CC BY
94
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. VIII, № 2
II
I
ЕНОМЕН «ЖИЗНИ ПОСЛЕ СМЕРТИ»: ВЗГЛЯД ПСИХИ A TP А
Д. И. ДУБРОВСКИЙ
111
К«,:!
¡1 III
X X
X
ф
2 OS
О
После знаменитой книги Р. Муди «Жизнь после смерти» эта тема вот уже более тридцати лет вызывает интерес широкой общественности, ей посвящено значительное число публикаций. Вышедшая недавно в Израиле на русском языке книга Л.М. Литвака существенно отличается от этих публикаций прежде всего тем, что ее автор, будучи известным психиатром, сам пережил клиническую смерть. Он исследует феномен «жизни после смерти» не просто на основе представленных в литературе свидетельств, объективных данных и наблюдений, в том числе накопленных им самим в процессе многолетней психиатрической и психоневрологической практики, но и на основе осмысления личных субъективных состояний в период клинической смерти и после выхода из нее. Насколько мне известно, научных публикаций такого рода, когда автором выступает именно психиатр, перенесший клиническую смерть, нет в мировой литературе.
Работа многопланова, она охватывает основные теоретические аспекты обозначенной проблематики, ставит остро актуальные вопросы не только психиатрического, психологического, но и философского характера. Прежде всего это относится к современным разработкам проблемы сознания. За последние десятилетия в философском осмыслении сознания
явственно возросла роль конкретно-научных эмпирических данных о его структуре, функциях, оперативных возможностях. Развитие информационного общества во многом изменяет и дополняет классические ракурсы философского анализа сознания и эпистемологической проблематики. Это вызвано, конечно, и заметными успехами психологии, психофизиологии, психиатрии, лингвистики, компьютерных и когнитивных наук. Особенный интерес представляют данные психиатрии и смежных с ней областей знания и медицинской практики. Различные патологические нарушения сознания позволяют увидеть те его действительные структуры и свойства, которые обычно в нормальных состояниях глубоко скрыты и потому не учитываются в философских и психологических концепциях сознания, из-за чего последние сильно снижают свой объяснительный потенциал.
Заслугой автора является не только детальное и систематизированное описание феноменологии NDE (принятое в западной литературе сокращенное обозначение того психического состояния, которое именуется «околосмертным опытом» - «Near Death Experience»), но и его концептуальное объяснение, исключающее мистические толкования, столь распространенные в популярных изданиях. Наряду с
1 Литвак Л. М. Постижение смерти и природа психоза: опыт самонаблюдения и психоневрологического исследования. Иерусалим, 2004.
ФЕНОМЕН «ЖИЗНИ ПОСЛЕ СМЕРТИ»: ВЗГЛЯД ПСИХИАТРА
термином «NDE» автор гораздо чаще использует термин «TSC» (сокращенное обозначение «Terminal State of Consciousness» - «Терминальные состояния сознания»). На основе тщательного анализа JI.M. Литвак показывает, что TSK представляет собой психоз, вызванный тяжелейшей соматической патологией и, следовательно, существенным нарушением мозговой нейродинамики. Это - «психоз умирания» (см. с. 231)2. При этом характерные для TSK черты автор выявляет и в других видах психозов.
Л.М. Литвак выделяет и детально описывает основные стадии TSC, их содержание, структурные и динамические особенности. Надо заметить, что этот феномен встречается примерно лишь в 15-18% случаев среди перенесших клиническую смерть или близкие к ней экстремальные состояния, остальные же не испытывали в этих состояниях каких-либо субъективных переживаний или, по крайней мере, не могли хотя бы что-то о них рассказать (см. с. 19). Имеющиеся же сообщения, как правило, фрагментарны, слишком эмоциональны, несут груз последующих интерпретаций, которые способствуют их мистическим толкованиям. Наиболее интригующие сообщения, используемые для такого рода толкований (пребывание как бы вне собственного тела, движение сквозь темное пространство, будто через туннель, в конце которого яркий свет, общение с «образом света», пребывание на границе «этого» и «того» мира, эйфорические и экстатические переживания и др.), получают в работе автора убедительное объяснение как результат психопатологического процесса. Более того, он специально сопоставляет ряд мистических переживаний с переживаниями в остром психозе и выявляет их общность, что позволяет лучше объяснить склонность к мистическим
истолкованиям «околосмертного опыта» (см. с. 305-309).
