CC BY
160
Р.А.Бурханов Е.А. Давыденко
Нижневартовск, Россия
R.A.Burhanov
E.A.Davydenko
Nizhnevartovsk, Russia
ФИЛОСОФИЯ ЯЗЫКА ФРИЦА МАУТНЕРА
Аннотация. Статья посвящена рассмотрению философии языка выдающегося австрийского мыслителя Фрица Маутнера.
Ключевые слова: австрийская философия; философия языка; критика языка; логократия; языковая картина мира; языковые игры.
FRITZ MAUTHNER’S PHILOSOPHY OF LANGUAGE
Abstract. The article is devoted to the philosophy of language of a distinguished Austrian thinker Fritz Mauthner.
Key words: Austrian philosophy; philosophy of language; criticism of the language; logocracy; linguistic world image; language games.
Сведения об авторах: Бурханов Рафаэль Айратович1, доктор философских наук, профессор кафедры культурологии, философии и социальных наук; Давыденко Екатерина Александровна2, кандидат философских наук, доцент кафедры документоведения и всеобщей истории.
Место работы: Нижневартовский государственный гуманитарный университет.
About the authors: Rafael Airatovich Burhanov , Doctor of Philosophy, Professor of the Department for Cultural Studies, Philosophy and Social Sciences; Ekaterina Alexandrovna Davydenko2, Candidate of Philosophy, Associate Professor of the Department of Document Science and General History.
Place of employment: Nizhnevartovsk State University of Humanities.
Контактная информация: 628605, г. Нижневартовск, ул. Ленина, д. 56; тел. (3466)244513.
1
E-mail: 1 RA.NVarta@gmail.com, 2 docnggu@mail.ru
Среди многочисленных работ по философии языка особое место занимают труды австрийского мыслителя Фрица Маутнера. Именно он обозначил кризис языка и обосновал необходимость проверки понятий философии и науки на истинность или ложность [1. С. 17—24]. В отечественной литературе имя Маутнера обычно упоминается в контексте философии языка Людвига Витгенштейна, несмотря на то, что этот ученый гораздо раньше него обосновал необходимость критики языка.
Маутнер родился 22 ноября 1849 г. в Горице, небольшом городке в Чехии. После окончания гимназии он поступил на юридический факультет университета в Праге, но не окончил его. С 1876 по 1888 гг. Маутнер жил в Германии, где сначала работал театральным критиком в газете «Berliner Tageblatt», а затем сотрудничал с газетой «Schorer’s Familienblatt». В 1889— 1991 гг. он участвовал в издании журналов «Германия» и «Литературный журнал». С 1895 по 1905 гг. с небольшими перерывами Маутнер продолжил свою деятельность в качестве театрального критика. В 1905 г. философ переехал во Фрейбург, город в Германии на баденской земле, где стал членом Кантовского общества. Будучи автором многочисленных эссе, романов, поэтических сборников, критических статей и философских произведений, он зарабатывал на жизнь в основном литературным трудом. С 1909 г. Маутнер жил в Меерсбурге, на Боденском озере, где в 1912 г. издавал «Библиотеку философа». В 1921 г. он вел семинары по философии в Меерсбургском отделении Кантовского общества. Умер австрийский мыслитель 29 июня 1923 г. в Меерсбурге [3. С. 76].
Еще в молодые годы Маутнеру стала очевидна искусственность языка. Фриц начинает задумываться о неслыханной власти языка над человеком и делает первую попытку создания языковой критики [2. С. 7—12]. По его мнению, человек «...должен освободиться от слова и словесных предрассудков, и тем самым освободить свой мир от тирании языка» [5. S. 5]. Юноша понимал, что в написанных им стихах он не может в полной мере выразить все чувства, волновавшие его. «Но для искусства слова у меня отсутствовало живое слово родного диалекта» [7. S. 35], — писал он впоследствии.
Хотя Маутнер хорошо знал работы Платона, Аристотеля, ГВ. Лейбница, Дж. Локка, Ф.Ницше, А.Шопенгауэра, Э.Маха и других европейских мыслителей, исходным пунктом для его философии языка послужили идеи И.Канта. Австрийский ученый использует схему кантовской критики чистого разума, но подвергает сомнению разделение сущего на мир «вещей в себе»
и мир «вещей для нас». Самый верный принцип познания мира, говорил он, — это сенсуализм, который всегда ориентируется на деятельность органов чувств, результаты которых выражаются в языке. Поэтому в языке нет ничего, чего раньше не было бы в опыте [4. С. 68—72].
