CC BY
26
ФОЛЬКЛОРНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ КОНТЕКСТЫ ПОВЕСТВОВАНИЯ В РОМАНЕ-СКАЗАНИИ К. Г. АБРАМОВА «ПУРГАЗ»
Е. А. ШАРОНОВА,
доктор филологических наук,
профессор кафедры русской и зарубежной литературы ФГБОУ ВПО «МГУ им. Н. П. Огарёва»
Т. В. ГЕРАСЬКИН,
кандидат филологических наук,
докторант, старший преподаватель кафедры общенаучных дисциплин Ковылкинского филиала ФГБОУ ВПО «МГУ им. Н. П. Огарёва» (г. Саранск, РФ)
В основе жанра романа-сказания лежит народная легенда, притча или сказание, которые интерпретируются автором в соответствии с его пониманием конкретного фольклорного материала, видением прошлого и перелагаются в романическое повествование, где переплетаются с летописными данными и подтвержденными исторической наукой фактами. Писатель входит в фольклорный источник, изменяя и домысливая его. Иногда, развертывая картину интересующего его времени, он использует несколько сказаний, избирательно относясь к событиям и персонажам, представленным в них. При этом появляются герои, рожденные его фантазией, а уже известные герои народных преданий и легенд наделяются новыми качествами и способностями. Изменяется в романе и характер героя, так как расширяется круг действующих лиц, с которым он вынужден сталкиваться и взаимодействовать и которые влияют на него так же, как он влияет на них [9]. Герой романа-сказания одновременно и историческое лицо, и фигура, обладающая в народных представлениях чудесными способностями, необыкновенными личностными качествами, и воплощение авторских стремлений создать живого че-
ловека на основе образов фольклорного богатыря и исторического лица, которые по своей сути являются идеальными [4, 129].
Обращение к мифу, легенде, народному сказанию весьма характерное явление в романистике последних десятилетий ХХ в. Как заметил В. Р. Щербина, «включение условных символических форм в повествование преследует цель найти выразительные обобщающие формы художественного синтеза, в которых выпукло раскрывается сущность борющихся сил современности и истории, характер их закономерностей» [12, 17]. Однако обращение к мифу, притче или сказанию может иметь различные, порой противоположные результаты. «При условии подлинного творческого отношения писателя к материалу фольклора та же причина помогает синтетическому выяснению движущих начал действительности, в обобщенной форме обнажает их внутренний смысл. В других же случаях условная природа притчи настолько абстрагирует конкретный облик событий и лиц, что они утрачивают свое конкретно-историческое своеобразие, переключаются в сферу вневременных общих сущностей» [12, 17]. Эти слова можно отнести и к использованию художественной литературой народного
© Шаронова Е. А., Гераськин Т. В., 2013
сказания. Неспособность соединить общественное и нравственное содержание сказания с происходящим в современном мире приводит подчас к идеализации прошлого. Но продуманное включение фольклорного материала в повествование, в его объективном, исторически изменчивом соотношении с действительностью, способствует плодотворному решению художественных задач. Для органичного включения сказания в повествование необходимо его внутреннее соответствие общей социально-философской концепции произведения. К. Г. Абрамов следует всем перечисленным требованиям, поэтому его «Пургаз» является цельным, гармонично сочетающим в себе фольклор, литературу и историю романом.
Летописный и фольклорный материал относительно верно отражает русско-эрзянские отношения в ХП-ХШ вв. В этот период на Русской земле одновременно шли два процесса: распад и ослабление Киевского княжества и перенос социально-политической активности в северовосточную область, которая впоследствии стала основной территорией Русского государства. Эрзяне, жившие в непосредственной близости от русских княжеств и внутри них, с самого начала были вовлечены в эти этнополитические процессы и приняли участие в «переделе мира» того времени, защищая свою территорию. Шло постоянное противоборство между Русью и Эрзянией. Инициатором войн выступали русские князья. Однако эрзянские князья-инязоры были сильны настолько, что смогли сохранить свою территориальную и политическую самостоятельность.
П. И. Мельников (Андрей Печерский) в «Очерках мордвы» пишет, что Пургас (такое написание соответствует русским летописям) жил недалеко от г. Кадома на правом берегу Мокши. Согласно преданиям, на месте с. Пургасово в ХП—ХШ вв. находился город-крепость, являвшийся центром княжества Пургаса [7]. В 40-е гг. ХХ в. П. Д. Степанов вел раскопки еще одного городища в 60 км к востоку от Кадома. Многочисленные Пургасовы городища на огромном пространстве от Мокши до Оки
при ее впадении в Волгу и от Оки до Суры свидетельствуют о том, что Пургас был сильным и влиятельным князем, а управляемое им княжество - хорошо организованным в военном и социальном отношениях.
