CC BY
62
УДК 1:340.12
ПАНТЫКИНА М.И. Феномен правовой жизни:
социально-философский аспект исследования
Современный этап развития философии права предполагает переосмысление ее методологии и понятийного аппарата. В данной статье в рамках указанной задачи предлагается рассмотреть понятие "правовой жизни" как философского концепта, основанного на теоретико-методологических принципах феноменологического учения о жизненном мире. В результате такого подхода "правовая жизнь" предстает как мир данностей права, возникающий в интуициях устойчивости и порядка и реализующийся в специфических способностях субъекта права - правомочиях, правовых обязанностях и правовых суждениях, конкретизированных и закрепленных в правовых институциях.
Ключевые слова: правовая жизнь, жизненный мир, правосознание, субъект права, социальный опыт, феноменология.
Анализ состояния и перспектив развития современного общества предполагает обращение к методологическому и социально-философскому аспектам изучения феноменологии правовой жизни. Практическая значимость многовекторного исследования правовой жизни обусловлена несколькими проблемными обстоятельствами. Во-первых, право в современном мире все чаще выполняет функцию единственно возможного регулятора общественных процессов, сфера влияния которого не ограничивается юридической системой, а включает в себя все характеристики человеческого бытия. В связи с этим становится очевидной необходимость разработки философских подходов, ориентированных на исследование гуманистической ориентации процесса целеполагания, результатов и пределов правовой деятельности.
Во-вторых, на фоне положительной тенденции расширения и конкретизации области применения ценностей права наблюдаются процессы, разрушающие их незыблемость. К таким процессам относятся устойчивое воспроизводство неправовых практик, обострение противоречий между формальными нормами и обычным правом, укорененным в национальной правовой культуре. Данная проблема актуализирует потребность в выявлении критериев оценки преоб-
разований в праве, в поиске теоретических оснований прогнозирования и разработки адекватных форм правовой практики.
В-третьих, интенсивность изменений, происходящих в правовой жизни, зачастую приводит к возникновению противоречий между принимаемыми мерами, направленными на совершенствование системы правового регулирования, развитие правовой культуры граждан, и реальными результатами. Будучи интеллектуальным основанием развития правовой жизни, философия должна воздействовать на нее посредством формирования рефлексивного стиля правового мышления, преодоления идеологических "деформаций" в правотворчестве и правоприменении на основе открытого, рационального обсуждения перечисленных выше проблем правовой жизни.
Теоретическая значимость социально-философского исследования явлений и процессов правовой жизни связана с методологическими трудностями изучения изменений в современном праве. Имеющимся в юридической и философской литературе примерам подобных исследований свойственно стремление адаптировать привычные теоретико-методологические подходы к новым условиям или распространение постмодернистских установок в виде радикальной деконструк-
ции и "смерти социального" на классическое правопонимание.
В этом контексте одна из задач данного исследования состоит в том, чтобы раскрыть право как "горизонт" жизненного мира и самопорождающийся социальный процесс, лишенный вневременной устойчивости и предполагающий постоянную корректировку правопонимания. Следует подчеркнуть, что данная задача коррелируется с предназначением социальной философии, обусловленным, во-первых, необходимостью формирования целостной картины социального мира, описанием оснований и разнообразных форм социального бытия и, во-вторых, потребностью в адекватных средствах и способах их познания. В реализации этого предназначения философс-ко-правовой проблематике отведена функция обеспечения конкретизации предмета социальной философии посредством исследования универсальной духовно-интеллектуальной структуры и основных принципов бытия права как социального феномена. Социально-философская интерпретация проблем права ориентирована на формирование образа правовой жизни, являющегося фрагментом общей социальной картины мира и одновременно одним из условий полноты и непротиворечивости социального познания.
