CC BY
146
Л. Л. Газиева
ФЕНОМЕНЫ ВРЕМЕНИ В ДНЕВНИКАХ ВОСПИТАТЕЛЕЙ ДОШКОЛЬНЫХ УЧРЕЖДЕНИЙ БЛОКАДНОГО ЛЕНИНГРАДА (1941-1944)
В последние десятилетия публикация и анализ блокадных дневников стали одной из важных составляющих исследований генезиса общественного сознания петербуржцев. В круг изучаемых документов входят воспоминания жителей Ленинградской области, оказавшихся на оккупированной территории; воспоминания, посвященные ленинградской интеллигенции, писателям, журналистам; дневники лиц, обвиненных в измене Родине, послужившие обвинительным документом; дневники немецких солдат. Они играют важную роль в достижении непрерывности, целостности изучения истории, освещают новые аспекты генезиса общественного сознания в период блокады1.
Вместе с тем, от внимания исследователей ускользнул комплекс уникальных по своему содержанию документов как источника по изучению общественного сознания ленинградцев в период блокады. Это воспоминания и дневники воспитателей дошкольных учреждений. Значительная часть данных документов собрана и систематизирована в коллекции Народного музея педагогического колледжа № 5 «Дети и дошкольные работники осажденного Ленинграда»2. Необходимо выразить благодарность педагогическому коллективу колледжа за кропотливую работу по сбору и обработке документов, а также педагогическую, воспитательную работу. Неоценимую помощь нашему исследованию оказала Е. Н. Дмитриева, заведующая музеем.
Документы, собранные в музее, имеют различное происхождение. Это блокадные записные книжки 1942-1943 годов, дневники, обобщающие наблюдения 1944 г. (Е. Л. Щукиной); воспоминания, записанные педагогами в 1960-1980-е гг. и предназначенные специально для музея; интервью, взятые у ветеранов педагогического труда в 1970-1990-х гг. учащимися тогда еще педучилища. Особый интерес представляют воспоминания педагогов, проработавших в училище в течение всей блокады и войны с 1941 по 1945 гг., не выезжая в эвакуацию: Е. Л. Щукиной, К. М. Лобановой, В. В. Бур-луцкой, А. В. Сергеевой (1944-1945), Е. А. Гребенщиковой, О. Н. Гречиной (1942-1944), А. И. Фоминой, С. А. Тер-Степановой, О. Г. Янушевской, А. Е. Милеант (1941-1943), А. Т. Карасева-Трошковой, О. В. Колоштивиной (врач больницы им. Раухфуса), М. Г. Блок. Коллекция документов Народного музея включает в себя собрание из 50 дел воспитателей, а также сопровождающие фотодокументы, рисунки и другие материалы, являющиеся необходимой частью источниковой базы исследования (общей сложностью более 20 тыс. единиц хранения).
Мне удалось лично переговорить с тремя ветеранами, работавшими воспитателями во время блокады вплоть до окончания Великой Отечественной войны (К. М. Лобановой, А. В. Сергеевой, Н. В. Грибановой). Эти встречи состоялись в 2006-2007 гг., когда авторы воспоминаний достигли глубоко преклонного возраста. Однако личные беседы позволили уточнить многие важные детали. Так, Кира Михайловна передала уникальные фотодокументы, свидетельствующие о продуманной оздоровительной работе, успешно
© Л. Л. Газиева, 2008
осуществляемой коллективом детсада № 46 в условиях блокады. Данный опыт неоценим, поскольку ни один ребенок в этом саду не умер, несмотря на тяжелое состояние, в котором дети попадали в сад.
Документы, свидетельствующие о работе педагогов в блокадном городе, позволяют использовать сложный по своей структуре материал, поскольку в деятельности воспитателей соединяются рациональные, научные и методические основы знаний, направленных на физическое и психическое спасение детей, и одновременно феномены иррационального интуитивного взаимодействия женского, материнского начала с психикой ребенка, обостренного в условиях смертельной опасности. Многие из педагогов являлись видными учеными и методистами, публиковали в методических и научных журналах результаты своих педагогических исследований в послевоенные годы (М. Г. Блок, А. Е. Милеант, Е. А. Гребенщикова, Е. Л. Щукина, А. А. Люблинская, К. М. Лобанова, Е. Г. Чугай, О. Г. Янушевская)3.
