CC BY
22
Кучумов И. В. Этнокультурные процессы в среде русских Башкортостана в 1930-е гг. / И. В. Кучумов // Научный диалог. — 2016. — № 10 (58). — С. 221—232.
Kuchumov, I. V. (2016). Ethno-Cultural Processes in Russians of Bashkortostan in 1930-ies. Nauchnyy dialog, 10(58): 221-232. (In Russ.).
ERIHJMP
Журнал включен в Перечень ВАК
и I к I С н' s
PERKXMCALS DIRECIORV.-
УДК 31(=161.1=470.57)"1930/1939"
Этнокультурные процессы в среде русских Башкортостана в 1930-е гг.
© Кучумов Игорь Вильсович (2016), кандидат исторических наук, старший научный сотрудник, Институт этнологических исследований им. Р. Г. Кузеева, Уфимский научный центр Российской академии наук (Уфа, Россия), [email protected].
Статья посвящена исследованию этнокультурных процессов среди русского населения Башкортостана в 1930-е гг. Автором показано, что русское население республики с наименьшими потерями преодолело последствия Гражданской войны. Несмотря на официальные отчеты о значительных успехах в борьбе с неграмотностью, ситуация в этом вопросе оставалась неудовлетворительной, особенно среди нерусского населения. Неграмотность была наиболее характерна для финно-угорских народов региона и территории Зауралья. Это затрудняло осуществление модернизации этносов, выравнивание их социально-экономического развития. Поэтому основную ношу по перестройке экономики республики на современный лад несло русское население. Большое внимание власти республики уделяли обучению населения русскому языку, без чего было невозможно преподавание технических дисциплин и развитие промышленности. Однако в полном объеме эти планы не были осуществлены, что создало в годы Великой Отечественной войны трудности по привлечению нерусского населения. В статье показано, что процесс внедрения русского языка не был проявлением политики русификации, а являлся вынужденным ответом на объективные реалии, связанные с индустриализацией и укреплением обороноспособности страны. Проведение в 1930-е гг. политики affirmative action не дало значительных результатов: несмотря на все усилия властей по модернизации нерусских этносов, они по целому ряду качественных характеристик сильно уступали русским.
Ключевые слова: этнодемография; русские; Башкирия.
1. Демографические итоги Гражданской войны в Башкирии
Гражданская война и последующий голод нанесли огромный ущерб населению и экономике региона. В конъюнктурном обзоре хозяйства
АБССР (1924 г.?) убыль населения в эти годы охарактеризована как «необыкновенная», а смертность названа «колоссальной». Составители обзора, признавая, что данные за 1923 год неполные, приводят следующие сведения о численности жителей Башкирской автономной республики (правда, здесь не выделяются численность умерших и эмигрировавших за пределы данной территории) (табл. 1).
Таблица 1
Динамика численности населения Башкирской АССР в 1917—1923 гг.
[Национально-государственное..., 2009, с. 144]
Годы Население обоего пола Сельских жителей Городских жителей
1917 3 134 236 2 937 866 196 370
1920 2 999 559 2 829 612 169 947
1922 2 348 821 2 194 137 154 684
1923 2 306 110 2 176 330 132 780
Пояснения, какую территорию для 1917 года имели в виду составители обзора, в документе отсутствуют. Вероятно, они подразумевали под ней Уфимскую губернию, но в данном случае это не столь важно, поскольку нас будут интересовать процентная динамика этих цифр. Она выглядит следующим образом: потери всего населения к 1923 году по сравнению с 1917 годом составили 26,4 %! Сельское население за эти годы потеряло 25,9 %, городское — 32,4 %. А как мы уже знаем, города были практически русскими по этническому составу. В указанном обзоре отмечается, что в 1897—1917 гг. прирост населения в Уфимской губернии был положительным — 49 % [Национально-государственное., 2009, с. 145]; однако при этом учитывался как естественный прирост жителей, так и миграционный, особенно значительный в годы столыпинской аграрной реформы.