Маутнер понимал жизнь в соответствии с идеями Ф.Ницше, как иррациональный поток живого, который не может быть постигнут разумом. Язык, рожденный в этом потоке жизни, сродни инстинкту. В трудах Э.Маха Маутнера привлекал принцип экономии мышления. Критика языка, считал он, способна очистить поле для философствования от всяких ложных, мертвых конструкций. Такая критика должна создавать основу для позитивной теории языка и языковой картины мира. Поэтому людям следует быть сдержанными в своем познавательном энтузиазме высказываться о действительности. А о том, что только переживается, но не познается, человек должен недосказывать. Умолчание сохраняет чистоту и ясность ощущения, что является гарантией постижения реального. Условность, непознаваемость действительности прежде всего проявляется в языке.
В 1902 г. Маутнер заканчивает работу над главным произведением «раннего периода» своего творчества «Взносы в критику языка», основная цель которого — доказать, что язык не всегда может быть пригодным средством для познания мира. Философ размышляет о сущности языка, его роли в общественной и духовной жизни человека и призывает своих читателей освободиться от власти словесных суеверий.
По его мнению, язык возник естественным образом из взаимодействия человеческих смысловых восприятий и памяти. Смысловые восприятия заставляют человека думать, память служит нам ситом, она просеивает наши восприятия, упорядочивает и сохраняет их [5. 8. 3]. Основной постулат философии языка Маутнера гласит: речь или мышление есть деятельность. Это означает, что бытие языка состоит исключительно в его использовании — не находя употребления, язык умирает. Язык есть совокупность отдельных речевых актов, он существует только на протяжении речи, разговора, т.е. только в настоящем, которое приобретает тем самым характер длительности [3. С. 77].
Язык — это сила, власть. Но если это так, размышляет Маутнер, действителен ли сам язык? Человек не всегда правильно разграничивает понятия «слово» и «язык». Знаки, нарисованные на листе бумаги, безмолвны. Чтобы оживить их, необходимо произнести ряд звуков, четко сгруппированных в отдельные слова. Язык — это звуковой знак, представляющий собой материю для любого процесса языкового образования; он подобен мосту, соединяющему субъективное и объективное. С одной стороны, звук произносится и нами самими формируется, с другой — он представляет собой часть окружающей и данной нам в чувствах действительности.
Отсюда следует, считает Маутнер, что такие понятия, как «язык вообще», или даже «кон -кретный язык», — всего лишь вводящие в заблуждение абстракции. Эти абстракции вызывают представление о том, что язык есть нечто материальное, существующее само по себе, тогда как на самом деле он обретает свою действительность в народе, между людьми, в момент говорения. Произносимые нами звуки складываются в слова. Именно слово (а вовсе не язык), полагает философ, имеет настоящую силу. Каждое слово — это знак воспоминания разных представлений. Основная функция слова (а вовсе не языка) заключается в упорядочении обозримого мира. Отражать мир действительности слово должно реально, поскольку оно является инструментом для понимания внешнего мира [8. 8. 3].
Всеобъемлющая критика языка, делает вывод Маутнер, должна быть наукой наук, поскольку все знание человечества накоплено в языке и посредством языка. «...Действительность существует в способе соответствия между внешним миром и нашим внутренним миром, — писал он. — Внутренний мир мы представляем через определенную языковую постановку» [8. 8. 52]. Придет время, когда можно будет назвать критику языка критикой самого процесса познания. В целом критика языка должна очистить поле философствования от всех ненужных словесных конструкций. Этот проект нацелен на исследование языка в качестве инструмента познания и в вопросе о познаваемости мира отражает позицию радикального скептицизма. Языковая критика призвана проверять отношения слова с актуальным знанием, чтобы обнаружить устаревшие представления.
