CC BY
151П.П. Каминский
ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ В ПУБЛИЦИСТИКЕ В. РАСПУТИНА 1970-х - 1990-х ГОДОВ1
Смена цивилизационных парадигм, изменение социальной и культурной среды обитания человека, его взглядов на бытие и свое место в нем вызвала возникновение новых — цивилизационных — историософских концепций со своими риторическими стратегиями, идеями, гносеологическими посылками. Исследователи указывают на онтологизацию моделей истории, нормативность, дидактичность теорий, логико-методологическую аморфность и идеологическую (например, государ-ственническую) ориентацию2. Тем не менее, изучение современных исторических концепций, особенно тех, которые выстраиваются писателями, является непременным условием изучения литературного процесса.
Формирование историософии В. Распутина в публицистике приходится на конец 1970-х годов, хотя внимание к истории характерно для всех этапов творческого развития писателя. В нескольких ранних очерках В. Распутина — «Продолжение саянской легенды» (1963), «Разъезд Стофато», «Возвращение» (1965) и др. — обращение к факту из исторического прошлого использовалось как сюжетный прием, становилось центральным элементом поэтики короткого повествования о трудовых буднях комсомольцев. Размышления о природе исторического процесса появляются в период зрелости В. Распутина как писателя. Открытие трагической сути истории обнаруживается в очерке «Вниз и вверх по течению» (1972) в художественной прозе — «Последний срок» (1970), и
1 Работа выполнена в рамках проекта 34097 ведомственной программы Министерства образования и науки РФ, Федерального агентства по образованию «Развитие научного потенциала высшей школы» по разделу 3.3 «Развитие научно-исследовательской работы молодых преподавателей и научных сотрудников, аспирантов и студентов». Наименование проекта: «Проблемы модернизации современного российского общества в осмыслении и оценке русской культуры конца ХХ — начала XXI века».
2 См.: Зверева Г.И. Цивилизационная специфика России: дискурсный анализ новой «историософии» // Общественные науки и современность. 2003. № 4. С. 98—112.
«Прощание с Матерой» (1975). С начала 1970-х годов В. Распутин знакомится с национальной историографией: «Я помню, мне хороший урок преподал болгарин в 1971 году. Мы с ним заговорили о нашей истории, и выяснилось, что он ее знает гораздо лучше меня, хотя я учил историю, но я не связывал ее в единое движение, у него это связывалось, систематизировалось. Я взял тогда Соловьева, Карамзина, стал читать, стал интересоваться. Может, это произошло бы и само, но он действительно меня ткнул носом, может быть, сам того не заметив»3.
Начало публицистической историософской прозе В. Распутина можно отнести к 1979 году, когда в «Советской культуре» был опубликован очерк «Иркутск с нами»4. В 1980-е годы В. Распутин пишет очерки и статьи, посвященные конкретным историческим событиям и осмыслению исторического процесса, его направления и национального своеобразия5. Авторская концепция истории связывается с этико-философской проблематикой памяти и беспамятства. В этот период писатель принимает активное участие в работе Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, что отражено в публицистике6. В 1990-е годы концепция истории формулируется в таких очерках и статьях, как «Что дальше, братья-славяне?»7, «Вниз по Лене-реке»8, «Сколько будет лет в XXI веке? Предъюбилейные заметки»9, «Громкое имя — Сибирь»10 и др. «Россия: дни и време-
3 Распутин В. Душа крепка корнями... / Беседу вел Г. Бутаков // Вост.-Сиб. правда. 1987.
15 марта. С. 2.
4 Сов. культура, 1979, № 74, 14 сент. С. 6.
5 Распутин В. За Непрядвой лебеди кричали // Сов. культура, 1980, № 2, 4 янв. С.6; Сибирь без романтики; Тобольск; Кяхта; Байкал; Горный Алтай; Моя и твоя Сибирь; Русское Устье // Распутин В. Сибирь, Сибирь. М.: Молодая гвардия, 1991. 304 с. (Отечество Старое. Новое. Вечное); Миллионолетия Рольфа Эдберга // Сибирь, 1989, № 4. С.100- 106;Смысл давнего прошлого (религиозный раскол в России) // Литературный Иркутск, 1989, Май. С. 8-9; Ближний свет издалека // Литературный Иркутск, 1990, Апрель. С. 1—3; и др.
6 Распутин В. А чего на нее глядеть // Сов. культура, 1980, № 75, 16 сент. С. 3. В соавт. с. В. Щербиным. О сохранении памятника сибирского зодчества XVIII века — Троицкой церкви (иркутского планетария); Откуда они в Иркутске // Сов. культура, 1984, № 48, 21 апр. С.8. О судьбах ценных экспонатов Иркутского художественного музея; и др.
7 Литературный Иркутск, 1992, Апрель. С. 2-3.
8 Наш современник, 1993, № 11. С. 95-111.
9 Вост.-Сиб. правда, 1994, 10 сент. С. 6, 11.
10 Москва, 1998, № 7. С. 11-22.
на»11, включает статьи и интервью рубежа десятилетий; развернутые размышления и отдельные реплики об историческом процессе встречаются практически в каждом публицистическом выступлении писателя (статьях, очерках, интервью, докладах) последних двадцати пяти лет.
До сих пор в науке нет реконструкции концепции истории в публицистике В. Распутина12, хотя главы о публицистике есть в ряде монографий13. Реконструкция историософии В. Распутина предпринималась применительно к его художественному творчеству14. Взгляды В. Распутина на исторический процесс рассматривались в контексте этико-философской проблематики повестей и рассказов: нравственных проблем современности, проблем разрушения традиционной системы ценностей и социальной организации сибирской деревни, извращения человеческой сущности под влиянием новых духовных и общественных обстоятельств. Распутин в художественной прозе не формулирует систему взглядов на историю, как, например, С. Залыгин, поэтому А. Лапченко называет
11 Распутин В. Россия: дни и времена. Публицистика. Иркутск: Изд-во журнала «Сибирь» совместно с товариществом «Письмена», 1993. 161 с. Содерж.: Из огня да в полымя (Интеллигенция и патриотизм); Россия уходит у нас из-под ног; «Так создадим же течение встречное.»; После событий, накануне событий; Дни наши тяжкие; Прозреть и не отступить; Что дальше, братья-славяне?; Шерше ля фам; Миллионо-летия Рольфа Эдберга; Из глубин в глубины; Смысл давнего прошлого (религиозный раскол в России); Ближний свет издалека; Вниз по Лене-реке.