Кризисные 20-е годы с их последствиями братоубийственных войн и голода по-разному отразились на жизни различных этнических групп региона. Как отмечалось в одном из документов тех лет, «перечень благополучных волостей включает волости с преобладанием русского населения (за исключением Аргаяшской волости), а перечень неблагополучных состоит из волостей с преобладанием башкиро-татарского населения (за исключением Тангауровской области). Такое положение лишний раз подтверждает, что разрушительная сила голода была особенно велика в волостях с хозяйственно и культурно отсталым башкиро-татарским населением. Здесь потребуется не один десяток лет для того, чтобы окончательно
изжить катастрофическую убыль коренного населения Республики» [Свод законов, 2007, т. 8, с. 14].
Русское население, традиционно доминировавшее в промышленности, более «мягко» вышло из последствий кризиса, и именно оно в основном обеспечивало функционирование экономики республики — один только Белорецкий округ давал 51 % всей промышленной продукции [Национально-государственное., 2009, с. 148].
2. Грамотность населения
Вместе с тем, как показывают документы, несмотря на значительные усилия государства и вопреки бравурным заявлениям официальной пропаганды, в довоенные годы масштаб вовлеченности титульного (и вообще нерусского) населения в процесс активного межэтнического взаимодействия и степень его модернизации оставались низкими.
В целом республиканский социум продолжал сохранять архаичные черты. Нерусское население в социально-экономическом развитии отставало от русских. Хотя в течение 1931—1934 гг. численность рабочих-башкир выросла в промышленности на 118 %, на транспорте — на 100 %, а в строительстве — на 41 %, эти темпы обкомом партии были признаны «совершенно недостаточными» и «далеко отстающими от задач индустриального развития Башкирии». Особенно не хватало нерусских квалифицированных и технических кадров [Свод законов., 2008, т. 15, с. 176]. Национальные рабочие привлекались преимущественно на вспомогательных производствах [Свод законов., 2008, т. 15, с. 177]. В начале 30-х гг. в 20 ФЗУ доля башкир составляла 20 %, в промышленных техникумах — 15,6 %, текучесть представителей этого этноса по отдельным ФЗУ доходила до 50 %. Башкиры были мало представлены и в администрациях промышленных предприятий [Свод законов., 2008, т. 15, с. 178].
В республике имелся большой процент неграмотного населения. В 1931 году неграмотной была почти треть (31 %) ее населения [Свод законов., 2007, т. 11, с. 149]. Наибольшее число неграмотных было среди мордвы (38,8 % от численности мордвы, проживающей в БАССР), за ними шли марийцы (36,8 %), русские (35,2 %), прочие (33,6 %), башкиры (33,5 %), чуваши (33,2 %), татары (18 %) [Свод законов., 2007, т. 11, с. 149]. Конечно, понятие грамотности было достаточно условным и, как правило, ограничивалось элементарными навыками чтения. Кроме того, сложно судить, насколько эти цифры соответствовали реальности. Поэтому мы сосредоточимся на других аспектах этой проблемы. Более высокий уровень грамотности башкир и татар был обусловлен историческими
причинами, а именно традициями ислама, уделяющего большое внимание распространению грамотности. Да, русские, как и до революции, не являлись в регионе лидерами по владению грамотой, однако обладали двумя преимуществами. С одной стороны, они доминировали численно, и это компенсировало их довольно высокий процент неграмотных. С другой, русский язык был языком более развитого общества и, как мы увидим далее, обладая развитой профессиональной лексикой, мог быть пригоден для использования во всех сферах человеческой деятельности и всех отраслях хозяйства. Поэтому даже относительно массово грамотные татары не могли потеснить русских в ключевых сферах республиканской экономики.
В 1934 году в БАССР насчитывалось 200 тыс. неграмотных и 80 тыс. малограмотных [Свод законов., 2008, т. 14, с. 399]. В течение 1937 года из 200 тыс. неграмотных было обучено грамоте только 79 283 чел. (39,6 %), совершенно не охваченных учебой насчитывалось 44 118 чел. [Свод законов., 2011, т. 18, с. 474, 476] На 1 января 1938 года в БАССР насчитывалось 200 тыс. неграмотных [Свод законов., 2011, т. 18, с. 472], а ведь это 7,2 % ее населения (2 768 565 чел. в начале 1937 года [Всесоюзная перепись., 2007, с. 57]), то есть почти каждый четырнадцатый житель. Особенно плохо обстояло дело с ликвидацией неграмотности в районах, где преобладали наиболее многочисленные национальности, то есть русские, татары и башкиры — в Стерлибашевском, Белорецком, Стерлитамакском, Зианчуринском, Дуванском [Свод законов., 2011, т. 18, с. 472, 474, 477]. Это сказывалось на подготовке призывников, которых в основном поставляла сельская местность; состояние с их обучением в 1937 оду. было признано неудовлетворительным [Свод законов., 2008, т. 17, с. 426]. К концу 1938 года численность неграмотных в республике удалось снизить до 101 892 чел., однако из них обучалось только 30 398 чел. (29,8 %) [Свод законов., 2011, т. 18, с. 481].