В книге Л.М. Литвака феноменология TSC представлена в сис-темно-аналитическом виде. Но здесь обычно возникает вопрос о достоверности описаний, основанных на самонаблюдении. Ведь они представляют собой утверждения от первого лица, которые в большинстве своем недоступны проверке объективными методами - в отличие от утверждений от третьего лица (вокруг этого давно ломают копья представители аналитической философии и «объективистской» психологии). Автор не только обосновывает, но и демонстрирует первостепенное значение для психиатрии и психологии квалифицированных самонаблюдений.
Попытки дискредитировать данные самонаблюдения перечеркивают возможность познания субъективной реальности вообще, а тем самым исследования человеческих проблем, т.е. ведут к абсурду. Явления субъективной реальности - исходная форма всякого знания. Для того чтобы утверждать нечто от третьего лица, мы должны утверждать это от первого лица (вначале для себя, а затем для других, стремясь придать данному утверждению интерсубъективный статус). Другого не бывает! В равной мере это относится к описанию и внешней реальности и «внутренней», субъективной реальности.
Разумеется, существуют серьезные гносеологические проблемы, касающиеся адекватности отображения собственных явлений субъективной реальности, интерсубъективного статуса отчетов от первого лица, верификации данных самонаблюдения, различных уровней и способов рефлексии собственных субъективных переживаний и др. Я не имею возможности останавливаться здесь на этих вопросах3. Хочу лишь подчеркнуть, что эта проблематика чре-
ш
Pili !|
я
II 1ä
Ii
Здесь и далее ссылки на рецензируемую книгу даны в тексте в скобках.
3 Подробнее об этом см. в моей статье «Гносеология субъективной реальности»// Эпистемология и философия науки. 2004. № 2.
X X
X ф
2 GS
О
Д. И. ДУБРОВСКИЙ
=ш§
II
И 11
я
!Й
м
L.
X X X
CU
А ей О
звычаино актуальна для современной гносеологии, призванной давать ответы на вызовы информационного общества.
Значительный интерес для разработки проблемы сознания представляет рассмотрение автором форм дезинтеграции базисной структуры субъективной реальности, представляющей динамическое единство противоположных модальностей Я и не-Я. Это находит выражение в состояниях деперсонализации и дереализации, которые влекут друг друга, что указывает на скрытую в норме фундаментальную зависимость адекватного отображения внешних объектов и ситуаций от адекватного отображения внутренних процессов в организме. Патологические нарушения того, что автор называет «внутренним пространством», приводят к дезинтеграции целостной структуры субъективной реальности личности, олицетворяемой нашим Я (см. с. 129, 142, 335 и др.). Развиваемое в книге представление о «внутреннем пространстве» (которое в норме как бы «незаметно») - существенный аспект понимания динамической структуры субъективной реальности.
Много внимания уделяется в работе когнитивным аспектам психики, вопросам нарушения мыслительного процесса и чувственных отображений. Особенно интересны для философа, занимающегося эпистемологической проблематикой, материалы, в которых речь идет о механизмах оценки и контроля восприятий и мыслей, об интуитивно используемых критериях реальности. Это относится не только к отображению внешних объектов и собственной телесности, но в то же время и к отображению самих явлений субъективной реальности, в которых отображаются эти объекты. Последнее чаще всего ускользает из поля зрения эпистемологии или выносится за скобки, как вопрос, не имеющий якобы прямого отношения к адекватности отображения, истинности, правильности и т.п.