12 Петушкова Е.В. Экологические проблемы в отечественной публицистике второй половины ХХ века (С. Залыгин В. Астафьев, В. Распутин). Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. кан,д. филол. наук. Тверь, 2004. 22 с.
13 Панкеев И.А. Валентин Распутин: по страницам произведений. М.: Просвещение, 1990. 141 с.; Курбатов В.Я. Валентин Распутин: Личность и творчество. М.: Сов. писатель, 1992. 176 с.; Тендитник Н.С. В. Распутин: Колокола тревоги: Очерк жизни и творчества. М.: Голос, 1999. 150 с. и др.
14 Шапошников В. Валентин Распутин. Новосибирск: Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1978. 68 с.; Лапченко А.Ф. Человек и земля в русской социально-философской прозе 70-х годов (В. Распутин, В. Астафьев, С. Залыгин). Л: Изд-во Ленинградского ун-та, 1985. 136 с.; Тендитник Н.С. Сибирь — личная судьба: О творчестве В. Распутина. Красноярск: изд-во Красноярского ун-та, 1985; Тендитник Н.С. Валентин Распутин: Очерк жизни и творчества. Иркутск: изд-во Иркутского ун-та, 1987. 225с.; Тендитник Н.С. В. Распутин: Колокола тревоги: Очерк жизни и творчества. М.: Голос, 1999. 150с.; Семенова С.Г. Валентин Распутин. М.: Сов. Россия, 1987. 174с.; Котенко Н.Н. Валентин Распутин: Очерк творчества. М.: Современник, 1988. 187с.; Панкеев И.А. Валентин Распутин: по страницам произведений. М.: Просвещение, 1990. 141с.; Курбатов В.Я. Валентин Распутин: Личность и творчество; Кузина А.И. В. Астафьев, В. Распутин: художественное осмысление нравственно-философских проблем современности. Автореф. дисс. на со-иск. уч. ст. канд. филол. наук. М., 1994. 19 с. и др.
основополагающей категорией эстетики повестей В. Распутина «память», тогда как у В. Астафьева такой категорией является «природа», а у С. Залыгина — «история»15.
Отношение к публицистике В. Распутина менялось от 1970-х к 1990м годам, что связано с социокультурной ситуацией. В конце 1970-х — начале 1980-х годов В. Распутин-публицист обладал безусловным авторитетом в российском обществе, с конца 1980-х годов наметились противоположные оценки личности и творчества писателя. С одной стороны, негативная оценка сложилась после того, как В. Распутин подписался под печально известным «Словом к народу»16: «Говорят: он губит свой талант, он предал свое назначение. Перо изменило ему — и поделом: кликушествует, купается в грязи, связался с фашистами»17. С другой стороны, консервативно ориентированная часть писательской общественности («Наш современник», «Молодая гвардия», «Москва», «Сибирь» и др.) сделала В. Распутина своим «знаменем». Эти два полюса оценки взглядов Распутина сохранились по сей день, как неизменной остаётся позиция самого писателя.
Концепция истории в публицистике В. Распутина конца 1970-х — 1990-х годов может быть выстроена по четырем уровням: история Сибири, русская национальная история, история славянства, история современного мира.
В осмыслении истории Сибири выделяются национальный, культурный и антропологический аспекты. Реконструируя события истории Сибири, писатель выделяет следующие этапы: 1) доисторический, 2) покорение и освоение Сибири в конце ХУ—ХУП веке, 3) развитие культурной и экономической самостоятельности Сибири в ХУШ-ХК веках, 4) современный этап (XX век).
Доисторическая фаза связывается с незнанием Сибири европейской и русской культурами. Это время слухов и небылиц, мифологических представлений о Сибири как стране чудес, в которой обитают люди с песьими
15 Лапченко А.Ф. Человек и земля в русской социально-философской прозе 70-х годов (В. Распутин, В. Астафьев, С. Залыгин). Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1985. 136 с.
16 Правда, 1991, 23 июля. С.1. Подписи: Ю. Бондарев, Ю. Блохин, В. Варенников, Э. Володин, Б. Громов, Г. Зюганов, Л. Зыжина, В. Клыков, А. Проханов, В. Распутин, В. Стародубцев, А. Тизяков.
17 Басинский П. Memento mori. В. Распутин, большой и маленький // Лит. газ, 1992, № 44 (5421), 28 окт. С. 4.
головами. В качестве иллюстрации В. Распутин приводит далеко отстоящие друг от друга во времени, но близкие по сути высказывания Геродота и анонимного русского письменного источника XVI века. При этом, как подчеркивает писатель, русский народ уже бывает в Сибири: от новгородских купцов, издревле осваивавших торговые пути через Сибирь в Азию, до поморов, которые, спасаясь от террора Ивана Грозного, примерно в 1570 году заселили устье сибирской реки Индигирки.
Второй этап — присоединение Сибири к России — делится писателем на три периода, согласно трем волнам покорителей: завоевание, первопроходчество, заселение. Колонизация Сибири рассматривается в свете концепции национального характера. С точки зрения В. Распутина, русская экспансия в Сибири представляла собой стихийное движение народных масс, за которым не поспевали правительственные и воеводские постановления. Психологические мотивации завоевателей, первопроходцев и первонасельников априори характеризуются отсутствием осмотрительности и благоразумия. Писатель допускает, что ими двигали меркантильные соображения (жажда наживы, право первой добычи и т.п.), но полагает, что определяющее значение сыграли внешние, надличностные детерминанты. Исторические события этапа осмысляются как результат выброса из национальных недр огромного количества пассионарной энергии (позволим себе воспользоваться терминологией Л.Н. Гумилева). Речь в очерках идет о том, что к определенному моменту развития, нация вычленяет из своего состава и воплощает свою интенциональность в духовном типе пассионария, который расширяет для национально-государственного организма жизненные пространства и ресурсную базу существования. Писатель подчеркивает суть того исторического момента, которая заключалась в коренной геополитической трансформации русского государства, когда Русь, покорив Казанское и Астраханское ханства, становилась Россией и вплотную приближалась к обретению статуса империи. С точки зрения писателя, текущая логика исторического развития заставила русских испытать «необыкновенный порыв» и «чудесную страсть», вселила в них «путеводное чувство Родины» и толкнула к совершению сверхъестественного и невообразимого подвига. В. Распутин рассказывает, как с падением ханской столицы Искера казаки, пренебрегая тяжелыми мучениями и опасностями, не используя имевшуюся у них возможность медленного поступательного движения, словно торопясь, устремляются на восток и уже в 1639 году, всего лишь на шестом десятке лет после гибели Ерма-132
ка, Иван Москвитин ставит зимовье на берегу Охотского моря. По следам первопроходцев заселяет Сибирь хлебороб, завершая покорение региона.
