CC BY
56
УДК 316:303.6 Вестник СПбГУ. Сер. 12. 2012. Вып. 3
И. И. Подойницына
ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ АСПЕКТЫ РАЗДЕЛЕНИЯ ТРУДА В ЯКУТИИ: СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
Этносоциология как самостоятельное научное направление стала развиваться в нашей стране с конца 60-х годов ХХ в. Этносоциология формировалась как специальная социологическая теория среднего уровня на основе эмпирических исследований.
Продуктивно понимание того, как личность в качестве представителя социальной и одновременно этнической группы воспринимает культурные ценности как общечеловеческого, так и самобытного этнического характера. Проблема взаимодействия, «наложения» этнических и социальных характеристик в поведении, как отдельного индивида, так и определенной социальной группы — одна из самых сложных в этно-социологии.
Хотелось бы обратить особое внимание на такую самостоятельную и весьма важную тему этносоциологии как экономические основы социальной структуры наций. Российский исследователь А. А. Сусоколов отмечает, что социальная структура и мобильность наций имеют первостепенное значение для понимания их эволюции [1, с. 104-120]. Он также подчеркивает, что наименее разработанными в этносоциоло-гии являются такие аспекты как «встроенность» отдельных наций в социальную структуру, в том числе и в социально-профессиональную, особенности в процессах классо-образования у различных народов.
Определенную информацию о динамике социально-профессиональной структуры народов СССР давали переписи населения, регулярно проводившиеся с десятилетним интервалом. В советской науке была принята концепция «сближения наций», стирания границ между городским и сельским населением. Социологи советского времени ограничивались описанием количественных данных: скажем, отмечалось, что представители одной национальной группы заняты в большей степени малоквалифицированным физическим трудом, представители другой этнической группы в количественном плане больше представлены в сферах умственного труда и др. Но неизменно подчеркивалось, что молодежь всех наций должна стремиться получить высшее образование.
В одной из первых крупных этносоциологических монографий советского времени «Социально-культурный облик советских наций» говорилось, что у этнических общностей в СССР существуют общие социально-экономические посылки развития, связанные с научно-технической революцией. Все это неизбежно ведет к однотипности социальной структуры наций. Эталоном для выравнивания служат индустриально развитые народы. «Этническая специфика, обусловленная чаще всего историческим прошлым, последовательно, с течением времени стирается», — написано в данном труде и далее — «...социально-профессиональная группировка совершенно не коррелирует с национальностью» [2, с. 59]. В данном случае мы имеем дело скорее не с научными выводами, а с идеологемами.
© И. И. Подойницына, 2012
Под концепцию о «сближении наций» были выстроены и выводы масштабного исследования начала 90-х годов в отечественной социологии, которые опубликованы в монографии «Русские». В частности, в монографии говорилось, что в Эстонии и Грузии коренные национальности заметно опережают русских в занятиях квалифицированным умственным трудом, в большинстве же других республик таких перемен не произошло. Но в целом «ножницы» в социально-профессиональной структуре между русскими и представителями других национальностей должны уничтожаться [3, с. 9294, 102-103].
В начале 90-х годов в Эстонии, Молдове, Грузии, России и Узбекистане был осуществлен проект «Оптимизация социально-культурных условий развития наций». По результатам исследования выявилось, что в столицах бывших союзных республик появилась группа новых предпринимателей, которая пока уступает по численности массовым социально-профессиональным группам рабочих и служащих. В отличие от предыдущих этносоциологических исследований в данном подчеркиваются не только сходства, но и различия между народами в ориентациях на частную собственность и новые имущественные отношения. В частности говорится о преодолении «общинного прошлого» и утверждении новых имущественных отношений, как бы возрастающих с «востока» на «запад» [1, с. 106-113].
