CC BY
58
УДК 130.2:82(47) ББК 87.3(2)53-693:83
ФИЛОСОФИЯ ЛИТЕРАТУРЫ: ИССЛЕДОВАНИЕ МИФОЛОГИЧЕСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ ПОЭТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ (по поводу книги С.Д. Титаренко «"Фауст нашего века": мифопоэтика Вячеслава Иванова» (СПб., 2012. 654 с.))
К.Г ИСУПОВ
Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена Наб. реки Мойки, д. 48, Санкт-Петербург,191186, Российская Федерация E-mail: [email protected]
Анализируется предложенная в монографии С.Д. Титаренко метатворческая концепция Вячеслава Иванова как явление нового философского и филологического мышления XX века. Рассматривается предложенная автором идея синтеза философского, религиозного и художественного в структуре новой мифологии XX века. Предметом анализа являются онтологические основания художественного мира теоретика русского символизма, философия мифа и механизмы порождения мифологической реальности. Главная задача - изучение его философской лирики и прозы как единого текста на основе принципов мифопоэтики. В центре внимания находится проблема диалога и полилога культур, анализа авторских мифов, их вариантов, символических и архетипических образов. В монографии показано, что символы и мифы в художественной системе поэта играют роль интеграторов единства. Делается вывод о том, что рецензируемая книга - это уникальный опыт подведения итогов исследований мифопоэтических оснований русского символизма.
Ключевые слова: новый филологизм, теория и философия мифа, философия творчества, онтологизм, метафизика сознания, мифологические архетипы, символические универсалии, символ, миф, мифопоэтика.
PHILOSOPHY OF LITERATURE: RESEARCH OF MYTHOLOGICAL REALITY OF POETIC CONSCIOUSNESS (in relation to Svetlana Titarenko's book «"Faust of Our Century": Mythopoetics of Vyacheslav Ivanov» (St.Petersburg, 2012))
K.G. ISUPOV The Herzen State Pedagogical University of Russia 48 Moyka River Emb., St.Petersburg, 191186, Russian Federation E-mail: [email protected]
The article gives analysis of metacreative concept of Vyacheslav Ivanov as the phenomenon of the new philosophical and philological thinking of the XX century that was introduced in Svetlana Titarenko's monograph. It considers the proposed idea of synthesis of philosophy, religion, and art in the structure of new mythology of the XX century. The ontological foundation of the artistic world of the theorist of the Russian symbolism, philosophy of the myth and mechanisms of mythological reality generation become a subject of the analysis. The major task is to study his philosophic lyrics and prose as united text on the basis of mythopoeic principles. The major topics are the problem of dialogue and polylogue of cultures, and the problem of author's myths analysis and their variants, symbolic and archetypal images. The monograph proves that symbols and myths in poet's artistic system play a role
of unity integrators. It is concluded that the book under review is a unique record of summarizing research of the mythopoetical sources of the Russian symbolism.
Key words: new philology, theory and philosophy of myth, philosophy of creativity, ontologism, metaphysics of consciousness, mythological archetypes, symbolical universalia, symbol, myth, mythopoetic.
Последние десятилетия XX-XXI веков отмечены напряженным вниманием наук гуманитарного цикла к большим стилям искусства, которые во многом были обусловлены вкладом литературы как искусства слова. Филология, основанная прежде всего на методах философской герменевтики как опыте толкования сложных текстов с закодированным словом, благодаря немногим инициаторам ее кардинального обновления (от символистов до М. Бахтина и современных исследователей), как-то быстро повзрослела. Ученые обрели универсальные языки описания материала, о которых мечтали еще Луллий, Лейбниц. Этой универсализации посодействовала не столько компетенция проверенных филологических методов в их новых сочетаниях, сколько собственно литература и ее религиозно-философская наполненность. К концу XX века структурная антропология, аналитическая психология, герменевтические штудии и семиотика раздвинули горизонты филологических исследований, а разговоры о приоритетных территориях разных наук о человеке постепенно затихли. Но особую услугу оказали здесь символисты, заботы которых о создании текстов настолько слились с ауторефлексией по поводу этой работы, что стало возможным относиться к их творчеству как метатворчеству. Ими были даны обетования нового научного знания, и чем более ярко оно было окрашено личными пристрастиями, тем более серьезные посулы новой общей (синтетической) науки о творческом человеке оно содержало. Эту новую общую науку можно называть по-разному: аксиологией культуры, философией эстетического освоения мира или еще как-то. Дело не в названии, а в том новом филологизме, который всячески оберегается, расширяется в многовекторных проблемных перспективах, составляя новое эпистемологическое ядро теоретико-литературного сознания наших дней (к месту в этой связи пришлось удачное выражение Э. Ауэрбаха - «философия литературы»).
