CC BY
45
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
УДК 008
М. В. Новиков, Т. Б. Перфилова
Ф. И. Буслаев об универсальных ментальных реакциях первобытного человечества
Работа выполнена по государственному заданию Минобрнауки России, проект 33.7591.2017/8.9
В статье рассматривается точка зрения Ф. И. Буслаева на генезис мифологии и ее связь с универсальными ментальными реакциями первобытного человечества. Ученый пришел к выводу о том, что мифология как продукт коллективного творчества не обладала изначальной структурной целостностью и смысловой завершенностью. На протяжении тысячелетий она подвергалась эволюции вследствие историзации и актуализации мифологических образов и сюжетов. Буслаев обратил внимание на сложную природу мифа, которая не ограничивалась фантастическим рассказом о богах и героях. Миф был единственно возможным способом восприятия и осмысления мира в «доисторических формациях» и в эпоху ранних цивилизаций. Рассмотрев мифологическое сознание как древнейшую форму психоэмоциональной и интеллектуальной деятельности народов земли, он предложил исследовать его по произведениям фольклора, обычаям, нравам, элементам быта, суевериям. Для изучения «привычек сознания» архаических и древних народов он использовал данные этнографии, доисторической археологии, «народной психологии».
Ключевые слова: миф, мифология, мифологическое сознание, мифологический процесс, духовная культура, культурно-историческая эволюция, позитивистская методология, закономерности развития «человеческого духа».
CULTURAL SCIENCE
M. V. Novikov, T. B. Perfilova
F. I. Buslaev about Universal Mental Reactions of Primitive Mankind
In the article F. I. Buslaev's point of view on genesis of mythology and its connection with universal mental reactions of primitive mankind is considered. The scientist drew the conclusion that the mythology as a product of collective creativity had no initial structural integrity and semantic completeness. Throughout the millennia it was exposed to evolution owing to historization and updating of mythological images and plots. Buslaev paid attention to the difficult nature of the myth, which was not limited with the fantastic story about gods and heroes. The myth was a unique way to percept and understand the world in «prehistoric formations» and during the era of early civilizations. Having considered mythological consciousness as the most ancient form of psycho-emotional and intellectual activity of people on the Earth, he offered to investigate it according to works of folklore, customs, traditions, life elements, superstitions. To study «consciousness habits» of the archaic and ancient peoples he used data of ethnography, prehistoric archeology, «national psychology».
Keywords: myth, mythology, mythological consciousness, mythological process, spiritual culture, cultural and historical evolution, positivistic methodology, regularities of «human spirit» development.
В последней четверти XIX в. мы наблюдали смену научного имиджа Ф. И. Буслаева. Из философствующего филолога он превратился в специалиста по архетипическим формам культуры народов мира в «мифологическую», «доисторическую формацию» [2, с. 305] и в периоды существования их «ранних цивилизаций», приобрел вес универсального ученого в области изучения цивилизационной динамики, объяснявшего эво-
люцию народного быта, помимо прочих, ментальными факторами.
Для выработки нового стиля мышления Ф. И. Буслаеву пришлось отказаться от прежде близкой ему философской умозрительности, метафизических априорных наукоучений в пользу «положительного» - точного и доказательного знания и неоспоримых мыслительных процедур, теоретико-методологических стратегий позитивизма.
© Новиков М. В., Перфилова Т. Б., 2018
Появившееся к этому времени стремление ученого изучать регуляторы общественного сознания и поведения подготавливало его к принятию новых концепций, генерировавших все добытые в ходе наблюдений за реликтовыми племенами свидетельства. Соединение их с собственными наработками, полученными в ходе синхронного и диахронного анализа языкового, мифологического, эпического наследия индоевропейских народов, и создавало на практике образец того синтеза наук о человеке и человеческом обществе, к которому могла стремиться наука второй половины XIX в.
Изначально присущая Ф. И. Буслаеву установка обнаружить в русском народе не только самобытную этническую группу, но и органическую часть некогда единой индоевропейской группы народов сформировала центральный компонент системы известных ему исследовательских процедур -сравнительно-исторический анализ, использование которого уже к середине XIX в. позволило ему выявить единые законы психического развития у генетически родственных и близких по историко-стадиальным параметрам народов земли1.
