CC BY
51
СОВРЕМЕННАЯ ЛИНГВИСТИКА И ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
ФЕНОМЕН ПОВСЕДНЕВНОСТИ И ПРИНЦИПЫ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ ПЕРСОНАЖЕЙ В МАЛОЙ ПРОЗЕ Т. ГАРДИ
О. В. КУЧЕРЕНКО
Данная статья направлена на рассмотрение способов художественного осмысления повседневности в малой прозе Т. Г арди (1840-1928). В ракурсе исследовательского внимания здесь находится один важный аспект данной темы, а именно - способы создания и функционирования образов ремесел (профессий) в художественном мире Т. Г арди. На основе детального анализа текста рассказов автор статьи приходит к аргументированным выводам о конструктивной значимости категории «ремесло» в художественном отражении повседневности в малой прозе известного викторианского писателя.
Ключевые слова: Т. Г арди, феномен повседневности, ремесло, профессия, профессиональная повседневность.
Цель данной статьи состоит в определении способов художественного осмысления повседневности в малой прозе Т. Гарди (1840-1928). В ракурсе исследовательского внимания здесь находится один важный аспект этой обширной темы, а именно - способы создания и функционирования образов ремесел (профессий) в художественном мире Т. Гарди. Согласно теории Г. Спенсера, общество есть развивающийся «организм», где сложность его обусловлена многообразием функций [3; 4; 5]. Обращение к этой философской теории в рамках литературоведческого исследования неслучайно. Феномен повседневности генетически связан со всеми сферами гуманитарного знания. Кроме того, такие обращения обусловлены близостью философско-эстетической позиции Т. Гарди философским теориям Г. Спенсера. На этой основе можно предположить, что каждый член провинциального общества в рассказах Т. Гарди являет собой неотъемлемый элемент этого организма (орган, имеющий свои особые задачи). В этой связи склонность автора называть своих персонажей согласно их принадлежности профессии (сфере социального функционирования) вполне логична: «она узнает жену почтмейстера Верхнего Лонгпаддла и жену приходского писаря, а они узнают в ней владелицу бакалейной лавочки ... За пять минут до назначенного срока прибывают учитель мистер Профитт ... и кровельщик Кристофер Туинк, ...церковный причетник с женой, торговец семенами ... приходский писарь, а также мистер Дэй, не признанный миром
художник-пейзажист... из-за угла фургона вырвался сноп лучей, отраженных очками пастора, а следом появилось его раскрасневшееся от спешки лицо» [1] (здесь и далее курсив мой - О. К.). Эти маркирующие характеристики позволяют идентифицировать человека по его профессиональному признаку, что будет влиять на номинирование и оценку данного персонажа в контексте художественной повседневности.
А. Лефевр, французский социолог и философ, активно изучавший проблему повседневности (в статье «Повседневное и повседневность») указывает на индустриализацию и машинизацию (технизацию) цивилизованного общества [2]. Действительно, механизмы детерминируют человеческую жизнь, обезличивают ее. Т. Гарди обращается в своей малой прозе к противоположной ситуации: унификация еще не стала доминантой, человеческое начало еще оставалось определяющим в социальной повседневности. Провинциальная повседневность как никакая другая дает осознать, сколь сильна связь городских, сельских, деревенских жителей с природой и сколь крепка их связь друг с другом. Они винтики единого механизма или (по Спенсеру) организма. Они обеспечивают друг друга всем необходимым и в общности своей становятся крепкой базой для функционирования социальной системы. В рассказах Т. Гарди изображается повседневность людей, занятых следующими ремеслами: часовщик (колесник), доильщица, писарь, священник, садовник, слесарь, управляющий, дровосек, торговец
дроком-колдун, палач-огородник, палач-певец, пономарь, сквайр, кровельщик, причетник, мельник, копигольдеры/фригольдеры, проповедник, почмейстер, возчик-рассказчик, пастор, торговец, акцизник, моряк, лавочник, лавочница, шорник, трактирщик, музыканты - хор-оркестр, коммивояжер, моряк, солдат-гусар, констебль, оркестр, контрабандисты, церковный сторож, юрист, пастух, охотник и др. Не все они изображены одинаково подробно. Люди отдельных профессий становятся центром повествования: доильщица, фермер, пастух, палач, музыканты, а другие лишь упоминаются (или дают о себе знать несколькими фразами, часто являются рассказчиками). Но у каждого из них своя неповторимая функция в воссоздании повседневности общего плана. Такой аспект повседневности, как коллективность, при рассмотрении профессионального уровня рассказов выходит на первый план, становится ведущим.
