CC BY
25
УДК I.215 ББК 86.2+87.2
ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКАЯ МЕТОДОЛОГИЯ ПОЗНАНИЯ ПРАВА В ФИЛОСОФИИ РУССКОГО ЕВРАЗИЙСТВА
АНДРЕЙ ЛЬВОВИЧ ЗОЛКИН,
доктор философских наук, доцент, профессор кафедры философии Московского университета имени В.Я. Кикотя Научная специальность 09. 00.13 — религиоведение, философская антропология, философия культуры
E-mail: az20042004@mail.ru Рецензент: доктор философских наук Аблеев С.Р.
Citation-индекс в электронной библиотеке НИИОН
Аннотация. Рассмотрена проблема осмысления права в философии евразийства. Анализ идей крупнейшего представителя философии права русского евразийства Н.Н. Алексеева позволяет сделать вывод, что феноменологическая методология дает возможность сформулировать концепцию правопонимания, которая выражает особенности исторического развития России и специфику ее культурных традиций.
Ключевые слова: феноменология, смысл, право, мораль, правовая ценность, правосознание, духовное основание.
Annotation. The article considers the problem of understanding the law in the philosophy of eurasianism. The analysis of the ideas of the largest representative of the philosophy of law of russian eurasianism N.N. Alekseeva allows us to conclude that the phenomenological methodology gives the opportunity to formulate the concept of legal consciousness, which expresses the features of historical development of Russia and the specifics of its cultural traditions.
Keywords: phenomenology, meaning, law, ethics, legal values, consciousness, spiritual basis.
Основные черты русской философии права и юриспруденции сформировались под влиянием двух несовместимых друг с другом методологических программ, определявших интеллектуальную атмосферу русской культуры XIX—XX вв.: правового позитивизма, обслуживавшего теоретические потребности профессиональной юриспруденции, и религиозно-этического идеализма, привлекавшего внимание интеллигенции. Это противостояние зачастую объяснялось различием позиций профессионалов и непрофессионалов, в результате чего в общественном сознании закрепилась мысль, что существует «разделение труда» между юристами и философами. Первые ограничивают толкование права узкими рамками юридической догматики, поскольку они знают ««реальное право», вторые, рассуждая о сущности права, остаются на уровне моралистической публицистики, поскольку они «реального права» якобы не знают.
В теоретическом и методологическом отношении эта практика породила ситуацию отсутствия единой правовой доктрины. Право остается разорванным между сферами государственной рациональности.
Превращение права в технику принуждения в значительной мере связано с традициями западноевропейской культуры. На этот факт обратил внимание русский правовед Н.М. Коркунов. «Еще в Средние века, — отмечал он, — было весьма распространено воззрение, признающее принуждение существенным, отличитель-
ным признаком права. Но особенное развитие оно получило с начала прошлого столетия, когда право как совокупность норм, осуществление которых поддерживается принуждением, было противопоставлено нравственности, не допускающей вовсе принуждения, требующей непременно свободного подчинения»1. Кант и Фихте довели это различие до прямой противоположности права и нравственности как правил внешней и внутренней жизни человека. Мир внешний и мир внутренний — это два противоположных полюса. Внешний порядок, право, не может поддерживаться внутренними стимулами. Оно по необходимости опирается исключительно на внешнюю силу, на принуждение. Между принуждением и силами внутренней духовной жизни нет ничего общего, нет никаких соединяющих переходов. Принуждение не может иметь какой-либо внутренней, психической основы: оно есть самостоятельное, последнее основание действия права.
Русские философы права ощущали неудовлетворительное состояние проникнутой позитивизмом официальной юриспруденции и стремились к глубокому постижению права2. Особое место здесь занимал Н.Н. Алек-
1 Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права // Теория государства и права: Хрестоматия. В 2 т. М., 2004. С. 21.
2 Золкин А.Л. Ценностные основания права в отечественной философской традиции // Вестник Московского университета МВД России. 2013. № 1. С. 228.
- -Jt. -
сеев — выдающийся русский философ, один из крупнейших правоведов «русского зарубежья»3, создатель евразийского философско-правовой доктрины.
В своих исследованиях он стремился к определенному синтезу, к интеграции взглядов, которые представляются диаметрально противоположными, поскольку позитивисты и метафизики опровергают друг друга не аргументированным диалогом, а с помощью изобретения тех или иных методологических процедур или постулатов, позволяющих объявить позицию противника абсолютно бессмысленной еще до начала обсуждения.
