CC BY
131
DOI: 10.26907/2074-0239-2020-62-4-21-28 УДК 8ПЛ61Л'27: 398.21
ЭТНОЛИНГВОКУЛЬТУРНЫЕ СТЕРЕОТИПЫ В РУССКИХ НАРОДНЫХ СКАЗКАХ О ЖИВОТНЫХ
© Юлия Данилова, Лариса Бубекова, Эльмира Ибрагимова
ETHNOLINGVOCULTURAL STEREOTYPES IN RUSSIAN FOLK FAIRY
TALES ABOUT ANIMALS
Juliya Danilova, Larisa Bubekova, Elmira Ibragimova
This article is devoted to the problem of mental stereotypes in Russian fairy tales for preschool children; in particular, we make an attempt to identify ethnolinguocultural features of the images under study from the point of view of the Russian mentality through contextual analysis. In this sense, the "fairytale" discourse is perceived as a translator of the characteristic idea, of self-awareness, identity, ethnocultural and social nature, and the essence of people. The images of animals correlate with the zoomorphic code of culture, in which their nominations are interpreted as signs of the language of culture, objectifying a certain complex of qualities, the conclusion confirmed by our associative-experimental research and in-depth interviews with respondents, six- year-old preschoolers, carriers of Russian ethnolinguoculture.
Keywords: ethnolinguocultural stereotypes, archetype, Russian fairy tales about animals, zoocentric tales, zoometaphor, fox, wolf, bear, hare, associative experimental research.
Статья посвящена проблеме ментальных стереотипов в текстах русских сказок для детей дошкольного возраста. В частности, авторами предпринимается попытка посредством контекстуального анализа выявить этнолингвокультурные особенности исследуемых образов с точки зрения ментальности русского народа. В этом смысле «сказочный» дискурс предстает как транслятор характерной идеи, самосознания, идентичности, этнокультурной и социальной природы и сущности народа. Сказки становятся своеобразным лингвокогнитивным кодом менталитета этнолингвокуль-турного сообщества и позволяют в той или иной степени судить о специфике сознания его носителей. Образы животных соотносятся с зооморфным кодом культуры, в котором их номинации осмысливаются как знаки языка культуры, объективирующие определённый комплекс качеств; функциональная нагрузка их увеличивается, они становятся антропоцентричными и получают значение социальных типов. Это подтверждается проведенным ассоциативно-экспериментальным исследованием и глубоким интервью с респондентами, дошкольниками шести лет, носителями русской этнолингвокультуры. На его основании сделан вывод о том, что наиболее яркие и популярные персонажи русских народных сказок воспринимаются детьми согласно глубоким лингво-когнитивным архетипам, которые заложены в сознании русского народа.
Ключевые слова: этнолингвокультурные стереотипы, архетип, русские сказки о животных, зоо-центрические сказки, зоометафора, лиса, волк, медведь, заяц, ассоциативно-экспериментальное исследование.
Языку как знаковой системе отводится ключевая роль: так, по мысли А. Н. Леонтьева, «язык есть то, в чем и при помощи чего существует сознание общества. Языковые данные при этом играют решающую роль в выявлении фундаментальных моделей мышления у различных групп населения» [Леонтьев, с. 292]. Если говорить буквально (с известной долей упрощения и допущения), то образуемое «ментальное пространство может быть описано через единицы языка, понимаемые как средства ментальной репрезентации. Этнокультурная специфика ментализиру-
ется, ее выявление связывается с ментальными представлениями о мире - с картиной мира» [Лекторский, с. 16].
Сказки, мифы, легенды (как и другие этно-культурно значимые единицы языка, в частности фразеологизмы, паремии) являются неотъемлемой частью любого языкового сообщества как способ категоризации мира, с одной стороны, и как средство трансляции базовой аксиологической системы в пространстве и во времени от поколения к поколению, с другой. В конечном счете, сказки становятся своеобразным лингво-
когнитивным кодом менталитета этнолингво-культурного сообщества и позволяют в той или иной степени судить о специфике сознания его носителей.
В этом плане особенно значимыми становятся «первые» сказки, с которыми знакомится человек в самом раннем возрасте. К ним и будет обращено наше внимание. С целью выявить базовые лингвокультурные и этнические ментальные стереотипы носителей русского (в перспективе и татарского) языка методом сплошной выборки нами были выделены и проанализированы тексты 57 русских сказок [Афанасьев] от самых популярных: «Курочка ряба», «Колобок», «Репка», «Теремок», «Волк и козлята», «Три медведя», «Маша и медведь», «Лиса и журавль», «Лиса и волк», «Вершки и корешки», «Волк и коза», «Глупый волк», «Кот, петух и лиса», «Лиса и кувшин», «Медведь - липовая нога», «Петушок -золотой гребешок» и т. п. до менее известных среднестатистическому носителю языка: «Как барин овцу купил», «Жихарка», «Заяц хваста», «Курочка, мышка и тетерев», «Лиса и рак», «Лиса плачея», «Медведь, лиса, слепень и мужик», «Медведь, собака и кошка», «Мышь и воробей», «Напуганные медведь и волки», «Петушок и два мышонка», «Снегурушка и лиса», «Чудесная курица» и др. Отметим, что степень известности и популярности сюжета сказок определялись нами по результату опроса чуть свыше 150 учащихся 10-11-х классов СОШ № 9 г. Елабуги РТ.
