CC BY
63УДК 341.81; 94(47).06
Эволюция правового статуса российского дипломатического представительства в Крымском ханстве (1750-е - начало 1780-х гг.)1
Роман Почекаев
(Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» в Санкт-Петербурге)
Аннотация. Статья представляет собой исследование статуса российских дипломатических представителей в Крымском ханстве во второй половине XVIII в. Анализируется их правовое положение, права и полномочия, роль в выстраивании и поддержании отношений Российской империи с Крымским ханством и Османской империей. Рассматриваются также формат их взаимодействия с российскими имперскими государственными институтами и властями Крымского ханства, методы сбора информации и средства защиты интересов России в русско-крымских отношениях. Основу исследования составляют официальные документы - дипломатическая документация и переписка, записки современников, побывавших в Крыму в описываемый период, и др., а также исследования, посвященные истории Крымского ханства, российско-крымских и российско-османских отношений в рассматриваемый период. Автор приходит к выводу, что на протяжении всего анализируемого периода статус Крымского ханства в российско-крымских и российско-османских отношениях так и оставался не до конца определенным, что нашло яркое выражение в постоянном изменении статуса имперского дипломатического представительства в ханстве. Вместе с тем нельзя на отметить, что создание постоянной российской дипломатической миссии в Крымском ханстве означало новый этап выстраивания отношений между двумя государствами, существенно отличавшийся от прежнего периодического обмена посольствами.
Ключевые слова: Крымское ханство, Российская империя, Османская империя, консульское представительство, резидент, суверенитет, вассалитет.
1 Статья подготовлена в рамках проекта № 18—IP—01, поддержанного НИУ ВШЭ - Санкт-Петербург / Research for this article was funded by a grant from the National Research University "Higher School of Economics", St. Petersburg, Grant № 18-IP-01.
На протяжении нескольких веков отношения между Россией (Московским великим княжеством, Московским царством, Российской империей) и Крымским ханством поддерживались путем обмена нерегулярными посольствами и дипломатической переписки. Однако эти контакты сводились к решению периодически возникающих проблем и не предполагали постоянного взаимодействия по ряду серьезных международных вопросов - таких, как защита российских торговцев и других русско-подданных в Крыму, взаимная выдача беглецов, решение пограничных конфликтов и др. Поэтому во второй четверти XVIII в. властями обоих государств все больше стала осознаваться необходимость выстраивания взаимодействия на более регулярной основе, и был поставлен вопрос о создании постоянно действующего дипломатического представительства России в Крымском ханстве.
История создания и деятельности российского дипломатического представительства в Крыму в 1750-е - начале 1780-х гг. неоднократно становилась предметом исследования специалистов. К этому вопросу, в частности, обращались в своих обобщающих труда историк Крымского ханства В. Д. Смирнов и автор «Истории России с древнейших времен» С. М. Соловьев. В фундаментальном труде В. А. Уляницкого о российских консульских учреждениях присутствует специальный раздел о создании и деятельности российского консульства в Бахчисарае, написанный на основе широкого круга архивных материалов (ряд которых он вводит в оборот в качестве приложений к своей работе) [29, с. 407-468, CCXLVIII-CCXCV]. В обзорной статье современного российского дипломата В. Светличного освещены основные этапы деятельности российского дипломатического представительства в Крыму [22]. Имеется ряд работ биографического характера, посвященных личностям и деятельности конкретных российских дипломатических представителей в Крымском ханстве [см., напр.: 12; 13]. Наконец, уделяется внимание деятельности дипломатических представителей России в Крыму в исследованиях, затрагивающих важные моменты в истории Крымского ханства [см., напр.: 4; 14].
Однако, насколько нам известно, исследования правового статуса российских дипломатических представителей в Крымском ханстве и его эволюции на протяжении упомянутого периода до сих пор не проводилось. Между тем изучение этого вопроса может во многом пролить свет на специфику международно-правового положения Крымского ханства во второй половине XVIII в., особенности его взаимоотношений с Российской и Османской империями и, отчасти, с другими государствами. Также представляет интерес изучение процесса выстраивания взаимоотношений российских дипломатических представителей с властями Крымского ханства с точки зрения представлений российских правителей и государственных деятелей различного уровня
о статусе Крыма по отношению как к Османской империи, так и к России -до и после событий русско-турецкой войны 1768-1774 гг.
Основными источниками информации по данному вопросу для нас являются правовые памятники и дипломатическая корреспонденция, а также внутренняя переписка российских властей 1740-х - начала 1780-х гг., в т. ч. русско-турецкие и русско-крымские международно-правовые договоры, отчеты российских дипломатических представителей в Константинополе и Крыму, переписка и распоряжения руководителей российских высших органов власти (монархи, канцлеры, Правительствующий Сенат, Коллегия иностранных дел), глав региональной администрации (Киевское генерал-губернаторство, Новороссийская губерния), командиров отдельных воинских соединений в Крыму, Новороссии и Приазовье и т. д. Анализ и соотнесение данных этих источников позволяют создать достаточно полное представление об особенностях правового положения российских дипломатических представителей в Крымском ханстве и в то же время о специфике международно-правового статуса самого Крыма в рассматриваемый период.
Впервые вопрос о создании постоянного российского дипломатического представительства в Крымском ханстве был поставлен еще в начале 1740-х гг., когда кабинет министров впервые направил киевскому губернатору генералу Д. Кейту и донскому атаману Д. Е. Ефремову указ о поиске кандидатов в консулы при крымском ханском дворе из числа лиц, знающих язык. Первый выбрал трех офицеров греческого происхождения, второй - двух казачьих старшин. Соответственно, убедившись, что подходящие кадры в их распоряжении имеются, российские власти инициировали процесс согласования открытия российского дипломатического представительства в Крыму с Османской империей - через русского резидента в Константинополе [22, с. 166; 29, с. 407].
Первоначально ожидания российских властей были самые оптимистичные: резидент в Константинополе А. А. Вешняков в декабре 1743 г. писал, что не думает, чтобы Порта отказала в открытии консульства, поскольку другие европейские державы имеют консулов в Крыму [29, с. 409]. Однако в процессе переговоров возникло несколько проблем.
