CC BY
31
Ильина Галина Геннадьевна, Мышкина Альбина Федоровна
ФОЛЬКЛОРНО-МИФОЛОГИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ФИТОНИМОВ В ПОЭТИКЕ ЧУВАШСКИХ
ПРОИЗВЕДЕНИИ
В статье проанализированы чувашские названия различных деревьев и цветов, которые имеют философское значение, являются символами (в художественных произведениях), а также выражают философское миропонимание и патриархально-родовые отношения чуваш (в традиционной культуре и фольклоре). Чувашская проза XX века наглядно демонстрирует естественную связь художественного словесного творчества с фольклором. Фитонимы в произведениях литературы углубляют как идею произведения, так и способствуют философскому, психологическому толкованию различных переживаний, душевных состояний героев. Основное внимание авторов направлено на выявление философско-эстетических параллелей между мировоззрением отдельного писателя и коллективным сознанием народа.
Адрес статьи: отм^.агат^а.пе^т^епа^^СИб/б-З/б.^т!
Источник
Филологические науки. Вопросы теории и практики
Тамбов: Грамота, 2016. № 6(60): в 3-х ч. Ч. 3. C. 29-32. ISSN 1997-2911.
Адрес журнала: www.gramota.net/editions/2.html
Содержание данного номера журнала: www .gramota.net/mate rials/2/2016/6-3/
© Издательство "Грамота"
Информация о возможности публикации статей в журнале размещена на Интернет сайте издательства: www.aramota.net Вопросы, связанные с публикациями научных материалов, редакция просит направлять на адрес: phil@aramota.net
Список литературы
1. Аллен Л. «Заблудившийся трамвай» Н. С. Гумилёва. Комментарий к строфам // Аллен Л. Этюды о русской литературе. Л.: Худож. лит., 1989. С. 113-143.
2. Блок А. А. Полное собрание сочинений и писем: в 20-ти т. М.: Наука, 1999. Т. 2. 568 с.
3. Блок А. А. Полное собрание сочинений и писем: в 20-ти т. М.: Наука, 1999. Т. 3. 994 с.
4. Богданова Т. В. Коллективное бессознательное как прием семантического развертывания текста (на материале поэтической книги Н. Гумилева «Огненный столп») [Электронный ресурс]. URL: https://gumilev.ru/about/65/ (дата обращения: 01.04.2016).
5. Гумилёв Н. С. Собрание сочинений: в 4-х т. М.: Терра-Тегга, 1991. Т. 2. 325 с.
6. Зобнин Ю. «Заблудившийся трамвай» Н. С. Гумилёва (к проблеме дешифровки идейно-философского содержания текста) [Электронный ресурс]. URL: https://gumilev.ru/about/43/ (дата обращения: 30.03.2016).
7. Иванов Вяч. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. 428 с.
8. Куликова Е. Ю. «Заблудившийся трамвай» Гумилёва и корабли-призраки [Электронный ресурс]. URL: https://gumilev.ru/ about/146/ (дата обращения: 30.03.2016).
9. Магомедова Д. М. Об одной пушкинской аллюзии в «Заблудившемся трамвае» Н. С. Гумилёва [Электронный ресурс]. URL: https://gumilev.ru/about/209/ (дата обращения: 20.03.2016).
10. Маковский С. Николай Гумилев по личным воспоминаниям [Электронный ресурс]. URL: https://gumilev.ru/biography/34/ (дата обращения: 29.03.2016).
11. Ницше Ф. Так говорил Заратустра [Электронный ресурс]. URL: http://lib.ru/NICSHE/zaratustra.txt (дата обращения: 25.03.2016).
12. Обухова О. Раннее творчество Николая Гумилёва в свете поэтики акмеизма: заметки к теме // Russian Literature. XLI. 1997. С. 495-504.
13. Одоевцева И. На берегах Невы. М. - Владимир: АСТ МОСКВА; ВКТ, 2010. 410 с.
14. Тименчик Р. Д. К символике трамвая в русской поэзии // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Тарту, 1987. Вып. 754. С. 135-143.
15. Юнг К. Г., Нойман Э. Психоанализ и искусство. М.: Ваклер, 1996. 302 с.
16. Masing-Delic 1 The Time-Space Structure and Allusion Pattern in Gumilev's «Zabludivshiisia Tramvai» // Masing-Delic I. Essays in Poetics. 1982. V. 7. № 1. P. 62-81.