Переустройство республики силами одного русского этноса было невозможно как чисто практически, так и в соответствии с доктриной большевиков, мечтавших проложить дорогу к коммунизму (то есть к прогрессу, модернизации) всем «ранее угнетенным национальностям». Однако эти планы наталкивались на реалии тогдашнего общества.
3. Языковые процессы среди населения республики
Одной из важнейших для республики проблем была языковая. Без ее удовлетворительного решения было невозможно проводить глубокое социально-экономическое преобразование региона, интегрировать его по большей части нерусское население во все сферы «социалистического
строительства». Значительная часть проживавшего преимущественно в сельской местности нерусского населения республики плохо или вообще не владела русским языком. Многие нерусские языки только к началу XX века стали письменными, однако письменность была уделом достаточно узкой прослойки. Несмотря на предпринимавшиеся с первых лет советской власти меры по развитию и расширению сферы применения башкирского (и других нерусских) языка положение в этой области было далеко от удовлетворительного, на что постоянно обращалось внимание республиканских органов власти. 20 мая 1940 года Президиум Верховного Совета БАССР принял постановление «Об обслуживании районов народными комиссариатами Башкирской АССР на языке преобладающих в районе национальности». В нем отмечалось, что народные комиссариаты земледелия и здравоохранения, аппарат уполномоченного наркома заготовок СССР по Башкирской АССР ведут переписку с районами исключительно на русском языке, ответы на жалобы и заявления граждан, поданные на башкирском и татарском языках, даются только по-русски или вообще остаются без ответа [Свод законов..., 2011, т. 20, с. 47]. Русский язык использовался в судебных заседаниях, когда обвиняемый и свидетели являлись башкирами и татарами, на русском же языке выносились судебные решения и приговоры, хотя сами дела велись на национальных языках [Свод законов., 2011, т. 20, с. 146—147]. В марте 1941 года констатировалось, что ответы на заявления и жалобы граждан даются и переписка с районами ведется Башсоюзом и наркоматом земледелия только на русском языке [Свод законов., 2011, т. 21, с. 34].
Но если внедрить нерусские языки в делопроизводство при определенных усилиях еще было возможно, то подготовку технических специалистов приходилось вести исключительно на русском языке, что снижало качество усвоения материала [Свод законов., 2008, т. 15, с. 177]. Дело в том, что языки аграрных по сути нерусских этносов Башкирии не были приспособлены к решению задач модернизации в широком понимании этого слова — в них отсутствовали соответствующие понятия и надлежащая лексика [Свод законов., 2008, т. 15, с. 178]. Свидетельством тому является факт, что в первой половине 30-х гг. XX века, в разгар индустриализации и интенсивных попыток привлечь аборигенное население к промышленному труду, Башкирское издательство выпустило лишь 4 брошюры на башкирском языке на техническую тематику [Свод законов., 2008, т. 15, с. 178]. Попытки наладить выпуск такого рода литературы [Свод законов., 2008, т. 15, с. 182], кажется, потерпели неудачу. Заметим, что и сегодня, спустя восемь-девять десятилетий, литература по техническим и
естественным отраслям знания издается в национальных регионах страны исключительно на русском языке, а на языках нерусских народов совершенно не существует.
