CC BY
59
Ns 2(29), 2014 г.
ДЕЕВ С. Ю.
ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ ИДЕИ И ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАСТРОЕНИЯ.
ВОЗРОЖДЕНИЕ ТРАДИЦИОНАЛИЗМА
Аннотация: В статье предпринята попытка анализа сущности, содержания и характера этнополитических процессов в современной России. Рассматривается, какова степень влияния этнического фактора в политических процессах. Анализируется попытка реализации мобилизационного проекта в современной политической жизни - сочетание вертикали власти с вертикалью этнических и конфессиональных общностей.
Ключевые слова: этнополитическое развитие, национально-культурная автономия, концепция национального строительства, традиционализм, национализм, идентичность.
Пожалуй, начнем, как в «старые добрые» времена..., с Послания Президента Федеральному собранию России от 12 декабря 2013 года. «Важнейшая тема, которая требует откровенного разговора в обществе, - это межэтнические отношения. Здесь фокусируются многие наши проблемы, многие трудности социально-экономического и территориального развития, и коррупция, и изъяны в работе государственных институтов, и, конечно же, провалы в образовательной и культурной политике, что зачастую приводит к искажённому пониманию истинных причин межэтнического напряжения». Другими словами, правящая элита пытается изменить свой политический лексикон, причем в таких ключевых и рискованных его элементах, как «нация». Более того, теперь первое лицо государства вводит понятие «русского». «Имею ввиду, когда говорю о русских людях и русскоязычных гражданах, людей, которые ощущают, чувствуют себя частью так называемого широкого русского мира, не обязательно этнически русские люди, но те, кто считают себя русским человеком» [16]. Ничем не прикрытая попытка подвести ценностное («коллективные ценности» -слова президента) основание под свою политику. Конечно, интересно кто это те, «кто считают себя русским человеком»? В конце концов, говорить по-русски может кто угодно. Не факт, что Россия должна кого-то защищать по этому признаку. В Израиле, наверное, треть людей говорит по-русски. Для нас, рядовых граждан, крайне интересно другое, почему именно сейчас наш президент определяет себя как русского человека и как президента по преимуществу русского общества. На протяжении почти двух десятилетий правящая политическая элита боялась употреблять даже само слово «русский», не то чтобы замечать и артикулировать проблемы этнического большинства своей страны (яркий пример: более 350 тыс. беженцев из Чечни, о судьбе которых вообще никто не вспоминал). Благодаря этому, все, что связано с защитой интересов самого крупного этноса России узурпировали русские националисты [3,14]. Так почему сейчас происходит возрождение столь традиционных ценностей?
За период 1990-1999 гг. 3 млн. этнических русских прибыло в Россию из стран СНГ. Большая часть русской иммиграции (почти 2 млн. человек) пришлась на первые годы жизни новой России [1]. Однако такой беспрецедентный по мировым масштабам миграционный поток остался почти не замеченным массовым сознанием. В период с 1989 по 2002 гг. численность русского населения в республиках РФ сократилась на 1 млн. 20 тыс. [15]. Данные переписи 2010 г. демонстрируют примерно ту же динамику сокращения русского населения в республиках (хотя основным фактором с 2000 г. стал уже социально-экономический, а не этнонациональный), но и это никого особо не тревожит! С другой стороны, в современной России, после 2000 г., проблемы статуса русского языка в бывших союзных республиках воспринимаются большей частью русских как личное оскорбление (дискуссии по поводу сносов памятников, пересмотра военного прошлого, вхождения бывших союзных республик в ЕС и НАТО). Сам процесс распада СССР в первые годы существования нового государства не вызывал в российском обществе никаких протестов. Напротив, исследования ВЦИОМ 1993 г. показали, что россиянами был сделан выбор в пользу независимой России [22]. Это был первый росток. Роль «старшего брата», нелегкая и неблагодарная, порядком надоела основной массе населения. Зато в «эпоху стабильности» именно распад СССР стал расцениваться этническим большинством в качестве наиболее болезненного события недавней истории [27]. Так почему сейчас?
119
ВЕСТНИК ИНСТИТУТА
Взвешенно взглянув на библейскую историю, приходишь к выводу, что человеческая история началась не с рая, а с акта грехопадения. Именно с понимания «добра» и «зла» начался поток изменений, именно проявление свободы означало выход из элизиума. Акт выбора создает исторического человека. Но что лежит в основе выбора? Ответ очевиден - ценности, которые господствуют и утверждают диапазон ориентиров свободного человека. Именно система ценностей есть основа социотворчества. Основание истории - не инстинкты, а побуждающие к действию идеалы. Почему человеческие предприятия должны быть сопряжены с ценностями? Потому что ценность воспринимается как абсолютная форма, единственный идеальный мотив. Потому что ценности одновременно общий и индивидуальный жизненный ориентир. Люди не живут интересами человечества, но одновременно не могут без социума. Людей много, поступают они локально, и чтобы избежать неустойчивости мира и должна существовать система ценностей. Людям не станет легче, если все их желания сбудутся. Понимание этого четко определяет водораздел полезного и ценного. Ценное - не утилитарно, оно самоценно. Именно инвестирование в человеческую деятельность непреходящих ценностей - залог успешного развития общества. Система ценностей, оформленная в идеологию, закрепленная в социальной дифференциации, есть критерий действий граждан и властных структур. Проблема возникают тогда, когда персональные идеалы (ценности) не совпадают с социальными, это неизбежно вызовет кризис в обществе.