Известно, что сказки о животных бывают антропоцентрические и зооцентрические. В первом случае наряду с героями-животными присутствует человек («Жихарка», «Мужик и медведь», «Маша и медведь»), сюжет обычно сосредоточен на нем, животные играют второстепенную, вспомогательную роль. В зооцентрических герои исключительно животные, либо же, если человек присутствует, он не является главным персонажем («Кот и лиса», «Лисичка-сестричка и волк», «Зайкина изба»). В рамках данной статьи мы остановимся на зооцентрических сказках и рассмотрим их ключевые и особенно частотные образы лисы, волка, медведя, зайца.
Специфика сказок проявляется прежде всего в особенностях фантастического вымысла: частотным приемом становится персонификация. Это обусловлено экстралингвистическими факторами: при раннеродовом строе практически повсеместно тотемизм представлял своеобразную форму религиозного осознания связи человека с природой и зависимости от нее. Следовательно, сказки воспринимают формы вымысла из первобытнообщинных представлений и понятий (как правило, охотников и пастухов), приписав-
ших животным способность думать, говорить и разумно действовать. Так, в фольклоре отражаются определенные стереотипы, согласно которым герои сказок о животных являются носителями характерных («узнаваемых») черт. Об этом написано достаточное количество разных работ (см.: [Алещенко], [Пузырев, 2008], [Пузырев, 2011], [Миронова]). Практически все исследователи едины во мнении, что сказка отражает жизненные реалии, где интересным представляется отбор признака, который считается основным для животного, ведь именно в приоритете этого качества находит отражение ментальность и особенность коллективного языкового сознания. Например, в сказке «Терем мухи» [Афанасьев, с. 67] отражены не только стереотипы народного сознания, но и повадки самих животных: издаваемые ими звуки, которые передаются звукоподражаниями типа балагта (лягушка), гам-гам (собака), а также производными, обозначающими характер звуков - пискун (комар), шумиха (муха); совершаемые ими движениями - свер-тень (заяц), хап (волк), хмыстень (мышь) и т. п. [Алещенко, с. 28-29].
Самым частотным в сказках становится образ лисы: это персонаж 46-ти сказок из обозначенных нами 57-ти, что составляет 81% от общего числа фактического материала. Стереотип о лисе складывался благодаря заложенным в ее образе архетипам. «Она считалась спутницей и воплощением Макоши - богини судьбы и урожая. Славяне почитали ее за хитрость и изворотливость и любя называли кумой. За рыжий цвет лису сравнивали с огнем, еще с грозовой тучей из-за бурого оттенка шубы. В Сибири предрассветный сумрак назывался лисьей темнотой. С лисой связывали зимнюю стужу, а также болезни, вызываемые холодом. Этим родством лиса обязана Маре, богине зимы, возможно, ипостаси Мако-ши» [Лиса].
Лиса - особь женского пола - была необходима в сюжетах. Это самый неоднозначный персонаж, воплощающий противоположные черты, поэтому стереотипные представления, связанные с этим животным, весьма разнообразны. Она является носителем либо положительных (реже), либо отрицательных (чаще) качеств; получает либо отрицательную, либо положительную оценку сказателя (например, не обманщица, а дипломат; не хитрая, а мудрая и т. д.). Более того, никто из сказочной «галереи образов» не получает столь разнообразные номинации, как лиса: Лиса Патрикеевна («Лиса Патрикеевна»), лисица-масляная губица («Мужик, лиса и медведь»), Лисафья («Лисафья-кума»), кума-лиса («Сказка о хитрой куме-лисе»), лисичка-кумушка
(«Лисичка-кумушка»), а также одно из часто встречающихся «имен» - лисичка-сестричка («Лисичка-сестричка и волк», «Теремок»). Скорее всего, приложения сестричка, кума / кумушка возникли как результат сложных когнитивных процессов осмысления тотемно-родственных отношений между животными и людьми.