Прежде всего следует подчеркнуть смысловую связь концепта правовой жизни с учением о жизненном мире Э. Гуссерля и уточнить значение понятия "жизнь" в его понимании. Так, интерпретируя философский замысел Э. Гуссерля, Х.-Г. Гада-мер подчеркивал, что на самом деле он направлен не столько на сознание, как приято считать, сколько на "жизнь", то есть универсальную деятельность, "которая только и может быть мерилом универсальности содеянного, то есть конституированного в своей значимости"1. Э. Гуссерль в своем учении о жизненном мире сознательно отказался от понятия мира в пользу понятия жизни, чтобы отмежеваться от онтологических постулатов объективистских наук и сосредоточиться на предпосылках всякого опыта, данных нам в каждой конкретной ситуации. Как писал Э. Гуссерль, "видовое своеобразие чело-
века заключается в том, что он может в любое время охватить взглядом всю свою жизнь (как предметно для него конструированное единство). К этому относится ...также возможность принять в свободное рассуждение бесконечность своих возможных дел и, тем самым, бесконечность происшествий в окружающем мире в отношении заключенных в нем возможностей"2. Таким образом, понимание жизни Э. Гуссерля коррелируется с понятием "правовая жизнь" по ряду смысловых совпадений:
- как конституированное единство смыслов;
- как онтологическая предпосылка "знания о ..." и гносеологическое основание практических действий и решений;
- как жизненная форма рациональности, реализующаяся в виде регуляции и рефлексии;
- как форма актуализации норм и ценностей.
Итак, уточнение содержания феномена правовой жизни позволяет утверждать, что она является способом человеческого сосуществования, реализующимся благодаря деятельности правового субъекта в актуальном содержании правовых норм и ценностей. Дальнейшее исследование феномена правовой жизни предполагает, во-первых, конкретизацию сущностных черт феномена правовой жизни, во-вторых, описания их проекции на социальную реальность. Действительно, если рассматривать правовую жизнь как мир данностей права, то возникает вопрос о том, в каких формах можно их обнаружить. Думается, что постоянно воспроизводящиеся варианты интуиции порядка корректируются социальным опытом и реализуются в специфических способностях субъекта права: в правомочиях, правовых обязанностях и правовых суждениях, конкретизированных и закрепленных в правовых институциях.
"Источником энергии" правовой жизни и ее основным измерением-явлением следует считать правового субъекта. Именно он является автором различных способов его интерпретации и субъектом правовых действий, т.е. условием "бодрствующей" правовой жизни. Как писал Э. Гуссерль, "жить в состоянии бодрствования - значит
бодрствовать для мира, постоянно и актуально осознавать мир и самого себя как живущего в мире, действительно переживать, действительно осуществлять бытийную достоверность мира"3.
Заметим, что утверждение правовой жизни в качестве формы существования и актуализации правового субъекта, порожденной и обусловленной им же самим, противоречит объективизму классической науки о праве. Более того, в коллизиях истории формирования понятия правового субъекта выражается основное различие между традиционными типами правопони-мания. Так, сторонники юснатурализма рассматривали его как правовой абсолют, как идею созидателя всего правового. В социологическом правопонимании правовой субъект предстает в виде индивида или коллектива, являющихся участниками конкретных правовых отношений или сторонами социальных отношений. В юридическом позитивизме выделяются другие аспекты феномена правового субъекта - правоспособность, дееспособность, правообя-занность и необходимость признания субъекта права юридическими нормами. При этом личностная уникальность, психофизиологические, некоторые социальные характеристики правового субъекта признаются юридически ничтожными.
С позиции феноменологии права каждую из представленных трактовок следует считать необходимым, но недостаточным отражением этого сложного феномена. В исследовании правового субъекта представляется целесообразным основываться на конфигурировании различных его проявлений. В противном случае данное понятие сохранит за собой статус научной абстракции, которая отражает, фиксирует, но не объясняет многообразия проявлений правовой жизни. Так, в рамках традиционного понимания субъекта права как формальной способности иметь права и обязанности, быть дееспособным субъект права предстает как слепок с существующего объективного права. Узость и формализм данного понимания обнаруживаются, как только возникает потребность в уточнении меры автономности субъекта права в отношении действующего правопорядка, способности принимать им
самостоятельные решения, как только ставится задача выяснить содержательно-генетическую связь между человеком, юридическим и физическим лицом как разновидностями субъекта права, определить его статус как правовой ценности.
Многообразие проявлений правового субъекта связано с онтологической противоречивостью его сущности и существования. На внешнем уровне, уровне существования он "лицо", логическая конструкция, на внутреннем, экзистенциальном уровне
- он личность, носитель правосознания и процесса смыслообразования. Кроме того, как справедливо отмечает С.И. Максимов, "внутренний план субъекта права тоже содержит в себе противоречие между телеологическим и деонтологическим планами деятельности, между стремлением к самореализации, ориентирующимся на определенный способ самосовершенствования, и стремлением сохранить возможность такой самореализации в отношениях с другими путем сознательного ограничения своих притязаний через идею признания ценности другого"4.