Специалист непременно сталкивается со сложностью исследования подобных источников личного происхождения. Имеющиеся в нашем распоряжении воспоминания и фотодокументы, составляющие основу коллекций Народных музеев, в основном были написаны или изданы спустя многие годы после войны (легко устанавливаются даты переписанных копий, ранние из которые относятся к периоду середины 1960-х — начала 1970-х) и поэтому требуют установления своей достоверности.
В силу этих особенностей мы поставили перед собой цель: исследовать генезис иррациональных феноменов и процесс их рационализации общественным сознанием в условиях блокады на основе сопоставления данных исторических источников, относящихся к разным периодам, в том числе современному, и опосредованных общественной исторической практикой. Результатом должны явиться факты, достоверность которых не вызывает сомнений и которые позволили бы выявить специфические особенности функционирования общественного сознания ленинградцев как исторического в 1941-2008 гг. Этим требованиям отвечает современная историко-психологическая методология, позволяющая актуализировать данные материалы включением в историческую практику значительного числа исследователей.
В качестве основного направления изучения общественного сознания в период блокады мы выделили генезис феноменов исторического сознания как актуальную проблему историко-психологического анализа4.
Актуальность историко-психологической методологии для истории, педагогики и психологии давно привлекла внимание исследователей5. В отечественной историографии смежным является социально-психологический анализ исторических источников личного происхождения, в ходе которого устанавливается внутренняя связь содержания документов и общественного поведения той или иной личности, слоев населения6.
В то же время остается актуальной проблема критики активной деятельности сознания историка в процессе анализа данных источников. Эта критика составляет содержание скептического направления исторической психологии. Так Х. Уайт, П. Бурдье упрекают историков в антиисторизме позитивистского анализа, в отсутствии объективной истины в результате привнесения личного «Я», субъективного мировосприятия в объект исследования самим историком. В отечественных исследованиях данный аспект недостаточно изучен. Внимание исследователей сосредоточено на узком круге литературы7. Вместе с тем, скептической проверки требует и теоретическое обоснование основных постулатов психоанализа исторического сознания, т. е. психоистории, раскрытых в мало известных ранних
классических работах этого направления, например, постулат классического фрейдизма, развиваемый психоаналитической теорией истории Н. Брауна: генезис исторического сознания обусловлен сублимацией феноменов временного восприятия, которые становятся питательной почвой культуры, проявляясь в различных формах самоидентификации личности и социума8.
Анализируя генезис исторического сознания ленинградцев-петербуржцев разных поколений, нам также необходимо было проследить реабилитационные процессы рационального и иррационального функционирования психики, травмированной в условиях блокады. Изучение данных аспектов опиралось на традиции отечественной школы исследования психосоматических нарушений и их психофизиологических компенсаций в условиях блокады и после нее9.
Работая в этом направлении, мы организовали активную общественную историкопсихологическую практику в 2004-2007 гг. усилиями значительного числа учебных, научных, просветительских учреждений и общественных организаций, создав условия для историко-психологического исследования общественного сознания.
Предварительным результатом стали публикации документов, в том числе обширных фрагментов воспоминаний и дневников 19 воспитателей с сопровождающими материалами (фотографиями, статьями, творческими интерпретациями современных студентов-педагогов)10.
Важным условием исследования являлось формирование многослойного актуального исторического пространства11 — искусственно сконструированной модели вербальной деятельности, направленной на познание истории блокады посредством трансакций сознания12 участников, принадлежащих к разным поколениям петербуржцев, переживших и не переживших блокаду. Познавательная деятельность была направлена на изучение уже существующих и создание новых исторических источников: документальных фильмов, воспоминаний, записей интервью. Такое пространство позволяет выявить структуру данных воспоминаний, особенности генезиса исторического сознания петербуржцев и классифицировать их.
В результате мы получили несколько срезов взаимосвязанных слоев исторического самосознания. Первый слой — слой поведения современников — людей, участвовавших в историко-психологической практике, направленной на совместное изучение истории блокадного подвига жителей Ленинграда и сохранение памяти о героизме наших предков. Второй слой — уникальные исторические документы, собранные в ходе исторической практики. Третий слой — интерпретирующие их документы современного происхождения. Данные слои позволяют сравнить различные способы интерпретации феноменов времени историческим сознанием. Под феноменами времени и его изменений мы понимаем субъективное восприятие времени, опосредованное этико-эстетическими формами и участвующее в императивной регуляции социальных актов.