Национальный характер в этот период, как полагает В. Распутин, проявляет активную сторону своей природы, реализует заложенный в себе потенциал героического преодоления, воплощаясь в представителях отдельных сегментов национального целого, особых сословий. Внимание акцентируется на том, что казаки, уникальная социальная общность людей, «замешанных» на личностных качествах и не сломленных тяжкой русской государственностью, стали выразителями исторического закона, двигающего Русь на восток в Азию. Другим социальным слоем, реализовавшим пассионарную активность нации, предстают старообрядцы.
Покорение Сибири трактуется как культурный процесс. С точки зрения писателя, русская экспансия была детерминирована национальной культурой, извечной устремленностью русских людей к вольнице. Ермак оценивается как воплощение вольнолюбивых устремлений нации: «Человек из народа, словно бы самим народом отправленный в Сибирь и не оставленный им без памяти»18. В. Распутин подчеркивает, что русский человек отправлялся в Сибирь в поисках свободы всех толков — религиозной, общественной, нравственной, деловой и личной, — бежал от ограничений и притеснений. Мечта эта нередко воплощалась в форме мифа о чудесном, благодатном крае и процесс экспансии обусловливался активностью мифологического сознания в ее достижении. Например, открытие старообрядцами Горного Алтая и продвижение их поселений к китайским границам связывается с поисками легендарного Беловодья.
Рассматривая антропологический аспект истории региона, В. Распутин исследует генезис двух исторически сложившихся в Сибири духовно-нравственных типов, связанных с различными способами существования в социуме и природной среде — оседлым и кочевым, — олицетворяющих две противоположные стратегии освоения региона — бережную и колонизаторскую. Основу типа «коренного» сибиряка, закладывают первопроходцы и первонасельники. С одной стороны, этот тип выделяется из коренной нации, отличается психическим складом и физическим обликом, с другой, — в нем полнее сохраняются, благодаря изолированности и местным условиям, основные качества русского земледельца, какие они были до появления в России кабалы, холопства и крепостного права.
18 Сибирь без романтики // Распутин В. Сибирь, Сибирь... С. 29.
Противоположный ему тип «временщика» складывается из устремившихся вслед за пассионариями в Сибирь сезонно-промысловых людей, разного рода маргинальных элементов и отправленных отбывать ссылку или каторгу уголовников. Вся история Сибири рассматривается в логике антагонизма этих антропологических типов. «Приливные волны» сезонных людей, с точки зрения писателя, несут разрушение культуры и экосистем, во все времена стараются «размыть» нравственные основы коренного сибирского характера, что приводит к нынешнему его вырождению. История их противостояния становится, таким образом, историей современного аксиологического кризиса и кризиса экологии.
Следующий этап рассматривается через историю трех сибирских городов (Иркутска, Тобольска и Кяхты) и также характеризуется писателем как результат приложения пассионарной активности нации. Например, история Кяхты ставится в один ряд с броском казаков к Тихому океану и называется «следующим «пружинным» действием на просторах Сибири русского характера»19, изменяется лишь модус процесса. В. Распутин констатирует, как на смену «физическому» энтузиазму первопроходцев и первонасельников XVII века» приходит «энтузиазм духовный, очисти-тельный»20. С точки зрения писателя, историческая логика этой эпохи заключается в преодолении Сибирью статуса колонии, в возникновении сибирского патриотического сознания. В числе детерминант такого процесса, указывается, во-первых, торгово-экономическое развитие сибирских городов, во-вторых, появление самостоятельного культурного движения, в том числе усилиями меценатов, в-третьих, духовное влияние декабристов и политических ссыльных.
Изображаемое в очерке «Кяхта» независимое и образованное купеческое общество этой чайной столицы России соревнуется не только в коммерции, но и в благом употреблении прибылей, открывая учебные заведения, приюты, краеведческий музей, отделение Географического общества, закупая библиотеки, финансируя науку и устанавливая культурные связи с метрополией и Европой. Как утверждается в очерке «Иркутск», благодаря меценатству и воспитующей роли политических ссыльных, взрастивших в населении вольнодумное достоинство и общественное мнение, становится невозможным самоуправство и лихоимство власть имущих временщиков, столь распространенное в начале
19 Кяхта // Распутин В. Сибирь, Сибирь... С. 210.
20 Распутин В. Громкое имя — Сибирь // Москва, 1998, № 7. С. 17.
истории города. На их место приходят просвещенные и талантливые губернаторы: «Это был уже далеко не тот город и не те иркутяне, которые за сто лет до того, во времена прибывшего в Иркутск следователя Крылова, могли сносить от него любые поборы, издевательства и самодурство, — этот город обрел уже достоинство и честь, не позволявшие ему делать с собой что угодно»21. Итогом развития гражданско-гуманистического общественного сознания в конце XIX века писатель мыслит выдвижение сибирскими патриотами (Н.М. Ядринцевым, Г.Н. Потаниным и др.) основных требований, корректирующих хищническую политику колониального центра: образование, отмена ссылки, равноправие с метрополией, качественное заселение и отношение к инородцам.
Современная судьба Сибири связывается с утратой обществом исторической памяти и необходимостью охраны памятников истории и культуры — материальных воплощений прошлого. В. Распутин описывает, как былую «доблесть» старинных городов сменяют старость и запустение: Иркутск «донашивает» свою деревянную архитектуру; на старинные кварталы неумолимо наступают безликие новостройки; четырехсотлетний юбилей Тобольска, в прошлом столицы России на востоке, отмечается с новыми «потемкинскими» заборами и подтопляемым в каждое половодье старым городом. Рассуждая о состоянии современной Кяхты, писатель видит тенденцию, влияние всесильного закона течения Времени, «роковую справедливость обратного действия», когда за амплитудой могущества следует амплитуда запустения и небрежения, за дарами — возмездие. Историческое время в концепции В. Распутина, таким образом, циклично. Современный исторический момент приходится на период «властной усталости Времени»22. В свою очередь, реализует этот закон общество, Время лишь «безжалостно и чутко подхватывает и свершает те действия, к которым склонны живущие в нем»23. Накапливая темное незнание и забывая свое прошлое, общество достигает дисфункции морали и лишается оснований для будущего. Для В. Распутина важно, что выдвинутые в конце XIX века геополитические требования в адрес метрополии так и не были реализованы, а ее колониальная политика усугубилась.