Познавательная и практическая деятельность человека как человека определяет центральное положение субъекта права в правовой жизни, обеспечивая ее динамику и поддерживая эйдетическую актуальность. Понятие правового субъекта в этом контексте может быть определено через родовое понятие "человек", уточненное с помощью таких правовых качеств личности, как "быть носителем правосознания" и "быть правовым деятелем". Таким образом, правовой субъект
- это правовая личность, обладающая собственным правосознанием и способностью принимать активное участие в правовой жизни посредством правовой коммуникации.
Правосознание, являющееся одной из характеристик субъекта права, следует определить как выражение идеального начала в праве, образованного последовательностью таких ментальных актов, как интендирование и конституирование. Их результаты - познавательные и смысловые образы, затем посредством признания их в качестве критериев правомер-
ности становятся частью правовых отношений и, наконец, институализируются.
Правосознание формирует актуальный облик права, нередко вступая в противоречие с легальными формами презентации (законами, правовыми институтами, доктринами и т.д.), и определяет коммуникативную и ценностную направленность когнитивной активности субъекта права. Действительно, каждый правовой субъект, будучи включенным в процессы правовой жизни, формирует формализованные и неформализованные представления о том, какими должны быть право, его нормы. Эти представления образуют систему ценностных координат, с позиции которой правовые явления или события оцениваются как актуальные или неактуальные, правовые или неправовые и т.д. Поскольку, как писал Х.-Г. Гадамер, истину не может познавать или сообщать кто-то один5, то познавательная активность субъекта права не может не быть интерсубъективной и не учитывать позиции других носителей правосознания. Однако возможно "сжатие" интерсубъективности правосознания в тех случаях, когда происходит процесс разрушения политико-правового режима общества, разложения правовых ценностей и идеалов. Тогда субъект права, руководствуясь не столько рациональными основаниями, сколько эгоистическими стремлениями, чувством самосохранения и индивидуально-интуитивными рассуждениями о праве, реализует частные правовые стремления и притязания.
Итак, правосознание субъекта может быть определено как многогранный феномен, ядром которого является воля, устремленная вовне, в практическую деятельность. Когда правовой субъект утверждает в ней свое существование, он предстает как правовой деятель. В этом собственно и состоит генетическая и содержательная взаимосвязь таких ипостасей субъекта права, как "быть носителем правосознания" и "быть правовым деятелем". К сожалению, понятие правового деятеля редко используется в исследованиях, посвященных субъекту права, хотя интуитивно понятно, что правовая жизнь существует как раз благодаря работникам и работодателям, акционерам,избирателям,су-
дьям, преступникам, юристам, покупателям и т.д. Они "практикуют" право не только в состоянии равновесия правоотношений и правопорядка, но и в ситуации его нарушения. Именно на эту сторону жизни правового деятеля обращал внимания Р. Иеринг в своем учении о "борьбе за право". Действительно, когда человек настаивает на своих правах, он "вносит свою крупицу в дело права на земле" (Р. Иеринг) и утверждает себя в качестве личности.
Преодоление фактической дистанции между указанными характеристиками правового субъекта возможно лишь при условии произвольного или непроизвольного включения его в сеть социальных взаимодействий. С.И. Архипов справедливо отмечает, что "субъекты права как лица, вокруг которых формируются "правовые нити", для достижения своих практических целей вступают в правовую коммуникацию, стремятся формировать не только свои отношения, но и создавать "вторую природу" -право"6. При этом стремление реализовать свои интересы заставляет субъекта права встраиваться как в персонифицированные связи, признавать в качестве ценности другие лица, так и в нормативные отношения, стремясь выразить общую волю и свое понимание того, каким должно быть целесообразное социальное взаимодействие, реализующееся посредством существующих правовых институтов. Поскольку последние предзаданы субъекту права как данности правовой жизни, то правовой деятель воспринимает и реализуется в них рекурсивным образом: ценность правовых отношений и институтов определяется значимостью для субъекта права предшествующих условий и состояний правовой жизни.
