CC BY
211
Г----
17
Отечественная история
М.В. Моисеев
Эволюция и содержание посольских даров-«поминок» в русско-ногайских отношениях XVI века
На основе анализа данных посольских книг, списков «поминок» показывается эволюция посольских даров в отношениях России с Ногайской Ордой в XVI в. Обосновывается тезис о постепенном превращении «поминок» в жалование ногайской аристократии за службу. С привлечением материалов русских посольских книг, Литовской метрики и польских «реестров упоминок» восстанавливается делопроизводственная история такого типа документации, как «поминоч-ные списки». Восстановлена номенклатура даров и показан процесс попадания ногайской знати в экономическую зависимость от России.
Ключевые слова: русско-ногайские отношения, посольские дары, «поминки», посольский церемониал, посольский этикет XVI в. , протокол, Ногайская Орда, Литва, Крымское ханство, «ордынское наследие», дань.
Дипломатический диалог - это не только политический или экономические отношения государств, но и культурный обмен. Дипломатия - это широкое поле культурологической игры, где протокол, этикет - существенные элементы этой игры, в которой определяется облик отношений, их содержание и сам ход: постоянный или эпизодический. В дипломатии средневековья весьма существенную роль играет символический ряд: государство = правитель = посол, отсюда такое пристальное внимание к протокольным нормам, ибо именно в пространстве протокола возможны ущемления прав посла, а соответственно, и удары по престижу всего государства.
Несомненно, что каждая культура имела свои представления о приоритетности тех или иных ритуалов власти, однако определенные прочтения
Отечественная история
элементов дипломатического протокола были схожи у всех. К таким идентичным прочтениям можно отнести ритуалы встречи посла, а именно: очередность спешивания с лошади или вставания, а также коленопреклоненное или нет приветствование правителя принимающей державы [22, с. 35-36]. Ряд этикетных норм имел пограничное, скользящее значение. В этом смысле весьма любопытна роль посольских даров, которые в делопроизводственной практике Посольского приказа определялись как «поминки».
Значение и происхождение дипломатического института пока изучены недостаточно. Так, польский исследователь Х. Граля пишет, что посольские дары первоначально использовались в дипломатии всех европейских стран, но к ХУ-ХУП вв. превратились в анахронизм, и то высокое значение, что они имели в дипломатическом этикете Русского государства, объясняет восточным влиянием [7]. Однако с этим утверждением известного историка сложно согласиться. Известно, что «поминочные отношения» не ограничивались контактами с восточными странами. Сохранились сообщения о «поминках» в отношениях Москвы со Псковом [20, с. 63-77]. Такие же данные имеются и по контактам Великого княжества Литовского с Псковской республикой и Тверским княжеством [46, с. 108-109, 165-166]. В отношениях с европейскими соседями «поминки» также фигурировали с достаточной регулярностью, служа, с одной стороны, делу репрезентации власти, с другой - исполняя роль своего рода рекламы продукции и самой страны [10, с. 10, 46-48; 18, с. 209-220]. То, что эта практика для западноевропейцев не была чем-то уж очень забытым, подтверждает пример миссии герцога Бекингема и принца Чарльза в Испанию в 1623 г., когда испанцы и англичане активно обменивались подарками [8, с. 133-135]. Не имели исключительного характера «поминочные отношения» и в связях России с Востоком. «Поминки» играли заметную роль и в отношениях Польши с Крымским ханством [47, 8. 60, 66-67, 73, 77, 78, 80, 81, 87, 88 и др.] Важно, что именно в дипломатических контактах и России, и Польши, и Великого княжества Литовского с постордынскими государствами «поминки» имели очевидно «скользящее» значение, балансируя на грани дар/дань.
Изначально эти отношения имели непаритетный характер, связанный с гегемонией Орды в регионе в Х111-Х1У вв. С XV в. Орда постепенно теряет свое влияние, восточноевропейские государства (Великое княжество Литовское и Русь) начинают вмешиваться в ее дела, с конца
XV столетия Орда и вовсе прекращает свое существование, превратившись в отдельные государства, находящиеся друг с другом в состоянии конфронтации. Изменившийся геополитический баланс должен был бы
привести и к изменению дипломатического протокола в отношениях с постордынскими обществами, но этого не произошло. Причины этого лежали в системе международных отношений восточноевропейского региона. Постордынские государства угрожали Русскому государству и Великому княжеству Литовскому опустошительными набегами. Вместе с тем, соперничавшие Москва и Вильно в своей борьбе охотно пользовались услугами степных правителей [4, с. 57, 58, 66, 70; 5, с. 293-294;
21, с. 10-11, 19-21, 22, 24; 39, с. 395-398, 412-415]. Все это приводило к двойственному отношению к «пережиткам» ордынского времени - наиболее отчетливо это проявилось в вопросе о «поминках» [17, с. 88; 41, с. 241-242]. Нельзя забывать, что и старая ордынская иерархия не была до конца изжита в этих отношениях: так, степные ханы продолжали стоять на иерархической лестнице выше и московских, да и литовских великих князей. Конечно, бывшие данники старались преодолеть это.
