CC BY
51
ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОГО ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ
УДК 101.1
ФЕНОМЕН ВООБРАЖЕНИЯ В КОНТЕКСТЕ ПРОБЛЕМЫ ПОНИМАНИЯ (ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ)
© Николай Владимирович МЕДВЕДЕВ
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Российская Федерация, доктор философских наук, профессор, зав. кафедрой философии,
e-mail: philosophy.tsu@mail.ru
В статье исследуется феномен воображения в контексте диалога культур. Автор доказывает, что воображение нельзя рассматривать как метод, обеспечивающий социальному исследователю доступ к пониманию особенностей чужой культуры.
Ключевые слова: воображение; понимание; чужая точка зрения.
Феномен воображения является объектом пристального внимания со стороны психологов и философов. Он присутствует в самых разных когнитивных практиках. На него ссылаются феноменологи и аналитики, ког-нитивисты и культурные антропологи. Поэтому возникает потребность уточнить наши представления об этом феномене, прояснить его эпистемологические характеристики. Ведь его способы актуализации зависят от конкретных проблем, и его исследование всякий раз требует синтеза методологических подходов, дающих «богатство приемов, средств, методов, а также представлений и понятий, видений и обоснований познания» [1, с. 10-11].
К примеру, роль воображения в контексте диалога культур. Широко распространенная установка в культурной антропологии связана с убеждением, что социальный исследователь должен понять изучаемую им культуру изнутри, «в ее собственных терминах». Он должен научиться смотреть на мир глазами представителей чужой культуры [2]. Для достижения позитивных условий понимания антропологу необходимо перейти с позиции внешнего наблюдателя на позицию представителя изучаемой культуры. Такой шаг, согласно релятивистскому подходу, обусловлен концептуальным несовпадением мировоззрений различных культур. Согласно
утверждению Ф. Хэнсона: «Мышление и поведение являются осмысленными только в терминах a priory (но исторически и кросс-культурно изменяющихся) форм, которые их обусловливают и управляют ими. Такие формы, будучи коллективными репрезентациями, изменяются при переходе от одного общества к другому. Поэтому идеи, верования и действия следует понимать изнутри - в терминах категорий культуры, из которой они происходят» [3, р. 16]. Отсюда задача антрополога сводится к постижению чужой точки зрения на доступном членам его собственной культуры языке. Для реализации поставленной задачи ему рекомендовано прибегать к собственному воображению в качестве метода понимания. Если при помощи воображения этнограф представит себя на месте представителей иной культуры, то сможет наблюдать ее «изнутри». Таким способом он достигает правильного понимания явлений чужой культуры.
Однако является ли воображение методом, или, более неопределенно, психологическим средством, используя которое антрополог способен постигать чужую точку зрения? В данной статье предпринята попытка ответить на поставленный вопрос, обсудив состоятельность выдвинутого культурными релятивистами требования, обязывающего антрополога постигать чужую культуру «из-
нутри», интерпретировать «в ее собственных терминах». Для этого важно выявить и описать те социальные контексты, в которых употребляется термин «воображение», чтобы в итоге определить роль данного понятия в предполагаемых ситуациях.
Существуют различные способы рассмотрения проблемы воображения в рамках разных научных дисциплин: психологический, историко-научный, философский. В довольно обширной в настоящее время литературе по этой проблематике при разных исследовательских подходах можно выделить три основных аспекта: 1) воображение как акт сознания и его место в структуре мышления; 2) познавательная функция воображения; и 3) творческая, продуктивная способность воображения [4, с. 10].
Философские дискуссии, посвященные природе воображения, сосредоточены на экспликации всеобщего характера воображения как сугубо человеческого качества, на обосновании связи воображения с творчеством и восприятием. Воображение в работах исследователей предстает как сложный комплекс переживаний и образов, определяющих поведение человека, его действия, намерения, стремления и т. д. Я затрону содержание этой дискуссии лишь в той мере, в какой это способствует решению поставленной проблемы, а именно, возможности или даже необходимости для социального исследователя прибегать к своему воображению для понимания чужой точки зрения. Ситуации, которые я намерен проанализировать, связаны с употреблением таких выражений, как «Представь (или поставь) себя на его месте», «Взгляни на это другими глазами» и т. п.