Как известно, Г. Спенсер выделял в обществе три функциональные части: поддерживающую (производственную), дистрибутивную (распределительную), регулятивную (государство). На этой основе профессиональную повседневность героев малой прозы Т. Гарди можно представить следующим образом: к сфере производственной относятся персонажи-рабочие (слесарь, плотник, шорник, кровельщик, мельник и др.), к дистрибутивной - персонажи из сферы торговли (лавочник, фермер и др.), а регулятивная функция принадлежит персонажам государственной службы (солдат, констебль, акцизник и др.).
В данной статье рассматриваются наиболее частотные для новеллистического творчества образы профессий. Особое место в рассказах Т. Гарди занимает изображение священнослужителей. Т. Гарди, создавая образы пасторов, священников, проповедников, причетников, пономарей, обращает особое внимание на то, что каждый из них, сколько бы книг по богословскому делу он ни изучил, сколько бы блестящих проповедей ни прочитал, в первую очередь является человеком. Вспомним знаменитую фразу из комедии римского писателя Теренция («Самоистязатель»): Homo sum, humani nihil a me alienum puto («Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо») [6]. Страсти, которые характерны для «обычных людей», в рассказах Т. Гарди, в равной степени свойственны священнослужителям как связующему звену между миром людей и божественным началом. Так, мистер Стокдейл в рассказе «Проповедник в затруднении» влюбляется в молодую контрабандистку Лиззи Ньюбери, и это становится для него
настоящим испытанием. В его сердце вместе с любовью к Богу поселяется любовь к женщине. Ему трудно управлять своими чувствами и регулировать их соотношение в своей душе так, чтобы ни одно не преобладало. Любовь к Богу мешает ему быть счастливым с Лиззи в условиях контра-бандизма, а любовь к Лиззи мешает писать достойные проповеди, которые в один момент превращаются в ежедневную импровизацию: «Все эти странности порядком беспокоили молодого священника, и проповеди его, теперь часто носившие характер импровизаций, оттого не выигрывали» [1]. В этом же рассказе служителя англиканской церкви контрабандисты считают одним из самых выгодных покупателей. В момент, когда акцизники бродят по деревне в поисках бочонков, он, по свидетельству контрабандистов: «...у себя дома... сидит, запершись, чтобы не видеть того, что творится в деревне. Всем порядочным людям подобает сейчас дома сидеть, и этому молодому человеку тоже» [1]. Пастор закрывает глаза на противозаконную группу, действующую в его приходе и, даже более того, становится покупателем их товара. Жители деревни уважают его не за то, что он читает замечательные проповеди, что сам он достойный пример для подражания, а потому, что он хороший покупатель, и портить с ним отношения никто не хочет. Происходит подмена истинного уважения ложным, основанным на расчете.
Другим ярким представителем духовенства, повседневности которого не чужды страсти и пороки, можно считать пастора «Билли» Тугуда и его причетника-садовника-управляющего в одном лице («Чудная свадьба»). Отношение к персонажу обусловлено во многом его повседневной жизнью и проявляется во всем. Даже в том, как называют его, когда он этого не слышит. Очевиден контраст высокого звания человека, жизненный путь которого направлен на спасение человеческих душ, с пренебрежительным «Билли.В наших краях его по-другому и не называли». Отчитывая молодого человека за пристрастие к спиртным напиткам, этот герой забывает, что сам имел страсть - был «яростным охотником» и «затравил не одну сотню лисиц» [1]. Ничто другое его не интересует, если он думает об охоте, а когда у сквайра в доме очередные крестины, любит «спрыснуть это событие старым портвейном» да и чертыхается он «не хуже простых смертных». Страсть к охоте настолько сильна, что в один момент пастор и его причетник забывают о невенчанной паре, которую сами оставили на колокольне (жених должен был немного протрезветь для совершения ритуа-
ла). О молодых людях они вспоминают только на следующее утро после охоты. Стоит заметить, что ни пастор, ни причетник в рассказе не испытывают угрызений совести, мотивируя свое поведение тем, что заботятся о лошадях, которых необходимо время от времени объезжать, «.блажен иже и скоты милует» [1]. Такое стремление к самооправданию может быть характерно для всех людей. Здесь, вероятно, это делается потому, что традиционное представление о достойной жизни пастора вступает в конфликт со стремлением священника оправдать свое недостойное поведение. Страсть нередко детерминирует повседневность героев, ведет их. В связи с этим вспоминается роман В. Гюго «Собор Парижской Богоматери»: страсть поглощает Клода Фролло, сжигая его изнутри. Этого не происходит в рассказе Т. Гарди, и все же не Тугуд властвует своими страстями, а они им.