Основные феномены времени, выделяемые исследователями феноменологии, семантики, семиотики и исторической психологии, можно разделить на несколько групп13:
1. Феномены динамических свойств времени:
- Феномен начала — конца (Н. Д. Арутюнова, Н. Браун);
- Феномен движения (Д. С. Лихачев, А. Е. Наговицын, А. Ф. Лосев);
- Феномен прерывности/непрерывности (Р. Кеннеди, М. Фоколт, А. Данту, М. Оук-шот, А. Ф. Лосев, Ю. А. Шичалин);
2. Феномены этико-эстетических свойств времени:
- Феномен преображения/воскресения (К. Юнг, С. В. Магаева);
- Феномены образа/имени, в том числе персонификации и деперсонификации (юродства) (З. Фрейд, Н. Браун, Р. Кеннеди, М. Фоколт, С. В. Магаева);
- Феномен дарения/искупления (Н. Браун, Э. Доддс);
- Феномен совести (В. Н. Ярхо, А. Ф. Лосев);
- Феномен борьбы/судьбы (Р. Онианс, Л. Б. Сумм, Г. Ч. Гусейнов, А. А. Тахо-Годи, С. С. Аверинцев, Э. Доддс, Д. Фрэзер);
- Феномен обладания/бытия (Э. Бенвенист, Ф. Соссюр, Н. Браун, О. Шпенглер);
- Феномен пользы/использования (П. П. Гайденко, Н. Браун, М. Хайдеггер);
3. Феномены телесности времени:
- Феномен телесности (Ф. Ницше, О. Шпенглер, А. Ф. Лосев, Н. Браун);
- Феномен текучести (Р. Онианс, Л. Б. Сумм);
- Феномен овеществления времени в пространстве, «хронотоп» (М. М. Бахтин, Н. Браун, А. Ф. Лосев, Н. Д. Арутюнова, А. Я. Гуревич)14;
- Феномен полноты/пустоты (П. П. Гайденко, М. Хайдеггер).
В качестве основных феноменов динамики времени отечественными семиотиками исследованы феномен начала — конца как основной атрибут времени, что естественным образом следует из концепции линейного, социально-психического времени (Н. Д. Арутюнова); феномен зигзагообразного и спиралеобразного движений как феномен условносимволического мифологизированного восприятия (А. Ф. Лосев, Д. С. Лихачев, А. Е. Наговицын), феномен прерывности в античной философии Плотина (Ю. А. Шичалин)15. Основные феномены телесности времени исследованы как феномен пустоты в античной философии (П. П. Гайденко), феномены пространственных проекций времени в литературе (А. Ф. Лосев, М. М. Бахтин), феномен телесности, определенности мифологического «эйдоса» времени (А. Ф. Лосев) или текучести как метаморфоз мифологического времени (Л. Б. Сумм)16. Как этико-эстетические феномены времени проанализированы феномены судьбы и совести17, П. П. Гайденко рассмотрен феномен пользы как утилитарности, израсходованного, ненужного прошлого времени с позиций М. Хайдеггера18. Важнейший феномен имени/образа рассматривается христианской феноменологической концепцией трансцендентального Бытия, наложившей отпечаток на причинно-следственный аспект временных изменений в христианской философии истории. Содержание причинно-следственных исторических связей как этико-эстетические проблемы свободы и памяти с позиций феноменологии истории рассматривалось Г. Шпетом19. Концепция трансцендентальности иррационального времени и персонификации социального отслеживается в феноменологических исследованиях психоисториков, порождая серьезные логические противоречия, прежде всего, в связи с отрицанием феноменов времени в живой природе20.
Проанализировав имеющиеся в нашем распоряжении материалы, мы разделили все выделенные в той или иной форме в блокадных дневниках воспитателей дошкольных учреждений феномены на четыре важнейшие группы. Их актуальность обусловлена вниманием, уделенным им участниками нашего историко-психологического действия или авторами дневников.
