CC BY
87
ФЕНОМЕН «ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ» КАК СПЕЦИФИЧЕСКАЯ СТОРОНА ПРОЦЕССА ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИИ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В ЭПОХУ НОВОГО ВРЕМЕНИ
УДК 901:301
Институциализация интеллигенции как социального тела оказывается всего лишь производной от ее занятости по кодификации порядка [9]. Если вспомнить, что под институциализацией в современной социологии понимается «процесс, в ходе которого социальные практики становятся достаточно регулярными и долговременными для того, чтобы их можно было описывать в качестве институтов» [1, с. 106-107], то в рамках новоевропейского общества нет более «регулярной и долговременной практики» нежели придание ему хотя бы временных конструкций определенности. В рамках таких институтов как наука, СМИ, искусство, образование, литература («институции по производству символической продукции», по П. Бурдье) интеллигенция так или иначе, в явной или скрытой форме, с разной степенью осознанности, занималась легитимацией Порядка.
Я. Буркхардт весьма проницателен, когда раскрывает причину заинтересованности ренессансных государей в услугах интеллигенции: «Нелигитимность, сопровождаемая постоянными опасностями, окружает властителя; самый нерушимый союз, который он только может заключить с кем-либо - это союз с высочайшим образом духовно одаренными людьми, без оглядки на их происхождение... Поэт или ученый служат ему новой опорой, он почти ощущает новую легитимность» [4, с.12]. Справедливости ради надо отметить, что «новую легитимность» ощущают не только государи, но и представители практически всех социальных групп нарождающегося новоевропейского общества. Другое дело, что необходимость «новой легитимности» в первую очередь начинает ощущать именно управленческая соционесущая элита. В свою очередь, содействие элите
П.Б. УВАРОВ
в преодолении когнитивного диссонанса соответственно повышало общественный статус самой интеллигенции, облегчало ей задачу расширения собственного влияния на социум.
Эта тенденция легко просматривается на всем протяжении этапа генезиса интеллигенции и даже за его пределами. Еще в XII в. болонские юристы консультируют Фридриха I Барбароссу, а в начале XIX в. еще продолжают выходить в Париже «корреспонденции» М. Гримма как эхо «просвещенческих» усилий по «обращению» в «прогресс» европейских монархов. С другой стороны, интеллектуалы становятся легитиматорами «истинного» мировосприятия и для менее ответственных слоев общества. Исследователь интеллектуальной проблематики французского просвещения Т.Б. Длугач следующим образом описывает степень влияния просвещенческой интеллигенции (самоназывавшей себя «философами») на остальное общество: «Философы создают общественное мнение, под влияние которого постепенно подпадают служащие, ремесленники, торговцы - словом, весь народ, не исключая даже и придворных, многие из которых, не будучи в состоянии покинуть двор, тем не менее получают большое удовольствие от чтения антиправительственных памфлетов и статей, просмотра постановок со злым подтекстом и т.п. Исследователи отмечали, что многие французы 30-50-х годов XVIII в. незаметно для себя переходили в стан философов. Правда, признавалось, что здесь требуется помощь воспитателя, т.е. философа-профессионала» [5, с. 127].