Однако отметим, что «многоликость» лисы в дискурсе русских народных сказок актуализирована в подавляющем большинстве набором отрицательных характеристик: враждебно настроена по отношению к волку: Тогда лиса благим матом побежала в село и начала кричать: «Сюда, люди! Спешите бить волка, примёрз к опо-лонке!» («Лиса и волк») [Афанасьев, с. 8]); способна на воровство: Ночью лисонька украла и барашка, а поутру требует, чтобы за него отдали ей бычка («Лиса и лапоть») [Там же, с. 15]); хитра и находчива: Долго они сидели, сильно проголодались - есть-то нечего. Лиса и придумала... («Звери в яме») [Там же, с. 44]); изворотлива («Ну, хорошо! - говорит лисица. - Давай ляжем на солнышке, у кого вытопится мёд, тот и виноват». Пошли, легли. <... > у кумы-то и показался медок; она ну-тко скорее перемазывать его на волка («Лиса-повитуха») [Там же, с. 16]); нечиста в помыслах: Лиса попросилась у зайчика погреться, да зайчика-то и выгнала («Зайкина избушка») [Там же, с. 23]); изобретательна в обмане: Только лисица надула медведя: дала ему немного мяса, а остальное припрятала от него и ест себе потихоньку («Звери в яме») [Там же, с. 45]). Особенно лиса талантлива в искусстве манипуляции - основными коммуникативными приемами и средствами становятся ее льстивые и сладкие речи за счет тембральной окраски и интонирования, изобилия деминутивных суффиксов: «Петушок, петушок! Слезь сюда, я тебя исповедаю: у тебя семьдесят жён, ты завсегда грешон» [Там же, с. 27]. Эта «восторженная уми-ленность» (или, как вариант, «собственная незначительность / ущербность» типа «что-то я плохо стала слышать») обусловлена стремлением лисы задобрить собеседника, свести его бдительность к нулю («обесточить», «обезоружить») и добиться цели: Петух слез; она хвать его и скушала («Лисица-исповедница») [Там же, с. 27] и т. д. Всё усугубляется тем фактом, что лиса собственные неблаговидные намерения прикрывает «маской благолепия». Например, в сказке «Лиса-повитуха» героиня прикрывается древнейшей благородной, социально значимой во все времена «профессией» повитухи (повивальной бабки, приемницы, пуповязницы) до возникновения акушерства, то есть женщины, которая помогала ребенку появиться на свет. Такая жен-
щина должна была обладать особыми качествами и умениями, более того, она должна была быть благовидной и благонамеренной во всех смыслах: богопослушной, вести здоровый образ жизни (не употреблять спиртных напитков, даже по праздникам), не сквернословить. Лиса в своей жажде полакомиться медком придумывает способ это сделать: она стучит хвостом, имитируя стук в дверь, и волку говорит, что ее зовут повитухой. Три раза «отлучается». На вопросы волка о том, как назвали новорожденных, лиса отвечает Початок, Середышек, Поскребышек (соответственно мере съеденного ею меда)... В конце сказки она умудряется еще и волка обвинить в пропаже меда. Чревоугодие (которое, кстати, считается одним из восьми особых греховных страстей) лисы обусловливает высшую степень ее цинизма, проявляющуюся в выборе лингво-когнитивных и поведенческих тактик.
Так, образ лисы, обладая многозначной символикой, в целом выступает в контексте русской этнолингвокультуры в роли эталона обмана, недоброжелательного, своекорыстного отношения к другим людям - антигероя, качества личности которого в народном стереотипном сознании вызывают неприязнь и отрицание.
Вторым по частоте становится образ волка (встретился на страницах 39-ти (68%) рассмотренных нами сказок), одного из наиболее многозначных восточнославянских мифологических персонажей, занимающего в этом коде важное место. Стереотипные представления, связанные с волком, весьма разнообразны. Архетип образа обусловлен восприятием его древними славянами как сверхъестественного существа, причастного к миру богов: он «посредник между „этим" и „тем светом", между людьми и богами или нечистой силой, притом отношение к нему было неоднозначное. Темная туча, представавшая в образе волка, сулила земледельцам обильные осадки, что значило хороший рост зерновых. Охотясь на диких животных, те же посевы волк оберегал от разорения. Скорее всего, поэтому во времена развития земледелия в народе образ волка связывали с плодородием и урожайностью. С другой стороны, в народных поверьях волка обычно отождествляли с нечистой силой, виной тому были его нападения на домашний скот и людей» [Миронова, с. 70].
