CC BY
131
Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 29 (210). Филология. Искусствоведение. Вып. 47. С. 11-19.
Л. Г. Александров
ФИЛОСОФСКИЕ, ДУХОВНЫЕ И ОБЩЕСТВЕННЫЕ ИДЕИ М. М.ХЕРА СКОВА В КОНТЕКСТЕ ЖУРНАЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ ПРИ МОСКОВСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА
Статья посвящена некоторым особенностям творческой деятельности М. Хераскова — одного из видных просветителей екатерининской эпохи. Главное внимание уделяется тем авантюрным и мистическим тенденциям, которые позволяют соотнести автора с масонской идеологией и ее формами выражения в науке, искусстве, педагогике и журнальноиздательской деятельности того времени. Предмет рассмотрения — журналы университета, выходившие в годы директорства Хераскова, а также эпос «Россияда» - основное литературное сочинение автора.
Ключевые слова: Херасков, просвещение, налистика
Имя Михаила Матвеевича Хераскова (1733-1807) в истории журналистики и литературы тесно связано с развитием Московского университета, в котором он работал с 1755 г. (куратором и директором - с 1763 по 1802). Екатерина II, которой понравились панегирические сочинения Хераскова, привлекла его к торжествам по случаю коронации, а сразу после окончания празднеств назначила на должность. Его предшественник на посту — обер-прокурор Синода И.И.Мслиссино — был не менее «культовой» фигурой, чем сам основатель университета Шувалов. Применительно к данной теме интересно, что генерал артиллерии Петр Мелиссино, брат экс - директора — основал в Петербу рге и других городах первую в России масонскую систему близкую к шотландскому розенкрейцерству. Просвещение мыслилось в этой системе как особая система градостроительства и одновременно «познание Бога и природы посредством алхимии, каббалы и астрологии»1. Ложу Мелиссино в поисках протекции посещали Казанова, Калиостро, Билиштейн и другие известные европейские авантюристы.
В начале 60-х гг. при Московском университете наблюдается активное журнальное движение. В университетской типографии выходят издания «Полезное увеселение», «Свободные часы», «Невинное упражнение», «Доброе намерение» и другие. Организатором и руководителем многих из них выступает Херасков. Вокруг него вскоре образуется гру ппа литераторов свыше 30 человек. И хотя у них не было четкой идео-
нивсрситет, масонство, эпос, литература, жур-
логической программы, но были общие духовные интересы и связи в масонской среде. Сотрудниками этих первых университетских журналов были И. Богданович (инспектор университетских классов), С. Домашнев, А. Карин, А. Нарышкин, А. Ржевский, братья Фонвизины, А. Всршницкий, С. Веницеев,
A. Костровский, М. Пермский, иногда участвовали Сумароков и Тредиаковский. В этом разночинном кружке доминировала уверенность в том, что печатное слово может и должно исправлять нравы дворянского общества. В жу рналах публикуются переводы древних историков (Геродота, Фу кидида, Ксенофонта. Полибия), «Превращения» Овидия в переводе В. Майкова, «Об источнике страстей» Гельвеция в переводе Е. Дашковой, отрывки из английского журнала «Зритель», новеллы Боккаччо и Мазуччо в переводах В. Санковского и В. Рубана. Научными и философскими статьями были заполнены страницы журнала «Собрание лучших сочинений», выпускавшегося под редакторством И. Г. Рейхеля. Переводили для журнала студенты А. Воронцов, Я. Дашков,
B. Золотницкий, А. Корсаков. Профессор же был не только ученым, он разрабатывал также собственную оккультно-мистическую систему самонаблюдения и дисциплины - «тесания дикого камня сердца человеческого», что оказывало несомненное влияние на аудиторию, в которой было много поэтов, словом, людей, находящихся в поиске «высших материй».
В этих университетских журналах в значительном количестве появляются ориги-
нальные стихотворные произведения в жанрах элегии, притчи, эпиграммы, аллегории, мадригала. По сути, это были смелые, пафосные декларации молодых авторов ранней екатерининской эпохи, всту павших в «письменную республику». Темы личного усовершенствования, мира и дружбы между людьми, религиозные «добродетельные» мотивы характеризуют творчество этих университетских поэтов. Правда, иногда в их настроениях проявляются и элементы пессимистической философии: тема судьбы, мотив бренности земной жизни. Историческое прошлое и гипотетическое будущее были двумя предметами, занимавшими умы творческих людей. Эпоха ждала от них не только «легкомысленного стихотворства», но и глобальных, масштабных, «титанических» сочинений. И здесь нельзя обойти вниманием первый русский литературный эпос - «Россияду» Хераскова.