Важно отметить, что институциализа-ция интеллигенции, связанная с формированием инфо-среды как специфически организованной коммуникации, не может быть
объективно осмыслена без учета феномена так называемого «общественного мнения». Наиболее распространенное определение «общественного мнения» как совокупности мнений членов общества по тем или иным вопросам, проблемам, поводам и т.д., явно выглядит уязвимым и недостаточным. И прежде всего - в силу недооценки такой важной составляющей «совокупности мнений» как ее организованный, оформленный характер. Иными словами, «общественное мнение» трудно представить себе всерьез как историко-социологическое понятие без таких его компонентов, как: а) канал (т.е. пространство, в рамках которого оно себя реально проявляет); б) «тема» (т.е. содержание «заявления», в том числе его пространственно-временные и другие, более частные спецификации); в) «носитель» (т.е. индивидуумы или группы, овеществляющие своей активностью данное «заявление» для социума). Все указанные компоненты «общественного мнения» так или иначе связаны и с интеллигенцией, и с ее социальной активностью, а также с обстоятельствами, в которых эта активность проявляется. «Каналы» выражения «общественного мнения» прямо совпадают с инфо-средой, представляющей, институциализацию социальных функций интеллигенции. В свою очередь, содержательная сторона «общественного мнения» не может быть сколько-нибудь серьезно выстроена, сформулирована вне редактируемой интеллигенцией «картины мира» и проистекающей из него кодификации нормативных порядков. Тот факт, что именно интеллигенция составляет основу «армии» идеологов и рядовых «проводников» идей, не требует доказательств. Это не было секретом даже в XVIII в., когда формировалось само явление «общественного мнения», а также представления о нем.
Множество подтверждений этому мы находим в современной философской и социологической литературе. Например, один из крупнейших современных специалистов по проблемам «общественного мнения» П. Шампань прямо указывает на то, что «общественное мнение является чем-то вроде машины идеологической войны, которую смастерили на протяжении XVIII века интеллектуальные элиты и маститая буржуазия с целью легитимации их собственных требований в области политики и ослабления королевского абсолютизма... Писатели и
политические философы начинают работать более или менее согласованно, используя, хотя и различные, но взаимозаменяемые выражения над производством в политической сфере нового принципа легитимации, который имеет свойство стимулировать их специфический капитал (способность рассуждать).. Другими словами, «общественное мнение» - это профессиональная идеология, это мнение о политике, которое имеют ограниченные социальные группы относительно политики, профессия которых состоит в производстве мнений, и которые стремятся включиться в политическую игру, модифицируя ее саму и преображая свои собственные мнения просвещенных элит в мнение универсальное, вневременное и анонимное, имеющее политическую ценность. Для этого слоя, имеющего богатый культурный капитал, «общественным мнением» заслуживает называться лишь его собственное мнение в области политики, хоть и некоторым образом «обезличенное», в той мере, в какой оно предстает как мнение универсального, хотя и малочисленного сообщества ученых, свободно и гласно рассматривающих вопросы религии или политики и общающихся между собой, главным образом, письменно» [10, с. 52-53].
Хотя П. Шампань, в данном случае, характеризует явление «общественного мнения» в границах эпохи Просвещения, тем не менее основные параметры (компоненты) социального феномена мировоззренческой диктатуры интеллигенции проявляются и в обществах современного типа. П.Шампань приводит примеры и того, что интеллигенция даже на раннем этапе своей истории настаивала на своем доминирующем положении в обществе: «В 1766 году д'Аргенталь писал, что «общественное мнение правит миром», но он добавлял, что именно «философы, в конченом счете, правят мнением людей». Д'Аламбер говорил: «Раньше или позже думающие и пишущие люди станут править общественным мнением, а оно, как вы знаете, правит миром». А вот как считал Вольтер: «Общественное мнение правит миром, но в конечном счете мудрецы руководят этим общественным мнением» [10, с. 60-61].
Позднее Т. Карлейль прямо провозглашает близящийся социальный триумф интеллигенции: «О том, что писатель занимает в современном обществе важное,
первостепенное место и что пресса неукоснительно вытесняет Кафедру, Сенат, Senatus Academkus и многое другое, - знают уже довольно давно, а в последнее время часто говорят об этом даже с оттенком воодушевленного ликования и изумления. Мне кажется, что со временем воодушевление уступит место более практическим следствиям. Раз писатели имеют такое неограниченное влияние, трудясь для нас из века в век и даже изо дня в день, то, я думаю, мы можем предположить, что писатели не вечно будут скитаться среди нас неприкаянным, покинутым измаильтятином! Как я уже сказал, все, что обладает незримой, но мощной силой, сбросит когда-нибудь свои покровы, повязки, и шагнет наружу с явно слышной, для всех очевидной силой» [6, с. 135]. Само собой разумеется, что ощущение обладания «незримой мощной силой» делает интеллигенцию еще более социально надменной. «Начиная с 1830 года, - пишет П. Бурдье, -как отмечали многие вслед за Сент-Бёвом, литературное общество (и в частности, «художественная литература») самоизолируется, обнаруживая равнодушие или враждебность по отношению к публике.» [3, с. 51].
