CC BY
167Кенан АЛЛАХВЕРДИЕВ
Кандидат философских наук, доцент кафедры политологии и политического управления Академии государственного управления при Президенте Азербайджанской Республики
(Баку, Азербайджан).
ЭТНОКОНФЕССИОНАЛЬНЫЙ ФАКТОР НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ГОСУДАРСТВ КАВКАЗА
Резюме
В статье рассматривается феномен этноконфессиональности, который в условиях повышенной конфликтогенности общественной жизни транзитных государств постсоветского пространства играет особую роль (в зависимости от трендов как негативную, так и позитивную) в обеспе-
чении их национальной безопасности. В этих целях автор анализирует генезис и двойственную природу этноконфессиональности, ее потенциал детерминации особого вида социально-политических конфликтов, дестабилизирующие и стабилизирующие аспекты воздействия на современные системы безопасности.
В в е д е н и е
Существование взаимосвязей между религией и политикой, а также их производными — традиционной и политической культурами, ценностями, институтами — всегда было полем ожесточенных научных и политических дискуссий. История явила и такие страницы, когда в этих дебатах оружие критики сменялось критикой оружием: граждан-ско-религиозные войны в Германии и Франции в XVI веке, Реконкиста в Испании в XV веке, межгосударственные османо-сефевидские войны XVI—XVII веков и т.д.
Более поздние эпохи отнюдь не отменили социально-политического значения религиозного фактора в решении задач социально-экономического1 и внутриполитического развития2, при создании «удобного» административно-территориального устройства3, достижении геополитических целей4.
Рубеж XX—XXI веков, положив конец «архаичным формам» имперского противостояния, возвестил о начале эпохи глобализации, уже со своими преимуществами, парадоксами и вызовами. К таким вызовам относятся бурный всплеск этнической активности во всем мире, лавинообразный рост созданных на данной матрице наций-государств, императивность ценностей этнополитического развития. Другими словами, глобализация вызвала к жизни и свою антиномию — этнополитику5.
Вопросу о том, как в новых условиях сосуществуют сферы религии и этнополитики, посвящено огромное количество политико-религиозной, научной и публицистической литературы. И все же, по нашему мнению, в данной проблематике еще много «белых пятен».
Учитывая ключевую тему нашей статьи, мы остановимся лишь на трех вопросах, которые нам представляются наиболее актуальными.
Правомерно ли в контексте взаимосвязи «этноса» и «религии» (конфессии) говорить о некой новой качественной определенности — «этноконфессиональности»?
Корректно ли с научной точки зрения выделять в особый вид конфликтов так называемые «этноконфессиональные конфликты» или же они представляют собой лишь особую разновидность этнополитических конфликтов?
Какое место в ряду «этнополитика — безопасность» занимает конфессиональный фактор; имеют ли научно-содержательную основу сравнительно недавно анонсированные новые виды безопасности — «религиозная» и «этноконфессиональная» безопасность — или же это очередные мифологемы?
Особую значимость эти вопросы представляют для государств, переживающих транзитный период своего развития (к ним можно отнести все новые независимые страны постсоветского пространства, в том числе на Кавказе). В них, в силу незавершенности процессов этносоциального и национально-государственного развития, а также сопутствующих демократическому транзиту трудностей, возникает особая напряженность при наложении проблем политического, этнического и конфессионального характера. А это, в свою очередь, создает для этнополитической и в целом национальной безопасности таких государств сложную комбинацию угроз с повышенным конфликтогенным потенциалом. На рассмотрение именно в этой плоскости поставленных выше вопросов и направлено данное исследование.
Природа этноконфессиональности: этническая или религиозная?
Прежде всего рассмотрим опорные понятия, которыми мы будем оперировать. В научной и публицистической литературе сложилась устойчивая традиция использования
1 По Максу Веберу, именно принадлежность к протестантскому направлению христианства способствовало бурному развитию капитализма в Англии, Нидерландах, Германии (см.: Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. В кн.: Вебер М. Избранные произведения. М., 1990).
2 В начале XX века данная тенденция особенно ярко проявилась в практике создания в Западной Европе политических партий на религиозной основе.
3 Это было свойственно в целом всем империалистическим странам, но особенно британской и российской колониальной политике.
4 Например, активное использование темы «о защите христианских единоверцев» в политике Российской империи на Балканах и в так называемом «восточном вопросе» в XIX — начале XX века.
5 Этот вопрос в виде дилеммы «Глобализация и этнизация — две стороны одной медали?» раскрывается автором в его статье «Кавказ: между «молотом» глобализации и «наковальней» этнополитики» // Кавказ & Глобализация, 2007, Том 1 (2). С. 6—19.
конвертации (взаимозаменяемости) категорий «религия» и «конфессия», «религиозный» и «конфессиональный». Мы полагаем, что, хотя в семантическом плане они действительно являются равнозначными понятиями, в психолингвистическом и этнополитическом отношениях эти категории имеют все-таки различные объемы содержания.