Первая была связана с тем, что хотя ряд европейских держав и в самом деле получил право иметь дипломатические представительства в Крыму, нельзя утверждать, что они этим пользовались весьма эффективно: европейские дипломатические представители по сути мало отличались от послов, поскольку присутствовали в ханстве нерегулярно и нередко в течение весьма короткого времени. Так, например, французский консул и по совместительству медик К. Главани (Главини) находился при ханском дворе в 1720-е гг. [2, с. 213], Ш. де Пейссонель - в 1753-1757/1758 гг. [16, с. 5], Ф. де Тотт и
П. Руффен - в 1767-1770 гг. [3, с. 462; 28; 30, р. 3, 4, 13]. Прусский консул Боскамп после краткого пребывания при ханском дворе был вынужден покинуть его по настоянию хана Крым-Гирея [32, р. 108-113]. В донесениях российских дипломатов встречаются упоминания также о шведском консуле, однако именно в том контексте, что его в Крыму в настоящее время нет [29, с. 413]. Таким образом, хотя открытие консульств ряда европейских государств в Крыму и стало для России основанием добиваться открытия в Бахчисарае собственного дипломатического представительства, их ограниченный опыт никак не мог быть полезен российским властям и дипломатам в процессе организации собственного консульства в Крыму: приходилось вести все переговоры и обсуждать правовой статус консула «с нуля».
Вторая причина заключалась в довольно противоречивом статусе Крымского ханства по отношению к Османской империи. И. В. Зайцев в специальном исследовании на основе изучения признаков вассальной зависимости на мусульманском Востоке уже высказал обоснованные сомнения в том, что крымско-османские отношения можно однозначно определять как вассаль-но-сюзеренные [11]. Еще более ярко эта неопределенность международно-правового статуса Крыма проявилась при ведении переговоров России с Османской империей по поводу учреждения консульства в Бахчисарае. Так, в 1744 г. в Крыму с дипломатической миссией побывал поручик А. Ф. Никифоров, которому хан Селим-Гирей II прямо заявил, что хотел бы иметь в Крыму постоянного российского представителя для решения вышеупомянутых вопросов о пограничных конфликтах и статусе русско-подданных в Крыму [29, с. 411]. Имея такое основание, российские власти, тем не менее, предписали резиденту в Константинополе добиваться согласования открытия представительства с османскими властями, которые, всячески затягивая решение вопроса, мастерски играли на неопределенности, можно даже сказать - двойственности статуса Крымского ханства. В течение нескольких лет (с 1744 по 1749 гг.) резиденты А. А. Вешняков, а затем А. И. Неплюев передавали Коллегии иностранных дел слова рейс-эфенди, который из года в год повторял, что если бы все зависело от него, консул в Бахчисарае появился бы в ближайшем будущем, но дело в том, что в Крымском ханстве вся полнота власти принадлежит местному хану, и султан Османской империи не может выдать «берат» на открытие там российского консульства [29, с. 412-413, прил. 78, с. CCXLIX; см. также: 26, с. 71-72]. Фактически же власти Порты стремились не допустить превращения Крымского ханства в самостоятельный субъект международно-правовых отношений.
Новый резидент в Константинополе А. М. Обресков «унаследовал» от своих предшественников и проблему с открытием российского консульства в Крыму. И, в отличие от них, постарался найти возможность компромисс-
ного варианта, который, по его мнению, мог бы устроить и Россию, и Порту, и Крым. Так, в 1751 г. он предложил учредить постоянное представительство не в Бахчисарае, а в Еникале, при местном османском паше, чтобы российский дипломат защищал интересы купечества, приезжающего в Крым через Черкасск. Эта идея нашла поддержку у донского атамана Ефремова, посчитавшего, что такой представитель смог бы собирать информацию о контактах Крымского ханства с Кабардой, Калмыцким ханством и кубанскими народами. Однако и этот вариант не получил одобрения при султанском дворе [2, с. 217; 29, с. 418-420]. Два года спустя Обресков, решив сыграть на соперничестве Англии и Франции за влияние в Османской империи, обратился к британскому послу в Константинополе за поддержкой, намекнув ему, что русский консул в Крыму мог бы следить за деятельностью своего французского коллеги и пресекать его действия, в т. ч. и идущие вразрез с британской политикой. Однако в ответ британский дипломат предложил, чтобы такой представитель официально именовался английским агентом, но чтобы содержала и обеспечивала его безопасность Россия [29, с. 422]! Естественно, такой вариант ни в коей мере не являлся приемлемым для российских властей.
Проблема также заключалась и в том, что российские власти не представляли себе достаточно четко, каким правовым статусом должен был обладать такой дипломатический представитель и каким вопросам он должен уделять больше внимания. Прежде всего обращает на себя внимание, что он должен был непосредственно сноситься по предметам своего ведения не с центральными властями (в лице канцлера или Коллегии иностранных дел), а с киевской губернской администрацией и командованием Войска донского. Кроме того, хотя кандидатуры, предложенные еще в 1741 г. на эту должность, ограничивались кругом военных, имевших опыт участия в русско-крымских отношениях, к середине 1750-х гг. имперские власти стали склоняться к тому, что это должен быть представитель купеческого сословия, и в связи с этим все чаще стало упоминаться имя путивльского купца Алексея Шестакова, много лет успешно ведшего торговые дела в Крымском ханстве.
Правда, центральные власти не были до конца уверены, что он сумеет так же эффективно осуществлять и другие функции, которые, по их мнению, должен был осуществлять консул - решать пограничные конфликты и собирать военную и политическую информацию о Крымском ханстве. Своеобразным «испытательным сроком» для Шестакова стало пребывание летом 1755 г. в Перекопе, откуда он направлял киевским властям интересующие их сведения. Тем самым он продемонстрировал в глазах имперских властей необходимые навыки и качества и в марте 1756 г. был отправлен в Крым - добиваться от хана разрешения на «учреждение в Крыму публичного консула» [23, с. 554; 29, с. 425].
Противоречивость действий российских властей проявлялась еще и в том, что, с одной стороны, добиваясь учреждения в Крыму должности постоянного дипломатического представителя, с другой же - не желая терять международный престиж в случае отказа или неподобающего отношения к такому представителю, они постоянно меняли в своих правовых и дипломатических актах его статус. Так, например, в собрании Правительствующего Сената 9 января 1758 г. А. Шестаков упоминался как «поверенный для купеческих и других дел», тогда как в собрании 9 ноября он фигурировал уже как простой «путивльский купец» [24, с. 384, 585]. Впрочем, начиная с 1759 г. Сенат уже постоянно именует его российским (не «путивльским»!) купцом и поверенным [25, с. 129, 170].
Тот факт, что А. Шестаков являлся в первую очередь торговцем, нашел отражение в тех методах, которыми он старался добиться признания своего статуса крымскими властями. Стремясь снискать доброе отношение хана Ха-лим-Гирея, поверенный оказывал ему всяческое содействие в приобретении российских товаров, нередко при этом сам залезая в долги. Когда эти долги достигли 4 тыс. руб., Коллегия иностранных дел начала выказывать подозрения в том, что Шестаков занимается мошенническими делами [29, с. 426-427].
