CC BY
169
ИСТОРИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2009. № 1. С. 81-86.
УДК 940.5 В.А. Маслова
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского
ФЕНОМЕН АЛАНА ТЭЙЛОРА В БРИТАНСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ ИСТОКОВ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Basing upon the book «The Origins of the Second World War» published in 1961 by the renowned English historian А.1Р. Taylor, and also on historiographic and specific historical investigations of modern British historians, the author makes an attempt to define reasons for popularity of well-known Taylor’s book and its place in historiography of the origins of the past World War.
Ключевые слова: А.Д.П. Тэйлор, причины Второй мировой войны, политика умиротворения, Гитлер, британская историография.
В 1961 г. английский историк Алан Джон Персиваль Тэйлор (1906-1990), уже известный автор, выпустил в свет книгу «Истоки Второй мировой войны», дополненную в 1963 г. статьёй «Второй взгляд» [1]. Работа сразу же стала широко известна и среди ученых, и среди непрофессионалов. О ней много говорили, писали апологии и разгромные статьи. И хотя несколько лет спустя обнаружились документы, свидетельствовавшие о неправоте Тэйлора по некоторым ключевым моментам, его книга осталась неким верстовым столбом: до сих пор исследователи истории Второй мировой войны и предвоенной дипломатии продолжают считать работу Тэйлора одной из самых значительных.
Опираясь на работу Тэйлора, а также на конкретно-исторические и историографические работы некоторых современных британских историков: Мартина Гилберта [2], Рут Хениг [3], Питера Кеннеди и Теодора Имлея [4], Эндрю Дж. Крозьера [5], Леонарда Мосли [7], Дэниэла Рейнолдса [8], попытаемся выяснить, в чем причина «феномена Тэйлора».
Британская послевоенная историография истоков Второй мировой войны прошла в своём развитии несколько этапов, различающихся между собой прежде всего преобладающим мнением относительно сути внешней политики Гитлера и нацизма вообще, а также трактовкой политики умиротворения агрессора. Это и понятно: германская политика британских государственных деятелей 1930-х гг. не давала покоя историкам ни вчера, ни сегодня.
Судя по распространённым в литературе упрощённым и политизированным суждениям, учёные первого послевоенного десятилетия, писавшие о Второй мировой войне, не столько анализировали, сколько осуждали. В немалой степени это объяснялось тем, что они нередко сами были её непосредственными участниками [5, с. 226]. Как правило, разделяя обвинения, раздававшиеся в адрес гитлеровского ре-
© В.А. Маслова, 2009
жима, историки, включая Элизабет Викс-манн, Хью Тревор-Роупера, Алана Буллока, Льюиса Намира, Г.П. Гуча, считали чуть ли не аксиомой, что «подлинными целями нацизма» было «завоевание России, уничтожение славян и колонизация Востока», достижение «мирового господства». Исследователи делали акцент на «амбициях Гитлера и на неквалифицированных действиях тех западных лидеров, которые вовремя не разгадали его преступных намерений и умиротворяли его до тех пор, пока не стало слишком поздно» [3, с. 67-68]. (Вышедший в 1948 г. второй том «Второй мировой войны» У. Черчилля
«Тучи сгущаются» способствовал такой трактовке событий.) В результате в течение более 10 лет Чемберлен, Хор, Галифакс, а также Лаваль и Бонне «изображались глупцами, слишком напуганными для того, чтобы дать отпор Гитлеру, и готовыми предлагать ему все новые и новые территории и народы в Восточной Европе, чтобы удовлетворить его ненасытные аппетиты» [3, с. 69].
В начале 1960-х гг. британская историография фактически замерла на перепутье: стало ясно, что бескомпромисснорешительный тон первых послевоенных лет не соответствует требованиям простой исторической объективности. Можно было по-прежнему обвинять в трагедии 1939-1945 гг. «психопата» и «маньяка» Гитлера, можно было продолжать клеймить лидеров Англии и Франции как трусов, не сумевших задушить гитлеровскую угрозу в зародыше, но это мало что добавляло к уже имевшемуся представлению о прошлом.
Выдвинутая Тэйлором в этих условиях концепция происхождения Второй мировой войны прозвучала как подлинно революционная.
Тэйлор одним из первых среди западных ученых заговорил о том, что семенем, из которого выросла война, явился прошлый мировой конфликт (это, возможно, помогло историкам более поздних лет едва ли не единогласно объявить источником холодной войны и множества иных конфликтов итоги Второй мировой войны). Тэйлор вёл отсчет политике умиротворения не с 1931-1933 гг., как это было принято, а с гораздо более раннего времени. Так, он считал одним из начальных элементов политики умиротворения Гер-
мании уже попытки британского пре-мьер-министа Ллойд Джорджа отложить на Парижской мирной конференции обсуждение вопроса о германских репарациях.
