CC BY
173
И сразу же нашли в кармане фигу,
А в фиге - вместо косточки триптих.
«Зачем вам складень, пассажир? -Купили бы за трешку В «Березке» русский сувенир -Гармонь или матрешку!»
(Высоцкий В. С. Сочинения: в 2-х т. М., 1991. Том. 1. С. 484). Далее все тексты В. С. Высоцкого цитируются по этому изданию, с указанием автора и страницы.
8 «Триптих» цитируется по: Альтернатива. Опыт антологии рок-поэзии. М.,1991.
9 Достаточно вспомнить башлачевское сращение цитат основанное на идиоматических выражениях: “как писали вилами на Роду” («Вечный пост», С.64), “через пень колоду сдавали” («Некому березу заломати», С.16) и др.
10 Козицкая Е.А. Цитата в структуре поэтического текста. Дисс. ... канд. филол. наук. Тверь, 1998. С.215.
Г.Ш.НУГМАНОВА
г.Казань
ФОЛЬКЛОРНЫЕ ОБРАЗЫ-СИМВОЛЫ В ТВОРЧЕСТВЕ А.БАШ ЛАЧЕВА
Поэзию Башлачева можно рассматривать в контексте разных культурных и поэтических традиций. В данной работе творчество Башлачева исследуется в его связи с фольклорной поэтической системой. Этот аспект изучения чрезвычайно важен, так как вне его невозможно в полной мере понять поэзию Башлачева, а его исследование поможет определить не только структурные единицы модели мира Башлачева, но и концепцию творчества, жизненную позицию поэта.
Мы обратимся к образам, связанным со стихиями огня и зимы, а также образу-символу колоса.
Сразу оговорим, что в нашу задачу не входит рассмотрение этих образов в их эволюции. Во-первых, потому, что судить о причинах возникновения той или иной песни можно лишь приблизительно, а во-вторых, потому, что большинство песен Башлачева было написано в течение последних четырех лет его жизни, и, на наш взгляд, в них отразилась уже сформировавшаяся мировоззренческая позиция автора.
Мотивы огня и зимы - главные в творчестве Башлачева. Они проходят через большинство песен, начиная с самых ранних («Осень»). Часто им сопутствует образ - символ колоса (например, в песнях «Тесто», «Мельни-
ца»). Данные элементы по своей семантике тесно связаны с соответствующими образами и мотивами в фольклоре.
Образ колоса широко представлен в устном народном поэтическом творчестве, так как хлеб - главный источник жизни земледельца. Он занимает центральное место в календарно-обрядовом цикле (колядках, троиц-ко-семицких и жнивных песнях), а также используется в паремиологиче-ских жанрах, на что указывали В.П. Аникин, А.Н. Афанасьев, В.Я. Пропп,
В.К. Соколова и др.
Для фольклорной традиции свойственно отождествление колоса с жизнью. Не случайно слова «жить» и «жито» одного корня. Колос как символ жизни предстает в календарно - обрядовом цикле опосредованно, это символ божественного творения, а значит, и всей жизни на земле. Например:
Следует отметить, что в фольклоре это именно образ-символ, потому что колос здесь, как отмечает В.П.Аникин, одушевляется, в функциональном плане приобретает статус образа, сохраняя за собой и функции символа.
У Башлачева же символическое начало преобладает; колос, зерно, семя прежде всего знаки. Хотя элемент одушевленности также присутствует, правда, уже в переносном значении данного образа. Происходит как бы обратный процесс: если в древности колосу придавались черты человека, то у Башлачева, наоборот, человеческая жизнь осмысливается через образ колоса. Поэтому далее мы будем употреблять понятие образ-символ для обозначения данной парадигмы.
А. Башлачев сохраняет традиционное значение образа - символа колоса, перенося его на человека, на поэта. Например, в песне «Сядем рядом...» жизнь человеческая сопоставляется с жизнью колоса, по которому молотят цепами:
Нить, как волос.
Жить, как колос
Размолотит колос в дух и прах один цепной удар. Я все знаю. Дай мне голос -И я любой удар приму, как твой великий дар.
Единственное, что может помочь человеку выстоять под «ударами»,
- голос, способность творения, творчество, символом которого выступает зерно. Причем «зерно» человеческое соотносится с «зерном» божественным - звездами:
В нашем жите В нашем жите Сам бог ходит В нашем жите
Сам бог ходит Сам бог ходит Жито родит
Сам бог ходит
Ведь подать рукою -
И погладишь в небе свою заново рожденную звезду.