THE IMAGE OF ETERNAL FEMINITY IN N. S. GUMILEV'S LATE LYRICS
Zhukova Aleksandra Andreevna
Lomonosov Moscow State University ksana121@mail. ru
The article examines certain conception associated with the interpretation of Mashenka's image from N. S. Gumilev's poem "The Tram that Lost Its Way". The author introduces her own interpretation of the image under study. Mashenka's image allows the author to provide the comparative analysis of the Ideal images by N. S. Gumilev and poet-symbolist A. A. Blok. The paper concludes that the poets developed the creative space according to the principle of approaching two elements in lyrics: material and ontological.
Key words and phrases: N. S. Gumilev's lyrics; A. A. Blok's lyrics; acmeism; symbolism; active romanticism; Puskin's allusions; image of Mashenka; "The Tram that Lost Its Way".
УДК 821.512.111
В статье проанализированы чувашские названия различных деревьев и цветов, которые имеют философское значение, являются символами (в художественных произведениях), а также выражают философское миропонимание и патриархально-родовые отношения чуваш (в традиционной культуре и фольклоре). Чувашская проза XX века наглядно демонстрирует естественную связь художественного словесного творчества с фольклором. Фитонимы в произведениях литературы углубляют как идею произведения, так и способствуют философскому, психологическому толкованию различных переживаний, душевных состояний героев. Основное внимание авторов направлено на выявление философско-эстетических параллелей между мировоззрением отдельного писателя и коллективным сознанием народа.
Ключевые слова и фразы: чувашская литература; чувашское фольклорно-мифологическое мировоззрение; фитонимы; философичность и символизм названий деревьев и растений; традиционная культура; патриархально-родовые отношения.
Ильина Галина Геннадьевна, к. филол. н. Мышкина Альбина Федоровна, д. филол. н., доцент
Чувашский государственный университет имени И. Н. Ульянова galiil69@mail.ru; alb-myshkina@mail.ru
ФОЛЬКЛОРНО-МИФОЛОГИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ФИТОНИМОВ В ПОЭТИКЕ ЧУВАШСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ
Человек XXI века, да и вся его культура, в своей жизнедеятельности все больше и больше опирается на рациональное объяснение окружающей его среды. Прагматизм современного человека вытесняет из жизни
30
^БЫ 1997-2911. № 6 (60) 2016. Ч. 3
веру в чудеса, волшебство и невидимую силу природы. Подобное восприятие ведет в какой-то степени и к отстранению от традиционной культуры, и к отказу от незыблемых духовных ценностей. В этой связи особо возрастает значение художественной литературы как основы духовной культуры человека, в которой традиционное и современное могут и существуют в гармонии. Эта гармония наиболее наглядна в художественно-философской, лирико-психологической литературе. Как элемент традиционной культуры здесь выступает мифологическое и фольклорное наследие народа.
Так, в чувашской литературе имеется достаточное количество произведений, которые позволяют утверждать об определенном философско-мифологическом толковании в них различных названий цветов и деревьев, о явной связи эстетического мировоззрения писателя с традиционной национальной культурой. Более того, очень часто растительный мир в такой литературе становится выражением основной идеи всего произведения. Естественно, есть и такие примеры, в которых названия цветов, все также выражающие идею произведения, не связаны с чувашским фольклорным миропониманием. Такова, к примеру, повесть Н. Петровской «Шура лили» («Белая лилия»), в которой цветы, деревья не только воссоздают идиллию природной красоты, но и выражают, словно люди, определенные чувства по отношению к главной героине: «Катра хуран мана кетсе тунсахлана пулас, эпе пырса ларсан дамрак певепе ман еннелле каштах аванса илче те тенке евер дулдисемпе ала дупса яче...» [9, с. 4]. / «Кучерявая береза, видать, соскучилась, ожидая меня, поэтому, когда я присела, потянулась ко мне своим молодым телом и захлопала в ладоши своими похожими на деньги листочками» (здесь и далее перевод авторов. - Г. И., А. М.). Следует отметить, что Н. Петровская в своей повести использует два типа фитонимов: первая группа - это цветы и растения, которые вошли в чувашское мировоззрение через русскую культуру и в достаточно поздний период своего развития (астра с огненно красным бутоном, герань, гладиолус, сирень, береза); вторая группа - растения, имеющие фольклорное, мифо-поэтическое значение (колокольчик, рябина).
