CC BY
79
Александр Хамгаев,
редактор Ташкентского международного радио (г. Ташкент)
ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ АФГАНИСТАНА: ЕДИНСТВО ИЛИ ФЕДЕРАЛИЗМ?
Проект федерализации Афганистана — своего рода индикатор этнополитического состояния его общества. Эта проблема выходит на авансцену событий всякий раз, когда пуштуны как государствообра-зующий этнос перестают быть военно-политической опорой государственной машины страны. Так происходило, в частности, в 1992 г., после падения режима Наджибуллы. Тогда лидеры национальных меньшинств по общему согласию разработали план раздела страны на четыре федеральные части. Аналогичная картина сложилась и в 2001 г. после ликвидации антитеррористической коалиции талибского Исламского эмирата Афганистан. Причем на сей раз в изменившейся внутренней и международной обстановке идея федерального устройства страны была поддержана извне — руководством соседнего Узбекистана.
Подобные прожекты вызвали резкое неприятие со стороны пуштунской интеллектуальной элиты, усмотревшей в них опасную попытку развалить Афганистан как единое государство. И в таких опасениях есть резон. Ведь в одних условиях идея федерализации выступает как благо, в других — проявляется ее деструктивная сила. На первый взгляд в Афганистане есть объективные предпосылки для федерализации, прежде всего полиэтнический состав его населения. С другой же стороны, идея федерализма в этой стране не нова, на протяжении всей ее истории эту тему поднимали неоднократно, но она так и не была реализована. Можно ли волевым решением обеспечить ее жизнеспособность в конкретных этнополитических условиях Афганистана? Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо понять стержневые устои самосознания ведущей, как по численности, так и по ее роли в становлении афганского государства, нации — пуштунов, учесть характерные особенности исторических процессов в стране и специфику формирования пуштунского державного национализма, а также его взгляд на нацменьшинства Афганистана. Вместе с тем нельзя забывать об интересах другой стороны, т.е. о тех доводах, которые она предъявляет, выдвигая идею федерализации. Подчеркнем, что сегодня наиболее энергичными проводниками идеи федера-
лизма выступают военно-политические лидеры двух этнических групп: узбеков и хазарейцев. Необходимо посмотреть, какие последствия несет в себе обсуждаемая идея и для этих народов.
Идейный фундамент пуштунского национализма зиждется на представлениях пуштунов об их происхождении. И хотя эти представления основаны не на глубоких научных изысканиях, а на устном и письменном творчестве народа, в котором присутствует скорее мифическое, эмоциональное начало, тем не менее такое понимание своих корней закреплено в сознании пуштунов настолько прочно, что отступление от него равнозначно разрушению собственного "я". Опираясь на легенды и предания, воспринимаемые как реальный факт, они провозглашают себя потомками "детей Израилевых" (Бани Исраил). Устная многовековая традиция донесла до них повествование о том, что они — потомки одного из 12 израильских племен и посему могут претендовать на "богоизбранность". Эта претензия всегда развивалась в рамках исламского толкования пророческой миссии Мухаммеда, избранного Всевышним для возрождения "истинной" веры, которую еще в древности возвестил людям Пророк Ибрахим (библейский Авраам). Восприняв от арабов ислам, афганцы переработали его в соответствии со своими древними обычаями и нормами поведения, стремясь показать, что они вошли в исламское сообщество не как покоренные язычники, а как потомки "детей Израиля", с которыми Всевышний заключил "союз" задолго до появления Мухаммеда. Эти взгляды отражены в литературе афганцев и оказали значительное влияние на формирование их этнорелигиозного сознания, что, в свою очередь, способствовало зарождению, а затем и укреплению в народе твердого убеждения: "Пуштунство есть ислам, а ислам есть пуштунство". Именно в свете представлений о происхождении пуштунов от иудейско-израильского племенного союза появилось предание о том, как предки нынешних афганцев приняли ислам. Считается, что Халид бен Валид, один из видных патриархов "детей Израиля", бывший в кровном родстве с пуштунами Гура (историческая область в Афганистане), стал мусульманином, а затем направил пуштунам письмо, с тем чтобы и они приняли ислам. Пуштуны Гура решили послать джиргу (совет) во главе с Кайсом (легендарный прародитель афганцев) в Медину, где члены этой делегации приняли ислам от самого Пророка Мухаммеда, который дал Кайсу мусульман -ское имя Абдуррашид. Возвратившись на родину, Кайс Абдуррашид так руководил своим народом, что весь он за короткое время принял
ислам. Халид бен Валид отдал свою дочь в жены Кайсу Абдуррашиду. От этого брака родились три сына, положивших начало большим группам афганских племен. "Из этой версии следует, — пишет афганский психолингвист Кабир Сторай, — что ислам стал частью пуштунской культуры еще при жизни Пророка Мухаммеда и был воспринят не через войну, а путем мира и через джиргу".
