CC BY
34
ФИЛОЛОГИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ
ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ КАТЕГОРИЯ ОБУСЛОВЛЕННОСТИ В ПЛАНЕ ЯЗЫКОВОЙ СИНХРОНИИ И ДИАХРОНИИ
Э. Н, Акимова, доцент кафедры русского языка МГУ им. Н. 77. Огарева
В статье дается определение функционально-семантической категории обусловленности, излагаются различные точки зрения как на соотношение в синхронии составляющих ее компонентов (цели, причины, следствия, условия, уступки), так и на первичность осмысления данных значений в истории языка. Делается вывод о доминирующем положении причинности в семантике обусловленности, связанном с ситуацией письменного общения и особенностями интеллектуального восприятия. Представленный материал может быть полезен студентам и аспирантам филологического факультета при изучении исторического синтаксиса русского языка.
Функционально-семантическая категория обусловленности — это сложно структурированное образование, план содержания которого имеет общее инвариантное значение обусловленности, вариативно проявляющееся в частных семантических категориях причины, следствия, условия, уступки и цели, а план выражения представлен средствами, относящимися к различным языковым уровням (лексическому, фразеологическому, словообразовательному, синтаксическому, текстовому, мегатекстовому).
По поводу соотношения значений, составляющих категорию обусловленности, существуют различные точки зрения, причем если в синхроническом плане основной вопрос заключается в том, равноценны ли компоненты или какой-то из них является доминирующим, то в диахронии представляется важным выяснить, какой компонент древнее.
В современной лингвистической литературе находим три взгляда на систему отношений обусловленности. Наиболее распространен и отражен в трех академических грамматиках и вузовских учебниках тот, при котором ни одному из компонентов не приписывается статус содержательного инварианта (хотя имплицитно сам термин «обусловленность», а не «опричиненность», например, наводит на мысль о достаточно нерядовом значении условия).
В. В. Колесов утверждает, что обусловленность есть родовое понятие по отношению к видовым категориям при-
чины, следствия, цели, условия, уступи-тельности, мотивации. «В конкретном высказывании устраняется явное выражение причинно-следственных отношений реальности, поскольку в мысли они могут быть другими, а русская ментальность к причине относится иронично, как к задним умом установленной связи событий. События просто мотивированы другим событием и представлены как у-слов-ные отношения, данные в слове. Условное существует лишь в слове. В русском языке „центрированы11 (выступают в качестве инварианта) именно условные, они одинаково соотносятся со всеми прочими (следствия, причины, уступки и т. д.)»1.
Согласно третьей точке зрения центральное место в рассматриваемой системе отводится «каузальной реляции», или причинно-следственным отношениям, поскольку они представляют собой обусловленность в чистом виде, а остальные элементы могут считаться их модификациями: «Если существует шкала информационной ценности реляционных формул, то каузальная реляция должна занять на этой шкале вершинное положение, поскольку она оптимально удовлетворяет эвристическую потребность мыслящего индивидуума в процессе коммуникации. Каузальная схема не дает повода ни для недоумений (ср.: хотя.., но), ни для разночтений (ср.: если.., то), и в этом смысле она есть прагматически однозначное воплощение принципа достаточного основания, т. е. обусловлен-© Э. Н. Акимова, 2005
ности, „освобожденной11 от противитель-ности, альтернативы и гипотетичности»2.
Последний подход, на наш взгляд, может быть признан наиболее адекватным. Во-первых, на синтаксическом уровне репертуар способов выражения причинных отношений по сравнению с другими отношениями гораздо обширнее. Во-вторых, именно причинным отношениям свойствен ярко выраженный синкретизм как с другими значениями обусловленности, так и с семантикой необусловливающей природы. В-третьих, на текстовом уровне явно наблюдается насыщенность текстов указаниями прежде всего на причинную обусловленность, причем способность к дистантной реализации у этого типа указаний значительно больше, чем у других типов.
По вопросу о первичности осмысления какого-либо из компонентов категории обусловленности у ученых также не сложилось единого мнения. В. В. Колесов считает, что условные отношения были осмыслены раньше всех других отношений в этой системе, так как «условные сложные предложения были самыми древними по сложению»3.