Глубокое философское значение фитонимов, естественно, зафиксировано в традиционной национальной культуре, в частности, очень много таких примеров в народных песнях и в самых древних мифах о происхождении мира [8]. Так, для многих народов, в том числе и для чувашского, весьма значимым названием является «Ама йывад» (Дерево Мать): «Чрезвычайно многообразны мифологические функции мирового дерева Ама йывад. Оно располагается в священном центре Вселенной, часто на вершине мировой горы. Образ мирового дерева определяет внутреннюю структуру мифологической системы и все ее основные параметры. Оно является центральным элементом вертикальной космической модели, соединяя верхний (небесный), средний (земной) и нижний (подземный) миры <.> Абстрактное представление в мифах конкретизируется, наполняясь привычным для повседневной жизни содержанием. Так, воплощением мирового дерева чаще всего выступают знакомые чувашам породы деревьев - дуб, липа, вяз, береза, ветла и т.д. Но та или иная порода дерева избирается не случайно. В чувашской мифологии каждой породе соответствует определенный смысл» [4, с. 137].
Рассмотрим наиболее наглядные примеры понимания названий деревьев, бытующих в чувашских народных песнях. К примеру, в традиционной культуре юман (дуб) ассоциируется с мужчинами своего рода старше говорящего. На семейно-родовом уровне этот статус конкретизируется в образе реального атте (отца): «Уй варринче лаштра юман, пирен атте мар-ши дав?» / «Посреди поля развесистый дуб, не батюшка ли это наш?». £ака (липа) соотносится со старшими женщинами своего рода и конкретизируется в образе реальной анне (матери): «Уй варринче лаштра дака, пирен анне мар-ши дав?» / «Посреди поля развесистая липа, не матушка ли эта наша?». Хурама (вяз) в фольклорном толковании связан с индивидом, наделен признаками «мужчина», «старший», «чужой» и противопоставляется дубу. В плане семейных отношений это - хуньам (отец супруги): «Хуньам картише варринче хурама» / «Посреди двора тестя вяз». Образ хуран (береза) соотносится с женщинами старшего поколения чужого рода. Реально это мать супруги - хуняма: «Хурама айенче хуньам пур, хуран айенче хуняма пур» / «Под вязом есть у меня тесть, под березой - теща». Шёшкё (орешник) - это «мужчина», «младший», «свой», а именно - шаллам (младший брат): «Шешке хулли шалламсем» / «Младшие братья мои - поросль орешника». Йамра (ветла), напротив, - это «женщина», «младшая», «своя», то есть - йамак (младшая сестра): «Йамра хулли йамаксем» / «Младшие сестры мои - лозы ветлы» [Там же].
Как видим, названия деревьев в чувашском фольклорно-мифологическом мировоззрении напрямую соотносятся с патриархально-родовыми отношениями внутри семьи. Заметим, родовые, родственные отношения в чувашской культуре имеют огромное значение, в философии чувашей это фундамент духовной жизни. В художественной литературе происходит расширение этих границ, углубление их философского и этического значения. Более того, очень часто с целью усиления идейной нагрузки названия цветов и деревьев писатели выводят в заголовок произведения. Таковы, к примеру, повести «Херле макань» («Красный мак») и «Уках хуране» («Березка Угах») Ю. Скворцова [11; 12], повесть «Шанкарав кураке» («Колокольчики») А. Емельянова [5], роман «Хура дакар» («Черный хлеб») Н. Ильбека [7], рассказ «Ан аван, шёшкё» («Не гнись, орешник») А. Артемьева [2], роман «Йамралла ял» («Деревня в ветлах») К. Турхан [13], рассказ «Варман ачисем» («Дети леса») М. Сеспеля [10], поэма «Йамра» («Ветла») А. Воробьева [3], драма «Сатан карта динчи хура хамла дырли» («Ежевика вдоль плетня») Б. Чиндыкова [16] и т.д.