Несмотря на то, что употребление подобных выражений в различных социальных контекстах предполагает обращение к понятию «воображение», актуализацию субъективно-психологической характеристики личности, сам термин «воображение» неоднозначен. Данный факт обнаруживается при анализе разнообразных способов употребления понятия «воображение». Так, фраза «Представь (или вообрази) себя на его месте» может быть выражением жалости, зависти или сострадания. Эти слова могут означать желание говорящего оказаться в том же положении, что и другой индивид; или выражением сожаления, что это невозможно
осуществить на деле. Произнесенная раздражительным тоном данная фраза может означать и упрек, подразумевая «Не будь таким нетерпеливым!». Другими словами, помещенное в различные социальные контексты слово «вообрази» может содержать различные смысловые оттенки и соответствовать различным (а не одному единственному) психологическим состояниям индивида, релевантным понятию «воображение».
Попытаемся глубже разобраться, что же на самом деле происходит, когда мы мысленно переносимся в ситуацию, в которой оказывается другой индивид, стремясь таким образом распознать его точку зрения? Что же в действительности мы воображаем, когда, образно говоря, помещаем себя в чужую ситуацию? Форма постановки вопроса, как и разнообразные способы употребления термина «воображение», подводит нас к мысли думать о воображении как о внутреннем мыслительном акте, посредством которого достигается понимание определенных вещей (событий, действий). Иногда мы советуем другим людям прибегать к воображению для распознания и правильной оценки конкретных, сложившихся вокруг них обстоятельств. В таких случаях дар воображения представляется нам чем-то данным, чувственно осязаемой «вещью», которой можно при случае воспользоваться. Разнообразные контексты, в которых мы обращаемся к воображению, к примеру, когда советуем оказавшемуся в сложной жизненной ситуации другу не спешить с выводами, не горячиться, хорошенько все обдумать, порождают в нас уверенность принимать воображение за психическую способность, за один из множества структурных компонентов индивидуального сознания. Воображение, таким образом, представляется нам некой «вещью», укрывающейся внутри нас, в нашем сознании.
Рассуждая подобным образом, мы невольно приходим к выводу, что воображение есть дар, которым наделены все люди. Мы убеждены, что данный «ингредиент» имеется в арсенале ментальных способностей любого субъекта, поэтому говорим о воображении как о чем-то реальном, непосредственно данной «вещи», которой при случае можно воспользоваться. Слова и поступки отдельной личности обычно рассматриваются как внешние знаки проявления его внутренних
ментальных состояний, его душевного настроя. Через анализ речи и поведения конкретной личности мы заключаем о картине ее внутреннего мира. Мы склонны думать, что индивид, наделенный даром воображения, умеет совершать обычные вещи каким-то необычным способом.
Как было сказано ранее, феномен воображения является объектом пристального внимания со стороны психологов и философов. В западной литературе разнообразные представления на природу воображения сконцентрированы вокруг антитезы «мента-лизм - бихевиоризм». Сторонники ментали-стского подхода настаивают на том, что воображение есть скрытая способность, заключенная в психофизической организации субъекта, которой он может при случае воспользоваться. Их оппоненты, бихевиористы, заявляют, что феномен воображения с необходимостью обнаруживает себя лишь в определенных формах поведения людей (вербального и невербального). Анализ понятия воображения неизбежно ставит нас перед выбором одной из этих двух противоположных теоретико-методологических установок. По мнению американского исследователя Д. Хантера, непрекращающаяся философская дискуссия о природе воображения в целом оказывается малопродуктивной: «Философские предложения на предмет воображения пока не содержат каких-либо ясных альтернатив ментализму, с одной стороны, и бихевиоризму, с другой, хотя имеется постоянно увеличивающаяся документация необоснованности обеих теорий» [5, р. 43].