К примеру, Русское государство стремилось выстроить прагматичную дипломатическую систему отношений с постордынскими государствами: Крымским, Казанским, Астраханским ханствами и Ногайской Ордой. Существенным элементом этой системы было последовательное преодоление «ордынского наследия», создание новой международной иерархии и, наконец, включение старой иерархии отношений в эту новую «глобальную» систему. Однако борьба Руси и Литвы приводили объективно к консервации многих элементов «ордынского наследия». Одним из подтверждений этого является ситуативное прочтение «поминок» сторонами в контексте отношений. Так, в Литве русские «поминки» восточным правителям представлялись как дань, в Русском государстве возмущались такой интерпретацией, но в свою очередь считали данью литовские «упомики» [42, с. 71-78]. Естественно, степные правители охотно пользовались такими разночтениями в продвижении своего понимания отношений, их статуса. Более того, им такое положение было чрезвычайно выгодно, т.к. сохранялась возможность поддерживать свое влияние на отношения в ситуации изменившегося геополитического баланса в восточноевропейском регионе.
Впрочем, не только интересами поддержания своего престижа были озабочены степные правители. Экономические потребности стояли далеко не последними в очереди. Торговля играла заметную роль во внешней политике степняков, с ее помощью они нивелировали несовершенство кочевой экономики. В конце концов, и набеги также играли экономическую роль [2, с. 48, 154, 155-157; 4, с. 66; 5, с. 269-270, 276, 278; 15, с. 66, 71-72, 75; 34, с. 165; 45, р. XIV]. Однако ни торговля, ни набеги не могли вполне удовлетворить роста потребностей степной знати и бюрократии.
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
Именно поэтому вопрос о «поминках» - посольских дарах - играл такую значительную роль во внешней политике постордынских государств, подчас затмевая основное содержание отношений [23, с. 180; 30, с. 379;
33, с. 466]. В результате «поминки», внеэкономический инструмент удовлетворения потребностей приобрел и характер политического торга.
«Поминки» лежат на границе экономической и политической сферы тогдашней дипломатии. С одной стороны, они существенный фактор политических отношений между постордынскими сообществами, Русским государством и Литвой. С другой - в них всегда присутствует экономическое значение [19, с. 55-56; 38, с. 54, 55]. Оседлые соседи степняков «поминками» оплачивали ту их политику, которая хоть в какой-то мере соответствовала интересам Москвы или Вильно. Более того, сами «поминки» подлежали строгому учету той стороны, которая их отсылала. В Русском государстве «поминки» входили в сферу деятельности казначеев, их учет велся на казенном дворе, что подтверждается довольно частым употреблением в посольских книгах фраз типа: «А что поминков, и то писано у казначеев»; «И что были их поминки, и то писано в казне у казначеев». «Росписи поминок» вручались дипломатам, ехавшим за границу, но в тексте самих посольских книг не всегда находили отражение. Сведения о стоимости «поминок» в посольских книгах не регистрировались. Эту лакуну вполне могла бы восполнить документация Казны, но, к сожалению, за XVI в. она почти целиком погибла.
Счастливым исключением стали два дела, сохранившиеся в разных фондах: одно в составе фонда-коллекции 127 «Сношения России с ногайскими татарами», а другое - в фонде 210 «Разрядный приказ». Выявленные материалы позволяют конкретизировать наши представления и об этом виде источников, и о «поминках». Особый интерес представляет дело 1584 г. (ф. 127), т.к. оно приоткрывает делопроизводственный механизм. Исходя из заголовка дела, можно предположить следующее: росписи «поминок» объединялись на Казенном дворе в книги, с которых, в свою очередь, делались для нужд Посольского приказа выписи. Эти выписи в приказе правились с учетом внешнеполитической ситуации, затем создавалась роспись «поминок» для определенного посольства (29, л. 1-2). Именно в росписях отмечены цены подарков, что позволяет поставить и в определенных рамках решить вопрос о «стоимости» отношений. Все это позволяет считать «поминки» экономическими по форме, но политическими по содержанию и выделять их в особый вид отношений. Сравнение сохранившихся росписей поминок с литовско-польскими «реестрами упоминкам» [16, с. 239-262] позволяет сделать осторожное предположение об их
генетической близости, что может быть объяснено единством происхождения этого вида документации.
Стоит отметить, что «поминки» в отношениях России с постордынски-ми государствами, по всей видимости, возникли не сразу. Раньше всего они начали фигурировать в русско-крымских отношениях. Время возникновения «поминок» в русско-крымских отношениях документально устанавливается с 1474 г., но С.Ф. Фаизов склонен доверять сообщениям Г.К. Котошихина и Ю. Крижанича и относить начало «поминочных» отношений ко временам митрополита Алексея (XIV в.). Однако, как убедительно показал Д.Ю. Кривцов, это легенда Посольского приказа, направленная на снижение негативного восприятия этого явления, возникшая в 1640-х гг. [14, с. 68-70; 37, с. 15]. Не удивительно, что именно у крымцев имеется весьма развитая терминология, связанная с этим типом отношений. Так, А.Н. Самойлович приводит ряд из них: «улуг хазына» («большая казна»), «колтка» («запросы»), «болек» («поминки»), «мубарек бад» («поминки здоровальные»), «ярлыкаш» («жалованье») и, наконец, «тишь» («дача») [31, с. 230-231]. Именно в Крымском ханстве «поминки» были стратифицированы согласно его устройству. Так, по мнению А.Л. Хорошкевич, «поминки» хану назывались «болек», на особом месте были и поминки калге. Далее, согласно этой системе, поминки получали султаны, огланы, бии и, наконец, сейид [41, с. 245-246].