Как видим, в постперестроечный период исследования по поводу аспектов формирования различных групп и страт у этнических общностей на постсоветском пространстве России стали проводиться достаточно активно. Особенно увлекались исследованием «генезиса» предпринимательского слоя. Однако в основе почти всех исследований лежал опять-таки количественный, а не интерпретативный подход: исследователей интересовала в основном динамика изменений пропорций классов и страт, а объяснительный момент социальных трансформаций выдвигался один: изменился политический строй, «сломалась» старая социальная структура и почти все нации пошли по новому пути капитализации.
Методологически нам необходимо ответить на вопрос, почему представители одного этноса перманентно, из поколения в поколение делают идентичные социально-профессиональные выборы, в то время как представители другого этноса, часто проживающие рядом, предпочитают иные социально-профессиональные установки. Вряд ли это можно объяснить только внешними факторами, скажем, усиленной профори-ентационной работой или идеологическими моментами (навязыванием тех или иных социально-профессиональных программ «сверху»).
Обратимся к метатеории этнокультурного разделения труда, которую мы рассматриваем как частное проявление теории этносов Л. Н. Гумилева. Автор этих строк внесла определенный вклад в разработку данной метатеории, рассматривая ее теоретические и эмпирические модели в ряде своих работ [4, 5].
Изложим кратко суть данной теории. Понятия «этнос», «этногенез» и другие этнологические термины имеют скорее всего биолого-географическую основу. Об этом писали русский этнограф 20-х годов ХХ в. С. М. Широкогоров, ученый-евразиец Дж. Вернадский, а также ученые конца ХХ в. — этносоциолог Л. Н. Гумилев, его ученик и сподвижник, также этносоциолог К. П. Иванов и др. До сих пор продолжаются дискуссии по поводу понятия «этнос» и происхождения этого явления. Одни утверждают, что этнос — это особый, исторически возникающий тип социальной группы, которая развивается «как бы естественно-историческим путем» [6, с. 11]. Другие придерживаются
иной концепции: этнос — это явление, лежащее на границе биосферы и социосферы и имеющее весьма специфическое назначение в строении биосферы Земли [7, с. 24]. Последний тезис принадлежит Л. Н. Гумилеву и мы разделяем его взгляды.
Итак, один этнос отграничивается от другого своеобразием физического облика, языка, особенностями психики, национальным характером и самое главное — оригинальным, неповторимым стереотипом поведения, который и позволяет этнической общности поддерживать свою нормативную целостность на протяжении веков. Этнос является верхним, завершающим звеном биоценоза того региона, который он населяет. Именно через этнические коллективы осуществляется связь человека с природной средой. Человек не только приспосабливается к ландшафту, но и путем труда приспосабливает ландшафт к своим нуждам и потребностям.
На первых фазах этногенеза этнос всеми силами пытается «вписаться» в границы своего биохора, в свою экологическую нишу и делает он это путем строго определенных видов труда, благодаря которым он способен воспроизводить сам себя на данной территории, удачно используя ее природные ресурсы. Профессиональная деятельность выступает как бы опосредующим звеном между ландшафтом и психологией этноса. Профессиональные ориентации и мотивации детерминируются фактами этнической психологии и влияют на самобытность типов хозяйствования. Профессиональные пристрастия передаются из поколения в поколение и имеют соответствия в этнической психологии в форме иерархической модели профессиональной престижности. Таким образом, традиционные профессиональные занятия (и форма их организации — этнические традиции труда) имманентно связаны с самим фактом закрепления этноса на земле.
В Республике Саха (Якутия) исследователей всегда интересовали аспекты занятости саха и русских различными видами труда, особенности социально-профессиональной структуры населения в этническом разрезе. Пик интереса к этой проблематике приходится на постперестроечный период. В научных работах якутских социологов — И. А. Аргунова, Э. Т. Мярикяновой, Р. А. Кузьминой, В. Б. Игнатьевой, И. И. Подойницы-ной и др. — затрагиваются такие вопросы: трансформации традиционных занятий народов Якутии по сравнению с советским периодом истории; промышленное развитие региона и его влияние на экологию; профессиональный выбор коренного населения.
