CC BY
57
УДК 82
В.Б. МЕДВЕДЕВ
ЭТНОЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ПРОИЗВЕДЕНИЯ Л. ФЕЙХТВАНГЕРА «ЕВРЕЙ ЗЮСС»
Ключевые слова: пространство, время, этнолингвистика.
Исследованы этнолингвистические и культурологические стороны творчества Л. Фейхтвангера на примере исторического романа «Еврей Зюсс», в котором он заявляет о себе как о немецкоязычном писателе, чье мастерство уходит корнями в традиции Востока.
V.B. MEDVEDEV
ETHNOLINGUISTIC PECULIARITIES OF L. FEUCHTWANGR’S WORK «JEW SUSS»
Key words: space, time, ethnolinguistic.
The article touches upon ethnolinguistic and culturological sides of the creation of L.Feuchtwanger after the work “Jew Suss". In this historic roman L.Feuchtwanger declares himself as an germanlingual writer, whose skill roots in the oriental tradition.
Лион Фейхтвангер относится к плеяде немецкоязычных писателей, чье творчество немыслимо без обращения к этническим корням и литературной канонической традиции еврейского народа.
Особое место занимает использование автором на страницах романа пространственно-временных характеристик, соотносимых с библейским материалом. Ср.:
«Там, где сходятся восток с западом, лежит малой крупицей земля Ханаанская. И полуденная страна, древний Мицраим, языком вонзается в сочленение. Там, где пути востока встречаются с путями запада, лежит город Иерусалим, твердыня Сиона. И, воссылая хвалу Богу Израиля, единому предвечному Иегове, на восходе солнца и на закате солнца стоят евреи, сомкнув ноги, и смотрят в сторону города Иерусалима, в сторону твердыни Сиона, те, что на западе, смотрят на восток, те, что на востоке, смотрят на запад, и все в один час и все в сторону города Иерусалима» [2, с. 417].
Устремление взора на Иерусалим, - по мнению автора, - источник жизни для правоверного иудея и не только это. Связь с исторической родиной для иудея в изгнании - Библия, и Л. Фейхтвангер неоднократно пишет об этом. Жизненное пространство еврейства очерчено Книгой книг, и еврейский народ пребывает в нем вне времени. Так было во времена древнего Израиля.
Начало главы «Герцог» выполнено в духе библейских сказаний, где пространство локализует место зарождения каббалистического учения. И вновь мы встречаем в этом отрывке божественную связь Слова и человека.
С библейской выразительностью Л. Фейхтвангер наносит мазки на картину, соответствующую драматической мощи происходящего [4, с. 276].
Ср.:
«От стран заката стремится к земле Ханаанской неукротимая извечная волна: алкание жизни, самоутверждения, воля к созиданию, к радости, к власти... /. И с юга «неукротимая, извечная волна стремится к земле Ханаанской: раскаленное, как пустыня, упорство в бытии, жгучая жажда уцелеть, не утратить образа и строения, не утратить телесной оболочки [2, с. 417].
Читателю предлагается окинуть взором с верхней перспективы панораму страны, состояние которой от экономики до нравственного бытия описываются то будничным, то полным драматизма языком (Ср. описание немецкой земли с неисчислимыми дорогами или Древнего Израиля). Отчасти это стремление ввысь закреплено в иврите графически, ибо знак «Шин» означает Бога, а в немецком языке - этимологически: «И в этом отличие ... германской диалекти-
ки, которая имеет моделью вертикаль растения, вырастания... [1, с. 220]. Даже сцена казни главного героя произведения подается в виде обзорной панорамы сверху вниз. Зюсс отрывается автором от земной тверди в преддверии скорой гибели, но и, прощаясь, окидывает взором тот мир, в котором ему пришлось жить, творить и бесчинствовать.
Л. Фейхтвангер постулирует еврейскому сознанию еще одну особенность: бережного отношения к письменному источнику как средству познания истины. «Созерцание, расчленение, познание мира становится его сущностью. В нем вырастает великое пристрастие к средству такого познания, к слову. Священными законами карает он неграмотного, знание письменности становится Божьей заповедью» [2, с. 418].