«Поминки» первоначально состояли из 9 предметов, что носило символический характер [9, с. 55-56; 37, с. 15]. Право на «девятные поминки» носило преимущественный характер для представителей династии Чингизидов (редкое исключение: мангытский карачи-бек в Крымском ханстве Хаджике (в русской историографии - Азик) [41, с. 251]). Право получения «поминок» имело в Крымском ханстве наследственный характер [Там же], составлялись специальные списки на получение даров. Существенным моментом в «поминочных» отношениях был процесс шертования. В Москве принесение шерти и «поминки» недвусмысленным образом увязывали друг с другом. Поэтому списки шертовавших являлись основой «поминочных реестров», которые с течением времени обновлялись. Вероятно, сама эта практика была заимствована крымской канцелярией из Турции. Во всяком случае, такого рода документы в русско-крымской переписке начинаются встречаться во времена правления Саадет-Гирей-хана [24, л. 63 об. - 66], долгое время жившего в Турции и усвоившего многое из турецкой культуры [5, с. 295]. В результате именно в русле отношений с Крымом сформировались «поминочные» отношения, которые могли служить эталоном для остальных стран постордынс-кого мира.
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
В русско-ногайских отношениях «поминки» сначала не играли серьезной роли, нося скорее этикетный, символический характер [25, с. 28, 34, 39 и др.; 32, с. 82; 41, с. 245]. В 1504 г. русские власти в лице великого князя Ивана III и его сына Василия решили использовать «поминки» как средство экономического стимулирования ногайской знати сохранить мирные отношения. «Поминки» отсылались главе Ногайской Орды Ямгурчи-бию и его жене Девлет-султане [25, с. 54-55]. Всего Ямгурчи от Ивана и его сына получил 9 предметов, таким образом в Москве ногайского правителя, используя крымскую «табель о рангах», приравняли к мангытскому беку в Крымском ханстве [41, с. 251].
Очевидно, в Москве приняли решение встроить «поминочные» отношения с ногаями в крымскую систему, по которой «поминки» шли в первую очередь Чингизидам, затем карачи-биям и сейиду. Однако такая схема не могла вполне удовлетворить ногайскую знать, т.к. она почти полностью исключалась из этих отношений. Это недовольство проявилось рано, уже на заре «поминочных» отношений Русского государства с Ногайской Ордой. В 1505 г. Казанское ханство вышло из-под подчинения Москвы. Великокняжеские дипломаты спешно приняли меры, направленные на изоляцию непокорного ханства от его степных союзников. В Ногайскую Орду отправили гонца с поминками для бия, но их перехватил один из мирз [25, с. 57]. Но более очевидно недовольство «поминочной» политикой Москвы проявилось в 1530-е гг., во времена правления Саид-Ахмед-бия.
Правление Саид-Ахмеда приходится на кризисный период в политической системе России, совпавший по времени с наивысшим расцветом Ногайской Орды. Ногайский бий Саид-Ахмед претендовал на изменение статуса русско-ногайских отношений, одновременно с этим он добивался и изменения статуса Ногайской Орды в постзолотоордынском политическом пространстве [35, с. 186-197, 201-210]. Эти претензии проявились, прежде всего, в изменении формуляра верительных грамот. В августе
1534 г. Саид-Ахмед требовал выплат крымских «поминков», настаивал на той же системе их распределения. При этом бий занимал место хана, появлялся и ногайский аналог калги [26, с. 93]. Тон грамот резко изменился. В одной из них Саид-Ахмед жестко увязал вопрос о выдачи помин-ков и сохранения «роты» [Там же, с. 95]. В это же время Саид-Ахмед стремился сконцентрировать в своих руках выдачу поминков мирзам, что вызвало конфликты внутри орды и с русскими дипломатами [Там же, с. 124-125, 126-127]. В конце 1534 г. в Москву приехало ногайское посольство, возглавляемое главой ногайского правительства - кара-дуваном. Бий требовал денежных выплат от 100 000 алтын до 60 000 алтын, в случае же спора или «затейки» угрожал войной. Свои претензии на
денежные выплаты Саид-Ахмед обосновывал тем, что бывшая Большая Орда теперь принадлежит ногаям [26, с. 131].
В таких условиях возрастала роль дипломатов, отправлявшихся в Ногайскую Орду. Даниил Губин, русский посол в орде в 1534-1535 гг., выяснил наличие глубоких противоречий между Саид-Ахмедом и мирзами [Там же, с. 146-147, 150-151].
Вероятно, следствием этих противоречий и стало посольство мирз западного крыла Ногайской Орды в декабре 1534 г., предлагавших служить России за «поминки» [Там же, с. 135-138].