Своими словами люди часто противоречат друг другу, отмечает австрийский мыслитель. Ни один человек не знает другого человека. Зачастую не знают друг друга даже братья и сестры,
родители и дети. Основным средством такого непонимания является язык. Ведь мы не можем узнать друг от друга даже простейших понятий. Если человек говорит «зеленое», то, возможно, его собеседник предполагает зелено-голубой или желто-зеленый цвет. Но и слуховое обоняние при одном и том же слове производит в своей основе различные ощущения. Если человек говорит другому человеку «дерево», то он может представлять липу, а собеседник, возможно, представляет ель или дуб. Чем одухотвореннее слово, тем сильнее оно вызывает в различных людях различные представления, которые побуждают людей спорить друг с другом. Поэтому слово должно быть подкреплено представлениями.
Современная образовательная система, утверждает Маутнер, всячески старается спасти устаревшие понятия языка. Государство запирает детей как узников в школу, принуждая их вливать в свою память непонятные им слова. Именно это ужасное зрелище насилия называется в конечном итоге развитием культуры. Язык служит основой объединения людей в государство для решения ими общих задач. Но поскольку люди не могут понять, о чем они говорят, они не могут понять и высшие цели государства. Поэтому все их слова о морали, политике, культурной и правовой жизни являются не более чем пустыми звуками.
Понимание критики языка как фундамента теории познания связано с отождествлением Маутнером мышления и языка. Для него мышление и язык являются самопроизводными явлениями. Слово и разговор — одно и то же, поскольку познание действительности является общим для всех людей. Там, где человек пытается проникнуть в сущность познания, там всегда раскрывается истинное значение языка как социального явления и как социальной иллюзии. Лишь изучая язык, подчеркивает философ, можно до известной степени понять сущность мышления. Если бы мы обладали историей языка, то в ней мы также имели бы историю человеческого мышления, или, скорее, историю различных способов мышления народов. Идеалом такой истории способов мышления в принципе была бы история человеческой души. Однако такой проект — всего лишь желаемое, но невыполнимое стремление к полной и адекватной действительности истине, поэтому свои усилия Маутнер сосредотачивает на синхронном анализе языка. В поле его внимания попадают такие вопросы, как соотношение между мышлением и языком, психология языка, законы его возникновения и функционирования, грамматика и логика, отношение языка и мышления к действительности и т.п. [3. С. 76—77, 81—82].
Мышление и речь соединяются в понятии памяти, считает ученый. Память каким-то образом должна себя манифестировать, иначе невозможно было бы судить о ее существовании, а языковые знаки, прежде всего артикулированные звуки, есть ее проявление. Мышление есть внутреннее сравнение знаков памяти, т.е. слов и понятий. Таким образом, язык как демонстрация памяти представляет собой мышление, соединенное со звуковым знаком.
Характеризуя мышление, Маутнер рассуждает о двух его формах: рассудке и разуме. Рассудок он связывает, с одной стороны, с инстинктивной деятельностью организма (такой, например, как дыхание) и определяет его как сумму всех рефлексивных движений, которые наблюдаются уже у низших животных. Деятельность рассудка направлена на приспособление организма к окружающей среде и на ориентацию в конкретной ситуации. Она непосредственно связана с деятельностью органов чувств и изначально служит для интерпретации предоставляемого материала. С другой стороны, рассудочное познание — непосредственное, осуществляющееся в данный момент времени познание внешнего мира. Отличительная особенность мыслительной деятельности рассудка состоит в том, что она может протекать без языка и нуждается в нем только для выражения результатов.
В отличие от рассудка разум оперирует суждениями или умозаключениями посредством понятий. Сущность разумного познания сводится к тому, что оно есть субъективная функция ориентации посредством понятий. Существенным признаком разумного познания выступает его обусловленность языком: оно всегда протекает на основе запечатленных в нем воспоминаний. При этом как унаследованный, так и приобретенный опыт отдельных индивидуумов, народов и всего человечества превращается в настоящее a priori, определяющее характер познания. В этом месте Маутнер полемизирует с И.Кантом, согласно которому в «чистом» разуме содержатся универсальные априорные формы, посредством чего человек познает мир. Тем более что разум у самого Маутнера не является ни «чистым», ни «универсальным», но через язык всегда связан с чувственным опытом, конкретным и особенным.