Для иллюстрации этого обратимся к современным определениям рассматриваемых понятий. «Религия — (от латинского ге^ю — набожность, святыня, предмет культа), мировоззрение и мироощущение, а также соответствующее поведение и специфические действия (культ), основанные на вере в существование Бога или богов, сверхъестественно-го»6. «Конфессия — (латинское confessio), вероисповедание. С возникновением различных течений протестантизма конфессиями стали называть религиозные общины (церкви), связанные общностью вероучения, равно как соответствующие «символические книги», фиксирующие это вероучение (например, Аугсбургское исповедание, или конфессия, и другие)»7.
Таким образом, если религия представляет собой специфическую форму обобщенно-мировоззренческого освоения и оценки окружающей действительности, а также построения на этой основе общественного сознания и социального поведения людей, то посредством конфессии совершается уже относительно осознанный выбор модели религиозного мировоззрения (например, какой-либо из мировых конфессий и их направлений), и соответственно, конкретных религиозных технологий (культы, обряды, предписания).
У данной проблемы есть и субъективная сторона, поскольку каждый ученый, занимающийся исследованием религии, имеет объектом своего исследования внесциенталис-тскую материю и вынужден совмещать истины разума с истинами веры. Как отмечает азербайджанский исследователь Э. Кулиев, «что касается исследований тех, кто находится «вне религиозного мировоззрения», то они не всегда могут быть беспристрастными и объективными. Когда речь идет о религии, будь то ислам или христианство, нет и не может быть позиции постороннего наблюдателя, потому что религиозные убеждения требуют от каждого человека либо принять их, либо отвергнуть»8.
Другой аспект проблемы связан с сущностными характеристиками этничности и конфессиональности, с имеющимися между ними сходством, различиями и внутренней взаимосвязью. Несмотря на разнообразие трактовок исследуемых феноменов, на основе фундаментальных критериальных характеристик можно выделить такие их стороны, которые позволяют делать выводы об их внутренней природе.
Для более сжатого и наглядного рассмотрения вопроса прибегнем к сравнительному анализу имманентных качеств этничности и конфессиональности.
Приведенная ниже таблица дает нам материал для следующих суждений. Прежде всего отметим, что этничность и конфессиональность находятся между собой не в отношениях взаимоотрицания, а скорее взаимодополнения: происходящие здесь различные типы негативных и позитивных, интеграционных и дезинтеграционных процессов в значительной своей части уравновешивают друг друга. В то же время поскольку определить точные механизмы взаимодействия имманентных качеств этничности и конфес-сиональности представляется весьма сложной задачей, требующей своего отдельного рассмотрения, то продуктивней будет сосредоточиться на выявлении контактных зон такого взаимодействия. Именно в пересекающихся полях взаимодействия и возникает новая социоантропогенная реальность, производная от «сплава» этничности и конфес-сиональности — этноконфессиональность.
По нашему мнению, в качестве ее важнейших структурно-функциональных элементов можно выделить следующие механизмы:
6 [http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc1p/40598].
7 [http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc1p/23942].
8 Коран. Перевод смыслов и комментарии Кулиева Э.Р. Баку: ОАО «Шарг-Гарб», 2006. С. 6.
Таблица 1
Сравнительная характеристика имманентных качеств этничности и конфессинальности
Критерий Характеристики Этничность Конфессиональность
Основные трактовки Врожденное качество (примордиализм); символическая среда; система стереотипов Историческая детерминированность
Генезис В большинстве случаев носит крайне расплывчатый и спорный характер Как правило, имеет исторически оформленный характер(относительная определенность времени возникновения и этапов становления)
Объектность Субстанциональная основа для складывания национальной государственности Субстанциональная основа для складывания конфессиональной цивилизации
Субъектность Основа для доминантности конкретной конфессии на данной территории Основа для объединения локальных этнических групп в этносоциальную общность
Тип культуры Традиционно- инструменталистская Традиционная
Форма взаимосвязи Историческая форма реализации конфессиональности Исторический способ сохранения этничности
Акматическая фаза Увеличивается социальная дистанция с другими этническими группами Сокращается социальная дистанция с другими этническими группами
Фаза гомеостаза На уровне больших групп упадок этничности носит этнотрансфор-мационный характер, когда изменения в отдельных этнических компонентах (язык, культура, сознание и др.) приводят к смене этнического самосознания и самоидентичности На уровне больших групп упадок конфессиональности носит эволюционный характер, поскольку происходящие трансформации не изменяют конфессиональную самоидентификацию
Базовые ценности Этнокультурные, политические Цивилизационные, общечеловеческие
Цель Национальное государство Мировая конфессия
Смена типа самоидентификации Практическая константность самоидентификации Потенциальная возможность смены конфессий на основе их социокультурной релевантности
— механизм структурирования этносов путем консолидации этнических групп, проживающих на смежных территориях, в крупную этническую общность более
высокого типологического порядка на базе локальных вариантов общечеловеческой морали;
— способ этнонациональной имплементации религии. Как подчеркивают российские авторы Т.М. Мастюгина и Л.С. Перепелкин, «мировые религии... имеют вненациональный, международный характер. Однако в рамках каждой мировой конфессии, а особенно христианства, существует множество номинаций, которые могут выступать в качестве национальной (точнее, «квазинациональной») религии (англиканство в Великобритании, баптизм в США, шиитский вариант ислама в Иране)»9;
— способ трансляции конфессионального содержания в этнические формы, например религиозно-морального долженствования в долженствование социальных стереотипов, символической среды;
— интегративный механизм конструирования новых системных компонентов социальной жизни этноса:
■ единой системы социальной (этнической) и цивилизационной (конфессиональной) солидарности и идентичности;
■ единой системы коллективных (этнических) и цивилизационных (конфессиональных) представлений о своей социальной группе, ее месте в окружающей действительности;
■ единой системы социально-государственного принуждения и религиозноморальной санкции, авторитета.