Появившаяся в середине 60-х гг. в книжных лавках Москвы и Петербурга, она долгое время оставалась единственным образцом жанра, считавшимся к тому же обязательным в классической схеме. Впоследствии она не раз переиздавалась при жизни автора. 30-летний Херасков, работавший над поэмой в течение 8 лет, мыслил ее как «дело всей жизни». Но он также попал в струю «моды» на отечественну ю историю, которую тогда можно было «сочинять» и «переписывать». Предпосылая поэме о взятии Казани Иваном Грозным пространное патриотическое объяснение, автор утверждает важность сего поворотного момента для государства, которое перешло «из слабости в силу, из уничижения во славу, из порабощения в господство». В эпопее Херасков использует и летописные источники, и исторические «анекдоты», и сказочные фольклорные образы: «Многое отметал я, - пишет он, - переносил из одного времени в другое, изобретал, украшал, творил и созидал». Правила сочинения поэм Херасков воспринял от Гомера и Виргилия, Тассо и Камоэнса, из «Потерянного Рая» Мильтона и «Генриады» Вольтера. Оправдывая параллельность реальности и мифа в тексте, автор отсылает читателя к неоконченной «Фарзалии» Лукана. Эту поэму о войне Юлия с Помпеем <? многие нарицают Газетами, пышным слогом воспетыми»2. Примечательно, что среди образцов эпической поэмы нет «Божественной Комедии» Данте - лишь к концу века изменятся литературные вкусы публики, появится
мода на итальянский стиль, а вместе с ней и первые ру сские переводы из «Комедии».
По мнению Хераскова, эпическая поэма заключает какое-нибудь важное, достопамятное, знаменитое приключение, которое имело следствием важну ю перемену, относящу юся до всего человеческого рода. Еще не настало время для поэмы о Петре I, считает он, упоминая незавершенные попытки «двух великих духов» - Ломоносова и Томаса. Однако это не мешает Хераскову- как «художественному» летописцу «играть» временными рамками и периодически вставлять в поэму параллельные пассажи, касательные до двух великих правителей - Петра и Екатерины. Высокопарный стиль эпохи требовал «экивоков» в сторону' «светочей мира сего».
Исторический контекст поэмы не раз возбуждал полемику в образованных кругах. В самом начале XIX в. «Россияду» в печати обсуждали, например, А. Ф. Мерзляков и П. М. Строев. Помимо ненатуральности и бесхарактерности героев, указывалось на многообразные элементы чудесного (языческие боги, аллегорические волшебники), в «смешанном» виде и порой некстати попадавшие в сюжет произведения. Говоря о «низвожде-нии героя в преисподние страны», Строев комментирует так: «Все вымыслы должны иметь вид правдоподобия, без которого они делаются даже утомительными. Древние стихотворцы лу чше нас могли пользоваться вымыслами, ибо к тому способствовала их мифология». О «греческих» описаниях дворца в Казани и «иудейских обрядах» в Москве он говорит: «Может быть, какому-нибудь антикварию вздумается доказывать, что казанские татары были язычники, что у них существовало рыцарство или что руссы весьма сходствовали с римлянами... Но не основываем ли мы иногда наши доказательства на каком-нибудь стихе Гомера или Виргилия?». Вообще, Строев, в духе критики эпохи Просвещения, в контексте поэмы не видит абсолютно положительных (или отрицательных) моментов, но указывает, например, на отсутствие историзма в библейских изобразительных сюжетах художников высокого Возрождения. При этом он сопоставляет «Россияду» с известной пародийной поэмой Н.П. Осипова «Вергилий наизнанку»3.
Космос поэмы Хераскова красочен и многозначен. Он населен незримыми сущностями, которые являются главным героям. Иоанн
зрит во сне теней предков, живущих в «превыспренних местах». Царь Алей общается с гениями и нимфами; ужасное видение духов древних завоевателей является и Сумбеке. Волхвование, очарование, идолопоклонство составляет неотъемлемую часть этой мифологической истории. И, конечно же. Бог вступается за правоверных россов, против которых с Востока восстали «черные силы», он посылает знак (явление Софии-Премудрости), а затем и небесных воинов - Бориса и Глеба, -для восстановления высшей справедливости:
На землю Ангелы в кристальну дверь смотря.
Составили из лир небесну гармонию
И пели благодать, венчающу Россию.