Многие исследователи размышляют над вопросом: почему княжество Пургаса было названо летописцем Русью? Как считает А. П. Смирнов, речь идет о русском населении, которое проживало на части территории эрзянского княжества [8, 27]. Однако летописец именует Русью все княжество. А. И. Маскаев видит причину в том, что Пургас был не эрзянским, а русским князем [6, 45]. По мнению А. М. Шаронова, «эрзянское население княжества Пурга-са названо Русью потому, что летописец отождествлял Эрзю и Русь... Пургасова Русь была единственным государственно-политическим образованием на русской земле 1Х-ХУ вв., которое включало слово "Русь" в свое название. Например, термин "Киевская Русь" появился лишь в начале XIX в. В 1Х-ХШ вв. "Киевской Руси" не было, было Киевское княжество. Книжным и условным (историографическим) является слово "Русь", когда используется для обозначения других русских княжеств (Новгородского, Ростовского, Владимиро-Суздальского, Ярославского и др.). В реальной действительности слова "Русь" и "Русская земля" применялись для обозначения всей Руси, раскинувшейся от Белого и Балтийского морей, Волхова, Днепра и Дона до Оки и Волги, включавшей в свой состав Литву, Чудь, Весь, Корелу, Эрзю (Мерю, Мещеру, Мурому, Вятичей), балто-эрзянских полян, древлян, кривичей и другие народы, входившие в Биармию. И только княжество Пургаса названо Русью, так как для летописца именно Эрзя есть Русь, от нее она берет свое начало» [10, 178-179].
В 1867 г. П. И. Мельников-Печерский в рукописном сборнике XVII в. нашел русские предания о событиях того времени: «Во времена стародавние, где теперь стоит Нижний Новгород, жил знатный, сильный мордвин по имени Скворец. Он был друг и товарищ другому мордвину - Соловью, тому самому, что связан был Ильей Муромцем. Женился Скворец на восемнадцати
женах, и родили они ему семьдесят сыновей. Все жили вместе, занимались скотоводством, пасли стада на горе и по вечерам гоняли их на водопой на Оку-реку. Тут же в ущелье обитал чародей Дятел, тоже мордвин, тоже приятель Соловью. И спросил Скворец Дятла о судьбе семидесяти сыновей своих. Отвечал Дятел: "Если дети твои будут жить мирно и согласно друг с другом, долго будут обладать здешними местами, а поссорятся - будут покорены русскими. И тогда здесь, на устье Оки, поставят русские город-камень, крепок зело, и не одолеют его силы вражеские". И, сказав это пророчество, просил Скворца Дятел о честном ему погребении. Умер Дятел в глубокой старости, и похоронил его Скворец на горе, на устье реки Оки, и прозвалось то место Дятловы горы. Затем помер и Скворец, завещав семидесяти сыновьям мир и согласие. Сыновья и внуки Скворца жили хорошо между собою, но потомки их размножились и стали враждовать друг с другом. И совершилось предречение чародея Дятла: один святой князь, Андрей Бо-голюбский, согнал их с устья Оки, другой святой князь, Георгий, поставил на Дятловых горах Нижний Новгород» [7, 23].
