CC BY
62
Раздъяконов Владислав Станиславович, канд. ист. наук
доцент Учебно-научного центра изучения религий РГГУ, ст. науч. сотрудник лаборатории анализа общественных коммуникаций ИОН РАНХиГС Российская Федерация, 125993, ГСП-3, г. Москва, Миусская площадь, д. 6 [email protected]
OCRID: 0000-0003-3073-6476
Физиологи против Теологии:
НАУКА КАК ИСТОЧНИК СЕКУЛЯРИЗАЦИИ В ИДЕОЛОГИИ
НАУЧНОГО материализма XIX столетия
В. С. Раздъяконов
Объектом исследования настоящей статьи являются сочинения немецких популяризаторов науки 1850-1860-х гг. XIX в. — Якоба Молешотта (1822—1893), Карла Фохта (1817—1895) и Людвига Бюхнера (1824—1899), известных в отечественной историографии представителей философского направления «вульгарного материализма». Цель исследования — показать, как научные исследования, прежде всего по физиологии человека, использовались ими для обоснования их социально-политических взглядов прежде всего на место религии в обществе и его постепенную секуляризацию. Автор решает следующие задачи: а) критически переосмыслить содержание устоявшейся в отечественной историографии категории «вульгарные материалисты»; б) определить специфику понимания «вульгарными материалистами» философии, теологии, религии и науки как основных категорий используемого ими дискурса; в) выявить взаимосвязь между исследованиями в области физиологии и общественно-политическими взглядами «вульгарных материалистов» в их отношении к идеям революционного и эволюционного развития общества. Хотя ни «научный материализм», ни «научный натурализм» не могут претендовать на роль научной идеологии, сама научная деятельность может выступать как секуляризующая сила тогда, когда оправдывающие себя принципы научного исследования и добытые с их помощью результаты экстраполируются на общественную и политическую жизнь.
Некоторые современные исследователи преуменьшают значение науки как фактора секуляризации, рассматривая «науку» как дискурс, конструируемый для утверждения политических и социальных целей его представителей1. Выявляя относительный характер науки как идеологии, современная историография видит в ней прежде всего технологию. Критика науки как дискурсивного проекта западного общества отчасти опирается на исторические исследования специфики XIX в., поскольку именно в это время формировались основания классической историографии науки, включающие в себя утверждение ее значения как секуляризующей силы.
1 Harrison P. Science and Secularization // Intellectual History Review. 2017. Vol. 27. P. 47—70; Brooke J. H. Science and Secularization // The Cambridge Companion to Science and Religion. Cambridge, 2010. P. 103-124.
Середину XIX столетия в истории науки рассматривают, вслед за ее основными идеологами, как время специализации и профессионализации естественнонаучных дисциплин, требовавших от государства в лице своих основных представителей реорганизации процесса обучения и формирования новых условий для осуществления научной деятельности, прежде всего лабораторий2. Сороковые годы в Германии, по словам Г. Гельмгольца, были временем «борьбы между ученою традицией и новым естественнонаучным духом, который не давал больше веры никакой традиции и хотел стоять только на собственном опыте»3. Это время, как указывает Ф. Бейзер, было временем «кризиса идентичности философии»4, когда она пыталась определить себя через идею дополнительности по отношению к естественнонаучной деятельности. Проведение демаркационных линий в идеологической сфере служило эффективным средством утверждения сообщества «ученых» как социального института, независимого от прежних форм организации знания, прежде всего от философии и естественной теологии. По количеству упоминаний, рассчитанному П. Гаррисоном, к последней трети XIX в. словосочетание «естественная наука» в английских изданиях постепенно вытесняет словосочетание «естественная философия» 5.
Формирование сообщества ученых было напрямую связано с процессом демократизации науки, которая из дела отдельных исследователей, существующих на пожертвования суверена или на личные средства, постепенно превращалась в распространенное ремесло. Демократизацию подстегивала широкая доступность средств для исследования природы: К. Фохт подчеркивал, что микроскоп, недавно еще бывший для студентов «священным предметом», стал теперь на занятиях по физиологии «насущной необходимостью»6. Новое поколение молодых исследователей, живших в эпоху великих научных открытий, стремилось отстоять свои позиции в конкурентной борьбе с представителями других форм знания о мире и человеке через утверждение абсолютного характера научного знания.
Хотя позиция идеологов науки не представляла мнения всего сообщества ученых, во второй половине XIX в. именно их голоса, провозглашающие конфликт науки и религии, были услышаны широкой публикой. В лагере сторонников эпистемологического превосходства науки над ее предшественниками оказывались представители весьма разнородных с философской точки зрения течений, однако всех их объединяла вера в абсолютно-фактический характер научного знания. Один из непримиримых «научных натуралистов» Т. Гексли, например, утверждал, что выведенный Мальтусом закон о размножении никогда не будет опровергнут7.
2 Тимирязев К. Развитие естествознания в России в эпоху 60-х годов. М., 1920. C. 8; Моле-шотт Я. Единство науки с точки зрения учения о жизни. СПб., 1879. C. 28.
3 Гельмгольц Г. Мышление в медицине. М., 1907. C. 9.
4 Beiser F. C. After Hegel German Philosophy: 1840-1900. Princeton, 2014. P. 15-52.
5 Harrison P. Territories of Science and Religion. Chicago, 2015. P. 165.
6 Фогт К. Статьи по естествоведению и другие. СПб., 1866. C. 242.
7 Гексли Т. Г. Наши сведения о причинах явлений в органической природе. СПб.; М., 1866. С. 176-177.
Утверждение науки как особого авторитета требовало разъяснения ее отношения к двум традиционным авторитетам — политическому и религиозному: «интеллектуальная жизнь викторианцев была частью процесса, посредством которого группы, отстаивающие различные идеи, боролись за первенство, утверждали свое право на то, чтобы быть услышанными, и создавали объединения, призванные продвигать их собственные идеи и интересы»8. Не все идеологи науки считали, что наука обязательно конфликтует с религией, многие, как, например, Г. Спенсер, оставлявший за религией «непознаваемое», полагали, что дело может кончиться после правильного проведения эпистемологических границ сепаратным миром: поскольку «абсолютного мы не можем знать никаким образом и нисколько»,9 значит, и религию — даже в ее институционализированной форме — можно принять как культурный обычай, необходимый для существования общества.