Тем не менее его усилия путивльского торговца увенчались определенным успехом: в марте 1757 г. киевский генерал-губернатор получил письмо от крымского хана, в котором тот соглашался на учреждение в Крыму должности «главного поверенного купца», а также и от самого Шестакова, который уверял, что хан уже ведет по этому вопросу переговоры с Портой. Однако в апреле сменился османский рейс-эфенди (министр иностранных дел), и, как выразился А. М. Обресков, «дело... весьма назад отскочило». Несмотря на демонстративное невмешательство во внутренние дела Крыма, османские власти фактически предписали хану по-прежнему тормозить процесс учреждения российского консульства [29, с. 428-432].
Убедившись, что прежние методы не сработали, А. Шестаков в корне изменил отношения с ханом: он отказывался совершать любые торговые операции в пользу хана и крымских сановников, пока вопрос о его статусе в Крыму не решится. Хан готов был согласиться на признание его в качестве поверенного, но Шестаков, следуя указаниям властей, настаивал на признании его консулом, заявляя, что он и так уже давно торгует в Крыму, и его статус как поверенного ничего в его положении не изменит. На этот раз против его требований решительно выступили представители влиятельного крымского аристократического рода Ширин, указав и хану, и российским переговорщикам, что содержание консула предполагается за счет ханской казны и потребует существенных затрат, что они «за необыкновенное почитают». Не считаться с позицией влиятельнейших аристократов, за которыми стояла Порта,
российские власти не могли, и 31 декабря 1757 г. Коллегия иностранных дел согласилась на присутствие в Крыму поверенного в лице А. Шестакова [29, с. 435-436]. В какой-то степени крымские власти сами допустили ошибку в определении статуса российского дипломата: статус поверенного был намного ниже не только чем у посла, но и у консула или резидента, в результате Крымское ханство само поставило себя тем самым в неудачное положение по отношению к России, от которой в Бахчисарай, таким образом, был направлен дипломат довольно невысокого ранга.
Поверенному была выдана секретная инструкция, согласно которой в его обязанности входили не только улаживание пограничных конфликтов и защита интересов русско-подданных в Крыму, но и сбор информации о военной и политической деятельности хана, его контактах с турками и другими народами. Официально ему также следовало добиваться от хана, чтобы тот выделил ему постоянную резиденцию и установил ежемесячное содержание, что и было сделано в июле 1758 г. - именно с этого времени можно официально говорить о начале деятельности постоянного российского дипломатического представителя (поверенного) в Крымском ханстве [22, с. 167; 29, с. 438-439, прил. 81, с. СС1М1-СС1МЩ.
Однако успех российской дипломатии оказался весьма кратковременным: уже в октябре 1758 г. Халим-Гирей был отстранен от власти, и новым ханом стал Крым-Гирей. В соответствии с чингизидскими правовыми традициями все решения предшествующего правителя при новом сохраняли силу лишь в том случае, если тот их официально подтверждал. Признание А. Шеста-кова российским поверенным Крым-Гирей не подтвердил, соответственно, отказавшись признать за ним полученную им «квартиру» (резиденцию) и выплату содержания [22, с. 167; 29, с. 439]. В течение нескольких лет Шестаков находился в Крыму в весьма неопределенном статусе: фактически он продолжал действовать в соответствии с выданной ему инструкцией, формально же дипломатическим представителем он не признавался.
Крым-Гирей, согласно и отзывам современников, и оценкам историков, являлся весьма выдающимся монархом, твердо стоявшим на позициях модернизации и даже до известной степени вестернизации Крымского ханства. Неслучайно именно при нем активизируются связи с западными державами, и в Бахчисарае появляются прусские и французские представители. Однако во многих отношениях он оставался наследником прежних традиций, в т. ч. и в отношениях с российскими властями. Чего стоит, в частности, его требование к Шестакову приобрести для него мехов на сумму 3760 руб., и тогда он, хан, будет готов признать его консулом [29, с. 440-441]! В этом явно проглядывает прежний многовековой обычай требования (и получения) крымскими монархами и сановниками «даров» и «поминков».
Желая добиться определенности в отношениях с Крымом, Сенат одобрил действия Шестакова и 7 февраля 1762 г. предписал Коллегии иностранных дел подготовить документы о назначении его консулом. Однако в марте в Санкт-Петербург пришло известие, что А. Шестаков умер 6 февраля, т. е. за день до принятия судьбоносного для него решения! Не желая терять достигнутые договоренности, Коллегия отправила к хану с мехами, которые он просил, Семена Мясникова из Рыльска, который в течение ряда лет служил приказчиком у Шестакова и имел не меньший опыт взаимодействия с крымскими властями и торговцами, предписав ему добиваться статуса консула [2, с. 221]. Однако вскоре он был признан негодным к этой деятельности, и вновь пришлось вести поиски подходящих кандидатов. Любопытно, что несколько из них сами решили отказаться от этого поста, и лишь премьер-майор А. Ф. Никифоров (который в чине поручика в 1744 г. ездил в Крым с посольской миссией и впоследствии неоднократно участвовал в русско-крымских переговорах) принял предложение, став, таким образом, в мае 1763 г. первым русским консулом в Бахчисарае [29, с. 441-446].
Обязанности Никифорова, предусмотренные данной ему инструкцией, существенно отличали его и от поверенного Шестакова, и от российских консулов в европейских странах. В отличие от своего предшественника, он имел только самые общие полномочия в урегулировании экономических вопросов (да и странно было бы требовать компетентности в таких делах от премьер-майора российской армии!), зато весьма детально регламентировались его функции как собирателя информации о контактах Крымского ханства, планах его военных кампаний. При возникновении проблем Никифоров должен был сноситься с Коллегией иностранных дел, а для решения более локальных вопросов - с администрацией Киевского генерал-губернаторства: как видим, даже в этом отношении его статус был выше, чем у А. Шестакова, который взаимодействовал только с киевскими и донскими, но не центральными властями [19, № 543, с. 489-508].
Чтобы закрепить статус российского консула в Крыму, российские власти предложили хану Крым-Гирею подписать соответствующий акт, в котором, в частности, указывалось, что консул в целом пребывает в Бахчисарае на тех же условиях, что и российский представитель в Константинополе, не подлежит привлечению к гражданской ответственности («за долги») по крымскому праву, имеет право суда при разборе споров местных жителей с русскими купцами. Если же русские купцы пожалуются на ханских подданных, то дело будет разбирать ханский суд - в присутствии российского консула и согласовывая с ним свое решение. Кроме того, Никифоров был обязан следить за тем, чтобы с русских купцов взимались только те сборы и пошлины, которые прямо установлены соглашениями, в т. ч. и соглашениями Порты с Россией
и другими европейскими державами. Кроме того, указывалось, что решение об учреждении российского консульства в Крыму должно быть утверждено властями Османской империи.