Другое русское предание рассказывает о построении первого русского города на Эрзянской земле: «...из-за Кудьмы-реки мордвин Абрамка пришел на устье Оки и поселился на Дятловых горах, поросших дремучим лесом. Было у него четырнадцать сыновей и три дочери, и построил Абрамка семнадцать домов там, указывает местный рассказ, где приходится теперь архиерейский дом. Это мордовское селение называлось Абрамовым, и Абрамка был панком, то есть правителем соседней мордвы (терюхан). Когда русские стали готовиться к первому походу на мордву, Абрамка укрепил свой городок, обнес его тыном и валами; в нем было тогда до пятисот человек. В городке своем Абрамка устроил двое ворот: одни с южной стороны вала, широкие, с дубовыми растворами, и завалил их землей; другие - Тайницкие, у Коровьего взвоза, на север, из которых ходили за водой на Волгу. Русские подошли к Абрамову городку в числе четырнадцати
тысяч и стали переговариваться с Абрам-кой: "Уйди ты от устья Оки и давай князю нашему дань". - "Я не князь, а только выборный панок, - отвечал Абрамка, - меня мордва не послушает, а вот я соберу весь мордовский народ, поговорю с ним и уговорю всю мордву покориться русскому князю; только дай мне сроку четыре года". -"Не дам тебе сроку четыре года, - отвечает русский мурза, - а даю сроку четыре дня". Абрамка согласился, оповестил ближайшую мордву, и в две ночи через Тайницкие ворота набралось в его городок пять тысяч мордвы. На четвертый день условленного срока велел Абрамка раскопать засыпанные землей ворота, и ударила мордва на русскую рать. Но русские одолели, завладели городком, сожгли его, разграбили, а жителей которых побили, которых в полон взяли. Сам Абрамка был убит. Поставили русские свой городок не на том месте, где было Абрамово городище, а выше по течению Оки, на месте, которое приходится теперь супротив ярмарочного моста. Мордва, узнав о гибели панка Абрамки и что город его и устье Оки заняты русскими, заволновалась, и шесть тысяч мордовских ратников собрались отмстить за смерть своего панка и выгнать русских из своей земли. Русских было только тысяча человек. Узнав о приближении мордвы, они вышли навстречу и бились с нею около деревни новой, иначе Щербинка, пробились через мордовские полчища и через Березполье уехали во Владимир. Русские были на конях, а мордва пешая, оттого она и не могла достичь бежавших русских. Узнав об этом, русский великий князь сам двинулся на мордву и, завладев ее прибрежными местами, основал Нижний Новгород» [7, 24].
Интересно проследить, как же фоль-клорно-исторические контексты осмыслены и изображены в романе К. Г. Абрамова «Пургаз», насколько романный эрзянский инязор соответствует реальному князю, жившему в XIII в. По Аристотелю, «историк и поэт. различаются тем, что первый говорит о действительно случившемся, а второй - о том, что могло бы случиться» [2]. Поскольку речь идет о произведении, в котором делается попытка воссоздать
историческую обстановку, творимую подлинными историческими лицами, то пределы вымысла должны быть ограничены рамками исторической правды. С другой стороны, в процессе исторической реконструкции, тем более художественной, невозможно избежать диалога культур - старой и новой.
К. Г. Абрамов в романе-сказании опирается на сообщения русских летописей о событиях конца XII - начала XIII в. и использует предание об Абрамовом городке как фактический материал. Предание о Скворце и Дятле, отголоски которого звучат в знаменитой эрзянской песне «На горах то было, на горах на Дятловых», меньше привлекает внимание автора, хотя представляет как художественную, так и историко-документальную ценность.
Существует два варианта предания об Абрамовом городке: один из них найден Н. И. Храмцовским, другой - опубликован П. И. Мельниковым-Печерским в «Очерках мордвы». В романе «Пургаз» использован второй вариант. Включив эту легенду в виде вставной конструкции в свое произведение, К. Г. Абрамов усложняет его архитектонику. Фольклорный текст, осваиваясь внутри литературного текста, не только соответствующим образом организует его, но и сам наполняется новым содержанием и подвергается некоторой авторской обработке.
Реализуя центральные идеи романа - патриотическую и этноцентристскую, - автор иллюстрирует их важность, состоятельность и востребованность образом действий героев. Для главы рода, Обрана, как и для его сподвижников и помощников Кошая, Ордата, Чолпана, Ушмая, Паркая, благополучие городка, олицетворяющего сердце Эрзянской земли, превыше всего. Ради этого он готов на любые жертвы. Писатель, в стремлении достигнуть абсолютной чистоты образа Обрана (родственника и предшественника Пургаза), организует не всегда жизнеспособные психологические коллизии. Несколько надуманным, но в полной мере укладывающимся в границы авторской концепции представляется эпизод спора Обрана с сыном по поводу так-
тики поведения в отношениях с русским князем, напавшим на Обран ош (Абрамов городок). Мстиславу Обран обещал в течение четырех дней принять решение о сдаче городка. В действительности за это время он намеревался собрать в Обран ош большое войско, позвать на помощь булгарско-го хана и напасть на русских. Привыкнув видеть в отце благородного воина, сын По-рват упрекает его: «- Отец, ты обещал князьям через четыре дня дать ответ. Ты дал им слово, и они тебе поверили. Ты хочешь нарушить свое слово? - Через четыре дня мы сдержим свое слово, но городок уже не удержим. - Обран взмахом руки велел По-рвату сесть и обвел людей взглядом. - Значит, мы не честные люди, а князья, которые пришли нас грабить, - честные?.. Верю, Великий Бог не осудит нас за это, а даст свое благословение. Прогоним княжеских людей - проведем большое моление и попросим у Ине Шкая прощения. А не прогоним. Что ж, наши жены проведут моление на наших могилах» [1, 107]. Несмотря на все старания защитников, городок был побежден.