Философско-правовая концепция Н.Н. Алексеева вызвала критику его учителя П.И. Новгородцева, который упрекал его в том, что он «отступил от русской традиции, согласно которой право нужно сливать с нравственностью»4. Новгородцев выражал мнение русской консервативной философии права, которая стремилась подчинить право религии5, и не понял, что его ученик начинает разрабатывать новую концепцию рациональности, основные контуры которой осмыслены мировой философией гораздо позднее. Суть этой концепции можно выразить в идее диалога между познанием, которое считается вполне рациональным, и познанием, которое имеет характер творческого прозрения.
Соответствующий метод Н.Н. Алексеев попытался создать на основе интуитивизма, включая феноменологию, «философию жизни» и философию Н.О. Лосского, полагая, что феноменология поможет ему решить главную из стоящих перед ним задач: исследовать право с точки зрения строгого научного знания и избежать излишней научной рационализации действительности. Вслед за своим учителем Новгородцевым Алексеев прямо указывал на необходимость выработки методологии, которая, по крайней мере, хотя бы признавала иррациональность действительности. И в этом своем утверждении он оставался реалистом, поскольку глубоко осознавал противоречивость российской правовой традиции6, трагическую динамику российской истории7.
В своей первой крупной научной работе Н.Н. Алексеев сформулировал основную тему: это, с одной стороны, «критика существующего социально-научного знания, поскольку проявляется оно в фактическом составе натуралистических социальных теорий, а с другой, — создание новой теории, которая сочетала бы строгую научность с идеей невозможности полнейшей рационализации общественных отношений — той рационализации, вера в которую воплощается в мечтах о близком земном рае, и при этом связывается с убежде-
нием, что общественную науку можно вылить в математически-рациональные формулы»8.
В силу этого Н.Н. Алексеев отмечает, что его метод можно назвать феноменологическим только с рядом оговорок. Он не упоминает собственно Э. Гуссерля в качестве одного из своих духовных учителей, и указывает, что на его взгляды в большей степени повлияли работы А. Бергсона, основателя философии жизни, и Н.О. Лосского — создателя специфического иерархического персонализма. Отметим, что методологические установки «философии жизни» в целом характерны для отечественной философского правовой традиции9.
Этот факт не отменяет принадлежности Н.Н. Алексеева к феноменологической традиции, скорее мыслитель миновал в своем интеллектуальном развитии первый гуссерлевский вариант абстрактной феноменологии и был ближе к поздней концепции Гуссерля о «жизненном мире» и хайдеггеровской феноменологии.
Поиск методологии для решения вопросов права, нравственности и справедливости Н.Н. Алексеев начинает с критики юридической догматики, так как она является опытным знанием, исключающим беспочвенное умозрение и метафизику. Юридическая догматика имеет дело с действующим правом, а ее научная задача сводится к конструкции правовых институтов, к сведению отдельных правовых положений к общим понятиям и к выведению вытекающих из этих понятий логических следствий. В результате логической обработки норм положительного права получается определенная система. Однако опытный характер юридической догматики принципиально отличается от опытного характера описательного естествознания. Факты, с которым имеет дело юрист, имеют чисто условный характер. Данность норм положительного права и юридических институтов есть данность человеческого установления, принятого
3 Золкин А.Л. Философия права «русского зарубежья» и современная юридическая наука // Вестник Московского университета МВД России. 2012. № 8. С. 210.
4 Алексеев Н.Н. Из Царьграда в Прагу. Русский юридический факультет. Русские историки-эмигранты в Европе. М., 1991. С. 215.
5 Золкин А.Л. Право и социальная этика в философии права русского консерватизма // Вестник Московского университета МВД России. 2014. № 9. С. 217.
6 Медушевская Н.Ф. Самоиндификация индивида contra хаос и произвол вольности в отечественной гражданской культуре // Вестник Московского университета МВД России. 2014. № 9. С. 219.
7 Марченя П.П. Смутные поиски России: Смута в контексте россиеведения // Вестник Московского университета МВД России. 2014. № 9. С. 213.
8 Алексеев Н.Н. Науки общественные и естественные в историческом взаимоотношении их методов. М., 1912. С. 269, 270.
9 Галанина Н.В. Критика принципа детерминизма в гуманитарном знании представителями «философии жизни» // Вестник Московского университета МВД России. 2012. № 8. С. 211.