Когда-то немецкий философ М. Мендельсон обосновал эту особенность иудаизма в противопоставлении с догматом идеалистической философии Канта. Немецкая идеалистическая философия, опирающаяся на системные конструкты, предполагает диалектическое раскрытие некоего трансцендентного субъекта, в то время как для приверженцев иудаизма правильным является проникновение в истину путем толкования священных текстов. Если Кант постулирует метафизическую модель понимания «вечных истин», доступных разуму, то, например, М. Мендельсон ставит во главу угла «исторические истины», присущие иудаизму. Одновременно в этом М. Мендельсону видится и отличие иудаизма от прочих религиозных тенденций, основанных на вере. От иудея же требуется следование библейским заповедям, которые он, интерпретирует и приспосабливает к конкретной исторической ситуации, добиваясь в конечном счете их верного толкования [3, Б. 169]. Истинным в поведении правоверного еврея является следование священным канонам. С другой стороны, признание истинности канонов требует не слепого им повиновения, но творческого подхода. Частично об этом довольно достоверно говорится в романе, где Л. Фейхтвангером предлагаются своеобразные антиномии каббалистического учения, проникнутые восточной мудростью:
«Слова учения падали как снег с его уст. Снег бел, прохладен и сверкает, но удержать его нельзя.
Слова нельзя запечатлеть, ибо запечатленное есть искажение. Писание не есть слово Божие, ибо оно искажение и смерть изреченного. Оно оживает лишь в устах мудреца» [2, с. 51].
Высказанное выше положение предполагает помимо творческого применения законов и их осмысления сквозь ситуативную призму присутствие темпоральной непрерывности в работе над комментариями канонических текстов. Историческое время для иудея константно обращено к священным текстам, и современность оценивается с позиций соответствия новаций исторической истине.
Несмотря на то, что основные события романа разворачиваются в строго очерченных временных рамках - эпохи правления герцога Карла Александра Вюртембергского, они дополняются реминесценциями вечного в описаниях жития древних евреев. Особенно резко это проступает в сценах обращения героев романа к Богу и напоминаниях о безвременности деяний живущих во всем мире евреев: бессмысленная коммерция, которая в конечном итоге вызывает погромные настроения христианского мира и гонения, обрушивающиеся на еврейство. Удел еврея - общение с Богом - невидимым и всемогущим.
Использование применительно к описанию эпохи Древнего Израиля настоящего времени позволяет писателю соотносить современность с далеким прошлым - эпохой древнего израильского народа, проложив мостик между настоящим и прошлым. С позиции автора, относительная темпоральная статичность оправдана, ибо для еврея в диаспоре и, в особенности ортодоксального
иудея, библейское время является по-прежнему актуальным. Приверженец иудаизма в идеале соизмеряет свои поступки с законами Торы, а потому он даже не совершает путешествие во времени, он в этом времени пребывает.
Глава, посвященная последним дням Йозефа Зюсса, начинается кратким историческим экскурсом. В нем же передается и главная мысль всего романа «Еврей Зюсс». Еще в глубокой древности до разрушения Храма Господня было создано учение, способствовавшее сохранению не только иудейской традиции и культуры, но и самого народа, основным кредо которого стало достижение внутренней свободы путем отказа от житейских искусов и обретение, таким образом, бессмертия. Исторический роман Л.Фейхтвангера являет собой попытку пробудить в читателе уважение к каноническим ценностям, манифестирующим в качестве поведенческого примата поклонение не золотому тельцу, но закрепленным в Слове библейским канонам.
Отход от данного постулата неминуемо приводит к трагическому исходу, как мы это наблюдаем в судьбе неординарной личности Йозефа Зюсса.
Передавая особенности менталитета членов еврейских общин, автор ищет корни этого характера в прошлом «От стран заката стремится к земле Ханаанской неукротимая извечная волна: алкание жизни, самоутверждения, воля к созиданию, к радости, к власти. Урвать, удержать - знание, радость, богатство, побольше радости, побольше богатства, жить, бороться, созидать. Вот что звучит с запада» [2, с. 416]. И с юга «неукротимая, извечная волна стремится к земле Ханаанской: раскаленное, как пустыня, упорство в бытии, жгучая жажда уцелеть, не утратить образа и строения, не утратить телесной оболочки. Но с востока звучит кроткий голос мудрости: спать лучше, нежели бодрствовать, мертвыми быть лучше, нежели живыми. Не бороться, не созидать, влиться в небытие, в нирвану [2, с. 417].
И все же обратим внимание на то, что символизирует восток в понимании Фейхтвангера: отсутствие созидательных начал и жизненных сил, вынужденное бездействие. Во имя чего жить Зюссу, если росток еврейской жизни на германской земле - его дочь, невинная девочка Ноэми - растоптан жестокостью правителя? Поэтому Зюсс в этом противоборстве не стремится сеять доброе и вечное, напротив его руками на потребу герцогским утехам иссушается немецкая земля, что вызывает оправданный народный гнев. Противостояние само по себе не знаменует, как это зачастую случается, нового и уходящего миров. Здесь зло соревнуется со злом. Кто больше причинит народу невзгод, герцог или его придворный еврей, и оттого в этой гонке зла кульминацией служит гибель их обоих.
