CC BY
213
УДК 82.09
ФАНТАСТИЧЕСКИЙ МИР И ГРАНИЦА РЕАЛЬНОСТИ
© 2008 Г. В. Попова
аспирантка кафедры литературы Курский государственный университет
Статья посвящена проблеме соотношения реализма как литературного метода и фантастики, являющейся одной из разновидностей литературы. Автором предпринята попытка доказать, что декларируемая антонимичность во многом кажущаяся, и на самом деле реализм и фантастика имеют очень много сходных черт.
Ключевые слова: реализм, литературный метод, фантастика, разновидность литературы
В критической литературе, как правило, фантастика жестко противопоставляется реализму. Здесь мы имеем в виду не только реализм как метод, но используем это понятие как некий условный и весьма приблизительный антоним фантастике, заведомо декларирующей свое несоответствие бытийной логике.
На первый взгляд представляется, что мир фантастического произведения и мир текста по определению реалистического очень разнятся. Вообще слово «мир» достаточно часто относят именно к фантастике («Миры братьев Стругацких», «Миры К. Саймака» и т.д.) тем самым подчеркивая ее «миротворческую», «миростроительную» функцию. На это неоднократно обращали внимание многие исследователи. Ю. Ковалик отмечал, что «своеобразие НФ (научной фантастики - Г.П.) как вида литературы объясняется тем, что фантастические произведения изображают альтернативные миры, отличающиеся от реального мира, изобилующие реалиями и коллизиями, несвойственными обычной жизни. Каждый автор, в меру своего мастерства и фантазии, строит свой собственный мир, иногда почти неотличимый от обыденной жизни (К. Булычев, Г. Уэллс, С. Кинг, некоторые повести Стругацких), а иногда настолько несопоставимый с реальностью, пронизанный столь своеобразной логикой и своеобычный, что от читателя требуется известная квалификация и сильное напряжение фантазии, чтобы понять автора и принять его систему категорий (Р. Шекли, Фр. Херберт, Ст. Лем)» [Ковалик 1988: 121]. Дж. Р. Р. Толкиен в статье «О волшебных сказках» пишет, что важнейшим аспектом сказок и мифологииАвляется не изображение или интерпретация действительности, а «создание вторичных миров» [Толкин 1992: 260].
Однако оппозиционность фантастики во многом кажущаяся, вызванная причинами идеологическими. По словам О. М. Фрейденберг, «фантастика - первое порождение реализма» [Фрейденберг1978: 84]. Миры в целом и образы в частности фантастические или реалистические создаются автором по одним и тем же законам. Представленная А. М. Левидовым в виде критериев структура художественного образа это убедительно доказывает.
Первым А. М. Левидов выделяет «критерий единичного», который позволяет воспринимать читателю данный образ (персонаж) как «определенное живое лицо, со всеми его индивидуальными отличиями, признаками, приметами (вплоть до интонаций голоса, своеобразия черт лица, деталей туалета и т.д.)» [Левидов 1983: 209]. Единичное акцентирует внимание читателя на единственном отличительном признаке персонажа, позволяющем идентифицировать его из тысячи других, увидеть его лицо среди тысячи
лиц, поскольку «иногда одна яркая деталь рисует целую фигуру» [Шаляпин 1957: 293]. Особенности внешнего облика часто становятся и характеристикой внутренней. Так, в полном, выхоленном теле Стивы Облонского, его кудрявых бакенбардах, «в его красивой, светлой наружности, блестящих глазах, черных бровях, волосах, белизне и румянце лица было что-то физически действовавшее дружелюбно и весело на людей, встречавшихся с ним»; хрящи ушей Каренина, подпиравшие поля круглой шляпы, его тонкий голос и манера соединять руки и трещать пальцами, когда ему нужно было успокоить себя, действуют раздражающе и вызывают чувство легкого неприятия. В литературе нередки случаи, когда внешние признаки вступают в противоречие с внутренним миром человека, создавая образ, в котором контрастные отношения элементов делают возможным их наиболее яркое проявление. Так, контраст между внешней некрасивостью и удивительным внутренним миром княжны Марьи; между телесной, сочной красотой Анатоля Курагина и его развращенностью позволяет высветить истинную сущность эти персонажей.