Первая группа. ФЕНОМЕНЫ ПРЕОБРАЖЕНИЯ (ВОСКРЕСЕНИЯ). Данные феномены могут исследоваться на основе анализа семантического поля понятий «дитеньки» — «куколки», встречающихся в документах при описании игр интуитивного характера на открытом воздухе в весенне-летний период 1942 г. В ходе анализа выяв-
ляется коррелятивный характер данного феномена, способствующего восстановлению психоэмоционального здоровья. Под корреляцией мы понимаем механизм, возникающий в результате психического взаимодействия и позволяющий осуществить корректирование идентификации тождества или различия, что обеспечивает устойчивое функционирование психики и является основным условием реабилитационных процессов. Данный феномен представлен игровой деятельностью. В первом случае это игры, организованные преподавателем физической культуры К. М. Лобановой на свежем воздухе и направленные на оздоровление психики детей в процессе естественно-исторического наблюдения за эволюцией в живой природе21. Во втором — самостоятельная игровая деятельность детей с использованием религиозно-ритуальной символики похоронных обрядов, записанная воспитателем О. Н. Гречиной, в то время студенткой филфака пединститута, в дневник наблюдений22. Эти феномены непосредственно связываются с традициями христианской ритуальной символики, поэтому имеют устойчивый характер, будучи закреплены многократно повторяющейся практикой религиозных ритуалов. Данные феномены необходимо рассматривать в связи с ФЕНОМЕНАМИ ЛИЦА — ИМЕНИ. Феномен лица как ключ от жизни в борьбе со смертью выявляется в трагических записках авторов-подруг: умирая, студентка художественного училища Елена Оскаровна Марттила рисует свой портрет, «чтобы победить Гитлера и продержаться ночь», и в результате остается жить23. Феномен повторяется в фотографиях детей из детских домов, утративших, забывших, свое имя (их портреты публиковались для опознания знакомыми или близкими). Личные фотографии (или рисунки), наравне с именами и датами, участвуют в хронометраже событий как в период блокады, так и после нее, проявляясь как стремление сохранить продолжающийся компонент жизни24.
Вторая группа. ФЕНОМЕНЫ ДАРЕНИЯ. Их исследуем через семантическое поле «богатство» — «полнота», которое связано с первой группой. Они тоже имеют коррелятивный характер и выявляются в воспоминаниях и дневниках акцентированием внимания воспитателей и детей на различного рода подарках. Такие дары можно разделить на пожертвования голодающих детей своим близким как «подаринчик» (мандарин — источник жизни), в записках об Аде Евгеньевне Милеант, во время войны старшего инспектора РОНО Приморского района25; пожертвования детей своим друзьям в условиях эвакуации как эпизод, описанный Александрой Ивановной Сорокиной, — «Мамины ягоды»26; ритуальные подарки при праздновании Нового года27.
Третья группа. ФЕНОМЕН НАЧАЛА — КОНЦА. Данные феномены исследуем через семантическое поле «борьбы» — «победы», «ворот» — «поворот» — «вдруг». Эта группа функционально связана с предыдущей. Символика смены дня и ночи, смены сезонов повторяется в воспоминаниях в различных формах вербальной и невербальной рационализации. На этот феномен обращает особое внимание исследовательница психосоматических механизмов выздоровления и спасения в условиях блокады С. В. Магаева. Так, в воспоминаниях о блокаде, пережитой ею ребенком, автор вспоминает вербальную «зарядку»: «Январь пережили, февраль переживем, а в марте запоем». Воспитатель Ольга Николаевна Симановская, которая ее проводила, хотя и вселила надежду и бодрость, но не могла спасти ни всех детей, ни себя28. Напротив, характерен образ борьбы со временем в воспоминаниях преподавателя литературы М. Г. Блок в пересказе студентки педучилища С. Юрковой: «Один раз Мария Григорьевна лежала на кровати, укрывшись одеялом и вдруг улыбнулась. Этот день она победила. Она была нужна всем, ее звали, она могла реально помочь. Это ведь счастье — быть нужным людям. Такой нужной, ответственной работы
у нее никогда не было больше» 29.