Это предание можно считать квинтэссенцией этнорелигиозного синкретизма пуштунского национализма. Именно здесь скрыты корни, питающие представления афганцев о своей самодостаточности и равновеликости с другими народами, претендующими на особую роль в исламском мире. С помощью этноконфессионального синкретизма они словно возвели вокруг себя стену, позволяющую им жить в собственном мире и не допускать его разрушения. На таком фундаменте — " пуштунство есть ислам, а ислам есть пуштунство" — строилась дальнейшая история объединения разрозненных княжеств и различных народов в рамках централизованного пуштунского государства. Эта идея стала своего рода моральным и духовным императивом для афганских правителей, мощным стимулом при реализации ими политики расширения и укрепления единого государства. В пользу данного суждения говорит и тот факт, что вплоть до 30-х годов XX в. афганские правители именовали себя эмирами, а не королями, формально признавая свое подчинение халифу — главе всех мусульман. Они словно давали понять, что, будучи пуштунами по крови, тем самым являются мусульманами, а это, в соответствии с исламом, первично по отношению к этническим характеристикам.
Пуштунский национализм ярко воплотился в державе Дурра-ни, которая всегда считалась символом исторического величия пуштунской государственности. А после ее распада (1819) та же идея — "пуштунство есть ислам, а ислам есть пуштунство" — легла в основу и новой политики афганских правителей (тогда же, в начале XIX в.) по консолидации самостоятельных княжеств, возникших на обломках державы Дуррани. Кстати, рухнула она из-за ослабления центральной власти, что привело к полной феодальной анархии. Провинции, которые основатель этой державы Ахмад-шах включил в ее состав, одна за другой становились самостоятельными или же попадали под власть более сильных соседей. Однако следует отдать должное главам оставшихся афганских княжеств — они быстро извлекли уроки из развала независимого единого государства и направили силы на его воссоздание. Одним из самых активных и последовательных проводников
этой политики стал эмир Дост Мухаммад-хан, правивший с 1843 по 1863 г. Он устремил взор на север страны — в Афганский Туркестан, так как считал, что колонизация окраин усилит единое афганское государство. Он подчинил себе Балх, Хульм, Акчу, левобережье Аму-дарьи, Каттаган, Кундуз, Баглан и Герат. Эту линию продолжил и эмир Шер Али-хан, который для закрепления пуштунского влияния на севере страны держал в Герате и Туркестане половину своей армии. Централизации пуштунского государства способствовал и англо-русский договор о северо-западной границе Афганистана, подписанный в 1887 г. Благодаря ему эмиры получили от России и Англии своего рода карт-бланш на свободу действий в Афганском Туркестане, что удачно использовал эмир Абдуррахман-хан, пришедший к власти в Кабуле в начале 80-х годов XIX в. Опираясь на армию, он завершил присоединение ханств левобережья Амударьи, а в 1892 г. завоевал Хазараджат. Для усиления воссоздаваемого единого государства эмир стал активно проводить пуштунизацию Афганского Туркестана и Хазараджата. На северо-запад страны и на восток — до Аму-дарьи двинулись тысячи афганских семей, в результате чего уже в конце XIX — начале XX в. только в районе Андхой—Акча—Шибир-ган—Сари—Пуль таковых насчитывалось, по неполным данным, 62 тыс., преимущественно недавних кочевников и полукочевников. Переселенцам оказывали значительную политическую и материальную помощь, отдавали лучшие, обеспеченные водой земли и пастбища. Так, ахмадзаи, моманды и другие пуштунские племена, поддерживавшие эмира при завоевании Хазараджата, получили много пастбищ и пахотных угодий на благодатных землях, населенных хазарей-цами. Колонизация пуштунами Северного Афганистана продолжалась и в первые десятилетия XX в. при эмире Хабибулле-хане и в начале правления Амануллы-хана. Многие пуштунские переселенцы двинулась на север и северо-восток страны, обосновавшись в оазисах Балха, Мазари-Шарифа, Кундуза, Ханабада, Таликана и Имамсахиба.