Подобная внутренняя контрастность образной системы характерна и для фантастики. Внешность и привычки хоббита Бильбо («толстенькое брюшко», добродушное лицо, густой утробный смех и обычай обедать дважды в день) создают образ существа, весьма далекого от всякого рода приключений, однако именно он оказывается способным на подвиг.
«Критерий особенного» привлекает внимание читателя к конкретному историческому моменту «во всей его специфичности»,позволяет проследить «его влияние на личную, семейную и общественную жизнь человека». Этот критерий носит несколько социологизированный характер, устанавливая зависимость между характером человека и обществом, в котором он существует, поскольку «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя» [Левидов 1983: 210]. Так, в системе образов «Горе от ума» А. Цейтлин выделяет «представителей старой придворной знати» (Хлестова), бюрократизирующего дворянства (Фамусов), военной касты (Скалозуб) и т.д.» [Цейтлин 1962: 385-386].
В фантастической литературе можно найти примеры тотальной зависимости характера персонажа от общества. Так, в антиутопии О. Хаксли «О дивный новый мир», в которой цитата из Шекспира, выбранная для названия, иронически характеризует совершенно строгое разделение общества на несколько каст с разными умственными способностями, представители каждой выполняют определенный круг работ.
Третий критерий - «критерий всеобщего», под которым понимаются «такие черты характера человека, его интеллекта, которые встречаются вообще у людей, т.е. вне зависимости - в известном смысле - от пола, возраста, социального положения, эпохи» [Левидов 1983: 210].
Иными словами, здесь идет речь о типизации, о воплощении в образе черты масштабной, всеобщей, свойственной очень многим людям. Реализация этого критерия неизбежно приводит к утрате психологической разработанности характера, к «укрупнению плана», когда персонаж становится символическим выражением того или иного свойства. В сказке М. Е. Салтыкова-Щедрина «Добродетели и Пороки» это «всеобщее» становится персонажем. «Всеобщее» действует и в баснях И.А. Крылова, надевая разные личины: лесть облекается в лисью шкуру («Ворона и лисица»), невежество может примерить наряд обезьяны («Мартышка и очки») или свиньи («Свинья под дубом») и т.д. Черты всеобщего, как правило, настолько объемны, что подчиняют себе весь образ, не оставляя места для других признаков.
Некоторые характерные моменты реализации «всеобщего» можно наблюдать и в фантастической литературе, особенно в первых ее произведениях, когда персонажи, по сути, представляют собой образы-схемы, подчиненные магистральной
фантастической идее. Таков образ Путешественника во времени из романа Г. Уэллса «Машина времени». Совершенно не важно, что и кого любит Путешественник, какие пристрастия в одежде имеет, главное в нем - способность изобрести Машину времени. В повести К. Циолковского «Вне Земли» персонажи (француз, англичанин, немец, американец, итальянец и русский), названные именами выдающихся ученых и лишенные индивидуализации, находятся «под прессом» научного описания «необыкновенного и плодотворного» путешествия вокруг Земли на ракете. Это именно научная фантастика, полностью оправдывающая свое название.
«Всеобщее» абстрактно, но именно во взаимодействии с «единичным» и «особенным» художественный образ получает необходимую выпуклость и полноту. «Черты лица, одежда, голос, стиль речи, манера держать себя - вся конкретность, открывающаяся “живому созерцанию”), должна находится в единстве с абстрактным, т.е. с тем, что составляет характер человека» [Там же: 222].
Итак, образы, рожденные в реализме или в фантастике, в любом случае представляют «другой» мир. Этот мир воображаем, виртуален, вымышлен, все, что происходит в нем, становится для читателя «инобытием действительности; он верит, что все это «произошло на самом деле» [Там же: 16]. Неоднократно писателями отмечалась способность художественного текста вовлекать в происходящее читателя, захватывая и вызывая живое участие. А. И. Г ерцен вспоминает: «Шиллер остался нашим любимцем; лица его драм были для нас существующие личности, мы их разбирали, любили и ненавидели не как поэтические произведения, а как живых людей» [Герцен: 1954: 84]. А. П. Чехов писал: «Боже мой! Что за роскошь “Отцы и дети”! Просто хоть караул кричи. Болезнь Базарова сделана так сильно, что я ослабел и было такое чувство, как будто я заразился от него» [Левидов 1983: 17].