Слабое знание или вообще незнание русского языка значительной частью населения серьезно ограничивало доступ неславянских этнических групп Башкирии к участию в требующем высокой квалификации производстве (в годы Великой Отечественной войны властям «для проведения массовой политической работы среди рабочих БАССР, работающих на торфопредприятиях Свердторфотреста» пришлось направлять «культполи-тработников башкирской национальности» [Региональные особенности., 2011, с. 42—43]), что способствовало консервации их уходящей еще в дореволюционные времена социальной структуры, резко снижало возможности для расширения и углубления межэтнического взаимодействия и культурного обогащения. Следовательно, проведение всесторонней модернизации исследуемого региона было возможно только с помощью русского языка. Естественно, обучить ему в короткие сроки значительные массы населения было невозможно, хотя, как утверждалось партийными органами, оно к тому горячо стремилось (см. постановление бюро Башкирского обкома ВКП(б) от 4 августа 1938 года [Свод законов., 2011, т. 18, с. 493]). Кадров учителей русского языка тоже не хватало. В 1939 году отмечалось, что «изучение русского языка во многих нерусских школах, особенно начальных, поручено учителям, слабо владеющим русским языком» [Свод законов., 2011, т. 19, с. 461]. Накануне войны руководство республики было вынуждено констатировать, что «большинство учащихся нерусских школ не обладают достаточным запасом русских слов, не умеют связно рассказать прочитанное и писать без ошибок» [Свод законов., 2011, т. 20, с. 438].
Одним из последствий такой ситуации стало то, что личный состав сформированной в годы войны из башкир и татар 112-й Башкирской кавалерийской дивизии в большинстве своем не владел русским языком и ему пришлось срочно обучать уже прямо в период боевых действий [Региональные особенности., 2011, с. 28]. В принципе, это было одной из причин того, что советскому руководству пришлось создавать воинские соединения, чей кадровый состав был преимущественно моноэтничным: призыв на военную службу не знающего русского языка населения на общих основаниях создал бы большие сложности для его использования в боевой обстановке [История., 2011, т. 6, с. 25]. Если учесть, что речь при этом идет о лицах мужского пола, которые, как известно, обладают большей территориальной мобильностью, чем женщины, то можно сделать вывод, что сельское нерусское население республики, как и в предыдущие време-
на, в основном оставалось маломобильным, жило изолированно от инонациональных групп, было слабо вовлечено в процессы социальной модернизации и во многом сохраняло черты традиционного общества.
Процесс овладения русским языком предполагал более тесное и активное вовлечение и даже вхождение больших масс нерусского населения в региональное русское общество с его социальными, профессиональными группами, соционормативными отношениями и культурой. Это, а также распространение модернизации на нерусские этнические группы не могло не привести их к определенной социальной «русификации» и нивелированию с более развитым и государствообразующим этносом. Однако вышеизложенное позволяет сделать вывод, что характер и масштабы межэтнических контактов русских с большинством неславянских этносов региона и в довоенное время были не столь значительными и глубокими, как обычно старалась это представить советская историография и представители художественной интеллигенции. Конечно, крупные потрясения и перемены, которые вместе со всей страной в течение четверти века до начала Великой Отечественной войны испытывало население Башкирии, были значительными, но в целом они не столь радикально изменили социальную структуру обитавших на этих землях этносов и традиционный характер их взаимодействия, ограничивавшийся совместной работой в сфере сельскохозяйственного производства. Между проживавшими рядом друг с другом и ставших теперь равноправными гражданами русскими и бывшими «инородцами» по-прежнему сохранялись невидимые, но весьма ощутимые барьеры, которые предохраняли последних от ассимиляции первыми, одновременно консервируя традиционный образ жизни «аборигенов».
4. Что было за фасадом affirmative action?
Представляется, что принципы советской национальной политики 20-30-х гг., которые сегодня совершенно справедливо в западной историографии характеризуются термином affirmative action («позитивная дискриминация», «дискриминация наоборот») [Каменкова и др., 2006] и каковые в основных чертах сохранялись все советское и постсоветское время, наряду с определенными достижениями по модернизации аграрных этносов одновременно способствовали росту напряженности между русскими и остальными этническими группами региона. Не обеспечив приемлемого экономического, социального и культурного паритета в развитии этнических групп республики, советская власть стала одновременно с модернизацией местных этнических сообществ проводить политику так называемой коренизации, которая, как правило, сводилась к увеличению доли
нерусских управленцев. Определенное изменение этнического состава административного аппарата, который здесь столетиями состоял практически из одних только русских, появление на руководящих партийных, государственных и хозяйственных должностях значительного числа кадров, уступавших русским по уровню образования, недостаточно владевших языком межнационального общения и не всегда компетентных в сферах (это неоднократно признавалось руководящими органами республики, см., например [Свод законов., 2007, т. 11, с. 144—145, 149]), за которые им теперь приходилось отвечать, приводило к открытому и латентному недовольству определенной части русского населения новыми условиями существования. Однако в целом и тогда, и в позднейшее время русские продолжали сохранять доминирующее положение в ключевых отраслях республиканской политики и экономики.