Несмотря на то что некоторые из этих условий - такие, как контроль за взиманием пошлин, наличие «русского» суда, - могут рассматриваться как ограничение суверенитета крымского хана в собственных владениях (именно их Российская империя в дальнейшем, в 1860-1870-е гг., практиковала при заключении договоров с Бухарским эмиратом и Хивинским ханством, вынужденными признать российский протекторат), Крым-Гирей выразил готовность подписать акт. Правда, стремясь подчеркнуть свой статус самостоятельного государя, он выдвинул ряд встречных условий: позволение его подданным ловить рыбу и зверя в пустующих землях Приазовья в пределах русской границы, обязанность русских купцов везти товары не по Днепру, а через Гезлёвскую («Козловскую») гавань, наконец - чтобы Никифоров разбирал и улаживал пограничные конфликты лично, а не по согласовании с другими органами власти [29, с. 454-458]. На последнем хан, сам стремившийся вести дела с Россией напрямую, без участия османских властей, особо настаивал, поскольку именно в этом, по его мнению (небезосновательному, впрочем), и заключалась роль консула, тогда как без этих полномочий Никифоров являлся в его глазах тем же поверенным, каким прежде был Шестаков, -в таком российском дипломатическом представителе хан не нуждался [26, с. 82]. Российские власти сочли возможным принять его встречные условия (с небольшими оговорками), поскольку по-прежнему надеялись получить согласование на учреждение консульства от Порты, и в таком случае в ханском акте не было необходимости. Однако османские власти остались верны себе и по-прежнему отказались выдать «берат», в результате чего Крым-Гирей подписал акт - правда, некоторые положения, вошедшие в российский предварительный вариант, оказались в нем выпущены [20, № 877, с. 256-257; 29, с. 458-462].
Тем не менее А. Ф. Никифоров приступил к своим обязанностям, с которыми, впрочем, как отмечают исследователи, не слишком хорошо справлялся. Его обвиняли в нетактичном поведении в отношении хана и крымских сановников, в превышении своих полномочий и, подобно Шестакову, подозревали в денежных махинациях. В частности, когда начался процесс раздела Польши, консул по собственной инициативе стал уговаривать хана не вмешиваться в «польский вопрос», хотя тот и не собирался поначалу это делать - эти его действия заставили Коллегию иностранных дел направить ему указ с настоящим «разносом» за непрофессиональное поведение [20, № 878, с. 257-259]. В заключение же Никифоров попал в скандал на религиозной почве: его крепостного 15-летнего Михаила Андреева подпоили и спьяну за-
ставили принять ислам. Никифоров в свойственной ему резкой манере велел силой привести его на территорию консульства и грубо отказал в его выдаче своей собственности, на что ему не менее грубо было замечено, что если бы он и сам при таких же обстоятельствах принял ислам, то и его выдачи крымские власти потребовали бы [27, стб. 76-77].
Это событие оказалось «последней каплей»: Коллегия иностранных дел всерьез обеспокоилась, что хан пожалуется в Константинополь, и консульство, открытое с таким трудом, может быть официально упразднено по указанию османских властей. Поэтому, стремясь не допустить такого унижения своего международного престижа, Российская империя предприняла предупредительную меру: воспользовавшись тем, что в конце 1764 г. Крым-Гирей был, в свою очередь, смещен с трона (обстоятельства его низложения были подробно описаны самим Никифоровым [5]), и консула в его статусе должен был утвердить новый хан Селим-Гирей III, Коллегия иностранных дел приняла решение об отозвании Никифорова, обещая прислать другого консула [21, № 1133, с. 148-151; 29, с. 462-463, прил. 91, с. CCXCV-CCC]. Однако последовавшее обострение отношений, в недалеком будущем приведшее к очередной русско-турецкой войне 1768-1774 гг., не позволило реализовать эти планы.
Восстановление дипломатического представительства в Крыму произошло фактически в 1771 г., когда в ходе упомянутой русско-турецкой войны в ханство вступил корпус князя В. М. Долгорукова, что привело к началу переговоров о признании Крымского ханства полностью независимым государством, имеющим право самостоятельно принимать иностранных дипломатических представителей. При новом хане Сахиб-Гирее II, считавшемся российским ставленником, появился русский резидент - статский советник П. П. Веселицкий [22, с. 169]. В международной иерархии резидент был выше консула, считаясь дипломатическим представителем 3-го ранга: тем самым Россия подчеркивала повышение международно-правового статуса Крымского ханства, более не нуждавшегося в согласовании своего внешнеполитического курса с Османской империей. После длительных переговоров 29 января 1773 г. был ратифицирован Мирный и союзный трактат между Российской империей и ханством Крымским (Карасубазарский договор), п. 13 которого и предусматривал присутствие российского резидента («резидирующего министра») при ханском дворе [17, № 13943, с. 711]. Отметим, что повышение статуса дипломатического представителя России в Крыму произошло одновременно повышением представителя и в Константинополе, где, по условиям Кючук-Кайнар-джийского мирного договора резидента заменял ««второго ранга министр, т. е. посланник или полномочный министр» [6, с. 351].
Впрочем, его более высокий, чем у предшественников, статус вовсе не
означал, что именно он отныне будет осуществлять все дипломатические контакты между Россией и Крымом: в частности, тот же Карасубазарский договор был подписан не им, а генералом Е. А. Щербининым. Таким образом, учреждение постоянного дипломатического представительства, как видим, вовсе не означало отказа от прежней практики присылки послов.
П. П. Веселицкий всерьез занялся своими обязанностями по сбору информации о положении дел в Крыму и намерениях хана и его сановников. Он создал весьма эффективную сеть осведомителей («конфидентов») из местного населения (преимущественно крымских христиан - армян и греков), услугами которых пользовался, кстати, и еще в течение нескольких лет после того, как перестал быть резидентом [7, № 104, с. 185-186, № 219-220, с. 772-775].
А это произошло в 1774 г., когда в Крыму высадился турецкий десант, и поддержавшие османскую империю ханские сановники и войска тут же арестовали П. П. Веселицкого вместе с супругой и несколькими членами резиденства, передав его турецкому сераскиру, тогда как остальная часть его сотрудников и вся казачья охрана были перебиты [15, с. 189]. Эти действия означали фактический разрыв условий Карасубазарского договора [31, р. 345] и привели к еще одному перерыву в деятельности российского дипломатического представительства в Крыму.