Так, в этностатистическом исследовании В. Б. Игнатьевой «Национальный состав населения Якутии» приводятся данные: для того, чтобы представить характер и масштабы отраслевых различий в национальном составе работающего населения, на основе выборки материалов переписей 1959 и 1989 гг., были высчитаны так называемые «индексы участия» якутов (саха) и русских в отдельных отраслях народного хозяйства Якутии. В 1959 г. индекс участия якутов в промышленности, строительстве, транспорте, связи составлял 0,3; русских — 1,5. В 1989 г. индекс участия якутов в тех же видах труда остался на прежнем уровне — 0,3; у русских изменился незначительно — 1,1. Индекс участия якутов в сельском и лесном хозяйстве в 1959 г. характеризовался цифрой 1,6; русских — 0,6. В 1989 г. индекс участия якутов в сельском и лесном хозяйстве ощутимо вырос — 2,6; у русских, напротив, понизился — 0,2. В народном образовании занятость якутов внушительна, чему соответствует индекс — 1,2; у русских — 0,9. В 1989 г. соответствующий индекс у якутов равнялся цифре 2,0; у русских — 0,6.
Автор монографии делает следующие выводы: «В настоящее время, как и тридцать лет назад, ситуация в сферах приложения труда осталась неизменной. Для по-
давляющего большинства самодеятельного населения коренных народов республики традиционные виды труда продолжали занимать ведущие позиции среди всех занятий. Также оставался низким их удельный вес в отраслях материального производства, например, в промышленности, строительстве, транспорте и связи. Похоже, что такая этническая диспропорция в разделении труда останется «традиционной» еще долгое время» [8, с. 99-100].
Далее В. Б. Игнатьева пытается объяснить сложившуюся на конец 80-х годов ХХ в. ситуацию отраслевой занятости в Якутии тремя моментами. Во-первых, выработанной у саха в течение многих столетий привычкой к определенному хозяйственному укладу, «который не может быть радикальным образом приспособлен к изменившимся условиям жизни»; во-вторых, сложностями социальной адаптации саха к новым видам труда. В-третьих, мешают «стереотипы русских работников, своим отношением сдерживающих приток новых работников из числа якутского населения в районы промышленного освоения», о которых написал в середине 60-х годов английский исследователь Т. Армстронг (по всей видимости, работавший в межнациональных промышленных коллективах Якутии, что и позволило ему прийти к данному заключению; но данных по этому поводу у нас нет, и не находим разъяснений в работе В. Б. Игнатьевой — ПИИ).
Согласимся с выше представленными выводами частично. Действительно, саха как оседлый этнос, гомеостаз которого протекал в кормящем ландшафте Севера на берегах реки Лены, закрепились на данной территории и выжили благодаря таким профессиональным занятиям как скотоводство, охота, рыболовство и достаточно долго стремились сохранить традиционный хозяйственный уклад, свою тесную духовную связь с сельской местностью и природой. Но такая ситуация была характерна в основном для дореволюционной Якутской области, которая была «медвежьим углом», далекой провинцией России. Далее произошли существенные изменения.
Обратимся к сравнительно-историческому анализу. Согласно Переписи населения Российской империи 1897 г., 80% якутов, относящихся к сословию «кочевых инородцев», занимались скотоводством, охотничьими промыслами, рыболовством, кустарным производством (в основном ювелирным делом). Занятиям земледелия посвящали себя 5-6 % якутов, которых идентифицировали с «оседлыми инородцами». Что касается оставшихся 12-15% якутов, то они поселились в городах и относились к сословиям либо мещан, либо разночинцев. Перепись населения 1897 г. фиксирует, что среди саха были единицы чиновников, врачей, литераторов, купцов (буквально 2-3 человека в каждой профессиональной подгруппе), но было много учителей, педагогов.