Слово «умственный» («ментальный»)
нередко используется как синоним термина «воображаемый». Среди теоретиков и простых людей бытует общая тенденция приписывать воображаемому своего рода иномир-ную реальность с последующей трактовкой сознания в качестве скрытой среды обитания такого рода бестелесных сущностей. Определенная часть участников дискуссии о природе воображения сосредоточена на вопросе об особом статусе ментальных картин, которые созерцаются внутренним взором нашего сознания. Представитель лингвистического бихевиоризма английский философ Г. Райл посвятил воображению одну из глав в своей монографии «Понятие сознания» [6]. Он сумел ясно продемонстрировать, что понятие о
представлении, мысленном видении или «зрении» правильно и полезно, но его использование не влечет за собою существования ни картин, которые мы созерцаем, ни галереи, где они эфемерно парят [6, с. 241]. Не существует, утверждает Райл, никаких ментальных картин в частной «галереи» сознания субъекта, которые последний может созерцать, подобно предметам в эмпирической действительности. Развенчав теорию особого статуса воображаемых картин, Райл обращает внимание на существование множества самых разнообразных форм поведения, при которых нам вполне справедливо приписывают игру воображения: лжесвидетель на допросе, размышляющий над новой машиной изобретатель, сочинитель любовных романов, играющий в медведя ребенок и т. п. Райл указывает на недопустимость искать во всех этих случаях одинаковый специфический ингредиент, включенный в процесс воображения. Обычно считают, что воображение заключается в видении мысленным взором, слушании мысленным слухом и т. д., т. е. в некотором специфическом мысленном восприятии. Однако Райл настаивает на том, что не существует никакой особой «способности воображения», занимающейся исключительно иллюзорными образами и звучаниями.
Думаю, Райл прав в своей лингвистической критике обыденных представлений о способности воображения как особом ментальном акте. Мы не избавились от общепринятой установки рассматривать воображение как некое специфическое мысленное восприятие. Можно согласиться с утверждением Райла, что ребенок, играющий в медведя, не обязательно что-то видит своим умственным взором, будь то картина косматых лап или занесенной снегом берлоги и т. п., т. е. то, что относится к содержательным элементам данной игры. Но сама возможность воспроизведения в игровой форме того или иного жизненного эпизода, несомненно, предполагает от участников игры знания и понимания того, что они делают.
И все же мы склонны думать, что «действительный» образ есть нечто внутреннее -психологическое состояние, общее для ребенка, лживого свидетеля и изобретателя машин и т. п. Мы полагаем, что воображение есть некоторое умственное состояние субъ-
екта, которое преобразуется в наблюдаемые извне паттерны поведения.
В связи с этим мне хотелось бы подробнее остановиться на рассмотрении представления о внутреннем характере воображения, о существовании внутренних (ментальных) картин, встающих перед умственным взором индивида в случае применения им своего воображения.
Репрезентативная версия менталистского подхода к воображению содержится в статье Теодора Абеля «Операция, называемая «Уе^еЬеп» [7], где он анализирует процедуру «понимания». «Понимание» рассматривается Абелем как «интернализация» наблюдаемых поведенческих ситуаций благодаря привлечению жизненного опыта. В свое понятие интернализации ситуации Абель поначалу включает характерные постулаты немецкой теории понимания: вчувствование, понимающее вхождение в ситуацию Другого, последующее переживание и т. д. Как отмечает К.-О. Апель, «он допускает, что такой подход ведет к возникновению чувства очевидности у понимающего, а именно - к переживанию понятности наблюдаемого поведения» [8, с. 134].
Отправной точкой рассуждений Абеля является анализ ситуации, когда мы сталкиваемся с непонятной нам моделью человеческого поведения. Как мы ее постигаем? Согласно Абелю, применяемая нами операция Уе^еЬеп (понимание) начинается с усвоения стимула. Это означает, что мы представляем, какие эмоции могут возникнуть у наблюдаемого нами индивида под воздействием внешних обстоятельств. Данная процедура, по словам Абеля, «во многом зависит от нашей способности описывать ситуацию или событие посредством ее категоризации с привлечением индивидуального опыта, соответствующего определенной категории» [7, р. 683].
