CC BY
96
ЮРИДИЧЕСКИЕ нАуКИ у
Актуальные проблемы конституционного права
ФЕДЕРАЛИЗМ КАК ФОРМА РЕШЕНИЯ
НАЦИОНАЛЬНОГО ВОПРОСА: ПОЛИТИКО-ПРАВОВОЙ АНАХРОНИЗМ, ЭЛЕМЕНТ ТРАДИЦИИ ИЛИ ОБЪЕКТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ?
Э.В. ЕРЕМЯН
кандидат юридических наук, доцент кафедры конституционного и муниципального права
Российского университета дружбы народов Научная специальность: 12.00.02 — Конституционное право; конституционный судебный процесс;
муниципальное право E-mail: [email protected]
Аннотация. Рассматриваются особенности советской модели федерализма. Аргументируется точка зрения о несомненной уникальности, если не «эксклюзивности» Советского Союза, проявляющаяся, прежде всего, в том, что основу одной федерации составляла другая, обладавшая правом сецессии, которая, в свою очередь, концентрировала, помимо обычных административно-территориальных единиц (областей), значительное число национальных автономий.
Ключевые слова: федерализм, автономия, деволюция, регионализация, конфедерализм, регион, союзные республики, унитаризм, национальные территории.
FEDERALISM AS FORM OF THE SOLUTION OF THE ETHNIC QUESTION: POLITICAL AND LEGAL ANACHRONISM, ELEMENT OF TRADITION OR OBJECTIVE REALITY?
EV. EREMYAN
candidate of jurisprudence, associate professor of the constitutional and municipal law
of the Russian university offriendship of the people
Annotation. In article features of the Soviet model of federalism are considered. The point of view about undoubted uniqueness, if not «exclusivity» of the Soviet Union, being shown, first of all that made a basis of one federation other secession possessing the right which, in turn, concentrated considerable number of national autonomies besides usual administrative and territorial units is reasoned.
Key words: federalism, autonomy, devolution, regionalization, confederalizm, region, federal republics, unitarizm, national territories.
Ушедшее XX столетие стало непродолжительным периодом масштабного исторического «эксперимента»: сразу несколько десятков европейских народов предприняли — в большей или меньшей степени удачную — попытку (как имея, так и не имея к этому соответствующих предпосылок) формирования государственных образований сложносоставного типа, в целом основанных не на административно-территориальных, а на национальных критериях организации. Опыт Советского Союза, Югославии и Чехословакии
(к ним корректно, судя по всему, добавить, например, Бельгию) [1] свидетельствует в пользу того факта, что на определенном этапе развития общественного и государственного строя федерализм и автономия могут рассматриваться как политические формы решения национального вопроса.
В пользу выводов подобного рода говорят и отдельные тенденции, которые наблюдаются в последние годы в так называемых «региональных» государствах, прежде всего — Испании и Велико-
Актуальные проблемы конституционного права
британии (где, в частности, достаточно успешно и продуктивно функционирует режим деволюции), стремящихся легальным образом приостановить активизацию отчетливо наметившегося процесса суверенизации ряда «национальных» территорий [2. с. 14].
Тем не менее, не все так бесспорно и однозначно, как кажется на первый — во многом поверхностный — взгляд. При безусловной уникальности «советского» опыта, доставшегося в наследство от XX в., он не воспринимается современной правящей бюрократией (по крайней мере, в рамках перманентно расширяющегося Европейского Союза) в качестве примера для подражания: в нем заложена своего рода «бомба замедленного действия». Однако, на наш взгляд, было бы совсем не лишним критическое переосмысление специфики, характерных особенностей и закономерностей становления, развития и стагнации тех федеративных государств, в основе которых лежал преимущественно «национальный» критерий [3. с. 13—14].
Можно, как минимум, по-разному относиться к образованию, ставшему со временем преемником Российской империи, но в любом случае непросто отрицать следующее принципиальное обстоятельство: несомненная уникальность, если не «эксклюзивность» Советского Союза, проявлялась прежде всего в том, что основу одной федерации составляла другая, обладавшая правом сецессии, в свою очередь — концентрировавшая, помимо обычных административно-территориальных единиц (областей), значительное число национальных автономий [4].
Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (в состав которой к моменту распада Советского Союза входило 16 из 20 автономных образований) как историческое ядро отечественной государственности объединяла и цементировала не только регионы компактного проживания славянских народов, но и многочисленные угро-финские, тюркские и все прочие этносы, традиционно ассоциировавшие себя с Россией. При этом декларировалось, в том числе на уровне научной доктрины, что «советские» автономные образования — своеобразная форма решения национального вопроса, политический характер которой обусловливался исторически-
ми, культурными, конфессиональными и другими особенностями.
Таким образом, устойчивый алгоритм имели две разновидности политико-правовой организации, тем или иным образом отражавшие дифференцированный подход в практике актуализации национального вопроса. Во-первых, союзные республики [5], обладавшие отличительными признаками государства (территорией, Конституцией, гражданством, системой органов власти и управления, внешними атрибутами). Во-вторых, автономные республики (не говоря уже о каких-то иных административно-территориальных образованиях, входивших в состав федерации, например, автономных областях), не по всем параметрам отвечавшие указанным критериям. Преследуя строго определенные цели, «отцы-основатели» Советского Союза и их «последователи» не столько иерархически структурировали отдельные субъекты федерации (кроме России, автономии были образованы в Узбекистане, Грузии и Азербайджане), где функционировали централизованные властные [6] и партийные учреждения, сколько создали систему публичного управления, реально сдерживавшую дезинтеграционные процессы, разрушившие Российскую империю.
При всей парадоксальности ситуации, о которой, как правило, открыто было не принято дискутировать, нельзя не обратить внимания на плохо поддающийся квалифицированной юридической оценке, но от этого еще более «странный», факт. Русские (численностью превышавшие 100 миллионов) как государствообразующая общность, в отличие от небольших народностей и этнических групп, которых мы, естественно, нисколько не умаляем, не получили ни «союзной» (национальной), ни даже «автономной» (национальной) формы государственности и преимущественно аккумулировались в обычных территориальных единицах областного уровня [7].
Не исключено, что на определенной стадии развития как унитарного, так и федеративного государства политическая форма решения национального вопроса рассматривается и воспринимается (причем не только «правящей бюрократией», но и населением) если не универсальным, то, по крайней мере, одним из наиболее востребованных,
Актуальные проблемы конституционного права
максимально адаптированных к местным условиям механизмов взаимодействия «центра» и «регионов». Можно с пафосом, ностальгией, иронично или презрительно относиться к таким вещам, как «общая историческая судьба», но нельзя проигнорировать наличия объективных факторов, которые тем либо иным образом способствовали — нередко длительному — совместному проживанию «под одной государственной крышей» представителей различных, иногда отличных друг от друга, народов, правовых и мировоззренческих культур, цивилизаций [8].
Как только потенциал, заложенный (чаще всего — сверху, той социальной группой, которая ассоциируется с «правящей элитой») в политическую форму решения национального вопроса, исчерпывает себя, государство, созданное для этой цели, вступает сначала в период стагнации, а затем деградации и распада. При этом развитие кризисных явлений не в состоянии преодолеть ни общая религия или идеология, ни один язык (родственный диалект), ни традиционный стиль жизни, ни единый хозяйственно-экономический комплекс. Сепаратизм приобретает характер своего рода «национально-освободительного проекта» [9], якобы (?) способного — как правило, не имея для этого никаких оснований — ответить на любые «вызовы», вставшие перед этнически вариативным обществом. Казавшееся, на первый взгляд, стабильным и бесконфликтным государственное образование, складывавшееся годами, десятилетиями, а нередко — столетиями, прекращает свое существование в течение нескольких недель, месяцев или даже дней. Отсутствие конкретных целей и перспектив, объединявших когда-то братские народы и этносы, лишь усугубляет ситуацию, провоцируя «развод» и «раздел совместно нажитого имущества» по наиболее худшему — военному — сценарию [10 с. 366—369.]
Какой же алгоритм решения национального вопроса, в контексте политико-правовых отношений, достоин если не копирования, то хотя бы подражания — европейский, американский или российский (имперский и советский)? И какая из известных на настоящий момент форм государственного устройства — федерализм, унитаризм, регионализм — отвечает этой цели максимальным образом?