Свою «двойственность» образ волка сохранил и в народных сказках. С одной стороны, он сильный, злой и кровожадный: Ох, вы детушки мои, козлятушки! На что отпиралися - отворя-лися, Злому волку доставалися? («Волк и семеро козлят») [Афанасьев, с. 49]. Если восстановить сюжет данной сказки, то очевидно, что в основу
ее положен мотив оборотничества. Можно провести параллель с ФЕ волк в овечьей шкуре, современное значение которой «злой, свирепый человек, притворяющийся кротким и безобидным, опасный лицемер. Имеется в виду, что лицо (Х) скрывает свои истинные цели, собственную жестокость под маской мягкости и доброты. Говорится с неодобрением» [Большой фразеологический словарь русского языка, с. 133] (далее -БФСРЯ). Приведем культурологический комментарий Д. Б. Гудкова: ФЕ «восходит к евангельскому тексту: „...берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные" (Мф. 7: 15). В образе фразеол. находят отражение древнейшие мифологические представления об оборотничестве, т.е. о способности менять телесную оболочку. <...> При этом волк выступает как символ хищности, жестокости и агрессивности, а овца - как символ кротости и смирения» [Там же, с. 134]. С другой стороны, волк простодушен, наивен и доверчив: Волк пошёл на реку, опустил хвост в прорубь; дело-то было зимою. Уж он сидел, сидел, целую ночь просидел, хвост его и приморозило; попробовал было приподняться: не тут-то было. «Эка, сколько рыбы привалило, и не вытащишь!» («Лиса и волк») [Афанасьев, с. 3]; Вол-чик беспечно уснул, а лиса побежала в ближнюю пасеку, украла сот, съела, а вощинами всего волка облепила. Проснувшись и быв изобличён, волк повинился, что он и сам не помнит, как это случилось... («Лисичка сестричка и серый волк») [Там же, с. 11]); способен к состраданию: «Эх, куманёк, - говорит лисичка-сестричка, - у тебя хоть кровь выступила, а у меня мозг, меня больней твоего прибили; я насилу плетусь». - «И то правда, - говорит волк, - где тебе, кумушка, уж идти; садись на меня, я тебя довезу» («Лисичка сестричка и серый волк») [Там же]) и т. п.
Отметим, что, несмотря на неоднозначность данного образа, за стереотипом «волк» в русских сказках (за исключением волшебных) закрепилась отрицательная коннотация. Одна из причин - отсылка к глубинному зооморфному коду культуры: волк выступает как символ агрессии, жестокости, хищности. Подтверждением тому является русский фразеологический фонд: волк в овечьей шкуре, смотреть волком, волчий аппетит, волчьи законы и т. п.
Еще одним концептуально значимым для русской этнолингвокультуры становится образ медведя: по статистике он входит в «тройку лидеров» (встретился в 33 сказках, что составляет 58% от общего числа фактического материала). Медведь - самый почитаемый славянами зверь: по поверью он был воплощением бога Велеса,
великого мудрого властителя, бога трех миров, образ которого сохранился со времен каменного века. Медведь считался хозяином леса, хранителем его богатств: логично, что в сказках знаком уважения становится номинация Михаил Пота-пыч Топтыгин. На вид добродушный и неуклюжий, на самом деле медведь очень силен, жесток и скор на расправу. Охотников, рисковавших выходить с рогатиной на медведя, называли на Руси «отпетыми», в буквальном смысле «идущими на верную смерть». В отличие от волка-хищника, медведь всеяден и рад полакомиться «сладеньким», медом и ягодами. За пристрастие к разорению ульев диких пчел, получил прозвище - «мед-вед». Согласно одной из распространенных (хотя и противоречивой) гипотез, исконным именем животного являлась номинация «бер», откуда дериват «берлога» [Берлога - логово зверя?]. Она считалась одним из проходов в Подземный мир, а ее хозяин - сторожем Навьего царства. Медведь забирается в свое логово с наступлением зимы, а выбирается с первыми теплыми весенними днями. В дни зимнего противостояния (Коляд) медведь переворачивался в берлоге, знаменуя поворот годового колеса.
Человеческий тип, воплощённый в медведе, частично схож с тем, который воспроизведён в образе волка. Недаром волк часто замещает в сказке медведя («Мужик, медведь и лиса», «Медведь, собака и кошка»). Вместе с тем сходство образов лишь частичное. В сознании любого человека, знакомого со сказками, медведь является зверем высшего ранга. Когда в сказках один зверь сменяет другого, медведь находится в положении самого сильного («Теремок»). Такая иерархия объясняется связью с теми традиционными досказочными мифологическими преданиями, в которых медведь занимал самое важное место хозяина лесных угодий [Животные в славянской мифологии].