Октябрьская революция и последовавшая за ней Гражданская война в России, а также подавление басмаческого движения в Средней Азии (1918—1938) резко изменили этнический расклад в Афганском Туркестане. Усилия, в свое время приложенные правителями Афганистана для пуштунизации северных территорий, были в считанные годы сведены на нет потоком беженцев из бывшей Российской империи. Их число, по некоторым данным, составляло 500 тыс. человек. Впрочем, это стало причиной куда более важного сдвига,
чем количественный, — произошел качественный скачок в формировании национального самосознания проживавших там узбеков, таджиков и туркмен. Афганский исследователь Юсуф Хеваддуст пишет, что беженцам в массовом порядке раздавали свидетельства о предоставлении гражданства Афганистана, в результате чего "таджики стали второй основной группой населения страны, а узбеки по своей численности сравнялись с нашими соотечественниками-хазарейцами". Юсуф Хеваддуст приводит данные профессора Мухаммада Хасана Какара о том, что "после Октябрьской революции в Афганистан прибыли около 2—2,5 млн. таджиков и узбеков, а сегодня их здесь насчитывается около 5,5 млн.". Ввиду того, что до 1979 г. в Афганистане переписи населения не проводили, эти данные носят лишь оценочный характер и не могут считаться абсолютно достоверными. Видимо, гораздо важнее то, что три волны миграции из Средней Азии на север Афганистана за 1918—1938 гг. способствовали политизации населения этих районов. В пользу такого вывода говорит восстание узбеков, таджиков и туркмен под руководством Ибрагим-бека Локая в 1930—1931 гг. Х.Хашимбеков пишет, что целью борьбы Ибрагим-бека с правительством М.Надир-шаха (1929—1933) было, как он провозгласил, "свержение афганского режима и создание в пределах Катта-гана и Бадахшана самостоятельного узбекского и таджикского государства". Восстание подавили, но его цель свидетельствует о том, что в начале 30-х годов у проживавших в Северном Афганистане узбеков, таджиков и туркмен начало формироваться национальное самосознание, были посеяны зерна идеи о возможности выхода из-под многовековой опеки пуштунов и создания самостоятельного государственного образования. Однако внешняя политическая среда того времени, прежде всего в лице набиравшего силу Советского Союза, не позволяла этой идее укрепиться. Тем не менее она все-таки развивалась, хоть и подспудно, в ожидании нового благоприятного момента.
Таким образом, колонизированные на севере Афганистана земли, несмотря на все приложенные усилия по их пуштунизации, оставались очагом смуты и развития центробежных тенденций. Такая ситуация сохраняется и по сей день. Только, если раньше она выливалась в мятежи и восстания, то сейчас выступает в виде проекта федерализации страны со всей атрибутикой, соответствующей представлениям о современной западной демократии, включая право наций на самоопределение. Однако анализ исторически сложившейся этносоциальной обстановки показывает, что современное афганское
общество не только по своим экономическим и политическим характеристикам, но, прежде всего, в силу нестабильности, в которой оно находится, не готово к цивилизованному переходу на рельсы федерализации.
Прежде чем оценивать перспективы федерализации Афганистана, необходимо сказать о численности его населения и хотя бы в общих чертах охарактеризовать этнический состав. Как отмечалось выше, эти показатели достаточно условные: до 1979 г. переписи населения здесь не было. По ее результатам, население Афганистана составляло 15,5 млн. человек, при ежегодном приросте на 2%. По оценочным данным, к 2000 г. в стране проживали около 30 млн. человек. Гораздо сложнее определить этнический состав населения. Большинство материалов, в свое время изданных в СССР, называют следующие, самые большие этнические группы жителей Афганистана: пуштуны, таджики, узбеки, хазарейцы, чараймаки, туркмены. Причем первые три этноса устойчиво лидировали до 1990 г. Исследования, проведенные в 1991—1996 гг. организацией "Вак Фаундэйшн", показывают уже несколько иную картину. Первыми по численности были, как и всегда, пуштуны (18 млн. 822 тыс., или 62,73%), затем — таджики (3 млн. 714 тыс., или 12,38%), а вот на третьем месте уже оказались хазарейцы (2 млн. 697 тыс., или 9%), узбеки — на четвертом (1 млн. 830 тыс., или 6,1%), затем идут туркмены (807 тыс., или 2,69%), аймаки (804 тыс., или 2,68%). Общая численность жителей, входящих в эти группы, — 30 млн. человек. Остальные этнические группы (4,42%) вместе составляют еще 1 млн. человек.