Его концепция мифа в свете успешно усвоенных эволюционно-прогрессистских идей обогатилась рядом новых положений. Теперь Ф. И. Буслаеву стало ясно, что и мифология, и народная поэзия не являлись ни озарением, ни божественным откровением, поэтому им не могла быть присуща изначальная структурная целостность, смысловая завершенность, эстетическая «округленность». Развиваясь вместе с человеческим обществом, произведения коллективного сознания тоже подвергались эволюции - в своем зрелом и законченно-совершенном варианте они увидели свет только в результате долгого процесса развития.
Кроме этого, принципиально важного для самого Ф. И. Буслаева вывода, ему удалось доказать, что, вступая в область истории, мифология не вырождается, уступая место другим видам народного творчества, а продолжает свое развитие. Она «втягивает в свою сферу и наделяет символическим смыслом новые элементы материальной и духовной культуры» [16, с. 131]. Миф превращается в «летопись ранних успехов культуры» [5, с. 592], поэтому на первый план выходят предания об «историческом быте»: изобретении огня - «великом перевороте в практической жизни» [3, с. 665], культивировании растений, познании свойств металлов, а также о тех значимых социальных установлениях, которые направляли жизнь
варваров на путь цивилизованного существования (усовершенствование форм семьи, межплеменные контакты и т. п.). Осмысление, то есть «уразумение» всех новаций, свершавшихся в «жизни семейной и племенной», - переселения, «переходы из одного века в другой, из каменного в металлические, из раннего быта в более развитой, из звероловного в пастушеский и из пастушеского в земледельческий», осуществлялось через мифы, произведения народной словесности и оседало в преданиях. При их создании голый «факт» соединялся с верованиями и мыслительными привычками, причем так прочно, что отделить их невозможно, потому-то каждое событие, оказавшееся сюжетом народного творчества, «входит в область ... мифологических убеждений и воззрений» народа [1, с. 514, 515].
Сама мифология, по сути растворявшая реальную действительность в глубинах первобытного сознания, дает представление о «взгляде» народа на его быт и историю [5, с. 624], и эти самые первые попытки доисторического человечества рассказать о себе понятным и привычным способом предлагают исследователю культуры бесценные находки. С их помощью он может получить возможность узнать о «национальном сознании» [5, с. 624] создателей мифов и восстановить сам «мифологический процесс», в течение тысячелетий направлявший умственное и нравственное развитие наших предков [3, с. 679].
Почти оставив в прошлом волновавшую его прежде тему изоморфизма языка и мифа2, Ф. И. Буслаев преимущественно с культурно-исторических и этнографических позиций указал на связь мифа с религией, возводившей человечество в мир идей, а также на неотделимость мифа от народной поэзии, которая через «мифические формы языка» приближала бессознательно созданные образы к религиозной абстракции.
Таким образом, ученый обратил внимание на сложную природу мифа и мифотворчества. Миф, как оказалось, был связан и с психикой, и с интеллектом человека; он задействовал и образно-чувственные, и абстрактно-логические фракции сознания человека, помогая ему перевести первичные ощущения от мира в осмысленный образ, форму и содержание которого определял своеобразный способ «уразумения» сущего - мифологическое мышление.
Углубление в психические реакции человека прошлого, сущность и специфику мыслительных процессов глубокой древности позволило Ф. И. Буслаеву подвергнуть критике устаревшие
представления о мифе как о выдумке жрецов или фантастическом рассказе о богах и героях и закрепить за ним иной смысл: миф - это особый «способ понимать вещи, умственный прием для уразумения, способ мыслить и выражаться» [3, с. 680; 5, с. 624]. Сознание первобытных людей, созданное мифом и проявлявшее себя только исключительно этим образом, он определил «мифологическим сознанием» [1, с. 512, 513].
Ф. И. Буслаев отныне не сомневался в том, что понимание фактов, событий, явлений, целых эпох в доисторическую эпоху было пронизано мифологическими представлениями [1, с. 462, 463].
Мифологическое сознание как древнейшая форма «национального сознания народа» должно было изучаться, по убеждению Ф. И. Буслаева, «в тесной связи с бытом, поэзией, суевериями, обычаями, нравами», так как оно глубоко входит «во все духовные и нравственные отправления народного быта», заявляя об особом «взгляде на свои быт и историю» народности как части человечества [5, с. 624].
Следуя данному методологическому принципу, Ф. И. Буслаев попытался восстановить мифологический процесс, «присущий младенчеству всего человеческого рода» [3, с. 664]. Неоценимую услугу в этом многосложном и по-прежнему загадочном деле [1, с. 522; 3, с. 687] ему оказывали знания и опыт, полученные в сравнительно-историческом языкознании, потому что «остатки ранних преданий... застряли в языке и быте» [1, с. 468], но именно лингвистика выработала способы познания «древнейших слоев в образовании некоторых языков» [1, с. 474].
