Философия и религия: основные направления диалога Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 21:14

М. П. ВОЛКОВ, В. И. БОГДАНОВА

ФИЛОСОФИЯ И РЕЛИГИЯ: ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ДИАЛОГА

Рассматриваются направления диалога современной философии и религии в контексте преодоления кризиса техногенной цивилизации.

Ключевые слова: диалог форм сознания, традиция, православная религия.

История отношений философии и религии позволяет выделить этап симбиоза этих двух форм мыследеятельности, характерного для культуры традиционных обществ и отмеченного наличием механизма незримого воздействия более развитой формы на менее развитую: предельный случай проявления указанного механизма представлен средневековой идеей служебного положения философии по отношению к теологии; этап конфронтации, нацеленной на вытеснение потерпевшей поражение стороны - в Новое время ею оказывается религия - на периферию культуры; и этап союзнических связей (со второй половины XX века), поиска форм диалога, объединения усилий этих двух сфер духовной жизни для устранения угрозы самоуничтожения человечества и формирования новой стратегии его жизнедеятельности.

Истоки современного состояния отношений философии и религии обнаруживаются в культуре Нового времени, когда наука, оформляясь в качестве социального института, заявила о своей цели исследовать природу с помощью экспериментов, «не вмешиваясь в богословие, метафизику, мораль, политику... »*, тем самым предполагая естественным ответный шаг - невмешательство религии в дела науки. Философия, выступая адвокатом науки и - одновременно - отстаивая права естественного разума в целом, исключала любые возможности объединения науки и религии: позитивизм как предельно заостренный вариант решения означенной проблемы отводит место религии на ранней стадии истории человеческого духа. Кризис, переживаемый современной техногенной цивилизацией и сказывающийся на понижении статуса науки в системе культуры и оценке ее возможностей открыть «последние тайны бытия»**, ставит фило-

* Такие положения включает в устав Лондонского королевского общества, ставший его основным документом, его создатель - Р. Бойль.

’* В качестве примера сошлёмся на книгу Дж. Хоргана «Конец науки. Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки». - СПб., 2001. Скептицизмом отношении возможности существования научного метода пронизан труд П. Фейерабенда «Против метода»; духом инвективы отмечены его же рассуждения о несопоставимости затрат на науку и скромности получаемых ею результатов. Следует признать, что современная

© М. П. Волков, В. И, Богданова, 2006

софию перед необходимостью поиска возможных союзников в процессе отыскания ответов на вызовы времени, включая в их круг и религию.

Не претендуя на исчерпывающее рассмотрение проблемы, попытаемся выделить несколько направлений диалога философии и религии.

Первое. Проблема человека, будучи извечной для культуры, становится сегодня доминантой духовных поисков, развертывающихся в контексте выработки современной цивилизацией новых ценностных ориентиров, измерений прогресса. Современный человек перед лицом реальной угрозы самоуничтожения вынужден отказываться от ставших привычными стратегии силового преобразования природы как механической системы, ценности автономии личности, культа научной рациональности и обращаться к нравственному опыту, нравственной интуиции как способу преодоления конфликтов. Отмеченная тенденция естественно вырастает из христианской традиции, в которой идеал духовности сменяет телесность, культивируемую как идеал древними греками. Стремящемуся к совершенству человеку, по этой традиции, надлежать развивать в себе не только рассудок - на этом пути его подстерегает опасность впасть в гордыню, в том числе по отношению к природе, - но и взращивать чувства (милосердие, сострадание, терпимость, благоговение перед чудом жизни и т.п.), поднимающие его до переживания гармонии

мироздания и ответственности за её сохранение***.

культура даёт яркие примеры и противоположной оценки возможностей науки: один из последних представлен позицией Леонардо Ветра из нашумевшего романа Дэна Брауна «Ангелы и демоны». Исходя из принципа: «Наука и религия никогда не противостояли друг другу. Просто наука очень молода, чтобы понять это», - учёный задумывает и ставит эксперимент, призванный доказать возможность акта творения, порождения материи из ничего.