21 Иркутск // Распутин В. Сибирь, Сибирь. С. 154.
22 Кяхта // Распутин В. Сибирь, Сибирь. С. 211.
23 Русское Устье // Распутин В. Сибирь, Сибирь... С. 259.
Процесс присоединения Сибири к России представлен В. Распутиным как исторически и культурно детерминированное движение национального организма. Писатель настаивает на активном, героическом потенциале русского национального характера, опровергая однозначные, распространенные в культуре представления о пассивной созерцательности и слабохарактерности русского человека. Такая позиция заявляется в системе эпиграфов очерка 1983 года «Сибирь без романтики» — первого исследования феномена Сибири. Здесь приводится цитата из «Слова о Ермаке» А.Н. Радищева, содержащая размышления о твердости и неутомимости российского народа в предприятиях, и цитата сибирского ученого и писателя XIX века Н.М. Ядринцева о необыкновенной энергии, с которой народ пришел в Сибирь, невообразимой громадности результатов, которых он достиг своими трудами. Писатель дифференцирует воплощение национального характера в Сибири и европейской части России («расслабленность и размягченность»), что объясняет более мягкими, по сравнению с сибирскими, природно-климатическими условиями и феодально-государственным гнетом. Подробным исследованием генезиса антропологических типов и их взаимоотношений В. Распутин обусловливает современную судьбу Сибири.
В национальной истории В. Распутина интересуют следующие вехи: монголо-татарское иго и Куликовская битва, Смутное время, церковный раскол, петровские реформы, наполеоновское нашествие 1812 года и Бородинское сражение, Октябрьская социалистическая революция и гражданская война 1918—1920 годов, индустриализация и коллективизация сельского хозяйства в 1926—1938 годах, Великая Отечественная Война. Кризисные, переломные моменты национальной истории рассматриваются в этическом аспекте. Логика истории представляет последовательность сменяющих друг друга нравственных падений и подъемов: «Если история имеет поступательное движение, то нравственное развитие общества, похоже, ходит кругами, которые накладываются друг за другом с какой-то последовательной закономерностью, — так, что однотипные положения выстраиваются как бы в затылок, в границах проходящего через круги коридора»24. Объяснение этому В. Распутин находит в природе русского национального характера. Интенциональность русского народа составляет святоискательство, безысходное и неизбывное движение народа
24 Распутин В. Смысл давнего прошлого (религиозный раскол в России) // Литературный Иркутск, 1989, Май. С. 9.
к достижению идеала: «Святая Русь не значит Русь идеальная. Это примеренные на национальную фигуру сияющие одежды, пришедшиеся впору, но не воздетые до тех пор, пока последние не станут первыми. Это литургическое настроение народа, его осознанная цель, заключавшаяся в сердечной деятельности, в работе над благополучием духовным»25. С другой стороны, писатель отмечает такую национальную черту, как юродство — «мучительную судорогу народной души, ищущей спасения», выпячивание наружу нравственного увечья: «То, что скрывалось у других под внешним лоском и внешним же благополучием, у нас не хотело прятаться и как бы нарочно рвалось на общее обозрение. Это извечное свойство русского — душа нараспашку, которое шокировало посторонних, не умевших вглядеться в эту душу»26. Сюда же можно отнести и отмеченное В. Распутиным уже по отношению к славянству не релятивистское понимание добра и зла: «В его нравственном миропорядке добро и зло имеют определенные, раз и навсегда закрепленные места, <.> он тяготеет к полюсам. Дозволенное зло стремится в славянине перейти в крайность, наша мораль недоступна так называемому консенсусу противоположностей и прямо, без промежуточных построений, с решительностью разводит их по сторонам. И если она нарушается, зацепиться не за что, падение бывает убийственным»27.
Таким образом, в русской душе заложен как потенциал духовного саморазрушения, так и потенциал органического сопротивления национального организма происходящим внутри него негативным процессам. При этом факторами, катализирующими генетически запрограммированные в национальной ментальности процессы падения, В. Распутин считает исключительно внешние обстоятельства: социальное угнетение (монголо-татарское иго на Руси, крепостное право, кабала в царской России, государственный террор в СССР), кризис государственности и идеологии (смутное время, революция и гражданская война), общемировые тенденции развития цивилизации, которые со времен Петра I, в меньшей степени — с периода царствования Бориса Годунова, систематически переносятся властной элитой на неприспособленную для них российскую
25 Распутин В. Ближний свет издалека // Воин России, 1998, № 1. С. 105. Далее текст очерка цитируется по этой публикации.
26 Там же.
27 Что дальше, братья-славяне? // Распутин В.Г. Повести. Рассказы. М.: Дрофа: Вече. 2002. Т. 1. С. 364. Далее текст очерка цитируется по этой публикации.
почву: «.главное противоречие старой русскости с утвердившейся в мире материальной цивилизацией — в их разнонаправленности, разнокачествен-ности. Русскость готовила себя к собиранию небесных сокровищ, а вокруг наперегонки принялись ковать земные. <.> Это был неравный спор, спор духовного с материальным, победу в котором не представляло труда предсказать»28.
Реализация потенциала, очередное восхождение, напротив, обусловлена внутренними, имманентно присущими национальному организму защитными механизмами. В. Распутин выделяет по меньшей мере три таких механизма: явления святых, расколы, мобилизация нации для отпора внешней агрессии.
В очерках «Ближний свет издалека», «За Непрядвой лебеди кричали» («Поле Куликово»29 ) и др. работах В. Распутин развивает мысль русского историка В.О. Ключевского о способности русского народа подниматься после падения: «Как бы ни было тяжко его унижение, но пробьет урочный час, он соберет свои растерянные нравственные силы и воплотит их в одном великом человеке или в нескольких великих людях, которые и выведут его на покинутую им временно прямую историческую дорогу»30. Такие исторические фигуры, как Сергий Радонежский, Серафим Саровский, оп-тинские старцы, Иоанн Крондштадтский, осознаются В. Распутиным воплощением интенциональности народа, его духовно-нравственного идеала в «самые необходимые» моменты истории. Русские святые несут миссию нравственного врачевания, освобождения угнетенных душ от робости и страха, объединения народа в могучую силу, нацеленную на единонаправленное героическое деяние, указывают современникам преданную забвению духовно-историческую цель, возвращают нации вернонаправленность ее исторического бытия. В размышлениях о Преподобном Сергии В. Распутин воспроизводит дефиницию Б. Зайцева «святой плотник великорусский», сознательно актуализируя аллюзию на Христа.
