CC BY
86
ТРИ «М»: МЕТОДОЛОГИЯ — МЕТОДИКА — МЕТОД
Философия принятия решения в ситуации трансдисциплинарности1
Там, где «бытие достигает своего предела и где предел определяет бытие».
М. Фуко
Становление и развитие биоэтики во второй половине прошлого века инициировано необходимостью поиска ответов и принятия решений по сложным проблемам, возникающим в результате форсированного развития биомедицинских технологий. Результатом является развитие трансдисциплинарных стратегий, релевантных современным способам производства знания и новому интерфейсу наука-общество.
Ключевые слова: трансдициплинарность, принятие решения, производство знания, биоэтика, трансфлексия.
Принятие решения: ситуация трансдисциплинарности
Стремительное развитие современной науки и связанных с ней технологических возможностей неизбежно выводит в сферу философской рефлексии проблематику новой ситуации, означающей, что «...нужно больше принимать решений (возникает большее многообразие вариантов), причем основания для принятия решений становятся «текучими», как бы неуловимыми или сами себя определяющими, а потому спорными в современном обществе, в котором господствует плюрализм» [5, с. 73].
В задачи нашей статьи входит философское исследование условий возможности опыта принятия решений в социо-культурной ситуации, для которой характерна текучесть оснований, их неуловимость, спорность и неизбежный плюрализм. В предшествующих работах подобного рода условия нами были концептуально осмыслены в рамках философии трансдисциплинарности как трансдисциплинарная си-
1 Исследования ведутся в рамках Федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» по Государственному Контракту № 02.740.11.0366.
© Гребенщикова Е.Г., Киященко Л.П., 2011
Е.Г. Гребенщикова
Л.П. Киященко
туация. Парадигмальным примером при этом выступала биоэтика [4;7; 9]. По сути, становление и развитие биоэтики во второй половине прошлого века во многом было инициировано необходимостью поиска ответов и принятия решений по сложным проблемам, возникающим в результате форсированного развития биомедицинских технологий. В биоэтике, как и других сферах интеллектуальной деятельности, принятие решения направлено не только на использование сложившихся форм знаний с целью редукции неопределенности, но и на выработку в этом процессе нового знания (по всей социальной цепочке его производства), которое саму неопределенность сохраняет [16, с. 19]. Философия же способна поставить вопрос о знании своего незнания как позитивном предположении.
В центре биоэтических дискуссий оказался комплекс вопросов, актуализировавший стратегии интеграции ресурсов естественонаучного, социо-гуманитарного и потенциала вненаучного знаний в трансдисциплинарном контексте. Нравственные, философские, социальные, правовые, религиозные и т. д. измерения биоэтической проблематики потребовали соответсвую-щих рамочных условий, учета ценностно-целевых параметров получения знания и решения неординарных нравственных дилемм. Релевантность упомянутых предпосылок в каждом случае проверяется их открытостью, самонастройкой на толерантное взаимопонимание, способностью к критическому переосмыслению, интерпретации и взаимопереводу используемых дисциплинарных и естественных языков.
Полемический контекст гуманитарных наук становится востребованным при определении статуса и значимости различных типов аргументации в трансдисциплинарном исследовании, интегрированных в биоэтичес-кий дискурс. В таком контексте возникает вопрос об основаниях диалога, центрированного на разрешение экзистенциально важных проблем на стыке языков жизненного мира и различных дисциплинарных дискурсов.
Для ситуации трансдисциплинарности характерен переход от предме-тоцентризма дисциплинарных стратегий к проблемоцентризму. При этом характерная для философии установка на проблематизацию «само собой разумеющегося» удваивается. Во-первых, сталкиваясь с коллизиями, порожденными биотехнологическим прогрессом (проблемой клонирования, эвтаназии и т. д.), философ (или другой эксперт) должен поставить под вопрос бытующие в жизненном мире представления с тем, чтобы дать адекватное профессиональное истолкование ситуации. Во-вторых, учитывая сложность трансдисциплинарных ситуаций, эксперты должны поставить под вопрос самодостаточность собственных представлений с тем, чтобы вступить в коммуникацию с другими экспертными и профанными дискурсами для достижения согласия. Вступить в спор.