Русская культура уже на ранней стадии своего формирования выработала базисную экологическую интуицию переживания вселенной как обживаемого дома, в который вселяется семья, что естественно привело к появлению в религиозной философии мысли об ответственности человека за природу, о необходимости служения человека миру. Сравнивая человека с мужем, которому надлежит любить Мир-жену, П.Флоренский видит миссию человека в том, чтобы вести природу к «просветлению и одухотворению». Человек как царь над всем сотворённым - Царь, но не тиран - призван с бережением и лаской направлять хаотические порывы природы в сторону творчества и ему надлежит дать перед Богом «отчёт за вверенное ему».

Философии, пребывающей в сфере чистых спекуляций, предстоит избавиться от нежелания обмирщения, перенять у христианской церкви опыт воспитания достойных человека чувств.

Философия и христианство способны дать человеку надежду на лучшее: философия через формирование образа мира как сложной само-развивающейся системы, которая, срываясь при прохождении точек неопределенности - точек бифуркации в состояние хаоса, способна возвращаться к порядку, организации; христианская религия - через раскрытие красоты и гармонии созданного творцом мира.

Второе. Феномен научно-технического прогресса, привлекая всё более пристальное внимание исследователей со стороны его воздействия на духовный мир человека, становится общим для философии и религии объектом постижения и областью приложения усилий по нейтрализации его негативных последствий.

Духовность, понимаемая как качественная определённость сознания, создаваемая господствующим типом ценностей, возникает как результирующая воздействия на человека системы социокультурных детерминант. Душа современного человека как «хранитель духовности», противостоя научно-техническому прогрессу и в то же время «склоняясь в его тень», находится под его воздействием и вынуждена перенимать его ориентации, установки, ценности.

Мотив скорби об оскудении духа под воздействием на него многознания и традиция его критики являются устойчивыми феноменами культуры: их начало теряется в библейских притчах Соломона и житейской мудрости Екклезиаста. В Новое время продолжателем этой критической традиции выступил Ж.-Ж. Руссо, линия которого была продолжена французским персонализмом. Истории отечественной мысли также не чужда традиция критики технического прогресса. Русская интеллигенция, мысль которой была всегда нравственно окрашенной, отметила опасность экспансии технического прогресса в сферу духовности. Н. Бердяев в эссе «Пикассо», помещённом в первом номере журнала «София» (январь 1914 г.), рассматривая кубизм как проявление болезни в искусстве, выделяет как существенную причину распыления, убиения материи «успехи материальной техники». Материальный мир утрачивает свою субстанциональность и превращается в торжество функциональности, аналогом которой и выступает геометризиро-ванный мир кубизма. Ему же принадлежит тонкое наблюдение за последствиями экспансии технического мира в мир душевных феноменов: «Машина и техника наносят страшные пораже-

ния душевной жизни человека ... душевноэмоциональная стихия угасает в современной цивилизации» [1. 156]. Д. Мережковский в философской эссеистике передал, пожалуй, самое сильное ощущение опасности, исходящей от технического прогресса: используемый им образ автомобиля - Минотавра, мчащегося по лабиринту улиц города, символизирует опасность для сердца и души человека, проистекающую от техники.

Экспансия научно-технического прогресса в сферу духовности осуществляется по двум каналам. Первый — через школу, средства массовой информации, сферу быта - ведёт к формированию пиетета перед наукой и техникой, веры в её всемогущество, способность «сосчитать, разделить и взвесить» и отливается в стойкий феномен массового сознания, наделяющего науку и технику либо мессианскими, либо сатанинскими чертами. В итоге понятия, описывающие явления духовности, начинают истолковываться в духе инженерного и научного операционализма, толкуемого узко прагматически. Порядочность понимается как готовность услужить, негативные явления принимают облик рекспектабель-ных: воровство превращается в умение жить, злобность - в умение постоять за себя, жестокость - в требовательность, обман вызывает восхищение ловкостью и т. п. Тем самым происходит оборачивание понятий: явление, далеко не безобидное для сферы общественных нравов.

Второй канал связан с процессом развертывания научно-технической революции, усилением интеграции науки и материального производства, возникновением касты специалистов-профессионалов, видящих в науке и технике панацею от всех зол современной цивилизации.

Итогом экспансии научно-технического прогресса в сферу духовности человека выступают сциентизм и технократизм. Они представляют собой жизненно-практическую и философскую установку, базирующуюся на абсолютизации образа науки и техники. Узость и односторонность данной позиции раскрывается трагическим постижением её внутренней ущербности, оборачивающейся подрывом основной ценности -эффективности решений.