Творчество Вяч. Иванова в этом смысле являет собой благодатнейший материал; его ум так уж был устроен, что поэтическое слово и слово о слове, его философия слова и механизмы ее порождения оказались на равных и встретились наконец в общем проблемном поле исследования его мифопоэтики в ее истоках и генезисе. Такое исследование и представляет собой недавно вышедшая книга С.Д. Титаренко1.
В формулах практической герменевтики Вяч. Иванова, предъявленных в книге Титаренко, убедительно определены процедуры перекодировки и ассоциативно-исторического преобразования первичных универсалий образного
1 См.: Титаренко С.Д. «Фауст нашего века»: мифопоэтика Вячеслава Иванова. СПб.: ИД «Петрополис», 2012. 654 с. [1]
сознания в контекстах запросов новой литературной школы. С.Д. Титаренко охотно подхватывает методологические инициативы своего «автора» и «героя», учится у него - и в результате мы имеем яркие анализы трактата «Ани-ма», прокомментированного автором книги и впервые изданного в России в переводе С.Л. Франка2, мелопеи «Человек», образцов «автоматического письма», ранее, на основе архивов, также публиковавшихся С.Д. Титаренко3, «Повести о Светомире царевиче». Значимость исследований «Повести о Светомире царевиче», проведенных Титаренко, уже была отмечена литературоведами, например А.Л. Топорковым4.
Хочется сразу подчеркнуть, что рассматриваемая книга С.Д. Титаренко -это не только историко-литературный тип работы, где заданы параметры почти шестидесятилетней эволюции поэта-мыслителя при изначальной установке на присущий ему синтез философского, религиозного и художественного начал, но и опыт подведения итогов исследований мифопоэтических оснований русского символизма и Серебряного века в целом. Автор книги стремилась показать актуальность формирования мифопоэтики Вячеслава Иванова как стратегии, альтернативной аристотелевской и становящейся онтологией самопознающего «фаустовского» сознания. В связи с этим слова А. Белого о Вяч. Иванове как «Фаусте нашего века» приобретают непреходящее значение. Поэтому книга Титаренко является продолжением диалога о Вяч. Иванове, начатого мыслителями XX века.
Свое исследование Светлана Дмитриевна начинает с наименее освещенного в уже имеющихся публикациях раннего периода творчества поэта-мыслителя: 1894-1900-х годов. Уже тогда, как убедительно показано в книге, определились основные объекты интереса и тот комплекс традиций, которым Вяч. Иванов не изменял до конца жизни: платонизм, немецкий идеализм и романтизм, творчество Данте и Гёте, музыка Вагнера, философия Шеллинга, Шопенгауэра и Ницше, а также философия Соловьева. Владимир Соловьев - магическое имя в творчестве Вячеслава Иванова. Притяжение к его идеям показано в книге Титаренко на протяжении всего творчества Иванова. Если прибавить сюда общение с коллегами по литературному цеху, учебу в Москве и Берлине, блистательное знание отечественной классики, санскритские штудии, работу над мистическими и оккультными текстами, мы определимся в составе той исходной творческой почвы, на которой возрастал антикизированный космос нашего поэта и мыслителя, что убедительно показано в книге на основе анализа важнейших контекстов и творческих принципов начинающего поэта.
2 См.: Иванов Вяч. ANIMA / пер. С.Л. Франка; подгот. текста, предисл., примеч., коммент. и исследование С.Д. Титаренко; послесл. К.Г Исупова. СПб.: Факультет филологии и искусств СПбГУ 2009 [2].