Российские дипломаты оперативно отреагировали на это посольство: был отправлен посол Петр Левский. В вопросе о «поминках» он должен был подчеркивать, что «... ныне государь наш для вашей дружбы поминки свои к вам со мною послал». В случае верности и борьбы (крымским ханом) с врагами великого князя он «.любовь свою и свыше хочет держати и поминки свои станет к вам посылати по пригожу, что у него лучит». Вместе с тем настоятельно подчеркивалось: «А не наймует вас государь наш.» [Там же, с. 144]. Такое пояснение было связано, вероятно, с неудачным опытом распространения принципа службы великому князю как условия получения «поминков» на крымских царевичей в 1516-1518 гг. [41, с. 249].
Тем временем Саид-Ахмед продолжал свою политику и в конце
1535 г. стали известны его претензии на «девятные поминки», традиционно связанные с крымскими ханами [26, с. 156]. Впрочем, в России уже знали, что в самой орде не все поддерживают его притязания. Так, глава «финансового ведомства» Ногайской Орды Теку дуван советовал Д. Губину написать в Москву, чтобы Саид-Ахмеду не потакали и писали в грамотах и слали «поминки» как было ранее [Там же, с. 129]. В течение 1536-1537 гг. продолжалась борьба «за поминки». В ответ на требование «крымских поминков» Ф.И. Карпов подчеркивал, что бий «правду не учинил», а великий князь «дружбу не выкупает». Русская сторона крепко держалась выбранной линии: слать «поминки» только после шертования [Там же, с. 186, 197]. Все это, а также жалобы мирз на качество «поминков» свидетельствует, что правительство Е. Глинской существенно ограничивало количество «поминков».
К примеру, мирза Хаджи-Мухаммед писал в 1537 г., что великий князь их обманывает и шлет «малые некоторые поминки» [Там же, с. 190]. Возможно, это было продолжением практики Казны первого десятилетия
XVI в. [41, с. 258].
Осенью 1537 г. в Москве стали известны административные изменения в Ногайской Орде (появление нурадинов и кековатов) и связанные
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
с этим экономические претензии (нурадинова пошлина). Поминки же для Саид-Ахмеда вообще непомерно возросли. Реакция Москвы была резка и однозначна: Ф.И. Карпов и дьяки Меньшой Путятин и Ф. Мишу-рин заявили на требования ногайской стороны «крымских поминков»: «ни князю и мирзам пригоже чюжих поминков просити», и далее подчеркнули связь «поминков» со службой («.наших недругов воюют, толды им от нас и поминки ходят»). В ответной грамоте Саид-Ахмеду подчеркивалось беспрецедентность таких требований [26, с. 200, 213, 214-215]. Таким образом, дипломатия правительства Е. Глинской продолжала политику Казны времен Василия III и стремилась превратить «поминки» в жалованье.
После правления Саид-Ахмеда «поминочные» отношения стабилизировались. В 1548-1549 гг. не видно конфликтов по этому вопросу, наоборот, проявляется тенденция к утверждению «жалованного» принципа получения «поминков». Так, мирза Али б. Юсуф просил «поминок» за военные действия против врагов Ивана IV [Там же, с. 296]. Вместе с тем среди правящей элиты орды (бия, нурадина и кековата) оставались живы старые традиции. Нурадин Исмаил писал: «А чего яз прошу, то мне дай; будешь добр и яз тебе друг», «похочешь со мною быти в дружбе», пришли «поминок». Распространились и «запросы», особенно активен в них был все тот же Исмаил. Новый бий орды Юсуф запрашивал «платье доброе», которое должны были пошить в России [Там же, с. 237, 239, 246, 248-249, 250, 287, 308]. Оставались и прежние претензии к качеству «поминков» [Там же, с. 296]. Необходимо отметить, что умиротворенность в вопросах о «поминках» в то время во многом диктовалась общим климатом русско-ногайских отношений 1548-1549 гг. В это время наблюдалось сближение России и Ногайской Орды по «казанскому вопросу» и обострение ногайско-крымских отношений [Там же, с. 294-295, 298-299, 304, 305, 311].
1550-е гг. также прошли без заметного обострения «поминочно-го вопроса». Среди ряда мирз усиливалась «жалованная» тенденция. Так, Исхак мирза писал, прося «поминков»: «Другу своему князю бью челом.» [27, с. 47]. Семантическое значение челобитенной формы обращения в XVI столетии было широким. С одной стороны, оно означало просто обращение к государю, с другой - указывало на некоторую приниженность контрагента [40, с. 96-99; 44, р. 260, 269]. В посланиях ногайских мирз применялось также выражение «тау салам» [27, с. 133, 134; 28, л. 16 об., 17]. Обыкновенно исследователи переводят его как приветствие [3, с. 306-307; 12, с. 198-199]. Однако данные источников свидетельствуют, что в переводческой практике русского дипломатического ведомства того времени «тау салам» означало челобитие [24, л. 20].
Вместе с тем большинство мирз не разделяли такого подхода, а после 1554 г., когда к власти пришел Исмаил, он попытался, как и Саид-Ахмед, изменить статус русско-ногайских отношений, что выразилось в именовании Ивана Грозного сыном [27, с. 181, 203, 208]. В 1556 г. Исмаил получил гневную отповедь и с тех пор прекратил столь явно претендовать на верховенство в русско-ногайских отношениях [Там же, с. 211]. Впрочем, положение Исмаил-бия в то время не способствовало настойчивости для проведения подобной политики. Ногайская Орда погрузилась в омут гражданской войны и экономического краха [35, с. 270-289]. Именно в таких условиях развивались «поминочные» отношения.