Что происходит в современной России? Можем ли мы говорить о какой-то системе ценностей или хотя бы выделить господствующие идеалы? Существуют ли понятия, универсальные по логической форме, которые вбирали бы в себя идеальные черты реального, мобилизуя человеческие действия посредством высоких целей? «Мы знаем всеохватывающую, объединяющую роль культуры, истории, русского языка для нашего многонационального народа и с учётом этого должны выстраивать государственную политику...» - слова президента [16]. Красиво, но не понятно! Всех любящих русскую культуру признаем «русскими» или все должны понимать: чтобы чего-то добиться в России (карьера, экономическое благополучие и т.д.) нужно быть русским? Это обращение к русскому вопросу по сути своей носит больше ритуальный характер, чем некая объединяющая ценность (идеал). Классический вариант фразы «не надо русским денег».
Всем понятно, что культура - «цемент общественных отношений» не только потому, что она передается от одного человека к другому в процессе политической социализации и контактов с представителями других культур, но также и потому, что формирует у людей чувство принадлежности к определенной общности, т.е. чувство идентичности. «В современном мире культурные идентичности (этнические, национальные, религиозные, цивилизационные) занимают центральное место, а союзы, антагонизмы и государственная политика складывается с учетом культурной близости и культурных различий» [25]. Для отдельного человека именно этническая группа, к которой он принадлежит, представляется тем, что важнее и больше его самого, что во многом определяет пределы и направленность его жизненных стремлений, и что будет существовать после него. Но понятие кто есть русский так размыто и не определено. Большинство этносов, населяющих Россию, говорит и думает «по русски», изучает, восторгается и преклоняется перед русской литературой, гордится научными достижениями, но от этого они не становятся «русскими» для этнически русских.
В последнее время все более частым стало упоминание «державности» русского народа - как некой универсальной черты и важной ценности. И это не просто настроения. В 2001 г. состоялась первая попытка принять законопроект «О русском народе» [7]. В свое время появилась и исчезла целая партия, которая активно эксплуатировала данную идею (имеется в виду партия «Родина»). Но что это за ценность? Жесткая централизация (для обеспечения нужд страны), экстенсивный рост во всем, авторитаризм в управлении, общинность, усеченность правовой ответственности? Или может быть это «пробужденное самосознание» русского народа? Почему русским стало важно доказать остальным, что они русские? Почему этническое большинство живет в тревожных ожиданиях и ищет виноватых?
«Наша страна втягивала в себя представителей различных этносов, народов и наций. В результате был создан мощный генетический код, который и является одним из наших главных преимуществ», -так Владимир Путин начал ответ на вопрос о русском народе, заданный ему во время большой пресс-конференции главы государства 17 апреля 2013 года. «Что же все-таки находится в основе наших особенностей? Они, конечно, есть. В их основе лежат ценностные ориентиры». Прекрасно! Но дальше что-то не очень понятно. «Мне кажется, русский человек или шире - человек русского мира считает,
120
Ns 2(29), 2014 г.
что есть какое-то высшее моральное начало. Он больше обращен не в себя любимого, хотя мы все, конечно, думаем и о себе, но это не главное. У нас есть поговорка: «На миру и смерть красна». Она означает готовность к самопожертвованию за свой народ, за свою страну. Конечно, мы менее прагматичны, чем представители других народов, но в этом выражается и величие нашей страны. Я не хочу никого обидеть, у других народов есть свои преимущества, но это, безусловно, - наше. У нас есть что взять у других народов, но у нас есть свои ценности. Они нам помогали. И они нам еще пригодятся» [17]. Что за секретные ценности - не уточняется. Одно совершенно понятно - только деятельность, направленная на благо государства, есть безусловная «наша черта». При этом не жизнь и достоинство граждан, а готовность к «самопожертвованию» есть фундаментальная ценность. Нет объединяющей идеи, есть лишь исторический опыт совместного проживания этнически, культурно и религиозно разных этносов. Такой подход подтверждает и новая концепция «единого учебника истории», где главные и положительные герои - «цари и генералы», сделавшие, по мнению авторов, что-то полезное для государства [9].
Для этнических меньшинств русские во все времена выступали некой конституирующей основой, по отношению к которой самоопределялись меньшинства. Само же этническое большинство, как в условиях Имперской России, так и в СССР, даже и не думало самоопределяться по отношению к этническим меньшинствам. В бытовой повседневности русские самоопределялись только по отношению к государству, которое являлось социально-стратификационной системой, и ее основные параметры определялись рангом человека во властной системе. Но государство распалось, система межнациональных отношений радикально изменилась. Русские впервые вступили в систему горизонтальных межличностных отношений. Сам процесс перестройки этнических отношений, если так можно выразиться - разгосударствление, можно считать важным этапом формирования гражданской нации, однако новые условия функционирования этнического большинства оказались для него психологически весьма болезненными. Но прежде, чем мы попытаемся разобраться в этом вопросе, немного истории.
В последнее время постсоветскую историю часто подразделяют на два периода по времени правления двух лидеров. Сравнивать «эпоху Ельцина» с «эпохой Путина» стало популярным у политологов. В известном смысле такой компаративизм не лишен эвристичности. Для нас важно другое. В этнополитической сфере важнейшей особенностью, разделяющей два периода, стала смена активности этнических меньшинств («парад суверенитетов») на тревожность и протестную активность этнического большинства.