...Израилю в пути столп огненный пред-
ходит;
Россиян пламенна к победам храбрость водит4.
В образе мятежного духа Раздора у Хераскова явно видны реминисценции на мильтоновского Люцифера, набедокурившего в Эдеме, а затем поселившегося на «здешнем шаре», то есть на Земле.
Под лу нною чертой Дух темный обитает.
Который день и нощь по всем странам летает.
Он вносит огнь и меч в естественны законы;
Гражданску точит кровь, колеблет Царски троны;
Комете пламенной его подобен вид;
Терзают грудь его досада, гнев и стыд5.
Не будучи натуралистом, автор явно использует для изображения «темных сил» существ хтонического вида. Будучи знаком с астрологической символикой, культивировавшейся в масонских орденах, он в художественную «ткань» поэмы, согласно классической, восходящей к средневековью, традиции, вводит антураж Солнца. Луны (особенно в описании традиционных восточных картин) и созвездий, которые как бы ориентируют читателя в окружающем пространстве и усиливают значение персонажей:
Дрожащая луна на небеса восходит,
Блистательных Плеяд и Скорпию выводит;
Желая воинству отдохновенье дать,
Под Тулой Курбский стал рассвета ожидать.
Царя Иоанна в ну жный час также благословляют «небеса»:
Вснчатась класауш Церерина глава,
И солнце в небесах горело в знаке Льва; Сей знак, счастливый знак, предзнаменует
ВОЙСКУ
И храбрость пламенну, венец и ветвь ге-ройску.
Поэтический уровень «Россияды» впоследствии подвергался критике (да и сам автор часто делал в предисловиях оговорки о «несовершенстве творения»), У него находили шаблонные рифмы и слишком частые для высокого стиля сравнения с малозначащими предметами. Однако некоторые «философские» места поэмы бесспорно стати хрестоматийными текстами:
... И небо никому блаженства не вру чало, Которого б лучей ничто не помрачаю.
Не может счастия не меркнуть красота:
И в солнце, и в луне есть темные места!6 В одну из самых заметных сцен поэмы Херасков вписывает политический подтекст. Пустынник Вассиан ведет царя на некую гору и в Книге судеб показывает ему будущность России - также Вольтер, подражая «Энеиде», заставляет Генриха IV путешествовать к королеве Елизавете Английской с рассказом
о своих успехах. Чем действие ближе к заключительной двенадцатой песне, тем чаще имя «премудрой жительницы Парнаса» Екатерины появляется, особо выделяясь, в тексте. Количество упоминаний императрицы лишь у величивалось с каждым переизданием поэмы. Это похоже на послание неких важных императивов российской правительнице. Она описывается в окру жении благообразных вельмож, рассуждающих, идти ли на Казань или на Крьш. Очевидны исторические па-ратлели Ивана Грозного, восставшего против татарского ига, и Екатерины Великой, мечтавшей в ходе турецких войн «округлить империю».
Тесна ея лучам Российская страна,
Должна бы озарять вселенну всю Она. Екатерина век Астреин возвратит;
Что в мыслях Петр имел, то делом совершит;
11рибежище\г Она народам будет всем: Приидут к ней цари, как в древний Вифлеем,
Блаженством озарит отечество Она,
В трудах ее найдут Аврора и Луна7. Херасков здесь находится, очевидно, под влиянием тех западных утопических доктрин, которые очень часто видели в России
«буферную зон\», ограждавшую европейскую цивилизацию от дикой агрессии Востока. Что же касается общих мировоззренческих установок Хераскова, то общим местом в исторических науках стало утверждение о связях университетского директора с московским масонством. В краткой статье нет необходимости углу бляться в предпосылки и корни этого явления, анализировать его сложные и порой невнятные функции, организационные формы и мистические ритуалы. Однако результаты масонского просвещения в XVIII веке вполне заметны.
Прививая в России «универсальные» нормы ку льтуры, философы западного толка использовали все досту пные методы и приемы. Декларировался так называемый «принцип естественной чувствительности сердца» - в середине века он становится сквозной темой российских периодических изданий, а затем разовьется в многочисленных сентиментальных сочинениях. Это было попыткой реализовать на практике ряд отвлеченных «идей человека». В закрытых учебных заведениях, как в ретортах, по рецептам Локка и Монтескье, Гоббса и Гассенди, выращивались «новые гомункулы». Наверное, не был исключением и Московский университет. Теории tabula rasa и влияния среды, идеи бесконечной метаморфозы жизни и одинаковости (равенства) людей проникали в умы поколений. Под влиянием иностранной моды в космополитическом Петербурге развертывалась деятельность И.Бсцкого по «облагораживанию» дворянского сословия. Из образовательных предметов в гимназиях отдавалось предпочтение математике, на гуманитарные науки обращали мало внимания. Скептически настроенные по отношению к «северной модели» родители отдавали детей в пансионы иезуитов. В столице развертывается и просветительская деятельность первых филиалов масонских лож - розенкрейцеров и мартинистов.
