CC BY
165
ГОСУДАРСТВЕННОЕ СТРОИТЕЛЬСТВО АФГАНИСТАНА: ДЕЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ у^ ЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ
Иномжон БОБОКУЛОВ
доктор юридических наук, доцент кафедры ЮНЕСКО «Международное право и права человека» Университета мировой экономики и дипломатии (Ташкент, Узбекистан)
АННОТАЦИЯ
Необходимость рассмотрения поставленной в статье проблемы во многом обусловлена многонациональной и многоконфессиональной природой афганского общества. В по-
следнее время все чаще обсуждается вопрос о том, сможет ли Афганистан выбрать такую модель развития, которая могла бы обеспечить долгосрочный мир и стабильность в «сердце Азии».
Вопрос, который нужно задавать — не «Кому следует управлять в Афганистане?», а «Как Афганистану следует управлять собой?»
Назиф Шахрани
Введение
События 11 сентября 2001 года сыграли ключевую роль в формировании глобальной точки зрения, согласно которой слабые и/или несостоявшиеся государства являются «нацио-
нальной и международной проблемой первостепенной важности»1 и одной из основных угроз всеобщему миру и безопасности.
Мировое сообщество сошлось во мнении, что Афганистану наиболее подходит централизованная форма государственного правления: сильная президентская власть ассоциировалась с правопорядком, стабильностью и расценивалась как соответствующая вековым традициям страны.
Однако в ходе ведущихся в академических/аналитических кругах дискуссий вокруг современных реалий государственного строительства в Афганистане данный конституциональный феномен подвергается серьезной критике.
Становление и развитие многонациональной государственности можно рассматривать как историю борьбы между децентрализацией и централизацией.
От несостоявшегося государства к централизованному
Главным итогом перманентного межафганского конфликта в его региональном и международном измерениях стало коренное изменение геополитического статуса Афганистана: к началу XXI века страна избавилась от того буферного состояния, в котором она пребывала в течение XIX—ХХ веков.
Однако, как ни странно, именно буферное положение служило одним из важных факторов консолидации и централизации власти: и то и другое зиждилось на щедрых финансовых и экономических субсидиях заинтересованных держав, превративших Афганистан в государство-рантье.
Привычная модель рухнула после вторжения в Афганистан советских войск (1979 г.); последней точкой стало начало операции «Несокрушимая свобода» (2001 г.).
С исчезновением с мировой политической сцены одной из великих держав и расширением круга участников Новой Большой игры конфликт в Афганистане окончательно приобрел региональный характер, что, в свою очередь, способствовало усилению его этнической, религиозной и идеологической составляющих (полнее всего это проявилось в период противостояния движения «Талибан» и так называемого «Северного альянса» — военно-политического объединения этнических и религиозных меньшинств Афганистана).
В результате возникло состояние «феодальной раздробленности»: параллельное существование различных правительств и квазигосударств; в этой ситуации кабульские власти проявили полную недееспособность и не предприняли никаких мер по поддержанию правопорядка, социальной стабильности и экономического благосостояния населения.
При всей сложности внутриафганской головоломки бесспорным остается тот факт, что Афганистан превратился в «несостоявшееся государство» во многом вследствие активного (в период Большой игры, холодной войны и после 11 сентября 2001 г.) или пассивного (в постбиполярный период) вмешательства мировых держав в его внутренние дела. Кроме того, в конфликт оказались вовлечены как региональные государства, так и негосударственные акторы.
Своего рода историческим шансом исправить положение дел явилась Боннская конференция 2001 года, посвященная политическому урегулированию афганского конфликта. На этой конференции, проводившейся под эгидой ООН, была сформирована переходная админи-
1 Fukuyama F. State-Building: Governance and World Order in the 21st Century. Ithaca, New York: Cornell University Press, 2004. P. xi.
страция и распределены министерские портфели между четырьмя допущенными к этому процессу основными афганскими группами2.
«Победителям» достался главный куш в виде ключевых должностей в переходном правительстве; главой администрации стал представитель пуштунского большинства Х. Карзай3. Тем самым было соблюдено следование одному из правил политической игры вокруг Афганистана и дан «правильный ответ» на традиционный вопрос: «Кому следует управлять в Афганистане?» Следует отметить, что этого же правила придерживались все без исключения мировые державы, пытавшиеся установить свою власть и влияние в Кабуле.