Способность правового субъекта к осмысленным действиям и восприятию правопорядка как ценности в юриспруденции называется дееспособностью. Она реализуется как действие лица, направленное на самостоятельное приобретение и осуществление прав и исполнение обязанности. Дееспособность наряду с правоспособностью и правообязанностью дополняет список характеристик действий субъекта права. Заметим, что данные характеристики не только описывают сущность
субъекта права, но и образуют отдельный аспект правовой жизни, специфика которого определяется связью с существующей системой законодательства. Благодаря этим характеристикам о правовой жизни можно говорить как о нормативном процессе существования субъекта права.
Заметим, что феноменология права позволяет по-новому посмотреть на традиционную трактовку правовых норм как социальных регуляторов, принуждающих субъектов адаптировать все проявления их деятельности к требованиям государства и международного права. Подобное понимание нормы и связанного с ней отношения нормативности отличается от предлагаемой концепции правовой жизни, по крайней мере, по двум основаниям: элиминацией активности правового субъекта и отрывом должного от сущего в содержании норм.
Думается, правовые нормы можно отнести к таким образованиям, которые Э. Гуссерль назвал "формами сознания и мотивации", предопределенными a priori в качестве возможных сущностей правовой жизни. Они являются аналогом позитивных стремлений человека, мотивированных всякий раз чем-то новым. В процессе свободных размышлений возможен переход к другим стремлениям: как сделать исходный мотив "ценности личностного бытия" очевидным и понятным, как обеспечить их внешнее признание? Это стремление к ясности и является источником норм. Как писал Э. Гуссерль, "своеобразие разумного стремления понимается как стремление придать личностной жизни форму понятности в отношении тех или иных ее позиций в суждениях, оценках или практики и, в соответствии с ней, форму законности или разумности"7. Итак, феноменологический подход к пониманию правовой нормы определяет ее как форму ноэтической связи между правовым субъектом и данностями правовой жизни.
На первый взгляд может показаться, что подобная трактовка норм права отличает солипсизм и релятивизм, связанные с тем, что разрешение противоречия между формально-объективной и субъективно полагаемой нормой права помещается в пространство души человека, он же становится "ме-
рой всех вещей". Однако данное противоречие можно развить дальше и обнаружить его корни в разрыве между правами и обязанностями, которые всегда мыслятся отдельно, несмотря на постулирование их единства. Этот разрыв, собственно говоря, является обычным состоянием правовых отношений, свидетельством их обусловленности разнонаправленными процессами правовой жизни. Как справедливо утверждал Н.Н. Алексеев, "воплотить указанную разорванность в индивидуальной душе - это значило бы заставить эмпирическую личность вести с собой диалог, в течение которого он по очереди будет играть роль уполномоченной и обязанной. Ведется ли этот диалог сознательно или бессознательно, как бы во сне, говорит ли личность сама с собой или вымышленным фантастическими существами, - одинаково из него не получится никаких действительных правоотношений"8. Отсюда следует, что невозможно доказать практическую значимость экзистенциального аспект интерпретации правовых норм, но в равной степени так же невозможно и отрицать существование данного аспекта как формы правовой жизни.
Представленный анализ понятия правовой нормы показывает, что оно должно отражать все разнообразие правовой жизни и предполагает множество значений. На сегодняшний день, используя образное выражение Л.И. Петражицкого, понятие "правовой нормы" является "хромающей" частью теории и философии права. Недостаточность имеющихся трактовок понятия "правовой нормы" связана с тем, что классическое правопонимание постепенно утрачивает монопольное положение, а альтернативные подходы еще не развиты или представлены интуитивными полага-ниями смысловых измерений правовой нормы. На данном этапе исследования ограничимся констатаций того факта, что существующие односторонние представления о правовой норме затрудняют поиск ответа на вопрос о том, какими должны быть суждения правового субъекта о них.
Правовые суждения образуют "ткань" правовой жизни и обеспечивают возможность бытия правовых норм и "присутствие" в нем правового субъекта. Они яв-
ляются значимым измерением-явлением правовой жизни, поскольку репрезентируют ее данность и обусловливают коммуникацию между субъектами права. Правовая жизнь актуализируется в высказываниях о том, что "пережито". Они могут быть формально-логическими построениями и в этом качестве сигнализировать о нормативной связи субъекта с законодателем и институциями, представляющими его полномочия, но могут быть выражены и в форме суждения субъекта права о своей состоятельности в качестве такового, и тогда правовые суждения могут быть растолкованы только герменевтически.