Реалистический текст стремится создать у читателя наглядную картину реальности, хотя и не «пропагандирует» ее априорную вторичность. Его задача «не столько отразить подлинную действительность, сколько изобразить ее так, чтобы она казалась подлинной» [Фрумкин 2004: 147]. В этом смысле показательным является реализм политически ангажированный, к примеру социалистический, который, намеренно искажая действительность, представляет ее как единственно верную.
Итак, реалистический текст, так же как и фантастический, обладает способностью порождать «воображаемую параллельную реальность... более того, для создания иллюзии второй реальности фантастике приходится заимствовать реалистический инструментарий» [Там же: 148-149]. Разница в том, насколько
правдоподобен изображаемый мир, насколько он тождествен (в основных логических посылках) миру настоящему. Однако полной идентификации, своеобразного «наложения» реальностей произойти не может, поскольку здесь вступают в силу специфические факторы, связанные с условностью любого отражения действительности.
Между тем читатель, обладающий достаточной квалификацией, может с большой точностью определить «принадлежность» текста. Как отмечает К. Фрумкин, разница между реализмом и фантастикой «заключена в идейно-содержательной сфере, т.е. ответе на вопрос: какова реальность и какой ее нужно изображать» [Там же]. Именно поэтому по критерию «тождественности» мир, заключенный в реалистическом произведении, значительно превосходит фантастическую «реальность». Реалистическое произведение сохраняет тесные связи с действительностью, живя по ее законам и правилам, и получает право на «энергетическую поддержку» с ее стороны. Жизнь «настоящая» словно продолжается в художественном произведении, оставляя читателю открытыми двери для «перехода».
Отождествлению фантастики с привычной действительностью противоречит уже ее статус. Правда, существенные отличия от реальности довольно убедительно объясняются тем, что действительность далеко не так «обжита», как человеку кажется, что есть моменты, намеренно скрытые от глаз непосвященных, что человеческому пониманию не все доступно и т.д. Примерно так же доказывается возможность существования различных паранормальных явлений. Вымысел, присущий в некоторой степени и реализму, в фантастике выступает более явно: в качестве элемента необычайного он ломает законы бытия, создавая возможность выхода за пределы мыслимо возможного. Вымысел, существующий на уровне посылки или образа, создает некий «зазор» между реальностью и фантастикой, отделяя мир вымышленный, воображаемый от настоящего, действительного. Читателем признается возможность существования описываемого, но при определенных условиях, с оговоркой: фантастический мир, как правило, мыслится отнесенным в прошлое или будущее. Признание легитимности существования того, о чем повествует произведение, происходит по парадигме заключения договора: это возможно, но только здесь, только в рамках данного текста. Фантастический мир так или иначе сопрягается с реальностью, но не так тесно, как пространство текста нефантастического. Элемент необычайного отделяет фантастический мир от реальности, обособляя его, и вместе с тем сближает его с ней, поскольку в фантастике бытуют творчески переработанные «небывалые комбинации бывалых впечатлений», рожденных и «воспитанных» на реальной почве.
Таким образом, фантастическая и реалистическая литература имеют в своей основе мощное психологическое основание - способность воображения создавать образы, объединяющиеся в системы и составляющие «новый дивный мир».
Библиографический список
Герцен, А. И. Былое и думы. Ч. 1. Гл. 4 // Герцен, А. И. Собр. соч.: в 30 т. -М.,1954-1966. Ч. 8.
Ковалик, Ю. «Фантастическая реальность»: опыт лингвистическогоподхода / Ю. Ковалик // Тезисы докладов и сообщений на Всесоюз. науч.конференции-семинаре, посвящ. творчеству И. А. Ефремова и проблемам научной фантастики. - Николаев, 1988.
Левидов, А. М. Автор - образ - читатель / А. М. Левидов. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1983. - 350 с.
Толкин, Дж. Р. Р. О волшебных сказках / Дж. Р. Р. Толкин // Толкин, Дж.Р.Р. Волшебные истории. - Хабаровск, 1992.
Фрейденберг, О. М. Миф и литература древности / О. М. Фрейденберг. - М.,
1978.
Фрумкин, К. Г.Философия и психология фантастики / К. Г. Фрумкин. - М.: УРСС,
2004.
Цейтлин, А. Г. Труд писателя / А. Г. Цейтлин. - М., 1962.
Шаляпин, Ф. И. Маска и душа / Ф. И. Шаляпин. - Т. 1. -М., 1957.