Принадлежность к классу технократов не связана с тем, кто ты - «физик» или «лирик» (дискуссии 60- годов акцентировали внимание именно на этой внешней стороне размежевания). Современный рыцарь технократизма одет в непробиваемую броню ведомственных интересов; на его гербе красуется машина; его девизом является тезис - «цель оправдывает средства»; он смотрит на мир через забрало прагматически по-

нятой пользы. Технократическое сознание так же свободно чувствует себя в художественной и гуманитарной среде, как и в технической. Педагог, видящий в качестве единственного средства формирования ребенка узколобо понятую дисциплину, подавляющий из соображений пользы (своей!) всякое проявление инициативы и творчества, впадающий по любому поводу в морализаторство; «специалист» в сфере межнациональных отношений, предполагающий один рецепт для всех времен и народов; политик, жонглирующий понятиями «народ», «массы», «человечество» (на меньшее он никак не согласен), забывающий о реальном человеке, неспособный на порыв сочувствия к отдельному человеку; инженер, видящий в людях части гигантской мегамашины, послушно исполняющей его волю; менеджер, ориентирующийся на достижение эффективного результата методами социальной инженерии - все они поражены вирусом технократизма. Технократизм - это провозглашение абсолютной идеей прагматически толкуемой пользы; это вера в планируемость, предсказуемость а 1а Лаплас конечного результата; это убеждённость в том, что для достижения цели все средства хороши; это неумение просчитать отдалённые последствия своей деятельности; это неспособность соотнести полученную пользу и цену, которую пришлось заплатить; это - как интегральная характеристика — антигуманное отношение к человеку и результату его деятельности. Связанные с дефицитом гуманитарной культуры издержки: мировоззренческий инфантилизм, технократический снобизм и «профессиональный кретишизм», облегченная, «квазинаучная» трактовка проблем нравственности, искусства, политики, пренебрежительное отношение к историческому прошлому, недооценка гуманистических ценностей и т. п. - дополняют совокупность характеристики современных технократов.

Начав освобождение от растворения своего «я» в групповых интересах, человек с созданием машин попал под воздействие технологического императива, сущность которого состоит в следовании правилу: все, что технически осуществимо, должно быть осуществлено. Технологический императив представляет собой одну из наиболее опасных угроз самостоянию человека, которое А. С. Пушкин определил как ценность божественного свойства. В его воздействии на духовный мир кроется объяснение таких феноменов, как технический фетишизм и «очарованность техникой», обольщение «техникой», оборотной стороной которого выступают разочарование в ней в случае неоправданных надежд и

цинизм; технофобия и разные формы эскапизма, порождённого ею; феномен «шагреневой кожи» в ценностном мире, выливающийся в сужение ценностей до пользы, простоты, эффективности; «оборачивание» ценностей в силу ускоряющегося обновления вещного мира и т. п.

Преодоление технократизма и сциентизма, означающее «возвращение к реалистическому, ценностно понятому образу человека, наследуемому из культурной традиции и вживе ощущаемому каждым в себе самом» [2. 6], становится жизненно значимым для философии и религии, подталкивая их к союзническим отношениями.

Третье. Религия, при её опоре на веру, включает в свои границы размышление. Человеческое размышление должно быть направлено в первую очередь на проблему соотношения традиций и инноваций. Техногенный тип развития цивилизации породил в человеке величайшее заблуждение, согласно которому традиции - это удел прошлого, а опыт отцов не значим для их детей. Между тем традиция есть величайшее изобретение человека (дело не меняется от понимания её как заповеданной), позволяющее отбирать, накапливать, хранить и передавать последующим поколениям социально-культурные нормы и эталоны, благодаря которым стыкуются между собой разрозненные акты деятельности поведения и коммуникации и обеспечивается связь времен. Разрыв связей между поколениями обрекает живущих на исторический поиск вслепую, чреватый утратами и жертвами. Религия, базирующаяся на пиетете перед традицией, стремится привить веру в то, что «в наших традициях заключены высокие ценности, без которых культура может угаснуть, как пламя свечи» (Лоренц К.), и подталкивает научно-рационалистическое мышление к выработке новой ориентации в отношении традиции как социального феномена. И в этом она вправе рассчитывать на поддержку философии, рассматривающей традицию как форму обоснования и трансляции культурных ценностей. Традиции уходят своими корнями в историю народа, сплетаются с природной средой его обитания, взращивая переживание родины как Отечества. Отсылая в глубину времен - а для христианина переживание отечества срастается с переживанием Отца небесного, «от которого именуется всякое Отечество на небесах и на земле» (Еф.З, 14-15) - традиции представляют способ преодоления гордыни, вырастающей из убеждения «здесь и сейчас» живущего человека в том, что история творится только в данный момент, творится для него. Традиция, выводя историю за рамки конкретности личного бытия,