Большое значение философ придает абстракциям, посредством которых в разуме возникают определенные представления. В человеческой памяти имеются перетекающие друг в друга представления, некий запас образов, стоящих за понятиями. Из них наша фантазия вытягивает те, которые ей нужны. Лишь немногие люди могут использовать понятия из запаса представлений, оживлять и сохранять их. Также без представлений, абсолютно необдуманно, как неизменные математические знаки, употребляет свои слова и наука. Но если человек использует какое-либо понятие, он чувствует, как изобилие единичных представлений начинает тесниться перед «...игольчатым ушком нашего сознания, готовое прорваться и оживить это понятие» [8. 8. 91].
По этой же причине, рассуждает Маутнер, два человеческих существа не способны сказать друг другу ничего существенного посредством языка. Австрийский мыслитель сомневается в том, что язык может служить адекватным средством человеческого общения и опровергает положение о том, что только с помощью и посредством языка осуществляется познание мира. Язык живет совершенно особой жизнью, не зависимой ни от чего, а его правила и законы возникают в результате соглашения людей или просто случая, как правила игры. Философ полагает, что ставить вопрос о соответствии слов действительности бессмысленно.
В работах Маутнера, посвященных критике языка, четко прослеживается логический номинализм. Поскольку все философские проблемы являются проблемами языка, настоящего различия между понятием и словом, по сути дела, нет, а разговор и мышление в своей основе тождественны. Философия — это теория познания, теория познания — это языковая критика, а языковая критика — это работа над освобождающейся мыслью. Следовательно, философский язык является всего лишь усовершенствованием обычного языка.
Маутнер до конца жизни оставался скептиком. Традиционные номиналисты иногда пытались интерпретировать и рассматривать имя как коррелят опыта и вместе с тем как единственную и надежную основу познания. Австрийский мыслитель пошел дальше и стал утверждать, что имена являются метафорами для чувственных восприятий. Такие понятия как «материя», «атом», «энергия», «субстанция», «культура» имеют метафизическую суть и являются дезориентирующими понятиями. Понятия «Бог», «раса», «культура», «родной язык» заключают в себе метафизическую основу и обладают догматическим характером. Философы и ученые спорят о словах, однако такой спор можно решить только путем радикальной критики философской терминологии.
Маутнер выдвинул целый ряд доводов в защиту своего скептицизма.
Во-первых, язык непосредственно связан с чувственностью. Сенсуалистическое понимание языка, обоснованное еще Дж. Локком и другими мыслителями Нового времени, в концентрированном виде можно выразить формулой: «В языке не может быть ничего такого, чего не было бы в материале, доставляемом органами чувств». Именно такого взгляда придерживался и сам Маутнер.
Язык в этом случае понимается как своеобразная ответная реакция человека на внешние воздействия, как средство, служащее для приспособления к окружающей среде и ориентации в ней. Он оказывается своего рода мостом, соединяющим чувственный опыт человека и внешнюю действительность. При отображении действительности языком происходит ее искажение, обусловленное специфическим строением человеческого организма, восприятие которого существенно отличается от восприятия другими живыми организмами. Поэтому человек всегда воспринимает только доступный ему ограниченный срез действительности [3. С. 83—84].
Философ считал, что все люди обладают одинаковыми восприятиями, которые сами по себе порождают сомнения, поскольку многообразие явлений действительности может дойти до них лишь через узкие ворота их органов чувств. «Положение, что “сахар сладок”, — пишет он, — это часть нашего познания мира... Человек, ни разу не пробовавший сахар, через языковую игру слова не может понять ощущение сладости. Поэтому в данном случае познание через слово невозможно, оно возможно именно через ощущение, через соприкосновения сахара с небом, языком» [8. 8. 86].
Во-вторых, сомнение в возможностях языка адекватно описывать мир продиктовано его принципиальной метафоричностью. Метафору можно обнаружить уже на стадии элементарного процесса апперцепции. Ее функция состоит в переводе неязыкового в языковое, в трансформации
чувственных ощущений в артикулированные звуки, обладающие значением. Отсюда следует, замечает Маутнер, что мы можем построить наш человеческий мир явлений только метафорически.