Сегодня интерес к предельным основаниям отношения к миру и самому себе как никогда актуален. Именно он инициирует импульс к адекватному философскому осмыслению пребывания на границе и принятия
соответствующих решений. «В этом — важная современная функция философии, в частности и в особенности — философии гуманитарных наук. Ведь философия — это такая деятельность мышления, которая способна ставить под вопрос предметное научное мышление, то, что наука, по выражению М. Хайдеггера, «не мыслит», т. е. не может поставить под вопрос свои же основания» [13, с. 31]. Заметим, что проблематизация оснований диалога, вопросно-ответных процедур как формы интеллектуального взаимодействия неоднозначно сочетаются с результатом — ответственно принятым решением. Амплитуда колебания ответственного решения раскачивается от строгого (пассивного) следования установленным нормам до экстремального (активного) им противостояния. В результате, ответственность принимает более четкие очертания в зависимости от той или иной степени конкретности в тематизации проблемы, а именно от её основания, от среды между вопросом и ответом, которая не «складывается» только из их содержания, а выступает в форме спора различных точек зрения, «генератором» порой спонтанных, наработанных интуицией и практикой уже осуществленных решений.
Спор и оспаривание
Спор не является негативностью. Оспаривание — «это не усилие мысли, направленное на отрицание существований или ценностей, это жест, который подводит каждое существование и каждую ценность к их пределам и тем самым к тому Пределу, где свершается онтологическое решение: оспаривать — значит дойти до той пустоты сердцевины, где бытие достигает своего предела и где предел определяет бытие» [18, с. 119]. Речь идет о жесте, в котором еще не развернуты семантические различия, они лишь предполагаются в некотором общем контексте. Так биоэтическая проблематика в множественности своих проявлений выступает объединяющим «зонтичным», тематическим единством в разнообразии способов принятия решений, оценки их результативности в ситуации форсированной динамики инновационных биомедицинских технологий. И одновременно является своеобразным «зондом», совершающим предварительно исследование (ощупывание) социокультурной трансдисциплинарной ситуации принятия решений. При этом отметим, что необходимой предпосылкой принятия решений в ситуации трансдисциплинарного опыта выступает ее (ситуации) трехмерная организация, предполагающая сочетание трех тактов (кон-тактов) совместной деятельности. Речь идет именно о тактах, а не уровнях или ступенях некоторой временной последовательности постольку, поскольку деятельность по принятию решений имеет сложную синхронно-диахроническую структуру. Последняя выражается, с одной стороны, в линейной целесообразной деятельности в рамках дисциплинарного знания, построенной по законам строгих канонов, инструктивных правил, а с другой — в поступках морального субъекта, решающего проблемы жиз-
ненного мира всегда совместно, даже если в одиночку, поступая неинструктивно [16, с. 175—187]. Если же мы говорим о тактах, то начальным тактом может выступить формирование ответа и его оснований для принятия решений в рамках конкретных дисциплин. Если в первом случае действующий субъект в следовании за своей целью может пренебречь мнением «другого» и использовать его как средство в ее достижении, то второй возможный его такт заинтересован в «другом», как необходимом восполнении поступающего актора. Особенностью указанной двухтактности в принятии решения является разрешение на перманентный пересмотр в зависимости от динамики изменения контекстуального его дооформления — это, во-первых, но, во-вторых, что существеннее — это влияние ролевых функций субъекта. Последнее обстоятельство свидетельствует о неустранимой сложности не только объектов, подлежащих прогностической оценке в плане принятия решения по их использованию, но и субъекта. Причем сложность как одного, так и другого не редуцируема, поскольку в данном случае «сложность не сложена», а органично порождена синхронным взаимодействием ипостасей, составляющих субъектность. Сложность чего-то или сложностность как относительно независимый феномен сопряжены, в свою очередь, с неопределенностью, в которой фиксируется ситуация не единственности, множественности вариантов развития событий и процессов их решений.
В задачах принятия решений следует учитывать основные типы неопределенностей:
• объективная неопределенность («неопределенность природы»);
• неопределенность, вызванная отсутствием достаточной релевантной информации (гносеологическая неопределенность);
• стратегическая неопределенность, вызванная зависимостью от действия других лиц (партнеров, противников, организаций и т. п.);
• Неопределенность, порожденная слабо структурированными проблемами;
• Неопределенность, вызванная нечеткостью, расплывчатостью как процессов и явлений, так и информацией, их описывающей [6, 30].
Трансдисциплинарная стратегия познания представляет в аналитически расчлененной классификации неопределенностей целостность жизненного события, акцентируя его уникальную неповторимость.
Развивая намеченную философскую концептуальную перспективу, попытаемся ответить на следующие вопросы: а) какова субъектность (идентификатор состояния) социального агента (им может быть и индивид, и группа, и общество в целом), принимающего решения (в дальнейшем — АПР) и б) каковы его (принятия решения) методологические (как прагматические, так и этические) технологии.
Спорность предлагаемых ответов на поставленные вопросы заложена в структуре процесса принятия решения, поскольку ответ всегда персони-
фицирован, его принятие к сведению другими нуждается в соответствующих удостоверениях, аргументациях. Субъектность — качественная производная от субъекта традиционного процесса познания — совмещающая в себе действие как технологию и нравственный и ответственный выбор как поступок.