Постепенно нарастала жалованная тенденция в понимании поминок, и ревизии этого со стороны ногаев в исследуемый период не происходило.
Исмаил-бий отмечал необходимость «поминок» для собирания и удержания ногаев вокруг него [27, с. 216]. Разорение ногаев вынуждало активно выпрашивать у русских властей повышение «кун», шедших к ним из Москвы [Там же, с. 259]. Исмаил отмечал, что пришедшую к нему «рухлядь» он раздавал своим детям, племянникам и слугам [Там же, с. 253].
Бий, обеспокоенный целостностью приходящих поминков, требовал присылать их список с описанием отправляемого «татарским письмом» [Там же, с. 252, 280]. Исмаил расширял список получателей «поминков», включая в него своих беков, влиятельного ногайского сейида Кара-ходжу и других представителей неэдигейской знати [Там же, с. 253, 280].
В середине XVI в. «поминки» приобрели характер «годового» с точно определенной номенклатурой и количеством отсылаемого. Так, среди дач начали фигурировать деньги. В 1559 г. Исмаил-бий писал: «То ты мне даеш денег годовое и по то послал есми Бекчуру, годовое денги однолично бы еси приказал з Бекчурою» [Там же, с. 297]. В годовое входили шубы, сукна и однорядки. В послании Исмаил-бия в 1560 г. сообщалось, что ежегодно шло 4 шубы («горлатная с поволокою», «горностаена с поволокою», 2 «бельих с поволоками»), по 4 постава сукна и «однорядки шитые» [Там же, с. 325].
Показательно изменение отношения к поминкам в среде самих ногаев. Все чаще в их среде проявлялось понимание поминков как жалования. Так, в 1562 г. в ставке Урус-мирзы в жесткой форме с русского гонца К. Тоишева взяли пошлины. Тогда аталык Уруса Тюбек этим возмутился. Он корил своего воспитанника, что делает это «не гораздо», что государевых посланников бесчестит и грабит. По словам К. Тоишева, аталык говорил Урусу: «О государе деи царе и великом князе свет видите, его государевым жалованьем живете, а его ж посланников грабиш». Урус оказался
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
вынужден оправдываться. На это его толкнуло то, что к нему приехало из иных элей много людей, а дать им нечего. Мирза обещал, что когда будет отпускать гонца, то возместит его убытки [28, л. 47-47 об.].
Еще более откровенно это новое понимание выразил Исмаил-бий в своем предсмертном послании. Выпрашивая у Ивана Грозного повышение денежных и других дач, он четко проводил параллель между служилыми татарами и Ногайской Ордой [Там же, л. 211 об.]. Ногайская Орда стремительно теряла влияние на внешнеполитическую ситуацию в западном Деште, русско-ногайские отношения «провинциализировались», как следствие, «поминки» претерпевают очевидную эволюцию и сближаются с жалованием. Русские дипломаты стремятся влиять на процесс принятия внешнеполитических решений ногайской элитой с помощью регулирования объемов направляемых в орду «поминков», снижая их своим противникам и увеличивая - сторонникам. Так, во время русско-ногайского противостояния в 1580-е гг. русское дипломатическое ведомство сократило содержание бию Урусу и его сторонникам и увеличило тем мирзам, которые выступали за мирные отношения с Русским государством [29, л. 1].
Постепенно угасание интереса к Ногайской Орде как субъекту внешней политики привело к снижению стоимости отправляемых ногайской элите «поминок». Так, в 1584 г. «поминки» для бия равнялись по стоимости 300 рублей, в 1585 г. произошло снижение их стоимости, связанное с антирусской позицией Уруса и составило 200 рублей, а в начале
XVII в. они были равны 71 рублю [6, с. 234; 29, л. 1]. Общая же стоимость «поминок» в Ногайскую Орду составляла в 1584 г. 772 рубля [29, л. 1], в 1585 г. - 817 рублей [Там же, л. 2-3]. Такой рост был связан, с одной стороны, с повышением стоимости даров для мирз, придерживающихся промосковской позиции, с другой - включением в роспись дополнительных представителей ногайской элиты. Однако реально в орду в 1585 г. отослали «поминок» на заметно меньшую сумму, т.к. Урус и его сторонники тогда «посылок» не получили и итоговая сумма равнялась 400 рублями [Там же, л. 3]. В начале XVII в. цена «поминок» составляла 563 рубля [6, с. 234]. Приведем для сравнения стоимость польских «упо-минок» в Крымское ханство. В конце XV в. она равнялась 15 000 черво-ных злотых, при Сигизмунде Августе и Стефане Батории - 5 000 злотых, в 1591 г. - 3 600 талеров и 300 червоных злотых, а в 1596 г. - 3 800 злотых [47, 8. 67, 80]. Таким образом, общая тенденция на снижение стоимости «поминок» заметна, хотя она и имела довольно медленный темп.