Наивная претензия Порвата, разумеется, не умаляет масштаб образа Обрана. Его положительность абсолютна и не подвергается сомнению. Даже указанный «недостаток» превращается в достоинство, как только мы рассмотрим данный образ в системе персонажей романа-сказания. Очевидно, что при создании персонажного мира автором использован иерархический принцип, следование которому позволяет ему представить все разнообразие человеческих типов.
В Абрамовом городке живут разные люди: честные и лгуны, благородные, мужественные и трусливые, истинные патриоты и слабые духом, думающие лишь о своем благополучии. Среди последних - Изяр: легкомысленный и глупый, он отправился продавать самогон русским дружинникам, осадившим Обран ош. Его схватили и заставили рассказать о планах Обрана. Когда ночью эрзяне начали наступление, они удивились оживлению в стане русских: предупрежденные дружинники не спали, были вооружены и готовы к сражению.
Эрзянское войско, меньшее по числу и хуже вооруженное, потерпело поражение. Рисуя картину прощания с павшими в битве за Обран ош, К. Г. Абрамов дает представление о похоронном обряде. Тела убитых, Кошая и Паркая, обмытые и одетые в чистые белые рубахи, лежали на лавках. Первой хозяина оплакала старшая жена, за ней другие. Последними оплакивали дочери и снохи. Обрана оплакивали все женщины селения. Три дня стоял неумолчный плач. Хоронили воинов на родовом кладбище. Здесь же провели общее моление, на котором старейшины просили предков принять к себе погибших в битве за городок мужчин. А у Великого Бога испросили милости дать им свое благословение [1, 115]. После похорон оставшиеся в живых мужчины обранов-ского рода собрались в доме старейшин -месте, где решались важнейшие вопросы рода [11]. Здесь выбрали его нового главу - Ушмая, бывшего начальника стражи Абрамова городка.
Пургаз - центральный герой романа: от него все исходит и все вокруг него совершается. О его биографии не сохранилось фактических данных. Однако в романе его жизнь разворачивается в хронологической последовательности: описываются его детские и зрелые годы, он выступает как преобразователь, полководец, инязор, муж, отец. К. Г. Абрамов словно следует мыслям О. Э. Мандельштама о том, что «композиционная мера романа - человеческая биография. Человеческая жизнь еще не есть биография и не дает позвоночника роману. Человек действующий... является как бы стержнем целой системы явлений, группирующихся вокруг него»; «человек без биографии не может быть стержнем романа, и роман, с другой стороны, немыслим без интереса к отдельной человеческой судьбе - фабуле и всему, что ей сопутствует» [5, 74, 75]. Пургаз есть тот самый человек с биографией, изобилующей поступками, человек, оставивший о себе добрую память в народе. Как заметил М. М. Бахтин, «...анализ следует начинать всегда с героя, а не с темы, в противном случае
мы легко можем потерять принцип инкарнации темы через потенциального героя-человека, то есть потерять сам центр художественного видения и его конкретную архитектонику подменить прозаическим
рассуждением» [3, 23].
Писатель стремится создать образ недюжинного человека. Он пытается представить формирование гения в далеком XII в. Каждый поступок романного героя обусловлен его будущими подвигами во имя своего народа (писатель о них уже знает и с высоты этого знания творит биографию героя). К. Г. Абрамов убежден: гений всегда неспокоен, целеустремлен, находится в состоянии перманентного творческого процесса.
Пургаз не пошел на компромисс ни с русскими князьями, ни с булгарским ханом. Он не сдался даже под напором все сметающей на своем пути Батыевой орды. Политическая позиция эрзянского князя, художественно осмысленная в романе-сказании, соответствует исторической действительности: ни один завоеватель так и не смог покорить эрзю.
Автор организовывает повествование таким образом, чтобы зафиксировать этапы эволюции души и мыслей героя и в результате явить сложившийся образ-идею, цельный и полнокровный, убедительный и для писателя, и для читателя. Возвращаясь к мысли О. Э. Мандельштама о ценности человека с биографией, заметим, что К. Г. Абрамову удалось художественно воссоздать историю жизни человека-гиганта, каковым он представляет Пургаза.