Коренные трансформации произошли в социально-профессиональной структуре населения саха за время становления и закрепления Советской власти в Якутии, в Якутской Автономной Советской Социалистической республике. Буквально с нуля началось создание рабочего класса социалистической республики и нельзя не отметить, что в некоторых отраслях материального производства успешно работали саха, тем самым принимая определенное участие в становлении главного класса советского общества. Так, например, по замечаниям якутских социологов, и прежде всего И. А. Аргунова, саха стали устраиваться на работу в такие промышленные отрасли как полиграфия, электроэнергетика, швейное производство, деревообработка, обработка ювелирных изделий. Особенно активно работал канал рекрутинга молодой рабочей силы из числа коренного населения в строительных организациях. Появилось такое явление
как массовая профессиональная миграция населения (в основном из села в город), что было не характерно для дореволюционной Якутии. Однако, стоит признать, что промышленный пролетариат на золотых приисках Алдана, Джугджура, Олекминска и др., на алмазодобывающих фабриках Мирного, Айхала, Удачного, на строительстве железнодорожной ветки Малого БАМа формировался экстенсивным путем: из числа приезжего славянского населения.
С первых же дней Советской власти был сделан упор на обучение молодежи, получение высшего образования. Гуманитарная интеллигенция из числа местного населения, представленная фельдшерами, врачами, культпросветработниками, учителями и др., выросла достаточно быстро. Да и на селе происходили существенные изменения: процесс коллективизации сельского населения ЯАССР сопровождался планомерным и массовым созданием поселков. Изолированное мелкогрупповое патриархальное расселение сходило на нет, появились новые социальные группы и страты на селе, то есть взаимосвязь этнического и социального статусов также изменилась.
И. А. Аргунов отмечает, что в становлении качественно новой для якутских трудящихся социально-профессиональной структуры прослеживаются два этапа. В переходный период (1926-1979 гг.) основное внимание уделялось подготовке из числа коренного населения кадров массовых профессий физического труда. В этом были достигнуты большие успехи. Так, если в 1926 г. квалифицированным физическим трудом занималось 0,66% якутов, то в 1979 г. было достигнуто почти 20-кратное увеличение группы занятых квалифицированным физическим трудом. С конца 70-х годов ХХ в. начался второй этап, на котором основной упор был сделан на подготовку кадров, способных освоить достижения научно-технического прогресса. В 1979 г. наблюдался почти 9-кратный прирост доли работников высокой квалификации, связанных с работой механизмов. И это большой прорыв для вчерашних скотоводов и охотников, «бродяг тундры», не имевших представления о механизмах [9, с. 17-18].
В 1999 г. вышла в свет монография И. И. Подойницыной «Общество открытых классов. Очерки о моделях социальной структуры», в которой приводятся следующие данные. Проведенный автором в 1997 г. масштабный опрос ведущих промышленных предприятий столицы республики подтвердил тенденции: действительно, доли саха и русских на предприятиях деревообрабатывающей, полиграфической и швейной промышленности фактически равны. Но изменился качественный состав специалистов и рабочих: освоены смежные профессии, приобретены более высокие разряды и др. Опрос зафиксировал, что в новой отрасли труда, которая появилась в РС (Я) после перестройки — в цветной металлургии или алмазообработке, на ее ведущем предприятии ОАО «Туймаада Даймонд», трудится 66,3% саха и 30,2% русских [10, с. 122]. Это, пожалуй, один из удачных примеров того, когда древнейшее ремесло, ювелирное дело обогатилось новыми технологиями обработки, когда этническое, народное и современное технологическое объединились в одно целое.