Новый русский резидент А. Д. Константинов был назначен лишь в 1777 г. Ханом в это время был Шагин-Гирей, однозначно воспринимавшийся как российский ставленник. Тот факт, что российские власти не считали необходимым относиться к нему как к полностью суверенному государю, проявился, в частности, в том, что Константинов в течение длительного времени так и не представил хану свои верительные грамоты (как делали его предшественники): он сделал это лишь 11 июня 1779 г., формально-юридически только с этого момента считаясь резидентом [13, с. 54]. Тем не менее отсутствие формального закрепления его статуса отнюдь не мешало ему вместе с генералом А. В. Суворовым в 1778-1779 гг. осуществить вывод более 30 тыс. христианских подданных хана из Крыма под тем предлогом, что их жизнь может подвергнуться опасности [22, с. 171-172]. И если Суворов старался действовать максимально корректно, стремясь избежать упреков как от собственного начальства, так и от крымских властей, то Константинов, по некоторым сведениям, допускал даже насильственное перемещение ханских подданных, по поводу чего Шагин-Ги-рей неоднократно выказывал претензии и ему самому, и его начальству, справедливо видя в действиях резидента подрыв своего престижа [1, с. 445-446; 4, с. 160; см. также: 18, № 44, с. 78, № 49, с. 84-85].
В связи с этим не приходится удивляться, что действия Константинова вызвали в 1779 г. против него «негодование хана», и самому вице-канцлеру
графу Н. И. Панину пришлось писать Шагин-Гирею письмо, чтобы тот «возвратил <...> прежнюю доверенность» резиденту [9, № 115, с. 373-374]. Некоторое время спустя взаимопонимание между ханом и российским дипломатом, казалось, было достигнуто: Шагин-Гирей называет его в своем письме «мой приятель», а в январе следующего года весьма радушно принимает его в Бахчисарае, подарив «табакерку золотую и лошадь со всем прибором» [9, № 154, с. 506, № 156, с. 507-508].
Раздоры с ханом не мешали резиденту усердно исполнять свои обязанности, круг которых оказался неизмеримо шире, чем у его предшественников. Он собирал информацию о контактах хана и крымских сановников с Османской империей и народами Северного Кавказа, раздавал подарки ханским родичам и приближенным для обеспечения их лояльности (стоимость подарков доходила до 50 тыс. руб. в год, из которых нередко до половины передавалось лично хану) [8, № 125, с. 342-343; 9, № 13, с. 48, № 77, с. 240], участвовал в разработке и проведении церемонии принятия иностранных дипломатов и пр. [9, № 73, с. 215-219, № 78, с. 245, 103, с. 342-343]. Наряду со столь глобальными задачами ему приходилось заниматься и более частными, даже мелкими делами. Так, например, в конце 1779 г. резиденту пришлось заниматься даже такой мелочью, как улаживание претензий сборщика налогов на Ейском базаре по поводу неуплаты сборов с шинка, который принадлежал хану Шагин-Гирею [9, № 140, с. 450]!
Даже в тот период, когда отношения Константинова с ханом Шагин-Гире-ем были неприязненными, в силу своих обязанностей резидент часто с ним взаимодействовал, причем многие поводы для взаимодействия также свидетельствуют о том, что «свободная и независимая область татарская» (так именовалось Крымское ханство в Карасубазарском договоре) и ее правитель находятся под довольно строгим контролем российских властей. Когда русская военная администрация в наказание за мятеж 1777 г. удержала захваченный за Перекопом скот крымских татар, Константинову было поручено убедить крымские власти отказаться от претензий на свое прежнее имущество [8, № 100, с. 291]. В марте 1778 г. граф Румянцев поручает резиденту добиться, чтобы мурза Джан-Мамбет, в свое время лишенный титула бея за верность России, вновь получил его [8, № 115, с. 319] (отметим, что дарование наград и титулов являлось суверенным правом крымских монархов!). В апреле 1778 г. тот же Румянцев поручил Константинову убедить хана в необходимости переселить татар из прибрежных районов, чтобы те не вступили в союз с турками в случае высадки последними десанта в Крыму и т. д. [8, № 149, с. 402]. Все эти и многие другие примеры деятельности резидента показывают, что «свободная и независимая область татарская» постепенно превращалась в протекторат Российской империи.
Для осуществления всех этих полномочий А. Д. Константинов вел обширную переписку, получая указания от властей самого различного уровня и направляя им отчеты о проделанной работе. Круг его обязанностей определялся Коллегией иностранных дел, лично графом Паниным, харьковским генерал-губернатором П. А. Румянцевым-Задунайским, кроме того он соотносил свои действия с генералами Прозоровским и Суворовым, а также получал определенные рекомендации и указания от резидента в Константинополе Стахиева.
Столь обширная и многоплановая деятельность, необходимость выполнения многочисленных поручений и отчетов о них, конечно же, была весьма утомительной. Не приходится удивляться, что уже в начале 1780 г. Константинов подал прошение об освобождении его от должности резидента, которое было удовлетворено. В феврале российским представителем в Крыму вновь был назначен П. П. Веселицкий, который в течение весны-лета 1780 г. принимал у Константинова дела, а 2 августа 1780 г. последний официально вручил отзывную грамоту хану Шагин-Гирею [9, № 211, с. 651].
Веселицкий, уже имевший не слишком удачный опыт представительства российских интересов в Крыму, был в свое время награжден деньгами и имением за перенесенные в 1774 г. страдания. Теперь же, чтобы окончательно изгладить негативные впечатления о его прежнем опыте, он был существенно повышен в статусе: он стал не резидентом, а «чрезвычайным посланником и полномочным министром» при ханском дворе. Это назначение отражало не только признание заслуг самого дипломата, но и некоторое повышение статуса Крымского ханства и его монарха в глазах российских властей: «знак нашего к нему <.> благоволения», - гласил рескрипт Екатерины II о назначении Веселицкого на должность [9, № 172, с. 542-543].
Сравнительный анализ переписки А. Д. Константинова и П. П. Веселиц-кого показывает, что более высокий статус последнего не был простой формальностью: там, где резидент либо получал распоряжения, либо на равных согласовывал свои действия, полномочный министр сам давал указания и получал отчеты. Представители гражданских и в особенности военных властей причерноморских административно-территориальных единиц Российской империи в течение 1780-1782 гг. постоянно информировали Веселицкого о действиях татар, северокавказских народов, турок и пр. [см., напр.: 10, № 9, с. 15-16, № 21, с. 53-54]. Весьма примечательно, что когда ногайцы Едисан-ской Орды начали беспокойство из-за активного вмешательства русских военных властей в их дела, полномочный министр сначала написал им довольно резкое письмо, в котором выражал «желание», чтобы они быстрее успокоились, а затем направил для переговоров капитана И. Тугаринова, который в то же время являлся и представителем интересов хана Шагин-Гирея [10, № 91, с. 223, № 219, с. 658]!