Стереотипные представления о медведе кодифицированы в сказках, где подчёркивались огромная (иногда разрушительная, агрессивная) его сила и мощь: Влез медведь на крышу и только уселся - трах! - развалился теремок. Затрещал теремок, упал набок и весь развалился («Теремок») [Афанасьев, с. 52]; Пахал мужик ниву, пришёл к нему медведь и говорит ему: «Мужик, я тебя сломаю!» («Мужик и медведь») [Там же, с. 35]. Логичны и оправданы в этом плане его прозвища гнетыш, лесной гнет, нагнет, пригне-тыш, давиш и др. Однако сила медведя может иметь и созидающее начало: Принялся медведь бревна носить, доски пилить - новый теремок строить, а звери ему помогали. Лучше прежнего новый теремок выстроили! («Теремок») [Там
же, с. 52]. Он может быть добрым, великодушным, готовым прийти на помощь к более слабым: Собака ушла в лес и легла под дерево издыхать. Вдруг идёт медведь и спрашивает: «...А что, кобель, хочется тебе есть?» - «Ещё как хочется-то!» - «Ну, пойдём со мною; я тебя накормлю» («Медведь, собака и кошка») [Там же, с. 84]; А зайчик говорит: «Отстань, медведь! Как мне не плакать? Была у меня избёнка лубяная, а у лисы ледяная; попросилась она ко мне, да меня и выгнала». - «Не плачь, зайчик! - говорит медведь. - Я выгоню её» («Зайкина избушка») [Там же, с. 61]. А также простоватым, доверчивым, его очень просто обмануть: Только лисица надула медведя: дала ему немного мяса, а остальное припрятала от него и ест себе потихоньку («Звери в яме») [Там же, с.93]), только цена обмана, как правило, слишком высока: Вот медведь начинает опять голодать и говорит: «Кума, кума, где ты берёшь себе еду?» - «Экой ты, кум! Ты возьми-ка просунь себе лапу в рёбра, зацепись за ребро - так и узнаешь, как есть». Медведь так и сделал, зацепил себя лапой за ребро, да и околел («Звери в яме») [Там же, с.93].
Обобщая сказанное, отметим, что образ медведя «символически связан с представлением о дикости, грубости, неуклюжести, неделикатности» [БФСРЯ, с. 376] (ФЕ медвежья услуга); «воспринимается как существо, вольно или невольно производящее необратимые разрушения» [Там же, с. 375] (ФЕ медведь наступил на ухо, в основе которой лежит представление о соотношении зооморфного и телесного кодов русской культуры в результате метонимического переноса).
Еще один сказочный персонаж-лидер - заяц: он встретился на страницах 30-ти сказок, что составляет 53% от общего контента. В представлении славян заяц символизировал «молодую, ярую силу, мощь нарождающейся жизни. Поэтому он так частотен в сказках. Заяц труслив, проворен, но ловок и быстр, чрезвычайно плодовит. Заяц, как и глухарь, был посвящен Яриле - весеннему богу солнца и продолжения рода. Заяц хитер и этим спасает себе жизнь, противостоя грозной, но не очень разумной силе прочих животных. За быстроту и легкость зайца сравнивают то с лучом света, бегущим по воде, то с синими искорками на угольках костра. С приходом христианства образ зайца как древнего тотеми-ческого животного был объявлен нечистым. Отсюда и примета: перебежал заяц дорогу, быть беде. Зайцы и белки несли с собой бурю и ненастье, губительные для людей. Плывущий в бурю никогда не упоминал имени зайца, опасаясь гнева водяного» [Заяц].
В контексте русских сказок образ зайца положительный, но неоднозначный. Его традиционно сказочными номинациями стали зайчик, зайка («Зайкина изба», «Теремок», др.), акцентирующие положительное наполнение (безобидность, миловидность) образа. Часто его называют побегайчик, что совпадает с (са-мо)идентификацией / презентацией: Бежит мимо зайчик-побегайчик. Остановился и спрашивает: - Терем-теремок! Кто в тереме живет? -Я, мышка-норушка. - Я, лягушка-квакушка! А ты кто? - А я зайчик-побегайчик («Теремок») [Афанасьев, с. 52]. Причем мотивировка (связь звучания и значения) данной номинации очевидна: проворные ноги помогают ему спастись от постоянных попыток волка и / или лисы его обидеть / съесть. Это в контексте сказок. В реальной действительности бег, скорость и проворность -это сильные стороны животного (особенно на коротких дистанциях): охотники, по собственному опыту знавшие, как трудно поймать зверя, который умело может путать следы и прятаться, наделили его хитростью и ловкостью. Возможно, этот факт отчасти объясняет, что в некоторых сказках («Заяц и медведь», «Заяц-хваста») заяц проявляет смелость, выходит победителем, особенно при необходимости помочь другим: Раз сидела ворона на заборе, собаки ее подхватили и давай мять, а заяц это увидел. «Как бы вороне помочь?» Выскочил на горочку и сел. Собаки увидали зайца, бросили ворону - да за ним, а ворона опять на забор. А заяц от собак ушел. Немного погодя ворона опять встретила этого зайца и говорит ему: «Вот ты молодец, не хваста, а храбрец!» («Заяц-хваста») [Там же, с.55]. Набор положительных черт героя составляют смекалка («Зайчишка-трусишка»); доброта, умение держать слово, ответственность («Заяц и медведь»); смелость, альтруизм («Заяц-хваста»). Есть у этого персонажа и склонность к хвастовству, поэтому его в народе еще называют «заяц-хвастунишка», который пытается всех убедить, что никого не боится: Приходит заяц к одному крестьянину на гумно, а тут уж стадо зайцев. Вот он и начал им хвастать: «У меня не усы, а усищи, не лапы, а лапищи, не зубы, а зубищи - я никого не боюсь» («Заяц-хваста») [Там же, с. 55]. Традиционная роль жертвы, слабого и беззащитного существа, которого норовят обидеть, реализуется в сказках «Зайкина избушка», «Лиса и заяц» и др. Например: Лиса попросилась у зайчика погреться, да зайчика-то и выгнала («Зайкина избушка») [Там же, с. 23]. Как следствие, его природная осторожность, уязвимость, слабость и боязнь хищников сформировали стереотип: основной чертой зайца в сказках становится тру-
сость - часто доброго, но беззащитного и трусливого человека нарекают зайцем.