Ответ не столь очевиден, так как в любой из них имеются и положительные, и отрицательные примеры, соответствующим образом характеризующие не только «эксклюзивные» особенности, но и общие черты процессов, связанных — в большей либо меньшей степени — с исследуемой проблемой. В том числе, учитывая тот факт, что на разных этапах развития общественного и государственного строя могут (и, вероятно, должны) использоваться дифференцированные подходы и методологии, направленные на достижение конкретного (промежуточного или окончательного) результата. Например, в одном случае можно насильно сконцентрировать коренное население колонизированных территорий в резервациях, лишив его элементарных прав и свобод, в другом, несмотря на численность аборигенов, придать их наречию значение официального языка, а племенных вождей и родовых старейшин сделать составной частью правящего класса. Иногда, если этого требуют обстоятельства, во главу угла допустимо поставить механизмы ассимиляции или «плавильного котла», в иных условиях — акцентировать внимание преимущественно на самобытных элементах, институтах и традициях. Наконец, в экстремальных, нестабильных или критических ситуациях — актуализировать предельно широкий набор легитимных и легальных «инструментов», включающий как репрессивные, так и гуманитарные (в том числе договорно-правовые) средства воздействия [11 с. 366—369].
Чрезвычайно важное, в отдельных государствах — особое, значение придается законодательной регламентации критериев симметричности и асимметричности территорий, земель и регионов, населенных представителями «титульного» этноса и «инородцев». Однако, как только определенная территория [12] приобретает своего рода «особый статус» (примером может служить Италия, где имеют место области подобного рода, не говоря уже об Испании), призванный, в том числе, обеспечить им, сохранение и адаптацию к современным условиям культурных, этнических или иных особенностей, непроизвольно включается механизм, усиливающий латентные дезинтеграционные тенденции. С течением времени они — максимально наполняясь центробежным содержанием — выходят на историческую авансцену, вынуждая (если,
Актуальные проблемы конституционного права
не принуждая!?) «политическую бюрократию» искать такие нестандартные разновидности территориального устройства, компромиссный характер которых не только весьма очевиден, но и закономерен.
В случаях, когда процесс в целом носит объективный характер, государство эволюционирует в образование качественно нового типа, как это наблюдалось в Бельгии, либо — постепенно деградирует и перестает существовать как субъект международного права (Советский Союз). В то же время нельзя не отметить, что в практике конституционно-правовых отношений, начиная со второй половины XX столетия, встречаются прецеденты, позволяющие с известной долей оптимизма говорить о появлении чрезвычайно действенных механизмов, выходящих за рамки «классических» инструментов, необходимых, помимо прочего, для политического решения национального вопроса. Речь идет о различных формах регионализации, в той или иной мере востребованной унитарными и федеративными государствами [13. с. 370].
Проблема существенно усугубляется в тех государствах, где национальные черты одних общностей более или менее отчетливо диссонируют с традициями и обычаями других, нередко вызывая (провоцируя) негативные реакции со стороны как «титульного» этноса, так и «инородцев». особенно принимая во внимание тот факт, что ассимиляция затрагивает ограниченное и перманентно сокращающееся число мигрантов из других регионов мира. Но опыт тех же европейских стран, где численность отдельных этнических групп (выходцев из Турции, северной Африки) постоянно растет, свидетельствует о том, что подобные «эксцессы» нигде — ни на севере, ни в центре, ни на юге континента — автоматически не ведут (и не приводят) к законодательному и институциональному оформлению каких-либо «специальных образований». Тем более, имеющих статус национальных автономий. В противном случае, во Франции, Германии, Швеции, Норвегии или Нидерландах (перечень охватывает большинство государств) пришлось бы, по всей видимости, радикально перекраивать имеющееся административно-территориальное деление, причем — не исключено, что и социально-политическую систему в целом.
Безусловно, предположения подобного рода носят гипотетический характер, однако кто из обычных граждан Советского Союза, Югославии или Чехословакии в последней трети ушедшего века, находясь в здравом уме, мог себе представить, что внуки будут ходить в школу в каком-то другом государстве, а бывшие «братья» — окажутся если не врагами, то всего лишь соседями?
Хотим мы того или нет, но этнический и религиозный фактор объективно (в совокупности с другими «знаковыми» обстоятельствами, в частности ускорением социальной дифференциации и резкой поляризацией «севера» и «юга») вносят качественные коррективы в наиболее востребованные и апробированные временем модели взаимодействия государства (публичной власти), отдельных территорий и широких слоев общества. Аналогичным образом наращивают ускорение процессы, лежащие в основе трансформации отношений «старых» и «новых» групп местного населения, титульных этносов и «инородцев». Диаспора и нормы обычного права, а не государство и законодательство все активнее восполняют «пробелы», подменяя собой официальные учреждения, юридические предписания и каноны общежития.