Ученый объяснял позицию Ллойд Джорджа на этой конференции 19191920 гг. следующим. Как бы парадоксально это ни звучало, после Первой мировой войны Великобритания осталась фактически единственной европейской мировой державой. Франция вышла из войны слишком ослабленной. Кроме того, она была слишком озабочена «внутриев-ропейскими» делами. Россия оказалась «за пределами Европы» и «в союзе с антиевропейски настроенными колониальными народами». Германия потеряла и свои колонии, и имперские амбиции. Все это привело к тому, что Британия осталась единственной великой колониальной державой. «Легко объяснить, - писал Тэйлор, - почему британцы дистанцировались от европейских держав и почему они так часто хотели уклониться от европейской политики» [1, с. 41].
Но так как «единственной европейской мировой державе» всё же требовались союзники, логически неизбежно Великобритания должна была сделать ставку на потенциально самую значительную силу в Европе - на Германию. Даже побежденная, Германия по-прежнему владела гораздо большими экономическими ресурсами, чем Франция. Это выражалось и в объеме экономического потенциала, и в самом, по мнению Тэйлора, значимом факторе - численности населения. Не подлежало сомнению: стоит создать Германии условия для экономического подъема, и она легко превзойдет Францию. Именно это-то и заставляло опасавшуюся за свою судьбу Францию выдвигать все новые и новые унизительные требования к Германии еще на этапе заключения Версальского мирного договора. И одновременно это же побуждало Англию противиться данным требованиям, а в дальнейшем способствовать снятию ограничений, наложенных на Веймарскую республику мирным договором 1919 г.
Тэйлор писал: «Вопрос о тяжести «наказания», которое должна была понести Германия, с самого начала стал камнем преткновения между Англией и Францией» [1, с. 38]. С самого начала Великобри-
тания хотела видеть Германию не побежденной, распростертой у своих ног, а равноправным партнером в Европе. Все те жесткие требования, которые были предъявлены Германии при заключении Версальского мира - репарации, разоружение и демилитаризация Рейнской области - были инициированы преимущественно Францией. Несправедливость этих требований, пишет Тэйлор, осознавалась не только в Германии, но и общественностью Англии. Тэйлор подчёркивал, что именно разногласие Франции и Англии по германскому вопросу, так никогда и не переросшее в конфликт, а также несправедливые условия Версальского договора явились главной предпосылкой политики умиротворения.
Учёный обращал внимание и на англо-французские расхождения по поводу Лиги Наций: «Франция хотела, чтобы Лига трансформировалась в систему коллективной безопасности, направленную против Германии; Британия же относилась к Лиге как к системе достижения всеобщего согласия, включавшей в себя и Германию». Франция продолжала утверждать, что последняя война была вызвана немецкой агрессией, а Британия «все больше и больше приходила к выводу, что она началась по ошибке». Две великие державы, указывал ученый, «никогда открыто не спорили по поводу возникавших разногласий и, следовательно, никогда не имели шансов прийти в этом к согласию» [1, с. 39]. Но именно в силу этих расхождений Лига Наций так и не смогла стать эффективным средством разрешения международных конфликтов.
Противоречия между Англией и Францией, полагал Тэйлор, с самого начала не могли обеспечить мир в Европе на сколько-нибудь продолжительное время. Поскольку Великобритания вынуждена была решать связанные с Германией проблемы самостоятельно, её лидеры даже после прихода Гитлера к власти в 1933 г. шли на переговоры с Германией и на уступки ей, что, по мнению Тэйлора, совершенно не компрометировало Англию, ведь новый канцлер Германии выступал как довольно трезвый политик, способный вести переговорный процесс. «Как верховный правитель Германии, - писал историк, - Гитлер несет полную ответственность за беспрецедентные злодеяния.
<...> Однако его внешняя политика - другое дело. Он (Гитлер) хотел сделать Германию самой сильной державой в Европе, а в перспективе - и в мире. Лидеры других держав преследовали и преследуют такие же цели» [1, с. XXVIII]. Но можно сделать вывод, что их никто не обвиняет за это.