Советские исследователи, да и современные российские настаивают на тезисе о продвижении наций по индустриальному и даже по постиндустриальному пути развития, что считается прогрессивным эталоном. Но зарубежные специалисты воспринимают выводы российских ученых, скажем так, своеобразно, или не всегда адекватно. К примеру, канадский исследователь Д. Лесли явно осуждает процессы промышленного освоения Якутии, которые несут, на его взгляд, несомненное зло коренному населению. «Якутское население как было преимущественно сельским, так и осталось», —
писал в конце 80-х годов Д. Лесли. И еще один вывод канадского социолога: «Молодежь уже не привлекают традиционные виды деятельности, но она не нашла свою собственную нишу в современном мире» [11]. Американский социолог Д. Андерсон [12] и известный профессор-этнограф из Оксфорда, занимающийся изучением Сибири, П. Витебски [13] считают, что коренное население Крайнего Севера никогда не сможет освоить индустриальные, инженерные профессии, так как они не соответствуют их природе (эти профессии только для «западных» наций).
На наш взгляд, данные выводы сформулированы не совсем корректно. В конце 80-х гг. значительная часть якутского населения, действительно, проживала в сельской местности. Но не стоит сбрасывать со счетов бум урбанизации у саха в этот период, связанный со строительством Малого БАМа. Д. Лесли прав, утверждая, что молодежь-саха уже не испытывает тяготения к профессиональным занятиям в сфере традиционного производства, что является, впрочем, усилением влияния процессов глобализации на мировые экономики и характерно не только для Якутии, но и для молодежи во многих странах мира. Однако утверждать, не опираясь на статистические данные, что якутская молодежь не нашла своего места в индустриализирующейся республике, — не корректно.
Стоит подчеркнуть, что в научных статьях, опубликованных в США, Западной Европе, развитых странах Азиатско-Тихоокеанского региона, индустриализация как одно из самых ярких проявлений урбанизации и глобализации не только не критикуется — напротив, одобряется. Возьмем, скажем, недавнюю статью вице-президента Мирового Банка (the World Bank), профессора одного из американских и китайских университетов Дж. Лина под названием «Industrialization's second golden age». В ней, в частности говорится: «Исторически, исключая всего несколько экономик, экспортирующих нефть, еще ни одной стране не удавалось стать богатой, минуя индустриализацию» [14].
В данной статье речь идет об этнокультурном разделении труда в мировом плане, о международном разделении труда. Безусловно, здесь подразумеваются центр, ядро и периферия, классические составляющие мирового рынка труда. Можно рассматривать эту статью с критических позиций, как это часто делается антиглобалистами, но мы не ставим себе такую задачу. Мы выделяем в данном случае социологические макротенденции: это — курс на индустриализацию, подготовка как низко квалифицированной, так и средне квалифицированной и высоко квалифицированной рабочей силы для промышленного производства.
В течение последних пятнадцати лет в Республике Саха (Якутии) не проводились социологические исследования, касающиеся трансформаций в социально-профессиональной структуре населения в национальном разрезе. Вместе с тем глубокие социально-экономические и социально-культурологические изменения в постперестроечной Якутии позволяют выразить гипотетическое предположение о том, что и социально-профессиональная структура населения РС (Я) подверглась значительным изменениям по сравнению с серединой 90-х годов.
5-10 октября 2011 г. в 16 районах РС (Я) был осуществлен масштабный демоско-пический опрос по научному проекту «Форсайт Республики Саха (Якутия)». Одной из метатеорий, составивших методологическую базу исследования, выступила метатеория этнокультурного разделения труда. Опрашивались только представители народа саха и коренных малочисленных народов Севера (КМНС) — итого, 1982 респонден-
та. Стоит акцентировать внимание на построении выборки данного опроса. Сегодня отсутствуют статданные по профессиональным занятиям населения в национальном разрезе. Поэтому выборку пришлось формировать, идя «снизу»: опрашивались менеджеры отделов кадров крупнейших предприятий в 17 сферах труда по 16 районам республики, составлялись примерные карты репрезентации по социально-профессиональным группам. Затем с учетом типологии районов (аграрный, индустриальный, смешанный, то есть индустриально-аграрный), а также картины социально-демографической дифференциации населения для каждого района составлялись карты репрезентации с учетом стратификационного (социально-профессионального) критерия. В итоге была рассчитана многоступенчатая типологическая квотная пропорциональная стратификационная выборка. Применение данного типа выборки позволяет говорить о валидности и репрезентативности полученных эмпирических результатов.