«Эпоху Ельцина» можно условно разделить на три части. Первая часть (конец 1980-х - 1991 г.) характеризуется повсеместным созданием национально-культурных обществ, декларирующих задачу возрождения этнокультурной самобытности, позднее - повышения статуса языков титульных народов. В этот период происходит суверенизация автономий России - они обретают статус самостоятельных республик в составе Российской Федерации, законодательно оформляется государственный статус языков титульных народов. Этнокультурные общества формируются в качестве общественно-политических движений, съездов народов, которые активно обсуждают проблемы становления этнократической формы государственности в республиках [2].
Во второй части «эпохи» (1991-1994 гг.) начинается борьба внутри республик между федеральными властными структурами и национально-политическими движениями по поводу государственного устройства республик и их политического статуса. Не менее острой является и политическая борьба руководства республик и федерального центра по поводу перераспределения властных полномочий. Особой остроты первая тенденция достигает в Северо-Кавказском регионе, где противостояние завершается развязыванием вооруженного этнотерриториального конфликта между осетинами и ингушами, свержением официальной власти Чечено-Ингушской Республики, массовым вытеснением русского населения и конституированием двух новых республик - Чеченской Республики и Республики Ингушетия. Вторая тенденция максимальной остроты достигла во взаимоотношении республиканской власти Татарстана и федерального центра. Она завершается подписанием двустороннего Договора между Татарстаном и федеральным центром о разграничении полномочий и предметов ведения, который открыл дорогу подписанию двусторонних договоров между субъектами федерации и федеральным центром [5].
Важными вехами этого этапа, повлиявшими на урегулирование этнополитических проблем, явились подписание Федеративного договора (31.03.1992) и утверждение Конституции Российской Федерации (12.12.1993).
И, наконец, третья часть (1995-2000 гг.). Для этого периода характерна тенденция урегулирования межэтнических противоречий на внутриреспубликанском уровне, переход к фазе укрепления республиканской государственности, потеря инициативы национально-политическими движениями и партиями, разработка стратегии национальной политики и оптимизации пути федерализации страны.
121
ВЕСТНИК ИНСТИТУТА
Наиболее активная часть национальных лидеров включилась в состав общероссийской бизнес-элиты или в систему органов управления разного уровня. Лидеры российских республик к этому времени стали рассматривать национальные движения в качестве главной опасности для их пребывания во власти. Правящая элита в республиках предпочла союз с федеральной властью, а последняя сумела использовать договорный процесс для стабилизации политической ситуации в стране.
«Эпоха Путина» начинается просто замечательно. В статье «Россия на рубеже тысячелетий» В.В. Пугин подчеркнул, что плодотворная и созидательная работа, в которой так нуждается наша страна, невозможна в раздробленном и дезинтегрированном обществе - обществе, где основные социальные проблемы и политические силы существуют отдельно от базисных ценностей и фундаментальной идеологической ориентации [18]. Часть интеллектуального сообщества назвала такую политику «концепцией национального строительства». На чем базируется данная концепция? Во главе угла стоит патриотизм, не имеющий ничего общего с национализмом, и, напротив, проповедующий гордость за разнообразие российской культуры, исторических традиций и менталитета, за то место, которое Россия занимает в мире. Далее следует государственничество, которое обеспечивает порядок, интегрированность страны и защиту ее интересов за рубежом. Третье положение данной концепции заключается в прагматическом патриотизме, который должен быть надэтничесьсим, поэтому должен преследоваться регионализм, стремление к обособленности. Таким образом, конституционное пространство должно стать единым для всего государства, а местные этнократические элиты - влиться в более широкое политическое сообщество на равных правах. В-четвертых, новое национальное государство должно быть социально ориентированным [21]. Другими словами, нет никакой опоры на «фундаментальные ценности». Вместо этого начался процесс, ключевыми идеями которого стали создание «единой исполнительной вертикали власти» и ограничение политической роли региональной элиты, прежде всего республик. Уже в первом Послании Федеральному Собранию (2000 г.) президент ставит цель «преодоление дезинтеграции» путем усиления роли федеральных органов власти. Необходимо сразу отметить, что децентрализация вовсе не равнозначна дезинтеграции. Федеративное государство по определению децентрализовано. Но кого беспокоят термины!
За короткий срок приведены в соответствие с федеральным законодательством правовые акты субъектов федерации. Расторгаются двусторонние договоры между субъектами и федеральным центром. Появляется не прописанная в конституции надстройка над региональными руководителями (федеральные округа), меняется принцип формирования верхней палаты парламента, с 2003 г. начался процесс объединения автономных округов с краями и областями, и все логично закончилось отменой права выбора региональных лидеров. Думается, что стратегия «вертикали власти» появилась не только как ответ на проблему предотвращения дезинтеграции государства (угрозы значительно преувеличенной), но и как реакция на настроения большинства электората России. Избиратель хочет порядка. И если административные реформы оценивать с точки зрения политических технологий, то следует признать их успешными. Хотелось бы отметить два пункта. Первый: все перечисленные меры - это меры по борьбе с децентрализацией. Второй: это никак не система ценностей. Более того, логическое завершение политики «вертикали власти» - это доминирование ценностей, создающих предпосылки не интеграции, а дезинтеграции и конфликтности. Эго и доведенные до абсурда крайности индивидуализма, и экзальтированная этничносгь, и культ наживы. Если попытаться очертить достаточно сумбурную политическую реальность России, то вырисовывается контур корпорации-государства, с элементами сословного вассалитета, где населению отведена роль служащих, при необходимости сокращаемых даже без адекватного выходного пособия [11].