Согласно Тэйлору, Гитлер не жаждал войны. «Существует странная, однако неизбежная дилемма, - писал историк. - Хотя страны стремятся стать великими державами, чтобы выигрывать большие войны, великой державой можно оставаться только до тех пор, пока не участвуешь ни в одной великой войне или участвуешь, но очень ограниченно. <...> Гитлер не нуждался в совете историка, чтобы понять это. Его основным опасением была неспособность Германии воевать в длительной войне» [1, с. XVIII]. Поэтому, полагал историк, «Гитлер не столько готовился к войне, сколько ожидал её - в том случае, если ему не удастся избежать ее с помощью какого-нибудь хитрого трюка» [1, с. XIV]. Гитлеровские разговоры о войне были скорее политической риторикой: фюрер Германии хотел не столько большой победоносной войны, сколько серии маленьких побед, которые позволили бы ему добиться желаемого ЬеЪепБгаиш -«жизненного пространства», мечта о котором, замечал Тэйлор, была изобретением отнюдь не Гитлера
«Майн Кампф» не являлся планом захвата мирового господства или даже европейского: содержание гитлеровского
«Моя борьба» было лишь политической спекуляцией, своего рода аналогом предвыборных обещаний. Позже, правда, Гитлер будет обещать, что приведет Германию к великим целям, если получит власть, но, писал Тэйлор, «подобные планы Гитлер производил во множестве: так он мыслил - едва ли не каждой его речи соответствует подобный план» [1, с. XXIV].
Придя же к власти, Гитлер лишь следовал возможностям, которые предоставляли ему основные игроки на европейской политической арене - Великобритания и Франция - во многом под влиянием гитлеровских угроз. Чтобы добиться внешнеполитических успехов, считал Тэй-лор, Гитлер специально преувеличивал количество вооружения и мощь своей армии. Это беспрецедентный случай, так как обычно державы военные сведения скрывают.
Гитлер же хотел шантажировать Англию и Францию своей кажущейся мощью [1, с. XXI]. Его «дипломатический гений» состоял как раз в том, что он заставлял верить в свои агрессивные планы и заставлял делать себе уступки: «Притворяться, что готовится к великой войне, но на самом деле вовсе не желать воевать - вот что было ядром гитлеровской внешнеполитической стратегии; и те, кто били тревогу, например, Черчилль, невольно помогали ему» [1, с. XX]. На деле же в области внешней политики, полагал историк, Гитлер просто шёл на поводу у событий -ведь точно так же простой ход событий дал ему высшую власть в стране. «У Гитлера не было далеко идущего плана, он не захватывал власть, - подчеркивал Тэйлор. - У Гитлера не было никаких идей, как именно он придет к власти, была только убежденность, что он к ней придет» [1, с. XIV].
Такие рассуждения историка приводили к выводу: Гитлера в качестве государственного деятеля брать в союзники было отнюдь не зазорно, поэтому нельзя винить правительство Великобритании за то, что оно сотрудничало с ним.
Для историков, по мнению Тэйлора, было бы ошибочно и по меньшей мере недобросовестно характеризовать инициаторов политики умиротворения как глупцов и трусов. «Лидеры, осуществлявшие
политику умиротворения, - писал он, -сталкивались с немалыми проблемами и в условиях своего времени делали все возможное для их разрешения» [1, с. XXVI]. Сейчас, по истечении времени, писал учёный, легко вообразить, что и широкие народные массы, и английские политики были против политики умиротворения, а поддерживали ее лишь отдельные глупцы, волею случая дорвавшиеся до государственной власти. «Если судить по тому, что говорят сейчас, можно предположить, что практически все консерваторы были за ожесточенное сопротивление Германии в союзе с Советской Россией, а партия лейбористов единогласно призывала к усиленному перевооружению». Однако именно эти две идеи - перевооружение и антифашистское сотрудничество с СССР, напротив, были наименее популярными в британском обществе 1930-х гг. [1, с. XXVII]. В этих условиях политика умиротворения была более чем
естественна, тем более, её творцы исходили из двух посылок: во-первых, Германия должна занять свое место в Европе на равных, а во-вторых, за крушением Германии может последовать доминирование Советского Союза. Как свидетельствует дальнейший ход событий, оба этих предположения, указывал ученый, оправдались.
В своей статье 1963 г. «Второй взгляд», посвященной полемике с критиками его книги, Тэйлор высказал ещё одну мысль: деятели, которые проводили в жизнь политику умиротворения, думали не только о своих собственных странах. Не имея возможности что-либо поделать с Гитлером, законно ставшим главой немецкого государства, они сомневались, что наилучшим выходом для народов Восточной Европы станет война. Ссылаясь на цифры, согласно которым во Второй мировой войне погибло менее 100 тысяч чехов и словаков, которых англичане «предали» Мюнхенским договором, и 6,5 миллионов поляков, за которых англичане «вступились» в 1939 г., ученый спрашивал: «Так что же лучше: быть преданным чехом или спасенным поляком?» [1, с. XXVII]. Такой довод, крайне нетипичный для историографии, наилучшим образом иллюстрирует подход Тэйлора: ему доставляло удовольствие разбивать сложившиеся «легенды» и подвергать сомнению стереотипы.