Духовным вождем русских масонов был К. Сен-Мартен. Его учение выразило эзотерическую сторону тех политических доктрин, которые понимали социальную организацию как внутреннюю сосредоточенность в вертикальной иерархической системе. Синтез древней и средневековой мудрости осуществлялся на основе природного или знакового космополитизма. Эта психология отталкивалась «не от широты и изобилия идей, оставленных прежней мудростью, а от чего-то очень скудного.
простого и обыденного, лишенного пока что интеллектуальной насыщенности, и тем более пестрого эмпирического многообразия»8. Мартинизм скоро стал привычным и модным в столичной среде, хотя некоторые из прошедших посвящение говорили об иску сственности и чувстве опустошенности в этой идеологии. Софистические и схоластические игры, смелые рассуждения о Боге и дьяволе, свете и тьме, духе и материи были опасны в назойливом воспитании. Кроме того, к этому движению были причастны авантюристы, интриганы, крамольники и прожектеры всех мастей, стремящиеся к переделу «зон влияния» в России. Они и распространяли эту привнесенную барочно-вычурную курту азную культуру.
Москва жила довольно спокойной и размеренной жизнью, но эти веяния затрону ли и ее. Со второй половины царствования Екатерины II даже в духовном образовании уменьшается степень влияния традиционной «малороссийской» учености в угоду мировоззрения западных просветителей. Деизм в масонских доктринах сомкнулся с пантеизмом, а наука - с магией. По некоторым данным, в екатерининскую эпоху' не менее трети всех чиновников состояли в ложах. Светское образование было поставлено таким образом, чтобы воспитать маловеров и невежд. В семинариях лишь на последнем курсе преподавалось богословие, но уже после окончания философского класса первого года можно было поступать в университет. Университетская интеллигентская среда того времени переполнена мифами и утопиями, хотя - контрастиру я с этим - просвещенный люд жил в атмосфере утилитаризма, расчетливого компромисса, и соперничества. Заблудившись в западных теориях, масонская идеология обретала причудливые культурные формы, варьировавшиеся от грубого гедонизма до тонкого мистицизма9. И те, и другие подвергались серьезной государственной регламентации. и требовалось достаточно гибкое мировоззрение для развития собственного творчества.
К концу 70-х гг. масонское движение охватывает почти весь культу рный слой Москвы, используя университет как удобную «площадку» для реализации своих программных идей. Сложная методика самонаблюдения входит в моду, обсуждается на страницах журналов, переносится в семейный быт. Важными здесь представляются два мотива. Один можно обозначить как нату рфилософску ю идею миро-
вой гармонии или всеединства: «Всегда у нас перед очами // Отверста книга естества. // В ней пламенными словесами // Сияет мудрость Божества». Второй — это искренний интерес к человеку как «экстракту всех существ»10. Интеллектуальное общение на уровне «космических символов» порой сочеталось с болезненно острыми, катастрофическими ощущениями.
Интересно, что во второй половине XVIII века некий мистический подъем наблюдается и в народных массах. Активизируется русское и иностранное сектантство, создаются целые общины и поселения. Большинство из них привнесли в фольклор апокалипсическую мечтательность и склонность к «духовному» толкованию Слова Божья. Они вели официально разрешенну ю Указом Синода от 1764 г. миссионерску ю и проповедническу ю деятельность. Этим же занимались и столичные «вольные каменщики», стараясь не нарушать внешних приличий. Они пытались вовлечь историческу ю православну ю культуру в меж-конфессиональный экуменический процесс и навести в России «европейский порядок».
Общепризнано, что среди разношерстных масонов екатерининской эпохи самостоятельных писателей или мыслителей было очень мало. И. Тру бецкой, Ф. Ключарев, 3. Карнеев, А. Кутузов прежде всего, подражатели, переводчики, эпигоны, хотя и достаточно влиятельные в культуре того времени. Свой взгляд на конструкцию «идеального общества» предлагал М. Щербатов, старательно штудировавший Бэкона и Вольтера и вдохновлявшийся ими, Морелли и Мерсьс. Заметим, что «Утопия» Т. Мора на русском языке появилась лишь в 1789 г., но мистический «замес» этого сочинения присутствует в нату рфилософских произведениях Каугпанеллы, общественной эстетике Лессинга и иных сочинениях, доступных для читателя XVIII века. Города будущего в сочинениях подобного рода чисты и прозрачны, эфемерны и «космичны».