Крутые исторические перемены порождают так называемый «кризис идентичности», «нищеты авторитетов» и стимулирует сплочение людей в рамках традиционных общностей - этнических, клановых, конфессиональных. Но при этом не надо забывать, что исходный толчок для всплеска активности был общим как для большинства, так и для меньшинства. Однако небольшие по численности общности, особенно территориально локализованные, быстрее консолидируются и легче находят в своей исторической памяти обиды, чем большие этнические группы. Пока большинство было достаточно инертным, меньшинства самоопределились по отношению друг к другу (особенно в контактных зонах, например осетино-ингушский конфликт). Когда начался рост этнического самосознания большинства (думается, со времен второй чеченской кампании), стала меняться и конфигурация межэтнических отношений. Новая ось -взаимоотношения большинства и меньшинства.
Этническая политика обоих российских президентов была и остается инертной. Она формируется как ответ на некие актуальные вызовы. В «эпоху Ельцина» они исходили от меньшинств, а в «эпоху Путина» - от этнического большинства. При этом сегодня ни в одной республике, включая Чечню, нет
122
Ns 2(29), 2014 г.
массовых этнических настроений, направленных против русских, а активные выступления русской части населения только нарастают (события на Манежной, Бирюлево, Кондапога и т.д.). Сегодня ужесточается законодательство за так называемый «националистический экстремизм», и это реакция политических элит не на активность этнического меньшинства.
Сепаратизм этнических элит республик спал в середине 90-х гг. прошлого столетия. Одним из первых инициаторов стабилизации этнополитического процесса в регионе выступила Калмыкия. Об этом свидетельствовали публичные выступления К. Илюмжинова, который в 1994 г. заявил об отказе калмыцкой нации от права на самоопределение, предупреждая тем самым непредсказуемость развития этнополитической ситуации. Он заявил: «С XVII века калмыки шли плечом к плечу с Россией. Слишком много жизней положили они во имя создания Великого государства Российского, чтобы безразлично взирать на гибель державы. Кто-то должен был сделать первый шаг, чтобы остановить гибельный процесс распада. Переступить через национальный эгоизм, через сознание национальной исключительности и самолюбования. Кто-то должен был встать на путь самопожертвования, отказавшись от права на самоопределения. Великого права» [5].
Хорошо. Можно констатировать, что непосредственная угроза (мнимая или реальная) распада России миновала. Однако по-прежнему остается целый комплекс пока не урегулированных проблем межэтнических отношений. И, что самое главное, нет объединяющих идей и символов, кроме красивого лозунга: «Мы сильны, когда едины». Все более очевидной становится проблема необходимости формирования общегражданского национального самосознания населения страны, которое невозможно себе представить без системы ценностей или идеологических установок. От решения этой проблемы не в меньшей степени зависит стабилизация этнополитической обстановки, чем от достижения успехов в экономике.
История убедительно доказывает, что в государственную систему России было залажено не подавление, а именно политический компромисс. Попытки выйти за его рамки и «создать однородную империю» по типу западных, в наибольшей степени проявившиеся при последнем российском монархе Николае II в начале XX в., вступали в противоречие со сложившейся практикой управления и вызвали этнополитическую напряженность на ряде окраин, а в некоторых случаях породили сепаратизм, ранее у тех же народов не наблюдавшийся [10].
С другой стороны, мы вынуждены констатировать, что в России никогда на было национальной политики как нациестроительства (nation-building). Ведомства, ведающие (ведавшие) такой политикой, занимаются более узкими вопросами, теми, которые обычно включаются в понятие «этническая политика», которая традиционно связывается с проблемами национальных меньшинств. Но в современной России более актуальными становятся проблемы этнического большинства. Сегодня русские демонстрируют более высокий уровень национальной озабоченности. Зоны проявления этнополитических проблем все более смещаются из республик в русские регионы России. Объектом ксенофобии ныне выступают не только «чеченские сепаратисты», но и большая часть мигрантов.
Можно смело признать как факт, что феномен нации практически выпал из поля зрения российских политиков. Это свидетельствует о том, что отечественный истеблишмент идеологически еще не самоопределился. Поэтому фундаментальный вопрос: какую модель нации - гражданской или этнической - выбирает политическое руководство, остается открытым. В программных речах и законодательных актах утверждается гражданское понимание нации, но на деле именно этническое восприятие, с присущим ему делением народов на «свой» главный и прочие «чужие» второстепенные народы, господствует.
Разумеется, не только недостаток внимания к национальным, этнополитическим проблемам обусловили отсутствие у политиков целостной концепции национального строительства. В немалой степени это объясняется реальной сложностью и, если так можно выразиться, «деликатностью» предмета размышления, а также дискуссионным характером теоретических проблем. Самым запутанным в этом клубке проблем, конечно, является вопрос о сущности нации, даже само определение этого термина является дискуссионным. Не вдаваясь в подробный анализ споров о «нации» в мировом обществознании, хотелось бы отметить, что в современной России трактовка понятия «нация» чрезвычайно затруднена. Эго и языковая традиция, в которой закреплено отожествление этничности и нации, что в принципе понятно: если никогда не было гражданского общества, то не могло и появиться представления о гражданской нации. Эго и проблема привязки этнической трактовки нации не к общественной формулировке, а к государственной, при этом нация воспринимается как синоним государства. «Национальные проекты», «Совет национальной безопасности», «национальные (т.е. государственные) интересы» и т.д. Термины пришли в Россию как раз из западного политического лексикона, однако у нас они имеют иной генезис и воспринимаются иначе.