Боннские соглашения, задавшие тон дальнейшей институционализации современного Афганистана4, по сути, положили начало формированию (фактически восстановлению) в стране централизованной формы государственного правления.
Идея сильного президентского правления получила поддержку международного сообщества в лице США и их союзников. В то же время она отвечала и чаяниям многих афганцев, живших как в собственной стране, где царила атмосфера неопределенности, беззакония и безвластия, так и за ее пределами. При этом одни руководствовались интересами определенной политической или этнической группы и выступали за восстановление монархии и/или власти пуштунского большинства, а другие просто считали, что для решения существующих проблем необходима сильная правительственная рука.
Таким образом, совпадение интересов основных действующих лиц на политической сцене «постталибовского» Афганистана и совокупность внутренних и внешних факторов сыграли в пользу конституционного внедрения идеи централизованной власти и сохранения преемственности в государственном управлении.
Централизованная власть и пределы афганского конституционализма
4 января 2004 года завершил работу созванный для обсуждения и утверждения проекта Основного закона страны всеафганский совет старейшин Лойя джирга (Великое собрание). Результатом трехнедельного трудного процесса по согласованию стремлений ее участников стало принятие шестой в истории Афганистана Конституции5.
Конституционная Лойя джирга превратилась в арену политической борьбы. Наиболее острые дискуссии развернулись вокруг таких вопросов, как роль религии, назначение и/или избрание губернаторов провинций, провозглашение культурного/религиозного плюрализма и, безусловно, будущая форма государственного правления в Афганистане.
2 В процессе формирования переходной администрации приняли участие Северный альянс; Кипрская группа — представители шиитских общин Афганистана; Римская группа — сторонники восстановления монархического правления; Пешаварская группа — представители афганских пуштунских племен, находящихся в Пакистане.
3 Хамид Карзай после убийства его отца Абдул Ахада в июле 1999 года стал главой племени попалзай, считавшегося родоначальником афганской государственности. Ахмад-шах Дуррани — основатель афганского государства, а также последний король Афганистана Мухаммад Захир Шах являются выходцами из этого племени.
4 Речь идет о созывах Чрезвычайной Лойя джирги в 2002 году (под председательством Залмая Халилзада, посла США в Афганистане), конституционной Лойя джирги в 2003—2004 годах, а также организации и проведении парламентских и президентских выборов в 2004 году, запланированных Боннскими соглашениями.
5 Первая Конституция Афганистана была принята в 1923 году эмиром Аманулла-ханом, в последующем Конституции принимались в 1931 году Надир-шахом, в 1964 году Захир-шахом, в 1977 году Мухаммадом Даудом и в 1987 году Наджибуллой (в 1980 г. была принята временная Конституция).
Оппозиционный блок, состоявший из представителей национальных и религиозных меньшинств, выступил за децентрализацию власти, что некоторым образом свидетельствует об изменении в позициях входивших в него политических сил.
Дело в том, что в 1990-х годах политические партии, защищавшие интересы главным образом этнических узбеков (Национальное исламское движение Афганистана) и хазарейцев («Хезби-Вахдат»), выступали за федеральную форму правления.
В конституционном праве под децентрализацией традиционно понимается передача центром отдельных полномочий местным выборным органам. Отсюда следует, что вопросы децентрализации и централизации рассматриваются в ключе формирования региональных и/или местных органов: кем формируются местные органы государственного управления, какова процедура назначения должностных лиц, где им выдаются мандаты — в центре или на местах. В зависимости от этого можно говорить о наличии одной из двух моделей унитарного государства: децентрализованной или централизованной.
Согласно действующей Конституции, Афганистан является унитарным централизованным государством; это означает, что административно-территориальные единицы не обладают автономией и непосредственно ориентированы на выполнение решений центра.
Безусловно, наиболее важные вопросы, составляющие предмет спора между сторонниками и противниками децентрализации в Афганистане, касаются разграничения компетенций между центром и периферией. Однако в контексте данной страны этот феномен намного шире и, кроме того, имеет свои особенности. Главная проблема, которая требует незамедлительного решения, заключается в децентрализации самой центральной власти; речь идет о дилемме, стоящей перед правящей верхушкой Афганистана, то есть о выборе между президентской и парламентской республикой.