«Правящим элитам», чтобы продолжать успешно контролировать ситуацию, связанную с решением национального вопроса, не обойтись без фундаментальных реформ и масштабных структурных преобразований, прежде всего, направленных на оптимизацию политических систем и регионального устройства. Не исключено, что уже в ближайшей перспективе появятся первые прецеденты, иллюстрирующие тот симптоматичный факт, что на смену «классическим» вариантам федерализма и унитаризма пришли не только регионализм, но и пока не известные разновидности организации отношений «центра» и «мест» [14].
При всей парадоксальности, интеграция и глобализация так же вносят свой «посильный вклад» в центробежные процессы, в связи с чем, противоречивый опыт сложносоставных государств, ставших достоянием истории, позволил бы избежать многих ошибок, допущенных при политическом решении национального вопроса.
одним из наглядных примеров, в большей или меньшей степени достойных подражания, представ-
Актуальные проблемы конституционного права
ляется вариативная практика, использовавшаяся в масштабах России в «имперский» и «советский» период, особенно показательно — в контексте событий, происходивших в отдельных регионах на рубеже веков и тысячелетий. Противоположностью «отечественной методологии», по всей вероятности, могут рассматриваться крупнейшие европейские государства с монархической формой правления, прекратившие существование после первой мировой войны.
Создание и расширение Европейского Союза, по ряду базовых параметров соответствующего критериям конфедерации, выявляет если не закономерность, то, по крайней мере, отличительную черту, характеризовавшую специфику Советского Союза как договорно-конституционной федерации. Прежде всего, речь идет о том, что, как и в случае с «советским» сложносоставным территориально-политическим образованием, когда внутренним стержнем одного государства (СССР) выступало другое (РСФСР), экономический фундамент общеевропейской надгосударственной структуры составляет федерация (Германия). Поэтому de facto не исключено, что как только промышленно-хозяйственный комплекс данной страны израсходует потенциал, которого вполне хватало для поддержания стабильности в границах сравнительно небольшого объединения, созданного «Римским договором», но уже совершенно не достаточно для «гипертрофированного состава», Европейский Союз деградирует или вообще прекратит свое существование.
Таким образом, политико-правовое решение национального вопроса, вне всякого сомнения, не имеет «унифицированного сценария», в целом приемлемого для государств (их объединений) с дифференцированным этническим составом. В каждом конкретном случае в совокупности должны учитываться самые разные — характерные для одних, и нехарактерные для других сообществ и групп населения — механизмы прямого или косвенного воздействия, способные максимальным образом адаптировать локально-корпоративные традиции и обычаи к современным условиям жизни.
1. Своеобразный опыт монархической Бельгии наглядно показывает, что на определенном этапе государственного строительства дезинтеграцию национальных регионов
с дифференцированным уровнем социально-экономического развития можно если не остановить полностью, то, по крайней мере, существенным образом — и de jure, и de facto — ограничить, сформировав территориально-политическое образование федеративного типа, объединив в единое целое Фландрию и Валлонию. В то же время, он ярко иллюстрирует, как экономически более адекватные «субъекты» (в частности, Фландрия) со временем проявляют латентный (и не только на бытовом уровне), а затем и открытый протест в отношении «кормления» менее «продвинутых» частей государства. Что, в той или иной мере, может свидетельствовать об искусственном характере созданного таким образом государства.
2. Одним из механизмов, посредством которых предпринимаются попытки сохранения единого государства, рассматривается режим децентрализации — передачи региональным и муниципальным органам все более широкого (причем перманентно растущего) перечня публичных полномочий и функций. Например, на уровне Шотландии, Уэльса и других территорий Великобритании децентрализация и наделение региональных органов власти прерогативами в принятии решений по самым разным проблемам «позволяют им оперативно реагировать на изменяющиеся условия жизни на местах, гибко и эффективно руководить социальными и политическими процессами...».
По мнению цитируемого ученого, о широте и серьезности этих тенденций свидетельствует, в том числе, пример Испании, которая вплоть до второй половины XX в. представляла собой унитарное государство. С принятием Конституции 1978 г. «... Мадрид предоставил автономию четырем провинциям страны — Каталонии, Галисии, Андалусии и Стране Басков. Хотя сами испанцы предпочитают называть Испанию «государством автономий», с большой долей уверенности можно сказать, что эта страна находится на пути превращения в федеративное государство.». См.: Мелкумов А.А. Канадский федерализм: теория и практика. М.: Изд-во «Экономика», 1998. С. 14.