Субъектность — между действием и поступком
Логической формулой наших рассуждений может стать следующая структура субъектности АПР: отстраненный субъект, множественная субъективность и участный субъект. В нарративном представлении для себя и другого эта структура доопределяется соотношением автора, героя и свидетеля. Элементы структуры мы будем называть позициями или ипостасями (в первоначальном значении древнегреческой философии) для того, чтобы сразу отклонить в сторону представления о них как о «частях» некоторого целого. В своей целокупности формула намечает ответ на вопрос: «Кто в качестве знающего и умеющего (компетентного) принимает решение?» Процесс принятия решения предстает, таким образом, как сложное взаимодействие указанных ипостасей, понимаемый как становление и преобразование, как среда перехода из одной в другую идентичность, с порой непредсказуемыми эффектами (поступками).
Отношения между этими позициями не образуют логической структуры, соответствующей связям рода и вида или всеобщее — особенное — единичное. Скорее речь может идти о метафоре, которая, согласно П. Рикеру, позволяет удержать в мысли гетерогенность бытия и его атрибутов [15, с. 420]. Чтобы выразить свой аспект герменевтики субъектности АПР, мы воспользуемся одной из нескольких возможных метафор.
Субъектность АПР представим как своеобразное 3D изображение, в котором ипостаси образуют координаты трехмерного пространства, а сама субъектность — виртуальный эффект, проецируемый в среду живого человеческого общения в качестве конкретного образа. Конкретный АПР, которого мы видим на экране телевизора или о котором идет речь в судебном процессе или на заседании комиссии, представляет собой воплощение в некотором конкретном человеке, социальной группе или обществе их виртуальной самости. Именно им мы приписываем власть или компетенцию в принятии решения. И эта самость образована как эффект в трехмерном пространстве выделенных ипостасей.
Тройной структуре субъектности АПР вполне соответствует тройная структура его (опыта) предметности. Она описывается нами в категориях единого и многого, форм их взаимного соотношения. Отстраненному субъекту опыта соответствует традиционная идея единства многообразного. Множественной субъективности адекватна идея многообразия единств. Предметность участного субъекта категориально осмысляется в виде лично удостоверенного единства, или единства на основании аттестации. Ат-
тестация в отличие от научного свидетельства, основанного на понимании истины, предполагает последнюю, но в пределе строится на ответственном заключении в ситуации неполноты, множественности и неопределенности знания. Она включает не только процедуры объяснения и понимания, но и интуиции и опыта АПР. В конечном счете, весомость принятого решения базируется не только на продемонстрированной очевидности результата, но и на доверии к АПР, его профессиональному и социальному имиджу и престижу.
Взглянем теперь на компетенцию субъектности АПР с другой стороны. Для этого воспользуемся понятием социально распределённое производство компетенций (знаний и умений АПР), ориентируясь на идеи концепции Второго типа производства знания (далее просто Т2), сформулированной М. Гиббонсом и соавторами [20]. Речь идет о трансдисциплинарных параметрах производства знаний, ориентированного на контекст дальнейшего применения. Кроме того, качественные отличия Т2 связаны с выходом за академические границы в различного рода структуры, из которых знание транслируется в общество, превращаясь из фундаментального в прикладное.
Формирование АПР происходит в контексте всей сложно организованной социальной сети, воспринимающей научные и ненаучные идеи, накапливающей, распространяющей через обучение и применяющей их в соответствующих практиках и технологиях. Каждый из социальных агентов, участвующих в этом процессе, производит своё собственное специфическое знание (в нашем смысле — особого рода компетенцию) и осуществляет свое собственное принятие решения, которое позволяет, с одной стороны, более эффективно выполнять именно его функции, а с другой — более успешно включаться в кооперацию с другими агентами. Как представляется, использованный в Т2 аналитический аппарат позволит по-новому истолковать неразрывную связь знания, понимания и умения с точки зрения единства, покоящегося на множественности парадоксально (порой конфликтно) связанных начал, участвующих в процессе принятия решения.