Повествуя о жизни при монголах, К. Г. Абрамов уже не использует художественную реконструкцию. Этот период он описывает очень коротко: несколько лет стояли монголы на земле русских и эрзян, а потом двинулись на запад, оставив в городах своих наместников. И снова активизируется Пургаз. Собирает войско, чтобы отбить свой новый город. Вскоре на Эрзянской земле не остается ни одного захватчика. Вернувшиеся монголы заливают ее кровью, и люди смиряются с положением подневольных. Но не Пургаз. В стремлении сохранить идею образа пи-
сатель прибегает к такому приему: Пургаз вместе с маленьким отрядом, спасаясь от преследования монголов, исчезает. Как сложилась его дальнейшая судьба, неизвестно. Возможно, сражаясь с ордой, он погибает в одном из боев. Данных о том, что эрзянский князь стал подвластен монголам, нет.
В романе отражены основные этапы жизни Пургаза, его развитие и становление. Сначала мы видим целеустремленного, талантливого ученика, затем столь же целеустремленного и талантливого князя. У К. Г. Абрамова Пургаз не наследственный инязор, он становится таковым в результате выборов и сплачивает родную землю, объединив эрзянские и мокшанские роды. Многого достиг он и в улучшении отношений с русскими, жившими на территории Эрзянской земли. Укрепив их положение в своих владениях, Пургаз добился того, что они стали друзьями и помощниками эрзян в борьбе с половцами и русской княжеской дружиной. До него это были сторонние наблюдатели, не вмешивающиеся в проблемы приютившего их народа.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК -
1. Абрамов, К. Г. Пургаз : роман-сказание / К. Г. Абрамов. - Саранск : Мордов. кн. изд-во, 1993. - 464 с.
2. Аристотель. Поэтика [Электронный ресурс] / Аристотель. - Режим доступа: http://lib.ru/POEEAST/ARISTOTEL/aristo-tel1_1.txt. - Дата обращения: 22.10.2012.
3. Бахтин, М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. - М., 1986. - С. 5-25.
4. Гераськин, Т. В. Русь и Мордва в фольклоре и исторической прозе / Т. В. Гераськин, Е. А. Шаронова. - Саранск, 2013. -328 с.
5. Мандельштам, О. Э. Конец романа // Мандельштам О. Э. Слово и культура : ст. -М., 1987. - С. 72-75.
6. Маскаев, А. И. Мордовская народная эпическая песня / А. И. Маскаев. -Саранск : Мордов. кн. изд-во, 1964. - 440 с.
7. Мельников, П. И. (Андрей Печерский). Очерки мордвы / П. И. Мельников. -Саранск : Мордов. кн. изд-во, 1981. - 136 с.
Пургаз - реальное историческое лицо. Он изображается как выразитель созревших в недрах общества тенденций, направленных на укрепление этнотеррито-риальных границ. Автор не выходит за пределы исторической типологии, улавливая в бурном потоке событий общее, закономерное. Писателю удалось показать роль незаурядной личности в судьбе народа, подчеркнуть, что гений не может проявить и выразить себя вне национальной почвы, не принимая самого активного участия в жизни этноса.
К. Г. Абрамов, используя летописные данные и фольклорный материал, воспроизвел важнейший период в истории народа -формирование феодальной государственности. Этот процесс изображен им на фоне русско-эрзянских военных, культурных и прочих отношений, что придает повествованию многогранность и сюжетную много-линейность, полифоничность. В «Пургазе» эрзянский исторический роман достигает своей зрелости, обнаруживая, с одной стороны, самобытные черты, а с другой - разнообразие связей и типологическую общность с русским историческим романом.
Поступила 22.10.2013
8. Смирнов, А. П. Этногенез мордовского народа по данным археологии I-XV вв. н. э. // Этногенез мордовского народа. - Саранск, 1965. - С. 18-28.
9. Шаронов, А. М. Трансформация образа героя в эрзянской и мокшанской героической поэзии / А. М. Шаронов, Е. А. Шаронова // Вестн. НИИ ГН при Правительстве Республики Мордовия. - 2010. -№ 2. - С. 149-163.
10. Шаронов, А . М. Эрзя, Меря, Русь в историографии России / А. М. Шаронов. -Саранск, 2013. - 264 с.
11. Шеянова, С. В. Этнообрядность как художественно-эстетическое средство отражения национального сознания в мордовском историческом романе // В тесном соседстве : мордовский народ в истории и культуре многонационального Российского государства. - Саранск, 2013. -С. 814-820.
12. Щербина, В. Р. Личность, современность, история // Советский многонациональный роман. - М., 1985. - С. 6-37.