Среди идеологов науки были, однако, и те, для кого авторитет науки был необходим для разрушения традиционной связи между политикой и религией и был призван играть определяющую роль в процессе секуляризации и демократизации европейской культуры10. Рассуждая о мотивах, побудивших его к подготовке книги «Сила и материя», Л. Бюхнер говорил: «Публика деморализована недавним поражением национальных и либеральных надежд и обратилась к набирающим силу исследованиям естественных наук, в которых она видит новый способ противостоять побеждающей реакции. Посмотри на Фохта, Росмесслера и Молешотта, все они находят хороших издателей»11. Популяризация естествознания становилась разновидностью политической фронды благодаря тому, что естественнонаучные сочинения позволяли утверждать идеи, из которых читающая публика, по большей части представители среднего класса12, могла самостоятельно, вопреки господствующей гласной и негласной цензуре, сделать антицерковные и антимонархические выводы. В то же время широкая доступность средств исследования природы, в частности распространение домашних микроскопов, создавала у представителей среднего класса ощущение причастности к «Природе», за счет чего, по мнению Г. Гуддея, политическая элита отвлекала их от революционной деятельности13. Аргументация «от науки» к середине XIX столетия стала средством политической и идеологической борьбы.
Объектом исследования настоящей статьи являются сочинения немецких популяризаторов науки 1850-1860-х гг. XIX в. — Якоба Молешотта (1822—1893), Карла Фохта (1817—1895) и Людвига Бюхнера (1824—1899), известных в отечественном контексте как представители философского направления «вульгарного материализма». Цель исследования — показать, как научные исследования,
8 Turner F. M. Contesting Cultural Authority. Essays in Victorian Intellectual Life. Cambridge, 1993. P. XII.
9 Спенсер Г. Основные начала. СПб., 1897. С. 82.
10 Olson R. G. Science and Scientism in Nineteenth-Century Europe. Chicago, 2008. P. 133.
11 BuchnerL. Last Words on Materialism and Kindred Subjects. L., 1901. P. XXI.
12 Lightman B. Victorian Popularizers of Science: Designing Nature for new Audiences. Chicago, 2007. P. 2.
13 Goodday G. «Nature» in the Laboratory: Domestication and Discipline with the Microscope in Victorian Life Science // The British Journal for the History of Science. 1991. Vol. 24. P. 325.
прежде всего по физиологии человека, использовались ими для обоснования их социально-политических взглядов прежде всего на место религии в обществе. Основные задачи: а) критически переосмыслить устоявшуюся в отечественной историографии категорию «вульгарные материалисты»; б) определить отношение «вульгарных материалистов» к религии и теологии; в) выявить взаимосвязь между исследованиями в области физиологии и общественно-политическими взглядами «вульгарных материалистов». Хотя ни «научный материализм», ни «научный натурализм» не могут претендовать на роль научной идеологии, сама научная деятельность, вопреки, например, мнению М. Ректенвальда14 и многих других критиков классической трактовки науки как фактора секуляризации, может выступать как секуляризующая сила тогда, когда оправдывающие себя принципы научного исследования и добытые с их помощью результаты экстраполируются на общественную и политическую жизнь.
«Вульгарные» материалисты и идея единства природы
Категория «вульгарные материалисты» стала популярной благодаря Ф. Энгельсу, который был убежден, что «странствующие проповедники Бюхнер, Фогт и Молешотт»,15 а вместе с ними и большинство естествоиспытателей и врачей, рассуждавших о материи, не внесли серьезного вклада в развитие материалистической теории16. Ф. Грегори в своем ставшем классическим исследовании признает специальное значение этих трех мыслителей (вместе с Г. Чольбе), однако обозначает их как представителей «научного материализма»17. Хотя отечественная современная историография традиционно полагает иначе18, мы также считаем правильным отказаться от категории «вульгарные материалисты»: помогая понять содержание внутренней полемики внутри материалистического лагеря19, она затрудняет понимание специфики взглядов тех, кто когда-то был обозначен как «вульгарные» материалисты.
Большая часть философской критики ученых-материалистов, в том числе и со стороны не менее пронаучно настроенных неокантианцев, била мимо цели, потому что материализм рассматривался ими как определенная онтология, восходящая к Античности, против которой использовались аргументы, уже отра-
14 Rectenwald M. Nineteenth Century British Secularism: Science, Religion and Literature. N. Y., 2016. P. 107.
15 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М., 1961. С. 286.
16 Юшманов Н. З. Критика вульгарного материализма и его современной интерпретации: Автореф. дис. ... д-ра филос. наук. К., 1965.
17 Gregory F. S. Scientific materialism in Nineteenth century Germany. Dordrecht, 1977.
18 Категория «вульгарный материализм» использовалась представителями разных философских течений как маркер, свидетельствующий о незрелости и устарелом характере суждений их противников (наиболее показательно в дореволюционное время — в полемике между Н. К. Михайловским и Г. В. Плехановым, в советское — между «механистами» и «диалектиками» в 1920-е гг.). Из современных значимых изданий категория используется в «Новой философской энциклопедии» (М., 2010).
19 Gregory F. S. Scientific versus Dialectical Materialism: a Clash of Ideologies in Nineteenth Century German Radicalism // Isis. 1977. № 68. P. 206—223; Mitchell I. Marxism and German Scientific materialism // Annals of Science. 1978. Vol. 35. P. 379-400.