Судя по этому раскладу, казалось бы, таджики, хазарейцы и узбеки, как большие этнические группы, вполне могут выдвигать требование о самостоятельности своих территорий. Но целесообразно рассмотреть и другие стороны этого расклада. Возьмем хазарейцев, ныне занимающих третье место по численности населения и активно выступивших инициаторами федерализации страны. Серьезный исследователь и знаток афганского вопроса Мухаммад Инам Вак без особого труда развенчивает их претензию на автономию. Он указывает на такой важный факт, как расселение хазарейцев в географически замкнутом пространстве. Две трети из них живут в центральных провинциях: Бамиане, Урузгане, Газни, Вардаке и Самангане. При этом здесь они, за исключением Бамиана, составляют меньше половины населения. В других провинциях: Баглан, Джузджан, Балх и Парван — хазарейцев и того меньше — 12% от общей численности жителей. В
приграничных же зонах, прежде всего на рубежах с шиитским Ираном (хазарейцы исповедуют шиизм), крупных их поселений нет. Таким образом, разбросанность хазарейцев по различным районам Афганистана, отсутствие общей границы с внешним миром делает их объединение в отдельную федеральную единицу призрачным. Видимо, учитывая это, в 70-е годы они пытались приобрести в собственность земли в западных областях страны, например в провинции Фарах, граничащей с Ираном. Однако в силу национально-религиозных и политических соображений живущие там пуштуны и таджики этого не допустили.
Так что же заставило хазарейцев выступить соинициаторами федерализации Афганистана? На первый взгляд причина лежит на поверхности: положение этнорелигиозного меньшинства. Однако истинные мотивы следует искать гораздо глубже. Будучи шиитами, хазарейцы получают мощную поддержку внешних шиитских сил, прежде всего Ирана. К тому же, как оппозиция правящему в Афганистане пуштунскому большинству, хазарейское политическое движение формировалось на территории Ирана (середина 80-х годов). Именно религия, объединяющая хазарейцев и зарубежные шиитские силы, стала, по мнению аналитиков, тем слабым местом, которое сводило на нет действия оппозиции: в ней видели лишь проводника политических взглядов, навязанных извне. На это указал В.Н.Споль-ников, отметив, что данный факт ограничивает "потенциальные возможности оппозиции в борьбе за власть в Афганистане рамками национального и религиозного меньшинства, которое не может претендовать на власть в масштабах всей страны". Но к началу 90-х годов именно этот ограничивающий аспект начали использовать внешние силы для создания законной федеральной структуры (например, через принятие новой Конституции страны). Так, в исследовании "Афганистан: Федерализм?" Мухаммад Инам Вак говорит, что с 1992 по 1997 г. хазарейская партия "Хезби-Вахдати-Ислами" (Партия исламского единства) вместе с Национальным исламским движением Афганистана (НИДА), возглавляемым афганским узбеком Абдура-шидом Дустумом, разработали Основной закон федерального устройства Афганистана, согласно которому, страну предполагается разделить на четыре автономные республики: Республика автономной области Хазараджат (центр — Карман), Республика западной автономной области (центр — Герат), Республика северной автономной об-
ласти (центр — Мазари-Шариф) и Республика южной автономной области (центр — Кандагар).