Руководство страны путем «коренизации» старалось обеспечить «башкирский» фасад фактически «русской» республике. На 1 января 1931 года население республики состояло из 39,98 % русских, 20,4 % татар, 23,47 % башкир, 14,15 % «нацменов» (остальных). Доминируя в составе населения, русские уступали башкирам в высшем органе государственной власти (который, впрочем, являлся преимущественно декоративным институтом): в БашЦИК было 33,4 % русских, 33,7 % башкир, 21,9 % татар, 9,5 % остальных (до этого он был таким: 42,3 % русских, 17,5 % татар, 30 % башкир и 11 % остальных). В райисполкомах доля русских была выше, но меньше их доли в составе населения, татары превышали и свой процент в населении, и в составе высшего республиканского госоргана — 36,6 % русских, 24,9 % башкир и столько же татар, 13,6 % остальных. В сельсоветах русские составляли меньшую долю, чем в населении — 35,9 % русских, 28,7 % башкир, 25 % татар. Однако в подлинном центре власти, обкоме партии, доля русских была чуть выше их доли в республике, хотя башкиры, татары и представители других национальностей были представлены в нем тоже шире, чем в населении региона: среди 129 членов Башкирского обкома партии было 41,1 % русских, 31 % башкир, 19,6 % татар и 9,3 % остальных. Этнический состав районных комитетов партии изменился за несколько лет следующим образом: русских — с 45,1 % до
44.1 %, татар — 25 % (предыдущее число не указано), башкир — с 19 % до
21.2 %. Примерно такие же показатели имелись в областной контрольной комиссии [Свод законов., 2007, т. 11, с. 142—143]. Иначе говоря, в подлинных центрах власти русские доминировали и свои позиции почти не сдавали.
Аппарат советских, кооперативных и хозяйственных органов несмотря на все усилия по его «коренизации» оставался русским, поскольку волевое, сугубо политическое радикальное изменение его этнического состава могло парализовать работу соответствующих институтов. На 1 октября 1929 года в 33 учреждениях (именно такую выборку представил в своем докладе, используемом сейчас нами, один из партийных вождей республики А. Р. Исанчурин) русские составляли 65,5 % работников, татары — 16,7 %, башкиры — 10,4 %, через год доля татар несколько увеличилась, доля русских снизилась всего лишь на 0,2 %, а башкир — на 1,4 % На 1 октября 1931 года русских в аппаратах стало 66 %, татар — 18,5 %, башкир — 8,3 %, уменьшилась и доля других нерусских национальностей. При этом нерусские аппаратчики уменьшались и в количественном отношении. Русские однозначно доминировали и среди «выдвиженцев» — в 1930 году из «выдвинутых» 1390 чел. они составляли 72,2 % [Свод законов., 2007, т. 11, с. 144]. Руководство республики жаловалось, что квалифицированные управленцы из нерусских народов являются дефицитом. Начальники на требование выдвигать нерусское население на руководящую работу отвечали, что их (русских) жены башкир не рожают [Там же, с. 145]. Ситуация с наполнением различных институтов представителями титульного этноса была особенно тяжелой [Свод законов., 2007, т. 11, с. 146].
Русские доминировали и в тех сферах, которые как раз придают этническую окраску административно-территориальному образованию. Примером этого является, например, национальный состав выпусков учащихся музыкального техникума (табл. 2).