Между тем всякое явление субъективной реальности, протекающее в
определенном интервале, несет не только отображение некоторого объекта, переживание некоторого «содержания», но и отображение самого себя. Таково кардинальное свойство всякого сознаваемого состояния (независимо от его степени), в частности всякого когнитивного акта. Однако эта существенная сторона когнитивного акта остается большей частью в тени нашего эмпирического и теоретического внимания. Она выходит на первый план в случае психопатологии. Анализ TSC ярко демонстрирует не только наличие свойства самоотображения и следствия его нарушения, но и сложную структуру процесса самоотображения, включающего его саморегуляцию. Естественно, когда речь идет о самоотображении, то предполагается, что этот процесс содержит оценку результата и, следовательно, соответствующие критерии, позволяющие различать «полезное» и «вредное», «правильное» и «неправильное», «истинное» и «ложное» и т.п.
Простейшим примером самоотображения (хотя этот процесс в действительности является очень сложным и реализуется на высоком уровне) является санкционирование принадлежности переживаемого явления субъективной реальности моему Я. В норме это настолько естественно, что, как правило, «незаметно». При некоторых патологических нарушениях наступает агнозия принадлежности собственных явлений субъективной реальности (в случае ауто-персонагнозии, различных форм деперсонализации). Больному кажется, что его субъективные переживания принадлежат другому или навязаны другим (психический автоматизм). Однако во многих подобных случаях, а также при ряде других серьезных патологических нарушений больной отдает себе отчет в ненормальности своего состояния, и это вызывает у него сильную аффективную реакцию и вместе с тем стремление как-то понять свое изменившееся состояние, что как раз свидетельствует о сохранении критериев «правильного» и «неправильного» и
ФЕНОМЕН «ЖИЗНИ ПОСЛЕ СМЕРТИ»: ВЗГЛЯД ПСИХИАТРА
их активности (см. с. 322, 338 и др.), т.е. некоторого высшего уровня контроля и саморегуляции. Эту способность Л.М. Литвак называет «сторожевым механизмом», подчеркивая его чрезвычайную устойчивость в условиях тяжелейших психопатологических нарушений, при которых «тенденция к самоконтролю, хотя бы в самом несовершенном виде, не прерывалась» (с. 299, см. также с. 291, 294, 296, 301). Он прямо заявляет, что эта исключительная устойчивость не имеет научного объяснения, «непонятна» (с. 322).
Действительно, здесь глубокая проблема. В общих чертах можно предположить следующее. Психика возникла в эволюции как эффективное средство управления усложняющимся организмом, умножающим свои двигательные функции и число своих самоорганизующихся подсистем, начиная с отдельных клеток и выше (сохранявших свои специфические программы жизнедеятельности). Возникла задача поддержания и укрепления целостности организма, которая требовала оптимального соотношения централизации и авто-номизации в процессах управления. Психика, психическая регуляция (находка эволюции!) и стала способом решения этой задачи. Главная функция психического управления -сохранение целостности и, следовательно, жизнестойкости сложной биологической системы (организация ее поведения, нахождение способов сохранения жизни в экстремальных ситуациях, экстренная мобилизация энергетических и иных ресурсов и т.д.). Поэтому «сторожевой механизм» - столь же древний, как и психика - выражает суть психического управления (несмотря на его модификации в ходе эволюции и в антропогенезе), действует до тех пор, пока существует психика, даже в условиях ее тяжелейших нарушений, вплоть до самой смерти. И этим определяется его чрезвычайная устойчивость.
Важные стимулы для эпистемологических размышлений содержат материалы книги, которые касаются различных агнозий (нарушений узна-
вания предметов и ситуаций), галлюцинаций и иллюзий, интерсомний (состояний, промежуточных между сном и бодрствованием), «онириче-ских дисгностических предвосприя-тий» (потока плохо оформленных образов, часто лишенных цветности; см. с. 111), деиконизации (распада чувственного образа), невозможности образования представлений при наличии восприятий (см. с. 184-185), нарушения константности, инвариантности и проективности зрительных образов.