Первоначально проект конституции предусматривал установление полупрезидентской системы, характеризующейся дроблением исполнительной власти на две составляющие: президента (пуштуна), избираемого населением на прямых выборах, и премьер-министра (непуштуна), назначаемого на должность Волеси джиргой — нижней палатой афганского парламен-та6. Логика такого «разделения труда» заключалась в обеспечении этнического баланса в государственном управлении, как одного из непременных условий стабильности политической системы страны.
Однако данная инициатива не получила поддержки Лойя джирги, и в итоге идея разделения властей, основанная на принципе сдержек и противовесов, не смогла проявить себя в полном объеме (в частности, по причине формального отсутствия института премьер-министра).
Установление мира, достижение межнационального согласия и соблюдение баланса интересов этнических групп Афганистана имеют также общерегиональное значение. Как отмечает президент Узбекистана И. Каримов, «исходя из многовековой истории этой страны, ситуация требует того, чтобы никто и никогда не забывал о том, что неполное соблюдение интересов всех слоев населения, проживающего на этой земле, принадлежащих различной национальности, народности и религии, было причиной множества кровопролитий и приводило к отрицательным последствиям»7.
6 См.: Rubin B.R. Crafting a Constitution for Afghanistan. В кн.: Rubin B.R. Afghanistan from the Cold War through the War on Terror. Oxford University Press, 2013. P. 155—156. Б. Рубин также отмечает, что еще в ходе Боннской конференции в 2001 году группы, которые входили в состав Объединенного фронта, или Северного альянса, высказывались в пользу учреждения должности премьер-министра (см.: Rubin B.R. Is the Afghan Unity Government a Roadmap for Negotiations with the Taliban? 20 October 2014 [http://foreignpolicy.com/2014/10/20/is-the-afghan-unity-government-a-roadmap-for-negotiations-with-the-taliban/]).
7 Каримов И. Речь на сессии Олий Мажлиса Республики Узбекистан второго созыва, 6 декабря 2001 года. В кн.: За безопасность и мир надо бороться. Т. 10. Т.: Узбекистон, 2002. С. 133.
В данном контексте нельзя не упомянуть о легитимности, под которой следует понимать прежде всего положительное отношение жителей страны, отличающейся этническим, религиозным, племенным и этнолингвистическим разнообразием, к существующим институтам власти и признание их правомерности. Правящий режим признается легитимным, если он основан на ценностях, нормах и интересах, а также традиционных институтах социальной организации, существующих в обществе.
Дело в том, что властные полномочия в Афганистане традиционно осуществлялись на местном уровне; с механизмами их осуществления знакомы практически все этнические общины страны. Такие институты, как местные советы и джирга, а также кодекс чести Пуштунвали и законы шариата на протяжении веков обеспечивали власти в Афганистане легитимность.
В роли посредников между властью и общиной выступали арбабы и малики. В селах, становищах кочевников и городских районах (махаллях, гузарах) родственные узы способствовали поддержанию наиболее прочных отношений в общинах8. Советы, джирги и неформальные институты решали споры между членами общин, а при необходимости обеспечивали защиту их членов. Следует отметить, что центральное правительство никогда не пыталось вытеснить или трансформировать эти глубоко укоренившиеся формы социальной организации9.
За более чем 30 лет межафганского конфликта автономность и социально-политическая значимость этих институтов усилились, на современном этапе они обладают значимыми ресурсами для создания жизнеспособного правительства.
Парадоксальность ситуации состоит в том, что Афганистан, будучи де-факто одним из наиболее децентрализованных государств в мире, де-юре располагает одной из наиболее централизованных конституционных систем10.
Между тем, принципы местного самоуправления не получили закрепления в Конституции страны, чему во многом способствовало усиление централизованной президентской власти. Одной из основных причин такого положения вещей является то, что в основе одного из эталонов государственности лежит концепция легитимности власти.
Конституция Афганистана гласит, что «правительство, сохраняя принципы централизма, должно, в соответствии с законом, передать отдельные полномочия местным администрациям с целью ускорения решения и продвижения экономических, социальных и культурных дел, а также для активного участия народа в развитии страны» (ст. 137). Однако эта конституционная норма в жизнь так и не воплотилась.