Этнографы не могут обойтись без знания языка дикарей, так как язык - это единственно возможный способ проникновения в глубины их сознания, который позволит осуществить полномасштабные компаративные процедуры мифологического творчества «всех народов. Древнего и Нового мира», как «цивилизованных», так и «дикарей» [5, с. 604].
Следующий за «сличением» лингвистических данных этап сравнения этнографической информации о «народностях исторического мира. семитических и индоевропейских. дикарях Старого и Нового Света» даст ту полноту «доисторической картины всего рода человеческого» [3, с. 699], которая и позволит историку культуры реконструировать этапы развития религиозно-мифологического сознания, поставив их в связь с изменениями естественных реалий жизни первобытных людей.
При анализе «первобытных мифов» Ф. И. Буслаев стремился укоренить их в «известных условиях быта», чтобы понять, на какой «ступени в истории культуры всего человечества» [4, с. 322, 323] данные мифологические представления имели оптимальные условия для возникновения. Уверенность в правильности выбранного алгоритма действий вселяли в него следующие рассуждения: «Все существенное, что только переживали народы и о чем не могли не оставить себе довольно ясные понятия, когда самые перемены в быту заставляли отличать старое, пережитое, от нового, переживаемого. все крупные явления в развитии жизни семейной и племенной, как например, постепенное установление взаимных отношений между членами семьи, отразившееся в преданиях о кровосмешении, братоубийстве, женовластии, семейном деспотизме и т. п., затем - столкновения между племенами и народами, куда относятся предания о похищении невест, о великанах, в виде которых представляют обыкновенно врагов, далее - выселения и переходы, оставившие о себе память о реках.» - сохранились в памяти, нравах, обычаях первобытных людей. И хотя эти целые эпохи «не обозначены на страницах истории ни годом, ни собственным именем», они так прочно вошли в «национальный склад» народов, что на протяжении тысячелетий определяли их «религиозные и мифологические верования и убеждения» [1, с. 514; 5, с. 575, 580].
Одним из «самых низших слоев в истории народных верований» Ф. И. Буслаев называл, солидаризируясь с выводами представителей «школы этнографической», чествование животных. Поклонение первобытных дикарей тотемным животным породило, по его мнению, «мифологические представления, с ними связанные» [1, с. 485, 487]. Их можно считать закономерным явлением «звериной обстановки жестоких нравов» первобытных охотников [1, с. 486], из глубины «темного быта» которых «идут и миф, и предание» [3, с. 705].
Следующим очень древним слоем, тоже одним из «самых ранних и ближайших к форме первобытной», он считал «мифологию природы» [3, с. 662, 663, 684]. У всех индоевропейцев, пояснял Ф. И. Буслаев, на их азиатской прародине было распространено поклонение небесным светилам и явлениям, которое стало толчком к появлению соответствующих мифологических представлений [3, с. 687]. «Свет и тьма, жар и холод, засуха и дождь, восход и заход солнца, заря и луна и другие немногие явления природы - вот та простей-
шая основа, на которой... коренятся все прочие индоевропейские мифологии» [3, с. 664].
В свете данных этнографии оказалось, что обоготворение природы было «присущим младенчеству всего человеческого рода» [3, с. 664], что дало возможность, в свою очередь, выделить в этой «естественной и удобопонятной» мифологии племен, уже перешедших к скотоводству, ряд пластов. «Простоте пастушеского быта» соответствовали грубейшие, «чудовищные» зооморфные образы богов [3, с. 684], сочетавшиеся с поклонением луне [4, с. 300].
При изобретении земледельческого оседлого быта «мифические воззрения» становятся связанными преимущественно с почитанием солнца, поэтому сюжеты борьбы «света, неба и солнца» с «мраком и зловредными крайностями температуры: с холодом и палящим зноем» [3, с. 700, 701; 4, с. 300] - начинают преобладать.
Лингвисты и, прежде всего, исследователи Вед нашли в этих мифах аналогии с семейными отношениями, «глубоко вкоренившимися в предания», и, соотнеся «противоречия между намеченными в языке принципами семейного благоустройства и между семейной неурядицей действующих лиц в мифе» [3, с. 701], смогли установить характер семьи, степень свободы полов, правила наследования имущества и счета родства. Они выяснили, что «по мере того как развивается мифология - в связи с историей семьи - и в мифологии, и в семье забирает господство мужской элемент, и отеческий авторитет отца богов и людей» [3, с. 706].