ботанные на французском материализме XVIII столетия. Подобно тому, как научный натурализм, по словам М. Ректенвальда, был «скорее методологический, чем онтологический или метафизический»20, так и для немецких материалистов философская аргументация была вторична, поскольку для них любая «онтология» зависела от научного метода и полученных с его помощью результатов: «Науку нельзя назвать ни идеалистичной, ни спиритуалистичной, ни материалистичной. Она просто естественна. Она старается познавать факты и их разумную связь, не подчиняясь при этом в том или ином направлении какой-нибудь определенной системе»21. В конечном счете их понимание материи восходило к интерпретации законов сохранения массы и энергии, а не к старой материалистической метафизике, и именно по этой причине материализм середины XIX в. можно назвать «научным». Ф. Бейзер справедливо отметил, что материализм Бюхнера проистекал «не из картезианской, но из жизненной (vital) материалистической традиции, которая в течение более чем столетия подпольно существовала среди свободомыслящих и философов»,22 и связывает немецкую естественнонаучную мысль с традицией немецкой естественной философии первой половины XIX в.23
Немецких физиологов-редукционистов середины XIX в. принято делить на две группы — в одной оказываются Фохт, Бюхнер и Молешотт, в другой — собственно «физиологические редукционисты» (Э. Дюбуа-Реймон, Э. Брюкке, Г. Гельмгольц, К. Людвиг)24. В. Коулмен противопоставляет эти группы по их социально-политическим убеждениям (например, первые в целом испытывали симпатию к либерализму, вторые были консерваторами)25, по их отношению к «научной популяризации» (первые были популяризаторы, вторые — серьезные ученые) и по их видению соотношения философии и науки (первые отождествляли материализм и науку, вторые разводили их между собой). Как я думаю, все же ключевое различие в «научном оптимизме» 26: немецкие материалисты не ставили границ познанию, в то время как «физиологические редукционисты», ассоциируемые прежде всего с Э. Г. Дюбуа-Реймоном, критикуя материализм как мировоззрение, смиренно произносили «ignorabimus» как в отношении «мировых загадок»27, так и в отношении ключевого вопроса теории познания о реальности мира, представленного человеку в его чувственном опыте28. Согласно замечанию Д. Галати, «хотя редукционисты верили в то, что им удалось выявить
20 Rectenwald. Nineteenth...?. 122.
21 Бюхнер Л. Сила и материя. СПб., 1907. С. 47.
22 Beiser. After Hegel. ?. 71.
23 Lenoir T. Strategy of Life. Teleology and Mechanics in Nineteenth Century German Biology. L., 1982. ?. 5.
24 Coleman W. Biology in the Nineteenth Century: Problems of form, function and transformation. Cambridge, 1978. ?. 150-151; Olson. Science. ?. 140.
25 Л. Менхелло, например, показывает, насколько консервативны были суждения и позиция Молешотта во второй половине его жизни (Meneghello L. Jacob Moleschott and the conception of science in the 19th century. Scientific materialism as «totalizing» worldview. Utrecht, 2010).
26 Holton G. Scientific Optimism and Societal Concerns // The Hastings Center Report. 1975. Vol. 5. ?. 40.
27Дю-Буа-Реймонд Э. О пределах познания природы. Могилев-на-Днепре, 1878. С. 24.
28 Гельмгольц Г. Факты в восприятии. СПб., 1880. С. 45.
главные силы (силы притяжения и отталкивания. — В. Р.) как единственные основания для объяснения в естественных науках, они не приписывали им реальности за пределами разума»29.
Эти немецкие мыслители в 1850-е гг. использовали материализм как средство провокации, формировавшее за ними проверенный в интеллектуальной культуре XVIII-XIX вв. статус борцов с политическим и религиозным режимом. По мере обретения ими профессионального и социального признания их суждения становились менее радикальными, а характеристика собственной позиции — менее метафизической. Бюхнер со временем предпочел пользоваться понятиями «натурализм» и «эмпиризм»30, а в конце XIX столетия даже отмежевался от материализма31. Материализм, по его мнению, был всего лишь еще одной философской системой, чьи шансы на успех в разрешении загадки Вселенной были ничуть не больше, чем у других монистических систем, опиравшихся в своем основании на идеи «духа, Бога, Абсолюта, вещи в себе, мировой души, непознаемого, Воли и Бессознательного»32. Таким образом, увлечение научным материализмом было ситуативным, уже к 1880-м гг. он вышел из моды в связи с развитием естественнонаучной теории, ставившей под сомнение его основные постулаты,33 и постоянной критикой со стороны неокантианства и второго позитивизма.
На наш взгляд, правильнее определить рассматриваемых немецких мыслителей как ранних представителей «монистического движения», начавшегося, по мнению Т. Ваера, в 1840-х гг. в Германии34. Монистическое движение, представлявшее собой «ясно различимый религиозный проект имманентной трансценденции»35, представляло собой развитие традиции, которую А. Фанкен-штайн обозначил как «секулярная теология»36. Представляя собой, по определению Т. Ваера, «всеохватывающее мировоззрение» (totalizing worldview), главным противником оно объявляло практику различения, проведения эпистемологических границ между различными формами знания. Монизм в конечном счете претендовал на то, чтобы перешагнуть границы науки, философии и религии, поэтому он в принципе совместил в себе их конститутивные элементы. Монистическая интерпретация немецких материалистов позволяет отнести их сочинения к традиции, восходящей, по меньшей мере, к Бенедикту Спинозе37, и объясняет специфику их не до конца еще изученной религиозности.
29 Galaty D. H. The Philosophical Basis of Mid-Nineteenth Century German Reductionism // Journal of the History of Medicine and Allied Sciences. 1974. Vol. 29. P. 305.
30 Бюхнер Л. Природа и наука. Этюды и критические очерки. К., 1881. С. 47, 215.
31 Он же. Сила и материя... C. 46.
32 Buchner. Last Words. P. 109-110.
33 Оствальд В. Несостоятельность научного материализма. Рига, 1895. C. IV.
34 Monism: Science, Philosophy and Relig ion, the History of a Worldview / T. H. Weir, ed. L., 2012. P. 16.
35 Idem. Ibid. P. 2.
36 Funkenstein A. Theology and Scientific Imagination from the Middle Ages to the Seventeenth Century. Princeton, 1986. P. 3-10, 360.