Однако такие планы пуштуны рассматривают как совершенно неприемлемые. "Федерализм — большой заговор, направленный на законное (через Конституцию) расчленение Афганистана. В нем ощущается роль внешнего вмешательства соседей через нанятые антиафганские национальные элементы", — сказал в интервью газете "Дават" афганский общественный деятель, доктор Усман Рустар Та-раки. Видимо, стремясь уйти от обвинений в антиафганском заговоре, некоторые лидеры хазарейцев в правительстве Хамида Карзая внесли нужные им коррективы в свою позицию относительно федерализации. Например, в интервью газете "Дават" министр планирования Мухаммад Мухаккик отметил, что он придерживается "среднего взгляда" между идеей крепкой центральной власти и созданием федеральной системы. То есть, по его словам, он сторонник центральной власти со значительной децентрализацией полномочий: "Пусть правительство будет центральным, однако на местах должны получить полномочия в выборе своих ответственных лиц". Позиция Мухаккика свидетельствует о том, что хазарейское меньшинство готово к компромиссам и, вероятно, в дальнейшем не будет настаивать на федеральной системе государственного устройства. Единственная военно-политическая структура, которая может реально использовать плоды федерализации, — Национальное исламское движение Афганистана Абдурашида Дустума, контролирующее ситуацию во многих районах Северного Афганистана и в Мазари-Шарифе. Хотя узбеки и не самое многочисленное нацменьшинство страны, они оказали наиболее значительное социально-культурное влияние на другие этносы. И это при том, что, как отмечает афганский исследователь Абдурауф Хпэлвак, в 60—70-е годы изучавший этнорелигиозную структуру афганского общества, это общество отличается незначительной мобильностью населения: "В результате такого положения жители страны не только не знакомы с обычаями, традициями, порядками, привычками и языками других народностей, но некоторые никогда не видели соседние племена и центры своей провинции". В этом — основная причина слабого взаимопонимания между этносами и народностями Афганистана, что, по убеждению Абдурауфа Хпэлвака, "наносило большой урон социально-культурной интеграции". Очевидно, такое положение способствовало тому, что национальный вопрос в Афганистане никогда не был предметом широкого обсуждения в прессе и
в научных кругах. Находившееся у власти пуштунское большинство всегда стремилось развивать идею "единой афганской нации", но нельзя отрицать, что афганская монархия давала представителям нацменьшинств возможность участвовать в управлении государством. Мухаммад Инам Вак приводит сведения, что с 1964 по 1973 г., т.е. до антимонархического переворота, пуштуны занимали 56,1% государственных постов, таджики — 33, сеиды — 3,3, другие суннитские этносы — 5,5, шииты — 2,2%.
Но это не могло остановить политизацию мелкой и средней буржуазии, интеллигенции, представителей духовенства. Большую роль в данном процессе играли и жители Афганского Туркестана. Как отмечает афгановед Хадия Хашимбеков, уже к концу 60-х — началу 70-х годов в городах северных провинций были созданы филиалы почти всех основных политических течений страны, включая крайне правые и крайне левые, а также организации исламских традиционалистов и фундаменталистов. "Важно отметить, однако, что политически активные группы узбекского населения не создали ни одной партии или организации, которые выступали бы в защиту особых экономических и политических интересов узбекского населения, его языка и культуры". X.Хашимбеков указывает, что на севере политические партии и организации создавались не по этносоциальным, а по социальным принципам. Именно принцип обеспечения социальной справедливости способствовал развитию национального самосознания этнических групп, прежде всего афганских узбеков. При этом необходимо учитывать, что северные провинции страны граничат с республиками Центральной Азии, в том числе с Узбекистаном, и это оказывало значительное влияние на местное население. В начале 80-х годов западные исследователи отмечали, что межэтническая интеграция здесь началась на базе культуры и языка афганских узбеков. Но это мнение опровергали ученые советского Узбекистана. Так, Р.Т.Рашидов считал несостоятельным утверждение Д.Монтгомери о том, что из-за притеснений со стороны господствующего пуштунского этноса узбеки Северного Афганистана будут "тяготеть к советскому Узбекистану, как "защитнику узбекских интересов"".