Отметим, что функциональная нагрузка образов животных на позднем этапе жизни сказки увеличивается: они становятся антропоцентрич-ными и получают значение социальных типов; в частности, в образах волка, лисы и др. актуализируются человеческие характеры, сформировавшиеся в условиях классового общества. Мнений на этот счет достаточно много. Приведем в качестве примера версию А. В. Пузырева, согласно которой образ медведя в русских народных сказках «ассоциируется с образом начальника <...> которого можно и нужно обманывать» [Пузырев, 2008, с. 34]; лиса и волк становятся средоточием гендерных характеристик и черт, как следствие, «сказки предостерегают русских мужчин от заключения союзов с женщинами-лисами <...> содержат предостережение о духовной и материально выраженной бесплодности, разрушительности таких союзов» [Пузырев, 2011, с. 66].
Стереотипность «ключевых» образов сказок о животных в современном лингвосоциуме подтверждается дальнейшим развитием и изменением семантической структуры лексемы (лексико-семантическое варьирование / деривация) посредством переноса по сходству, которое кодифицируется в толковых словарях (в основном) как второй лексико-семантический вариант с пометой «перен.». Например, в толковом словаре русского языка под ред. С. А. Кузнецова встречаем зоометафоры: Лиса. 2. О хитром, льстивом человеке [Кузнецов, с. 427]; Волк. 2.О человеке, искушенном в каком-либо деле, много испытавшем, привыкшем к невзгодам, опасностям [Там же, с. 212]; Медведь. 2.Разг. О крупном, сильном, но грузном и неуклюжем, неловком человеке [Там же, с. 510].
В этой связи нам представляется интересным выяснить, когда данные этнолингвокультурные стереотипы формируются в сознании ребенка, для которого предназначены и читаются (дома, в образовательных учреждениях) русские народные сказки о животных. Если учитывать особенности развития ребенка с опорой на возрастную сензитивность, то период 5-6 лет считается важным для привития ребенку социальных навыков и норм поведения, поскольку он включается во взрослую жизнь, у него активно развиваются воображение и отображение впечатлений об окружающем мире. И роль сказок особенно значима, о чем мы говорили в самом начале статьи.
Нами было проведено ассоциативно-экспериментальное исследование (АЭИ) и глубокое интервью (естественно, с согласия родите-
лей) с детьми 6-7 лет, носителями русской этно-лингвокультуры, которые позволили нам подтвердить / опровергнуть «стереотипность» восприятия образов животных; определить, в какой степени стереотипно их мышление, каким образом данные стереотипы преломляются в детском сознании и т. п. Для проведения АЭИ была выбрана подготовительная группа МБДОУ «Детский сад №3 „Теремок"» Елабужского муниципального района РТ: общее количество респондентов составили 20 человек; возраст - 6 лет; родной язык - русский, что соответствует национальной самоидентификации. Респондентам были предложены задания (работа с карточками, картинками животных, смайликами): «вспомнить любимые сказки и разместить / наклеить героев этих сказок на карточки»; «указать, какое чувство они вызывают»; «разместить животных на пьедестал почета, определив, кто из них достоин 1-го, 2-го места, а кто не может вообще там находиться», «выбрать персонаж(ей), которого(ых) они включили бы в свою собственную сказку»; «выбрать один персонаж, при этом указав, является ли он положительным, отрицательным или обладающим всеми этими качествами». В результате обработки полученных ответов выяснилось, что самой популярной стала лиса (90% -18 ответов), за ней с небольшой разницей следуют медведь и заяц (80% -16), волк (70% -14). Причем в 14-ти случаях из 20-ти все четыре персонажа присутствуют в ответах детей одновременно, это предсказуемо, так как данные герои одновременно задействованы в сказочных сюжетах («Теремок», «Зайкина избушка», «Колобок», «Кот и лиса», «Звери в яме» и др.). Эмоциональное восприятие образов дошкольниками: лиса (80% - 16 реакций) и волк (60% - 12 реакций) вызывают только отрицательные эмоции; медведь воспринимается отрицательно (50% - 10 реакций) и нейтрально (30% - 6 реакций); заяц -или положительно (60% - 12 реакций), или нейтрально (25 % - 5 реакций).