Мы используем свое воображение, чтобы понять истинную реакцию наблюдаемого нами субъекта на сложившиеся обстоятельства. Абель предлагает обратиться к следующему примеру. Представьте, что вы видите, как сосед холодным зимним утром рубит дрова, чтобы развести огонь. Чтобы понять испытываемое соседом в эти минуты душевное состояние, необходимо мысленно перенестись на его место, вообразить, что же
он в действительности чувствует в такую погоду. Сделав это, вы приходите к заключению, что сосед замерз и желает согреться. Именно для избавления от неприятного чувства холода ему понадобилось рубить дрова, чтобы развести огонь. Таким образом, наблюдаемые действия соседа можно интерпретировать как соответствующий способ избавления от физического страдания. В итоге вы попадаете точно в цель, предлагая возможное объяснение поведения соседа [7, р. 679].
Следует сказать, что пример Абеля демонстрирует не столько типичную ситуацию, когда люди прибегают к воображению, сколько, напротив, ситуацию, когда воображение ими не используется. Нам нет нужды актуализировать способность воображения, чтобы осмыслить очевидные, привычные, отсюда вполне понятные нам поступки людей.
Однако в примере Абеля интерес вызывает воспроизведенная им философская картина о природе воображения. Воображение представлено здесь как психологическое средство, которое используется для анализа и постижения ситуаций, участниками которых мы сами не являемся. С помощью воображения можно мысленно представить себя на месте оказавшегося в определенном положении другого человека.
Предложенная Абелем концепция воображения в качестве метода понимания имеет ряд серьезных недостатков. Так, нельзя быть абсолютно уверенным в том, что предложенная интерпретация мотивов поведения соседа является правильной. В действительности она является одной из возможных, но не единственной. Наше сомнение относится к ситуации разведения огня соседом. Правда, для нас открыта возможность подтверждения правильности интерпретации через обращение к соседу с вопросом: «Для чего он разводит огонь?». Но даже если он объявит, что делает это для того, чтобы согреться, нельзя быть абсолютно уверенным, что указанное обстоятельство является единственным мотивом его действий. Что если он действует по какой-то иной причине? Что если он просто не осознает подлинных мотивов своего поведения? Конечно, выражение сомнения в правильности предложенной интерпретации в подобном случае выглядит чересчур надуманным, преувеличенным. И тем не менее оно допустимо.
Теперь следует обратить внимание на те трудности, которые неизбежно возникают перед исследователем при поддержке мента-листского подхода к воображению.
Предположим, вы утверждаете, что известная вам личность является большим фантазером, поскольку она обладает богатым воображением, но пользуется им скрытно, неявно, внутри себя, поэтому ее способность воображения внешне никак себя не обнаруживает. Думаю, такое высказывание следует признать как бессмысленное. Оно также бессмысленно, как и утверждение, что «Он глубоко мыслит, но скрывает это, поэтому его считают легкомысленным или поверхностным». Можно сказать, что критерий описания прибегающего к своему воображению субъекта, представляющего чью-то точку зрения, тесно связан с его поведением. Однако в этом случае есть опасность того, что мы не сможем идентифицировать существующие в сознании субъекта представления или образы, направленные на понимание чужой точки зрения, с определенными моделями его поведения.
Следует также сказать, что понятие «воображение» включает момент внезапности, спонтанности, озарения. Поэтому невозможно заранее предугадать, спрогнозировать при каких обстоятельствах и в какой форме проявится способность воображения у конкретного индивида. Это одна из причин, почему любые попытки измерить коэффициент воображения как творческой (продуктивной) способности с помощью психологических тестов оказываются малопродуктивными. Разве можно охватить понятия воображение, творчество, образное мышление и т. п. в терминах конкретных реакций (ответов) на вопросы психологических тестов? Думаю, нет. Творческое воображение не поддается измерению. Невозможно, да и бессмысленно определять, скажем, количество воображения, затраченного автором при работе над философским или художественным текстом, на создание рисунка взрослым или ребенком или на проектирование нового здания архитектором и т. п. Воображение не поддается исчислению. Каким образом можно сопоставить «количество воображения», расходуемого на каждый из перечисленных видов деятельности? Можно, конечно, попытаться определить коэффициент творчества на язы-
ке тестов, но, делая это, психолог лишь краем затрагивает то, как понятие «творчество» (продуктивное воображение) способно функционировать в нашей речи. Применение воображения не означает реализацию субъектом строго определенных действий. Следует также помнить, что постижение чужой точки зрения посредством воображения непосредственно включает в себя моменты внезапности и субъективности.