Защитный механизм раскола подробно исследуется В. Распутиным в статье «Смысл давнего прошлого (религиозный раскол в России)», а так-
28 Распутин В. Ближний свет издалека // Воин России, 1998, № 1. С. 106.
29 Распутин В. Что в слове, что за словом?: Очерки, интервью, рецензии. Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1987. С. 5—26.
30 Цитата из выступления историка на торжественном собрании Московской Духовной Академии в сентябре 1892 года, посвященном пятисотлетию со дня преставления Преподобного Сергия Радонежского. Распутин В. Ближний свет издалека // Воин России, 1998, № 1. С. 103.
же в эссе «Горный Алтай» и «Сибирь без романтики». Причиной религиозного раскола в XVII веке писатель видит падение нравов, вызванное социальной ситуацией Смутного времени. Раскол выделил и обособил из нации пассионарно настроенных и фанатично преданных старине людей. После церковного собора 1666 года, освятившего казни и преследования старообрядцев, на Руси начинаются массовые самосожжения и исход ревнителей старой веры в Польшу, Молдавию, Валахию и Сибирь. С появлением в сибирских лесах «семейских» старообрядцев с XVII века формируется «оседлый» сибиряк, в терминологии автора. Писатель подчеркивает в старообрядческих общинах сопротивляемость, возникающую в том числе вследствие сознательного изоляционизма и обеспечивающую консервацию традиций, религиозных, нравственных, общественных и хозяйственных устоев. Главным итогом религиозного раскола В. Распутин называет создание народом параллельного магистральному, альтернативного исторического пути, на котором старообрядцы вплоть до XX века сберегали аутентичную русскую культуру, нравственное и физическое здоровье.
В. Распутин не считает религиозный раскол в XVII веке единственным в истории России. Писатель исследует его как самый трагический, масштабный и протяженный по времени прецедент вынужденной дезинтеграции, к которой народ прибегает, противодействуя своему нравственному умерщвлению. В. Распутин приводит в качестве примера другой раскол — раскол интеллигенции в ходе революции, исход из страны «культуро- и вероносительного слоя» граждан, сохранивших для России в драме рассеяния подлинную русскую культуру31.
В 1989 году В. Распутин предсказывает реальность нового народного раскола («Как знать, не предстоит ли нам в новых условиях испытать Смутное время и то, что за ним последовало.»32), призывает следовать охранительному опыту русского старообрядчества: «.а осталось ли в нас хоть что-нибудь от этих заветов, способное остановить повальную распродажу, и готовы ли мы оставить заветы от себя?»33. Размышляя о двух путях исторического развития России, оформившихся после раскола в XVII веке, В. Распутин говорит о необходимости третьего, гармоничного, предполагающего естественный ход событий, возможность которого была доказана расколом.
31 См.: Распутин В. О чем звонят колокола. Литературный Иркутск, 1990, Март. С. 2.
32 Распутин В. Смысл давнего прошлого. Литературный Иркутск, 1989, Май. С. 8.
33 Там же. С. 9.
Во всех случаях обращение В. Распутина к фактам национального прошлого связано с исторической ситуацией последних двух десятилетий ХХ века. Проводя исторические аналогии, писатель стремится выяснить причины наблюдаемого им в современной России кризиса, а также указать соотечественникам способы его преодоления. События «окаянного» ХХ века оцениваются В. Распутиным как катастрофичный результат растраты накопленного за тысячелетие нравственного запаса народа, когда сам народ, называвший себя ранее «богоносным» и «нравственной крепостью мира», своими же руками уничтожил все свои духовные опоры.
Оценки современной социокультурной ситуации меняются от 1980-х к 1990-м годам. Для В. Распутина 1980-х духовная жизнь общества характеризуется разнонаправленными тенденциями: продолжающаяся утрата исторической памяти, потеря духовной преемственности нации в поколениях и возрождение интереса к истории, движение за сохранение памяти. О последнем писателю говорит, например, празднование шестисотлетнего юбилея Куликовской битвы, вышедшее «за рамки дежурного календарного юбилея», когда были отреставрированы многие памятники (памятник Дмитрию Донскому, храм Сергия Радонежского и др.), а на Поле съехались поклониться десятки тысяч людей. Как полагает писатель, в эти дни здесь собрались лучшие, избранные представители народа, объединенные в единый, обладающий духовно-исторической преемственностью национальный организм: «.русский человек слился с отечеством и обрел историю, вспомнил свое неотмененное имя»34.
Столкновение памяти и беспамятства трактуется как очередной переломный момент национальной истории, который должен определить направление дальнейшего исторического развития России. Как следует из эпиграфа очерка 1980 года «Поле Куликово»35, будущее остается для автора неопределенным, предощущение грядущего характеризуется тревогой. Однако очерк выражает испытываемые автором в начале 1980-х оптимизм и надежду на возрождение русского национального сознания. Об этом свидетельствует, например, символическая сцена заката: ненастное
34 Поле Куликово // Распутин В. Что в слове, что за словом? С. 21.
35 В качестве эпиграфа используется фрагмент последнего стихотворения из цикла «На Поле Куликовом» А. Блока: «Опять над полем Куликовым / Взошла и расточилась мгла, / И, словно облаком суровым, / Грядущий день заволокла».
небо разъяснивается, закат уподобляется рассвету, на Поле рассказчик чувствует присутствие духа Преподобного Сергия.
К концу 1980-х В. Распутин осознает негативные социокультурные процессы как необратимые. Россия 1990-х годов оценивается В. Распутиным как «страна фантастического саморазрушения»36. Писатель фиксирует бессмысленность социальной жизни, утрату идеального в человеке. Новая формация трансформируется в мир абсурда: «Все перевернулось, распалось, пошло колесом, все столкнулось и возроптало, пришло в противоречие, объялось недоверием, злостью, нетерпением»37. Усугубляющаяся девальвация заветов, обычаев, традиций, хозяйственного уклада, песен, сказаний, исторической гордости и религиозности, возведение на нравственный престол бесстыдства, проистекающий из этого кризис национальной самоидентификации позволяют В. Распутину ставить вопрос о существовании нации, по сути, о конце национальной истории: «За столетия не успели врасти в свою землю и укрепить свои умы, чтобы устоять против повального растления и повального одурачивания — что, в самом деле, за народ мы!? Или уж не народ, а отрод, не продукт предыдущих поколений, а отчленившееся самонадеянное подобие»38. Для публицистики В. Распутина 1990-х годов характерна персонификация негативных социальных процессов: иноземцы, большевики, демократы («растлители» и «хулители»), призрачные силы мировой глобализации, что полностью умаляет в глазах писателя вину народа.