В рассказе «Запрет сына» также фигурирует образ священнослужителя. Сын пастора и служанки учится в аристократической школе. Родители его сверстников - люди из лондонского общества (высшего света). Софи же, его мать, прежде чем выйти замуж, жила в деревне. Образ жизни и социальное положение сказались на ее манерах и особенностях речи. Все это приводит сына в чувство крайнего негодования. Гордыня, которая руководит молодым человеком, не оставляет его даже после смерти матери, которой он когда-то запретил повторно выходить замуж за лавочника. Он не позволяет ей наладить свою жизнь, устроить свой быт исключительно из-за неистового желания быть причастным к высшему обществу. Софи нередко спрашивала себя, не была бы она более счастлива, оставшись в деревне с бедным садовником (а позднее - лавочником). Траурная процессия проезжает мимо лавки и стоящего рядом с ней человека в траурной одежде, глаза которого полны слез, при этом «.гладко выбритый молодой человек в одежде священника бросил на лавочника мрачный взгляд» [1].
Повседневность Софи и лавочника гораздо «ближе к Богу», нежели повседневность ее мужа и сына. Ежедневно они поступают в соответствии с законами совести и религии: они жертвенны, смиренны и кротки.
В рассказах Т. Гарди духовенство есть призвание - зов сердца (как врачебное дело др.). Если в душе героя живет искреннее желание следовать той линии, которую он выбрал, то ситуация разрешается таким образом, что церковные каноны не нарушаются. Такое развитие сюжета характерно для рассказа «Проповедник в затруднении»,
где мистер Стокдейл женится на Лиззи только после того, как она оставляет свои занятия контрабандой. В рассказе «Герцогиня Гемптоншир-ская» юный помощник священника отказывается увести за границу любимую и любящую Эмми, потому что это противоречит заповеди «Не возжелай жены ближнего своего». Его любовь к Эмми искренна, и он тяжело переносит боль расставания. Замужество Эмми для молодого человека -непреодолимое препятствие, нарушить которое -значит, преступить закон Божий. Этого он не мог себе позволить: «Прости меня, но выхода нет. Пусть я погибну, пусть погибнешь ты, но вместе бежать нам нельзя. Божеский закон этого не допускает. Прощай навсегда, на веки веков» [1]. Мэлвин знает, что запятнанная совесть не позволит ему быть счастливым даже вместе с любимой девушкой. Однако вера его пошатнулась уже по прибытии за границу, где он отходит от служения, так как не чувствует в себе сил наставлять ближних, не имея покоя собственной души.
Действительно, нередко персонажи малой прозы Т. Гарди, выбирая стезю духовного плана, действуют, исходя из рационального, практического расчета. Пастор Билли, о котором уже говорилось ранее, думается, один из таких людей. Он начитан и «имел на каждый случай жизни соответствующую фразу из священного писания», что служит доказательством образованности, а не духовности. Он не испытывает необходимости в том, чтобы быть священником. На замечание причетника о большем удовольствии от охоты, нежели от возглашения «аминь на вовеки веков», он отвечает с усмешкой: «Что верно, то верно. Но все хорошо во благовремении» [1].
Очевидно, что наставлять людей на путь истинный, не найдя его в своей душе, невозможно. Не чувствуя в себе сил, чтобы наладить свою жизнь, сложно браться за наставление других. Старший брат Холборо был умным молодым человеком, но скорее оратором, нежели священником. Сельские жители, равно как и сквайр, не смогли отличить истинную суть проповеди от «блесток красноречия», поскольку она «била на эффект» [1]. Джошуа выбирает эту повседневность, он много читает и учит, но цель его отнюдь не близка душе и сердцу - только лишь разуму. Корнелиус тоже вряд ли испытывает удовольствие от перспектив, которые перед ним открываются, ведь отец отнял у него право на университетский диплом, растратив состояние. Младший брат пытается успокоить себя и Джошуа тем, что «проповедовать слово божие можно и без полного облачения», на что получает ответ:
«Проповедовать слово божие можно... а достичь высокого сана - нельзя».