Между тем тенденции этнокультурного доминирования узбеков на севере Афганистана имели под собой объективную основу. К началу 90-х годов Узбекская ССР была единственным государственным образованием узбеков в современном мире. Республика располагала не только большими сырьевыми и природными ресурсами, но
была экономически наиболее развитой в Средней Азии, расцветали узбекская литература, искусство, общественная мысль, наука и техника. Узбекская ССР была важнейшим звеном во взаимоотношениях всего СССР с Афганистаном, ее специалисты участвовали в реализации многих социально-экономических проектов в этой стране, в том числе и в северных районах, где проживали афганские узбеки. Север Афганистана имел общее с Узбекистаном электронное медиапро-странство. Жители многих провинций могли без помех принимать радио- и телепередачи из нашей республики. В вузах Ташкента обучалось немало афганских узбеков. Все это, конечно же, способствовало росту авторитета Узбекистана, повышению статуса узбекских культуры и языка в северных провинциях Афганистана. Этому содействовал и значительный разброс афганских узбеков по его северным районам. Согласно данным Мухаммада Инама Вака, узбеки проживают в девяти северо-восточных провинциях Афганистана: Бадгисе, Баглане, Бадахшане, Кундузе, Самангане, Джузджане, Балхе, Тахаре и Фарьябе. Меньше всего их в Бадгисе — 2% от общего числа местного населения, наибольшее количество в Фарьябе — 52%. При этом в приграничных с нашей республикой районах проживают 13% афганских узбеков, а 87% — в провинциях, граничащих с Таджикистаном и Туркменистаном.
Как видим, и здесь нацменьшинство (в данном случае узбеки) по численности не превышает другие народности, проживающие в приграничных провинциях. Но их влияние на тамошних жителей, как говорилось выше, очень значительно. Особенно оно усилилось после создания в январе 1965 г. Народно-демократической партии Афганистана (НДПА), которая со дня основания к числу своих основных задач относила и демократическое решение национального вопроса. Правда, позже это стало одной из причин разобщения и противоречий в НДПА и привело к появлению в ней фракций и ответвлений от общей линии партии. Так, созданная в 1968 г. Революционная организация Афганистана (РОТА) своей главной целью провозглашала "демократическое решение национального вопроса в стране путем создания федерации автономных провинций на этнонациональной основе". После прихода к власти (1978) НДПА постаралась удовлетворить некоторые запросы этнонациональных меньшинств в сфере образования и культуры. Впервые за всю историю страны в соответствующих ее районах в школах стали вести обучение на узбекском, туркменском и белуджском языках, даже был организован выпуск
необходимых учебников. Снизилась неграмотность среди нацменьшинств Афганистана, к тому же начали издавать газеты на узбекском, туркменском, белуджском языках. Однако в условиях назревавшей гражданской войны руководство НДПА не смогло глубоко изучить и учесть все нюансы этносоциальных отношений в обществе. При этом в нем весьма проявлялись тенденции, направленные на совершенствование социально-культурной интеграции этнических групп в единую общность — афганскую нацию, что также нельзя было не учитывать. Все эти процессы были остановлены с падением режима Над-жибуллы, после чего Афганистан фактически утратил независимость, а пуштунов отстранили от верховной власти. "Эти события, — отмечает Х.Хашимбеков, — содействовали дальнейшей политизации узбекского населения Северного Афганистана, росту его этнического (национального) самосознания, углубили и ускорили эти процессы".
Заметим, что в политизации афганских узбеков значительную роль сыграл и внешний фактор — распад Советского Союза и появление в 1991 г. независимого государства — Республики Узбекистан. Шаги ее руководства, направленные на укрепление независимости нового государства, позволили афганским аналитикам охарактеризовать узбеков как "развитую этническую и политически активную силу в Центральной Азии". Эта характеристика относится и к афганским узбекам, которые в своем стремлении избавиться от опеки пуштунов искали поддержки у властей Ташкента. В 1992 г. в Мазари-Шарифе состоялся учредительный съезд Национального исламского движения Афганистана, работой которого руководил афганский узбек Абдура-шид Дустум. Выступая на съезде, он, в частности, отметил: "Настало время для того, чтобы все народы Афганистана стали равноправными; хотим решить национальный вопрос в стране путем создания федерального правительства...". Положение о федеративном устройстве афганского государства вошло во все основные документы НИДА. В них также четко прослеживаются антипуштунские настроения, завуалированные в таких выражениях, как "шовинистическое правительство, которое проводит родоплеменной курс" и т.д. Первоначально руководство Узбекистана официально не высказывалось в пользу создания федеративного государства у своих южных соседей, активно продвигая идею мирного решения афганской проблемы с участием всех заинтересованных сторон в рамках группы 6+2 (шесть стран — соседей Афганистана плюс США и Россия). Однако в результате антитеррористической операции, организованной США и их союзни-
ками в 2001 г., режим талибов пал и этнополитический расклад в стране вновь резко изменился. Несмотря на то что главой правительства был назначен пуштун Хамид Карзай, а бывший король Мухам-мад Захир-шах (пуштун по крови) объявлен "отцом нации", пуштунов лишили их основной функции — быть военно-политической опорой государства. По данным Института демократизации Афганистана, в высшем командном составе армии страны сегодня нет ни одного пуштуна и ни одного хазарейца, но зато почти 90% этого звена (десять человек), включая министра обороны Мухаммада Касыма Фахима, — таджики. В других же подразделениях Министерства обороны пуштуны составляют лишь 6,8%, а таджики — 75 и примерно по 1% — хаза-рейцы, узбеки, нуристанцы. На встрече с журналистами, состоявшейся 12 декабря 2002 г. в парламенте Узбекистана, президент Ислам Каримов отметил, что федеральная структура власти больше всего подходит для организации взаимоотношений между центром и окраинами Афганистана.