Вовсе не снимая с Великобритании её долю вины за начало Второй мировой войны (и не обеляя Гитлера), Тэйлор показывал, что политика умиротворения была закономерной, неизбежной, ибо она была обусловлена целой совокупностью как объективных, так и субъективных факторов: общей политической обстановкой в Европе, господствовавшими в то время в ней и в британском обществе настроениями, особенностями традиционного политического поведения основных фигурантов (Англии, Франции и Германии), изоляционизмом США, «исчезновением»
России из международной политики, составом лидеров ведущих держав, их психологическими характеристиками и т. п. Кроме того, поскольку политика умиротворения или, по крайней мере, подходы к ней проявились значительно раньше, чем это обычно представлялось, отсюда недвусмысленный вывод: если уж обвинять Чемберлена, премьер-министра Вели-
кобритании 1937-1940 гг., то обвинять следует и предшествовавших ему с 1919 г. премьеров, а также инициаторов всем известной британской политики баланса сил в Европе.
Утверждение Тэйлора, что руководство страны действовало, исходя отнюдь не из корыстных интересов (как предполагал, например, Леонард Мосли [7, с. 31]), что оно не совершало ошибок из-за сбоев в организации спецслужб и личной некомпетентности (как напишет Дэниэл Рэйнольдс [8, с. 54]), подводило к совершенно иной картине международных отношений 1930-х гг. Не было предательства в отношении Франции или малых стран Европы, а была попытка создания новой системы европейских отношений с прочными гарантиями мира на последующие времена, правда, быть может, ценой ущемления отдельных национальных суверенитетов. Не было сделки с чудовищем, убийцей собственного народа, а были необходимые дипломатические переговоры и договоренности, которые совершаются сплошь и рядом, с обычным государственным деятелем, отвечающим за внешнюю политику своей страны. Тэйлор предложил внести исторический смысл в то, что до него казалось не просто преступлением, а полным хаосом, и английские ученые по достоинству оценили брошенный им спасательный круг.
Авторы, писавшие после Тэйлора, соглашаются, как правило, с двумя ключевыми моментами его концепции: с тем, что Версальский мирный договор с самого начала оказался крайне непрочным базисом для построения новой системы международных отношений и что экспансионизм являлся вообще характерной чертой германской политики, а не был изобретением Гитлера. Нередко признаётся и еще одна из тэйлоровских посылок, с помощью которой ученый доказывал обусловленность политики умиротворения, а именно то, что очень «многие в Великобритании соглашались с германскими взглядами: положения Версальского договора чересчур жестки и несправедливы и должны быть пересмотрены» [3, с. 12].
Авторитетнейшая энциклопедия «Бри-танника» 1994 г. издания приводила версию причин политики умиротворения, во многом согласующуюся с тэйлоровской. Согласно ей, британская политика умиро-
творения начала воплощаться тогда, когда ещё ничего не было известно о Гитлере. После того же, как он пришёл к власти, «иллюзия (в отношении Гитлера. - В. М.) начала рассеиваться» только к 1935 г., когда нацисты выиграли плебисцит в Саарском бассейне. Нерешительная позиция Англии по отношению к Третьему рейху объяснялась в этом издании отчасти тем, что британское общественное мнение разрывалось между стремлением избежать войны и нежеланием оставить неспровоцированную агрессию безнаказанной, в результате чего в 1937-1939 гг. возобладала консервативная точка зрения, выразившаяся в возврате к политике коллективной безопасности, поддержанной Лигой Наций. Как и Тэйлор, несколько реабилитируя Чемберлена, «Британника» замечала, что он не только проводил курс «согласия» (accomodation) с Германией и Италией, но и начал перевооружение, а кроме того, именно он объявил войну Германии [6, с. 91].
П. Кеннеди и Т. Имлей в своей работе 1986 г. «Умиротворение» подчеркивали: самым удивительным является то, насколько много идей, высказанных Тейлором, остаются актуальными, как много его идей прошло проверку временем, хотя теперь, после того как стали доступны многие архивные документы, они могут быть пересмотрены по-новому [4, с. 116].