123
ВЕСТНИК ИНСТИТУТА
Мировые модели формирования гражданских наций, так или иначе учитывающие этнические различия населения, могут быть условно размещены между двумя крайними системами. С одной стороны, есть системы, которые предполагают предоставление меньшинствам компенсации за отсутствие полноценной политической самозащиты электоральным путем (яркий пример - Швейцария), с другой стороны, существуют системы, в которых этого нет, однако допускаются различные формы культурных автономий (современная Франция). Но и та, и другая крайность исключают возможность предоставления политических преимуществ этническому большинству. Можно с уверенностью сказать, что во всех известных случаях лидирующая роль представителей этнического большинства в интеграции общества сопровождалась отказом от требований преимущественных прав только для себя.
Почему привилегии меньшинствам менее опасны для общества, чем преимущества, предоставляемые этническому большинству? Прежде всего, потому, что они носят заведомо компенсационный характер, тогда как преимущества большинству будут означать усиление его доминирования. Даже если эти преимущества будут просто «чисто символическими» - это сразу или со временем станет основанием для социальной стратификации и политических доминант в обществе. И, в конечном счете, такое усиление этнического большинства неизбежно приведет к диктатуре (власти, основанной на насилии). Можно оспаривать результативность неких механизмов «защиты меньшинств», предусмотренных, например, Рамочной конвенцией Совета Европы о защите национальных меньшинств (1998 г.), однако очевидно, что такие меры не спровоцируют усиление авторитарных тенденций в обществе. И все совершенно наоборот при попытках этнического большинства получить особые привилегии. Немецкое большинство обрекло себя на диктатуру уже тем, что согласилось признать себя этнически и расово более полноценным, чем другие народы.
Всякая этническая мобилизация предполагает актуализацию символов, хранимых в исторической памяти. Так, этническая элита меньшинства актуализирует в народной памяти обиды, связанные с угнетенным положением этой общности в империи, что, как правило, предполагает требование расширения гражданских прав в современных условиях. Этническая элита большинства («главного народа», «старшего брата») эксплуатирует совсем иные воспоминания. Ностальгия по символам империи: её огромным пространствам, былой мощи, славных победах. Именно эта идеализация имперского прошлого, как компенсация некомфортного положения в настоящем, приводит к тому, что этническая мобилизация большинства имеет наиболее вероятным следствием усиление авторитаризма, централизации, реставрации империи. А если учесть тот фактор, что этническое (оно же электоральное) большинство задает норму межэтнической толерантности, то именно от него зависит выбор пути развития страны. Высокая толерантность русских и практически всеобщее владение русским языком всех народов России, казалось бы, позволяли прогнозировать сравнительно безболезненное развитие гражданской нации в стране. Но в том и депо, что в современной России процесс стал развиваться в противоположном направлении и это направление - рост русского национализма.
Российские тележурналисты предпочитают изображать российское общество более гармоничным и толерантным по сравнению с другими странами, несмотря на то, что в реальности все несколько иначе. Такую тенденцию отметили профессоры Университета Манчестера Стивен Хатчингс и Вера Тольц, исследовавшие российское медиапространство по заказу информационно-аналитического центра «СОВА» [8]. Вплоть до событий на Манежной площади в декабре 2010 г. и последующего резкого роста преступлений на улицах городов России, совершенных на почве национальной ненависти, эфирное время, отведенное межэтническим отношениям внутри страны, было ничтожно мало. Отмечается, что в основном это репортажи, выдвигающие на первый план примеры межэтнической гармонии. В новостные сюжеты попадали события, освещавшие государственные мероприятия, праздники и фестивали, например, День народного единства. Другие репортажи в основном рассказывали о трад иционных региональных торжествах и привлекали внимание телезрителей к процветающим национальным культурам и межнациональной гармонии. «Подобный подход напоминает советские репрезентации этнического разнообразия и потенциально способен вызвать ностальгию у старших поколений, хорошо помнящих Советский Союз» [8], — отмечается в исследовании. Нельзя не согласиться с авторами.
Если следовать логике СМИ, получается следующая картина. Подавляющее большинство россиян не реагируют агрессивно на представителей иных культур и нормально с ними взаимодействуют. Конфликты и трения в российских регионах чаще всего возникают тогда, когда приезжие начинают навязывать коренному населению свои представления о жизни. Но практический опыт показал, что национализм не просто исходит из признания наличия нации и ее особых интересов, но в известной степени претендует
124
Ns 2(29), 2014 г.
на превосходство национально ориентированных потребностей над всеми иными чаяниями и замыслами людей. А это русскому в России не позволено. Да и честно признаться, вряд ли русский считает себя «лучше» в этническом смысле, ему нужен виноватый в его собственном «нулевом экономическом росте»! «Образ врага» важен для политической элиты. Ош позволяет поддерживать высокую мобилизационную атмосферу и оправдывать репрессивные действия.