Т. Гарди никак не комментирует эти высказывания. Однако сюжетная ситуация имплицитно содержит авторскую оценку. Пастырь человеческих душ, наставник людей в их повседневной жизни. В провинции он играет особую роль, представляя духовную элиту провинциального сообщества.
Служение в церкви - это состояние души, миссия. Знать наизусть библию не значит быть хорошим пастором. Такой вывод прочитывается в подтексте повествования.
Особое значение для художественного изображения повседневности на уровне профессий имеют «отпечатки повседневности». Тема «отпечатков» стала предметом обсуждения в рассказе «Три незнакомца», где, собравшись за праздничным столом, гости начинают рассуждать о том, что профессия как бы метит человека: «- Ремесло можно всегда по рукам узнать, - заметил плотник, глядя на свои собственные руки. - Уж какие -нибудь знаки да остаются» [1]. В попытке найти доказательства своему суждению Чарли Джейк начинает вглядываться в свои руки, где множество заноз, «словно иголки понатыканы». Желание одного из гостей (первого незнакомца) скрыть свою трудовую повседневность заставляет его опустить свои руки в тень. Он вводит присутствующих в заблуждение своим уверенным тоном: «А я вот своего занятия не скрываю, - сказал он, -пусть хоть всякий знает. Я колесник» [1]. Когда обман раскрывается, один из гостей замечает, что сразу понял: незнакомец лжет, ибо руки у него слишком белые для такого ремесла. Рассказы Т. Гарди содержат немало замечаний такого характера. Например, Рода Брук. Ее повседневность складывается из того, что и утром и вечером она доит коров на скотном дворе: «.так прошло много долгих лет. Она сгорбилась, ее когда-то пышные черные волосы поседели и поредели над лбом - быть может, оттого, что приходилось постоянно упираться головой в бок коровы» («Сухая рука») [1].
Палач в рассказе «Три незнакомца», посмеиваясь над присутствующими, которые не в состоянии определить его профессию, говорит: «.у меня ремесло особенное: знаки не на мне остаются, а на тех, кого я обслуживаю» [1]. Таким образом, он пытается доказать, что на нем нет ровным счетом никаких знаков профессиональной принадлежности. Если обратить внимание на реакцию пастуха Феннела и его гостей, станет предельно ясно, что занозы на руках плотника ничто
в сравнении с тем отпечатком, который накладывается на человека, убивающего себе подобных: «От грозного гостя, восседавшего посередине, на которого многие готовы были смотреть, как на самого Князя Тьмы в человеческом образе, и мало-помалу он оказался в широком кругу, и между ним и другими гостями пролегло пустое пространство: "...circulus, cujus centrum diabolus" {Круг, посреди коего - дьявол (лат.)}» [1]. Физическое тело лишь оболочка, а душа, сердце - вот где остаются самые глубокие следы повседневности. «Ореол смерти», которым по всей вероятности, наделяет персонажа Т. Гарди, - безусловно, дурной знак. В рассказе «Сухая рука» палач, которому жаль ни в чем не виновного молодого парня (его он завтра должен казнить) не производит столь устрашающего впечатления. В то время как «второй незнакомец» («Три незнакомца») гордится своей профессией, даже слагает песню о казни, которая должна состояться на следующий день, что еще больше усиливает негативное отношение к персонажу.
Важной деталью для характеристики феномена повседневности в профессиональной сфере являются атрибуты (или орудия) профессиональной деятельности героев. В доме пастуха Феннела о его занятии «красноречиво говорили развешенные на стене вокруг камина отполированные до блеска, загнутые крюком ручки от пастушьих посохов - всевозможных образцов, начиная от самых древних, какие можно увидеть на картинках в старых семейных библиях, и до самоновейших, получивших общее одобрение на последней ярмарке» [1]. Предыдущее замечание в духе школы «Анналов», которая признавает за фактами и артефактами способность многое поведать исследователю, но только в том случае, если он попытается посмотреть на них глазами обладателей, попытается понять глубинное значение вещи или факта для повседневности человека. В указанном эпизоде реалии человеческой повседневности красноречивы. Бережное отношение пастуха к ручкам для посохов - свидетельство его любви к своей работе. Они «красноречиво говорят», потому что висят на самом видном месте - на стене вокруг камина, а не сложены в шкаф. Они - гордость Феннела, их нужно видеть, ими нужно восхищаться. К тому же их не два и не три образца, а множество: от «древних» до «самоновейших». Это не просто орудия труда - это коллекция, свидетельствующая о пристрастиях не сиюминутных, а долговременных. Знаковым является обязательное наличие в доме пастуха фонаря. Можно предположить, что здесь имеет место библейский мо-
тив (пастух собирает своих неразумных, заблудших овец как Спаситель). Важно, что с фонарями Феннел и его гости ищут вора (человека сошедшего с праведного пути). Наряду с этим знаковым является посвящение новорожденной девочки в христианскую повседневность - крещение. Это происходит именно в доме пастуха. Вспоминается хлев, в котором родился младенец Иисус и пастухи, которые одними из первых пошли за звездой, появившейся на Востоке, чтобы принести дары новорожденному Миссии.