Таким образом, анализ понятия «воображение» ставит перед исследователем альтернативу выбора одного из двух подходов: внутреннего (менталистского) или внешнего (бихевиористского). Если предположить, что применение воображения есть манипулирование внутренними - чувственными или мысленными - образами, то тем самым исследователь лишается всякой надежды установить определенный внешний критерий правильности употребления данного понятия. Применяемое субъектом для постижения чужой точки зрения воображение невозможно идентифицировать с тем, что же в действительности происходит в его уме. Трудность возникает и тогда, когда, занимая позицию бихевиоризма, мы заявляем, что использование воображения есть не что иное, как выполнение вполне определенных форм поведения.
Существует множество самых разнообразных форм поведения, при которых нам обычно и вполне справедливо приписывают игру воображения. Наша склонность думать, что за всеми этими, подчас очень разными, способами действия стоит некая общая, составляющая ядро, операция, называемая воображением, является заблуждением. Невозможно определить единый для всех алгоритм поведения, который в максимальной степени соответствовал бы понятию воображения как внутреннему процессу, сопровождаемому определенными ментальными картинами. Когда мы говорим о воображении как внутреннем процессе, о необходимости прибегать к способности воображения для постижения чужой точки зрения, то не предполагается воспроизведение соответствующих ментальных картин в нашем сознании или воспроизведение соответствующего душевного состояния, полагаясь на свой жизненный опыт, как предлагает Абель.
Человек, который действительно понимает точку зрения Другого, разумеется, ведет себя с ним иначе, нежели с тем, кого он не понимает. В последнем случае возможно, что он даже не способен предположить наличие у другого индивида собственного мнения. Но это вовсе не означает, что внешнее поведение субъекта есть свидетельство понимания им чужой точки зрения. Понимает или нет человек точку зрения Другого зависит не только от того, что он говорит и делает, но и от оттого, как он говорит и действует; так сказать, от духа, в котором он рассуждает и действует. Именно в этом смысле, использование нами воображения для постижения точки зрения Другого является внутренним процессом. Такой поступок, как помощь ближнему, испытывающему чувство тревоги, неуверенности, можно осуществить тактично, оскорбительно, презрительно и т. д.
Во второй части «Философских исследований» Л. Витгенштейн, обсуждая понятие «аспектное видение вещей», пишет: «Допустим, кто-то видит улыбку, не воспринимая ее как улыбку, принимая ее за что-то другое. Видит ли он ее иначе, чем человек, понимающий, что это улыбка? - Например, он ее иначе копирует» [9, с. 283].
И далее: «Тонкие оттенки поведения». -Мое понимание музыкальной темы выражается в том, что я насвистываю ее с правильным выражением, - вот один из примеров таких оттенков» [9, с. 293].
В приведенном отрывке Витгенштейн подчеркивает, что человек, понимающий, что такое улыбка, воспринимает ее иначе, нежели тот, кто этого не понимает. Различие обнаруживается в способах копирования улыбки. Здесь мы имеем «тонкие оттенки поведения»; тот, кто понимает улыбку, может, например, имитировать ее, по-разному реагировать в зависимости от сложившейся ситуации. Скажем, можно в этих тонких оттенках показать свое понимание улыбки как насмешки, угрозы или печали.
Возвращаясь к понятию воображения, можно утверждать, что тот, кто использует воображение для понимания точки зрения Другого, в этом смысле воспринимает что-то иначе, чем тот, кто не прибегает к помощи воображения. Иное видение демонстрируется в его реакциях. Но сам процесс восприятия, его содержание напрямую связан с са-
мим субъектом и относится к внутренней сфере его сознания.
Однако у нас есть возможность рассуждать о внутреннем характере воображения, поскольку существуют внешние критерии его проявления. Правда, это вовсе не означает, что само понятие «внутренний» совпадает с внешним критерием его проявления. Внутренняя природа воображения может быть истолкована в двух различных значениях. С одной стороны, когда заявляют, что использование воображения для понимания чужой точки зрения есть внутренний процесс, то под термином «внутренний» здесь подразумевается адекватное поведение личности, которая понимает точку зрения Другого. В таком случае внутренний характер воображения связан с духом, в котором мы действуем.