С другой стороны, среди почитателей Руссо и Фенелона были уместны смиренные проповеди тихой, добродетельной жизни на природе, не прикасающейся к суете мира, филантропической деятельности и «алхимического» сауюусовершснствования. «Умереть на кресте сауюотвержения и истлеть в огне очищения» - так определял задачу истинного франкмасона И. В. Лопу хин. Масонский гуманизм был нацелен на исследование оди-
нокой и рефлектирующей «чувствительной ду ши», призванной к внутренней активности, к «серафическим грезам». В известном смысле мистическое масонство было противодействием скепсису, «измышлениям слепотству-ющегого разума Волтеровой шайки»11.
М. Херасков был одним из тех, кто внимательно наблюдал, а порой и у частвовал в эксперименте, в ходе которого «утсонская педагогика» сталкивалась с жизнью, поскольку курировал развитие как университета, так и учрежденного позже при нем Благородного пансиона, куда также передалась особая «набожно-поэтическая» атмосфера. Исследователи полагают, что вся историческая значительность русского масонства, собственно, и состояла в «совестливой мысли» и психологической аскезе, в чем-то напоминая пуританский ду х Европы более раннего времени. Живым примером такого опыта служат мемуары А. Е. Лабзиной, воспитанницы в доме Хераскова, процесс «духовного преображения» которой детально изучил Ю. М. Лотман.
Ее «естественное воспитание» состояло в «лепке характера». Она была изолирована от развлечений, наставники контролировали ее интеллектуальное развитие, не давая читать «опасные» романы. Однако и добронравие, и свободолюбие внедрялись в душу и ум девочки-женщины насильно, с напором и давлением. Тема борьбы «просвещения» с «предрассудком», «традиции» с «развратом», несмотря на цензу ру, входит в литературу и публицистику этого периода (Н. Карамзин, А. Радищев, Н. Эмин). Сквозь призму пересказов Лабзиной перед науш выступает поразительный контраст дву'х типов перенесения философских теорий XVIII века в бытовое поведение, в результате которого из-за «моральной непереводимости» диалог оказывается невозможным. Жена на «просветительские» опыты мужа отвечала обличительной речью: «Я за тобой девятый год и не видала, когда б ты хоть перекрестился; в церькву не ходишь, не исповедывасшься и не приобщаешься. Нет мне, несчастной, никакой надежды к возвращению моего потерянного спокойствия»12. Это даже похоже на жанр своеобразного «жития», но при этом текст буквально пронизан стилизованными монологами, напоминающими драматическое действие.
«За кулисами» мемуаров остаются обсуждение Херасковым и его женой различных
сочинений и многочисленные общественные фу нкции Хераскова, бывшего одной из центральных фигур в жизни Москвы того времени. Мы знаем, что Херасков «по статусу» должен был понимать и объяснять противоречивые тенденции, терзавшие душу его подопечной. В этом смысле он идейно близок таким университетским моралистам, как И. Г. Шварц, который, по свидетельству Ф. Лабзина, на лекциях занимался разбором «соблазнительных и безбожных книг» (Гельвеция, Спинозы, Руссо) и рассеивал «сии восстающие мраки». Среди масонов мы обнаруживаем богослова и эрудита С. И. Гамалею, знатока и переводчика Я. Беме, которого называли «совестью московского масонства».
Наконец, в данной статье можно кратко затронуть и подробности развития журнально-издательской деятельности при Московском университете. Она чаще всего связывается с именем арендатора Хераскова Н. И. Новикова, жизнь и деятельность которого не раз была предметом исторических изысканий13. Крупнейший издатель XVIII века, Новиков был также мастером бытописате.ль-ского и критического слова, моралистом и энциклопедистом, предпринимателем и книготорговцем, педагогом и меценатом. Проба Новикова в дидактических системах любомудрия И. П. Елагина и И. Г. Рейхеля состоялась еще в Петербурге, в связи с чем его долгое время настойчиво причисляли к масонам.