Между тем его единство и территориальная целостность, при сохранении ведущей роли пуштунов как государствообразующего этноса, — ключевой вопрос сохранения мира в этой стране, укрепления ее экономической и политической системы. После падения режима Наджибуллы ответ на этот вопрос дает возможность распознать истинные намерения внешних и внутренних сил относительно будущего Афганистана. Невозможно убеждать в желании сохранить его единство и в то же время поддерживать идею федерализации страны. Нет необходимости глубоко знать афганскую историю и действительность, чтобы понять простую истину: разрываемое межэтническими и военно-политическими противоречиями общество не в состоянии принять в цивилизованном виде федеральную систему устройства. Сначала Афганистану необходимо укрепиться, восстановить порядок, ликвидировать экономическую разруху и, между прочим, предоставить возможность требующим федерализации политическим силам на деле показать, как они могут без оружия в руках действовать на благо национальных меньшинств. Ведь мало создать автономию — надо еще уметь ею распорядиться таким образом, чтобы она стала для народа благотворной силой, открывающей дорогу к процветанию, а не служила интересам лишь небольшой группы честолюбцев. Как отмечают афганские исследователи, процесс федерализации, точнее, развал страны, уже начался. "Кажется, что Афганистан фактически уже идет по пути федерализации, — сказал в интервью газете "Дават"
известный афганский ученый доктор Мухаммад Хасан Какар. — Это выражается в том, что губернаторы (или некоторые из них) независимо управляют своими провинциями. Так, Абдурашид Дустум держит в своем подчинении даже несколько провинций". По словам г-на Ка-кара, у центрального правительства нет ни сил, ни возможностей выполнять свои же решения и контролировать соблюдение законов на всей территории страны.
Думается, что сейчас Афганистану следует взять за образец такое государство, как Узбекистан. Его руководство не допустило распрей, основанных на межнациональных и политических противоречиях, возникших было в недавней истории страны, твердой рукой установило порядок и провозгласило лозунг: "От сильного государства — к сильному гражданскому обществу". Вот и Афганистану неплохо бы сначала укрепить свое обескровленное многолетней войной государство, собрать все силы воедино и направить их на восстановление экономики, возрождение общенациональных духовных ценностей. Это выгодно не только Афганистану, но и странам-соседям. Нестабильный Афганистан, поддерживающий свое существование за счет производства наркотиков и распространения их по всему миру, представляет серьезную угрозу международной безопасности. Расколотый же по этническому принципу, он может стать гнездом экстре -мистских настроений на религиозной, национальной и политической почве. При этом, вне всякого сомнения, таджики будут тянуться к Таджикистану, узбеки — к Узбекистану, туркмены — к Туркменистану. Возникнет масса проблем как для Афганистана, так и для этих государств. При этом не следует забывать, что странам Центральной Азии присущи не только полиэтнический состав населения, много-конфессиональность, но и возникающие на этой основе противоречия. Там, где их удается сгладить экономическими, политическими, социальными мерами, царят мир и согласие. А разделенный по этническому принципу Афганистан — плохой пример для любого граничащего с ним государства. Для федерализма в этой стране еще не пришло время. И решать данный вопрос должно само афганское общество — в иной, а не в нынешней, внутренней и внешней ситуации.
"Центральная Азия и Кавказ", Лулео (Швеция), 2003 г., № 4, с. 151-160.