3 См.: Титаренко С.Д. Автоматическое письмо у Владимира Соловьева и Вячеслава Иванова: архетипы мистического сознания и традиции глоссолалии // Русская антропологическая школа. Труды / под ред. Вяч. Вс. Иванова. Вып. 4. Ч. 1. М.: РГГУ 2007. С. 147-189 [3].
4 См.: Топорков А.Л. Источники «Повести о Светомире царевиче» Вяч. Иванова: древняя и средневековая книжность и фольклор. М.: Индрик, 2012. C. 31-32 [4].
С.Д. Титаренко проявляет склонность к многофакторному комментарию. Это сказалось, в частности, в подробном анализе поэмы-трактата 1889 года «Ars Mystica», опубликованной ею совместно с Е.В. 1луховой, а также прокомментированной ею впервые5. Здесь нашли место и рассуждения о поэтике эк-фрасиса, и трактовки окказиональных оттенков термина «теургия», и полезные расширения ритуалемы «мистерия». Действительно, как следует из поэмы-трактата, Иванов не только сохранял значение «мистерии» как старинного культового действа, но и насыщал это словечко «соборными» контекстами всенародного зрелищного энтузиазма; пройдет немного времени, и контексты эти почти сольются с теми смыслами, которые усмотрены в «мистерии» ивановским единомышленником - А.Н. Скрябиным (гл. 4, раздел IV). Порой затруднительно указать на точные ориентиры, которыми руководствовался Вяч. Иванов при осмыслении тех или иных феноменов культуры. Поразительный случай для истории нашей философской литературы: Вяч. Иванов столь стремительно составил для себя основные арабески мирового эстетического опыта, что с первых своих сборников, первых эссе и «Эллинской религии страдающего бога» явился к началу ХХ века готовым и во всеоружии ослепительной компетентности, как Афина Паллада из головы Зевса. Само это явленье Иванова - его текстов и его личности - было мощным метафизическим прорывом в то самое «реалиора» внутри культурной реальности, которое у Вяч. Иванова оказалось убедительнее и перспективнее всех остальных реальностей вместе взятых, как справедливо отмечено Д. Мицкевичем6. В этом факте есть нечто провиденциальное для оправдания, искупления и спасения нашей культуры в ее неясном, но, несомненно, трагическом будущем.
Параллельные русскому символизму искания Вяч. Иванова показаны полномасштабно в первой главе книги «На пути к символизму: поиски мифопоэ-тического языка в ранний период творчества». Здесь рассматриваются ранние искания поэта в фокусе преломления исторического, философского и религиозного начал. Не случайно главу завершает раздел, в котором автор говорит о том, что архетипическая идея Рима как Музея Памяти в раннем творчестве поэта основывается на мифе о вечном возвращении. Во второй главе работы дается анализ поисков Вяч. Иванова с параллельными разъяснениями его индивидуальных стремлений, отличных от исканий Ницше, Вл. Соловьева, мифологов XIX - начала XX столетия. Особое значение получает здесь результат усвоения русским мыслителем и поэтом трудов представителей ритуально-мифологической школы, и прежде всего Дж. Фрэзера, определивших его стремление к созданию авторских мономифов. Автор обращается к осмыслению одной из сложных работ раннего В.С. Соловьева «Мифологический процесс в
5 См.: Иванов Вяч. Ars Mystica / публ. и текстолог. заметка Е.В. Глуховой и С.Д. Титаренко; коммент. С.Д. Титаренко // Символ: Религиозно-философский журнал. Париж; М., 2008. № 53-54. С. 38-63 [5].
6 См.: Мицкевич Д.Н. «Реалиоризм» Вячеслава Иванова // Христианство и русская литература: взаимодействие этнокультурных и религиозно-этических традиций в русской мысли и литературе. Сб. 6. СПб.: Наука, 2010. С. 254-342 [6].
древнем язычестве» и показывает, что увлечение Вяч. Иванова идеями религиозного синкретизма подкрепляется у него важнейшим методологическим принципом: осмыслением их из глубины идей исторической поэтики Веселовского. В работе показано, что обрядовый сюжет перерабатывается у Вяч. Иванова в миф о Дионисе, который становится для него центральным архетипом религиозного сознания, подкрепляется софийным мифом Соловьева и получает оригинальное воплощение в многообразных образах символического звучания и в формировании мистериальных ритуалем.