Следует обратить внимание на то, что механизм включения данных феноменов в деятельность сознания обязательно соединяет ее рациональную и иррациональную формы (игровую и словесную, мифологическую; наблюдение и запись его, хронометраж эволюции куколок бабочек; рисование портрета и словесную деятельность; самонаблюдение, воспоминание и словесную деятельность). При этом словесное проговаривание может иметь значение внутренней мотивации поступков, осознания мотивов своего поведения как борьбы и победы. Для описания момента такого совпадения осознания и эмоционального иррационального удовлетворения используется слово «вдруг».
Четвертая группа. ФЕНОМЕН ДВИЖЕНИЯ. Через семантическое поле понятий «идти» — «нестись». Символика коня или коней. В детских играх в блокадном Ленинграде такие «кони» были заменены «чурками» — деревянными полешками, что подробно проанализировано в методическом опыте А. И. Фоминой30. Феномен выявляется в вербальной и невербальной деятельности сознания: в динамике танцевальной и игровой деятельности, реконструированной нами на основе воспоминаний, фотодокументов, методических материалов, а также на основе анализа структуры детских дневников. Особенность этой динамики заключается в ее устойчивом, повторяющемся характере, который проявляется в последовательности движений, фигур.
Анализ данных феноменов позволяет рассмотреть процесс преодоления невротических состояний психики как рационализации феноменов времени через самоидентификацию личности и общества, при этом происходит корреляция элементов исторической памяти, обусловливающих непрерывный поток самосознания как исторического. Дальнейшее исследование требует сравнения полученных данных с выводами психоанализа, клинической психологии. Так, Н. Брауном был проведен феноменологический анализ «дарения» — «долга», «преображения» — «плутней», связанных с сублимацией значений времени как истории. При этом он исследовал процесс рационализации феноменов времени как невротический, рефлексивный (приводящий к искажению самосознания), что анализировалось им как историческое сознание31.
Таким образом, можно определить задачу дальнейшего исследования данной проблемы как сравнительно-исторический анализ моделей прогнозов и формирования этических императивов историческим самосознанием воспитателей и детей в условиях военного и послевоенного времени. Апробация данного подхода показала возможности применения историко-психологической методологии для такого исследования. Ценным явилось соединение пространственного погружения, используемого традиционно в таких методологиях32, с историко-временным.
Необходимость продолжения сбора, обработки и публикации документов и воспоминаний приобретает особую актуальность из-за пограничного периода, который переживает мировое сообщество по отношению к войне с фашизмом 1939-1945. Огромное значение имеет сохранение богатств, накопленных Народными музеями Санкт-Петербурга. Многие из них ныне пребывают в плачевном состоянии, другие — под угрозой закрытия из-за неоправданной их оценки как не представляющих интерес для научного исследования. Выход из этой ситуации видится в активизации научных исследований и публикации их материалов в виде Археографических сборников.
1 Забвению не подлежит. СПб., 2008. Вып. VII; Блокадные дневники и документы. Архив «Большого Дома» / Сост. С. К. Бернев, С. В. Чернов. СПб., 2004; Голоса из блокады. Ленинградские писатели в осажденном городе
(1941-1944) / Сост. З. Дичаров. СПб., 1996; Битва за Ленинград в судьбах жителей города и области (воспоминания защитников и жителей города и оккупированных территорий / Сост. А. В. Виноградов, А. Плейжер. СПб., 2005; Магаева С. В., Марттила Е. О. Мученики ленинградской блокады. М., 2006.
2 Народный музей Педагогического колледжа № 5 (НМПК). Ф. БВ. Д. 1-50; Ф. экспозиционный.
3См.: Список публикаций авторов воспоминаний в журнале «Дошкольное воспитание» 1962-1981 // Эта память — наша совесть.... / Сост. Л. Л. Газиева, Е. Н. Дмитриева. СПб., 2007.
4 См., например: Kennedy R. Psychoanalysis, History, and Subjectivity: Now of the past. Hove, 2002.
5 Санкт-Петербургское философское общество. Ассоциация «Историческая психология» // url:http://anthropology. ru/ru/partners/psociety/struct/histpsy.html; Психологический институт Российской Академии образования. Лаборатория исторической психологии личности // url:http://www.pirao.ru/strukt/lab_gr/l-lichn.html.