Авторы концепции Т2 выделяют пять его особенностей, которые будут полезны для истолкования характера производства АПР, лежащих в основании его знаний, пониманий и умений. Во-первых, это знание производится (точнее сказать, расширенно воспроизводится) в контексте практического применения. Процесс принятия решений включает как исследование, так и входит в контекст непосредственных действий. Во-вторых, знания и компетенции являются трансдисциплинарными с учетом интенции на целостность в указанном выше смысле. В свою очередь, АПР обнаруживает новое (трансдисциплинарное) измерение своей сложности. В-третьих, знания, компетенции и процессы принятия решений оказываются разнородны и по качеству, и по организационному разнообразию форм. В-четвертых, знание не просто описывает те или иные аспекты реальности, а
принятие решения не просто осуществляется, но каждый из них имманентно включает в себя сложно организованную рефлексию. Рефлексию на способы производства знания АПР и на ценностные основания этих самих способов. Рефлексия АПР является формой его собственного деятельного воспроизводства. Однако, с нашей точки зрения, рефлексия неклассическая АПР не просто решает некие проблемы, но при этом и выстраивает свой социально значимый и онтологически устойчивый образ человека, раскрытого в коммуникации с другими с тем, чтобы свидетельствовать от себя как личности.
Трансфлексия и рекурсивная рефлексия в принятии решения
Метафизика традиционно понимаемой рефлексии предполагает поворот, отображение от предмета и возвращение к себе «луча света» естественного разума. Рефлексия удерживает то, что в предмете (а таким предметом может быть и сама рефлексия) имплицитно присутствует до акта отображения. Самотождественность является главной характеристикой и предмета рефлексивного опыта, и его метода.
Метод трансфлексии отличается от классического метода философской рефлексии учетом нелинейности событий общения (со-общений). Именно это обстоятельство отличает его от трансцендентальной рефлексии Канта, предназначение которой, как известно, было путем методологического анализа избегать двусмысленностей в применении понятий к объектам на основе сопоставления их с априорными формами чувственности и рассудка. Трансфлексию, в первую очередь, удостоверяет использование в ней концепта, «который способен творчески воспроизводить, или собирать (сопСреге) смыслы и помыслы как универсальное, представляющее собой связь вещей и речей, и который включает в себя рассудок как свою часть» [11]. Субъектно-личностная природа концепта оказывается способной нести двойную нагрузку, с одной стороны, репрезентируя реальность, которая в принципе не объективируема, а с другой — создавая поле коммуникативного общения в стремлении понять эту реальности.
Нельзя не отметить частичную перекличку предлагаемого понимания метода трансфлексии с идеями С. Кьеркегора. Он обратил наше внимание на принципиальные различия между формами рефлексии — объективного и субъективного мышления. «Объективное мышление совершенно безразлично к субъективности, а тем самым и к внутреннему, и к усвоению, и поэтому сообщение объективного мышления — прямое» [12, с. 13]. Субъективная рефлексия — двойная рефлексия, которая мыслит всеобщее и одновременно то внутреннее, которым субъективность обладает. «Когда мысль находит верное выражение в слове — что достигается первой рефлексией, — тогда приходит вторая рефлексия, которая касается собственного отношения сообщения к сообщающему и воспроизводит собственное отношение существующего сообщающего к идее» [12, с. 14].
Трансфлексия как способ проведения реального диалогического общения ориентирована на то, что только может возникнуть, на предвосхищаемый совместный эффект («как если бы» результат). Эффект множественных и разнородных, например, чувственно-эмоциональных и рационально-волевых составляющих общения, инициированных как естественными, так и спонтанными причинами, которые вступают в трансдисциплинарное взаимодействие, обуславливает возникновение и становление такого результата.
Важно и иное отличие. Тождественность рефлексивного опыта обеспечивается представлением о пустотности «когито» (автора) и прозрачности языковой среды, в которой осуществляется диалог. Трансфлексия производит разрыв однородного поля рефлексии, пустого «когито» трансцендентальной философии, и обнаруживает различные аспекты «нерефлексивного, «анонимного», не поддающегося рационалистической редукции опыта» [1, с. 22]. Опыт о-плотняется за счет сложности синергетических отношений участвующих в нем агентов (познающих субъектов, языка, познавательных инструментов, среды опыта и т. д.) Трансфлексия как обосновывающая процедура призвана удержать зону открытости друг другу и нуждаемости друг в друге (толерантности в отношении себя и другого), защитить от рефлексивных «снятий». Рефлексия и трансфлексия не отменяют друг друга. Они находятся в кон-такте, определяя (устанавливая пределы) тому, что возможно знать, понимая (внимая), и понимать, познавая в ситуации трансдисциплинарного опыта [8, с. 163—167].
Опыт открытости другому и иному в трансфлексии, будучи обращен на себя, формирует то, что Я.С. Свирский и В.И. Аршинов называют опытом рекурсивной трансфлексии, формирующим самопредставление поступающей личности, в которой результирующий опыт раскрывает всегда большие горизонты, чем исходный опыт самопонимания [2, с. 179—180].
Теперь остановимся более конкретно на внутренней структуре субъ-ектности АПР.