В соответствии с национальным законодательством, формирование местных органов управления относится исключительно к полномочиям главы государства: именно он назначает губернаторов провинций и глав районов (улусов), судей и прокуроров, а также (совместно с министром внутренних дел) должностных лиц местной администрации. Представители министерств и ведомств на местах действуют по прямому указанию центра и соответствующих линейных министерств и ведомств и не подотчетны главам местной администрации. Таким образом, можно говорить о создании четкой властной вертикали, являющейся наиболее эффективным способом укрепления юрисдикции центра и сохранения подотчетности.
Что касается провинциальных, районных, муниципальных (городских) и сельских советов, не обладающих финансовыми ресурсами и реальными властными полномочиями, то они так и не стали дееспособными государственными институтами. Более того, выборы в районные, муниципальные и сельские советы до сих пор не проводились. Положительным моментом в формировании сильной власти на местах могло бы стать предложение делегатов неко-
8 Cm.: ShahraniM.N. Afghanistan's Alternatives for Peace, Governance and Development: Transforming Subjects to Citizens and Rulers to Civil Servants // The Afghanistan Papers, August 2009, No. 2. P. 6.
9 Cm.: BarfieldT. Afghanistan: A Cultural and Political History. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2010. P. 220.
10 См.: Lamb R.D. Shawn B. Political Governance and Strategy in Afghanistan. A Report of the CSIS, April 2012. P. 15 [http://csis.org/publication/political-governance-and-strategy-afghanistan].
торых этнических групп на конституционной Лойя джирге относительно избрания губернаторов или их назначения из списка кандидатов, предлагаемого провинциальными советами11.
В сложившихся условиях наблюдается снижение потенциала местных органов государственной власти и управления. Однако это вовсе не означает укрепления позиций центральной власти.
Афганские власти всегда выступали за сохранение статус-кво. В годы правления Х. Кар-зая институт президентства утвердился в качестве центрального звена государственной системы. Вся полнота власти аккумулировалась в руках главы государства, а ключевые политические решения принимались его администрацией. Концентрация централизованной власти дошла до такой степени, что даже решения о назначении директоров и учителей школ на местах принимались исключительно в Кабуле.
Власти страны не проявили политической воли в деле формирования партийной системы. Деятельность политических партий была крайне вялой, они не вели борьбы друг с другом. В условиях слабости политической системы парламент не превратился в эффективный институт, подобающий многонациональному обществу, и стал «главной жертвой» сильной централизованной президентской власти12.
Тем не менее разработчики Конституции предприняли ряд попыток по достижению консенсуса; так, в Конституции отошли от узкого понимания терминов «афганец» и «нация Афганистана». Согласно ныне действующей Конституции, под словом «афганец» подразумевается каждый гражданин Афганистана, а «нация Афганистана» состоит из всех лиц, являющихся гражданами страны (ст. 4)13.
Более того, Конституция закрепила положение, согласно которому, «наряду с пушту и дари, тюркские (узбекский и туркменский), балучи, пашаи, нуристанский и памирский языки являются третьими официальными языками в тех районах, где их использует большинство населения» (ст. 16).
Все предыдущие Конституции Афганистана (в том числе и Конституция 1964 г., легшая в основу действующей) исходили из доминирующей роли суннитской религиозно-правовой школы Ханафи.
В отличие от них, действующий Основной закон определяет, что религией Афганистана является «священная религия Ислам» (ст. 2). Позитивность этого положения заключается в том, что впервые на законодательном уровне было гарантировано равенство как суннитов (религиозного большинства), так и шиитов (религиозного меньшинства) Афганистана. Тем самым шииты (главным образом хазарейцы) получили равные с суннитами возможности для отправления своих религиозных обрядов и проведения праздников.
Безусловно, эти улучшения в правовом положении этнических и религиозных меньшинств Афганистана являются подтверждением расширения их участия в государственном управлении и свидетельством позитивного развития национального законодательства.
Между тем вышеупомянутые изменения не привели к желаемым результатам: в процессе формирования правительства национального единства Афганистана представители национальных меньшинств возражали против отклонения парламентом страны своих кандидатов в новый кабинет и требовали соблюдения «политической справедливости»14. Это позволяет сделать вывод, что решение исторических проблем современного афганского государства сопряжено с целым рядом сложностей.
11 См.: Rubin B.R. Crafting a Constitution for Afghanistan. P. 159—160.
12 См.: Maley W. State-Building in Afghanistan: Challenges and Pathologies // Central Asian Survey, 2013, Vol. 32, No. 3. P. 259.