Таблица 2
Национальный состав Уфимского музыкального техникума [Свод законов, 2007, т. 11, с. 148]
Учебный год
1927/28 1929/30 1930/31
Русские 104 64 70
Башкиры 31 44 57
Татары 27 34 42
Чуваши н. св. 4 1
Таким образом, по большинству показателей развития русские превосходили все этносы и этнические группы региона. Несмотря на проводившуюся политику коренизации русские продолжали доминировать почти во
всех органах государственной власти и управления. Однако образовательный уровень и степень грамотности этого народа оставались низкими.
Источники
1. Всесоюзная перепись населения 1937 года : общие итоги / сост. В. Б. Жиром-ская, Ю. А. Поляков. — Москва : РОСПЭН, 2007. — 318 с.
2. Национально-государственное устройство Башкортостана. В 4 т. / авт.-сост. Б. X. Юлдашбаев. — Уфа : Китап, 2009. — Т. 4, ч. II. — 574 с.
3. Региональные особенности национальной политики СССР в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. Башкирская АССР : сборник документов / отв. ред.: Р. Н. Сулейманова. — Уфа : Гилем, 2011. — 321 с.
4. Свод законов и нормативных правовых актов Башкортостана : 1926— 1928 год / сост. А. Б. Юнусова. — Уфа : СГС — Курултая Респ. Башкортостан, 2007. — Т. 8. — 508 с.
5. Свод законов и нормативных правовых актов Башкортостана : 1935 год / сост. А. Б. Юнусова. — Уфа : СГС — Курултая Респ. Башкортостан, 2008. — Т. 15. - 509 с.
6. Свод законов и нормативных правовых актов Башкортостана : 1929 год / сост. А. Б. Юнусова. — Уфа : СГС — Курултая Респ. Башкортостан, 2007. — Т. 9. — 507 с.
7. Свод законов и нормативных правовых актов Башкортостана : 1934 год / сост. А. Б. Юнусова. — Уфа : СГС — Курултая Респ. Башкортостан, 2008. — Т. 14. — 508 с.
8. Свод законов и нормативных правовых актов Башкортостана / сост. А. Б. Юнусова, Ю. М. Абсалямов. — Уфа : СГС — Курултая Респ. Башкортостан, 2011. — Т. 18. — 510 с.
9. Свод законов и нормативных правовых актов Башкортостана : 1937 год / сост. А. Б. Юнусова, Ю. М. Абсалямов. — Уфа : СГС — Курултая Респ. Башкортостан, 2008. —Т. 17. — 509 с.
10. Свод законов и нормативных правовых актов Башкортостана / сост. А. Б. Юнусова, Ю. М. Абсалямов. — Уфа : СГС — Курултая Респ. Башкортостан, 2011. — Т. 20. — 510 с.
11. Свод законов и нормативных правовых актов Башкортостана / сост. А. Б. Юнусова, Ю. М. Абсалямов. — Уфа : СГС — Курултая Респ. Башкортостан, 2011. — Т. 21. —510 с.
12. Свод законов и нормативных правовых актов Башкортостана / сост. А. Б. Юнусова, Ю. М. Абсалямов. — Уфа : СГС — Курултая Респ. Башкортостан, 2011. — Т. 19. — 510 с.
Литература
1. История башкирского народа. В 7 т. / гл. ред. М. М. Кульшарипов ; Ин-т истории, языка и литературы УНЦ РАН. — Москва : Восточная литература, 2011. — Т. 6. — 376 с.
2. Каменкова Л. Э. Позитивная дискриминация : понятие, содержание, эволюция / Л. Э. Каменкова, Л. О. Мурашко // Журнал международного права и международных отношений. — 2006. — № 2. — С. 3—7.
Ethno-Cultural Processes in Russians of Bashkortostan in 1930-ies
© Kuchumov Igor Vilsovich (2016), PhD in History, senior research scientist, Institute for Ethnological Research named after R. G. Kuzeyev, Ufa Scientific Centre of Russian Academy of Sciences (Ufa, Russia), [email protected].