Здесь трудно удержаться от некоторых уточнений. Чем чаще модерн эксплуатировал традицию античной мистерии, тем последовательнее она теряла роль жанра. Новым контекстом стала трактовка понятия «мистерия» как «состояние мира». Иначе говоря, это форма мифологического или религиозно-мистического осмысления исторической реальности, свойственная Иванову. Он предполагал в своих прожектах всенародное переживание «почвенных» ценностей в открытых мистериальных торжествах. Литургическая жанровая память мистерии подняла последнюю на уровень формы общественного поведения, в рамках которого ряд философов и писателей мыслили создать новую этику христианского общения. Принципом новой этики стал эстетический критерий символико-литургического преображения жизни. В контекстах мистерии осмыслены идеи «театра для себя» как мистерии жизни. Мистериальность мышления, присущая Иванову, как показано в работе С.Д. Титаренко, обусловила и формирование инициационных сюжетов и интермедиальных принципов, обратила поэта к ранним прототеатральным действам как картинам сознания, к особому типу циклообразования, воплощаемому античный способ мировосприятия.
В этом плане, как справедливо считает автор работы, Иванов, создавая поэму-мистерию «Человек», трагедию-мистерию «Прометей», теологическую утопию «Повесть о Светомире царевиче», осуществляет синтез мистериального начала с жанровыми ритуальными принципами в феномене гибридных жанров. Влияние мистерии ощутимо и в книгах-исследованиях: «Эллинская религия страдающего бога», «Дионис и прадионисийство». Ее интуициями пронизано также исследование Вяч. Иванова «Достоевский: трагедия-миф-мистика». В этом плане мистериально-мифологический пласт творчества Вяч. Иванова многообразно проанализирован в работе Титаренко: от ранних поэм («Ars Mystica») до эссе «Анима», статьи «Гоголь и Аристофан» и итоговой прозы - «Повести о Свето-мире царевиче», написанной экспериментальным стихом версе.
Дихотомия «Иванов и Скрябин» подвергнута в книге детальной и новаторской проработке. Но и здесь не лишним будет добавить: там, где Иванова в его личном экстатическом дионисизме еще останавливала аполлоническая привычка к научному самоконтролю, Скрябина уже ничто не останавливало. Иванов точно уловил в нечеловечески напряженных ритмах Скрябина то сочетание демонизма, мессионизма, эстетства и искреннейшей веры в свой творческий титанизм, которым соблазнился Серебряный век и на котором основал свою эстетическую веру в возможность наяву творить новую космогонию средствами жиз-нетворческой символики. Скрябин видел себя автором музыкально-синтетичес-
кого Апокалипсиса, завершителем мировой истории и инструментом искупительной всеочищающей катастрофы. Масштабу этого замысла вполне отвечали мессианские амбиции великого музыканта. В монографии С.Д. Титаренко впервые показано влияние пифагорейской философии на Вяч. Иванова, сделан анализ «Божественной поэмы» Скрябина как претекста мелопеи Иванова «Человек». По мнению Титаренко, преодоление титанизма Скрябина венчается у Иванова образами ангелологии или агиократии как царства святых в Эпилоге поэмы. Интермедиальный образ достигнут за счет особого синэстетизма в соединении архетектурного, музыкального, словесного и иконологического. Вяч. Иванов сумел предать Дионису самое «пифагорейское» из искусств (коль скоро музыка -это аполлонически звучащая геометрия и вещее Мировое Число космических гармоний) на путях кардинального отрицания классического мелоса в пользу неклассического аффекта. Причем числовой символизм понимается в анализируемой работе как сущность запредельного. Исследовательница впервые устанавливает связь поэмы-мистерии с античной формой мелопеи или ритмопеи как музыкально-числовой композиции.