Формирование и укрепление патриархальной семьи, таким образом, отражаются в создании мифологической системы с доминирующим мужским началом и упорядочением иерархических связей зависимых от верховного божества богов и духов [3, с. 662].
На пороге цивилизации «эластичные» прежде мифологические представления [3, с. 682] приобретают свой завершенный и окончательно оформленный вид. Низшая, или «конкретная», ступень в развитии умственных и нравственных представлений заменяется высшей - «отвлеченной и нравственной» [3, с. 679, 682, 684; 4, с. 307]. На смену «наивным воззрениям», возникавшим из «живого воззрения на природу» [3, с. 684], приходят законченные теогоническая и космогоническая системы религиозно-мифологических взглядов [5, с. 621], которые, вместе с обычаями и освященными мудростью времени традициями, надолго удерживаются в памяти народа [3, с. 673].
Чем менее народ развит, то есть «чем он свежее», заключал Ф. И. Буслаев, тем в большей степени он сохранял «предания высокой древности» [3, с. 714]. Что касается народностей, «смягченных историческим влиянием», то они тоже время от времени оглядываются на «старину», хотя руководствуются при этом только «силой привычки», поэтому им уже не понятны древние символы и обряды, которые они «подновляют... на новый лад» [3, с. 673, 714, 715].
Одним из самых важных приобретений первобытной эпохи Ф. И. Буслаев считал зарождение анимистических представлений. На вопрос: «Как дошел человек до мысли отделить свое духовное существо от его телесной оболочки, душу от ее физических проявлений?» [1, с. 478] - он дает следующий ответ в духе теории Г. Спенсера: на этапе «довольно развитой исторической культуры», когда уже существовала «благоустроенная семья. унаследованная. современной цивилизацией» [1, с. 480, 481], началось «чествование отца семейства или родоначальника» - человека, «чем-либо выступавшего из общей среды». Его душа, как впоследствии и душа божества, обоготворялась и наделялась бессмертием [1, с. 479-484].
На более ранней ступени культурно-исторического развития, когда человек еще не выделял себя из мира природы, четкой дифференциации между живым и неживым не было; напротив, господствовало тождество природного и духовного [8, с. 34]. Поэтому любое природное явление человек уподоблял себе и, наоборот, «собственные силы и действия» отождествлял с явлениями природы. «Одушевляя всю природу», человек превращался в ее органическую часть, а оживленная в его сознании природа, в свою очередь, становилась неотъемлемой принадлежностью его собственного существования. Ассоциативность и диффузность мифологического типа мышления «грубого» человека, обнаруженные Ф. И. Буслаевым, а затем подтвержденные Э. Б. Тайлором [1, с. 490], предопределяли сущность анимистических представлений, известных первобытным людям уже с самой седой древности.
Развивавшиеся анимистические представления вплотную подвели доисторические народы к идее бессмертия, вдохновлявшей возможностью воскресения души после смерти человека. Воспринятая сначала создателями восточных мистерий [5, с. 624], эта идея позже стала центральным догматом христианского вероучения, а потом начала оказывать обратное влияние на сохранявшие живучесть языческие религии и мифологию. Сосу-
ществование язычества и христианства характеризуют период двоеверия, отмеченный сначала у античных народов, а затем и у племен «варварского Средневековья» [5, с. 592-602]. Грубые языческие племена, знакомясь с христианской иконографией и живописью, получали «новые источники для дальнейшего развития своей доморощенной мифологии». Например, не обладая навыками создания антропоморфных изображений богов, они заимствовали их со скульптурных классических образов небожителей, и эти новые художественные навыки позволяли им доводить идею олицетворения природных сил и явлений «до общей, типической формы» [5, с. 594, 595]. И наоборот, архетипические образы (матери-земли, огненной реки, «пупа» земли), известные всем ранним народам планеты, давали возможность претворить «отвлеченное [христианское. - М. Н., Т. П.] учение в замысловатые сказки и саги. доступные всем и каждому», и таким привычным сознанию язычников способом адаптировать христианские идеи, символы, образы к сохранявшемуся мифологическому мышлению [5, с. 595, 596, 615, 624].
Таким образом, обнаружив связь «мифологического верования с историческим преданием» [1, с. 513], Ф. И. Буслаев доказал наличие процессов историзации и актуализации содержания мифов, а также подтвердил позитивистский постулат неуклонного развития на примере «мифических воззрений» [1, с. 494], «мира идей и убеждений» доисторических народов [4, с. 317].