Результаты ранжирования получились интересными: чаще всего «на пьедестал поднималась» лиса (90% - 18 раз: из них 12 раз на 2 место; 7 раз на 3 место); далее медведь (80% - 16 раз: из них 2 раза на 1 место; 14 раз на 3 место); волк (10% - 2 раза на 3 место). Интересно, что зайцу дошкольники ни разу не присудили места. Глубокое интервью помогло выявить причинно-следственные связи полученных результатов (коротко и обобщённо): поскольку «лиса, медведь, волк сильные, а заяц слабый, он их никак не победит / поэтому они его не пустят на пьедестал»; «лиса во всех сказках есть, но она нехорошая и хитрая, всех обманывает и обижает»;
«лиса, медведь, волк не добрые, поэтому на 1-ое место их пускать нельзя»; «медведь - самый большой и мощный, его сила огромная, он может всех победить и даже разрушить, а потом всё построить... и он бывает иногда добрый, простой»; «он (медведь) - царь леса и зверей, поэтому он на 1-м месте» и т. п.
Если говорить о выборе респондентами героя в «собственный сценарий» сказки, то статистику мы получили следующую: заяц, лиса стали бы персонажами шести сказок (по 30% каждый), волк - четырех (20%), медведь - двух (10%). В качестве именно главного героя назван дважды только заяц (10%), остальным достается роль второго плана. Глубокое интервью с дошкольниками объясняет низкий рейтинг данных героев: это связано со стереотипом их отрицательной характеристики. И, как следствие, они хотели бы видеть в своих сказках либо котов / кошек и собак, так как это домашние любимые животные / питомцы (дети считают их своими друзьями, помощниками и защитниками); либо храброго, доброго, справедливого сказочного персонажа петуха / петушка.
Таким образом, результаты проведенного АЭИ подтверждают «очевидное»: наиболее яркие и популярные персонажи русских народных сказок воспринимаются детьми согласно глубоким лингвокогнитивным архетипам, которые заложены в сознании русского народа, и к 6-ти годам дети усваивают их, если не в полной мере (исключая лингвокогнитивные нюансы), то на 80-90% точно. Примечательно, что ни один ребенок не обозначил в качестве главного героя традиционно отрицательных персонажей, что, на наш взгляд, обусловлено моралью детских сказок: добро побеждает зло.
Список литературы
Алещенко Е. И. Этноязыковая картина мира в текстах русского фольклора (на материале народной сказки): монография. Волгоград: Перемена, 2008. 354 с.
Афанасьев А. Н. Народные русские сказки. М.: Эксмо, 2008. 350 с.
Берлога - логово зверя? // О жизни слов. Этимология и история русского языка. URL: rus-et.ru (дата обращения: 10.10.2020)
Большой фразеологический словарь русского языка / Отв. ред. В. Н. Телия. М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2010. 784 с.
Животные в славянской мифологии // Славянский мир. URL: Славянский Мир: Животные в славянской мифологии (slavs.org.ua) (дата обращения: 10.10.2020)
Заяц // Славянская мифология. Символы славян. URL: Заяц | Животные в Славянской традиции | Сла-
вянская мифология. Символы Славян. (russianmyth.ru) (дата обращения: 11.10.2020)
Кузнецов С. А. Большой толковый словарь русского языка. СПб.: Норинт, 2000. 1536 с.
Лекторский В. А. Сознание // Новая философская энциклопедия. М.: Мысль, 2000. 132 с.
Леонтьев А. Н. Избранные психологические произведения. М.: Педагогика, 1983. 318 с.
Лиса // Славянская мифология. URL: Славянская мифология. ЛИСА . Обсуждение на Livelnternet - Российский Сервис Онлайн-Дневников (дата обращения: 07.10.2020)
Миронова С. В. Стереотипный образ волка в русском и татарском языковом сознании // Вестник Чел-ГУ. 2013. № 4(295). С. 70-78.
Пузырёв А. В. Образы волка и лисы в русских народных сказках // В. И. Даль в парадигме идей современной науки: Язык - словесность - культура - воспитание. Материалы V Всероссийской научной конференции. Иваново: ГОУ ВПО «Ивановский государственный университет», 2011. С. 57-66.
Пузырёв А. В. Образы волка, лисы и медведя в русских народных сказках как проявление генетической памяти // Язык и мышление: Психологические и лингвистические аспекты: Материалы 8 Международ. Науч.конф. М., 2008. С. 26-35.