Автор книги систематически и спокойно, шаг ша шагом, в каждой главе работы разъясняет содержание и грамматику сочетаний основных мыслеобра-зов понятийного Органона и эстетического 8утЪо1агшт'а Вяч. Иванова, распределяя символы по классам сложности и устанавливая их логическую валентность. Сопоставление проводится и в связи с взаимовлиянием Иванова и Флоренского. Хотя тема «Иванов и Флоренский» специально рассматривалась некоторыми исследователями7, в книге она сфокусирована на проблеме поисков Ивановым и Флоренским нового символического языка (8утЪо1агшт). Список символов Иванова, представленный в исследовании, воистину не обозрим; если опубликовать этот перечень в сопоставлении с 8утЪо1агшт' ом Флоренского, по алфавиту, вкупе с толкованиями и библиографией по каждому слову, мы получим не просто предметный указатель, но «Словарь русского символизма» с преимущественным обращением к текстам Иванова. Назовем только некоторые: теургия, соборность, Рим и вечное возвращение; лабиринт, пещера и катакомбы; прамиф и восхождение-нисхождение; анамнезис, экстаз и катарсис; жертва и сфинкс; микрокосм и Макрокосм; число и зеркало; крест и круг; пневма и судьба; даймон и младенец; башня и роза; сердце и солнце; свет и форма; андрогин и анима; Мировое Древо и метаморфоз.
Самостоятельную ценность представляет во второй, третьей, четвертой и пятой главах подробное освещение таких кардинальных тем, как мифопоэти-чески осмысленные софиология и гностицизм, александризм и онтологизм «отраженных культур», палимпсест и звукообраз, циклы и метациклы в композиции поэтических сборников как метатексты, самость, мелос и синэргия, интер-медиальность, эмблемата и экзегеза, божественная игра и т.д. Детально прослежен «фаустовский миф» как отражение в биографии и творчестве Вяч. Иванова стремления к всепознанию.
7 См., например: Шишкин А.Б. Реализм Вячеслава Иванова и о. Павла Флоренского // П.А. Флоренский и культура его времени. Marburg: Blaue Horner Verlag, 1995. С. 101-129 [7].
Трудно даже просто перечислить все реальные достоинства книги С.Д. Титаренко, рассчитанные на посвященного читателя. Она написала целую энциклопедию символизма, не ограничиваясь текстами Вяч. Иванова. В этом смысле ее монография шире своего заглавия. Для современных исследователей она станет основным научным источником. Приводимые в библиографии цитируемые труды более чем доказательный пример достойного основания работы. Это круг источников по истории философии, истории религий, мистических и эзотерических учений, истории мировой литературы, труды по аналитической психологии, литературоведению. Есть также множество источников по истории мифа и мифопоэтике. Постраничные сноски в книге основаны в большинстве случаев на цитировании архивов и редких книг, они сопровождаются комментариями и отсылками. Исследование строго продумано логически, оно обнаруживает масштабную осведомленность автора как в наличном опубликованном материале, так и в архивном.
Важнейшая основа работы - ее методологическая выверенность. Работа базируется на глубоком погружении в идеи трудов А.Ф. Лосева. Автор основывает свою книгу не только на таких исследованиях философа, как «Диалектика художественной формы», «Диалектика мифа», «Очерки античного символизма и мифологии», «История эстетики», но и на ранних, опубликованных А.А. Тахо-Годи и Е.А. Тахо-Годи8, которые дают возможность понять, как осуществлялся процесс непрерывного становления мифа у Вяч. Иванова. Продуктивны и использованные в работе лосевские наблюдения из области музыкальной эстетики, что дало возможность по-новому посмотреть на «внутреннюю форму» циклообразования как трансформацию мелоса в логос (в структуре сборника «Кормчие звезды» или поэмы «Человек»).
Идеи другого философа, Я.Э. Голосовкера, и его книги «Логика мифа»9 дали возможность автору углубить понимание принципа интермедиальности у Вяч. Иванова как возможности отражения мифологического сознания через созидаемый воображением «имагинативный» образ «запредельного» и объяснить преодоление поэтом шеллингианско-романтической условности мифа на пути углубления идей и универсалий платонизма и философского наследия В.С. Соловьева.
Важно отметить несомненную значимость философии Платона для анализа мифологического слоя творчества Вяч. Иванова. Тема «Иванов и Платон» актуализирована в работе на основе привлечения архивного материала, в частности ивановских помет на полях диалога «Федр», и играет важную роль в анализе мифопоэтических образов и сюжетов книг лирики и жизнетворчес-ких проектов. На этом анализе основана пятая глава книги - «Жизнь как искусство и живая мистерия: архетипы и универсалии как стратегии мифотвор-
8 См.: Лосев А.Ф. Высший синтез как счастье и ведение. Общая история религии и мифа. Рождение мифа // Лосев А.Ф. Высший синтез: неизвестный Лосев. М.: ЧеРо, 2005. С. 13-33; 104-113; 146-189 [8].