Тем не менее и ему приходилось заниматься довольно частными вопросами. Для поддержания дружеских отношений с ханом Веселицкий постарался оказать ему содействие в получении звания капитана лейб-гвардии Преображенского полка (за что тот выразил благодарность императрице, канцлеру и самому полномочному министру) [10, № 122, с. 312-313]. Для поддержания репутации дипломатического ведомства Веселицкий более года (с августа 1780 по сентябрь 1781 г.) был вынужден участвовать в разбирательстве по делу крымского откупщика - калужского купца И. Хохлова, которого сначала хан задержал за невыплату им положенных ему сумм, а затем самого обвинившего А. Д. Константинова в том, что тот вымогал у него большие денежные суммы - до 100 тыс. руб. Желая замять это дело, полномочный министр сначала добивался от имперских властей компенсации Хохлову и денежных потерь и времени, проведенного в Крыму под арестом, а затем - не проводить слишком сурового расследования в отношении Константинова [9, № 176, с. 550-551, № 221, с. 678-679, № 235, с. 699-701, № 256, с. 728; 10, № 93, с. 235].
Находясь уже в достаточно преклонном возрасте (он был уже старше 70 лет), П. П. Веселицкий, вероятно, не мог достаточно оперативно выполнять свои обязанности - не случайно Шагин-Гирей периодически обвинял его в том, что тот не всегда доводит до него решения имперских властей [10, № 93, с. 235]. В результате власти негласно признали, что он по возрасту уже не годится на такой ответственный пост, и в конце 1782 г. отозвали его из Крыма.
Его преемник С. Л. Лашкарев мог бы стать наиболее удачно выбранным постоянным дипломатическим представителем России в Крымском ханстве: он был не только опытным дипломатом, но и востоковедом - единственным из всех российских представителей в Крыму, не нуждавшимся в переводчике для взаимодействия с местным населением, поскольку блестяще владел татарским, турецким, арабским, персидским, грузинским и рядом европейских языков [31, р. 361]. Однако его назначение было осуществлено уже после принятия решения о целесообразности упразднения Крымского ханства и присоединения полуострова к России, соответственно, его основной задачей стала подготовка к этому хана, знати и населения Крыма. Тот факт, что ханство окончательно перестало рассматриваться Россией как самостоятельный субъект международного права, нашел отражение в понижении статуса нового дипломатического представителя: Лашкарев был назначен на должность резидента, а не чрезвычайного посланника и полномочного министра [22, с. 173].
Подводя итоги проведенному исследованию, можно сделать следующие выводы.
Во-первых, настойчивая борьба Российской империи за учреждение постоянного дипломатического представительства в Крымском ханстве, не-
сомненно, свидетельствовала о стремлении российских властей защитить интересы своих подданных в ханстве или отношениях с крымскими подданными. В перспективе же это должно было привести к росту российского влияния на дела ханства, что и произошло.
Во-вторых, положительное отношение крымских властей к инициативе России отражало существенные изменения в их представлениях о своем государстве, его политических и правовых традициях. Крымские монархи не желали больше полностью зависеть от Османской империи в своей внешней политике, вместе с тем налаживая более тесные отношения с европейскими державами, в т. ч. и с Россией. Однако при этом, отказываясь от признания османского сюзеренитета, они не желали, чтобы то же положение заняла другая держава. Вероятно, именно в этом следует видеть причину того, что крымские ханы периодически ужесточали взаимодействие с российскими властями, старались ограничить статус их представителей в Крыму или заставить принять какие-то дополнительные условия, выгодные для ханства.
Наконец, в-третьих, опыт создания и функционирования постоянного российского представительства в Крыму можно счесть не вполне удачным - и не только в силу его кратковременности, да еще и с несколькими перерывами. Представляется, что Россия сама достаточно нечетко представляла себе статус своих представителей (как, собственно, и статус самого ханства - вплоть до его упразднения). Отсюда - столь частые смены статуса дипломатов в Крыму (от поверенного до полномочного министра и обратно) и периодический «крен» в сторону защиты либо торговых, либо политических и военных интересов России. Тем не менее нельзя этот опыт счесть неудачным. Он оказал влияние на последующее развитие восточной политики Российской империи и, как можно убедиться, ряд международно-правовых институтов, принципов права и направлений деятельности, впервые опробованных в русско-крымских отношениях, в дальнейшем, уже в XIX в., более успешно был применен в отношениях с тюркскими государствами Средней Азии.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Алексеев В. А. Шагин-Гирей, последний хан крымский // Наша старина. 1914. Май. С. 440-453.
2. Бантыш-Каменский Н. Н. Реестр делам крымского двора с 1474 по 1779 года. Симферополь: Типография Таврического губернского правления, 1893. 228 с.
3. Бартенев П. И. Из бумаг графа Никиты Ивановича Панина // Русский архив. 1878. № 9. С. 451-482.
4. Дейников Р. Т. К вопросу о выводе христиан из Крымского ханства в 1778 г. // Вопросы истории. № 4. 2014. С. 153-168.
5. Донесение российского резидента при крымском хане Никифорова о
низложении Крым-Гирея // Записки Одесского общества истории и древностей. Т. I. 1844. С. 375-378.
6. Дружинина Е. И. Кючук-Кайнарджийский мир 1774 года (подготовка и заключение). М.: Изд-во АН СССР, 1955. 368 с.
7. Дубровин Н. Присоединение Крыма к России. Рескрипты, письма, реляции и донесения. Т. I. 1775-1777 гг. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1885. 872 с.
8. Дубровин Н. Присоединение Крыма к России. Рескрипты, письма, реляции и донесения. Т. II. 1778 г. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1885. 924 с.
9. Дубровин Н. Присоединение Крыма к России. Рескрипты, письма, реляции и донесения. Т. III. 1779-1780 гг. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1885. 739 с.
10. Дубровин Н. Присоединение Крыма к России. Рескрипты, письма, реляции и донесения. Т. IV. 1781-1782 гг. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1889. 1003 с.
11. Зайцев И. В. Крымское ханство: вассалитет или независимость? // Османский мир и османистика: Сборник статей к столетию со дня рождения А. С. Тверитиновой (1910-1973). М.: ИВ РАН, 2010. С. 288-296.
12. Кессельбреннер Г. Л. Хроника одной дипломатической карьеры (дипломат-востоковед С. Л. Лашкарев). М.: Наука, 1987. 280 с.
13. Макидонов А. В. Константинов Андрей Дмитриевич (к биографии дипломата) // Культура народов Причерноморья. 2002. Т. 35. С. 53-55.