Были получены следующие результаты. В целом по республике уровень занятости саха в промышленности составил 11,6% (от общего количества саха в экономически активном возрасте). Резко снизилось количество саха, занятых в сфере сельского и лесного хозяйства (5,8%), в традиционных промыслах (1,2%) и животноводстве (0,5%). Данные показатели опровергают концепции некоторых исследователей о «неизменности», «законсервированности» картины социально-профессиональной структуры народа саха, которая в ближайшее время не будет радикальным образом изменена, то есть останется по своей характеристике аграрной.
Назовем самые высокие показатели по совокупности. 20,2% саха заняты в сфере образования — именно эта отрасль продолжает оставаться доминантной, приоритетной у саха в плане профессионального выбора. Выше мы показывали, что подобная «коренизация» профессии учителя имеет исторические корни. В сфере управления занято 9,8% якутов — это уже тенденции последнего, то есть постперестроечного времени, детерминированные различными социально-политическими трансформациями в районах РС (Я), укреплением муниципальных образований. У саха сформировался мощный высоко квалифицированный профессиональный отряд врачей, медперсонала (8,5%). Учтем, что это становление произошло за последние 50 лет. Достаточно большое количество саха заняты в сфере транспорта и связи, и увеличение их числа идет из года в год (7,6%).
Появились новые виды труда, в которые активно вовлекается молодежь саха, получая соответствующее образование — это информационно-вычислительное обслуживание (1,6%), финансы и кредит (2,8%), занятие наукой (1,1%). Не особенно популярны у саха торговля, что мы отмечали и по другим исследованиям (5,0%), работа в ЖКХ (2,8%). Было опрошено 8,4% безработных, что соответствует статистическим показателям за 2010 г. [15]. Это один из самых высоких показателей безработицы по регионам Дальневосточного федерального округа.
Весьма продуктивно проследить связь поколений по линиям «родители сегодняшних респондентов — сами респонденты — взрослые дети респондентов», то есть выявить, существует ли преемственность профессиональных занятий между возрастными генерациями. Стоит принять во внимание важный момент: на профессиональный выбор респондента могут повлиять (или не повлиять) родители и старшие родственники, друзья и знакомые, пропаганда СМИ, общественное мнение, особенности окружающей социальной среды и др., в том числе и культурные стереотипы по поводу престижности — непрестижности тех или иных видов труда. И все это вместе формирует
этнокультурную модель профессиональной престижности и влияет на этнокультурное распределение труда.
В традиционном обществе этнокультурная модель профессиональной престижности не менялась в течение столетий. В современном типе общества появляются антропогенные искусственные ландшафты, которые надо осваивать с помощью новой техники и новых технологий. Значит, модель этнокультурной профессиональной престижности должна динамично реагировать на вызовы времени, изменяться, приспосабливаться к окружающей социальной среде, а этнос — проявлять определенную социальную адаптацию.
Итак, 5,1% родителей респондентов были заняты в сфере промышленности, 11,6% самих респондентов посвящают себя сегодня индустриальному труду и примерно такое же количество, 10,8% взрослых детей собираются выбрать специальность в этой сфере. Интерес к промышленному труду при переходе к современному (индустриальному) обществу увеличился в 2 раза и будет сохраняться. В традиционной для народа саха сфере сельского хозяйства было занято 37,1% родителей наших респондентов; ныне занято 5,8% саха и дети не будут отставать от родителей (6,8%), не повторяя при этом выбор дедушек и бабушек. Здесь мы наблюдаем прерывистость трудовых традиций: люди среднего возраста и молодежь не повторяют трудовой выбор предков.