13 Согласно ст. 4 Конституции, к нации Афганистана относятся пуштуны, таджики, хазарейцы, узбеки, туркмены, белуджи, пашаи, нуристанцы, аймаки, арабы, кыргызы, кызылбаши, брахвуи и другие.
14 В Афганистане хазарейцы протестуют против ущемления их политических прав [http://www.afftag.info/news/ detail.php?ID=341470&sphrase_id=36569].
Централизация власти: исторические предпосылки и современные дилеммы
«Каждый афганец мечтает в один прекрасный день захватить Кабул. Как только ему это удается, он теряет всю остальную страну».
Афганская поговорка
Борьба противоположностей, то есть стремление политической элиты к централизации власти, а этнокультурных и этнолингвистических групп и кланов (регионов) — к ее децентрализации, уходит корнями вглубь истории государственного строительства Афганистана.
С момента образования в 1747 году Афганского государства вся власть в стране (военная, экономическая и идеологическая) сконцентрировалась в руках одного человека. На первом плане стояли интересы семьи, клана и/или племени; наиболее значимыми факторами организации общественной и государственной жизни выступали покровительство, родство и семейственность, которые не утратили своей роли и сегодня.
Исторически движущей силой централизации выступала межклановая и династическая борьба за власть; при этом главная задача заключалась в ограничении влияния ее вооруженной опоры — племени дуррани15. В дальнейшем спектр задач расширился, политика центра ставила своей целью ослабление влияния и военной мощи восточных пуштунов, правителей Туркестана (афганского), конкурирующих братьев и несуннитских этнических групп (в частности, нуристанцев и хазарейцев), которые исторически не находились под властью афганского государства16.
В течение XIX века «практика этнических чисток, дискриминации и военного подавления этнических меньшинств продолжала оставаться важным политическим средством, с помощью которого кабульским эмирам удавалось сохранять и укреплять собственную власть»17.
Завоевательные военные кампании Абдуррахман-хана, характеризуемые Л. Дюпри как «внутренний империализм»18, сломав старую государственную структуру и мощь восточных пуштунов (путем расселения, установления прямых налогов, физического уничтожения, призыва в армию и др.), тем не менее обеспечивали пуштунам лидирующие позиции в политической жизни Афганистана. Была создана своего рода иерархия этнических групп, где главенствующее место принадлежало пуштунским племенам. Тем самым Абдуррахман-хан превратил Дурранийскую державу (в глазах многих афганцев) в пуштунское государство19.
Усилия по модернизации общества и государства, которые предпринимались в XX столетии, не затрагивали глубинных основ афганского общества; это способствовало сохранению преемственности политики централизации. Взяв на вооружение принцип «Разделяй и властвуй», центр посредством последовательного расчленения провинций и увеличения их количества решил ослабить влияние и власть регионов, устойчивых естественных пространств,
15 На достижение этой цели были направлены создание вооруженных отрядов из представителей гильзайских племен и других этнических групп; переселение лидеров клана Мухаммадзай в Кабул с целью отделить их от их племенной базы; перенос столицы из Кандагара в Кабул (1776 г.) и другие шаги.
16 См.: Barfield T. Op. cit. P. 147.
17 Босин Ю.В. Этнический фактор во внутриафганском конфликте (исторический анализ) // Восток, 1999, № 5.
С. 72.
18 Dupree L. Afghanistan. 2nd edition. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1980. Р. xix.
19 См.: Barfield T. Op. cit.; ShahraniM.N. Op. cit.
служивших фактором стабильности и могущих быть образцом при моделировании современного афганского государства20.
К началу XX веке административно-территориальное деление Афганистана во многом совпадало с региональным и соответствовало фактическому расселению этнических/этнолингвистических групп. В настоящее время Исламская Республика Афганистан состоит из 34 административно-территориальных единиц (по Конституции Аманулла-хана 1923 г. страна была разделена на 10 провинций, а по Конституции 1964 г. — на 26).
В то же время следует отметить, что появление новых провинций связано с изменениями в традиционной структуре этнической иерархии Афганистана и укреплением в ней позиций нетитульных народов. Об этом свидетельствует, в частности, образование провинций Нуристан (2001 г.), Панджшер (2001 г.) и Дайкунди (2003 г.), преобладающую часть населения которых составляют соответственно нуристанцы, этнические таджики и хазарейцы.