Позиции субъектности АПР
Отстраненный субъект. Как уже отмечалось, отстраненный субъект коррелятивно связан с субъектом классического рационализма. Напомним наиболее существенные черты последнего. Предполагается, что познающий субъект дистанцирован от объекта и как бы со стороны познает мир. Условием истинности и объективности выступает элиминация из используемых им описаний и объяснений всего того, что понимается в качестве субъективных аспектов познавательной деятельности (неважно, является ли она научной, религиозной или любой иной). Например, наука изучает «первичные качества» тел (объективные) и абстрагируется от «вторичных качеств» (субъективных). Поэтому научное описание «объективно в той мере, в которой из него исключен наблюдатель, а само описание
произведено из точки, лежащей вне мира, т. е. с божественной точки зрения, с самого начала доступной человеческой душе, сотворенной по образу Бога» [14, с. 98].
Перспектива «божественного» наблюдателя характерна для отстраненного субъекта как такового и не является монополией науки. Когда, например, богослов описывает и оценивает некоторую ситуацию в качестве эксперта со своей конфессионально определенной точки зрения — он занимает аналогичную классическому субъекту отстраненную позицию. Более того, самое первоначальное представление происходящего в мысленных проговорах «про себя» или перед лицом другого осуществляется в форме рассказа о событиях, разворачивающихся где-то вне рассказчика как автора. Для того чтобы понимать нечто, мы должны отстраниться, встать в сторону и извне взглянуть на события жизненного мира.
В этой ситуации принятие решения предстает в категориях выбора действия с инертным материалом, чистым средством для поставленных целей. Учет включенности в ситуацию, который выражается в повествовательной форме как рассказ о себе как герое (участнике) некоторого развития событий принятия решения, создает ипостась множественной субъективности. При этом следует сразу же отметить, что признание в качестве необходимого множественной субъективности не означает ни дурной субъективности, ни эклектизма.
Множественная субъективность. По своей сути она коррелирует с неклассическим субъектом в научном рационализме, признающем относительность описаний объекта от средств наблюдения. Экспликация (описание) этих средств и операций выступает условием получения истинного знания об объекте. Неклассическая наука, представленная первоначально квантовой механикой, как бы погружает познающего субъекта (наблюдателя) в активную среду наблюдения, делая наблюдаемые факты и теоретические истолкования зависящими от того, с какой точки зрения происходит описание объектов и язык какой теории используется для их (фактов) истолкования. Указание на особенность точки зрения (релятивность) является условием объективности суждений ученого. Более того, суждения приобретают оттенок субъективизма и релятивизма «в дурном смысле» именно тогда, когда то, что наблюдается с особой точки зрения и выражается в языке особого философского или научного теоретизирования, проецируется на мир в целом как единственно истинное. Субъективность, которую классическая рациональность всячески исключала, оказывается условием понимания объективности. Метод её конструктивного присутствия — нацеленность не только на объяснение, но и на понимание — истолкование результата как своеобразного «текста». Возникает мощная тенденция к «историзации знания и мира» (А.В. Михайлов), которая за счет коммуникативных стратегий научного сообщества удерживает множественность представлений единства и истины. Одновременно становится очевидным, что принятие решения
не может осуществляться в некотором центре, а требует коммуникации различных АПР. Более того, вследствие погруженности в опыт (неотстранен-ности) принятие решения превращается из выбора цели для реализации действия в коммуникативный процесс согласования интересов и особенностей компетенций различных АПР.
Неклассический стиль, проникая в другие сферы жизни, принципиально важный аспект принятия решений. Каждый участник должен отдать отчет в особенности своей точки зрения, ее зависимости от общекультурного контекста, сферы профессиональной деятельности, опыта и других особенных контекстных условий опыта. От имени одной на всех истины ни один из предлагающих решение выступать не может.
Множественность представлений о любом предмете при выборе решения является не результатом слабости или некомпетентности, пытающихся осмыслить данное обстоятельство, а результатом реальной множественности эмпирических «инструментов» наблюдения и разнообразием существующих языков теоретических интерпретаций. В контексте неклассической рациональности мы можем говорить не о единстве многообразного, а о множественности единств, которые связываются (сочетаются и различаются) не на уровне однозначной объективной картины мира, а на уровне обсуждаемой и контингентно согласуемой коммуникативной жизни конкретного научного сообщества.
Однако опыт множественной субъективности не так невинен. Коллективная ответственность, если она в случае социальной распределенности производства знания и АПР не персонифицирована, грозит безмерной и безличной безответственностью. За признанием множественности идей истины, добра и красоты маячит угроза анархического произвола, хаоса и дурно понимаемого релятивизма. Хорошо размышлять о множественности и релятивности знаний, но в жизни всё может оказаться не так комфортно. Как, например, увязать релятивность истины и доброкачественность принятого решения, от которого могут зависеть судьбы многих людей?