9 См.: Голосовкер Я. Избранное: логика мифа. СПб.: Центр гуманитарных дисциплин, 2010 [9].
чества и эзотерическая традиция». В этой же главе большой интерес представляет сопоставительный анализ исканий Вяч. Иванова и К.Г Юнга («башенный текст» и «башенный миф»). Значимость изучения этой темы в работах С.Д. Титаренко10 уже подчеркивалась исследователями, например В. Рудичем11 и Н.К. Бонецкой12.
Подводя итоги анализа книги С.Д. Титаренко, можно констатировать, что в ней целенаправленно и глубоко показано, что Вяч. Иванов как поэт-мыслитель и последователь идей В.С. Соловьева создает новый филологизм, новую философию литературы как проекцию онтологии художественного сознания.
Список литературы
1. Титаренко С.Д. «Фауст нашего века»: мифопоэтика Вячеслава Иванова. СПб.: ИД «Петрополис», 2012. 654 с.
2. Иванов Вяч. ANIMA / пер. С.Л. Франка; подгот. текста, предисл., примеч., коммент. и исследование С.Д. Титаренко; послесл. К.Г. Исупова. СПб.: Факультет филологии и искусств СПбГУ 2009. 142 с.
3. Титаренко С.Д. Автоматическое письмо у Владимира Соловьева и Вячеслава Иванова: архетипы мистического сознания и традиции глоссолалии // Русская антропологическая школа. Труды / под ред. Вяч. Вс. Иванова. Вып. 4. Ч. 1. М.: РГГУ 2007. С. 147-189.
4. Топорков А.Л. Источники «Повести о Светомире царевиче» Вяч. Иванова: древняя и средневековая книжность и фольклор. М.: Индрик, 2012. 496 с.
5. Иванов Вяч. Ars Mystica / публ. и текстолог. заметка Е.В. Глуховой и С.Д. Титаренко; коммент. С.Д. Титаренко // Символ: Религиозно-философский журнал. Париж; М., 2008. № 53-54. С. 38-63.
6. Мицкевич Д.Н. «Реалиоризм» Вячеслава Иванова // Христианство и русская литература: взаимодействие этнокультурных и религиозно-этических традиций в русской мысли и литературе. Сб. 6. СПб.: Наука, 2010. С. 254-342.
7. Шишкин А.Б. Реализм Вячеслава Иванова и о. Павла Флоренского // П.А. Флоренский и культура его времени. Marburg: Blaue Horner Verlag, 1995. С. 101-129.
8. Лосев А.Ф. Высший синтез: неизвестный Лосев. М.: ЧеРо, 2005. 264 с.
9. Голосовкер Я. Избранное: логика мифа. СПб.: Центр гуманитарных дисциплин, 2010.
342 с.
10. Титаренко С.Д. От архетипа к мифу: Башня как символическая форма у Вяч. Иванова и К.Г. Юнга // Башня Вячеслава Иванова и культура Серебряного века. СПб.: Филологический ф-т СПбГУ 2006. С. 235-277.
11. Рудич В. Вячеслав Иванов и Томас Манн // Вячеслав Иванов: исследования и материалы. Вып. 1. СПб.: Изд-во Пушкинского дома, 2013. С. 143-173.
12. Бонецкая Н. К. Царь-Девица: феномен Евгении Герцык на фоне эпохи. СПб.: ООО «Полиграф», 2012. 526 с.
10 См., например: Титаренко С.Д. От архетипа к мифу: Башня как символическая форма у Вяч. Иванова и К.Г. Юнга // Башня Вячеслава Иванова и культура Серебряного века. СПб.: Филологический ф-т СПбГУ 2006. С. 235-277 [10].
11 См.: Рудич В. Вячеслав Иванов и Томас Манн // Вячеслав Иванов: исследования и материалы. Вып. 1. СПб.: Изд-во Пушкинского дома, 2013. С. 165 [11].