Рут Хениг, бросавшая упрёк Тэйлору наряду с прочим и за «избирательный подход к отбору материалов» [3, с. 72], настроена более критически. Она писала в 1985 г.: «Несмотря на то, что тэйлоров-ский анализ остается легко доступным для студентов и широкого круга читателей, его избирательный фокус на дипломатии и повествовательный подход к англо-германским отношениям в рамках исключительно европейского контекста уже через 10-20 лет выглядел устаревшим и не вполне адекватным в свете широких исследований, предпринятых в 19601970-х гг. по поводу не только нацистской внешней политики и отклика на нее в Европе, но и амбиций Советского Союза, Японии и США» [3, с. 72]. В целом, подчёркивала Хениг, «причины Второй мировой войны значительно более сложны, чем Тэйлор хотел бы заставить нас поверить» [3; 7]. Но и она не могла не признать «значительности», по определению российско-
го историографа, труда Тэйлора [9, с. 157].
Тейлор рассматривал внешнюю политику Великобритании 1930-х гг. не изолированно, а вкупе со всей политической ситуацией в Европе, выявляя взаимовлияния различных факторов и действующих лиц. Достаточно сложно представить его мнение о политике умиротворения отдельно, не анализируя при этом множество других сюжетов. Тэйлор неизменно анализировал рассматриваемый предмет в комплексе: дипломатию и психологию, политику и экономику.
Кроме предложенной трактовки истоков Второй мировой войны, авторского масштаба и разноплановости его работы, было и ещё нечто, что сделало труд Тэйлора 1961 г. поистине выдающимся. Мы рискнем предположить, что этим стала смелость оценок, некоторая, может быть, даже фантастичность тэйлоровского подхода, задевавшая за живое как профессиональных ученых, так и людей, слабо связанных с исторической наукой. Алан Тэйлор не просто перевернул ситуацию -«давайте предположим, что хорошее было плохим, а плохое - хорошим». Он предложил «этико-историческое» объяснение проводимой в 1920-1930-е гг. английским правительством политики - объяснение, которое вполне можно было принять. Историк предупреждал читателей: «...Я не подхожу к истории как судья и, когда я говорю о морали, то имею в виду исключительно моральные чувства времени, о котором пишу» [1, с. XI]. Такое понимание историчности «политической морали» 1930-х гг. стало, возможно, также одним из достижений Тэйлора.
Оказавшийся на момент начала 1960-х гг. свежим и глубоким, взгляд Тэйлора (прежде всего на движущие мотивы британской европейской политики) побудил критиков объявить его основополож-
ником «ревизионистского» направления историографии, что сам Тэйлор отрицал. Но его труд, вне всякого сомнения, явился толчком, породившим более объективное описание политики умиротворения и всей предвоенной ситуации в целом, свидетельством чего стало, например, появление в 1963 г. книги М. Гилберта и Р. Гота «Умиротворители» (The Appeasers), содержавшей достаточно жесткую точку зрения на роль Великобритании и Франции, но лишённой той политической заострённости, что характеризовала «дотэй-лоровский период» британской историографии.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Taylor A.J.P. The origins of the Second World War
(with a preface for the american reader and a new introduction, Second Thoughts). (1st ed. 1961). N.Y., 2005. 296 p.
[2] Gilbert M. Britain and Germany between the Wars.
Bungay, Suffolk: Longmans, 1964. 180 p.
[3] Henig R.B. The Origins of the Second World War,
1933-1941. (1st ed. 1985). 2nd ed., improved Routlege. Abingdon, 2005. 117 p.
[4] Kennedy P., Imlay T. Appeasement // The Origins
of the Second World War Reconsidered. A.J.P. Taylor and the Historians / Edited by Gordon Martel. (1st ed. 1986). 2nd ed. London, 1999. 278 p.
[5] Crozier, Andrew J. The causes of the Second World War. First published 1997 by Blackwell Publishers Ltd., Oxford. Blackwell Publishers Inc, Malden, Massachusetts, USA. 319 p.
[6] United Kingdom: Foreign policy and Appeasement
// The New Encyclopaedia Britannica: Micropae-dia. Founded 1768. 15th edition. 1974-1994 by Enciclopaedia Britannica, Inc. Vol. 29.
[7] Мосли Л. Утраченное время. Как начиналась Вторая мировая война: сокр. пер. с англ. М., Воениздат, 1972. 346 с.
[8] Рейнольдс Д. Великобритания и «третий рейх».
1933-1940 // Новая и новейшая история. 1991. № 3.
[9] Шарифжанов И.И. Английская историография в
XX в. Казань: Изд-во Казанского университета, 2004. 240 с.