В художественной литературе происходит двоякое использование значений фитонимов: или в традиционной, уже зафиксированной в фольклоре форме, или же придают им новое значение, которое связано уже с символами современной культуры. Нет сомнения, каждый писатель имеет свое индивидуальное своеобразие, которое проявляется во всем. К примеру, для Ю. Скворцова природа - это некое зеркальное отражение души народа и отдельного человека, поэтому именно через природные явления, растения и животных он раскрывает интуицию героя, традиции и мифологические верования чувашей, разные проявления текущей
жизни. Более того, «изображая жизнь живой природы, писатель задумывается о судьбе нации, замечает в человеке в первую очередь то, что он чуваш. Знаки этого уже в его повестях-рассказах формируются как эстетическое мышление народа. Крики журавлей, дергача, отсутствие плодов на яблонях, грусть березки... -открыто говорят о том, что все это вместе мифологическое мышление чувашей, их своеобразное мировоззрение» [14, с. 87]. Схожие эстетические взгляды наблюдаются и в творчестве А. Емельянова: «С помощью приемов аллегории и символов автор передает национально-философское мышление народа и народные традиции словесной культуры» [6, с. 81]. Обратимся к наглядным примерам.
В фольклорной традиции шанкарав куракё (колокольчик) носит в себе идею разлуки. И в повести А. Емельянова «Шанкарав куракё» («Колокольчик») название этого цветка имеет такое же предназначение: «Надя Сашана парнеленё шанкрав куракё - уйралу» / «Колокольчик, подаренный Саше Надей, - разлука» [5, с. 261]; «Ашра халиччен курман кичемлёх. Алламра шанкрав куракён дыххи» / «В душе невиданная до сих пор грусть. В моих руках букет колокольчиков» [Там же, с. 288]. В повести «Шанкарав куракё» («Колокольчик») образ колокольчика является той художественной деталью, которая проходит через все произведение и усиливает его лирическое начало. Отметим, что писатель А. Емельянов является мастером чувашского художественно-публицистического стиля, но во всех его произведениях устойчивым лейтмотивом проходят различные образы уголков природы - поля, реки, овраги, разные растения, деревья и цветы, которые работают на усиление философской, лирической или психологической линии произведения.
Макань чечекки (цветок мака) в фольклоре обозначает юность, молодость, невинность: «Ах, дамрак ёмёр макань чечек / Иртсе кайё теменччё» [15, с. 272] / «Эх, молодость - цветок мака / Не думала, что пройдет»; «Мак чечекки пит хитре, / Пит хитре те час такнать, / Самак ёмёр пит лайах, / Пит лайах та - час иртет» [Там же] / «Цветок мака очень красив, / Очень красив, но быстро увядает, / Молодость очень хороша, / Очень хороша -но быстро уходит». Такую же параллель наблюдаем и в повести Ю. Скворцова «Хёрлё макань» («Красный мак») [12], в которой наглядно разработана именно эта идея - чистота и невинность подрастающего поколения, трепетное отношение к их наивности. Герои повести, юноши и девушки старших классов, готовящиеся вступить на широкий путь жизни, сталкиваются с первым в своей жизни испытанием - первой любовью. В связи с этим цветок мака становится и символом первой юношеской, самой чистой любви, которую хочется сохранить и уберечь от эгоизма и жестокости сверстников.
В повести Ю. Скворцова «Уках хуранё» («Березка Угах») [11] сразу несколько названий растений имеют символическое, фольклорно-мифологическое значение. Основная идейная нагрузка падает на образ березы, которая здесь символизирует жизнь и судьбу главной героини Угахви. Писатель проводит философскую параллель между природными особенностями этого дерева и душевными переживаниями человека. В начале в характерной для Ю. Скворцова манере, лирическими и теплыми тонами, описана белоствольная молодая береза. При этом автор постоянно сравнивает ее с человеком, поэтому при описании дерева использует слова, которые называют отдельные части тела человека или напрямую соотносятся с ним: «пуд» (голова), «дёнё ут» (новая кожа), «хай мёлки» (своя тень), «утса давранать» (делает круг шагом), «куддуль» (слеза), «катаклать» (щекочет). Такое описание дерева оживляет его, придает ему человеческие черты. И уже сравнение дерева с человеком не выглядит противоестественным, а наоборот, лишь углубляет боль и переживания человека: «Сав хуран та - Укахви пекех - йывар чухне, сивё чухне чуне хытарса куддульне пытарать <.> Хёвел пахсан дед чунё ашанса демделсе каять те иртнине аса илсен ирёксёрех куддулё тухать» [Там же, с. 128] / «И эта береза - как и Угахви - когда тяжело, когда холодно, прячет свою слезу, ужесточая душу <...> Только когда выглянет солнце, ее душа, согревшись, смягчается и, вспоминая прошлое, невольно проступает слеза».