Ответом на вызов множественности, с нашей точки зрения, является позиция участного субъекта, соответствующая субъекту постнеклассичес-кой научной рациональности.
Участный субъект. Если применить упомянутые выше формулы, то возможно сказать, что для постнеклассики характерно определенное возвращение к идеям классицизма. Однако это возвращение персонифицировано и наполнено идеями гуманитарного знания. По словам Г. Л. Тульчинского, «возможность гуманитарного знания основано на единстве и универсальности духа. Другой разговор, что единый и универсальный дух проявляется через конкретную личность, занимающую конкретную и уникальную позицию в мире. Но, впрочем, и в science единый и целостный мир открывается в каких-то приближениях, с каких-то позиций исследования» [17]. На месте всеобщего анонимного единого мы видим опыт единства, осно-
ванием которого выступает ответственный поступок уникального человека. Его онтологический статус мы именуем единством множественности единств. Как наблюдатель он вновь противостоит миру в целом, но это противостояние не анонимное, а, выражаясь языком М.М. Бахтина — участное, мы добавим и ответственное и перед самим собой, но и не только. Это позиция поступающего ответственного сознания.
В своей совокупности выделенные три ипостаси формируют в качестве целостного эффекта 3^ представления сложно организованной субъ-ектности.
Для субъектности АПР характерен особого рода синкретизм. Дело в том, что незавершенный в историческом плане проект модерна (Ю. Хабермас) предполагал дифференциацию синкретического знания, представленного, прежде всего, в категориях религиозного сознания, на науку, этику и искусство [19]. Постнеклассическая рациональность продуцирует новую идею синкретичного познания. Идею, в которой множественность и различия отчужденных друг от друга форм духовного опыта, не снимается в единстве (например, философского самосознания), а сохраняется в динамике диалогических (коммуникативных) взаимодействий, включая взаимодействия между социогуманитарными и естественнонаучными знаниями. В горизонте нового синкретизма выбор решения синхронизируется из предметно ориентированного целесообразного действия и ответственного поступка в решении актуальной проблемы. Примечательно, что в слове актуальный, как он обычно используется — в смысле современный, затерялось значение самой проблемы как действующей причины, которая разворачивается как процессуальное действие, перманентно прерываемое решением как поступком.
Мы пытались наметить возможность пути мысли от анонимного всеобщего субъекта классического рационализма через погруженную в контекстуальные особенности и инструментальные обстоятельства познавательной деятельности субъективность (множественной и в себе, и в отношении к другим) к участному субъекту ответственности, уникальной личности, которая дает меру и единство миру в поступке — выборе себя и другого (иного, чужого, близкого и далекого во времени и пространстве) через единство множественности единств. Зона перехода (в смысле кризиса), в которой происходят эффекты преобразования одной ипостаси в другую в интервалах субъектности, составляет ее динамически напряженное средостение. Границы интервалов образуют «меры» субъектности, во внутреннем средоточии которой локализовано безмерное, зона эффектов становления. Поступок представляет собой переход из хаоса в порядок, который «держится на честном слове» — ответственности поступающего сознания.
АПР становится поступающим субъектом, не анонимным, а личност-ностным, имеющим свое социальное лицо (имидж), которое выступает и как регулятивный принцип возможного будущего, выдвижение (цели и
проблемы), и как нормативный принцип оценки осуществляемого выбора, и как создаваемое рекурсивной рефлексивностью его предсуществую-щее основание.
Таким образом, выявленная нами сложная структура субъектности АПР является первым наиболее существенным условием осуществления опыта принятия решений в трансдисциплинарной ситуации. Сложность перехода от начала процесса решения как целесообразного интеллектуального действия к его результату как личностному поступку представляет собой интервал между, на первый взгляд, несоизмеримыми, гетерогенными конструктами, которые образуют нередуцируемую сложностность трехипостасной субъектности.
Практики и технологии принятия решений
Одним из ключевых моментов в контекстуальном определении условий принятия решения становится вопрос об их своевременности. В настоящее время сложились две позиции — компенсаторная и превентивная. В основе первой лежит так называемый «выжидательный» подход, который долгое время диктовал способы оценки различных технологий. Ряд пропонентов компенсаторного подхода видят его позитивный ресурс в возможности избежать чрезмерных спекуляций, гипотетических построений и финансовых затрат до того, как know how реализуется на практике. С точки зрения американского биоэтика Дж. Хашфа, позиция «посмотреть и подождать» в настоящих условиях уже не приемлема, т. к. не может принять в расчет радикальный характер, форсированную динамику и трансформативный потенциал новых технологий. Об ограниченности модели «2 ступеней» — сначала реализация, а потом изучение этико-социальных аспектов — свидетельствуют дискуссии, которые развернулись в странах Западной Европы в связи с опасностями, вызванными применением новых материалов и технологий, а также обеспокоенность общественности рисками радиационного загрязнения.