С другой стороны, под словом «внутренний» часто подразумевают определенную картину или процесс, присутствующий в сознании людей, прибегающих к своему воображению. Но тогда мы наталкиваемся на представление, которое способно ввести нас в замешательство. Последний аспект «внутреннего» оставляет нас без внешнего критерия относительно применения понятия «воображение».
Следует отметить, что если мы попытаемся рассматривать ментальные понятия в терминах определенных моделей поведения, то наталкиваемся на непреодолимые трудности. Дело в том, что некоторые из таких понятий не допускают внешнего критерия оценки. Чтобы преодолеть это затруднение и выйти на внешний критерий постижения «внутреннего» в первом значении этого термина, необходимо обратиться к рассмотрению контекстов, в которых проявляется чье-либо воображение. Это означает, что когда мы утверждаем, что видение чужой точки зрения предполагает включение воображения, то поймем применяемое кем-то воображение только в контексте определенной ситуации.
Все сказанное позволяет сделать вывод, что воображение не является методом, обеспечивающим нам доступ к чужой точке зрения. Нельзя, конечно, отрицать, что антропологу при столкновении с незнакомым обществом следует прибегнуть к собственному воображению, чтобы наладить контакт с ту-
земцами. Воображение, несомненно, поможет ему пролить свет на чужое мировидение, которое, возможно, противоречит его собственному. Социальный исследователь, полагаясь на свое воображение, способен постигать чужой ритуал, обычай и участвовать в незнакомых ему обрядах. Однако применяемое в таких ситуациях воображение не есть метод для структурирования гипотез, так сказать, более или менее приемлемый способ формирования научного знания. Воображение выступает в качестве элемента, связывающего антрополога с изучаемой им культурой. Разнообразные формы проявления исследователем своего воображения сообщают нам не только об особенностях изучаемой культуры, но и о характере самого антропологического исследования.
Функция воображения в контексте понимания точки зрения другого ограничивается лишь тем, что может быть выражено личным чувством. Воображение относится к индивидуальной, субъективной сфере, т. к. мы не можем заранее предвидеть, как воображение проявится у индивида в конкретной ситуации. Это зависит среди прочих факторов от самой личности, имеющей богатое воображение и использующей его. Применение воображения для понимания чужой точки зрения не должно, таким образом, рассматриваться как метод достижения определенного результата. Оно ближе к выражению
личностью своего индивидуального «Я». Вместе с тем активизация исследователем способности воображения в отдельных случаях может служить эффективным средством для постижения иных мировоззрений. В этом случае воображение следует отнести к субъективно-личностному уровню предпосылок, оказывающих непосредственное влияние на социальное познание.
1. Микешина Л.А. Философия познания. Проблемы эпистемологии гуманитарного знания. М., 2009.
2. Winch P. Understanding a Primitive Society // Ethics and Action. L., 1972.
3. Hanson F.A. Meaning in Culture. London; Boston, 1975.
4. Фарман И.П. Воображение в структуре познания. М., 1994.
5. Hunter J.F.M. Essays after Wittgenstein. Toronto, 1973.
6. Райл Г. Понятие сознания. М., 1999.
7. Abel T. The Operation called Verstehen // Readings in the Philosophy of Science / eds. by H. Feigl, M. Brodbeck. N. Y., 1953.
8. Апель К.-О. Трансформация философии. М., 2001.
9. Витгенштейн Л. Философские исследования // Философские работы. М., 1994. Ч. 1.
Поступила в редакцию 3.06.2011 г.
UDC 101.1
PHENOMENON OF IMAGINATION IN CONTEXT OF UNDERSTANDING PROBLEM (EPISTEMOLOGICAL ASPECT)
Nikolay Vladimirovich MEDVEDEV, Tambov State University named G.R. Derzhavin, Tambov, Russian Federation, Doctor of Philosophy, Professor, Head of Philosophy Department, e-mail: philosophy.tsu@mail.ru
The article researches the phenomenon of imagination in context of dialogue of cultures. The author proves that imagination cannot be considered as method providing the access to the understanding of other culture features to the social researcher.
Key words: imagination; understanding; someone else’s point of view.