Что касается занятий в сфере транспорта и связи, здесь не прослеживается особых различий между поколениями (7,2% — 7,6% — 11,3% соответственно). Интерес молодежи саха к этой сфере объясняется появлением новых видов коммуникаций, таких как Интернет, кабельное и цифровое телевидение и др., их высокой востребованностью в обществе. К новым видам труда относится также информационно-вычислительное обслуживание (такие престижные специальности как сайто-строитель, веб-дизайнер и др.). Понятно, что родители респондентов достаточно редко обращались к этому виду труда (0,6%), сами респонденты — несколько чаще (1,6%), а взрослые дети хотят идти в ногу со временем и планируют работать в популярной сфере (4,6%). Наибольший разрыв между бабушками-дедушками, мамами-папами и детьми видим в плане приобретения профессий финансиста, экономиста, налоговика. Так, если в сфере финансов, кредита и страхования работало всего 3,1% родителей и 2,8% самих респондентов, то дети уже в 6 раз чаще хотят трудиться в этой сфере, считая ее одной из самых престижных и высокооплачиваемых (12,6%).
Выше мы писали, что занятость саха в органах управления повысилась после перестройки и это мы видим по ответам: в данных органах работало 4,7% родителей респондентов, 9,8% самих респондентов, но у детей наблюдаем понижение интереса к профессии госслужащего и чиновника (6,8%). Почти не видно различий (понижения-повышения пропорций выборов между поколениями) в занятиях саха такими видами труда как строительство (4,7% — 2,9% — 6,1%), торговля и общественное питание (7,6% — 5,0% — 9,6%), здравоохранение (10,2% — 8,5% — 13,5%), культура (5,2% — 3,7% — 6,4%), ЖКХ (4,3% — 2,8% — 4,1%). Назовем это средней и даже низкой степенью участия, которая между тем устойчиво воспроизводится.
Занятия традиционными промыслами (охота, рыболовство), животноводством и оленеводством резко идет на спад. И если родители наших респондентов редко, но все же занимались этими исконно северными видами труда (4,3% и 6,0% соответственно), то их внуки уже почти забыли занятия предков (1,7% и 1,3%), а правнуки будут считать оленевода экзотическим пришельцем из прошлого, персонажем народного эпоса.
Итак, единственный вид труда, который передается из поколения в поколение, сохраняет вполне определенную нишу в социально-профессиональной структуре общества — это работа в сфере образования, учительство (20,6% — 20,2% — 26,8%). Каждый пятый саха — это учитель и молодежь также выбирает эту профессию. Об учительских династиях саха написано немало книг, из учителей саха вышло немало государственных деятелей.
Подводя итоги, мы можем сказать, что у народа саха существует по крайней мере четыре модели профессиональной престижности. Первая — традиционная — модель профессиональной престижности была характерна для дореволюционной Якутии, в ее основе занятия сельскохозяйственным трудом (80% занятых). Она сохранялась и в первые годы Советской власти. Переходная модель, в которой уже появляются такие виды труда как промышленность, транспорт, строительство и др., но сохраняет свое ведущее положение сельское хозяйство (37-40% занятых) — это модель, которой придерживались родители сегодняшних респондентов, трудовая жизнь которых прошла в основном в социалистической Якутии. Третья модель профессиональной престижности — это система ментальных представлений о профессиональном выборе, в которой развиты как виды гуманитарного, так и технического труда, она соответствует определенному этапу индустриального общества. Приоритетные виды приложения труда — промышленность, здравоохранение, сфера управления, сфера образования. И четвертая модель профессиональной престижности характерна для молодых саха, она только формируется и закрепляется, для нее знаменательны новые технологии, связанные с компьютеризацией производства, развитием сферы финансов. Для молодежи саха характерна высокая степень адаптации к новым видам труда, мобильность, жизненная активность.