14. Мальгин А. В., Кротов А. И. Война после войны. Забытый эпизод русско-турецкой кампании 1768-1774 годов // Историческое наследие Крыма. № 24. 2009. С. 78-105.
15. Материалы для истории Новороссийского края // Записки Одесского общества истории и древностей. Т. VIII. 1872. С. 182-190.
16. Пейссонель, Ш.-К. де. Записка о Малой Татарии / Пер. с фр. В. Х. Лотош-никовой; вступ. ст., прим. и коммент. В. В. Грибовского. Киев: Институт украинской археографии и источниковедения НАН Украины, 2013. 110 с.
17. Полное собрание законов Российской империи. Т. XIX. 1770-1774. СПб.: Типография II отделения Собственной его императорского величества канцелярии, 1830. 1081 с.
18. Румянцев П. А. Сборник документов. Том 3. 1775-1796. М.: Воениздат, 1959. 656 с.
19. Сборник Императорского Русского исторического общества. Т. Х1^Ш. 1885. 660 с.
20. Сборник Императорского Русского исторического общества. Т. Ы. 1886. 534 с.
21. Сборник Императорского Русского исторического общества. Т. LVII. 1887. 574 с.
22. Светличный В. Краткий очерк истории российского дипломатического представительства в Крымском ханстве // Международная жизнь. 2013. № 12. С. 165-174.
23. Сенатский архив. Т. IX. СПб.: Сенатская типография, 1901. 712 с.
24. Сенатский архив. Т. X. СПб.: Сенатская типография, 1903. 612 с.
25. Сенатский архив. Т. XI. СПб.: Сенатская типография, 1904. 483 с.
26. Смирнов В. Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской порты в XVIII в. до присоединения его к России. М.: Рубежи XXI, 2005. 314 с.
27. Соловьев С. М. История России с древнейших времен / 2-е изд. Кн. VI. Т. XXVI-XXIX. СПб.: Тов-во «Общественная польза», б. д. 1178 стб.
28. Татарчевский А. Деятельность барона Тотта в качества консула в Крыму в 1767 году // Киевские университетские известия. 1873. № 10. С. 2-24.
29. Уляницкий В. А. Русские консульства за границей в XVIII веке. Ч. II. М.: Типография Г. Лисснира и А. Гешеля, 1899. 201 + DCLXXI с.
30. Deherain H. La mission du baron de Tott et de Pierre Ruffin aupres du khan de Crimee de 1767 a 1769 // Revue de l'histoire des colonies Francaises. T. XV. 1923. no. 1. P. 1-32.
31. Fisher A.W. §ahin Girey, the Reformer Khan, and the Russian Annexation of the Crimea // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. Neue Folge. Bd. 15. H. 3. 1967. P. 341-364.
32. Mundt T. Krim-Girai, khan of the Crimea / Transl. from the German by W.G.C. Eliot. London, 1856. 192 p.
Сведения об авторе: Роман Юлианович Почекаев, кандидат юридических наук, доцент, заведующий кафедрой теории и истории права и государства Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» - Санкт-Петербург (198099, ул. Промышленная, 17, Санкт-Петербург, Российская Федерация); ropot@mail.ru
Evolution of the legal status of the Russian diplomatic representatives in the Crimean Khanate (1750s -beginning of 1780s)
Roman Pochekaev
(National Research University "Higher School of Economics" -St. Petersburg)
Abstract. The article is a study of legal status of the Russian diplomatic representatives in the Crimean Khanate since 1750s till the beginning of 1780s. For a long time Russian State (Empire since the beginning of the 18th c.) kept in touch with the Crimea through irregular embassies and other temporary diplomatic missions. In 1740s the question on establishment of permanent Russian representative in the Khanate was put before authorities of the Crimea and Ottoman Empire. But uncertainty of status of the Crimean Khanate in the Russian-Crimean and Russian-Ottoman relations caused retardation in solution of this question, different ideas on status, goals and objectives of this mission (which in different times was supposed to be a plenipotentiary, consul, resident, ambassador, etc.). The position of the Crimean Khanate on the Russian diplomatic representative in many respects depended on personal qualities of certain Khan, format of relations of the Khanate with the Ottoman Empire, specific features of the Russian-Ottoman relations, etc. Nevertheless, such permanent Russian diplomatic mission was established at the end of 1750s and, with several interruptions, worked until the end of existence of the Crimean Khanate in 1783. The different status of Russian diplomatic representatives (consul in 1760s, resident in 1771-1774, 1777-1780 and 1782-1783, extraordinary and plenipotentiary ambassador and minister in 1780-1782) reflected a change of the Khanate in view of the Russian imperial authorities. At the same time the work of this representative became an effective instrument of influence on the Russian-Crimean relations and even on the internal policy of the Khanate.
Keywords: Crimean Khanate, Russian Empire, Ottoman Empire, consulate, resident, sovereignty, vassalage.
REFERENCES
1. Alekseev V. A. Shagin-Girey, posledniy khan krymskiy [Shagin-Girey, the last Crimean Khan]. Nasha starina [Our old times], 1914, May, pp. 440-453.
2. Bantysh-Kamenskiy N.N. Reestr delam krymskogo dvora s 1474 po 1779 goda [Register of files of the Crimean court since 1474 until 1779]. Simferopol', Tau-ric provincial government typography, 1893. 228 p.
3. Bartenev P. I. Iz bumag grafa Nikity Ivanovicha Panina [From the papers of count Nikita Ivanovich Panin]. Russkiy arkhiv [Russian archive]. 1878, 9, pp. 451-482.
4. Deynikov R. T. K voprosu o vyvode khristian iz Krymskogo khanstva v 1778 g. [On withdrawal of Christians from the Crimean Khanate in 1778]. Voprosy istorii, 2014, 4, pp. 153-168.
5. Donesenie rossiyskogo rezidenta pri krymskom khane Nikiforova o nizlozhe-nii Krym-Gireya [Report of the Russian resident at the Crimean Khan Nikiforov on dethronement of Krym-Girey]. Zapiski Odesskogo obshchestva istorii i drevnostey [Proceedings of the Odessa Society of history and antiquities], 1844, vol. 1, pp. 375-378.
6. Druzhinina E. I. Kyuchuk-Kaynardzhiyskiy mir 1774 goda (podgotovka i zak-lyuchenie) [Kychuk-Kaynardji treaty of 1774 (preparation and conclusion)]. Moscow, Academy fo Science of USSR Press, 1955. 368 p.
7. Dubrovin N. Prisoedinenie Kryma k Rossii. Reskripty, pis'ma, relyatsii i do-neseniya [Joining the Crimea to Russia. Rescripts, letters, communiqués and reports], vol. 1. 1775-1777. St. Petersburg, Imperial Academy of Science Press, 1885. 872 p.