В реальности, житель Калмыкии «не титульной национальности» на бытовом уровне вполне чувствует разницу между поездкой в Москву до 2000 г. и после. То, что ты человек «нерусский» тебе дают понять уже на вокзале и в такси нашей столицы. Этот так называемый «бытовой национализм» всегда есть следствие более глобального недовольства, чем простое «понаехали». Национализм существует в различных культурных и политических формах. Национализм культурного толка несет в себе идею обновления нации как своего рода цивилизации с ее специфическими качествами, как уникального, исторически детерминированного и органического целого. Со своей стороны национализм политического толка видит в нации замкнутое политическое сообщество и потому на первый план выдвигает идеи суверенитета и самоопределения.
Да, национализм - это система идейно-ценностных ориентаций, признающих приоритет национальной идеи в политической жизни общества. Национальная идея, как историческое предназначение нации, способна консолидировать общество, не взирая на имеющиеся в нем социальные и политические различия. Как пишут В.В. Ильин, А.С. Панарин и А.В. Рябов, «национально-государственная идеология ... формирует из массы народ, из человека - личность, из индивида - гражданина, ... предопределяет жизнеспособность и жизнестойкость нации, ее адаптивный потенциал, возможности выживания...»[19].
Согласно исследованиям ВЦИОМ, 19% (а в крупных городах - 25%) российских граждан считают, что в 2008 г. межнациональные отношения в стране ухудшились [22]. В российском обществе сохраняется достаточно радикальная группа, состоящая из националистически настроенных граждан, которая считает, что «Россия должна быть государством исключительно русских людей». Такую точку зрения разделяет 15,7% российских граждан. Еще 27,1% придерживаются более мягкой позиции, отдавая приоритет правам русских по сравнению с представителями иных национальностей [12].
Русский национализм в генетико-культурном плане исходит из «духовной миссии» России по отношению к остальному миру. В нем отразилось стремление преобразовать общество в соответствии с традиционными ценностями. Русский национализм мистифицирует политические институты образца «вечевого устройства», что приводит к проблемам в совместимости соборности и государственности в политической программе. Если западный национализм не отрицает демократических ценностей, то русскому национализму демократия является чуждой по духу. Пожалуй, именно такой позиции придерживается политическая элита.
Антидемократизм русского национализма обусловлен господством в нем авторитарной традиции. В политических манифестах националистов присутствует лозунг «великой и неделимой России», который подразумевает сильную и ответственную государственность (державность), независимую (от внешних влияний) национальную экономику и защиту духовных ценностей нации.
При этом надо признать, что доля «этнических националистов» («за чистоту крови», таких как РНЕ), которые пропагандируют идею «кровного» родства, исключительности русских, сравнительно невелика в среде русских националистов. Наибольшее распространение имеет «Державный национализм» (РНС, часть КПРФ, «Державный союз»). Идейным центром выступает общественно-политическое движение «Духовное наследие» (А Подберезкин) и газета «духовной оппозиции» «Завтра» (А Проханов). У этого национализма достаточно массовая социальная база, весьма мощный пропагандистский аппарат (десятки региональных и местных изданий). Его сторонники проповедуют идею державы как безальтернативного типа российской государственности, основанной на мощном военном потенциале, жесткой вертикальной структуре государственной власти и приоритете управляемой государством экономики. Используется лозунг «соборности», приверженности русского народа православным традициям, социальной справедливости и «духу суверенности нации». В принципе и национал-популизм (В. Жириновский и его ЛДПР) успешно сочетает классическую политическую риторику (идея «единой неделимой России») с национализмом, ориентированным на потребительские настроения российского общества. Такой тип национализма является лишь рационализацией националистических чувств, опирается на люмпенизированные слои российского электората (лозунг ЛДПР на выборах в Государственную думу в 2003 году - «Мы за бедных, мы за русских»).
Так почему именно сейчас? С одной стороны, всем понятны протестные настроения в обществе. Политическая элита уже третье десятилетие не меняется, экономического роста как не было, так и нет, социальные реформы по различным причинам планируются на 20 лет (трудно даже найти смысл таких реформ), политические реформы напоминают бесконечное движение «гуда сюда», проводится модернизация, при которой продолжают «сечь на конюшне». И при этом виноваты «нерусские»? Политической элите хватает чувства самосохранения и понимания того, что использование национальных ценностей для достижения
125
ВЕСТНИК ИНСТИТУТА
желаемых политических результатов станет социальной катастрофой. Как следствие - законы об ужесточении наказания за экстремизм, шовинизм, провокацию и распространение национальной розни.
Объективно национальные движения направлены на использование политических механизмов как внутри государства, так и на международной арене для повышения уровня общности граждан одной национальности (или всего населения той или иной страны в целом) и зашиты их интересов. Национализм выходит на политическую арену тогда, когда властные отношения требуют большей культурной и социальной сплоченности общества или отдельных слоев его населения.
В ряде случаев национализм используется как политическое прикрытие для получения власти совершенно иными социальными силами. Такая инструментальная форма национализма чаще всего становится орудием проникновения на политический рынок тех сил, которые не заинтересованы в публичной огласке и предъявлении общественному мнению своих подлинных целей.
В целом, русский национализм раздроблен идейно и организационно. Постоянное соперничество различных националистических группировок не способствует расширению идеологического влияния национализма: сторонники национализма в российском электорате, как правило, не связывают свой политический выбор с политическими партиями, строго структурированными по идеологическому принципу.