однако события последних лет подтверждают вывод о том, что предпринятые шаги во многом носили временный и половинчатый характер: в итоге Шотландия все-таки добилась от «центра» разрешения на проведение референдума, Каталония — собирается осуществить акцию подобного рода, даже нарушив действующую испанскую Конституцию.
3. Проблемы «федерализации» и «регионализации» носят во многом системный, более того — объективный и обусловленный целым рядом фундаментальных причин и тенденций, характер. На этот достаточно симптоматичный
Актуальные проблемы конституционного права
факт все чаще обращают внимание ученые, занимающиеся проблемами конституционного и муниципального права. Как справедливо отмечает один из российских исследователей, наблюдается «... двуединый процесс интернационализации важнейших сфер жизни различных стран и народов, с одной стороны, и децентрализации, — с другой. Процессы экономической, а в отдельных случаях социальной и политической интеграции охватили целые регионы, наиболее яркими примерами которой являются Западноевропейский союз и Североамериканская зона свободной торговли (НАФТА), в которую наряду с Соединенными Штатами и Мексикой входит Канада. Что касается децентралистских тенденций, то в последние десятилетия они наблюдаются в большинстве унитарных государств., таких, как Италия, Франция, Великобритания... Например, Италия стала в некотором роде ассиметричным унитарным государством, поскольку в этой стране существуют области с особым статусом, призванным обеспечить им сохранение своих специфических культурных, этнических или исторических особенностей.». Цит. по: Мелкумов А.А. Канадский федерализм: теория и практика. С. 13—14.
4. Хорошо известно, что «отцы-основатели» советского государства не были сторонниками какой-то одной, унифицированной модели организации территориального устройства страны, придерживаясь на том или ином этапе политического процесса разных теоретических концепций как в рамках марксистской научно-правовой доктрины, так и на уровне более вариативных представлений. Так, если первоначально предпочтение отдавалось в основном унитарной форме государственного устройства (единая структура власти, единый рынок труда, единая денежная и бюджетная система), без учета региональных и национальных особенностей, то со временем приоритеты изменились в сторону федеративной (в большей степени) или конфедеративной (в меньшей степени) модели территориальной организации. Итогом стал Договор 1922 г., отраженный затем в Конституции 1924 г., об образовании единого союзного государства, заключенный между Россией, Украиной, Белоруссией и Закавказской конфедерацией (в составе Грузии, Армении и Азербайджана). Однако, нельзя не учитывать, что, например, В.И. Ленин и И.В. Сталин — в четких рамках договор-но-федеративной модели государственного устройства — акцентировали внимание на диаметрально противоположных принципах формирования Союза.
По мнению В.И. ленина, союзные республики — это по существу полноценные государства с правом сецессии (свободного выхода), делегирующие союзным органам власти и
управления лишь часть, определенную соглашением, государственного суверенитета. Со своей стороны, И.В. Сталин настаивал на том организационном критерии, что республики должны входить в состав Союза (Российской Федерации) на правах автономий, сохраняя, вместе с тем, возможность сецессии (при соблюдении ряда требований) и отдельные элементы государственного суверенитета.
5. Их число возрастало по мере увеличения территории Советского Союза или изменения статуса отдельных регионов, как в случае с Казахстаном, первоначально являвшемся частью РСФСР, или Карелией, представлявшей в базовом варианте одну из союзных республик.
6. Одним из наиболее действенных механизмов, направленных на сохранение территориальной целостности сложносоставного государства, следует рассматривать так называемую «федеральную интервенцию», классическим примером реализации которой считается комплекс экономических и военных мероприятий, предпринятых президентом Соединенных Штатов Америки для преодоления кризиса, связанного со стремлением 11 южных субъектов федерации («конфедератов») выйти из состава союза. На современном этапе государственного строительства этот принцип закреплен во многих федерациях на конституционном уровне. Так, в ст. 37 Основного закона Федеративной Республики Германии 1949 г. декларируется: «... Если земля не выполняет возложенных на нее Основным законом или другим федеративным законом федеральных обязанностей, Федеральное правительство с согласия Бундесрата может принять необходимые меры, чтобы в порядке федерального принуждения побудить землю к выполнению своих обязанностей». По существу аналогичная норма содержится в ст. 75 Конституции Аргентины, в жестких рамках которой к исключительному ведению Национального конгресса отнесено право «... отдавать распоряжение о федеральной интервенции в какую-нибудь провинцию или город Буэнос-Айрес., одобрять или отменять принятый во время каникул Национального конгресса исполнительной властью приказ об интервенции.». О сопоставимых полномочиях идет речь и в ст. 76 Конституции Мексики 1917 г., где только за период с 1917 по 1987 г.г. федеральные власти свыше 90 раз вмешивались в дела штатов и муниципальных образований.