Фейхтвангер создает два художественных мира: один мир носит внутренний замкнутый характер, хотя и не лишенный динамизма, который уготован во все времена человеку, пребывающему в стихии иудаизма, и другой - мир остального человечества. Причем в этот местечковый, замкнутый мирок человека способны низвергнуть внешние обстоятельства, как это произошло с Иозефом Зюссом, или он пребывает в нем изначально путем добровольного самоотречения от всего мирского, обрекая себя на библейский остракизм. Но и в том и в другом случае человек освящен божьей благодатью знака Шин. Это важнейшая оппозиция двух миров -двух конфессий, между которыми автор создает невидимый, но непреодолимый барьер. Переход на другую сторону связан с душевной ломкой индивида.
В этих обстоятельствах усматривается причина пессимизма, прослеживаемая в авторской позиции. Оставаться иудеем в кайзеровской Германии было непросто, ибо приоритеты в данном случае диктовались сверху. Поэтому роман Фейхтвангера «Еврей Зюсс» можно считать своеобразным протестом против юдофобской политики правительства Германии и дискриминации еврейства.
Симпатии автора отнюдь не на стороне Йозефа Зюсса - парвеню и сластолюбца, суть жизни которого борьба за самоутверждение и в конечном итоге отмщение своему обидчику герцогу. Здесь, скорее, следовало бы говорить о сочувствии человеку, так и не нашедшему себя в жизни, но обреченному с честью покинуть ее, уйдя в мир иной.
Утрата единственного дорогого ему в этом мире существа, дочери Ноэми, способствовала осознанию Зюссом никчемности этих суетных устремлений. С горькой усмешкой принимает он настойчивые потуги обращения его в лоно церкви. Знак «Шин» - предвестник его близкой встречи с Богом, а значит, и с Ноэми, в этот миг затмевал все остальное.
Роман является одновременно обвинительным актом политическим аферистам и финансовым воротилам, находящимся на услужении у правящей элиты и сколачивающим капиталы, паразитируя на теле народа. В данном случае авторские симпатии не на стороне главного героя. Он призывает читателя оценить результаты преступной, хищнической и антинародной деятельности Зюсса:
Ср.:
«Разорена, выпотрошена изобильная, прекрасная, благодатная страна, под знамена согнаны тысячи, доведены до голода и нищеты десятки тысяч, растлены телом и духом сотни тысяч. На подкупах зиждется власть, продажным стало правосудие ...» [2, с. 354].
И затем после кончины герцога и ареста Зюсса подается несколько иная картина герцогства:
«А страна между тем расцвела. Вздохнула, расправилась, сбросив иго душившей ее руки» [2, с. 458].
Л. Фейхтвангер мог бы в качестве образчика идеального придворного еврея предложить своему герою стезю, следуя которой он, избегая показных изысков, мог бы добиться немалого влияния при дворе.
Однако автор выстраивает главное противостояние, как и в грезах, часто посещаемых Зюсса, в иных жизненных плоскостях: соблазном светских утех при дворе герцога, тянущего Зюсса за одну руку, и рабби Габриеля, крепко держащего Зюсса за другую руку [2, с. 294].
В итоге автор приводит своего героя, бесславно проделавшего жизненный путь, к отречению от мирской суеты. Смертельный исход героя для Л. Фейхтвангера предпочтительнее политических интриг, сомнительных финансовых сделок, неправедным путем нажитого богатства.
Литература
1. Гачев Г.Д. Европейские образы пространства и времени / Г.Д. Гачев // Культура, человек и картина мира. М.: Наука, 1987. С. 198-227.
2. Фейхтвангер Л. Еврей Зюсс / Л. Фейхтвангер. М.: Люкс, 2005. 510 с.
3. Mendelssohn M. Gesammelte Schriften. Jubilaeumsausgabe / M. Mendelssohn. Stuttgart, Hg. A. Altmann,1972.
4. Sternberg Wilhelm von. Lion Feuchtwanger. Ein deutsches Schriftstellerleben / Sternberg Wilhelm von. Berlin: Aufbau Taschenbuchvlg., 1994. 566 S.
МЕДВЕДЕВ ВЛАДИМИР БОРИСОВИЧ - кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных языков, Российская открытая Академия транспорта Московского государственного университета путей сообщения (РОАТ - МИИТ), Россия, Москва (medvedev-mail@mail.ru).
MEDVEDEV VLADIMIR BORISOVICH - candidate of philological sciences, assistant professor, Russian open Academy of Transport - Moscow State University of Railway Engineering, Russia, Moscow.