The article is devoted to ethno-cultural processes among the Russian population of Bashkortostan in the 1930-ies. The author shows that the Russian population of the Republic has overcome the consequences of the Civil war with the least losses. Despite official reports on significant progress in the fight against illiteracy, the situation remained unsatisfactory, especially among the non-Russian population. Illiteracy was most characteristic of the Finno-Ugric peoples of the region and the territory of Trans-Urals. This made it difficult to implement the modernization of ethnic groups, the alignment of their socio-economic development. Therefore the Russian population carried the main burden for the restructuring of economy of the Republic with a modern twist. The government of the Republic paid great attention to teaching people the Russian language, without which it was impossible to teach technical disciplines and industrial development. However, full implementation of these plans was not done, which created the difficulties in attracting non-Russian population in the years of the Great Patriotic war. The article shows that the process of introduction of the Russian language was not a manifestation of the policy of Russification, but was forced response to the objective realities associated with industrialization and strengthening the country's defense. The holding policy of affirmative action in the 1930-ies has not produced significant results: despite all the efforts of the authorities to modernize non-Russian ethnic groups, they are by number of qualitative characteristics much inferior to Russian.
Key words: ethnodemography; Russians; Bashkiria.
Material resources
Juldashbaev, B. H. 2009. Nacionalno-gosudarstvennoe ustrojstvo Bashkortostana. Ufa:
Kitap. 4/4 (2). (In Russ.). Junusova, A. B. (ed.). 2007. Svod zakonov i normativnyh pravovyh aktov Bashkortostana: 1926—1928 god. Ufa: SGS — Kurultaja Resp. Bashkortostan. 21/8. (In Russ.).
Junusova, A. B. (ed.). 2008. Svod zakonov i normativnyh pravovyh aktov Bashkortostana:
1935 god. Ufa: SGS — Kurultaja Resp. Bashkortostan. 21/15. (In Russ.). Junusova, A. B. (ed.). 2007. Svod zakonov i normativnyh pravovyh aktov Bashkortostana: 1929 god. Ufa: SGS — Kurultaja Resp. Bashkortostan. 21/9. (In Russ.). Junusova, A. B. (ed.). 2008. Svod zakonov i normativnyh pravovyh aktov Bashkortostana: 1934 god. Ufa: SGS — Kurultaja Resp. Bashkortostan. 21/14. (In Russ.).
Junusova, A. B., Absaljamov, Ju. M. (eds.). 2011. Svodzakonov i normativnyhpravovyh aktov Bashkortostana. Ufa: SGS — Kurultaja Resp. Bashkortostan. 21/18. (In Russ.).
Junusova, A. B., Absaljamov, Ju. M. (eds.). 2008. Svod zakonov i normativnyh pravovyh aktov Bashkortostana: 1937 god. Ufa: SGS — Kurultaja Resp. Bashkortostan. 21/17. (In Russ.).
Junusova, A. B., Absaljamov, Ju. M. (eds.). 2011. Svod zakonov i normativnyh pravovyh aktov Bashkortostana. Ufa: SGS — Kurultaja Resp. Bashkortostan. 21/20. (In Russ.).
Junusova, A. B., Absaljamov, Ju. M. (eds.). 2011. Svod zakonov i normativnyh pravovyh aktov Bashkortostana. Ufa: SGS — Kurultaja Resp. Bashkortostan. 21/21. (In Russ.).
Junusova, A. B., Absaljamov, Ju. M. (eds.). 2011. Svod zakonov i normativnyh pravovyh aktov Bashkortostana. Ufa: SGS — Kurultaja Resp. Bashkortostan. 21/19. (In Russ.).
Sulejmanova, R. N. (ed.). 2011. Regionalnye osobennosti nacionalnoj politiki SSSR v gody Velikoj Otechestvennoj vojny 1941—1945 gg. Bashkirskaja ASSR: sbornik dokumentov. Ufa: Gilem. (In Russ.).
Zhiromskaja, V. B., Poljakov, Ju. A. (eds.) 2007. Vsesojuznaja perepis' naselenija 1937 goda: obshhie itogi. Moskva: ROSPEN. (In Russ.).
References
Kamenkova, L. Je., Murashko, L. O. 2006. Pozitivnaja diskriminacija: ponjatie, soder-zhanie, jevoljucija. Zhurnal mezhdunarodnogoprava i mezhdunarodnyh ot-noshenij, 2: 3—7. (In Russ.).
Kulsharipov, M. M. (ed.). 2011. Istorija bashkirskogo naroda. Moskva: Vostochnaja literatura. 7/6. (In Russ.).