По контрасту с темой Божественного закона возникает тема мирского суда. С ней связаны палач, весело размышляющий о том, что завтра повесит часовщика, и констебль - представитель закона и королевской власти. Палач в эмоциональном возбуждении пытается организовать гостей Феннела на поиски преступника, иначе ему некого будет казнить, а констебль всячески пытается избежать ответственности за это рискованное мероприятие, находя причину в отсутствии профессионального атрибута - жезла, «необходимого» для поимки вора. Основная цель данного эпизода - показать «атрибуты полномочия», именно они наделяют с виду неприметного (обычного) человека соответствующими функциями, позволяющими действовать от имени монарха (по закону). И, конечно же «самое главное» в этом атрибуте (жезле) то, что «на нем королевская корона нарисована, желтая с золотом, и лев, и единорог; ежели я жезл подниму и ударю преступника, значит, это все по закону сделано, значит, мне право на то дано. А без жезла - как человека арестуешь?» С тонким английским юмором Т. Гарди показывает, что этот атрибут профессиональной повседневности вселяет в констебля чувство уверенности. Он полагает, что жезл -своего рода волшебная палочка или меч, которому опасно противостоять: «Да без жезла у меня и смелости недостанет; пожалуй, не я его, а он меня сцапает» [1]. Т. Гарди дает понять, что наличие у человека бумаги или атрибутов власти наделяет его полномочиями, которые, в свою очередь, детерминируют его профессиональную повседневность: меняют мироощущение и наделяют сознанием себя как важной части. Однако повседневность любого человека ограничена смертью. Единственное различие в том, что «останки. владык мира сего. хранятся в сухости под ... древними сводами, а прах фермера или приходского священника беспрепятственно мокнет в месте их последнего успокоения» [1].
Орудия труда также позволяют идентифицировать человека по принципу его принадлежности
к профессии или ремеслу: «В углу стояли орудия его повседневного труда, свидетельствовавшие, что Дэвис в свободное время работает на огородах» [1]. В связи с этим важно отметить факт наличия двух или более социальных ролей в повседневности каждого персонажа. Так Девис, упомянутый ранее, только в свободное время работает на огородах, его основанное ремесло - палач. В рассказе «Чуданая свадьба» причетник «был у пастора и за конюха, и за садовника, и за главного управителя». Все селение Незер-Мойнтон занимается контрабандой. В соответствии с этим можно сказать, что профессиональная повседневность каждого персонажа включает в себя как минимум две повседневности: мельник-контрабандист, кузнец-контрабандист и т. д. Интересен образ доильщицы-ведьмы Роды Брук, которая до решительного момента не признает своей второй имманентной (скрытой) сущности, в то время как жители деревни уже в этом уверены. Вторую сущность Роды невозможно назвать ремеслом, но как профессия являет силу в знании, так сверхсила проявляется в неподвластном пониманию сверхзнании (которое не всегда поддается контролю). Подобное совмещение двух планов повседневного проявляется в образе торговца цветным дроком - колдуна Трендла, деятельность которого в отличие от деятельности Роды, социально не опасна и контролируется.
Важно отметить, что специфика профессий является ярким свидетельством реализации мужского начала. (Напомним, женщина в малой прозе Т. Гарди, согласно традициям викторианства, «ангел в доме», «хранительница домашнего очага».) Т. Гарди обращает внимание на качество выполняемой работы, которое, безусловно, влияет на востребованность ремесла, а соответственно, и на материальную составляющую повседневности персонажей. Ярким примером является жизнь отца Холборо, который «скатывался вниз» по социальной лестнице по причине своего пристрастия к алкоголю: «Чем дальше, тем мельники все чаше и чаще обращались с заказами к другим слесарям, и работа у Холборо велась уже в одну смену, тогда как раньше ее хватало на две» [1].