Таким образом, на протяжении изучаемого времени «поминочные» отношения претерпели некоторые изменения. Если в 1530-е гг. заметно
усиление трибутарной тенденции, умело преодоленной русскими дипломатами, то к середине столетия стало очевидным укрепление жалованной тенденции. К 60-м гг. XVI в. поминки прошли эволюцию и очевидно превратились в жалованье. К началу XVII в. стоимость «поминок», отправляемых ногайским бию и мирзам, сократилось, что связано с «провинци-ализацией» русско-ногайских отношений и общим угасанием интереса к Ногайской Орде как самостоятельному игроку на внешнеполитической арене. Вместе с тем для ногайской экономики они играли заметную роль, что объясняется номенклатурой «поминков» и «запросов».
Наиболее частыми были просьбы прислать одежду. Среди предметов одежды выделялись шубы (собольи, горностаиные, лисьи, «хреп-товые бельи» и куньи) [26, с. 158, 327]. Затем по популярности шли шапки (лисьи, «черногорланые») и однорядки [26, с. 95, 156, 194, 236; 27, с. 45, 47, 50]. Такой же популярностью, как шубы, пользовались доспехи. Нередки были просьбы прислать парадные панцири и шлемы. Более редко запрашивалось оружие (сабли, один раз «лук Чаадайской») [26, с. 93, 96, 97, 135, 136, 137, 156, 158, 165-166, 202, 205, 209, 210, 237, 239, 248, 250, 296, 308, 311, 312; 27, с. 47, 63, 81]. Довольно популярны были ткани и конская сбруя. Нередко запрашивались предметы парадного выезда («з золотом седло и узду»). Ткани в основном были ипские, лунские. Нередко просили сукна, чтоб «телега покрывати». Цвета, как правило, запрашивались зеленый и синий. Были и курьезы. Так, Исмаил в 1551 г. просил два постава сукна «один бы постав добре был, а другой бы постав плохой» [25, с. 54, 55; 26, с. 93, 95, 97, 156, 193, 237, 239, 249; 27, с. 49, 50, 63, 67]. Среди «поминков» и «запросов» фигурировали ловчие птицы (кречеты, соколы, ястребы) [25, с. 54, 55; 26, с. 93, 165, 185, 193, 246;
27, л. 97, 182, 184, 216] и моржовый клык [25, с. 55; 26, с. 327; 27, с. 50]. Запрашивались музыкальные инструменты (трубы, накры) [26, с. 158, 165, 209; 27, с. 97, 156] и шатры [26, с. 209, 248-249, 291, 299, 311-312; 27, с. 97, 69, 91, 105, 129]. Ряд «запросов» диктовался, по-видимому, потребностями бийской канцелярии и ногайским духовенством [36, с. 100-111]. Именно бии запрашивали бумагу, краски и шафран [26, с. 95, 156, 308; 27, с. 45, 49, 105, 160, 182, 208, 216.].
С одной стороны, подобные запросы могут служить косвенным свидетельством возможности изготовления книг в Ногайской Орде [13, с. 80]. С другой - находок памятников ногайской письменной культуры до сих пор нет, поэтому к подобному предположению стоит относиться весьма осторожно. Вполне вероятно, что запросы бумаги диктовались ее дефицитом и необходимостью восполнить его для ведения активной дипломатической переписки с сопредельными странами [26, с. 93-94]. Также
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
стоит заметить, что книжная культура является неотъемлемой частью городской культуры [1, с. 92], соответственно, наличие книгописания в кочевой Ногайской Орде сомнительно. С другой стороны, у нас имеются данные о книжной торговле между Крымским и Казанским ханствами [24, л. 128], однако нельзя определенно сказать, были ли эти книги собственного производства или привозные. Запрашивались также чернильницы и печати [27, с. 274].
Среди запросов фигурировали поталь [26, с. 200; 27, с. 106, 128, 160, 162, 183, 208, 216], нашатырь [27, с. 106, 160, 182], олово [Там же, с. 106, 160, 182, 182, 208, 216] и ртуть [Там же, с. 160, 162]. В Ногайской Орде существовало строительство культовых сооружений [35, с. 569]. Так, в 1551 г. Исмаил просил железа немецкого для постройки кладбища (вероятно, мазара, кешене), в 1553 г. Белек-Пулад-мирза просил, наряду с традиционными шубами, еще и 1000 листов потали, уверяя, что строит мечеть [27, с. 128]. В конце 1555 г. Мухаммед-мирза б. Исмаил-бия сообщал, что строит кешене над умершим младшим братом и просил «много потали и олова.» [Там же, с. 183]. Нашатырь мог использоваться для очистки металлических изделий. Олово, благодаря малой температуре плавления, могло использоваться и в кочевом быту для лужения и починки посуды. Ртуть служила основой для «горячего ртутного золочения» - покрытия металлических предметов позолотой; применялась она и в лекарственных целях. Поталь - оловянная или медная фольга, применявшаяся для украшения изделий.
Ко всему прочему сохраняется возможность запрашивания потали и ртути для перепродажи в Бухару (с которой ногаи имели традиционные отношения [35, с. 203, 204, 267, 530, 565]), где существовало развитое ювелирное искусство [43, с. 12-13, 15]. Косвенным подтверждением последнего может служить сообщение Исмаила, что он послал на продажу в Казань «бархат золотной», который попадал в орду в «поминках» [27, с. 216].