12 См.: Бонецкая Н.К. Царь-Девица: феномен Евгении Герцык на фоне эпохи. СПб.: ООО «Полиграф», 2012. C. 228-230 [12].
176
CoAoebeecKue uccnedoeaHun. BbmycK 1(41) 2014
References
1. Titarenko, S.D. «Faustnashego veka»: mifopoetika Vyacheslava Ivanova [Faust of Our Century: Mythopoetics of Vyacheslav Ivanov»: monograph], Saint-Petersburg: ID «Petropolis», 2012, 654 p.
2. Ivanov, Vyach. ANIMA. Saint-Petersburg: Fakul'tet filologii i iskusstv SPbGU, 2009, 142 p.
3. Titarenko, S.D. Avtomaticheskoe pis'mo u Vladimira Solov'eva i Vyacheslava Ivanova: arkhetipy misticheskogo soznaniya i traditsii glossolalii [Vladimir Solovyev's and Vyacheslav Ivanov's automatic writing: archetypes of mystical consciousness and tradition of a glossolaliya], in Trudy «Russkayaantropologicheskayashkola» [Writings «Russian anthropological school»], Moscow, 2007, vol. 1, no. 4, pp. 147-189.
4. Toporkov, A.L. Istochniki «Povesti o Svetomire tsareviche» Vyach. Ivanova: drevnyaya i srednevekovaya knizhnost' i fol'klor [Sources «Stories about Svetomir the tsarevitch» by Vyach. Ivanov: ancient and medieval booklore and folklore], Moscow: Indrik, 2012, 496 p.
5. Ivanov, Vyach. Ars Mystica, in Simvol: Religiozno-filosofskiy zhurnal [Symbol: Religious and philosophical magazine], Parizh; Moscow, 2008, no. 53-54, pp. 38-63.
6. Mitskevich, D.N. «Realiorizm» Vyacheslava Ivanova [«Realiorizm» of Vyacheslav Ivanov], in Khristianstvo i russkaya literatura: vzaimodeystvie etnokul'turnykh i religiozno-eticheskikh traditsiy v russkoy mysli i literature [Christianity and Russian literature: interaction of ethnocultural, religious and ethical traditions in Russian conception and literature], Saint-Petersburg: Nauka, 2010, no. 6, pp. 254-342.
7. Shishkin, A.B. Realizm Vyacheslava Ivanova i o. Pavla Florenskogo [Vyacheslav Ivanov's and Pavel Florensky's realism], in P.A. Florenskiy i kul'tura ego vremeni [P.A. Florensky and culture of his time], Marburg: Blaue Horner Verlag, 1995, pp. 101-129.
8. Losev, A.F Vysshiy sintez: neizvestnyy Losev [The highest synthesis: unknown Losev: monograph], Moscow: CheRo, 2005, 264 p.
9. Golosovker, Ya. Izbrannoe: logika mifa [Selected: logic of the myth: monograph], Saint-Petersburg: Tsentr gumanitarnykh distsiplin, 2010, 342 p.
10. Titarenko, S.D. Ot arkhetipa k mifu: Bashnya kak simvolicheskaya forma u Vyach. Ivanova i K.G. Yunga [From an archetype to the myth: Tower as a symbolical form for Vyach. Ivanov and K.G.Yung], in Bashnya Vyacheslava Ivanova i kul'tura Serebryanogo veka [Vyacheslav Ivanov's Tower and culture of the Silver age], Saint-Petersburg: Filologicheskiy fakul'tet SPbGU, 2006, pp. 235-277.
11. Rudich, V Vyacheslav Ivanov i Tomas Mann [Vyacheslav Ivanov and Thomas Mann], in Vyacheslav Ivanov: issledovaniya i materialy [Vyacheslav Ivanov: researches and materials], Saint-Petersburg: Izdatel'stvo Pushkinskogo doma, 2013, no. 1, pp. 143-173.
12. Bonetskaya, N.K. Tsar'-Devitsa: fenomen Evgenii Gertsykna fone epokhi [The Tsar-Maiden: Evgenia Gertsyk's phenomenon on the background of the epoch: monograph], Saint-Petersburg: OOO «Poligraf», 2012, 526 p.