Социальная уверенность (в чем-то даже самоуверенность) интеллигенции прямо пропорциональна росту потребности современных социумов в ее услугах и обратно пропорциональна процессу маргинализации реальных носителей традиционного, религиоцентристского «образа истинности». Эпоха доминирования интеллигенции в социально-политическом формате информационного общества, которую мы переживаем в настоящий момент, превратила интеллектуала в производителя реальности в самом прямом смысле слова: вместо «идеолога» он превращается в «имаголога», по терминологии М. Кундеры [8, с.124, 130]. Власть интеллигенции становится поистине безграничной, превзойдя самые смелые мечтания деятелей эпохи Просвещения. Вполне справедливой выглядит характеристика самоощущения современной интеллигенции и степени ее общественной власти, данная Н.Н. Козловой: «Интеллектуалы ощущают себя группой через общую функцию - нормирование. Они обладают собственной властью нормировать. <..> Это позволяет интеллектуалам поместить самих себя в привилегированном социальном пространстве (наверху), а других - прочих
(с их судьбами, жизненными траекториями) - внизу. Вот, мол, башня, эта башня -культура, а на вершине этой башни Я. Я, интеллектуал, - субъект, а вы не субъекты. Сдвиг происходит легко. Если интеллектуал мыслится субъектом, то люди массы - объектом то ли просвещения, то ли манипуляции. Я истину говорю (за вас), а вы - марионетки культуры, традиции или власти. <..> Интеллектуал (интеллигент) полагает, что наделен легитимной компетенцией. А потому его раздражают все, кто может без его советов обойтись» [7, с. 138, 139].
Возвращаясь непосредственно к осмыслению феномена «общественного мнения» нельзя не воспользоваться явной «проговоркой» того же Т. Карлейля: «Народ управляется теми, чей голос слышен народу: вот что такое, собственно, демократия» [6, с. 134]. Именно «общественное мнение» является технологией, механизмом, системой, отвечающей за то, «что», «кого» или «когда» услышат, неважно, массы или «власть предержащие» либо не услышат никогда. Естественно, что организованный характер т.н. «общественного мнения», а так же то, каким образом и в чьих интересах оно в первую очередь организовывалось (и организовывается) заставляет рассматривать его в качестве системы социального управления преимущественно. В расширенном виде «общественное мнение» можно определить как форму специфического управления социумом со стороны интеллигенции с помощью механизмов мобилизации общественных настроений в соответствии с актуальной структурой ее собственных интересов. Таким образом, инфо-среда, созданная интеллигенцией, содержит в себе качество двойственного, асимметричного пространства, аналогичного по своей сущности паутине. С одной стороны, современный человек, вынужденный существовать в системе тотальной неопределенности, ощущает необходимость в сведениях, делающих мир хоть сколько-нибудь более определенным, тем самым порождая инфо-среду, приобретающую законченный характер в системе информационного общества. С другой, инфо-среда объективно складывается как искусственно сконструированное пространство, где человек оказывается крайне уязвим для контроля, управления и различных форм социального использования, вплоть до прямой утилизации со стороны
интеллигенции. Прежде всего, это связано с тем, что интеллектуал волен изменять в весьма широких пределах параметры смысла, норм, ценностей, регулярное потребление которых является необходимостью для человека современного общества. Человек зависим от инфо-среды, в рамках которой, напротив, интеллигент чувствует себя весьма свободно. Кроме того, востребующий инфо-услуги человек воспринимает инфосреду как естественное, симметричное пространство потребления информации, нейтральное по отношению ко всем участникам коммуникации. Сила информационного посредника как раз и заключается в выработанном и закрепленном в общественном сознании именно таком представлении о природе инфо-пространства, которое на самом деле является сочетанием плюсов инфо-посредника и минусов потребителя информации. Возвращаясь к аналогии инфо-среды с паутиной, можно сказать, что инфо-посредник социально могущественен только лишь в условиях сконструированного им искусственного пространства, являющегося настолько же разнокачественным, насколько разнокачественным оказывается паутина для паука и мухи.