К истории славянской суперэтнической общности В. Распутин обращается в очерке «Что дальше, братья-славяне?» (1992), интерпретируя так называемый «славянский» вопрос во внешней политике России, то есть вопрос об освобождении православных заграничных славян. В моделируемой писателем истории данного вопроса можно выделять пять этапов: османское, австрийское и немецкое владычество; освобождение славян и обретение национально-государственной независимости в XIX — начале ХХ века; немецко-фашистская оккупация и новое освобождение в ходе второй мировой войны; «холодная война»; современный этап.
Сведения об эпохе иноземного владычества над зарубежными нациями славян приводятся в очерке как априорная информация, экспозиция для интерпретации тенденций последующих этапов. Второй этап оценивается двояко. С одной стороны, он предстает как время реализации
36 Распутин В. Громкое имя — Сибирь // Москва, 1998, № 7. С. 22.
37 Распутин В. Вниз по Лене-реке // Наш современник, 1993, № 11. С. 98.
38 Там же.
обета, подвига заступничества и самопожертвования всего русского народа во имя освобождения единоверных Балкан (Греция, Румыния, Сербия, Черногория, Болгария), славянских земель, бывших собственностью Киевской Руси, но потерянных в татарское время (Галиция, Волы-ния). С другой стороны, писатель констатирует неблагодарность освобожденных народов, череду подозрительности, ненависти и предательств по отношению к освободителям, предсказанных Ф.М. Достоевским в самый разгар русско-турецкой войны 1877—1878 годов Третий этап определяется также номинально, как и первый. Последовавшая за ним «холодная война» трактуется как очередная попытка строительства славянского единства, не состоявшаяся в виду ряда объективных причин — внутренних (политика СССР, не соответствующая духу России; механический характер объединения народов внутри и вокруг СССР на чуждых природе славянства идеологических основах и принципе насилия) и внешних (подрывное влияние западной идеологии, пример материального изобилия, силовое воздействие стран-противников). Распад Советского Союза начинает современный этап. Его сущность характеризуется для В. Распутина тотальным утверждением центробежных тенденций в семье славянских народов, окончательным распадом славянского синкрезиса
— единства как «дальних», зарубежных, так и «близких», «единоутробных», российских славян (русских, белорусов и украинцев): «Заветов предков, давших им эту землю и эту кровь, они не соблюли и единства не сдержали. Единство превратилось в сброшенную шкуру далеких обетова-ний, истертую и издырявленную о камни истории»39. Сложившееся положение вещей осознается как ситуация «воюющего само с собой славянства», «конца славянского света», «славянского раскола».
В. Распутин не привлекает к анализу обобщения историографических дисциплин, не рассматривает конкретных исторических событий, сведения даются суммарно. Это позволяет говорить о тенденциозном характере обращения В. Распутина к истории. Ее интерпретация определяется идеологической парадигмой40, историческая информация
39 Что дальше братья-славяне? // Распутин В.Г. Повести. Рассказы. М.: Дрофа: Вече, 2002. Т. 1. С. 367. Далее текст очерка цитируется по этому изданию с указанием номеров страниц в тексте.
40 «Идеологией называется система идей или представлений, которая служит мыслящему субъекту в качестве абсолютной истины, на основе которой он строит свою концепцию мира и своего положения в нем». Ясперс К. Смысл и назначение истории: Пер. с нем. 2-е изд. М.: Республика, 1994. С. 146.
служит иллюстрацией концепции. Причины своего обращения к истории славянского вопроса В. Распутин оговаривает в начале очерка: выявить причины кризиса, в котором пребывает сегодня славянство, предложить пути, по которым должно строить отношения в будущем41.
Очерк «Что дальше, братья-славяне?» — идеологический манифест, апология панславизма, его логику определяет композиционный прием
— диалог носителей двух идеологических позиций, воспроизводящий дискуссию конца 1980-х — начала 1990-х о дальнейших путях исторического развития России, полемику идеологов космополитизма и почвенников. Отталкиваясь от идеологии космополитического либерализма, В. Распутин утверждает традиционалистскую, почвенническую идеологию, идеологию панславизма. Две концепции противопоставлены как органическая и механическая, нравственная и безнравственная, духовная и материалистическая.
С точки зрения В. Распутина, «понятие славянства мало соответствует тому разнородному, разнохарактерному и разноисповедному собранию, имеющему, кажется, лишь более или менее единое географическое днище» [С.367]. Утверждение единства многонационального славянского суперэтноса кореллирует с соответствующими идеями русских евразийцев. Сущность славянства в понимании В. Распутина может быть истолкована при помощи категории этнологически значимого целого, разработанной Н.С. Трубецким: «совокупность народов, населяющих хозяйственно самодовлеющее (автаркическое) месторазвитие и связанных друг с другом не расой, а общностью исторической судьбы, совместной работой над созданием одной и той же культуры или одного и того же государства»42.
В очерке В. Распутина, во-первых, подчеркивается общность духовно-исторической судьбы славянских народов. Как полагает В. Распутин, «это не воля наша — быть или не быть славянином. Это наша доля, врученный нам в рассветные времена человечества духовный надел» [С.373]. Обеспечение славянского единства трактуется как историческая судьба России: «.русский вопрос есть вопрос славянский, а славянский вопрос
41 «Не для упреков и предъявления счета, а только для того чтобы проследить, как это происходило, и прикинуть, пойдет ли куда дальше, не пора ли поставить на славянском вопросе крест. <.> Строить ли новый дом, а если строить, повторять ли его в прежних формах, или искать для прочности другие» [С. 352].
42 Гумилев Л. Заметки последнего евразийца // Наше наследие, 1991, № 3. С. 26.
есть вопрос русский» [С. 363]. Во-вторых, в очерке утверждается идея общности славянской культуры, когда каждый из славянских народов воплощает краевую дифференциацию единой славянской культуры, при этом русская культура является вершиной и центром славянской культуры. Оптимальной формой политического сосуществования славянских народов В. Распутин, вслед за цитируемыми Ф.М. Достоевским и К.Н. Леонтьевым, считает не общую государственность, а славянское братство, духовный союз народов, «семейственных по вере, языку и происхождению, для защиты и приумножения (и обмена с другими) вверенных им лучших даров» [С. 357]. Целями такого единства признаются, во-первых, гуманитарное самопознание, «высвобождение заложенных в славянах культурных задатков, пособничество друг другу в этой работе» [С. 362], во-вторых, противостояние общему врагу, «ордам цивилизаторского покорения», осуществляющим культурную, идеологическую и экономическую экспансию, означающую для В. Распутина не что иное, как новое закабаление. Отрекаясь как от космополитизма, так и от национального изоляционизма, В. Распутин все же утверждает вынужденный изоляционизм в рамках самодостаточной славянской цивилизации. Россия мыслится писателем как идеократическое государство, подлинной идеей-правительницей в котором является благо народов данного автаркического мира; ее историческая миссия — быть духовным центром геополитической оси славянских государств в противостоянии процессам глобализации.