References
Aleshhenko, E. I. (2008). Estnoiazyskovaia kartina mira v tekstah russkogo foVklora (na materiale narodnoi skazki): monografiia [Ethno-Linguistic Picture of the World in the Texts of Russian Folklore (Based on Folk Tales): A Monograph]. 354 p. Volgograd, Peremena. (In Russian)
Afanas'ev, A. N. (2008). Narodnyse russkie skazki [Russian Folk Tales]. 350 p. Moscow, E'ksmo. (In Russian)
Berloga - logovo zverya? [A Lair is a Den of a Beast?]. O zhizni slov. E'timologiia i istoriia russkogo iazy'ka. URL: Берлога - логово бера? | О жизни слов (rus-et.ru) (accessed: 10.10.2020). (In Russian)
BoFshoi frazeologicheskii slovar" russkogo iazy^ka (2010) [Comprehensive Phraseological Dictionary of the Russian Language]. Otv. red. V. N. TeliIa. 784 p. Moscow, AST-PRESS KNIGA. (In Russian)
Kuznetsov, S. A. (2000). BoVshoi tolkovysi slovars russkogo iazyska [Great Explanatory Dictionary of the Russian Language]. 1536 p. St. Petersburg, Norint. (In Russian)
Lektorskii, V. A. (2000). Soznanie [Consciousness]. Novaia filosofskaia e'ntsiklopediia. 132 p. Moscow, My' sF. (In Russian)
Leontev, A. N. (1983). Izbranny^e psihologicheskie proizvedeniia [Selected Psychological Works]. 318 p. Moscow, Pedagogika. (In Russian)
Lisa [A Fox]. Slavianskaia mifologiia. URL: Славянская мифология. ЛИСА. Обсуждение на LiveInternet - Российский Сервис Онлайн-Дневников (accessed: 07.10.2020). (In Russian)
Mironova, S. V. (2013/ Stereotipnyl obraz volka v russkom i tatarskom iazy^kovom soznanii [The Stereotyp-
ical Image of a Wolf in Russian and Tatar Linguistic Consciousness]. Vestnik ChelGU. No. 4(295), pp. 70-78. (In Russian)
Puzy'riov, A. V. (2011). Obrazys volka i lisys v russkih narodny^h skazkah [Images of Wolves and Foxes in Russian Folk Tales]. V. I. Dal' v paradigme idei sovremennoi nauki: Iazy'k-slovesnost'-kul'tura-vospitanie. Materialy' V Vserossiiskoi nauchnoi konferentsii. Pp. 57-66. Ivanovo, "Ivanovskii gosudarstvenny'i universitet". (In Russian)
Puzy'riov, A. V. (2008). Obrazys volka, lisys i medvedya v russkix narodny\ skazkax kak proyavlenie geneticheskoj pamyati [Images of the Wolf, Fox and Bear
Данилова Юлия Юрьевна,
кандидат филологических наук, доцент,
Елабужский институт
Казанского федерального университета,
423600, Россия, Елабуга,
Казанская, 89.
danilovaespu@mail. ги
Бубекова Лариса Борисовна,
кандидат филологических наук, доцент,
Елабужский институт
Казанского федерального университета,
423600, Россия, Елабуга,
Казанская, 89.
Ибрагимова Эльмира Рашитовна,
кандидат филологических наук, доцент,
Елабужский институт
Казанского федерального университета,
423600, Россия, Елабуга,
Казанская, 89.
е1тта915 @таП.ги
in Russian Folk Tales as a Manifestation of Genetic Memory]. Iazy'k i my'shlenie: Psihologicheskie i lingvisticheskie aspekty': Materialy' 8 Mezhdunarod. nauch.konf. Pp. 26-35. Moscow. (In Russian)
Zaiats [A Hare]. Slavianskaia mifologiia. Simvoly' slavian. URL: Заяц | Животные в Славянской традиции | Славянская мифология. Символы Славян. (russianmyth.ru) (accessed: 11.10.2020). (In Russian)
Zhivotny^e v slavianskoi mifologii [Animals in Slavic Mythology]. Slavianskii mir. URL: Славянский Мир: Животные в славянской мифологии (slavs.org.ua) (accessed: 10.10.2020). (In Russian)
The article was submitted on 02.12.2020 Поступила в редакцию 02.12.2020
Danilova Juliya Jurevna,
Ph.D. in Philology,
Associate Professor,
Elabuga Institute
of Kazan Federal University,
89 Kazanskaya Str.,
Elabuga, 423600, Russian Federation.
Bubekova Larisa Borisovna,
Ph.D. in Philology,
Associate Professor,
Elabuga Institute
of Kazan Federal University,
89 Kazanskaya Str.,
Elabuga, 423600, Russian Federation.
Ibragimova Elmira Rashitovna,
Ph.D. in Philology,
Associate Professor,
Elabuga Institute
of Kazan Federal University,
89 Kazanskaya Str.,
Elabuga, 423600, Russian Federation.