7. При этом ни о какой-либо насильственной ассимиляции (в том числе — языковой, культурной, религиозной) автохтонных этносов и народностей речь не шла в принципе, какой бы из этапов исторического процесса мы не взяли в качестве иллюстрации. Тысячелетний опыт государственного строительства — от Новгородской Руси до Советского Со-
Актуальные проблемы конституционного права
юза — представляется исключительно наглядным подтверждением констатаций и обобщений подобного рода. Например, на территории Великого княжества Финляндского (после вхождения в состав Российской империи) официальным языком делопроизводства являлся не русский, а шведский язык, определенный период действовали учреждения, отличные от институтов, функционировавших в других губерниях. Наконец, именно здесь в начале XX в. женщины получили избирательные права. Говорить о чем-то сопоставимом, применительно к Великобритании и ее заморским территориям, может лишь откровенный апологет англосаксонской модели колониального управления. Как справедливо признает А.А. Мелкумов характеризуя специфику формирования отдельных федеративных государств, почти во всех странах, основанных в XVII—XIX в.в. критерий ассимиляции — в подавляющем большинстве случаев носил превалирующий характер. Первоначально переселенцами из Великобритании (безусловно речь идет о Соединенных Штатах, Австралии, Новой Зеландии, с некоторыми оговорками — ЮжноАфриканской республике), предполагалась «... интеграция инонациональных иммигрантов на началах фактического отказа последних от своих национальных языков, принятия нового образа жизни, новых жизненных установок и более или менее полной ассимиляции в существующие в стране иммиграции социальные и политические структуры. Такая модель иммиграции получила название «англоконформистской»...».
Примечательно, но до середины 1960-х годов некоторым этническим группам было вообще запрещено иммигрировать в страну, «. если предполагалось, что они в силу каких-либо критериев не способны ассимилироваться и стать полноценными гражданами, безоговорочно принимающими существующую государственно-политическую систему и общепринятые правила игры. Например, в Соединенных штатах и Канаде довольно долгое время действовали ограничения на въезд иммигрантов из Китая, а Австралия проводила политику допуска в страну только белых иммигрантов. Во всех этих странах., — делает вывод, цитируемый исследователь, — культурная и особенно языковая ассимиляция рассматривалась в качестве основополагающего условия для формирования новой нации и национального самосознания, а также обеспечения политической стабильности.». См.: Мелкумов А.А. Канадский федерализм: теория и практика. С. 33—34.
8. Важнейшим фактором в таких случаях выступает процесс разграничения предметов ведения и полномочий. См.: ЧиркинВ.Е. Конституционное право: Россия и зарубеж-
ный опыт. М., 1998.
9. Вместе с тем, нельзя не сказать о странах, со временем лишь усилившим федеративный характер многонациональной государственности: «... Кантоны суверен-ны, — читаем в ст. 3 действующей Конституции Швейцарии, — поскольку их суверенитет не ограничен Союзной Конституцией; они осуществляют все права, которые не переданы Союзу».
10. Пример Югославии демонстрирует, в какие реальные коллизии это может трансформироваться.
См.: Андреева Г.Н. Конституционное право зарубежных стран. М.: Норма, 2009. С. 366—369.
11. Отмеченные особенности тем или иным образом отражаются на процессе становления и развития соответствующих государственных образований, в том числе — уровне и характере федерализации. Во-первых, это проявляется на стадии формирования сложносоставных государств, в итоге — одни федерации (наглядным примером может служить Бельгия) образуются путем децентрализации и реформирования унитарных государств, другие — в результате объединения ранее самостоятельных государств, как в случае Германии или Соединенных Штатов. Во-вторых, особенности и отдельные специфические черты бывают обусловлены экономическими, правовыми и иными основаниями, связанными с юридическим оформлением статуса федераций и субъектов в их составе, поэтому они преимущественно дифференцируются на: договорные и конституционные. Наконец, многое зависит от динамики трансформации взаимоотношений федерации и составных частей (причем не только традиционных штатов или земель, но и «особых» административных образований — так называемых «федеральных владений», как в Австралии и Венесуэле, или «союзных территорий», как в Индии). Так, в одних случаях превалируют тенденции к усилению и расширению режима централизации, в других — взаимосвязь центра и регионов, регламентированная разграничением предметов ведения и полномочий, носит в целом стабильный и сбалансированный характер. Об этом см.: Андреева Г.Н. Конституционное право зарубежных стран. М.: Норма, 2009. С. 366—369.