По мнению историков языка, условные сложноподчиненные предложения действительно сформировались еще в дописьменный период и были тесно связаны с выражением вопроса и временных отношений4. Устная культура вообще «ориентирована на будущее. Поэтому огромную роль в ней играют предсказания, гадания»5. Исследуя условно-временные отношения в синтаксисе народных примет, Н. Н. Фаттахова констатирует: «Народная примета — это наблю-дение-прогноз, наблюдение-предсказание, направленное на угадывание будущего, поэтому наиболее приспособленными для выражения семантического значения приметы являются условно-вре-менные отношения...»6
На будущее, вернее, «на тот случай, если...» ориентированы и древнейшие тексты законов и договоров, бытовавшие первоначально в устной форме и лишь впоследствии записанные. Формула по-
тенциально-условного предложения типична для древнерусских юридических актов, судебников, уставов. «Постепенно в условной конструкции происходило ослабление моментов временных и усиление характера предположительности, условности. Всякое условное включено в понятие будущего»7. Добавим, что в силу логической закономерности в него включена и цель, которая, будучи достигнута, становится причиной или мотивировкой того или иного действия, события, процесса. «Цель всегда обретается в сферах модальности, тогда как причина — в той мере, как она постигается, — предикативна»8. Возможно, поэтому и существует мнение, что для древнерусской ментальности в последовательности изменений важны были условия цели, а не характер причины: моральный императив важнее прошлых событий.
«В мире доказательных суждений возможности устной речи не столь велики», — пишет А. А. Брудный. Ученый выдвигает интересную гипотезу: «Вполне возможно, что письменность была порождена самой спецификой интеллектуальной деятельности, а не только необходимостью соединить участников общения, пространственно удаленных друг от друга»9.
Как известно, с введением официального христианства текстовая культура на Руси расширяется, обогащается письменным вариантом литературного текста. В противоположность ее дохристианскому, посвященному «делам житейским» содержанию христианство как высшая область духа и «наука логики, т. е. система соотношения человека, общества и мира» (А. А. Припадчев), создает принципиально новые варианты текста, трансформировавшиеся позднее в жанры, — слово, проповедь, поучение, послание... Так появляется обширный класс текстов-рассуждений, блестящими мастерами которых были митрополит Иларион, Кирилл Туровский, Серапион Владимирский, Климент Смолятич и др. Для развития подобных убеждающих текстов, обильно насыщенных синтакси-
ческими конструкциями со значением обусловленности, прежде всего каузальными, в Древней Руси, только что обращенной в христианство и одновременно борющейся за государственную независимость, существовала весьма благоприятная почва.
По нашим наблюдениям, ситуация письменного общения, особенности интеллектуального восприятия и коммуникативные интенции эксплицировали в первую очередь причинно-следственный (включающий отношения основания-вы-вода) и целевой типы обусловливающей семантики, хотя значения условно-уступительные представлены достаточно полно. Грамматических доказательств первичности причинных и целевых отношений по меньшей мере два. Во-первых, только эти типы значений могли быть выражены беспредложными и предложнопадежными сочетаниями, глагольными формами — т. е. средствами простого предложения, возникшего, конечно, гораздо раньше сложного. Во-вторых, все причинные и целевые предлоги по своему происхождению являются пространственными, а условные и уступительные связаны с временными. Как известно, «первобытное сознание было способно вначале воспринимать лишь то, что „находится на поверхности", не вникая глубоко в сущность вещей, в существенные и необходимые связи, лежащие в основе тех или иных процессов и явлений»10, поэтому «прежде всего осознаются связи сосуществования в пространстве, затем, в соотнесенности с ними, связи временные; в русском языке нет ни одного временного предлога, который по своему происхождению не был бы пространственным»11.
По нашему мнению, именно причинность является доминантой семантики обусловленности как в синхроническом, так и в диахроническом аспектах.
В языке категория обусловленности реализуется на следующих уровнях:
1) лексическом (сами понятия «обусловленность», «причина»(в истории языка — «вина»), «цель», «повод», «основа-
ние», «условие» и все сопряженные с ними);
2) фразеологическом (идиомы ни за что ни про что, за прекрасные глаза, ни с того ни с сего, от нечего делать, на радостях и под.);
3) словообразовательном (имеется в виду роль приставок с- и по- в образовании причинных наречий, приставки на- в образовании наречий цели: почему, поневоле, спьяну, сдуру, сгоряча, сослепу, назло и др.);
4) синтаксическом дотекстовом, предложенческом (управляемые предложно-падежные и беспредложные формы со значением обусловленности, примыкающий инфинитив цели, все виды сложных предложений с соответствующей семантикой между частями, причастные и деепричастные обороты с аналогичным значением, в плане языковой диахронии — супин, оборот дательный самостоятельный);
5) синтаксическом текстовом (обусловливающая связь между предложениями в структурно-семантическом блоке и между блоками в тексте, а также определенные закономерности употребления тех или иных способов выражения обусловленности в зависимости от функционально-смысловых типов речи и авторских интенций);
6) мегатекстовом, вводящем отдельно взятый текст с точки зрения всех описываемых в нем событий в общее ментальное пространство эпохи.