Идеологическая ситуация в современной России способствует маргинализации старых форм национализма, эволюционируя к широким идейно-политическим альянсам (коммунисты державники, национал-либералы, национал-демократы). В силу исторического наследия и внутрисистемной раскопогости национализм приобретает характер «перманентной духовной оппозиции», сосредоточившись на критике «внутренних» и «внешних» врагов нации.
С точки зрения воздействия социальных представлений на политику не столь важно насколько они реалистичны. Если представления возникли и стали массовыми, то они влияют на политический процесс ничуть не меньше, чем реальность.
Эмоциональность этнических отношений используется д ля быстрой мобилизации масс. Традиции (особенно национальные) воспринимаются иррационально, это позволяет внедрить в массовое сознание крайне опасные политические цели. Коллективная историческая память, как хранитель традиций, превращается с помощью пропаганды в механизм актуализации исторических обид и развития ксенофобии. Главное же, что коллективизм, как источник сохранения коллективных представлений, превращается в механизм тирании сообщества над индивидом. В условиях высокой этнической мобилизованности остракизму подвергается любое инакомыслие, при этом коллективный «авторитаризм» общественного мнения часто бывает более жестким, чем авторитаризм личной власти.
Безоговорочная поддержка националистических движений этнических меньшинств, как составной части общедемократического процесса, была характерна для российских либералов времен перестройки и первых лет постсоветской России. Причины взрыва политической активности и проявления различных форм недовольства этнических меньшинств сравнительно хорошо изучены [26]. Такой взрыв на смене режима естественен. Тем более, что советская практика буквально переполнена фактами государственного произвола. Здесь и деление народов по сортам и рангам, и произвольное расчленение этнических границ, различные виды этнических чисток, депортации. Настроения недовольства были использованы национальной элитой в целях политической мобилизации меньшинств, однако к середине 1990-х г. эта активность значительно спала. Отчасти сказалась усталость населения от мобилизации, отчасти национальная элита, добившись реализации своих политических амбиций, успокоилась. Есть еще одна немаловажная деталь этого «успокоения». Процессы приватизации и развития новых политических институтов переместили плоскость борьбы внутрь этнической элиты.
Что касается динамики активности этнического большинства, то она изучена несравненно хуже, чем этнополитические процессы в среде меньшинств [20]. Известны достаточно тривиальные факты, что самосознание этнического большинства менее выражено. Здесь все просто и легко объяснимо. Большинство доминирует как в культуре, так и в политике. Ему не нужно включать дополнительные механизмы консолидации. В своей бытовой повседневности оно реже (или практически никогда) сталкивается с явлениями, задевающими его этнические чувства.
Материалы первых социологических исследований русского населения четко демонстрируют, что 90% опрошенных безразлично относятся к другим этносам («мне все равно»). Даже в такой интимной сфере как брачные отношения русские демонстрировали наибольшую толерантность в сравнении с другими народами (особенно женщины) [20]. Этническая терпимость всегда являлась и будет являться следствием высокого самоуважения народа, отсутствия «комплексов неполноценности». Именно эта толерантность русских в немалой степени обеспечивала сохранение политической стабильности. Ослабление этого высокого уровня толерантности вызывает глубокое сожаление. Однако нельзя не отметить тот факт, что этническая терпимость
126
Ns 2(29), 2014 г.
была навязана русским при исполнении роли «главного народа», «цемента империи». Этическое самосознание зачастую подавлялось, так как большинство должно быть носителем державной идеологии. Совсем неслучайно в советском политическом лексиконе прочно утвердилась дихотомия «Российская Федерация и национальные республики» (Россия, следовательно, не национальная республика). Совсем не случаен бытовой случай, когда при заполнении анкеты в графе «национальность» русские писали «есть» [13].
Ряд социологических исследований показывает, что рост этнического самосознания русских быстро повышался с конца 90-х гг. прошлого столетия [11]. Доля людей, поддерживающих лозунг «Россия для русских», возросла с 46% в 1998 г. до 64 % опрошенных в 2013 г. Русский национализм становится все более организованным. Первые организации типа «Скинхедов» были впервые зарегистрированы в 1992 г. К 2001 г. фиксировался гигантский рост этих организаций (на несколько порядков) [23]. Эти тысячи молодых расистов сосредотснены в крупных городах. «Русский кулак», «Коловрат», «Север», «РНЕ», «Национальный фронт» (лидер - Илья Лазаренко), Народная национальная партия, «Русская гвардия» - вот неполный список организаций, где наличествует и определенная иерархия, и разделение труда, дисциплина, боевые отряды [24].
Свою лепту в развитие русского национального экстремизма вносят прокуратура и судебные инстанции, которые заводят громкие уголовные дела, где фигурируют лица «не титульной» национальности. Такой надежный инструмент для анализа этнических дискриминаций, как частные объявления, однозначно показывает рост предвзятого отношения к лицам не русской национальности и не славянской внешности. В 80% объявлений о сдаче жилья в аренду в Москве и Московской области есть четкое указание «только для русских», «только русской семейной паре». Даже в одной из самых толерантных по всем показателям Астраханской области, доля объявлений с категорической формулировкой «лицам кавказской национальности не беспокоить» встречаются в 3 % объявлений. В 17,3 % объявлений о найме на работу просят указывать национальность [13]. И это при том, что фактически такого рода объявления идут в разрез с федеральным законодательством.
Впечатляющая картина массовых настроений открывается при анализе ответов на вопрос: «Как Вы думаете, представляют ли сейчас угрозу безопасности России люди нерусских национальностей, проживающих в России?» Ответ «никакой угрозы» выбирают 19,6% русских респондентов, и почти 2/3 опрошенных (57,7%) ощущают ту или иную угрозу (от «большой» до «некоторой») [4].