Закончить хотелось бы ссылкой на один из трудов К. П. Иванова, петербургского ученого, который предложил концепцию устойчивого этнодемографического развития народов Севера. Для того чтобы поддержать гомеостаз, необходима преемственность этнокультурной информации для нормального воспроизводства всего цикла традиционного хозяйствования. Но для лучшей самоорганизации и самоактуализации этноса как в профессиональном, так и в геополитическом смысле жизненно важно его обращение к новым видам труда, продиктованным потребностями индустриальной цивилизации [16]. Следовательно, жизненно важны два вектора этнопрофессионального развития: возрождение традиционных промыслов и дальнейшая индустриализация.
Однако сегодня в Республике Саха (Якутии) мы наблюдаем парадоксальную картину: саха, которых многие исследователи упрекали в невозможности заниматься промышленными видами труда, в слабой социальной адаптации, на самом деле весьма успешно продвигаются по индустриальному пути. Но при этом утрачивается связь этноса с кормящим ландшафтом, нарушена преемственность этнокультурной информации в профессиональном плане. И сегодня можно выдвинуть тезис о том, что под угрозой устойчивость этнодемографического развития достаточно крупного народа Севера — саха. Значит, необходимо вносить коррективы в модель профессиональной престижности молодежи саха, за которой — будущее развитие республики.
Литература
1. Арутюнян Ю. В., Дробижева Л. М., Сусоколов А. А. Этносоциология. М.: Аспект Пресс, 1998. 271 с.
2. Социально-культурный облик советских наций (по материалам этносоциологического исследования) / под ред. Ю. В. Арутюняна, Ю. В. Бромлея. М.: Наука, 1986. 456 с.
3. Русские. Этносоциологические очерки. М.: Наука, 1992. 464 с.
4. Подойницына И. И. Этнос в профессиональной структуре общества (к постановке вопроса) // Этнос: традиции и современность. Якутск: Изд-во Научного Центра СО РАН, 1994. С. 61-67.
5. Подойницына И. И. Этнокультурные стереотипы трудового поведения в сфере производства: на примере Республики Саха (Якутия). Новосибирск: Наука. Сибирская издательская фирма РАН, 1995. 144 с.
6. Бромлей Ю. В. Этносоциальные процессы: теория, история, современность. М.: Наука, 1987. 336 с.
7. Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.: Гидрометеоиздат, 1990. 528 с.
8. Игнатьева В. Б. Национальный состав населения Якутии. Этностатистическое исследование. Якутск: Якутский Научный центр СО РАН, 1994. 144 с.
9. Аргунов И. А. Социальная сфера образа жизни Якутской АССР. История формирования и современные проблемы. Якутск: Книжное издательство, 1988. 232 с.
10. Подойницына И. И. Общество открытых классов. Очерки о моделях социальной структуры. Новосибирск: Наука. Сибирская издательская фирма РАН, 1999. 176 с.
11. Leslie D. Soviet Asia Economical development and National Policy Choices. Boulder; L., 1987. P. 185-187.
12. Anderson D. G. Turning Hunters into Herders: a critical Examination of Soviet Development Policy among the Evenki of Southeastern Siberia // Arctic. Vol. 44, N 1. P. 12-22.
13. Vitebsky P. Centralized Decentralization: the Ethnografy of Remote Reindeer Herders under Perestroika // Cahiers du Monde Russe et Sovietique. XXXI, 1990. P. 352.
14. Justin Yifu Lin. Industrialization s second golden age // China Daily. Monday. December 26, 2011. P. 9.
15. Статистический сборник № 178/319. Численность и заработная плата работников предприятий и организаций по видам экономической деятельности и районам РС (Я) в 2010. Якутск: Изд-во территориального органа Федеральной службы государственной статистики по РС(Я), 2011. 152 с.
16. Иванов К. П., Никитин В. С. Концепция этнодемографического равновесия народов Севера // География и современность. Л.: Изд-во ЛГУ, 1990. С. 64-67.
Статья поступила в редакцию 7 марта 2012 г.