Для углубления трагизма судьбы героини, а именно глубины ее физической боли, состояния болезни, писатель использует образ подсолнуха: «Пахчара - кая юлса дурална хёвел давранаш хёвеле хирёд чёвёнсе, чёчё ёмекен пару пек малалла сике-сике илет, тытамак тытна пек кадахса кайса тапкалашма тытанать, хыдаланать, е шанса кутнинчен ашанас тенё майла, дулдисене дын аллисем пек хире-хирёд сатарать. Пёри тата - Укахви пек - тайалать, тунет, пудне ниепле те тытаймасть» [Там же, с. 125] / «В огороде - поздно проросший подсолнух, поворачиваясь в сторону солнца, словно теленок, сосущий вымя матери, подпрыгивает вперед, начинает подергиваться, будто в припадке эпилепсии, чешется, или, словно желая согреться от стужи, трет свои листочки друг об друга, как руки человека. Один из них - как и Угахви - качается, падает, никак не может держать свою голову». Подсолнух относится к тем сельскохозяйственным культурам, которые пришли к чувашам в достаточно поздний период, поэтому в фольклоре он никак не запечатлен. В повести Ю. Скворцова этот образ использован для более лирического описания главной героини, ее характера, ее желания выздороветь и жить.
Образ яблони широко распространен в чувашском фольклоре, в частности, в свадебных и молодежных песнях. В повести Ю. Скворцова «Уках хуранё» («Березка Угах») этот образ становится предвестником скорой смерти главной героини: «Сирён пахчара улмудди пек. Уй, унччен те пулмарё, давна касрёд те шура дурт туса лартрёд... Темёнччен шухашласа выртрам варансан. Ку, - тетёп, - Укахви пирки мар-и... Шура дурт -тупак тетчёд те.» [Там же, с. 115] / «Вроде яблоня в вашем саду. Ой, не тут-то было, срубили ее и построили белую избу. Долго лежал, думал, когда проснулся. Это, - говорю, - не о Угахви ли. Поговаривали ведь, что белая изба - это гроб.». Заметим, в данной повести не сама яблоня становится символом смерти, потустороннего мира, а белый дом. А сама яблоня здесь - это Угахви, девушка в расцвете сил, которой бы выйти замуж и нарожать детей, но злая судьба - болезнь - скосила ее, как яблоню в саду, и укладывает в гроб.
Все проанализированные нами произведения свидетельствуют о тесной связи чувашского менталитета с природой, которая воспринимается чувашами как источник первозданной чистоты и в большей степени духовной чистоты. Такую связь можно наблюдать и в романе Н. Ильбека «Хура дакар» («Черный хлеб») [7],
32
ISSN 1997-2911. № 6 (60) 2016. Ч. 3
в котором образ хурама (вяз) является психологической деталью, способствующей разностороннему раскрытию характера главного героя Шерккея, его духовных качеств. Аналогичную роль играют образы хурама (вяз) и хуран (береза) и в повести А. Артемьева «Салампи» [1]. И этот ряд можно продолжать до бесконечности.
На наш взгляд, основная причина подобной связи заключена в особенностях старой чувашской веры, в которой природа, несмотря на определенную иерархию «рукотворных» богов, была первостепенной, и которая до сих пор остается первоосновой чувашской культуры и быта. Так, чувашский народ не ставит себя выше природы и земли, а считает ее матерью - дёр анне (мать земля), а небо, гром - отцом - аслати (гром). Чуваши всегда занимались сельским хозяйством: сначала скотоводством (в кочевнический период), а потом -земледелием и скотоводством. Такой вид деятельности для них оставался основным вплоть до середины XX века, пока не начали поднимать на их землях заводы и фабрики. Вся жизнь, трудовая деятельность, традиция чувашского народа строго подчинялись сезонам природы: весенне-летний цикл (время сеять) и осенне-зимний цикл (время собирать урожай). При таком образе жизни естественно, что природа очеловечивается и воспринимается как нечто живое, способное как защитить, так и наказать.