Централизованная модель государства, созданная при помощи армии современного образца и основанная на западной концепции государственности, не смогла разрушить традиционные основы социальной организации афганского общества. В данной связи уместно привести высказывание Т. Барфильда, который в своей фундаментальной книге о политической и культурной истории Афганистана писал, что усилия по созданию централизованного афганского государства разрушили «состояние климакса»21. Он также отмечал, что это «стабильное состояние в «политической экологии» Афганистана характеризовалось доминированием центра (где бы он ни находился) над отдельными регионами, имевшими собственные политические элиты»22.
Сказанное подтверждается повсеместно наблюдаемым сегодня конструктивным разделением труда между формальными (государственными) и неформальными (в том числе и нелегальными) образованиями. Неформальные лидеры (влиятельные лица, лидеры племен и этнических групп, полевые командиры и др.), обладающие политическими (связь с влиятельными политиками, наличие внешних доноров, высокий социальный статус в определенной социальной группе) и материальными ресурсами (занятие контрабандой, торговля наркотиками, зарубежные контракты и др.), фактически являются хозяевами положения в регионах и конкурируют с официальной властью за влияние на местном уровне23.
Современное афганское государство основано на старых идеях и институтах. По мнению Н. Шахрани, «фундаментальной причиной неудач в Афганистане является нежелание или неспособность его руководства сместить фокус с племенной политической культуры, основанной на власти одного человека, на широкую, более инклюзивную, всеобщую национальную политику, основанную на развитии современных национальных институтов и идеологий»24.
Хотелось бы также отметить, что мнение о том, что единственной этнической группой, заинтересованной в централизации власти, являются пуштуны, представляется ошибочным. Дело в том, что желание отдельных политических элит (независимо от их этнической принадлежности) монополизировать центральную власть стало нормой политической жизни Афганистана.
20 Потенциал региона активно использовался как Советским союзом, так и США. Эти державы планировали и организовывали свои военные операции в рамках региональных военных округов. В 2003 году для проникновения в афганское село американское командование в Афганистане инициировало создание Совместных региональных команд (Joint Regional Team) по зональному принципу. Структура движения «Талибан» внутри Афганистана также основана на принципе регионального деления.
21 Barfield T. Op. cit. P. 162.
22 Ibidem.
23 См.: Lamb R.D. Shawn B. Op. сй. P. 20—24; Giustozzi A. Empires of Mud: Wars and Warlords in Afghanistan. London: C. Hurst & Co., 2009.
24 Shahrani M.N. Resisting the Taliban and Talibanism in Afghanistan: Legacies of a Century of Internal Colonialism and Cold War Politics in a Buffer State [http://sam.gov.tr/wp-content/uploads/2012/01/M.-NAZIF-SHAHRANI.pdf].
Несостоятельность действующей системы и монополизация власти центром проявились в ходе прошедших президентских выборов. При этом в основу бескомпромиссности борьбы между соперниками за пост президента лег принцип «Победитель получает все». В свете этого решение относительно созыва в будущем конституционной Лойя джирги выглядит как компромисс между сторонниками и противниками децентрализации власти, стремящимися застолбить нынешнее состояние и опасающимися спровоцировать определенные этнические и религиозные силы на более решительные действия, способные разрушить статус-кво.
Заключение
Власть — это центральный элемент любой политической системы; от ее эффективности зависит стабильность архитектуры, называемой «государством». Считается вполне закономерным, что его структура и содержание как политического института, действующего в рамках Конституции, должны соответствовать фундаментальным основам общества и сочетать в себе ценности и традиции народов, сосуществующих в нем. При этом чрезвычайно важна полноценная интеграция механизмов местного самоуправления в систему государственной власти и предоставление реальных полномочий ее местным (провинциальным) органам.
Краеугольным камнем достижения мира и стабильности в Афганистане выступает обеспечение этнического баланса в системе государственной власти и управления. Практически все государства — соседи Афганистана выражают объективную заинтересованность в достижении этой цели.
Международное сообщество так и не смогло сыграть эффективную роль в государственном строительстве в Афганистане. Политической элите страны предстоит сделать выбор: или централизованное государство/сильный Кабул, или децентрализованное государство/признанный Кабул с сильными регионами-партнерами.