Московский период деятельности Новикова начинается с аренды (по приглашению Хераскова) университетской типографии в 1779 г. В просветительском кружке оказались тогда князья Трубецкой и Черкасский, Тургенев, Страхов и другие. Это был уникальный по количеству проду кции, тиражу и масштабу распространения издательский прецедент в России. Самое заметное издание этого времени - журнал Новикова «Утренний Свет», который буквально был напичкан различными религиозно-философскими идеями. Именно там был помещен перевод ряда сочинений Монтескье, Паскаля, Юнга, многочисленных немецких моралистов и мистиков. В 1781 г. Новиков издавал продолжение журнала под названием «Московского ежемесячного издания». В изданиях присутствовали элементы радикализма, нигилизма, и при этом «утопическая у становка мысли, которая всегда является суррогатом религиозных чаяний Царства Божья»14. В 1782 г. московские масо-
ны открыли и свою «переводческу ю семинарию», в у ниверситете много лет преподавал П. Алексеев, архангельский протоиерей, но при этом академик с весьма «передовыми» взглядами.
История типографской компании Новикова (1784-1791 гг.) часто излагается как некий «детектив» XVIII века. «Дружеское Ученое Общество», которое затем слилось с компанией, имело капитал почти в 600 тысяч рублей и запас книг на 320 тысяч рублей. Ежегодный доход достигал в некоторые годы 80 тысяч, и даже после закрытия типографии оставалось еще книг почти на 700 тысяч, если не считать 17 тысяч книг, сожженных как зловредные, и 7 тысяч книг, безвозмездно переданных в университет и иные образовательные учреждения. Это же сообщество у чредило в Москве перву ю библиотеку для чтения и, по сути, создало в России прецедент, сегодня называемый «общественным мнением». Власти постепенно ограничивали и, в конце концов, ликвидировали типографию Новикова. Освидетельствование содержания книг Московским архиепископом Платоном в 1785 г. было некоей пародией на «испытание в вере». В принципе, он нашел Новикова образцовым христианином, но «мерило у митрополита не было очень твердым»15. Арест Новикова показал, что московские «мартынисты» попали в немилость или стали кому-то мешать размахом своих дел и смутными «респу бликански-ми настроениями». Допрошенный Шешков-ским в Шлиссельбу рге Новиков был обвинен в «гнусном расколе». Специальным указом обвинения отнесены не к одному Новикову, а ко всем его соу частникам из масонского кружка, но пострадал он один, поскольку был все-таки больше публичным, чем «секретным» деятелем. Остальные конспираторы отделались легким испугом, хотя, безусловно, пострадала репутация как университета, так и самого Хераскова.
Конечно, Екатерина вряд ли была довольна распространением масонской идеологии в московской среде и вела тайную войну' против вовлечения ее государственных деятелей в экстатическу-ю атмосферу «святого ордена». Если судить по тайной переписке из архивов (О. А. Поздеева, Н. Н. Трубецкого), масоны стремились вовлечь в сферу своего влияния, например. А.П.Ермолова или Г.Р. Державина, чья ода «Бог» стала любимейшим произведением в этой мистической космополитической
среде. Именно Новикова просит Державин помочь организовать типографию в Тамбове, а будущего императора Александра I увещевает почти в масонском стиле: «Будь страстей твоих владыка, // Будь на троне человек»16.
Мы в данной статье не будем ставить вопрос о том, когда и при каких обстоятельствах за московскими франкмасонами увидели тайный «шпионский след». Действительно, политическая элита использовала масонские ритуалы для своих нужд в XVIII веке, но лишь через «увеличительное стекло» можно увидеть в масонских движениях прообраз политических партий позднейшего времени. Кулуарность, корпоративность, театральность этого «нового культа», перерождалась в космополитические тенденции и скорее напоминала «культурное влияние», чем являлась разновидностью «беззакония». Просветительские идеи Кохменского, Гартлиба и других мыслителей были такой же «мягкой» формой западной идеологии.