Изучая продукты духовного творчества первобытных и реликтовых народов, которые считались лучшими источниками для осмысления не только законов человеческой психики, но и этнокультурного «сродства», Ф. И. Буслаев установил, что в ходе медленной культурно-исторической эволюции происходило «умственное, религиозное и поэтическое» совершенствование человека и человеческого общества [1, с. 500]. Откликаясь на усложнение хозяйственного, семейного и общественного быта, сознание человека в присущих ему границах мифологического осмысления реалий переживаемой действительности создавало новые религиозно-мифологические образы и идеи. Получив религиозные санкции и войдя в комплекс обычаев и традиций, подновлявшиеся представления и идеи сами начинали выступать в роли главных факторов умственного и нравственного совершенствования народов земли [3, с. 679].
Выводы, к которым пришел Ф. И. Буслаев, подтверждали сделанные в новых гуманитарных и
естественных науках второй половины XIX в. открытия: идею закономерности и принцип законосообразности развития психической природы человека, его материальной и духовной культуры.
Однако, осуществленные в формате противоречивой позитивистской методологии познания, они не были безупречными, как это выявили представители следующей генерации зарубежных и отечественных ученых.
Ошибки, допущенные Ф. И. Буслаевым при догматической трактовке идеи развития, были общим заблуждением того поколения исследователей-новаторов, к которым он принадлежал. Так, перенесение интереса с единичного, уникального, неповторимого явления или культурного феномена на универсальный общечеловеческий, то есть усредненный, уровень приводило к обесцениванию этнографических параллелей, утрате мысли об исторической индивидуальности народа, недооценке случайного и нелогичного в культурно -исторической динамике всеобщего усовершенствования.
Кроме того, причинный детерминизм, соотносившийся с успехами развития материальной культуры от простейших форм к более сложным, не был уместен при анализе продуктов «человеческого духа», где обосновать критерии примитивного и более совершенного невозможно или некорректно.
Отождествление реликтовых народов с доисторическими первобытными людьми, сейчас признанное ошибочным приемом исторических реконструкций, в XIX в. считалось полноценным исследовательским методом, при использовании которого не замечали анахронизмов и искажения реалий.
Следует также обратить внимание на то, что хронологическая последовательность и взаимная связь культурно-исторических фактов выводились на основании психологически предполагаемой возможности, или, иначе, при помощи новых догматических построений и кажущейся реальности, а это уже свидетельствовало о зарождении новых форм рационализма, которым позитивизм объявлял войну.
В целом, мы можем сказать, что Ф. И. Буслаев очень легко освоился с новым - унифицирующим достижения многих гуманитарных наук - направлением историко-культурного синтеза, нацеленным, как и философская антропология, на выведение закономерностей развития «человеческого духа» на всем труднообозримом отрезке времени существования человечества, начиная от «масти-
той древности». «Всемирная этнография», «народная психология» [4, с. 294], доисторическая археология, став новыми объектами его «пытливой любознательности», помимо колоссальной фактической информации, изменявшими стиль мышления подходов и основанными на точных знаниях методов изучения древнейших форм сознания людей планеты, предоставили ему возможность по-новому взглянуть на проблему народности: сформировали у него «ясный, более широкий взгляд на народность» [3, с. 715]. Отсеивая узконациональную специфику, ученый был готов выявлять и подчеркивать унифицированные элементы всеобщности в духовном складе народностей. Источником их появления служили бессознательные элементы психики, общие всему человеческому роду, всем народностям на доисторической стадии существования.
Как и его современники, разрабатывавшие проблемы мифа и мифотворчества через глубинные пласты народного сознания (например, А. Н. Веселовский), Ф. И. Буслаев поначалу только «верно следовал за своими западными учителями». «Хорошие руководители западной науки» ему, начинавшему свой путь в науку на рубеже 30-40-х гг. XIX в., были отчаянно необходимы, потому, что способы изучения «миросозерцания» архаических и древних народов в России еще только начинали разрабатываться, а на Западе, в немецкой философии и теоретическом языкознании, уже были достигнуты впечатляющие успехи. Высокий авторитет немецкой научной школы служил и залогом, и гарантом всех открытий, проводившихся под ее эгидой. Ф. И. Буслаев «брал открыто и добросовестно из чужих рук»3 наиболее близкие его мировоззрению идеи изучения «народного духа» (духовного склада, национального самосознания), основные принципы разработки концепции народности и методологические стратегии ее осмысления. Он был и диссеминато-ром, и популяризатором мировоззренческой парадигмы немецкой классической философии, соединенной с математически точным немецким сравнительно-историческим языкознанием. Этот аспект научного творчества Ф. И. Буслаева мы не раз уже отмечали в своих публикациях [10-14].