Синтаксический дотекстовой и синтаксический текстовой уровни в русском языке являются основными для реализации категории обусловленности в отношении как количества моделей используемых конструкций, так и разнообразия выражаемых оттенков соответствующих значений.
Мегатекстовой уровень реализации категории обусловленности в плане языковой диахронии эксплицируется нами впервые. Он связан с понятием мегатекста, о котором Д. С. Лихачев писал: «По существу все произведения древней русской литературы благодаря единству сво-
ей направленности и приверженности к исторической основе („историзму") представляли собой в совокупности единое огромное произведение — о человечестве и о смысле его существования»12.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Колесов В. В. Язык и ментальность / В. В. Колесов. С,Пб„ 2004. С. 227.
2 Ляпон М. В,: Прагматика каузальности / М. В. Ляпон// Русистика сегодня. М., 1988. С. 13.
3 Калесав В. В. Язык и ментальность. С. 30.
4 Си.'. Лавров Б. В. Условные и уступительные предложения в древнерусском языке / Б. В. Лавров. М. ; Л., 1941. С. 128.
5 Лотман Ю. М. Несколько мыслей о типологии культур / Ю. М. Лотман // Языки культуры и проблемы переводимости. М., 1987. С. 5.
6 Фаттахова Н. Н. Условно-временные отношения в синтаксисе народных примет (на материале сборника В. И. Даля «Пословицы русского народа» / Н. Н. Фаттахова // Предложение и слово. Саратов, 1999. С. 91.
I Лавров Б. В. Указ. соч. С. 45.
8 Колесов В. В. Философия русского слова / В. В. Колесов. СПб., 2002. С, 189.
9 Брудный А. А. О сознании и тексте f А. А. Брудный // Мысль и текст. Фрунзе, 1988, С. 5.
й Маслиева О. В. Становление категории причинности /О. В. Маслиева. Л., 1980. С, 75.
II Якубипский Л. П. История древнерусского языка / Л. П. Якубинский. М., 1953. С. 255.
12 Лихачев Д. С. Послесловие / Д. С, Лихачев // Памятники литературы Древней Руси. XVII век. М., 1994. Кн. 3. С, 620—630.
Поступила 11.07.05.
КАТЕГОРИЯ АСИЕКТУАЛЬНОСТИ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ КОГНИТИВНОЙ ЛИНГВИСТИКИ
Т. В. Белошапкоеа, доцент кафедры русского языка Московского государственного педагогического университета им. М. А. Шолохова
Статья выполнена в рамках когнитивной лингвистики и представляет собой первый опыт описания концептуальной структуры категории аспектуальности, В работе делается попытка описания смыслов, которые в нашем сознании обобщаются в категорию аспектуальности: степень проявления, начало, продолжение, конец, единичность, длительность, результативность, повторяемость, соотношение с нормой.
Понятие аспектуальности появилось в лингвистике в начале XX в., а до того времени активное внимание ученых привлекала категория вида глагола. Вся почти двухсотлетняя история изучения категории — это изучение аспектуальных характеристик глагола, а затем и предиката. В первой половине XX в. исследователи заинтересовались тем, как с помощью словообразовательных средств создаются глагольные модификации по различным аспектуальным параметрам. Развитие этого направления привело к созданию учения о способах глагольного действия, которое наиболее полно представлено в «Русской грамматике — 1980». Можно сказать, что весь XIX в. — это путь от «наивного» когнитивного представления категории аспектуальности к грамматическому, основанному на
понятии дифференциального признака, да и XX в. — век поиска инварианта в значениях видов (если точнее, то в значениях совершенного вида) — представляет собой не что иное, как поиск «универсального» концепта.
Начиная с 50-х гг. XX в. формируется несколько иной подход к вопросу о том, что такое категория аспектуальности и какие уровни языка участвуют в ее формировании. Внимание ученых привлекли такие причастные к функционированию категории аспектуальности уровни, как лексический и синтаксический. Этот подход был сформулирован в докторской диссертации Ю. С. Маслова, который считал, что «под способом действия следует понимать некоторые общие (часто, но не обязательно выраженные словообразовательными средства-
Й Т. В. Белошапкова, 2005