37 Челпанов Г. Психология и марксизм. М., 1924. C. 6.
В этом отношении из сочинений «научных материалистов» для настоящего исследования наибольший интерес представляет творчество Л. Бюхнера. Моле-шотт и Фохт — его старшие современники — целенаправленно не занимались популяризацией собственно науки, ограничиваясь предоставлением широкой публике конкретных физиологических и, шире, антропологических результатов исследований. Занимаясь научными исследованиям, они не считались с философской критикой материализма и допускали редукционистские утверждения, ориентируясь на физику как на парадигматическую дисциплину38. В отличие от Фохта и Молешотта, Бюхнер, создавший, по признанию современников, «Библию материализма»39, сознательно стремился к формулированию цельного мировоззрения, которое выходило далеко за пределы конкретных научных дисциплин.
Бюхнер был популяризатором «науки» как специфической познавательной практики безотносительно конкретной научной специализации. Задача популяризации подталкивала его к знакомству с философской критикой материализма, который он изначально отстаивал в самом известном труде «Сила и материя» (1855). Уже к 1857 г. в диалогическом сочинении «Наука и дух» он не только понимал метафизический характер материалистической философии, но и, по сути, утверждал, что переубеждение идеалистов возможно лишь на почве непосредственного опыта — там, где были бессильны метафизика и логика, мировоззренческие убеждения могли быть изменены только реальной научной практикой40.
Конфликт науки и теологии
К марксистско-ленинской историографии восходит мнение, будто бы «вульгарные материалисты» полностью отрицали философию, считая ее разновидностью ложного знания. Однако, по мнению Бюхнера, философия должна была завершать здание, которое строила наука: «Нет философии, которая была бы одна только спасительна, как нет церкви, которая бы одна спасала. Быть может, будущая философия поставит себе единственной задачей отмечать результаты, добытые успехами отдельных наук, или, став на какую-либо определенную точку зрения, обобщать их, или же извлекать из них выводы самые общие, и обладающие наибольшим философским интересом»41. Философия, таким образом, имела свою ценность, но не как средство открытия, но как средство представления и обоснования — она всегда следовала за непосредственным опытом и практикой.
Сочинения Бюхнера следует отнести к идеологии «научной философии», которая должна была, прежде всего, не вступать в противоречие с утверждениями естественных наук об устройстве природы. Присоединяясь к призыву интеллектуалов своей эпохи, Бюхнер заявлял о необходимости преодоления разрыва между философией и наукой42. В популярном сочинении по физиологии
38 Молешотт Я. Круговорот жизни. Харьков, 1866. С. 2.
39 Buchner. Last Words. ?. 109.
40 Gregory. Scientific Materialism. ?. 117.
41 Бюхнер. Природа и наука. С. 43.
42 Там же. С. 84.
он указывал, что философия и наука находятся в пределах единого континуума познания43. Бюхнер предлагал такое видение соотношения философии и науки, которое бы отвечало на «кризис философии», с которым немецкие мыслители различных направлений боролись, начиная с Адольфа Тренделенбурга44.
Научное знание, по мнению Бюхнера, не имело абсолютного характера: «История доказывает, что нет ничего абсолютного, исключая именно этого необходимого развития, вытекающего из взаимодействия природы и культуры, но которое, при всем стремлении к прогрессу, в борьбе с препятствиями подчинено законам меры и чисел»45. В отличие от науки, метафизика, которую Бюхнер определял как ненаходимые средствами науки «отвлеченные начала», претендовала на абсолютность, и тем самым ставила предел мышлению. Научные материалисты отрицали характерный для метафизики способ объяснения явлений — объяснять, по их мнению, следовало, не исходя из возможного существования чего-либо, а исходя из того, что уже является достоверным46. Именно благодаря своему динамическому характеру научная деятельность в конечном счете объявлялась средством достижения свободы и одновременно создания территории, на которой возможно было реализовывать независимые от внешнего контроля проекты познания мира природы47. В этом отношении сущность науки заключалась не в научных результатах, всегда более или менее относительных, а в личном познавательном интересе свободного исследователя, открывающего неизведанные пространства вопреки сопротивлению природы и научного сообщества.
Существует устойчивое мнение, что рассматриваемые авторы выражали характерное для второй половины XIX в. течение, представлявшее религию и науку как непримиримых антагонистов48. Действительно, популяризация науки как особого рода познавательной деятельности предполагала построение образа ее менее способного предшественника. Однако, на наш взгляд, в сочинениях немецких мыслителей острие полемики направлено не против религии, но против теологии и отвлеченной философии, которые объявлялись ими по сути одним и тем же: «Всякая философия, не стоящая в связи с Теологией, получает начало из наблюдения природы»49. Критические аргументы против теологии, с точки зрения материалистов, можно было заимствовать из современного им естественнонаучного знания, прежде всего у химии и биологии50. Немецкие материалисты утверждали, что человек является органической частью природы, а его оптимальное функционирование как целостной системы зависит исключительно от материальных факторов51.
43 Бюхнер Л. Физиологические картины. М., 1862. С. 137.
44 Beiser. After Hegel. P. 20.
45 Бюхнер. Физиологические картины. С. 20.
46 Там же. С. 9.
47 Фогт. Человек и место его в природе. С. 244.
48 Бюхнер Л. Бог и Наука. Идея о божестве и ее значение в настоящее время. СПб., 1907. С. 28.
49 Бюхнер. Физиологические картины. С.154.
50 Coleman. Biology... P. 1-15.
51 Молешотт Я. Физиологические эскизы. М., 1865. С. 248-249.
Безусловно, борьба с идеей «души», предполагающей антропологический дуализм, присутствовала в сочинениях немецких мыслителей. Учитывая, что все они были связаны с биологическими науками, эта борьба понималась ими в контексте борьбы против концепции «жизненной силы»52. Они подчеркивали, что различие между человеком и животным заключается не в том, что у первого есть душа, но лишь в степени развития органов и их функций: «...между мышлением, желаниями и чувствами человека и животного существует очевидное сходство и часто лишь количественная разница»53. В этом отношении популярный рассказ о психической жизни животных, о любовных отношениях и войнах в мире животных для Бюхнера служил средством борьбы с теологической идеей — «христианско-иудейским представлением, согласно которому все создано ради человека, и этот последний — единственная цель мироздания»54.