Знания и опыт, приобретенные им в ходе научного становления, получали немедленную апробацию на славянских фольклорных и рукописных источниках, многие из которых, благодаря Ф. И. Буслаеву, оказались впервые введенными в научный оборот4. Последовавшие за языковедческими работы по истории литературы, теории и
истории изобразительного искусства, существенно расширив научный кругозор и исследовательский багаж ученого, дали в его распоряжение бесценные материалы, благодаря изучению которых он приблизился к осмыслению идеи истории, закономерностей развития культуры народов. Это облегчило вхождение Ф. И. Буслаева в интеллектуальное пространство последней четверти XIX в., переполненное как новыми замыслами постижения психической природы человека давно минувших эпох, так и поиском новой исследовательской парадигмы, создававшей среду для реализации этих научных задач.
Библиографический список
1. Буслаев, Ф. И. Догадки и мечтания о первобытном человечестве [Текст] // Буслаев Ф. И. Сочинения по археологии и истории искусства. В 3 т. - Т. 1. -СПб. : Тип. Императорской Академии наук, 1908. -С. 459-522.
2. Буслаев, Ф. И. О русских народных книгах и лубочных изданиях [Текст] / Ф. И. Буслаев. - С. 303-366.
3. Буслаев, Ф. И. Сравнительное изучение народного быта и поэзии [Текст] // Русский вестник, издаваемый М. Катковым. - М., 1872. - № 10, Октябрь. - Т. 101. - С. 645-727.
4. Буслаев, Ф. И. Сравнительное изучение народного быта и поэзии [Текст] // Русский вестник. -1873. - № 1, Январь. - Т. 103. - С. 293-329.
5. Буслаев, Ф. И. Сравнительное изучение народного быта и поэзии [Текст] // Русский вестник. -1873. - № 4, Апрель. - Т. 104. - С. 568-649.
6. Бычков, А. Ф. И. Буслаев (некролог) [Текст] // ЖМНП. - СПб., 1897. - Ч. СССХШ. - Октябрь. -С. 74-83.
7. Водовозов, В. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. Сочинение Ф. И. Буслаева. Том I [Текст] // ЖМНП. - СПб., 1861. - Ч. СХ. - Октябрь. - С. 59-82.
8. Злобина, Н. Ф. Концепция историзма в филологическом наследии Ф. И. Буслаева [Текст] : автореф. ... д-ра филолог. наук / Н. Ф. Злобина. - М., 2010. - 47 с.
9. Кирпичников, А. Народная поэзия. Исторические очерки. Ординарного академика Ф. И. Буслаева. СПб., 1887 [Текст] // ЖМНП. - СПб., 1887. -Ч. ССЫ - Июнь. - С. 401-407.
10. Новиков, М. В., Перфилова, Т. Б. Рецепции культурологических идей Я. Гримма в фольклорно-мифологических исследованиях Ф. И. Буслаева [Текст] // Ярославский педагогический вестник. -2017. - № 1. - С. 294-305.
11. Новиков, М. В., Перфилова, Т. Б. Идейные наставники Ф. И. Буслаева: Вильгельм фон Гумбольдт (часть I) [Текст] // Ярославский педагогический вестник. - 2017. - № 2. - С. 262-270.
12. Новиков, М. В., Перфилова, Т. Б. Идейные наставники Ф. И. Буслаева: Вильгельм фон Гумбольдт
(часть II) [Текст] // Ярославский педагогический вестник. - 2017. - № 3. - С. 246-256.
13. Новиков, М. В., Перфилова, Т. Б. Идейно-теоретические истоки научного наследия Ф. И. Буслаева: «Философия мифологии» Ф. Шеллинга [Текст] // Ярославский педагогический вестник. - 2017. - № 4. - С. 252-261.
14. Новиков, М. В., Перфилова, Т. Б. Следы шел-лингианства в организации буслаевского дискурса // Ярославский педагогический вестник. - 2017. - № 5. -С. 293-299.
15. O. N. Дополнение к чествованию 50-летней ученой деятельности академика и заслуженного профессора Федора Ивановича Буслаева [Текст] // Филологические записки. - Воронеж, 1889. - Вып. III-IV -С. 27-77.