При этом анализ вопросов, где говорится об угрозе не стране, а конкретному человеку (респонденту), картина совсем иная. На вопрос: «Чувствуете ли Вы в настоящее время враждебность к себе со стороны людей других национальностей?» - 59,7 % респондентов ответили «никогда» или «практически никогда». Любопытно, что доля тех, кто видит в этническом меньшинстве угрозу государству (государственности) и доля тех, кто никогда в своей жизни не сталкивался с негативным отношением к себе нерусских народов, одинакова [13].
Сегодня в Российской Федерации формируется новый и в значительной степени уникальный этнополитический ландшафт. Особенность ситуации осложняется и тем, что российские регионы значительно отличаются друг от друга не только по этнической и конфессиональной структуре, но и по уровню политического, экономического и социального развития. Различна и степень включенности населения в модернизационные процессы. В этих условиях перспектива развития этнополитических процессов как реализации интересов различных этнических групп, включая этническое большинство и этнические меньшинства, видится все еще неопределенной и неоднозначной.
Реализация мобилизационного проекта - сочетание вертикали власти с вертикалью этнических и конфессиональных общностей - только началась. Открытые попытки провести в законодательном порядке признание «русского народа системообразующим», пока не реализованы. Но общественные настроения будут дрейфовать именно в эту сторону, и политической элите придётся с этим считаться. Отношение к политике у основной массы населения примерно такое же, как у греков к природе: все зависит от воли и интриг богов. Но это пока. Пока русскому не придется стрелять в русского. Манежная площадь 2010 г. наглядно показала, что остановить такого рода выступления в ближайшем будущем мирными способами не получится.
1. Андреев А. Этническая революция и реконструкция постсоветского пространства // Общественные науки и современность. 1996. № 1. С. 78—89.
2. Ахиезер А. С. Социально-культурные проблемы развития России. М.: Ин-т науч. информации по обществ, наукам РАН, 1992.
3. Бызов Л. Г. Социокультурные и социально-политические аспекты формирования современной российской нации // Полис. 2012. № 4. С. 41- 56.
127
ВЕСТНИК ИНСТИТУТА
4. Данные опроса ВЦИОМ (экспресс-7, 26-28 июля 2008) [Электр, ресурс]. URL: http: www.wciom.ru/ index.php?ick=269&uicN114504.
5. Здравомыслов А. Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. М., 1997.
6. Илюмжинов К. Терновый венец президента: документальная повесть. М., 1995.
7. Информационно-аналитический бюллетень Государственной думы. 2001. № 30.
8. Кожевникова Г., Верховский А. Мониторинг агрессивной ксенофобии. [Электр, ресурс] Режим доступа: www.sova-center.ru/files/books/.
9. Концепция нового учебно-методического комплекса по отечественной истории. [Электр, ресурс]. URL: http: www.kommersant.ru/docs/2013/.
10. Матвеев В. В. Национальный вопрос и государственно-политические реальности России // Российская историческая политология: курс лекций: учеб, пособие / отв. ред. С.А. Кислицын. Ростов-на-Дону, 1998.
11. Неклесса А. И. Непрерывный плебисцит. Генетика гражданского общества // Полис. 2013. № 3.
12. Общественное мнение 2002: по материалам исследований 1989-2002 гг. М.: ВЦИОМ, 2002.
13. Панин Э. Между империей и нацией. М.: Новое изд-во, 2004.
14. Петухов В. В. Поколение «нулевых»: социальные настроения, идеологические установки и политическое участие // Полис. 2012. № 4. С. 56-63.
15. Перегудов С. П. «Русский вопрос» в контексте этнонациональных отношений в РФ // Полис. 2013. № 3.
16. Послание Президента Федеральному Собранию. [Электр, ресурс] URL: http: www.kremlin.ru /news/ 19825.
17. Пресс-конференции главы государства 17 апреля 2013 года. [Электр, ресурс] URL: http: www.pravda-tv.ru/2014/04/17/52765.
18. Путин В. В. Россия на рубеже тысячелетий. [Электр, ресурс] URL: http: www.panorama.ru/putin/ programm.
19. Россия: Опыт национально-государственной идеологии / В. В. Ильин, А С. Панарин, А. В. Рябов / под ред. В. В.Ильина. М., 1994.
20. Русские: Этносоциологические очерки. М., 1992.
21. Саква Р. Путин: выбор России. М., 2005.
22. Социальная и культурная дистанции: Опыт многонациональной России / отв. ред. Л. М. Дробижева. М., 1998.
23. Тарасов А. Бритоголовые: Новая профашистская субкультура в России // Дружба народов. 2000. № 2. С.17-21.
24. Тарасов А. Наци-скины в современной России // Аналитический доклад Московского Бюро по правам человека. М., 2004.
25. Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. М.: Прогресс-Традиция, 2004.
26. Mukomel V, Payin Е. The causes and Dteemograhic-Social Union // In the Population Under Duress: The geodemography of post-soviet Russia. Westviev press, 2009.
27. Янов А Л. Патриотизм и национализм в России. 1825-1921 гг. М.: ИКЦ «Академкнига», 2002. Панин Э. Становление государственной независимости и национальная консолидация России: проблемы, тенденции, альтернативы // Мир России. 2000. № 5.
128