12. Теоретически процессы подобного рода находят обоснование в концепции «регионализации», в рамках которой декларируется, что необходимость децентрализации властно-публичных отношений вытекает из необходимости учета — при реализации общегосударственных функций — исторической, географической, экономической, культурной и прочей специфики определенных частей государства (регионов). Например, в масштабах Европейского Союза от-
Актуальные проблемы конституционного права
меченная тенденция в последние годы носит, по существу, характер одного из важнейших организационных критериев для членов данной структуры и проявляется в формировании на уровне территориальных образований так называемых «еврорегионов» (численно их насчитывается не менее 75, в частности, «Неман», «Буг», «Балтика», «Карпаты», «Карелия»).
13. Как подчеркивает один из российских авторов оценивая тенденции подобного рода на примере отдельных стран латинской Америки, процессы регионализации, проходившие в 1980—1990 г.г., были характерны не только для федераций (Мексика), но и для целого ряда унитарных государств. В качестве примера можно привести «экономические регионы» в Перу, «регионы развития» в Чили и т.д., «в которых действовали особые органы публичной администрации — региональные ассамблеи и региональные советы (Перу), региональные советы развития (Чили), координационные советы (Панама).». — Цит. по: Еремян В.В. Развитие институтов местного управления и местного самоуправления в Латинской Америке // Муниципальное право зарубежных стран (сравнительно-правовой анализ) / Под общей
редакцией д.ю.н., проф. В.В. Еремяна. М.: Академический Проект; Фонд «Мир», 2006. С. 370.
14. Естественно, возможен и менее пессимистичный сценарий, в основе которого будут лежать, в частности, все те же ассимиляция или «плавильный котел», проверенные временем и доказавшие свою полную состоятельность. Однако, яркие события нескольких последних лет свидетельствуют о том, что религиозный и этнический фактор становятся не только политическим инструментом, но и мощным средством воздействия в руках маргинальных представителей улиц и площадей. Диаспора выходит из архаичной спячки, аккумулируя протестный потенциал, все активнее окрашивающийся в цвета религиозной и этнической непримиримости. Механизмы веротерпимости и толерантности, на которых были выстроены социальные и конфессиональные институты многих государств, уже не в полном объеме отвечают потребностям сегодняшнего дня. «Традиционные» практики теряют свою привлекательность. Поэтому не исключено, что решение хотя бы некоторой части проблем будет найдено в рамках новых политических форм самоорганизации населения.
Контроль и ревизия. Учебное пособие. Гриф УМЦ «Профессиональный учебник». Гриф НИИ образования и науки. Бобош-ко В.И. ЮНИТИ, 2013. 311 с.
В краткой и доступной форме рассмотрены основные вопросы, предусмотренные государственным образовательным стандартом и учебной программой по дисциплине «Контроль и ревизия».
Показаны взаимосвязь и отличия внешнего и внутреннего контроля. Раскрыты основные задачи и направления внутреннего контроля, взаимосвязь внутреннего контроля с внутрихозяйственным расчетом и системой мер по ограничению риска хозяйственной деятельности, оценка эффективности систем внутреннего контроля и аудита в государственных и муниципальных органах, предприятиях, организациях и учреждениях различных форм собственности. Большое внимание уделено методике контрольно-ревизионной работы: контролю формирования и исполнения бюджетных смет, предупреждению, выявлению и пресечению нарушений при формировании и использовании государственных и муниципальных ресурсов. Рассмотрены цели, задачи, виды, порядок планирования и документального оформления результатов ревизии. Показана специфика проверки основных средств, нематериальных активов, товарно-материальных ценностей, денежных средств и расчетов.
Для студентов и преподавателей экономических вузов и факультетов, слушателей системы послевузовского образования, а также для бухгалтеров, экономистов, менеджеров и руководителей организаций.