Ту, что рядом. Ту, что выше,
Чем на колокольне звонкий звон.
Да где он? Все темно.
Ясным взглядом Ближе, ближе...
Глянь в окно - да вот оно рассыпано твое зерно.
Поэт тем самым соотносится с богом. Такое соотношение близко воззрениям древних славян: «...поэт еще и установитель имен (ономатет). Немую до него Вселенную он сотворил в слове, собрав ее по частям, по элементам, которые он отождествил и выразил в звуке...» (В.Н.Топоров).
Сопоставление поэта и колоса было свойственно и мифопоэтическому взгляду на мир: поэт «в так называемом «основном мифе» славянской традиции соотносится с образом младшего сына Громовержца <...> , который воскрес в форме удвоенного плода (колоса), несущего плодородие...» (А.В. Юдин).
Колос предстает в творчестве Башлачева в разных художественных ипостасях. Например, в основе песни «Тесто» лежит цепь развернутых метафор, связанных с этим образом-символом: звезды - мука - тесто - мякиш, корка, краюха - Колобок - пирог.
Выход из мирового хаоса Башлачев видит в любви. Это не только любовь между мужчиной и женщиной, но и любовь ко всем людям:
Тут дело простое - нет тех, кто не стоит,
Нет тех, кто не стоит любви.
Но любовь - это прежде всего страдание. Чтобы любить, необходимо сердцу «найти свою рану». И эта идея страдания, о которой Башлачев говорит и в своем интервью, опубликованном в журнале «Контр Культ УРа», №3, 1991 г., выражается через систему метафор, связанных с колосом.
С образом колоса Башлачева тесно связан мотив огня. Например, в песне «Мельница», используя традиционную фольклорную символику, поэт показывает вечную борьбу добра и зла, вечную смену жизни и смерти. Огонь, с одной стороны, разрушительное начало, он уничтожает зерно:
Где зерно мое? Где мельница?
Сгорело к черту все. И мыши греются в золе.
Но в конце песни огонь выступает как созидающее начало:
Пуст карман. Да за подкладкою Найду я три своих последних зернышка.
Брошу в землю, брошу в борозду -К полудню срежу три высоких колоса.
Разотру зерно ладонями
да разведу огонь да испеку хлеба.
Такая амбивалентная сущность огня характерна и для мифопоэтической модели мира, что отразилось в календарно-обрядовых ритуалах, например, в ритуальном сжигании чучела.
В песне «Пляши в огне» огонь также характеризуется амбивалентностью, но уже в несколько ином виде. Здесь огонь - это те испытания, которые выпали на долю человека:
Но раз уж ты в аду,
Так пляши в огне.
С другой стороны, это огонь очищающий, божественный, огонь на дне реки, которая в христианской мифологии является символом очищения, крещения.
По-новому мотив огня звучит в песне «Когда мы вдвоем». Здесь огонь сопутствует поэтическому творчеству:
Пойми - ты простишь,
Если ветреной ночью я снова сорвусь с ума,
Побегу по бумаге я
Этот путь длиною в строку - да строка коротка,
Строка коротка.
Ты же любишь сама,
Когда губы огнем лижет магия,
Когда губы огнем Лижет магия языка.
Учитывая все, что было сказано выше о стихии огня в песнях Башлачева, можно придти к выводу, что и творчество обладает двойственной природой: созидательной и разрушительной.
Стихии огня в песнях Башлачева противопоставляется образ зимы, несущий явно негативную семантику. Понятия Огня и Зимы здесь являются членами более широких оппозиций «тепло - холод»; «добро - зло»; «жизнь - смерть», что сближает их с мифопоэтической моделью мира. Главная мысль, лежащая в основе русских народных календарных обрядов,
- смерть природы зимой и воскресение ее весной.
В песнях Башлачева «зимние» мотивы представлены очень разнообразно. Это, во-первых, образы стихий (стужа, вьюга, метель) в песнях «Посошок», «Вишня», «Тесто». Часто они сопровождаются эпитетами с негативной семантикой: «люта стужа», «злая метель».
В некоторых песнях «зимние» атрибуты сопутствуют персонифицированным образам социального зла, зла исторического («Лихо», «Абсолютный Вахтер»):
Он отлит в ледяную нейтральную форму.
Он тугая пружина. Он нем и суров.
Генеральный хозяин тотального шторма Гонит пыль по фарватеру красных ковров.