Первый вид суждений получил в лингвистике название преформативных (нормона-деляющих и нормообразующих) высказываний. На их значение в создании институциональных фактов указывал Дж. Серль, утверждая, что "одна из наиболее удивительных особенностей институциональных фактов состоит в том, что большинство из них могут быть созданы явно перформатив-ными высказываниями. Перформативность относится к тому, что я называю "декларация". В декларации положение вещей, представляемое содержанием препозиционного речевого действия, переносится в бытие посредством успешной демонстрации истинности речевого действия. Институциональные факты могут быть созданы благодаря перформативности таких предложений, как "Встреча откладывается", "Я завещаю мое состояние племяннику", "Я назначаю Вас председателем" и т.д. Эти высказывания создают положение вещей, которое они представляют; и в каждом случае положение дел - институциональный факт"9. На подобного рода высказывания, жестко вписанные в существующие социальные структуры, обращал внимание и Э. Гуссерль, называя их оповещениями. Однако если в аналитической юриспруденции их значение абсолютизировалось (достаточно вспомнить теорию команд Д. Остина), так что можно было поставить знак конгруэнтности между правовыми и пер-формативными высказываниями, то Гуссерль сомневался в оправданности такой расширительной трактовки. В частности, он полагал уместным уточнить: если же опо-
вещение имеет существенное отношение к необходимой связи, то следует ли из этого, что оно не должно иметь сущностное отношение к вероятностной связи? Другими словами, "там, где одно указывает на другое, там, где убежденность в бытии одного эмпирически (т.е. случайным, не необходимым образом) мотивирует убежденность в бытии другого, не должна ли тогда мотивирующая убежденность содержать вероятностное основание для мотивированной?"10.
В лингвистике высказывания, связанные с ожиданием пояснения того, что реализуется вероятностным образом, то есть ситуаций, когда некто ведет себя так или иначе, получили название мотивирующих. Если признать самостоятельность их статуса в правовой жизни, то целью правовых высказываний должен быть не только тот или иной правовой институт, но субъект права так таковой. Как следствие они не должны исключать комбинирования значениями, например в ситуации, когда требуется разрешить дилемму или спор конфликтующих сторон.
Кроме того, мотивирующие правовые суждения выражают историю изменения состояний правового субъекта. П. Рикер писал, например, что биографическое повествование лежит в основе признания ценности права, поскольку "...историю можно определить как порядок признания, сплетающий воедино индивидуальные истории. Подобно тому, как язык (langue) - институт, объединяющий все речевые проявления (discours), письменная история, творимая историками, является порядком признания в гегелевском смысле слова, и в ней сплетаются частные истории, истории отдельных людей"11. Ответ на вопрос, кто рассказчик истории своей жизни, связан со способностью отвечать за свои слова и поступки, то есть считать себя тем же "я", которое совершило поступок и которому надлежит расплачиваться за его последствия.
Следующей особенностью мотивирующих правовых суждений является интерсубъективность, обусловленная тем, что они не анонимны, а всегда предполагают наличие "другого" в качестве говорящего или слушающего. Эта отнесенность с "другим", выраженная в языке, определяет
правовую вменяемость субъекта, поскольку позволяет наполнить смыслом его действия и происходящие события. Выводы относительно субъекта вменения устанавливают, с одной стороны, связь с юридической сферой, а с другой - включают субъекта права в более широкий контекст пространства общественной дискуссии: "...вступая в общественное пространство дискуссии, потому что именно в общественном пространстве дискуссии мы представляем другим не только доказательства наших утверждений, но и основания наших действий, и суть нашей повествовательной идентичности. Именно в общественном пространстве мы отвечаем на вопрос "Кто вы?". В этом смысле вопрос "Кто?" сам является общественным (publique)"12.
Итак, специфику речи правового субъекта в равной степени определяют как перфор-мативные, так и мотивирующие высказывания. Если область перформативных высказываний ограничена формально-логическими изложениями официального права (область юридической догматики), то мотивирующие высказывания характерны для всех остальных аспектов правовой жизни и, по образному выражению Э. Гуссерля, для активности "бодрствующего субъекта".
В этом контексте субъект права с его способностями к реализации правомочий, правообязанностей и способностью к правовым суждениям представляет правовую жизнь со стороны ее актуализированнос-ти и рефлективности. Однако резонно предположить, что в составе правовой жизни существует измерение-явление, связанное с деятельностью субъекта, но не всегда осознаваемое им целиком. Оно включено в правовую жизнь, но одновременно выходит за ее пределы через соотнесение с другими "горизонтами" жизненного мира. В феноменологии такая структура получила название интуиции пережитого-прожитого или опыта.