Эти материалы позволяют глубже осмыслить ряд существенных для эпистемологии вопросов, таких как идентификация и категоризация чувственных образов, дискретность и непрерывность явлений субъективной реальности, соотношение чувственного и рационального, когнитивного и аффективного. Особенно же они значимы для анализа такого важнейшего регистра познавательного акта, который именуется «верой», «убеждением» (в английском -«belief») - вопроса, занимающего видное место в современной аналитической философии. Я имею в виду прежде всего те формы веры, которые выражают санкционирующие механизмы «принятия» чего-либо (как существующего или несуществующего, истинного или ложного, правильного или неправильного), сформированные на генетическом уровне и в онтогенезе, но действующие, главным образом, интуитивно. Это выработанные в ходе эволюции и на основе индивидуального опыта критерии реальности в действии. В некоторых патологических случаях и при сновидениях эти критерии могут блокироваться или нарушаться (как, например, при галлюцинациях, когда человек убежден, что видит предмет, которого нет). Особый тип нарушений веровательного регистра связан с состояниями делирия и бреда. В онирических переживаниях при TSC теряется грань между «объективным» и «субъективным», кажимость принимается за реальность, а реальность за кажимость, возникает феномен «растерянности», описан-
Д. И.ДУБРОВСКИЙ
Я
III
И
1
т\ ж
11 I1
I
щр
1 Iii Ii
ный автором (см. с. 194-195). Приводимые им факты, анализ собственных самонаблюдений позволяют основательнее оценить роль базисных санкционирующих механизмов, удостоверяющих реальность; они выработаны в ходе эволюции, борьбы за выживание в течение многих миллионов лет. В норме они как бы скрыты, но ясно выступают в психопатологических случаях, позволяя, вместе с тем, увидеть зависимость от них веровательных регистров более высокого порядка.
Заслуживают внимания соображения автора о связи мышления и языка (см. с. 82, 88, 111, 173-174, 180, 190, 192, 229, 323). В книге показано, как при полной блокаде речи сохраняются некоторые процессы мышления, протекающие в образной форме. Связи между речью и мышлением оказываются многообразными и динамичными, не столь жесткими, как полагают довольно многие философы и психологи. Хотелось бы отметить также ряд интересных соображений Л.М. Литвака о «множественном характере процессов», одновременно протекающих в бессознательном, и его соотношениях с сознательным, о различных формах переходов между ними в TSC, феноменах «точечного сознания» и «пред-
сознания», о неадекватности ряда положений психоанализа в свете изучения TSC (см. с. 31, 164-165, 176-177, 342-343 и др.)4.
В книге обсуждается ряд методологических вопросов психиатрии. Автор отмечает теоретическую слабость трактовок психоза, характерных для «традиционно-описательной психиатрии», противоречия в его понимании, связанные с чрезмерной приверженностью к сугубо эмпирическим подходам в его изучении, выступает против «эмпирического фундаментализма» (см. с. 344). Он стремится использовать опыт философии и методологии науки для осмысления этих слабостей и противоречий в современной психиатрии, подчеркивает, что именно теоретические установки «определяют, какие факты войдут в осмысленный наукой опыт». «Нет нейтрального языка наблюдения - он определяется парадигмой, через которую видят исследуемый объект» (там же).
Разумеется, можно было бы обсудить и недостатки книги, но они носят частный характер. Поэтому я решил подчеркнуть ее достоинства, а главное - заложенный в ней серьезный стимул к разработке актуальных эпистемологических проблем.
X X
X ф
1 ш о
В настоящее время книгу Л. Литвака «Жизнь после смерти» готовит к изданию в России издательство «Канон+».