6 Соболев Г Л. Источниковедение и социально-психологическое исследование эпохи Октября // Критика новейшей буржуазной историографии. Л., 1967; Он же. Источниковедение и социально-психологическое исследование эпохи Октября // История и психология. М., 1971. Ломагин Н. А. Документы личного происхождения как источник изучения настроений в Ленинграде в период Великой Отечественной войны // Победа была за нами: Материалы научно-практической конференции. СПб., 2006. С. 71-78.
7 Уайт Х. Метаистория. Историческое воображение в Европе XIX века. Екатеринбург, 2002; Бурдье П. Исторический генезис чистой эстетики / Пер. с фр. Ю. В. Марковой // url:http://magazines.russ.ru/nlo/2003/60/; Marne L. de. The Emotional Life of Nations // url:http://www.psychohistory.com/htm/eln05_psychogenic.html; Idem. Психоистория. Ростов-на-Дону, 2000.
8 Brown N. Life against death. London, 1959.
9 Магаева С. В. Физиологические и психосоматические предпосылки выживания и восстановления // Жизнь и смерть в блокированном Ленинграде (Историко-медицинский аспект). СПб., 2001. С. 141-186.
10 Подвиг Ленинграда бессмертен / Сост. Л. Л. Газиева, Т. П. Смирнова, Г. Б. Сафронова, Н. С. Семичева. СПб., 2004; Эта память.; Газиева Л. Л. Инновации при организации учебно-воспитательной работы (историко-психологический подход) // Современные педагогические технологии в обучении и воспитании учащихся (Материалы региональной научно-практической конференции с международным участием) / Сост. Е. Д. Полнер. СПб., 2004. С. 134-138; Газиева Л. Л., Дмитриева Е. Н. Феномены времени и судьбы в блокадных дневниках // Битва за жизнь (Материалы научно-практической конференции, посвященной 65-летию начала блокады Ленинграда) / Сост. Л. А. Наливкин. СПб., 2007. С. 44-55; Газиева Л. Л. Использование естественно-исторического наблюдения как способа оздоровления детской психики в период блокады Ленинграда (1941-1944) // Известия РПГУ. № 24 (55). Аспирантские тетради: Научный журнал. СПб., 2008. С. 361-364.
11 В данном случае речь идет об артефакте (от лат. artefactum), процессе или образовании, несвойственных изучаемому объекту в норме и возникающих обычно в ходе его исследования. Такими привычными историку артефактами являются исторические карты и синхронистические таблицы, позволяющие выявить скрытые свойства исторического пространства и времени. Данная идея подсказана нам трудом: Асмолов А. Г. Культурно-историческая психология и конструирование миров: Психолог. Психопедагог. Психоисторик. М.; Воронеж, 1996. Ср. интерпретации специфики исторического познания как фрагментарного, многослойного: Kennedy R. Op. cit. P. 101-102. В теории и практике культурной антропологии такая методология используется как кросс-культурное исследование.
12 Понятие трансактивная деятельность сознания как взаимодействие различных функциональных слоев психики в процессе совместной социальной деятельности группы людей в качестве предмета психоаналитического исследования было введено в психиатрию в 1945 г. при анализе детских психопатологий в условиях войны и сиротства Рене Спитцем. Данная теория популяризована в нашей стране работами Э. Берна. См., например: Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры. СПб., 1992. С. 20-25. Он же. Введение в психиатрию и психоанализ для непосвященных. СПб., 1991.
13 Фундаментальные основания феноменологического исследования времени см.: Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. СПб., 2001; Херрманн Ф. Фундаментальная онтология языка. Минск, 2001. Мы не имеем возможности рассматривать спорность данных оснований в рамках этой статьи.
14 Новейшая, в основном отечественная, историография изучения этнографами культурно-исторической символики времени как «хронотопа» приводится в статье: Дмитриев В. А. Пространство и время в традиционной культуре: Историографический аспект историко-культурного изучения // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 2. 2007. Вып. 4. С. 267-280. Следует указать на ограниченный взгляд, изложенный в данной статье на феноменологию времени, в силу ее специфики.