Запрашивали ногайские аристократы и гвозди (Саид-Ахмад в 1535 г. просил 300 000 гвоздей, Исмаил в 1555 г. - 500 000) [26, с. 156; 27, с. 216], киноварь [27, с. 105], сусальное золото [26, с. 200].
После переворота в Ногайской Орде появились запросы денег. Первоначально запрашиваемая сумма равнялась 100 золотым [27, с. 274], затем с 1558 г. - 200 [Там же, с. 282], с 1560 г. сумма стала равняться 300 рублей [Там же, с. 325], в 1562 г. бий требовал присылать 400 рублей [28, л. 5 об., 9 об., 10]. Перед своей смертью Исмаил, сравнивая себя со слугами Ивана Грозного, потребовал присылать к нему 500 рублей [Там же, л. 211 об.]. Впрочем, степень удовлетворения денежных запросов нам не известна, но, учитывая тенденцию на сокращение «поминок», можно
предположить, что денежные дачи тоже подчинялись ей и, скорее всего, имели чрезвычайный характер.
Таким образом, изучение «поминок» в русско-ногайских отношениях привело нас к следующим выводам.
1. «Поминки» в этих отношениях начинают присутствовать в начале
XVI в. и их появление связано с необходимостью стимулировать «податливую» позицию ногайских аристократов.
2. Трибутарный контекст они приобретают в 1530-е гг., при Саид-Ахмед-бие, однако, эта тенденция была преодолена русской дипломатией, и к середине столетия стало очевидным укрепление жалованной тенденции. К 60-м гг. XVI в. поминки прошли эволюцию и очевидно превратились в жалованье. Постепенная «провинциализация» русско-ногайских отношений привела к снижению стоимости «поминок» и окончательному укреплению их жалованного понимания.
3. «Поминки» имели экономическое значение, нивелируя недостатки кочевой экономики Ногайской Орды. С одной стороны, они обеспечивали потребности кочевой знати, связанные с ее статусом, с другой - обеспечивали потребности кочевого ремесла.
В целом «поминочные» отношения играли заметную роль в русско-ногайских отношениях, позволяя проводить русской дипломатии гибкую политику, направленную на стимулирование своих союзников. Вместе с тем, сводить только к «поминкам» русско-ногайские отношения нельзя, т.к. они не ограничивались имущественными вопросами.
Библиографический список
1. Акимушкин О.Ф. Заметки о персидской книге и ее создателях // Акимушкин О.Ф. Средневековый Иран: Культура, история, филология. СПб., 2004.
2. Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства. Вторая половина XV века. 2-е изд. М., 2001.
3. Вельяминов-Зернов В.В. Исследования о касимовских царях и царевичах. СПб., 1864. Ч. 1.
4. Виноградов А.В. Русско-крымские отношения: 50-е - вторая половина 70-х годов XVI века. М., 2007. Ч. 1-2.
5. Герберштейн С. Московия / Пер. А.И. Малеина и А. В. Назаренко; Ком-мент. З. Ножниковой. М., 2007.
6. Гневушев А.М. Акты времени правления царя Василия Шуйского (1606 г.
19 мая - 17 июля 1610 г.) // Чтения в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских. 1914. № 100.
7. Граля Х. Дипломатия даров // Консул. 2005. № 2 (2).
8. Дюшен М. Герцог Бекингем. М., 2007.
9. Жолобов О. Ф. Было ли в Древней Руси девятичное счисление? // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2002. Сентябрь. № 3 (9). С.54-60.
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
10. Загородняя И. А. История царской казны в зеркале внешней политики России XVII столетия // «Во утверждение дружбы.». Посольские дары русским царям / Сост. И. Загородняя. М., 2005.
11. Загородняя И.А. Типология дипломатических даров из европейских стран: общее и особенности // Репрезентация власти в посольском церемониале и дипломатический диалог в XV - первой трети XVIII века. Третья междунар. научн. конференция «Иноземцы в Московском государстве», посвящ. 200-летию Музеев Московского Кремля. 19-21 октября 2006 г. Тезисы докладов / Отв. ред. А.К. Левыкин, В.Д. Назаров. М., 2006. С. 46-48.
12. Зайцев И.В. Из истории русского средневекового дипломатического лексикона: этимологические заметки // Восточная Европа в древности и средневековье: Проблемы источниковедения. Тезисы докладов XVII Чтений памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто и IV Чтений памяти д-ра ист. наук А.А. Зимина (Москва, 19-22 апреля 2005 г.) / Отв. ред. Е.А Мельникова, М.Ф. Румянцева. М., 2005. Ч. 2. С. 77-82.
13. Зайцев И.В. К истории книжной культуры в Джучидских государствах // Восточный архив. М., 2000. № 4. С. 77-82.
14. Кривцов Д. Ю. Легенда о происхождении крымских «поминков» // Репрезентация власти в посольском церемониале и дипломатический диалог в XV - первой трети XVIII века. Третья междунар. научн. конференция «Иноземцы в Московском государстве», посвящ. 200-летию Музеев Московского Кремля. 19-21 октября 2006 г. Тезисы докладов / Отв. ред. А.К. Левыкин, В.Д. Назаров. М., 2006. С. 68-70.