Образы стихий также могут персонифицироваться: Снежна Бабушка, старуха-Зима, зима «в роли моей вдовы».
Во многих песнях семантика «зимней» парадигмы расширяется, появляются новые образы - знаки вселенской пустоты. Это образ черных дыр в песнях «Черные дыры», «Некому березу заломати», связанный с темой войны. Черные дыры - то, что остается после войны. Война здесь не конкретный исторический факт, а состояние мира, в котором живет поэт:
И мне надоело протягивать вам свою Открытую руку, чтоб снова пожать кулак.
Я вижу черные дыры.
Холодный свет.
Черные дыры.
Смотри - от нас остались черные дыры ...
Нас больше нет.
Есть только черные дыры.
Другой знак вселенской пустоты - синий лед. Это сила, которая сковывает весь мир, всю вселенную:
Но там - только небо
в кольчуге из синего льда.
Или:
Но сабля ручья
спит в ножнах из синего льда.
Задача человека - разбить этот лед:
Мы пришли, чтоб разбить эти латы из синего льда.
Мы пришли, чтоб раскрыть эти ножны из синего льда.
Мы сгорим на экранах из синего льда.
Мы украсим их шлемы из синего льда.
У каждого свой путь. Для Башлачева это творчество, это его песни, поэтому неслучайно здесь возникает мотив колокольного звона:
Звезда, я люблю колокольный звон ...
Колокол символизирует у Башлачева духовное начало, понимаемое, в первую очередь, как творческое. Образ колокола и его различные модификации (бубенцы, колокольчики) проходят через все творчество поэта («Ванюша», «Время колокольчиков», «Петербургская свадьба» и др.)
Пока же мир «спит». Соотнесенность сна и смерти имеет очень древнее происхождение, что отразилось в языке в таких выражениях, как «уснуть вечным сном», «спит как убитый» и т.д. Для Башлачева страшнее всего смерть, но это смерть не в обычном понимании, она имеет вселенский масштаб:
Но я боюсь сна
из тех, что на все времена.
Чтобы спастись от этого сна, поэт заговаривает смерть, создавая в слове новую реальность. В этой песне Башлачев выражает свое особое отношение к слову, которое отмечали многие знавшие его люди, в частности, А.Н. Житинский, который пишет, что «...для большинства из них <поэтов
- Г.Н .> Слово - лишь средство, доносящее до читателя смысл стиха. У Башлачева оно само стало смыслом».
Башлачев признает в слове магическую силу, что сближает его с фольклорной традицией. Ведь «Слово человеческое, по мнению наших предков, наделено было властительной, чародейской и творческой силою» (А.Н.Афанасьев). Башлачев осознал эту силу. Он понимал, что то, о чем он говорит, невозможно в реальности, всех любить нельзя. Современное ему общество - хаотичное, дисгармоничное, люди разобщены между собой, человек противопоставлен природе. Идеал Башлачева - мировая гармония, мировая община. Поэтому он создает новую реальность в своих песнях, прибегая к формам мифопоэтического, полагая фольклор источником этой гармонии.
С.И.КНЯЗЕВ г.Санкт-Петербург НЕИЗБЕЖНОСТЬ БЕГСТВА.
ИДЕЯ ПУТИ В ТВОРЧЕСКОМ СОЗНАНИИ ЮРИЯ НАУМОВА1
О важности константы «путь» в мифологии2 художника на примере и материале одного из самых известных русских поэтов ХХ столетия подробно и много написал Д.Е. Максимов в работе «Идея пути в поэтическом мире Ал. Блока» . Исследователь, правда, вслед за своим «героем» понимал этот термин довольно узко. «Первым и главным признаком того, что данный писатель не есть величина случайная и временная, является чувство пути. Эту истину, слишком известную, следует напоминать постоянно, и особенно в наше время. Рассматривая современных писателей с этой точки зрения, приходится усомниться во многих даже признанных, а иных и совсем отвергнуть <. .> Писатель - растение многолетнее. Как у ириса или у лилии росту стеблей и листьев сопутствует периодическое развитие корневых клубней, - так душа писателя расширяется и развивается периодами, а творения его - только внешние результаты подземного роста души»4. Цитируя этот фрагмент из блоковской статьи «Душа писателя» (1909), ученый оговаривается: «Бесспорно, мы не можем измерять ценность писателя в зависимости от того, в каком отношении его духовная и творческая суть находится к категории пути-развития» (курсив мой. -
С.К.)5.