Суть превентивной позиции выражена в принципе предосторожности (precautionary principle), соглашение о котором было достигнуто на Конференции ООН по окружающей среде и развитию UNCED (Рио-де-Жанейро, 1992 г.). Затем рассматриваемый принцип был включен в Договор о Европейском Союзе, ст. 174, где, в частности, указывается: «Принимая во внимание разнообразие ситуаций в различных регионах Сообщества, политика ЕС по вопросам окружающей среды должна быть направлена на повышение уровня защиты последней. Эта политика должна быть основана на принципе предосторожности...». Таким образом, он выступает основанием политических действий. Очевидно, что в подобных условиях политики уже не могут ссылаться на недостаточность научных сведений для принятия решений. Кроме того, необходимые сведения могут потребовать значительного времени на проведение исследований, а существова-
ние противоположных научных позиций способно в ещё большей степени затормозить выводы науки. Стремление извлечь уроки из допущенных ранее ошибок и озабоченность широкой общественности рисками критических технологий утвердили новый формат взаимодействия науки, политики и широкой публики, направленный на выработку трансдисциплинарных форм ответственного управления технологическим развитием.
С позиции исследователей швейцарского центра трансдисциплинарных исследований (организован в 2000 г. Швейцарским Академическим Обществом исследований окружающей среды и экологии, Швейцарской академией наук и Швейцарской Академией Искусств и Наук) К. Пола и Г. Хадорн необходимость в трансдисциплинарном исследовании возникает в ситуациях сложных социально-значимых проблем, решение которых может оказывать существенное влияние на общество в целом или его отдельные группы. Как утверждают они в работе «Принципы проектирования трансдисциплинарного исследования», подобного рода подход позволяет: а) понять сложность проблемы; б) принять во внимание многообразие жизненного мира и научное рассмотрение проблемы; в) соединить абстрактное и конкретное знание; г) развивать знание и деятельность, которые предполагают достижение общего блага (common good) [22].
Авторы указанной работы, рассматривая трансдисциплинарность как форму транспарентной интеграции различных сфер знания, связывают её эвристический ресурс с проектированием и принятием социально приемлемых решений в различных сферах общества. В контексте трансдисциплинарных стратегий эффективность достижения решения определяется принципами, направленным на 1) редукцию сложности проблемы, 2) обеспечение поиска решения посредством контекстуализации, 3) интеграцию знания в открытом диалоге и 4) разработку рефлексивности через рекурсию [22, с. 20—22]. Реализация указанных принципов предполагает объединение дискурсов науки, политики и общества в организационной трансдисциплинарной структуре, направленной на определение проблемы, поиск адекватных методов её решения и реализацию достигнутого результата. На появление подобного рода «гибридных» групп, «.в которых ученые, политики, администраторы, представители промышленности и других групп интересов непосредственно связываются, чтобы определить проблему, исследовательскую стратегию и найти решения» [3, с. 138], в свое время обратили авторы концепции «финализации науки» (П. Вайнгардт, В. Ванн ден Дэле и др.). В качестве ключевого параметра трансформации научных исследований они выделяли процесс включения социетальных параметров в проектирование научных исследований.
Существенная предпосылка, ориентирующая исследования на учет со-циетальных параметров связана с проблемой акцептации — принятия/непринятия обществом тех или иных решений в сфере политики, хозяйственной деятельности, образовании, медицине, транспорте и т. п. Выступая
ключевым аспектом «нового социального контракта науки и общества» [20], проблема в последнее время фокусируется на «акцептабельности», т. е. потенциальной приемлемости научных проектов, таким образом, создавая условия для превентивных стратегий и соответствующих механизмов управления, влияющих на реальные практические шаги, обуславливая эффективность соответствующих технологий. Развитие новых технологий неизбежно сопровождается вниманием заинтересованных сторон к различным сторонам их импликаций.
Резюмируя основные идеи философии принятия решения в ситуации трансдисциплинарности, приведем некоторые основополагающие положения, представляющие собой версию ряда положений Хартии трансдисцип-линарности [7, с. 203-205].
A) Трансдисциплинарность выражает себя как трансцендирующий сдвиг дисциплинарного научного знания в область объемлющего его знания /жизненного мира/. В результате, дисциплинарное знание не теряет себя, но выдвигается к переоткрытию собственных начал, апостериорным источникам априорных форм познания, к философии трансдисциплинар-ности.