8. Dubrovin N. Prisoedinenie Kryma kRossii. Reskripty, pis'ma, relyatsii i do-neseniya [Joining the Crimea to Russia. Rescripts, letters, communiqués and reports], vol. 2. 1778. St. Petersburg, Imperial Academy of Science Press, 1885. 924 p.
9. Dubrovin N. Prisoedinenie Kryma kRossii. Reskripty, pis'ma, relyatsii i do-neseniya [Joining the Crimea to Russia. Rescripts, letters, communiqués and reports], vol. 3. 1779-1780. St. Petersburg, Imperial Academy of Science Press, 1885. 739 p.
10. Dubrovin N. Prisoedinenie Kryma k Rossii. Reskripty, pis'ma, relyatsii i do-neseniya [Joining the Crimea to Russia. Rescripts, letters, communiqués and reports], vol. 4. 1781-1782. St. Petersburg, Imperial Academy of Science Press, 1889. 1003 s.
11. Zaytsev I. V. Krymskoe khanstvo; vassalitet ili nezavisimost'? [Crimean Khanate: vassalage or independence?] in: Osmanskiy mir i osmanistica: Sbornik statei k stoletiyu so dnya rozhdeniya A. S. Tveritinovoy (1910-1973) [Ottoman world and Ottoman studies: Collected works on the occasion of the 100th anniversary of A.S. Tveriti-nova (1910-1973)]. Moscow, Institute of Oriental Studies of RAS, 2010, pp. 288-296.
12. Kessel'brenner G. L. Khronika odnoy diplomaticheskoy kar 'ery (diplomat-vostokoved S. L. Lashkarev) [The chronicle of one diplomatic career(diplomat and orientalist S. L. Lashkarev]. Moscow, Nauka, 1987. 280 p.
13. Makidonov A. V. Konstantinov Andrey Dmitrievich (k biografii diplomata) [Konstantinov Andrey Dmitrievich (on the biography of a diplomat)], Kul'tura nar-odovPrichernomor 'ya [Culture of the peoples of the Black Sea region], 2002, vol. 35, pp. 53-55.
14. Mal'gin A. V., Krotov A. I. Voynaposle voyny. Zabytiy epizod russko-turets-koy kampanii 1768-1774 godov [War after the war. Forgotten episode of the Russian-Turkish campaign of 1768-1774]. Istoricheskoe nasledie Kryma [Historical heritage of the Crimea], 2009, 24, pp. 78-105.
15. Materialy dlya istorii Novorossiyskogo kraya [Materials on history of Novo-russian region]. Zapiski Odesskogo obshchestva istorii i drevnostey [Proceedings of the Odessa Society of history and antiquities], 1872, vol. 8, pp. 182-190.
16. Peyssonell Ch. Memoir sur l'etat civil, politique and militaire de la Petite-Tartarie [Russ. ed.: Gribovskiy V.V. Zapiska o Maloy Tatarii. Kiev, Institute of Ukrainian archeography and source studies of NAS, 2013. 110 p.].
17. Polnoe sobranie zakonov Rossiyskoy imperii [Complete collection of laws of the Russian Empire]. Vol. 19. 1770-1774. St. Petersburg, Typography of the 2nd department of personal His imperial majesty chancellery, 1830. 1081 p.
18. Rumyantsev P. A. Sbornik dokumentov [Collection of documents]. Vol. 3. 1775-1796. Moscow: Voenizdat, 1959. 656 p.
19. SbornikImperatorskogo Russkogo istoricheskogo obshchestva [Collection of the Imperial Russian historical society], 1885, vol. 48. 660 p.
20. Sbornik Imperatorskogo Russkogo istoricheskogo obshchestva [Collection of the Imperial Russian historical society], 1886, vol. 51. 534 p.
21. Sbornik Imperatorskogo Russkogo istoricheskogo obshchestva [Collection of the Imperial Russian historical society], 1887, vol. 57. 574 p.
22. Svetlichniy V. Kratkiy ocherk istorii rossiyskogo diplomaticheskogo predstavitel 'stva v Krymskom khanstve [Brief review of history of the Russian diplomatic representatives in the Crimean Khanate]. Mezhdunarodnaya zhizn' [Intranational life], 2013, 12, pp. 165-174.
23. Senatskiy arkhiv [Senate archive], vol. 9. St. Petersburg, Senate typography, 1901. 712 p.
24. Senatskiy arkhiv [Senate archive], vol. 10. St. Petersburg, Senate typography,
1903. 612 p.
25. Senatskiy arkhiv [Senate archive], vol. 11. St. Petersburg, Senate typography,
1904. 483 p.
26. Smirnov V. D. Krymskoe khanstvo pod verkhovenstvom Ottomanskoy porty v XVIII v. do prisoedineniya ego k Rossii [Crimean Khanate under suzerainty of the Ottoman Porte in the 18th c. until its joining to Russia]. Moscow, Rubezhi XXI, 2005. 314 p.
27. Solov'ev S. M. IstoriyaRossii s drevneyshikh vremen [History of Russia since the ancient times], vol. 26-29, 2nd ed. St. Petersburg: "Obshchestvennaya pol'za" Association, without date. 1178 col.
28. Tatarchevskiy A. Deyatel'nost' barona Totta v kachestve konsula v Krymu v 1767 gode [Activity of baron Tott as a consul in the Crimea in 1767]. Kievskie univer-sitetskie izvestiya [Kiev University Proceedings], 1873, 10, pp. 2-24.
29. Ulyanitskiy V. A. Russkie konsul 'stva za granitsey v XVIII veke [Russian consulates abroad in the 18th century], pt. II. Moscow: Typography of G. Lissnira and A. Geshel', 1899. 201 + DCLXXI p.
30. Deherain H. La mission du baron de Tott et de Pierre Ruffin auprès du khan de Crimee de 1767 a 1769. Revue de l'histoire des colonies Francaises, 1923, vol. 15, 1, pp. 1-32.
31. Fisher A. W. §ahin Girey, the Reformer Khan, and the Russian Annexation of the Crimea. Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. Neue Folge, 1967. vol 15, 3, pp.341-364.
32. Mundt T. Krim-Girai, Khan of the Crimea, transl. from the German by W.G.C. Eliot. London, 1856. 192 p.
About the author: Roman Yu. Pochekaev, Cand. Sci (Jurisprudence), Associate Professor, Head of the Department of theory and history of law and state National Research University "Higher School of Economics" - St. Petersburg (17, Promyshlennaya str., St. Petersburg, 198009, Russian Federation); ropot@mail.ru