связывает конечное бытие человека с острым переживанием принадлежности «не только и не столько к конкретному этапу или режиму в жизни своего народа, но и всей многовековой истории Отечества и его будущему за пределами собственного жизненного пути» [3.9].

Активное созидание и укрепление Отчества есть поприще, на котором естественно соединяются усилия православной религии, относящейся к Отечеству как дару Божьему, и философии, рассматривающей его как национально-истори-ческую форму творения и бытия культуры.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Бердяев, Н. А. Человек и машина (Проблема социологии и метафизики техники) / Н. А. Бердяев // Вопросы философии. - 1989. - № 2.

2. Наука, техника, культура: проблемы гуманизации социальной ответственности (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. -1989.-№1 .

3. Нарочницкая, Н. А. За что и с кем мы воевали / Н. А. Нарочницкая. - М., 2005.

Волков Михаил Павлович, кандидат философских наук, профессор кафедры, декан гуманитарного факультета УлГТУ. Имеет монографии, учебные пособия и статьи в области методологии и социологии науки, теории образования.

Богданова Вера Ивановна, кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии ВВАГС. Имеет учебные пособия и статьи в области общей и педагогической психологии.

УДК 821.161.10 И. П. ПИКУ ЛИНА

О НЕКОТОРЫХ ЧЕРТАХ РОМАНТИЗМА В НОВЕЛЛАХ К. Г. ПАУСТОВСКОГО ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ

V.

Рассматриваются некоторые признаки романтизма в новеллах «Снег», «Белая радуга», «Поздняя весна» и «Дождливыйрассвет», написанных К Г. Паустовским в годы Великой Отечественной войны.

Ключевые слова: романтизм, новеллистика К. Паустовского, психологический параллелизм.

К. Г. Паустовский был верен романтизму и в годы Великой Отечественной войны. Когда ослабло идеологическое давление и слегка отступили бесчисленные ограничения на публикацию лирических произведений, увидели свет лирикоромантические новеллы писателя о любви «Снег» (1943), Белая радуга» (1945), «Поздняя весна» (1945), «Дождливый рассвет» (1945). Паустовский всегда: и в мирное время, и в годы войны - оставался верен своей постоянной теме -прекрасное в человеке - и своему герою - личности гуманной, совестливой, честной и благородной, способной сохранить эти черты даже в минуты тяжелейших испытаний. «Война - дело жестокое, но не надо воспевать ожесточившиеся характеры. Все-таки писать надо о добром, о хорошем, благородном и красивом в человеческой душе. <...> И показывать, как добро в человеке, даже на войне, накапливается постепенно, так

© И. П. Пикулина, 2006

же постепенно, как и сама литература, оказывает влияние на формирование в нас коренных представлений о добре и зле, о цели жизни, о любви к родине», - говорил писатель при встрече с А. Медниковым, посещавшим его творческие семинары в Литературном институте. «Я понимал, что Константин Георгиевич говорил тогда и о своей работе, о том, как ему хочется писать о войне. Он отстаивал права романтики в литературе тех суровых лет», - писал в своих воспоминаниях начинающий писатель [1].

Герои вышеназванных новелл Паустовского -это мужчины и женщины в расцвете лет, по-разному испытывающие на себе тяготы войны; они оказываются в силу обстоятельств в тылу в разных уголках России и в какой-то момент своей жизни встречаются друг с другом. Писателя не интересует ни жизнь героев до встречи друг с другом, ни внешность - ему интересен их внутренний мир, душевные переживания.