Тенденции общемирового исторического развития интерпретируются В. Распутиным в двух аспектах — в цивилизационном и геополитическом. Первый аспект проявляется в обращении В. Распутина к социокультурным и экологическим проблемам современности и связан с формируемой в публицистике 1980-х годов цивилизационной концепцией кризиса современного мира («Сибирь без романтики», «Моя и твоя Сибирь», «Байкал», «Миллионолетия Рольфа Эдберга», «Сколько будет лет в XXI веке?» и др.) Современную стадию социогенеза писатель оценивает как заключительную и необратимую фазу процесса выделения человека из природной среды, создавшей естественные предпосылки существования и развития общества. Социум, являясь частью биосферы, со временем обособляется в активно противостоящее ей начало, составляет антитезу природе и всему природному, что усиливается в техногенный период развития цивилизации. Научно-технический переворот в производстве стремительно возвышает человека над природой, нарушая их естественные связи. С точки зрения В. Распутина, возросшие возможно-144
сти преобразования природы рождают убеждение в неограниченных возможностях человеческого разума и утилитарно-прагматический, потребительский подход к природе, взгляд на нее как на источник получения прибыли, ресурсов, сырья, бездонный резервуар отходов, косную и инертную силу, требующую покорения. Это нарушение гармонии в системе «природа / цивилизация» грозит человечеству гибелью: кризис экологии, катастрофическое обеднение в области духовной жизни; деградация общества стимулирует процесс его самоуничтожения. «Последнее произошло моментально — произошло в самолюбивом угаре, не считающимся с пользой и не стесняющемся в средствах. Это <.> своего рода рубикон между человеческой эволюцией и революцией; с определенного момента, почувствовав себя вершиной развития, человек отлепился от единого природного организма и повел свою судьбу самостоятельно, приведя к результату, который мы имеем сегодня»43.
Другой аспект — геополитический — возникает в публицистике конца 1980-х — 1990-х годов («Слово о патриотизме»44, «Что дальше, братья-славяне?», выступления, интервью) и фиксирует происходящее в новейшей истории человечества создание единой планетарной цивилизации. Суть этого процесса, как констатирует писатель, заключается в глобализации политико-экономических отношений и унификации общечеловеческой культуры, а цель — в стирании национальных и религиозных границ, в исчезновении народов и духовно-исторических объединений народов (арабского, американского, европейского и славянского), в рамках которых каждый из входящих в них этносов сохранял свою духовную и культурную самобытность. С точки зрения В. Распутина, новый мировой порядок строится не на духовных, а на материальных принципах. В очерке «Что дальше, братья-славяне?» писатель приводит эпатирующую цитату немецкого философа XIX века М. Штирнера о приоритете потребительского начала в человеческих взаимоотношениях45, представляя концепцию последовательного эгоцентризма доктриной современного мира.
Глобализацию В. Распутин понимает исключительно как вестернизацию, навязывание современным Западом в условиях однополярного мира всему остальному человечеству своей культуры. В публицистике
43 Распутин В. Миллионолетия Рольфа Эдберга. С. 100.
44 Сибирь, 1988, № 6. С. 6-9.
45 «Я в тебе ничего не признаю и не уважаю ни собственника, ни бедняка, ни человека — я тебя потребляю. <.> Ты для меня именно то, что ты есть мой предмет, как мой предмет — моя собственность» [С. 372].
1990-х присутствует образ некой неперсонифицированной силы, сознательно управляющей этими процессами (мировое правительство).
В. Распутин, очевидно, с настороженностью относится к концепциям заговора, однако допускает намеренность, «не отклонение, а уклонение, действие с заведенным механизмом» [С. 364], «прибрание мира под одну власть».
Категорически отвергая уравнивание культур, В. Распутин настаивает на их плюрализме и гармоническом синтезе, считает этническую пестроту оптимальной формой существования человечества. Свое видение основанной на сохранении национальной самобытности структуры планетарной цивилизации он иллюстрирует двумя органическими метафорами. Первая метафора человечества — живой организм, в котором каждый орган (народ) обладает уникальным набором функциональных качеств (своеобразной исторической миссией) и входит в какую-либо систему органов (семью народов) [С. 358]. Вторая метафора представляет человечество как единую гидросистему и подчеркивает важность каждого составляющего ее объекта для окружающей системы: «Если сравнивать народ с притоком, пополняющим родственно-этническую реку, впадающую затем в Мировой океан, то приток не одну лишь воду несет, но питает, созидает и одухотворяет целый мир, не повторенный более нигде на пути своего следования. Задача притока — течь, находить к реке кратчайшую дорогу, но призвание его — отвернув в сторону, вымыть из земли целительные соли, которые составят славу его существования»46. Условие дальнейшего полноценного исторического развития человечества — с одной стороны, дифференцированность общемировой культуры, с другой стороны, ее единство, взаимодействие культур. Благодаря дискретности мировой культуры каждая из составляющих ее национальных культур сохраняет условия к самопознанию. Благодаря межкультурному диалогу возможно духовное взаимообогащение наций при сохранении национальной специфичности и самодостаточности: «Мы вовсе не против всемирного братства, но разве нельзя каждому народу прийти в него со своим собственным лицом?.. Как в природе рассыпаны краски, без которых человеческое зрение превратилось бы в холодное снятие изображений, а человеческая душа окаменела, так и человечество расцвечено и раз-богачено нациями — чтобы учиться друг у друга, любоваться и удивляться друг другу, друг к другу тянуться из жажды красоты и познания. Многона-
46 Распутин В. Ближний свет издалека // Воин России, 1998, № 1. С. 105. 146
циональность землян — это радужность, музыкальность, чувственность и полнота мира»47.
Исторический процесс в осмыслении В. Распутина, связан с прогрессирующей деградацией общества, разрушением биосферы и предполагает свое катастрофическое завершение. В публицистических текстах
B. Распутина последних двадцати пяти лет устойчивы эсхатологические мотивы. В статье 1994 года «Сколько будет лет в XXI веке?» В. Распутин называет предстоящую смену тысячелетий «окончанием одной книги бытия и началом новой», пророчествуя о грядущих катаклизмах и изменении человеческой природы.