16. Топорков, А. Л. Теория мифа в русской филологической науке XIX века [Текст] / А. Л. Топорков. -М. : Изд-во «Индрик», 1997. - 456 с.
Bibliograficheskij spisok
1. Buslaev, F. I. Dogadki i mechtanija o pervobytnom chelovechestve [Tekst] // Buslaev F. I. Sochinenija po arheologii i istorii iskusstva. V 3 t. - T. 1. - SPb. : Tip. Imperatorskoj Akademii nauk, 1908. - S. 459-522.
2. Buslaev, F. I. O russkih narodnyh knigah i lubochnyh izdanijah [Tekst] / F. I. Buslaev. - S. 303-366.
3. Buslaev, F. I. Sravnitel'noe izuchenie narodnogo byta i pojezii [Tekst] // Russkij vestnik, izdavaemyj M. Katkovym. - M., 1872. - № 10, Oktjabr'. - T. 101. -S. 645-727.
4. Buslaev, F. I. Sravnitel'noe izuchenie narodnogo byta i pojezii [Tekst] // Russkij vestnik. - 1873. - № 1, Janvar'. - T. 103. - S. 293-329.
5. Buslaev, F. I. Sravnitel'noe izuchenie narodnogo byta i pojezii [Tekst] // Russkij vestnik. - 1873. - № 4, Aprel'. - T. 104. - S. 568-649.
6. Bychkov, A. F. I. Buslaev (nekrolog) [Tekst] // ZhMNP. - SPb., 1897. - Ch. CCCXIII. - Oktjabr'. -S. 74-83.
7. Vodovozov, V Istoricheskie ocherki russkoj na-rodnoj slovesnosti i iskusstva. Sochinenie F. I. Buslaeva. Tom I [Tekst] // ZhMNP. - SPb., 1861. - Ch. CX. - Oktjabr'. - S. 59-82.
8. Zlobina, N. F. Koncepcija istorizma v filolog-icheskom nasledii F. I. Buslaeva [Tekst] : avtoref. ... d-ra filolog. nauk / N. F. Zlobina. - M., 2010. - 47 s.
9. Kirpichnikov, A. Narodnaja pojezija. Istoricheskie ocherki. Ordinarnogo akademika F. I. Buslaeva. SPb., 1887 [Tekst] // ZhMNP. - SPb., 1887. - Ch. CCLI. - Iju-n'. - S. 401-407.
10. Novikov, M. V, Perfilova, T. B. Recepcii kul'turologicheskih idej Ja. Grimma v fol'klorno-mifologicheskih issledovanijah F. I. Buslaeva [Tekst] // Jaroslavskij pedagogicheskij vestnik. - 2017. - № 1. -S. 294-305.
11. Novikov, M. V., Perfilova, T. B. Idejnye nastavniki F. I. Buslaeva: Vil'gel'm fon Gumbol'dt (chast' I) [Tekst] //
Jaroslavskij pedagogicheskij vestnik. - 2017. - № 2. -S. 262-270.
12. Novikov, M. V, Perfilova, T. B. Idejnye nastavniki F. I. Buslaeva: Vil'gel'm fon Gumbol'dt (chast' II) [Tekst] // Jaroslavskij pedagogicheskij vestnik. - 2017. -№ 3. - S. 246-256.
13. Novikov, M. V, Perfilova, T. B. Idejno-teoreticheskie istoki nauchnogo nasledija F. I. Buslaeva: «Filosofija mifologii» F. Shellinga [Tekst] // Jaroslavskij pedagogicheskij vestnik. - 2017. - № 4. - S. 252-261;
14. Novikov, M. V, Perfilova, T. B. Sledy shellin-gianstva v organizacii buslaevskogo diskursa // Jaroslavskij pedagogicheskij vestnik. - 2017. - № 5. -S. 293-299.
15. O. N. Dopolnenie k chestvovaniju 50-letnej uchenoj dejatel'nosti akademika i zasluzhennogo professora Fedora Ivanovicha Buslaeva [Tekst] // Filologiches-kie zapiski. - Voronezh, 1889. - Vyp. III-IV - S. 27-77.
16. Toporkov, A. L. Teorija mifa v russkoj filolog-icheskoj nauke XIX veka [Tekst] / A. L. Toporkov. - M. : Izd-vo «Indrik», 1997. - 456 s.
Reference List
1. Buslaev F. I. Guesses and dreams about primitive mankind. Compositions on archeology and history of art. In 3 v - V. 1. - SPb. : Publishing House of Imperial Academy of Sciences, 1908. - Page 459-522.