Конечно, Екатерина понимала, что «масонский вопрос» связан с международной тайной дипломатией. Колеблясь между немецким, шведским и английским «духовными центрами», московские ложи вызывали известное возмущение императрицы. Оно коснулось и образованной в 1776 г. княжеской ложи «Озирис», в списке которой, согласно французскому подлиннику документа, был указан также и Херасков (правда, в отличие от остальных, без указания степени посвящения в «мастера»), «Озирис» стал ядром так называемой Великой Национальной Ложи, в 1782 г. делегировавшей на масонский конвент в Виль-гельмсбаде И Г. Шварца и П.А. Татищева. В эпоху фаворитизма предательство и шарлатанство было весьма распространено, и московские мартинисты, по мнению императрицы. не были исключением. Екатерина всеми силами стремилась предотвратить столичные заговоры (с прямым или косвенным участием НИ. Панина, Е. Р. Дашковой, Н. В. Репнина Д. И. Фонвизина). Когда это случалось, опальные заговорщики часто перебирались в Москву и находили место своим идеям в университетских стенах. Либеральные игры закончились, когда в 1782 г. вышел Указ о запрещении тайных обществ. Екатерина изгоняет из своего окружения масонских функционеров, проводит ряд надзорных и цензурных акций. В пику' этому в Москве основывается гаупт-директория, особое элитное объедине-
ние «вольных каменщиков». Международной дипломатической перепиской в ней заведу ют И. В. Лопухин и В. Н. Зиновьев.
Д.ля гонений «государственных преступников» в период активизации русско-турецких военных действий императрица усматривает следующие основания: они «делали тайные сборища, имели в оных храмы, престолы, креста, евангелия, которыми обязывались и обманщики и обманутые вечною верностью и повиновением ордену златорозового креста; <...> дерзнули подчинить себя герцогу Брауншвейгскому', отдав себя в его покровительство и зависимость: имели тайну ю переписку с принцем Гсссен-Кассельским и с министром Вельнером изобретенными ими шифрами; улавливали в свою секту известную по их бу магам особу» (здесь имеется в виду наследник престола Павел Петрович). Пятым пунктом стоит интересная ремарка, гак нельзя лучше характеризующая «законы» духовной жизни исследуемой эпохи: «Издавали печатные у себя не позволенные, развращенные и противные закону православные книги (выделено мной - Л. А.), и после двух сделанных запрещений осмелились еще продавать новые»17. Это как раз часть того эпизода юридического преследования Новикова, о котором историки журналистики улломинают чаще всего.
Впрочем, не ну жно забывать, что, кроме университетской типографической компании под покровительством Хераскова, у масонов, по всей видимости, были и другие тайные типографии, вследствие чего сегодня библиографическая работа по московской печатной литерату ре такого рода крайне усложнена и представляет собой большое и практически не исследованное пространство. Известно, что в XVIII в. они систематически переводили Всйгс.ля. Вольфа. Гихтсля. Пордеча, Ску поли, Арндта, Ангела Силезия, Бсниана. Молиноса, герметические сочинения Всллинга. Кирхве-гера. Пена, Хризомандера, Фладда, не считая различных собственных интерпретаций и оригинальных сочинений. В ложах читали много, в строгой последовательности и под наблюдением мастеров. Издания московских масонов очень хорошо расходились, иногда практически полностью заполняя стеллажи провинциальных помещичьих библиотек.
По ряду причин ку ратор всего этого «духовного богатства», вращающегося при университете, Херасков, не был репресси-
рован. Скорее всего, императрица видела в нем больше патриота-государственника. чем поэта-мистификатора, а может быть, так оно и было на самом деле. По крайней мере, нельзя отрицать, что с подачи Хераскова, Татищева, Болтина прививался интерес и к русской истории. Связь же Дружеского общества при Московском университете (как тогда еще обозначали масонску ю ложу ) с аналогичными кру жками в Дессау и других городах Европы носили все-таки больше культурный, чем политический характер, хотя национальное самосознание этих деятелей культуры искало для себя обоснования вне прежней церковной идеологии и «грешило» утопизмом. Императрица как будто не приняла во внимание и тот факт, что в одной только типографии Новикова исторические сочинения описательного или справочно-энциклопедического характера выходили десятками («Опыт исторического словаря», «Древняя Российская Вивлио-фика», «Древняя Российская Идрография», «Повествователь древностей Российских», «Скифская история из разных иностранных историков» и др.). Ныне эти издания - библиофильские раритеты, единично уцелевшие после ареста новиковской типографии.
Что же касается широты периодического журнального дела при Московском университете в это время, то оно действительно имело впечатляющий характер. Библиография московских журналов в годы директорства Хераскова также насчитывает десятки, если не сотни наименований. Правда, выходили они недолго и при этом копировали, чередовали и подменяли содержание друг друга, представляя как бы один большой жу рнал, выходящий под разными названиями. Среди периодики, отражающей специфические «просветительские» интересы того времени, можно назвать «Экономический магазин» (1780-1789), «Вечернюю Зарю» (1782), «Магазин свободно-каменыцической» (1784), «Размышления о делах Божиих в царстве натуры и провидения на каждый день года» (1787-1788), «Полезное упражнение юношества» (1789), «Исторический, статистический и географический журнал, или Современная история света» (1790-1830)18. Несмотря на частую анонимность, известно, что привлекались к составлению изданий М. Н Му равьев. И. П. Ту ргенев, А. Г. Болотов, И. Г. Шварц, а также студенты, у влеченные просвещением и «вовлеченные» в деятельность масонской организации.