Исторический дискурс в публицистике В. Распутина 1980-х годов выстраивался с опорой на богатейшую фактическую основу: наследие летописцев, церковных авторов, историков, этнографов, писателей, мыслителей и общественных деятелей. К примеру, в очерке «Поле Куликово» можно выделить три источника, которые использует писатель при реконструкции событий битвы: сообщения летописцев, «Историю России»
C.М. Соловьева, экскурсию по Полю с работником краеведческого музея
А.А. Родиончиковым. Данные древних летописей — первичных источников исторической информации — принимаются В. Распутным как полностью достоверные и объективные, истинная народная память о событиях шестисотлетней давности. Достоинством «вторичного» источника информации, книги С.М. Соловьева, по мнению В. Распутина, является неотступное ее следование летописям, лишь переводимым на современный язык. Кроме цитирования письменных памятников, объективированное изложение содержащихся в них сведений неоднократно маркируется словами «по преданию», «как известно». Экскурсия А.А. Родион-чикова становится воспоминанием, актуализацией памяти: «Говорит он негромко и неторопливо, будто принимая нас за бывалых, знакомых с этой битвой людей, которым нужно только напомнить, подсказать ее общую картину, возможно, несколько стершуюся в памяти за давностью лет»48.
В. Распутину важно соответствие источника традиционным концептам культуры; писатель отдает предпочтение тем источникам, которые, с одной стороны, не противоречат патриархальной культурной парадигме, с другой стороны, — собственному мировоззрению автора. Источники,
47 Распутин В. Слово о патриотизме // Сибирь, 1988, № 6. С. 7.
48 Поле Куликово // Распутин В. Что в слове, что за словом? С.8.
противоречащие установкам В. Распутина, используются только для аргументации от противного (цитата из М. Штирнера, ссылки на роман А. Рыбакова «Дети Арбата»). Данные конкретных источников исторической информации могут использоваться избирательно и корректироваться, согласно авторскому замыслу. В. Распутин часто ссылается на книгу В.М. Зензинова «Старинные люди у холодного океана» в очерке «Русское Устье», но старательно обходит или снабжает извиняющей оценкой неприглядные черты характера и манеры поведения русскоустьин-цев, осуждающе отмеченные этнографом (страсть к водке, лукавство, мелочность, добрачные половые связи и т.д.). В результате, в очерке формируется идиллический образ русских поселенцев сурового севера Сибири, соответствующий авторской региональной антропологии.
В. Распутин 1990-х годов стремится к конструированию теорий, не допускающих эмпирического подтверждения или опровержения. Мышление писателя тяготеет к догматизму, универсальности, схематизирует мир, представляя его как систему ясно очерченных и строго отграниченных друг от друга объектов, выстраивает иерархию явлений.
Постановке историософских проблем в публицистике В. Распутина предшествовало их художественное осмысление в зрелых повестях («Последнем сроке», «Живи и помни», «Прощании с Матерой»). В публицистике В. Распутин получил возможность расширить предметную область рефлексии, прямо и непосредственно выразить свое мировоззрение. Потребность в осмыслении общемирового и национального исторических процессов вызвана глубокой неудовлетворенностью духовным состоянием современного общества. Анализ историософии В. Распутина выявляет ее соответствие консервативно ориентированной части современной русской культуры (эсхатологизм, обязательный для цивилизационной историософии) и традиционным моделям мышления. Писатель противопоставляет историческому, линейному, времени время природных циклов. До новейшего периода национальная история не противоречит онтологическому времени и развивается по законам самовоспроизводимо-сти. Напротив, новейший период истории связывается с утверждением цивилизационных способов развития. Достижения научно-технического прогресса, глобальные политико-экономические и культурные трансформации, изменения в духовном мире современного человека заставляют В. Распутина зафиксировать завершение стабильности, утрату локальной устойчивости национально-культурных рамок истории. В публицистике обнаруживается глубочайшая духовная драма В. Распутина, который ощущает свою принадлежность к современной цивилизации 148
и мучится от невозможности установить былые связи с мирозданием, вновь обрести потерянную стабильность и осмысленность бытия, страдает от приобретенного недостатка «универсального, широкообзорного, опытосводящего взгляда»49. Отсюда проистекает «бунт» против цивилизационного времени, «бегство» из него в природу и в историческое прошлое.
Конечная цель интерпретации истории в публицистике В. Распутина определяется этикой, имеющей жестко авторитарный характер: актуализация исторической памяти россиян, формирование у современников национально-исторического сознания. В. Распутин конструирует идеальный образ человека как носителя нравственного опыта всех предыдущих поколений. Конкретная человеческая жизнь конечна, тогда как национально-историческое сознание обеспечивает бесконечность бытия человека в качестве представителя народа, память выполняет ориентирующую функцию, позволяя отделять вечное от временного, высокое от низкого, способствует историческому самосознанию. Предназначение человека — создание условий для жизни последующих людей, продолжения непрерывности народа. Исторический дискурс в публицистике В. Распутина нацелен на воспитание в читателях «пассеистского» ощущения исторического времени, по определению Л.Н. Гумилева: «.прошлое не ушло, оно в человеке, и поэтому к нему стоит прибавлять нечто новое, ибо тем самым прошлое, накапливаясь, продвигается вперед. Каждая прожитая минута воспринимается как приращение к существующему прошлому»50.
Концепция истории в публицистике В. Распутина воскрешает структуру архаических мифов о золотом веке и конце света. Для архаического сознания, как пишет М. Элиаде, «протекание времени предполагает все большее удаление от «начала», а, следовательно, и утрату первоначального совершенства. Все, что происходит во времени, разрушается, распадается, вырождается и в конце концов погибает»51. В. Распутин, отрицая идею прогресса, интерпретирует историческое развитие как упадок, неумолимо влекущий к катастрофе. В национальном прошлом (в эпохе покорения и освоения Сибири, в мифическом времени славянского единства) писатель видит наличие потерянной ныне истины, этической меры поступков, экологических и социальных отношений, что поддерживало гармонию бытия.
49 Распутин В. Миллионолетия Рольфа Эдберга // Сибирь, 1989, №4. С. 162.
50 Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. СПб.: Кристалл, 2001. С. 104.
51 Элиаде М. Аспекты мифа. Ульяновск: Инвест-ППП, 1995. С. 59.