В-третьих, скепсис относительно познаваемости мира оправдывает то обстоятельство, что человек в своем языке организовывает мир в соответствии со своим интересом. Это приводит к тому, подчеркивает ученый, что в сферу его внимания попадают различные области действительности, либо к тому, что он рассматривает их под разными углами зрения.
В-четвертых, язык есть память, каждое его слово в сущности представляет собой знак воспоминаний. Язык, утверждает австрийский мыслитель, — это память всего человечества. Язык есть сумма уже известного и уже виденного, что исключает возможность прямого доступа к действительности.
В-пятых, связанное с языком познание как социальный феномен всегда вписано в систему конкретных жизненных отношений людей и обладает историческим характером. Основывающееся на памяти знание опирается на веру и силу традиции, полагает Маутнер. Поскольку существуют различные привычки мышления, то существуют и различные привычки говорить.
В-шестых, языковые знаки служат не для обозначения конкретных вещей, а для обозначения свойств, состояний, процессов и отношений вещей друг к другу. Как видим, Маутнер придерживается номиналистической точки зрения, согласно которой язык отображает не действительную структуру мира, а систему представлений о нем [3. С. 84—85].
Ученый призывает общество стремиться к чистоте языка, требовать от языка не стройности или логичности, не ясности понятий и категорий, а сдержанности и образности для сохранения представлений. Поскольку представления являются главным результатом жизни и глав -ным выразителем ее ценностей, то сама жизнь не может рассматриваться как целенаправленный процесс по осуществлению какой-либо абстрактной идеи, как целостная история развития. Поэтому жизнь кажется Маутнеру набором рядоположенных событий, впечатлений, о которых человеку хотелось бы рассказать историю. Те слова языка, которые заключают в себе абстракции, вовсе не содержат знания. Именно поэтому язык не может служить адекватным средством познания мира.
Власть слова (логократия), считал австрийский мыслитель, охватила все сферы деятельности человека. Она безгранична в философии и естествознании, где все новое вынуждено пробиваться сквозь паутину старых понятий. Вместо живого слова в обществе господствуют традиции, которые делают человека рабом идеологии и политики. То, что называют прогрессом, в действительности представляет собой лишь изменение слова благодаря его метафорическому употреблению. В силу этого критика языка не может завершиться созданием нового языка, а должна ограничиться лишь призывом к ограничению власти слова.
В своей книге «Словарь философии» (1910 г.) Маутнер попытался провести ревизию понятийного аппарата науки с целью разрушить видимость данных понятий, которым ничто не соответствует в реальности. В другой работе «Три картины мира» философ подводит итог своей интеллектуальной деятельности. Что значит для нас картина мира? Как изображение она предполагает не буквальную копию с оригинала, а фиксацию черт, которые мы считаем существенными. Здесь люди имеют дело с определенной конструкцией, создание которой предполагает некоторую точку отсчета и степень дистанцирования от объектов. Видение мира как картины является своего рода уникальным достоянием, присущим только современному человеку, для которого характерно субъект-объектное отношение. Но самое главное, что так понятый мир может быть только объектом подчинения, обладания, господства, поскольку человек как субъект вывел себя за его пределы, и мир ему ничего о нем сказать не может.
Маутнер считал, что языковая картина мира содержит в себе три «слоя»: адъективный, субстантивный и вербальный миры [6. 8. 1]. Первый, адъективный мир, — качественный мир. Он состоит из прилагательных, которыми человек объясняет свои ощущения, эмоции и пытается описать мир. Это мир реальности, возникающей из индивидуального жизненного опыта. Только прилагательные могут в полной мере отразить сенсуалистический мир [7. 8. 186, 52].
Адъективный мир очень непрочен, поскольку ощущения и впечатления, отраженные в словах, при условии повторения опыта и при стремлении к абстрагированию постепенно превращаются в существительные или глаголы. Поэтому сенсуалистическая философия, опирающаяся
на адъективный язык, выглядит неубедительной: ведь она изначально предполагает отсутствие законов, этих важных гарантий человеческого бытия. Однако данный недостаток сенсуализма в большей мере, чем другие виды мировоззрения, располагает к критике языка и обращению к реальности чувственного опыта. Сенсуалистическая картина мира, будучи материалистической, выглядит сиюминутной, приземленной и не может удовлетворить человеческую потребность в метафизике. В результате возникает вторая картина мира, выраженная субстантивным языком.