Заметим, что в феноменологической традиции понимание опыта противостоит традиционным его определениям в качестве результата накопленного знания или научного эксперимента. Традиционное понимание опыта, как справедливо утверждал Г.Д. Гурвич, "ограничивает нас
от целостной и исключительно качественной действительности, непосредственно переживаемой нами"13. В отличие от него феноменологическая трактовка опыта основана на гуссерлианском тезисе о том, что никакая сфера жизненного мира не может быть редуцирована к единой,универсальной сущности(например, право не может быть сведено к норме, социальному факту или нравственному постулату), но она должна быть обретена в опытном восприятии. Думается, что понятие опыта в феноменологическом контексте может быть определено как форма освоения действительности. Освоение в отличие от познавательной деятельности любого рода - это элемент системы деятельности, который предшествует акту непосредственного преобразования предмета и связан с це-леполаганием, признанием определенной нормативно-ценностной системы и основанным на нем выбором модели практических действий.
Следует уточнить, что в контексте правовой жизни опыт должен определяться как социальный. Это обусловлено тем, что, как справедливо отмечает В.А. Конев, "опыт -это снятая деятельность, ее историческая ипостась и иное бытие"14. Кроме того, поскольку деятельность интерсубъективна и ценностно ориентирована, то ее основной предикацией должна быть социальность или, в терминологии П.А. Сорокина, "социальная душа". Однако данное уточнение не означает, что социальный опыт является только коллективным или социетальным, связанным с широкими императивными обобщениями. Он имманентно включает в себя способности субъекта как условия признания и актуальности этих обобщений. Понятия социального опыта и правовой жизни образуют отношение пересечения и одновременно подчиняются понятию жизненного мира. Данная связь между ними показывает, что правовая жизнь является важным, но не единственным "горизонтом" жизненного мира. Что касается внеправовых его "горизонтов" (религиозные, экономические отношения, нравственность и т.д.), то они образуют связь с правовой жизнью с помощью такой формы практически-духовного осво-
ения действительности, как социальный опыт. Последний включает в себя широкий спектр социальных субъектов, стихию социальных процессов, то есть все те факторы, которые определяют многоаспектность, динамику и актуальность права, возможность его перехода в неправо.
Определив терминологические и методологические нюансы понятия социального опыта, следует выяснить, какие дополнительные характеристики правовой жизни могут быть выявлены, если данное понятие представить как ее социально-философское измерение. Во-первых, в повторениях социального опыта выражается устойчивость проявлений правовой жизни, а соотнесение с тем или иным образцом поведения или типовой ситуацией является условием идентификации субъекта права. Социальный опыт позволяет искать типологические языковые конструкции для объективации правовых суждений и пользования ими не только в профессиональной, но в повседневной правовой жизни.
Во-вторых, в контексте социального опыта правовая жизнь предстает как многоуровневая система норм и ценностей, которая строится не только на рациональных, но и на иррациональных основаниях. Данная особенность связи социального опыта и правовой жизни К.И. Скловским объясняется тем, что по мере движения к основным, базовым нормам их смысл становится все менее исчерпывающим, в них все чаще обнаруживаются архаичные, утратившие непосредственную содержательность, но "просвечивающие" пласты. Юридические дефиниции противостоят этой бездне, к краю которой практикующие юристы не осмеливаются приближаться без помощи комментариев15.
В-третьих, социальный опыт представляет процессы как преобладающие формы бытия права. Это связано с тем, что социальный опыт - это форма развертывания схемы деятельности в пространстве и времени. Как писал Г.Д. Гурвич, "...интеграция идей целенаправленного действия в рамках креативной длительности не только облегчает их воплощение в эмпирических фактах, ...но подтверждает изменчивость юридических опытов, которые вынуждены
следовать за становлением идей во времени"16. В этом контексте правовая жизнь предстает как длительность продолжающихся идей и действий, которая сама же создает условия для их продолжения.