- -Я. -
при одних условиях и могущего быть измененным и отмененным при других. Поэтому все наблюдения этой данности имеют условный характер. В этой условности и лежит причина затруднений с материальными определениями юридических понятий, в ней же коренится формализм юридической догматики. Материальные определения юридических понятий требуют большего, чем ссылку на простую условность, а юридическая догматика как раз этим «большим» и не обладает, поэтому в ее пределах многие вопросы материально неразрешимы. Материальные отличия норм частного и публичного права или материальные отличия указа и закона почти неуловимы. Между тем формальное решение этих вопросов не представляет никаких затруднений. То, что системой положительного права считается правом публичным и частным, законом и указом, есть вопрос данного условного установления. Последнее может вообще отсутствовать — в таком случае юридической догматике остается только это констатировать. В этом смысле догматика выполняет задачи толкования положительного права, но не задачи познания права как такового.
Наиболее легкий выход из условности юридической догматики дается социологизмом в науке о праве, под которым понимается род эмпирического знания, который не ограничивается простым описанием и систематизацией исторически установленных форм права, но стремится также к постижению их общественных функций. Познание функций права достигается путем уяснения конкретных причин, которые породили юридические институты, следовательно, путем уяснения связи юридических институтов с реальной жизнью общества, с его потребностями и нуждами. И все же социологическое исследование права носит лишь специфический научный характер и не исчерпывает всей сущности права.
Философствующие социологи склонны утверждать, что связь между правом и обществом — связь эйдетическая, право нельзя мыслить без общества, сущность права определяется социальной природой. Подобное превращение фактических отношений в эйдетические отношения Н.Н. Алексеев видит в том, что отправной точкой изучения социологов являются не конкретные факты общественных отношений и правоотношений, а общество «вообще» и право «вообще», — идея общества и идея права. Связи, которые устанавливаются между правом «вообще» и обществом «вообще», есть связи идеально необходимые, их нельзя констатировать путем наблюдения отдельных случаев. «Социологизм, — пишет Алексеев, — отнюдь не правомочен переходить
область конкретно-эмпирического и превращаться в учение об идее права и идее общества»10.
Изучение существа идеальной структуры предметов и эйдетических отношений характерно для феноменологических исследований. Как уже отмечалось, Алексеев принимает феноменологию с существенными оговорками. Феноменология для него есть только познавательный прием, открывающий перед нами новый мир духовных предметов, но не философия как таковая.
Итак, феноменология, согласно Н.Н. Алексееву, не может быть отожествлена с философией права, хотя и является существенной частью научно-оформленной философско-правовой системы. Такая позиция связана с тем, что мыслитель не отвергает иррациональную интуицию, признававшуюся сторонниками «философии жизни» основным средством познания. Поэтому философами права в истории человеческой мысли были не только правоведы-рационалисты подобные Канту или Кельзену, но и, люди, интуитивно узревшие в определенные исторические моменты политические и социальные судьбы человечества, указавшие пути его исторического движения, формулировавшие его политические и социальные мечтания. Таковыми Алексеев считает Сократа и Платона, отцов церкви, Руссо и Монтескье, Хомякова и Достоевского, таковыми будут и «пророки будущего церковного общения между людьми».
Достоинство феноменологического подхода — сознательная установка на постижение смысла. Этот принцип позволяет интегрировать философско-правовое учение Н.Н. Алексеева в русскую культурную традицию. Утверждение творческой интуиции не отрицает начал разума, но отрицает позитивистские оковы наукообразного мышления во имя подлинной научности. Поиск контуров более глубокого понимания разума, превосходящего западноевропейскую рассудочность, характерен и для Н.Н. Алексеева, как и для всей русской философии в целом11. В современной отечественной философии и юриспруденции уже наметились определенные интегра-тивные тенденции в разработки современного понимания права. Усилению этих тенденций, приданию им большей интенсивности, теоретической и практической плодотворности должны способствовать исследования воззрений авторитетных российских философов права, таких, каким был и остается Н.Н. Алексеев.
10 Алексеев Н.Н. Основы философии права. СПб., 1999. С. 28.
11 Аблеев С.Р. Репрезентация научного знания: когнитивные пределы понятийного дискурса в исследованиях сознания // Вестник Московского университета МВД России. 2014. № 9. С. 207.