При всей критике теологических идей (прежде всего идеи Творения, Творца и души) Бюхнер допускал теологию как частное дело индивида, если оно не связано с научным познанием. Он поддержал введенное английскими философами учение о первичных и вторичных причинах, поскольку оно, «не касаясь традиционного понятия Бога. все же делает его излишним для науки и жизни. Благодаря этому люди науки могут придерживаться своей христианской веры и в то же время сохранить полную свободу в области научных исследований.»55. Пространство, которое занимают объяснения теологией естественных процессов, со временем будет сведено к минимуму, а теологические концепты должны быть приравнены с точки зрения эпистемологии к созданиям нашего воображения: «Наука и вера принадлежат к различным областям!»56
Бюхнер мог бы согласиться с популяризатором «монистической философии» Э. Геккелем в том, что пантеизм является наиболее адекватной для ученого философской формой осмысления трансцендентного. Делая акцент на единстве биологического мира, Бюхнер стремился доказать, безотносительно философии материализма, что «один и тот же духовный или психический принцип — как бы мы его ни называли: умом, разумом, душой, инстинктом или волей — проявляется только в различных степенях и видоизменениях, во всей лестнице органических существ, сверху донизу и снизу доверху»57. Рассуждая о том, что «материя» и «дух», возможно, представляют собой две стороны или два «феноменальных аспекта» одного и того же, чья внутренняя природа неизвестна человеку, он не имел возражений против того, чтобы называть это неизвестное «Богом»58. Отрицая религию как институт и идеологию, Бюхнер в ситуации духовного кризиса соглашался с некоторыми представителями романтической натурфилософии: «Я оглянулся вокруг себя. Я стоял на почве удовлетворительной философии жизни и надо мной — нет, надо мной не было никакого образа, но
52 Фогт. Статьи по естествоведению. С. 91.
53 Бюхнер Л. Психическая жизнь животных. СПб., 1902. С. XII.
54 Там же. С. 4; Фогт. Человек и место его в природе. С. 8-9.
55 Бюхнер. Бог и наука. С. 67.
56 Бюхнер. Сила и материя. С. 65.
57 Бюхнер. Психическая жизнь. С. XII.
58 Buchner. Last words. ?. 116.
лишь чувство вечного, невидимого Духа Всего, охватывающего меня, Духа, о котором Библия говорит: "Бог есть дух, и те, кто почитает его, должны почитать его в духе и истине"... Я научился понимать знаменитые слова Шиллера: "Какую религию я исповедую? Ни одну из тех, что ты назвал. — А почему ни одну? Из-за религии!"»59 Сущностью религии, по Бюхнеру, оказывалось непосредственное переживание трансцендентного, тогда как любая его концептуализация в конечном счете была обречена стать «теологией» и «метафизикой». Ответственным за эту концептуализацию объявлялось воображение, благодаря которому, с одной стороны, человек мог перешагнуть за границы мыслимого, с другой — погрузиться в мир теологической грезы60. Поэтому самой симпатичной религией для Бюхнера оказывался буддизм, свободный, согласно мнению той эпохи, от «привычных элементов религии»61.
В критике религии немецкие материалисты характеризовали ее как репрессивную институцию и ложную идеологию. В конечном счете они считали обоснованным только естественное принуждение, и официальная религия, постулировавшая зависимость человека от «духовной» сферы, рассматривалась как авторитарная угроза их свободе. В этой связи критика велась против естественной теологии, которая последовательно обосновывала взаимосвязь физического и нравственного и утверждала, что научное изучение природы способно не только привести к вере в Бога, но и способствовать моральному совершенствованию человека62. По убеждению же научных материалистов выходило так, что вера в существование единого управляющего центра, души, Абсолюта, Бога «приводит к теократии, монархизму, иерархии, нетерпимости и преследованию иноверцев»63. Критика теологических идей оборачивалась критикой современного общественного устройства, а научная деятельность объявлялась союзником в политической борьбе.
Наука и проблема социального изменения
Критики материализма регулярно указывали, что его учение напрямую связано с социальным радикализмом. Подтверждение этой взаимосвязи находили в событиях Великой французской революции, демонстрировавшей, что «материалистические учения. отрицают Бога, ниспровергают христианскую и всякую религию, растлевают нравственность и подкапывают все основы гражданского и политического устройства общества»64. Характерная для середины XIX столетия борьба за правильное понимание науки была одновременно борьбой за социальный порядок: «Рационализм, дух отрицания более, нежели когда-нибудь, силятся поколебать, ниспровергнуть все верования, все, что есть священного в мире: христианство, нравственные законы, государственные учреждения, выра-
59 Gregory. Scientific materialism. P. 115.
60 Buchner. Last words. P. 106.
61 Ibid. P. 85.
62 Harrison. Territories of Science. P. 151.
63 Бюхнер. Бог и Наука. С. 66.
64 Материалы для разоблачения материалистического нигилизма. СПб., 1864. С. I.
ботанные веками, обещая воздвигнуть на их развалинах новое здание свободы и всеобщего благосостояния»65.
Подобно тому как сообщество ученых представлялось сообществом равных, мир природы как целое объявлялся немецкими мыслителями соответствующим их социально-политическим идеалам: «Мыслящие. и свободолюбивые умы скорее остановятся на мысли о том, что вселенная это не монархия, а республика, и что она сама управляет собою по вечным и неизменным законам»66 и, кроме того, покоится «на самых широких демократических принципах»67. Монархия и монотеизм предполагали персональный внешний контроль, тогда как природа как целое представлялась обезличенной самоорганизующейся системой, с которой человек всегда находился в непосредственной взаимосвязи.