Реализация феномена «повседневность» через художественное осмысление категории «ремесло» («профессия») осуществляется в основном на следующих уровнях повествования: идеологическом, сюжетно-фабульном, уровне персонажей, вещном. Затрагивая идеологическую основу всех рассказов, феномен повседневности функционирует как фон, полотно, на котором отражается специфика эпохи. Образ повседневности раскры-
вается при рассмотрении элементов власти монарха в самых отдаленных уголках его владений. Атрибуты повседневной профессиональной деятельности (жезл и пр.) являют собой полномочия, которыми персонажей наделяет наместник Бога на земле. На вещном уровне феномен повседневности реализуется в детальном изображении атрибутов специальности (ручки от посохов, орудия труда огородника, веревка и пр.). Нередко повседневность здесь проявляет себя в виде внешних или внутренних знаков (отпечатков) профессии. Очевидна значимость феномена повседневности для выбора персонажей. На страницах малой прозы реализуется не просто «типичный герой в типичных обстоятельствах», он органически связан с социальной ролью, которую выполняет. Это обусловливает двусоставные наименования персонажей (пастор Тугуд, пастух Феннел и др.). На сюжетно-фабульном уровне образ повседневности не просто обусловливает выбор тем и проблематику рассказов, но и становится основой сюжета. Изменения в повседневной жизни героев отражают динамику сюжетных событий. Профессиональная принадлежность героя определяет возможность или невозможность совершения им каких-либо действий (например, в случае с заключением брака между проповедником и кон-трабадисткой). У. Теккерей был убежден, что автору не следует изображать людей «в практических условиях их повседневных занятий» [7]. Только сильные чувства (в отрыве от повседневного дела), по мнению Теккерея, могут стать объектом художественного осмысления автора. Повседневное воспринимается им как нечто «само собой разумеющееся». Правдивое изображение обыденной действительности затруднительно, ибо она («обыденная проза») может «задушить поэзию». Однако, как пишет Урнов в своей работе «Вехи традиции в английской литературе» отмечает: «У Гарди это получилось. Его лучшие «деревенские повести» и правдивы и поэтичны. На страницах его книг волнения страстей, интимные порывы чувств находят выражение вовсе не обязательно в стороне от практического дела или
только на его фоне, но и в связи с ним, и в процессе его» [7]. Из всего вышесказанного следует, что феномен повседневности становится основой для полноценного функционирования элементов малой прозы на всех уровнях повествования.
Литература
1. Гарди Т. Избранные произведения: в 3-х т. М., 1989. Т. 3.
2. Лефевр А. Повседневное и повседневность URL: http:// www.intelros.ru
3. Спенсер Г. Описательная социология или группа социологических фактов, классифицированные и распределенные Г. Спенсером / пер. под ред. И. В. Лучицкого. Киев, 1878.
4. Спенсер Г. Основания социологии. Т. 2. Домашние отношения, обрядовые учреждения, политические учреждения, общественные профессии, промышленные учреждения / под ред. H. A. Рубакина. СПб., 1898.
5. Спенсер Г. Основные начала. СПб., 1897.
6. Теренций Самоистязатель. Харьков., 2001.
7. Урнов М. В. Вехи традиции в английской литературе. Век нынешний и век минувший. М., 1986.
* * *
PHENOMENON OF DAILY OCCURRENCE AND PRINCIPLES OF ART REPRESENTATION OF PROFESSIONAL ACCESSORY OF CHARACTERS IN T. HARDY'S SMALL PROSE
O. V. Kucherenko
This article is directed on consideration of ways of art judgment of daily occurrence in T. Hardy's small prose (18401928). In a foreshortening of research attention there is one important aspect of this subject, especially, ways of creation and functioning of images of crafts (professions) in T. Hardy's art world. On the basis of the detailed analysis of the text of stories the author of article comes to the reasoned conclusions about the constructive importance of the category "craft" in art reflection of daily occurrence in small prose of the known Victorian writer.
Key words: T. Hardy, daily occurrence phenomenon, craft, profession, professional daily occurrence.