Б) В основе философии трансдисциплинарности лежит парадоксальный опыт преодоления пределов, необходимый для разрешения экзистенциальных проблем жизненного мира. Он реализуется в полемической взаимосвязанности (общении без окончательного обобщения) участвующих в обсуждении сторон на основе личной ответственности субъектов, осознающих конечную природу своих представлений о добре и зле и социальной подотчетности (непритязательной ответственности).
B) Субъектность принимающего решение в условиях трансдисципли-нарности формируется как виртуальный эффект взаимодополнительности дистанцированного субъекта, множественной субъективности и ответственно поступающего участного субъекта.
Г) Стиль трансдисциплинарного философствования принятия решения выражен в открытой на иное рациональности, находит свое применение в переходе между традиционно выделенными в мышлении и претворенными в деятельности эвристически полезными интервалами всеобщего и общезначимого, абсолютного и относительного, личностного и коллективного, истинностного и полезного и т. д. Открытость такой интегративной методологии выражается в антидогматической незавершенности любых синтетических построений и возможности их дальнейшего обогащения и преобразования.
Д) Важнейшим антиномистически напряженным и развивающимся измерением философии трансдисциплинарности принятия решения является измерение «теоретического — практического», полюса которого находятся в постоянных сетевых отношениях взаимообоснования. Транс-
дисциплинарные практики вбирают в себя все основные определения трансдисциплинарности, выражая их в живой ткани жизненного мира и составляя двуединый источник приложения и порождения постоянно становящегося трансдисциплинарного проекта.
Е) Трансдисциплинарные практики предполагают особого рода трансдисциплинарную матрицу научных исследований. Эта матрица включает новый этос научного познания; она предполагает включение гуманитарных ценностей в контекст научного исследования; представление об универсуме как единстве множественных, становящихся под действием процессов организации и самоорганизации физических, химических, биологических, социальных миров.
Литература
1. Автономова Н.С. Рефлексия в науке и философии // Проблема рефлексии в научном познании. — Куйбышев, 1983.
2. Аршинов В.И., Свирский Я.И. Интерсубъективность в контексте постнеклас-сической парадигмы // Постнеклассика: философия, наука, культура. — М., 2009.
3. Вайнгарт П. Отношения между наукой и техникой: Социологическое объяснение // Философия науки в ФРГ. — М., 1989.
4. Гребенщикова Е.Г. Трансдисциплинарные основания биоэтики и «второй тип» производства знания // Знание. Понимание. Умение. 2010, №4. С. 222—227.
5. Грунвальд А. Техника и общество: западноевропейский опыт исследования социальных последствий научно-технического развития. — М., 2011.
6. Диев ВС. Управленческие решения: неопределенность, модели, интуиция. — Новосибирск, 2001.
7. Киященко Л.П., Моисеев В. Философия трансдисциплинарности. — М., ИФРАН, 2009.
8. Киященко Л.П. Постнеклассическая философия — опыт трансдисциплинарности // Постнеклассика: философия, наука, культура. — М., 2009.
9. Киященко Л.П. Опыт философии трансдисциплинарности (казус «биоэтика») // Вопросы философии. 2005. №8. — С. 105—117.
10. Киященко Л.П, Тищенко П.Д. Эллипсис междуречья (опыт био-концепто-графии) // Языки культур: образ-понятие-образ. СПб ., 2009. С. 129—155.
11. Концепт // Новая философская энциклопедия. М., 2001.
12. Кьеркегор С. Заключительное ненаучное послесловие к «Философским крохам» // В кн.: От Я к Другому. — Минск, 1997. С. 13.
13. Махлин В.Л. Второе сознание. Подступы к гуманитарной эпистемологии. М., 2009.
14. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. — М.: Прогресс, 1986.
15. Рикер Р. Метафорический процесс как познание, воображение и ощущение // Теория метафоры / Арутюновой Н.Д. М., Прогресс, 1990.
16. Сорина Г.В. Принятие решений как интеллектуальная деятельность. М., 2009.
17. Тульчинский Л.Г. Гуманитарная экспертиза как социальная технология. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://hpsy.ru/publikec/x2871.htm
18. Фуко М. О трансгрессии // Танатография эроса. Жорж Батай и французская мысль середины XX века. СПб, 1994.
19. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М., 2003.
20. Gibbons M. Science’s new social contract with society//Mode of access. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://sciencepolicy.colorado.edu/students/ envs_5100/Gibbons_1999.pdf
21. Gibbons M. et. al. The new production of knowledge: the dynamics of science and research in contemporary societies. London., 1994.
22. Pohl C, Hirsch Hadorn G Principles for Designing Transdisciplinary Research — proposed by the Swiss Academies of Arts and Sciences. Мьи^п, 2007.