Изучая жизнь животных, научные материалисты сознательно стремились продемонстрировать ее социально-политические аспекты. Поскольку человек не обладал исключительностью, научные материалисты стремились снять различие между ним и животным68. Жизнь животных починялась тем же законам, что и жизнь человека, поэтому в мире животных можно было найти политику, архитектуру, сельское хозяйство, военную тактику, язык и рабство69. Однако — с социально-политической точки зрения — эмпирические свидетельства приходили в противоречие с заявляемым «республиканским» пониманием природы: многие сообщества живых существ, в том числе и столь детально изученное Бюх-нером сообщество муравьев, были, очевидно, организованы на монархических началах.
Описывая свой проект социальных преобразований, Бюхнер писал, что «благодетельность подобного строя или примирение частных и общественных интересов можно уяснить себе лучше всего сравнением государственного организма с устройством животного или человеческого организма»70. При переносе такой органической метафоры на человеческое общество мечта о равенстве почки и мозга была нереализумой, в системе социального организма их функции не только различались, но и не были равнозначными. Функциональный подход в конечном счете гарантировал автономию человеческому индивиду, который получал в системе роль, необходимую для ее существования. Органическая метафора служила основой как для классового общества, в котором сохранялась разница в вознаграждении между капиталистом и рабочим, так и проистекающих из этой разницы социально-экономических различий.
Органическая метафора также определяла неприятие немецкими материалистами политической идеи монархии. Изучая человеческий организм, они не смогли обнаружить в нем орган, который единственно был необходим для существования человека. В этом отношении механицизм немецких материали-
65 Вера и наука, или Согласие христианских истин с новейшими открытиями науки. СПб., 1867. С. II.
66 Бюхнер. Сила и материя. С. 67.
67 Он же. Бог и Наука. С. 51—52.
68 Фогт. Человек и место его в природе. С. 28—281.
69 Бюхнер. Психическая жизнь. С. 49—51.
70 Бюхнер Л. Дарвинизм и социализм, или Борьба за существование и современное общество. СПб., 1907. С. 53.
стов имел значимое, системное ограничение. Хотя отдельные организмы можно было, подобно деталям машины, заменить, нельзя было изъять виды, не нарушая общего баланса в системе природы.
Убеждение, что человеческое сообщество включено в мир природы, определяло неприятие немецкими материалистами коммунистического проекта. По их мнению, в его основе лежала утопическая идея достижения всеобщего равенства, однако наука успешно продемонстрировала, что люди «по природе» не равны, и неравенство это проистекает, прежде всего, из исторически сложившихся различий в их положении в системе отношений с природой. Молешотт пояснял, что диета влияет на психическое состояние человека, а значит, способна влиять и на его поведение и, по крайней мере отчасти, определять его социальные и политические предпочтения. Фогт утверждал, что «в вопросе о развитии мозга особенную важность имеет отношение его массы и его веса к интеллигентности и творческой силе»71. Проведя подсчеты, он выяснил, что мозг негра весит меньше мозга англичанина, и хотя Фогт был против рабства по этическим соображениям, именно в природе он находил ему естественное объяснение. Он же доказывал, что человеческие расы представляют собой различные виды, критикуя идею однолинейного и однонаправленного понимания эволюции и утверждая ключевую роль воздействия внешней среды в формировании особенностей организ-мов72. В конечном счете наука показала все значение принципа наследования, в том числе и для культурно-исторического развития73.
Немецкие материалисты были убеждены, что социальное изменение возможно лишь через изменение мышления74. Индивидуалистический гуманизм естественно сочетался у них с расизмом — расы и их способности были обусловлены природой, но белый человек должен был проявлять гуманность по отношению к менее развитым человеческим видам. Предлагаемое Бюхнером новое общество основывалось на апелляции к старой этической идее, которую должны были воспринять все люди независимо от их социального положения: «Насколько повысилась бы деятельность человека, если бы каждый начал сознавать, что во всех случаях он зависит лишь от самого себя и близких, с которыми у него должно быть такое же обращение, какого он желает и для себя»75.
Немецких материалистов объединяла вера в то, что современное им общество находится на пороге нового этапа развития, поскольку естествознание оказывалось способным «в настоящее время в состоянии произвести не только духовное, но и социальное освобождение человечества»76. Подобный мил-ленаризм характерным для XIX столетия образом рассуждал о «третьем» этапе развития человечества: «Заря чувствующего человечества соответствует эпохе детской невинности. затем следует борьба с внешним миром. вечер же приводит к примирению, после того, как человек уже постиг, что он происходит из
71 Фогт. Человек и место его в природе. С. 91.
72 Там же. С. 47.
73 Бюхнер. Природа и наука. С. 125.
74 Он же. Сила и материя. С. 214.
75 Он же. Бог и Наука. С. 67.
76 Там же. С. 19.
недр природы и что он сам должен быть рассматриваем как часть окружающего мира»77. Наука была для немецких материалистов противоядием против революции — она позволяла направить общество на путь реформ, выступая как главный двигатель социальных изменений.
Наука как средство секуляризации
Насколько можно судить по известным биографическим свидетельствам, политические и социальные взгляды немецких материалистов сформировались до того, как они начали активно заниматься наукой и ее популяризацией. Их социально-политические взгляды хорошо соотносились с монистической философией, а главные теоретические выводы, полученные в ходе практических исследований, они распространяли на все сферы человеческого бытия, рассуждая от общего к частному (например, если нет фундаментального различия между органическим и неорганическим, значит, нет фундаментального различия — в химическом отношении — между человеком и камнем), и затем переносили на социальную и политическую жизнь. При подобной методологии наука действительно оказывалась секуляризующей силой, подрывая союз «трона» и «алтаря», основанный на разделении сфер социального влияния.