Субстантивный мир — прибежище самодостаточных сущностей. Это мир мистики, мифологии и голого явления, мир абстракции. В нем человек постоянно пытается подобрать название или хотя бы обозначить, что такое Бог, Дух, Абсолют. Язык этого мира — самый старый в истории человечества, в нем господствуют существительные. В субстантивном мире мифологической силой обладают не только духи и боги, но и физические силы, биологические процессы. Весь громоздкий аппарат современной науки оказывается систематическим вымыслом, красивым мифом о царстве законов природы. В истории философии наиболее наглядно этот мир воссоздан и описан в философии Платона и Гегеля.
В субстантивном мире исчезает подлинное ощущение времени. Время оказывается числовым рядом, теряет способность «протекать», но обретает видимость порядка. История превращается в ряд числовых данных, событий, каждое из которых представляется ее целью, а вечное течение времени заменяется суммой отрезков времени, в которых время статично, но имеет начало и конец. В мире существительных исчезает не только восприятие, но и само условие восприятия — время. Поэтому все мифологические существительные живут вечно. Однако в этом мире «...нельзя жить самому человеку, а можно лишь спокойно мечтать» [5. S. 200].
Третий, вербальный мир, по Маутнеру, — мир действия, движения, которые выражаются в поступках человека, в актах его воли. Этот мир процессов ясен человеку, в нем он видит свои результаты. В отличие от предыдущего мира здесь царит становление, «условие которого — время; вербальный мир не верит в субстантивный и не довольствуется адъективным миром; он видит во всех изменениях только отношения... так называемых вещей для нас и отношения этих вещей друг к другу» [7. S. 200]. Первооткрывателем этого мира был Гераклит, согласно которому, Космос был, есть и будет вечно живым огнем — Логосом. Образы огня и потока с очевидностью передают суть вербального мира. Все наши знания об адъективном мире, образы понятий, мышление или язык вербальны. Только в вербальном мире цель обретает свое подлинное значение, т.е. предполагает не только перспективу движения, но сама есть движение, становление. В этом мире вечные существительные превращаются в глаголы путем «оце-ленаправления» [4. С. 75—80].
Ни один из этих представленных языковых миров, подчеркивает философ, не может претендовать на истину, поскольку каждый описывает действительность однообразно и не обладает полнотой выражения. В своем взаимодействии они призваны передать представления о целом, о единстве мира. Но схватывание многозначности целого одновременно предполагает и взаимное ограничение тремя мирами друг друга, поскольку господство одного из миров, т.е. одного из языков, неизбежно приводит к логократии и власти идеологии.
Все три мира — различные картины одной и той же внешней реальности, которые образуются в зависимости от того, на что направлено внимание познающего субъекта. Существенным свойством всех возможных отображений внешнего мира является их символический характер. За любой вещью (символом мира) человеческого опыта стоит реальная, но непознаваемая «вещь в себе».
С точки зрения языка данным картинам мира можно найти соответствие в виде языка искусства (для адъективного мира), языка мистики (для субстантивного мира) и языка науки (для вербального мира), которые должны взаимно дополнять друг друга. С точки зрения познания с ними коррелируют три науки: онтология — с субстантивным миром; естественные науки, и прежде всего физика, — с адъективным миром; физиология, задача которой, по мнению Маут-нера, состоит в исследовании возможности истинного познания при помощи субстантивных и адъективных наук, — с вербальным миром. Различие между этими науками заключается не в предмете исследования, а в способах организации и интерпретации материала [3. С. 86—87].
Три языковых мира — это также три типа философствования: философия восприятия, философия ценностей, философия действия. Первые две философии — «сенсуализм» и «идеализм», третью Маутнер не называет, но если соотнести ее с гераклитовским потоком, то можно предположить, что здесь имеется в виду умеренный вариант витализма, возможно, даже философии жизни [2. С. 12—15].
