составляющая
в российском экспорте продолжает увеличиваться, при параллельном увеличении импорта техники и товаров бытового назначения. К 2005 г. удельный вес энергоресурсов в структуре экспорта приблизился к 60 %, доля же машин и оборудования упала ниже 8 % (Оболенский В. Внешняя торговля России: темпы сверхвысокие, товарное наполнение прежнее // Мировая экономика и международные отношения. - 2006. № 1. - С. 76-78). По другим данным общий сырьевой экспорт в этот период составил 77 %, а машин и оборудования 9 %. В то время как в мировом экспорте доля машин и оборудования составляла около 40 %, в том числе в экспорте США и ФРГ - почти 50 %, Японии - 70 % (Поляков В. Указ. соч. С. 89).
25 Аганбегян А. Социально-экономическое развитие России: стратегия роста и возможности инвестиционного обеспечения // Общество и экономика. - 2008. № 1. - С. 22, 24, 31.
26 Сорокин Д. Воспроизводственный вектор российской экономики: 1999 - 2007 годы // Вопросы экономики. - 2008. №4. - С. 94-96.
27 Афанасьев М., Мясникова Л. Указ. соч. С. 19.
28 Поляков В. Указ. соч. С. 90.
29 Аганбегян А. Указ. соч. С. 32, 22.
30 Там же. - С. 20, 25.
31 Специалисты отмечают предпосылки формирования «маркетингового перекоса» в экономике вследствие существенного увеличения доли инвестиций в организационнораспределительную деятельность - в среднем в 2,5-3 раза больше, чем в Европе. В то время как собственные производительные силы практически не развиваются, в НИОКР в первые годы XXI в. инвестировалось лишь 10 % всего объема инвестиций, в то время, как в Германии - более 50 %, а во Франции - более 90 % (Карачаровский В. Концентрация капитала и технологическая модернизация российской экономики // Свободная мысль. - 2006. № 9-10. - С. 120).
32 Макаров В. Об экономическом развитии и не только в контексте будущих достижений науки и техники // Вопросы экономики. - 2008. № 3. - С. 40.
33 В конце 1990-х - начале 2000-х гг. расходы России на научные исследования были меньше, чем в Японии в 9,3 раза, в Германии - в 4,7 раз, Франции - 2,8 раза. Расходы на науку в США превышали российские в 24 раза (Поляков В. Указ. соч. С. 90).
34 Там же. - С. 89.
35 Фетисов Г. Альтернативы «сырьевой» модели развития российской экономики // Российский экономический журнал. - 2007. № 9-10. - С. 15.
36 Аганбегян А. Указ. соч. С. 21.
37 Следует обратить внимание на постепенную трансформацию позиции российского государства в отношении социальной политики, проявившуюся сначала в реализации с 2006 г. ряда национальных проектов, большая часть которых прямо или косвенно направлена именно на восстановление социальной сферы (а также на то, что исследователи все чаще призывают к «смене парадигмы», «в соответствии с которой за рыночные реформы надо расплачиваться человеческим капиталом и ухудшением жизни людей»), и переходу от политики «государства-мецената» к политике «государства-инвестора» (Рубинштейн А. Стратегия «социального императива» // Вопросы экономики. - 2008. № 3. - С. 68, 70).
38 В связи с этим примечательно то, что отечественные экономисты, все в большей мере ориентируясь на идею «качественного роста», приходят к выводу о том, что «надежда на сценарий энергосырьевого развития., обеспечение на этой основе устойчивого социально-экономического роста, представляется маловероятной». А «Российская Федерация в силу целого ряда геополитико-экономических обстоятельств при реализации такого сценария неизбежно превратится из субъекта мировых отношений в объект этих отношений с соответствующими последствиями для свой государственности». Более того, современный экономический рост свидетельствует скорее «о накоплении инерции движения, отбрасывающего страну на периферию глобальной экономики со всеми вытекающими геополитическими последствиями», угрожающими самому существованию России (Сорокин Д. Указ. соч. С. 98-99, 101-102).
Общество