Монистические идеи немецких материалистов коррелировали с политической повесткой Германии после 1848 г. — неудовлетворенное требование политического и национального единства отчасти возмещала идеология, утверждавшая фундаментальное единство природы. Наука немецких материалистов была направлена против Католической Церкви и, шире, христианства, которые казались препятствием на пути объединения Германии — именно так она и была использована в начале 1870-х гг. в ходе Kulturkampf, о чем провозгласил Р. Вирхоф, заявивший, что борьба с католиками — это «борьба за интересы человечества»78. Немецкие материалисты, в особенности Бюхнер, задействовали не только научные, но и религиозные аргументы, для того чтобы обосновать необходимость отделения Церкви от общества, что позволило Т. Ваеру поставить вопрос о секу-ляризме середины XIX столетия как «четвертой конфессии» в Германии79.
Формируемое «вульгарными» материалистами понимание науки как единого, целостного, самодостаточного знания совпадало с их пониманием теологии как абсолютного знания. Для того чтобы утверждать реальность научного знания, материалисты должны были отмечать его абсолютные черты, что очевидно сближало научное знание с «метафизикой». На это неоднократно указывали современники, в юмористической форме высмеивая «веру в материю». Разыскиваемые материалистами законы мира природы неизбежно оказывались абсолютным знанием, потому что их представляли независимыми от субъекта познания: человек мог в лучшем случае к ним приспособиться, но не мог их изменить.
77 Молешотт. Единство науки. С. 3.
78 Culture Wars. Secular-Catholic Conflict in Nineteenth Century Europe / C. Clark, W. Kaiser, ed. Cambridge, 2009. P. 227.
79 Weir T. Secularism and Religion in Nineteenth-Century Germany. The Rise of the Forth Dimension. Cambridge, 2016. P. 17—21.
Продолжая предложенную Т. Ваером линию аргументации, можно предположить, не является ли экстраполяция немецкими материалистами результатов изучения природы на социально-политический контекст методологически и исторически связанной с традицией естественной теологии: если естественная теология стремилась через природу указать на существование Творца, то новая «секулярная теология», которую Л. Фейербах назвал «антропологией», отрицавшая на словах свою связь с метафизикой, стремилась подчеркнуть единство человека и природы. В этом отношении немецкий монизм через романтическую традицию восходит к немецкому мистицизму, коренящемуся в христианской апофатической традиции, утверждавшей значение опытного постижения божества и снимавшей до максимально возможной степени границу между творением и Творцом. Главной отличительной особенностью оказывался его практический характер по преобразованию мира природы, но в эпистемологическом отношении как у мистиков, так и у материалистов речь идет об одном и том же — об установке на раскрытие единства человека с тем, что дано ему в опыте.
Взгляд немецких материалистов на роль религии в обществе определялся их видением социальных отношений как части мира природы. Обществом управляют только два закона — абсолютный закон природы и относительный человеческий закон. Церковь, отвечая за контроль над некоторыми социальными отношениями, например браком, по их мнению, разрушала социальное единство. Так же, как природа рассматривалась как целостная система, подобным единством должно было обладать и общество. Сообщество ученых должно было вытеснить Церковь как институт, легитимирующий политические и социальные решения, и в этом плане наука немецких материалистов действительно претендовала на то, чтобы стать новой «религией» секулярного века.
Ключевые слова: материализм, наука, религия, теология, секуляризация, XIX столетие.
Список литературы
БюхнерЛ. Бог и Наука. Идея о божестве и ее значение в настоящее время. СПб., 1907. Бюхнер Л. Дарвинизм и социализм, или Борьба за существование и современное общество. СПб., 1907.
БюхнерЛ. Природа и наука. Этюды и критические очерки. К., 1881. Бюхнер Л. Психическая жизнь животных. СПб., 1902. Бюхнер Л. Сила и материя. СПб., 1907. Бюхнер Л. Физиологические картины. М., 1862.
Вера и наука, или Согласие христианских истин с новейшими открытиями науки. СПб., 1867.
Гексли Т. Г. Наши сведения о причинах явлений в органической природе. СПб.; М., 1866.
Гельмгольц Г. Мышление в медицине. М., 1907. Гельмгольц Г. Факты в восприятии. СПб., 1880.
Дю-Буа-Реймонд Э. О пределах познания природы. Могилев-на-Днепре, 1878. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М., 1961.
Материалы для разоблачения материалистического нигилизма. СПб., 1864.
МолешоттЯ. Единство науки с точки зрения учения о жизни. СПб., 1879.
Молешотт Я. Круговорот жизни. Харьков, 1866.
Молешотт Я. Физиологические эскизы. М., 1865.
Оствальд В. Несостоятельность научного материализма. Рига, 1895.
Спенсер Г. Основные начала. СПб., 1897.
Тимирязев К. Развитие естествознания в России в эпоху 60-х годов. М., 1920. Фогт К. Статьи по естествоведению и другие. СПб., 1866. Челпанов Г. Психология и марксизм. М., 1924.
Юшманов Н. З. Критика вульгарного материализма и его современной интерпретации.
Автореф. дисс. на соискание уч. степени д.ф.н. К., 1965. Beiser F. C. After Hegel German Philosophy: 1840-1900. Princeton, 2014. Brooke J. H. Science and Secularization // The Cambridge Companion to Science and Religion.
Cambridge, 2010. P. 103-124. Buchner L. Last Words on Materialism and Kindred Subjects. L., 1901.
Coleman W. Biology in the Nineteenth Century: Problems of form, function and transformation. Cambridge, 1978.
Culture Wars. Secular-Catholic Conflict in Nineteenth Century Europe / C. Clark, W. Kaiser, ed. Cambridge, 2009.
Funkenstein A. Theology and Scientific Imagination from the Middle Ages to the Seventeenth
Century. Princeton, 1986. Galaty D. H. The Philosophical Basis of Mid-Nineteenth Century German Reductionism //
Journal of the History of Medicine and Allied Sciences. 1974. Vol. 29. P. 295-331. Goodday G. «Nature» in the Laboratory: Domestication and Discipline with the Microscope in Victorian Life Science // The British Journal for the History of Science. 1991. Vol. 24. P. 307341.