Весьма значимой чертой чувашского менталитета также является его четко выраженная жизненная философия - дурадтару (согласование, гармония), которая проявляется как в отношениях в обществе, семье, так и по отношению к природе и духовному миру. Это некая золотая середина, которая находит свое отражение как в поведении, так и в устремлениях человека. В художественной литературе данная жизненная философия чаще всего выражается в описаниях гармоничного отношения между человеком и обществом, и особенно между человеком и природой. Чуваш, и это легко объясняется его земледельческой деятельностью, избегал нарушения правил природы, боясь навлечь на себя ее гнев. Поэтому в его традиционной культуре и в религиозных культах особое место занимают жертвоприношения земле, воде, лесу и т.д. И наиболее распространенным является жертвоприношение Киреметь. Ритуал жертвоприношения земле нашел свое отражение, к примеру, в романе Н. Ильбека «Хура дакар» («Черный хлеб») [7].
Таким образом, нет никаких сомнений в том, что чувашская литература на протяжении всей своей истории обращалась к традиционному фольклорно-мифологическому мышлению народа как для усиления национального контекста в характере героев, идеи, так и для воссоздания через подобное мировоззрение особой картины чувашского мира в поэтике произведения. Все это, бесспорно, подтверждает истину о том, что элементы традиционной культуры в художественной литературе придают ей национальное «лицо».
Список литературы
1. Артемьев А. Салампи: роман. Шупашкар: Чаваш кен. изд-ви, 1991. 256 с.
2. Артемьев А. ^уламра дунна дамраклах: поведсем, калав. Шупашкар: Чаваш кен. изд-ви, 2008. 432 с.
3. Воробьев А. Ветла: стихотворения и поэмы / пер. с чувашского. М.: Советская Россия, 1986. 127 с.
4. Егоров Н. И. Мифы о мироздании // Культура чувашского края. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1994. Ч. 1. С. 109-146.
5. Емельянов А. Шанкарав кураке: поведсемпе калавсем. Шупашкар: Чаваш кен. изд-ви, 1987. 416 с.
6. Емельянова Т. Н. Некоторые особенности художественно-публицистических произведений А. Емельянова // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2015. № 8 (50): в 3-х ч. Ч. 3. С. 80-82.
7. Ильбек Н. Хура дакар: роман. Шупашкар: Чаваш кен. изд-ви, 1989. 400 с.
8. Ильина Г. Г. Несказочная проза в системе жанров чувашского фольклора: дисс. ... к. филол. н. Ижевск, 2006. 226 с.
9. Петровская Н. Шура лили: повесть. Шупашкар: Чаваш кен. изд-ви, 1987. 127 с.
10. Сеспель М. Собрание сочинений. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1989. 526 с.
11. Скворцов Ю. Уках хуране: поведсемпе калавсем. Шупашкар: Чаваш кен. изд-ви, 1993. 511 с.
12. Скворцов Ю. Херле макань: поведсемпе калавсем. Шупашкар: Чаваш кен. изд-ви, 2003. 415 с.
13. Турхан К. Йамралла ял: роман. Шупашкар: Чаваш кен. изд-ви, 1952. 390 с.
14. Федоров Г. И. Санарла самах шыраве: Тепчев шыраве. Шупашкар: Чаваш кен. изд-ви, 1996. 224 с.
15. Чаваш халах самахлахё: в 6 т. Шупашкар: Чаваш кен. изд-ви, 1979. Т. 3. Юрасем. 280 с.
16. Чиндыков Б. Тухса кайиччен: калавсем, драмалла поведсем, пьесасем. Шупашкар: Чаваш кен. изд-ви, 2009. 399 с.
FOLKLORE-MYTHOLOGICAL MEANING OF PHYTONYMS IN THE POETICS OF THE CHUVASH ARTISTIC WORKS
Il'ina Galina Gennad'evna, Ph. D. in Philology Myshkina Al'bina Fedorovna, Doctor in Philology, Associate Professor I. N. Ulianov Chuvash State University galiil69@mail. ru; alb-myshkina@mail. ru
The article analyzes the Chuvash names of various trees and flowers which have a philosophical meaning, are the symbols (in artistic works), as well as express the philosophical understanding and patriarchal-patrimonial relations of the Chuvash (in the traditional culture and folklore). The Chuvash prose of the XX century conveniently demonstrates the natural connection of the artistic verbal creativity and folklore. Phytonyms in literature both deepen the idea of the work and contribute to the philosophical, psychological interpretation of a variety of experiences, emotional states of characters. Particular attention is paid to the identification of the philosophical and aesthetic parallels between the world view of a separate writer and the collective consciousness of people.
Key words and phrases: the Chuvash literature; the Chuvash folklore-mythological world view; phytonyms; philosophicity and symbolism of trees and plants names; traditional culture; patriarchal-patrimonial relations.