Язык живет особой жизнью, не зависимой ни от чего, считает философ, а его правила и законы возникают в результате договора или просто случая, как в игре. Человек играет в мышлении словами, стараясь говорить о субстантивном мире как о мире адъективном, стремясь остановить становление мира вербального. Но при этом он избегает признания очевидного: игра языка — это игра в тавтологии. В своих суждениях индивиды пытаются добиться отражения действительности, но вместо этого ассоциации и понятия образуют лишь ее подобие, ощущение удобства от этого подобия стабилизирует язык, а следовательно, и теорию. Когда же нарушаются правила игры в мышление, то образуются новые метафоры, новые понятия.
Рождение метафоры в работах Маутнера приводит его к обоснованию языковых игр в жизни людей. Потребность создать новый смысл вызывает метафору к жизни, а эмоциональный заряд формирует установку к действию, вызывая расширение актуальной языковой игры. Важно только уловить смысл подобного расширения. Форма жизни спасает от произвола, задавая правила языковой игры. Сама по себе метафора не субстанциальна и не концептуальна, а представляет собой способ приведения в соответствие, переход от одной языковой игры к другой. Она не позволяет распадаться нарративу в процессе различных прочтений. Метафоры — это мостики, соединяющие различные языковые игры.
В целом же язык представляет собой величественную игру, утверждает Маутнер. В своей книге «Три картины мира» он как бы разыгрывает множество вариантов, в которых отдельные слова предстают в различных ситуациях и несут в себе разнообразные смысловые значения. В результате розыгрыш слов, присутствующий при разговоре людей, и есть сама «языковая игра», которая помогает общающимся индивидам конкретнее представлять различные явления мира видимости.
Мир языка, так же как и в игре, сконструирован по определенным правилам. Человек может понять другого человека только в том случае, если соблюдает общепринятые нормы, действуя в рамках определенной языковой традиции. Австрийский мыслитель считает язык кажущейся ценностью — всего лишь совокупностью правил игры, которая становится напряженной, если подчиняет себе все больше и больше игроков. Но сама по себе игра не способна ни изменить, ни понять мира действительности. Во всеохватывающей и величественной игре языка удовлетворение получают только те, кто думает и поступает по одним и тем же правилам. Именно в процессе игры миллионы людей вместо употребления старых понятий учатся произносить новые слова.
Поэтому язык должен отказаться от всяких притязаний на адекватное и исчерпывающее изображение, а тем более познание и постижение действительности, будь то часть внутреннего или часть внешнего мира человека. Хотя Маутнер видит в языке основное средство общения, язык, по его мнению, не способен обеспечить адекватного способа передачи информации, поскольку каждое слово в нем имеет собственную историю. Следовательно, главная задача философии заключается в прояснении языковых ситуаций.
В конце жизни Маутнер отходит от резкой, негативной критики языка и занимает более лояльные позиции по отношению к предмету своего изучения. Разыгрывая различные ситуации, австрийский мыслитель стремится объяснить читателю логику употребления языка, но предупреждает, что нечто, которое должно оставаться молчаливым, «...при первом громком слове исчезает» [6. 8. 170].
ЛИТЕРАТУРА
1. Бурханов Р.А., Давыденко Е.А. Фриц Маутнер о сущности языка // Проблемы истории культуры: Сб. науч. тр. / Отв. ред. В.И.Полищук, Я.Г.Солодкин. Нижневартовск, 2008. Вып. 5.
2. Давыденко Е.А. Философии языка Фрица Маутнера и Людвига Витгенштейна: Сравнительное биографическое исследование: Автореф. дис. ... канд. филос. наук. Екатеринбург, 2004.
3. Соболева М.Е. Философия как критика языка в Германии. СПб., 2005.
4. Черепанова Е.С. Философский регион «Австрия»: от теории предмета к экологической катастрофе. Екатеринбург, 1999.
5. Mauthner F. Beitrage zu enier Kritik der Sprache. I Ffm. B.; Wien, 1982.
6. Mauthner F. Die drai bilder der Welt ein sprachkritischer versuch. Erfurt, 1925.
7. Mauthner F. Sprache und Leben. Salzburg; Wien, 1986.
8. Ullmann В. Fritz Mauthners Kunst und Kulturvorstellungen, Hamburger Beitrage zur Germanistik. B.; Bern; N.Y.; Bruxelles; Wien, 2000.