2. Buslaev F. I. About Russian national books and basten editions. - Page 303-366.
3. Buslaev F. I. Comparative studying of national life and poetry // the Russian bulletin issued by M. Katkov. -M, 1872. - No. 10, October. - V. 101. - Page 645-727.
4. Buslaev F. I. Comparative studying of national life and poetry // Russky Vestnik. - 1873. - No. 1, January. -V. 103. - Page 293-329.
5. Buslaev F. I. Comparative studying of national life and poetry//Russky Vestnik. - 1873. - No. 4, April. - V. 104. - Page 568-649.
6. Bychkov A. F. I. Buslaev (obituary)//ZhMNP. -SPb., 1897. - P. CCCXIII. - October. - Page 74-83.
7. Vodovozov V Historical essays of the Russian national literature and art. F. I. Buslaev's composition. Volume I // ZhMNP. - SPb., 1861. - P. CX. - October. - Page 59-82.
8. Zlobina N. F. The concept of historicism in philological heritage of F. I. Buslaev: author's abstract. ... Doctor of Philological Sciences / N. F. Zlobina. - M, 2010. - 47 pages.
9. Kirpichnikov A. National poetry. Historical essays. Ordinary academician F. I. Buslaev. SPb., 1887 // ZhMNP. -SPb., 1887. - P. CCLI. - June. - Page 401-407.
10. Novikov M. V., Perfilova T. B. Receptions of the culturological ideas of Ya. Grimm in F. I. Buslaev's folklore and mythological researches // Yaroslavl pedagogical bulletin. - 2017. - No. 1. - Page 294-305.
11. Novikov M. V, Perfilova T. B. F. I. Buslaev's ideological mentors: Wilhelm von Humboldt (part I) //Yaroslavl pedagogical bulletin. - 2017. - No. 2. -Page 262-270.
12. Novikov M. V, Perfilova T. B. F. I. Buslaev's ideological mentors: Wilhelm von Humboldt (part II) // Yaroslavl pedagogical bulletin. - 2017. - No. 3. - Page 246-256;
13. Novikov M. V., Perfilova T. B. Ideological and theoretical sources of scientific heritage of F. I. Buslaev: «Mythology philosophy» F. Schelling // Yaroslavl pedagogical bulletin. - 2017. - No. 4. - Page 252-261.
14. Novikov M. V, Perfilova T. B. Shellingianism traces in the organization of Buslaev discourse // Yaroslavl pedagogical bulletin. - 2017. - No. 5. - Page 293-299.
15. O. N. Addition to the celebration of 50-year scientific activity of Academician and Honoured Professor Fedor Ivanovich Buslaev // Philological Notes. - Voronezh, 1889. - Issue III-IV. - Page 27-77.
16. Toporkov A. L. The theory of the myth in the Russian philological science of the 19th century / A. L. Toporkov. - M.: «Indrik» Publishing House, 1997. -456 pages.
Дата поступления статьи в редакцию: 20.01.2018 Дата принятия статьи к печати: 16.02.2018
1 Научная интенция абсолютизировать общее, типическое в ущерб самобытному, национальному появилась у
Ф. И. Буслаева еще в середине XIX в. На это обратили внимание некоторые ученые, не согласные с таким подходом к изучению народности. К примеру, В. Водовозов в рецензии на первый том «Исторических очерков русской народной словесности и искусства» сообщал: «Мы видим общее начало всех этих отрывков поэзии [песен, загадок, притч, пословиц, причитаний. - М. Н., Т. П.] в индоевропейских верованиях; но, указывая сходство, автор не объясняет различия. Мы не знаем, в чем же заключаются отличительные черты нашей народности. которые могли выразиться в преобразовании этих преданий. В сущности, как будто, выходит, что наша народность почти не отличалась от скандинавской и немецкой. По крайней мере, цельность нашей народности. не указана ни в каком окончательном выводе» [7, с. 61. Курсив авторов].
2 Указания на прежние научные пристрастия Ф. И. Буслаева есть в статье «Догадки и мечтания о первобытном человечестве» [см., к примеру, с. 511].
3Эти слова Ф. И. Буслаева адресованы А. Н. Веселовскому, хотя, на наш взгляд, они могут быть применены и к нему самому.
4Это подчеркивается в рецензиях на труды Ф. И. Буслаева, в материалах чествования 50-летия ученой деятельности академика и некрологах [6, с. 79; 9, с. 402; 11, с. 31, 35, 36, 38].