И жу рналистика, и педагогика XVIII века ориентировались на западные образцы, и в этом особенность российского Просвещения. В этих условиях бурная творческая деятельность Хераскова при Московском университете, по сути, создала в России собственную журнатьно-издательску ю традицию. Можно сказать, что масонская идеология в этой традиции имела существенный резонанс. Люди херасковского кру га впитывали и тщательно изучали идеи «вольного строительства», активно русифицировали их. В этой атмосфере воспитывался и Н. М. Карамзин, реформатор структурно-содержательной основы русского журната на рубеже XVIII XIX веков. Опыт «московских розенкрейцеров» был учтен и в атександровскую эпоху'. Даже В. Г. Белинский испытыват определенный пиетет к идеям Просвещения, когда в период «примирения с действительностью» писал: «Для меня теперь человеческая личность выше истории, выше общества, выше человечества»’9. Несмотря на активное неприятие имиджа франкмасонов в консервативном сознании (вспомним классическое грибосдовскос «Он фармазон, он пьет одно // Стаканом красное вино»), некоторые традиции XVIII века, как полагают, оказались живыми для идеологии либералов и народников даже во второй половине XIX века. Собственно, отголоски темы, связанной с приоритетами «западного образа жизни», мы можем заметить и в современных средствах массовой информации: видимо, «плоды просвещения», созревают на многолетнем дереве.
Примечания
1 Bartlett, R. The recrutment of Foreign Canal Engineers for Russia under Catherine II // Study Group on Eighteenth-Century Russia. News letter, 1976. T. 4. P.43-48; Строев, А. Авантюристы Просвещения. М.. 1998. С. 284.
2 Херасков, М. М. Россияда; Михайло Хера-сковь. Росаяда, Эпическая Поэма / под ред. А. И. Любжина. Im Werden Verlag, 2007. (Далее цитируется по этому тексту с указанием главы и строки).
3 См.: Строев, П. М. О «Россияде», поэме г. Хераскова (Письмо к девице Д.) // Литературная критика 1800 1820 годов / сост. Л. Г. Фризман. М., 1980.
4 Херасков. М. М. Указ. соч. 1. 220; 3. 555-565; 6. 275; 7. 67; 12.910.
5 Там же. 9. 228-266.
6 Там же. 6. 480; 7. 1-20.
7 Там же. 8. 760-800.
8 Финдель, И. Г. История ФранкМасонства. М., 1872. Т. 1. С. 239.
9 Зеньковский, В.В. История русской философии. Л., 1991. Т. 1, ч. 1. С. 11.
10 Гаугвиц, Г. Пастырское Послание. Перевод А. Петрова // Барсков Я. Л. Переписка московских масонов XVIII в. Ч. 2. Пг., 1915,
11 Лопухин, И. В. Масонские труды. М., 1997. С. 68.
12 Лабзина, А. Е. Мемуары. Цит. по: Лот-ман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПб., 1997. С. 307, 311-313.
13 См.: Лонгинов, Н. Новиков и московские мартинисты. М., 1867; Модзалев-ский, Б. Л. К биографии Новикова. Письма его к Лабзину, Чеботареву и др. 17971815 // Русский Библиофил, 1913. Т. 3-4.; Западов, А В.. История русской журна-
листики XVIII века. М., 1969; Смирнов-Сокольский, Н. П. Рассказы о книгах. М., 1977; и др.
14 Платонов, О. А. Терновый венец России. Тайная история масонства. М., 1996. С. 301.
1:1 Флоровский, Г. Пути русского богословия / под ред. А. Милеанта. Ч. 1. М., 2003. С.277.
16 См.: Иванов М. В. Державин и Новиков // ХУ1П век. Сб. 11. Л., 1976; Мако-гоненко, Г. П. Анакреонтика Державина // Макогоненко Г. П. Избранные работы. Л., 1987.
17 Цит. по: Платонов О. А. Указ. соч.
С. 370.
18 См.: Масанов Ю. И. Указатели содержания русских журналов и продолжающихся изданий. 1755-1970. М., 1975.
19 Белинский, В. Г. Полн. собр. соч. Т. 11. М.; Л., 1956. С. 282.