Gregory F. S. Scientific materialism in Nineteenth century Germany. Dordrecht, 1977. Gregory F. S. Scientific versus Dialectical Materialism: a Clash of Ideologies in Nineteenth
Century German Radicalism // Isis. 1977. №68. P. 206-223. Harrison P. Territories of Science and Religion. Chicago, 2015.
Harrison P. Science and Secularization // Intellectual History Review. 2017. Vol. 27. P. 47-70. Holton G. Scientific Optimism and Societal Concerns // The Hastings Center Report. 1975. Vol. 5. P. 39-47.
Lenoir T. Strategy of Life. Teleology and Mechanics in Nineteenth Century German Biology. L., 1982.
Lightman B. Victorian Popularizers of Science: Designing Nature for new Audiences. Chicago, 2007.
Meneghello L. Jacob Moleschott and the conception of science in the 19th century. Scientific
materialism as «totalizing» worldview. Utrecht, 2010. Mitchell I. Marxism and German Scientific materialism // Annals of Science. 1978. Vol. 35. P. 379-400.
Monism: Science, Philosophy and Relig ion, the History of a Worldview / T. H. Weir, ed. L., 2012.
Olson R. G. Science and Scientism in Nineteenth-Century Europe. Chicago, 2008. Rectenwald M. Nineteenth Century British Secularism: Science, Religion and Literature. N. Y., 2016.
Turner F. M. Contesting Cultural Authority. Essays in Victorian Intellectual Life. Cambridge, 1993.
Weir T. Secularism and Religion in Nineteenth-Century Germany. The Rise of the Forth Dimension. Cambridge, 2016.
St. Tikhon's University Review. Razdyakonov Vladislav,
Series I: Theology. Philosophy. Candidate of Sciences in History,
Religious studies. Russian State University for the Humanities
2017. Vol. 74. P. 27—43 Russian Presidential Academy of National Economy
and Public Administration, Miusskaya Sq. 6, Moscow, GSP-3, 125993, Russian Federation [email protected]
OCRID: 0000-0003-3073-6476
Physiologists against Theology: Science as a Source of Secularisation in the Ideology of Scientific Materialism in the 19th Century
V. Razdyakonov
Jacob Moleschott (1822-1893), Karl Vogt (1817-1895) and Ludwig Buchner (18241899) are known as most notorious German spokesmen on behalf of "Science" in the mid —19th century. They are labelled in Russian historiography as "vulgar materialists" and are contrasted with dialectical materialists in their attitude to philosophy and science. This article shows how they used scientific conceptions of human physiology for the validation of their socio-political views, in particular on the role of religion in society and on the gradual secularisation of society. The article proposes critical reassessment of the category "vulgar materialists", typical of current Russian historiography. It also aims to demonstrate their attitude to theology, philosophy, science and religion as main categories of their discourse. Finally, the article analyses scientific arguments in favour of the evolutionary development ofsociety as well as reasons for the rejection ofrevolutionary practice. Although both "scientific materialism" and "scientific naturalism" do not meet the criteria of scientific ideology, scientific activity promotes secularisation by means of the extrapolation of its results to the social and political spheres.
Keywords: materialism, science, religion, theology, secularisation, 19th century.
References
Beiser F. C., After Hegel German Philosophy: 1840-1900, Princeton, 2014.
Brooke J. H., "Science and Secularization" in: The Cambridge Companion to Science and Religion, Cambridge, 2010, 103-124.
Chelpanov G., Psikhologiia i marksizm. Moscow, 1924.
Clark C., Kaiser W., ed., Culture Wars. Secular-Catholic Conflict in Nineteenth Century Europe, Cambridge, 2009.
Coleman W., Biology in the Nineteenth Century: Problems of form, function and transformation, Cambridge, 1978.
Funkenstein A., Theology and Scientific Imagination from the Middle Ages to the Seventeenth Century, Princeton, 1986.
Galaty D. H., "The Philosophical Basis of Mid-Nineteenth Century German Re-ductionism", in: Journal of the History of
Medicine and Allied Sciences, 29, 1974, 295-331.
Goodday G., "'Nature' in the Laboratory: Domestication and Discipline with the Microscope in Victorian Life Science", in: The British Journal for the History of Science, 24, 1991, 307-341.
Gregory F. S., Scientific materialism in Nineteenth century Germany, Dordrecht, 1977.
Gregory F. S., "Scientific versus Dialectical Materialism: a Clash of Ideologies in Nineteenth Century German Radicalism", in: Isis. 68, 1977, 206-223.
Harrison P., "Science and Secularization", in: Intellectual History Review, 27, 2017, 47-70.
Harrison P., Territories of Science and Religion, Chicago, 2015.
Holton G., "Scientific Optimism and Societal Concerns", in: The Hastings Center Report, 5, 1975, 39-47.
Iushmanov N. Z., Kritika vul'garnogo materia-lizma i ego sovremennoi interpretatsii, Kiev, 1965.
Lenoir T., Strategy of Life. Teleology and Mechanics in Nineteenth Century German Biology, London, 1982.
Lightman B., Victorian Popularizers of Science: Designing Nature for new Audiences, Chicago, 2007.
Marx K., Engels F., Sochineniia, Moscow, 1961.
Meneghello L., Jacob Moleschott and the conception of science in the 19th century. Scientific materialism as "totalizing" worldview, Utrecht, 2010.
Mitchell I., "Marxism and German Scientific materialism", in: Annals of Science, 35, 1978, 379-400.
Olson R. G., Science and Scientism in Nineteenth-Century Europe, Chicago, 2008.
Rectenwald M., Nineteenth Century British Secularism: Science, Religion and Literature, New York, 2016.
Timiryazev K., Razvitie estestvoznaniia v Rossii v epokhu 60-kh godov, Moscow, 1920.
Turner F. M., Contesting Cultural Authority. Essays in Victorian Intellectual Life, Cambridge, 1993.
Weir T. H., ed., Monism: Science, Philosophy and Religion, the History of a Worldview. London, 2012.
Weir T., Secularism and Religion in Nineteenth-Century Germany. The Rise of the Forth Dimension, Cambridge, 2016.