Кстати, весьма любопытно отметить, что формировавшееся новоевропейское общество стихийно, но вместе с тем вполне тонко и глубоко осмысливало социальную позицию нового слоя инфо-посредников, а так же природу его растущего влияния. В андерсеновской сказке «Новый наряд короля», имеющей, несомненно, глубокие фольклорные корни (помимо прямого источника - «Графа Луканора» Хуана Мануэля) в центре сюжета оказываются два обманщика, которые смогли подчинить своему влиянию целое королевство за счет ловко присвоенного себе права на нормативные оценки окружающих. При этом оценки формально
выносятся не от лица самих авантюристов, а от лица некой внешней объективной реальности (чудесная ткань с волшебным свойством): «Они выдали себя за ткачей, которые умеют изготовлять такую чудесную ткань, лучше которой ничего и представить себе нельзя: кроме необыкновенно красивого рисунка и расцветки, она отличалась еще удивительным свойством - становиться невидимой для всякого человека, который был не на своем месте или непроходимо глуп» [2, с. 68]. Совершенно блестящая по точности и тонкости пародия, исчерпывающе раскрывающая механизм контроля интеллигенцией состояния массового сознания. С одной стороны, именно интеллигенция через принадлежащие ей функции (пусть и скрытые для большинства людей) редактирования «образа истинности» и легитимации порядка по существу форматирует как индивидуальное, так и массовое сознание, тем самым задавая его реакции по любому поводу. С другой - позиционирует эти реакции в качестве результата спонтанного общественного референдума по тому или иному вопросу. При этом интеллигенция выступает для окружающих всего лишь скромным «медиумом», «ретранслятором», доносящим до социума его собственные желания. Страх перед фикцией «общественного мнения» (напоминающей по природе своего воздействия «чудесную ткань» из сказки Х.-К. Андерсена) поддерживает режим своеобразного «социального шантажа», когда легко компрометируются, репрессируются и даже дематериализуются отдельные люди и целые сообщества, если их позиции, интересы не совпадают с позицией инфо-посредников. В таком обществе, в отличие от королевства, описанного в сказке датского сказочника, некому указать на то, что король «совсем голый».
1. Аберкромби Н. Социологический словарь. - М.: Экономика, 2000. - 413 с.
2. Андерсен Х.-К. Новый наряд короля//Андерсен Х.-К. Сказки, рассказанные детям. Новые сказки. — М.,1983.— С.68.
3. Бурдье П. Рынок символической продукции // Вопросы социологии.- 1993.- №1/2.- С. 49-62.
4. Буркхардт Я. Культура Возрождения в Италии. - М.: ИНТРАДА, 1996. - 523 с.
5. Длугач Т.Б. Подвиг здравого смысла, или Рождение идеи суверенной личности (Гольбах, Гельвеций, Руссо). М.: Наука,1995. С.127.
6. Карлейль Т. Герой-писатель//Корабли мысли. — М.: Книга,1986.
7. Козлова Н.Н. Социально-историческая антропология. - М.: Изд. дом «Ключ-С», 1998. - 187 с.
8. Кундера М. Бессмертие. — СПб., Азбука, Кн. клуб «Терра», 1996. - 363 с.
9. Уваров П.Б. Дети хаоса: исторический феномен интеллигенции / П.Б.Уваров. - М.: АИРО-ХХ, 2005. - 200 с.
10. Шампань П. Делать мнение: новая политическая игра. - М.,1997. - С.50.