Заметим, что в ходе исследования социально-философских измерений правовой жизни в виде субъекта права, его способностей или социального опыта всякий раз приходилось обращаться к такому явлению правовой жизни, как ценности. Думается, что ее важность и семантическая функциональность уже показаны в достаточной степени, что позволяет рассматривать ценности в качестве отдельного измерения правовой жизни. Дополняя предыдущие рассуждения о месте ценностей правовой жизни, можно утверждать, что ценности самореферентны, то есть реальные факты права могут им соответствовать или не соответствовать, в любых случаях ценности представляют самих себя, а не нечто реальное. Таким образом, ценности, в том числе и правовые ценности, предстают как абсолютные данности долженствования. Данная их особенность позволяет им быть критериями оценки реальных фактов с точки зрения ценностности и контрценностно-сти17, то есть возможности или невозможности образования непротиворечивых связей (валентностей)с другими признанными ценностями. Так, в современной теории и философии права активно обсуждается вопрос о том, можно ли считать неправо ценностью. Например, обладает ли ценно-стностью насилие, примененное в отношении преступника, или теневая экономика как выход из-под "опеки" бюрократических структур и т.д.? Думается, вопрос можно развернуть в другой плоскости: можно ли считать какой-то факт ценностным, то есть утверждающим осмысленность бытия субъекта права, если соотнести данный факт с такой-то ценностью? Если в негативном факте правовой жизни ценностность вычленяется, то он может быть соотнесен с ценностью, оценен как ценность, если нет, то никакие ссылки на плюрализм и переоценку ценностей не могут скрыть его разрушительности для общества.
Подводя итоги исследования, можно утверждать, что феномен правовой жизни
предстает в качестве смыслового коррелята права, позволяющего определить его не только как средство регуляции общественной жизни, но и как форму порождения и обновления социальных смыслов. Безусловно, право остается "закрытой" сферой, имеющей отношение к профессиональной деятельности юристов и правоведов. Однако актуальность и жизнеспособность современного права все чаще определяется его способностью быстро реагировать на процессы, происходящие в принципиально "открытом" жизненном мире.
1 Гадамер Х.Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М.: Прогресс, 1988. С. 297.
2 Гуссерль Э. Статьи об обновлении // Вопросы философии. 1997. № 4. С. 127-128.
3 Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная философия. Введение в феноменологическую философию. Пер. с нем. Д. Скляднева / Э. Гуссерль. СПб.: Владимир Даль, 2004. С. 127-128.
4 Максимов С.И. Концепт "правовой человек" в контексте проблемы правосубъектности в философии права / Проблема правосубъектности: современные интерпретации. Материалы международной научно-практической конференции. Самара, 27 февраля 2009 г. Вып. 7. Самара: Изд-во САГА, 2009. С. 9.
5 Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного М.: Прогресс, 1991. С. 8.
6 Архипов С.И. Субъект права: теоретическое исследование. СПб.: Издательство Р. Асланова "Юридический центр Пресс", 2004. С. 69.
7 Гуссерль Э. Статьи об обновлении //Вопросы философии. 1997. № 4. С. 125.
8 Алексеев Н.Н. Основы философии права СПб.: Издательство "Лань", 1999. С. 193.
9 Серль Дж. Конструирование социальной реальности [Электронный ресурс] URL: http:/ /www.philosophy.ohio-state.edu/searle.html (Дата обращения: 09.02.2006)
10 Гуссерль Э. Логические исследования. Том II. Исследования по феноменологии и теории познания //Логос. 1997. № 10 [Электронный ресурс] URL: http://www.ruthenia.ru/logos/ number/1997_10/01.htm (14.11. 2007).
11 Рикер П. Торжество языка над насилием. Герменевтический подход к философии права / П. Рикер // Вопросы философии. 1996. № 4. С. 30.
12 Там же.
13 Гурвич Г.Д. Философия и социология права: Избранные сочинения. СПб.: Издательский Дом С.-Петерб. гос. ун-та, Издательство юридического факультета С.-Петерб. гос. унта. 2004. С. 224.
14 Конев В.А. Культура и общественно-экономическая формация // Методологические проблемы развития культуры. Куйбышев, Изд-во Куйбышевского госуниверситета, 1976. С. 123.
15 Скловский К.И. Право и рациональность // Общественные науки и современность. 1998. № 2. С. 66.
16 Гурвич Г.Д. Философия и социология права: Избранные сочинения. СПб.: Издательский Дом С.-Петерб. гос. ун-та, Издательство юридического факультета С.-Петерб. гос. унта. 2004. С. 259.
17 Гартман Н. К основоположению онтологии. СПб.: Наука, 2003. С. 599.