15 Логический анализ языка: Язык и время / Под ред. Н. Д. Арутюновой, Т. Е. Янко. М., 1997; Лосев А. Ф. Античная философия истории. М., 1977. (2-е изд. СПб., 2000); Лихачев Д. С. Величие древней литературы // Памятники литературы древней Руси XI — начала XII веков. М., 1978. С. 5-20; Наговицын А. Е. Древние цивилизации: Общая теория мифа. М., 2005; Шичалин Ю. А. Трактат Плотина «Об уме, идеях и сущем» в связи с проблемой природы // Философия
природы в античности и в средние века / Под ред. П. П. Гайденко, В. В. Петрова. М., 2000. С. 249-256.
16 Лосев А. Ф. Указ. соч.; Гайденко П. П. История греческой философии в ее связи с наукой. СПб., 2000; Сумм Л. Б. Драконы времени // Онианс Р. На коленях богов. М., 1999. С. 549-576; Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Он же. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 234-407.
17 Лосев А. Ф. Указ. соч.; Аверинцев С. С. Образ античности. СПб., 2004.
18 Гайденко П. П. Указ. соч.
19 Шпет Г. История как проблема логики: В 2 ч. М., 2002.
20 Ср. Brown N. Op. cit. P. 275: «.Время действительно принадлежит эго, но бессознательному сектору эго, то есть к тем основным структурам искажения (distortion) действительности, необходимым для подкрепления (sustain) и претерпевания (endure) репрессии.. [Оно] согласуется с компонентами этого сектора, обнаруженными психоанализом — супер-эго (совесть, вина), защитный механизм и структура характера. Еще в 1914 году Фрейд предположил связь между институтом наблюдения (watching institution), сознания и чувством времени. В его зрелой теории суперэго — это тень потерянного прошлого соединенного (идентификацией) в индивидуальность (lost past incorporated into the personality)... это - пример способа превращения настоящего в прошлое (an example of the way in which the present is turned into the past)».
21 Народный музей Педагогического колледжа № 5 (НМПК). Ф. БВ. Д. 12/3. См. также: Воспоминания. Лобанова Кира Михайловна // Эта память. С. 226-240.
22 НМПК. Ф. БВ. Д. 10. См. также: Жизнь продолжается (1942-1944). Записки о ленинградской блокаде. Гречина Ольга Николаевна // Эта память.. С. 210-217.
23 Магаева С. В., МарттилаЕ. О. Указ. соч. С. 189-191.
24 Нами опубликованы многочисленные блокадные фотопортреты детей из коллекции НМПК. См.: Эта память., илл., приложение.
25 НМПК. Ф. БВ. Д. 24. См. также: Заметки об Аде Евгеньевне Милеант // Эта память. С. 342-347.
26 Там же. Д. 1/2. Л. 1-106. См. также: Воспоминания. Сорокина Александра Ивановна // Эта память. С. 302-309.
27 НМПК. Ф. Щ. Оп. 1. Д. 2. Л. 1-60; Ф. экспозиционный (ФЭ). № 105. Л. 1-132; ФЭ. № 105. Л. 133-311. См. также: Очерки блокадных дней (1942-1944). Щукина Елизавета Леонидовна // Эта память. С. 259-297.
28 Магаева С. В., МарттилаЕ. О. Указ. соч. С. 120-125, 191.
29 НМПК. Ф. БВ. Д. 7/2. См. также: Заметки о Марии Григорьевне Блок // Эта память.С. 326.
30 Там же. Д. 41. Л. 1-13. См. также: Из опыта работы. Фомина Анна Игнатьевна // Эта память.С. 309-313.
31 Brown N. Op. cit. P. 278-280.
32 Бихевиористская теория социальных «игр» в применении к методологии политологических исследований подробно была проанализирована Вятром Е. (Вятр Е. Социология политических отношений. М., 1979). Мы сталкиваемся с нею как с опытом кросс-культурного исследования предложенного Коулом (Коул М. Культурно-историческая психология. Наука будущего. М., 1997) в качестве методологии «историко-психологического» исследования. Основная черта данного исследования — пространственная игра, позволяющая изучать модель поведения ребенка в культурноисторическом контексте. Цель исследователей — выявить отличия моделей «игрового» поведения, обусловленные культурно-историческими различиями. Наша методология имела целью помимо прочего выявить характер временной доминанты при функционировании исторического сознания.