15. Литвин М. О нравах татар, литовцев и москвитян / Пер. В.И. Матузовой; Отв. ред. А. Л. Хорошкевич. М., 1994.
16. Любая А.А. Татарские «поминки» в контексте взаимоотношений Польского королевства и Великого княжества Литовского с Крымским ханством в XVI веке // Studia histórica Europae Orientalis. Исследования по истории Восточной Европы. 2010. Вып. 1. С. 239-262.
17. Моисеев М.В. Посольские дары-«поминки» в контексте взаимоотношений России с кочевниками в XVI веке // Репрезентация власти в посольском церемониале и дипломатический диалог в XV - первой трети XVIII века. Третья междунар. научн. конференция «Иноземцы в Московском государстве», посвящ. 200-летию Музеев Московского Кремля. 19-21 октября 2006 г. Тезисы докладов / Отв. ред. А.К. Левыкин, В. Д. Назаров. М., 2006. С. 88-90.
18. Моисеев М. В. Слон Ивана Грозного // Studia histórica Europae Orientalis. Исследования по истории Восточной Европы. 2010. Вып. 3. С. 209-220.
19. Назаров В.Д. Российско-ногайская торговля (первая половина XVI в.) // Восток. 1998. № 1. С. 48-64.
20. Никонов С.А. «Дар» и «поминки» в политических взаимоотношениях Пскова и Москвы второй половины XV - начала XVI вв. // Вестник Удмурдского университета. Серия «История». 2006. № 7. С. 63-77.
21. Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.-Л., 1948.
22. Ножникова З. «Московия» и ее автор // Герберштейн С. Московия / Пер. А.И. Маленина и А.В. Назаренко; Коммент. З. Ножниковой. М., 2007.
23. Перетяткович Г. И. Поволжье в XV и XVI веках (очерки из истории края и его колонизации). М., 1877.
24. Посольская книга по связям России с Крымским ханством // Российский государственный архив древних актов. Ф. 123. Оп. 1. Кн. 6.
25. Посольская книга по связям России с Ногайской Ордой. 1489-1508 гг. М., 1984.
26. Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. 1489-1549 гг. Махачкала, 1995.
27. Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. 1551-1561 гг. / Сост. Д.А. Мустафина, В.В. Трепавлов. Казань, 2006.
28. Посольская книга по связям России с ногайскими татарами 1561- 1564 гг. // Российский государственный архив древних актов. Ф. 127. Оп. 1. Кн. 6.
29. Выпись с книги лета 7092-го государева жалования // Российский государственный архив древних актов. Ф. 127. Оп. 1. 1584 г. Д. 1. Столбец.
30. Савва В.И. О Посольском приказе в XVI веке. Харьков, 1917. Вып. 1.
31. Самойлович А.Н. Тийишь (тишь) и другие термины крымско-татарских ярлыков // Самойлович А.Н. Тюркское языкознание. Филология. Руника. М., 2005. С. 230-231.
32. Сборник императорского Русского исторического общества. СПб., 1884. Т. 41.
33. Соловьев С. М. Соч. М., 1989. Кн. 3. Т. 6.
34. Трепавлов В.В. Кочевники на русских рынках: ногайская торговля в XVI-
XVII вв. // Отечественная история. 2000. № 3. С. 164-174.
35. Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. М., 2000.
36. Трепавлов В. В. Ислам и духовенство в Ногайской Орде XV-XVI вв. // Этнографическое обозрение. 2002. № 4. С. 100-111.
37. Фаизов С. Ф. Крымскотатарская дипломатика в политическом контексте постпереяславского времени. М., 2003.
38. Фехнер М. В. Торговля Русского государства со странами Востока в XVI веке // Тр. Гос. ист. муз. М., 1956. Вып. 31.
39. Филюшкин А. И. Андрей Михайлович Курбский: Просопографическое исследование и герменевтический комментарий к посланиям Андрея Курбского Ивану Грозному. СПб., 2007.
40. Филюшкин А. И. Титулы русских государей. М.-СПб., 2006.
41. Хорошкевич А. Л. Русь и Крым. От союза к противостоянию. Конец XV-
XVI вв. М., 2001.
42. Хорошкевич А. Л. Русь и Крым после падения ордынского ига: динамика трибутарных отношений // Отечественная история. 1999. № 2. С. 71-78.
43. Юлдашев М.Ю. К истории торговых и посольских связей Средней Азии с Россией в XV-XVII вв. Ташкент, 1964.
44. Crosky R.M. The Diplomatie Forms of Ivan III Relationship with the Crimean Khan // Slavie Review. 1984. Vol. 42. № 2. Р. 260-270.
45. Kolodziejchyk D. The Crimean Khanate and Poland-Lithuania. International Diplomaey on the European Periphery (15th - 18th Century). A Study of Peaee Treaties Followed by Annotated Documents. Leiden-Boston, 2011.
46. Lietuvos Metrika. Vilnius, 2004. Kn. 4 (1479-1491).
47. Skorupa D. Stosunki polsko-tatarskie 1595-1623. Warszawa, 2004.
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