И еще один аспект проблемы, только уже теоретико-методологического характера — как правило, понятие «этноконфессиональный» используют в самых разных контекстах: этноконфессиональная система10, этноконфессиональная демократия11 и др. Однако при этом в литературе пока еще слабо разработаны научные дефиниции самого феномена этноконфессиональности.
В этой связи попытаемся предложить авторскую дефиницию исследуемого объекта: этноконфессиональность — особый вид социальной идентичности, обусловленной исторически развивающейся сопряженностью конфессиональности и этничности, и находящей свое выражение в различных формах социально-психологического восприятия их тождественности.
По нашему мнению, в данной дефиниции находят свое отражение особенности конфессионально-этнической жизни в государствах постсоветского пространства, переживающих транзитный период своей истории, когда в общественном сознании повсеместно укоренилось определение этничности индивидов через их конфессиональную принадлежность, и наоборот.
Но нас больше интересует другой вопрос: какое же место занимает этноконфессио-нальность в этнополитических процессах в государствах Кавказского региона? Аргументированная выше парадигма позволяет нам говорить о следующих важных моментах.
1. Применительно к большинству этносов, проживающих в ареале данного региона (как титульных, так и малых), можно говорить о фактической незавершенности процессов этнонационального развития. Этноконфессиональность способ-
9 Мастюгина Т.М., Перепелкин Л.С. Этнология. Народы России: история и современное положение. М., 1997. С. 15.
10 См.: Layoun M.N. Wedded to the Land?: Gender, Boundaries, and Nationalism in Crisis. U.S.: Duke University Press, 2001. P. 199.
11 См.: «How Could Something So Right Go So Wrong?» The Collapse of Lebanon’s Ethnoconfessional Democracy. В кн.: A Way Prepared: Essays on Islamic Culture in Honor of Richard Bayly Winder / Ed. by F. Kaze-mi, R.D. McChesney. New York: New York University Press, 1988. P. 216—240.
ствует завершению этого процесса, поскольку по своей природе она направлена на преодоление этнотрайбализма и субэтнической клановости, то есть стимулирует процессы этнической консолидации.
2. В силу полиэтничности Кавказа (за исключением самомоноэтнизированной Армении) практически во всех государствах и государственных образованиях региона остро стоит вопрос о переводе «сосуществования» ранее относительно самостоятельных малых этносов в формат новой формулы их этносоциального объединения в единый народ данного государственного образования, при безусловном сохранении богатства их этнокультурного многообразия. Этот сложный эт-нообъединительный процесс (называемый этнологами этнической фузией) также во многом зависит от развитости форм этноконфессиональности в обществе.
3. Для большинства полиэтничных транзитных государств, в том числе Кавказа, этноконфессиональность стала прагматичной идейно-политической базой для различных конструктов национальной идеи, национальной идеологии, национального идеала (например, идея «россиянства» или идеология «азербайджан-ства»). Принципиальное значение здесь имеет решение вопроса: если сводить развитие этносов (наций) к форме движения к определенному идеалу (цели, программной идеологии), то насколько «национален» этот социальный идеал или же насколько «социален» национальный идеал? Мы полагаем, что мерилом здесь является этноконфессиональность как универсальный аккумулятор исторически развивающегося этнического, социального и духовного опыта народа.
Следует также подчеркнуть, что уровень этноконфессиональности общества не является постоянной величиной, детерминирован состоянием ее этнополитической и религиозной сфер. Анализ драматических событий, происходивших на Кавказе в конце 1980 — начале 1990-х годов показывает, что в динамике этноконфессиональности можно выделить два условных этапа.
На первом, в ракурсе исследуемой проблемы обозначенном нами как «этнополити-ческая конфессиональность», в обстановке роста центробежных сил, когда высока была потребность в политической мобилизации населения, наиболее востребованной оказалась этнополитическая составляющая этноконфессиональности: активное формирование этнических элит, этнических политических партий с «национально-освободительной» и «религиозной» риторикой, вооруженных формирований на этнической основе, борющихся против иноверцев, и т.д.
На втором этапе, в конце XX — начале XXI века, в обстановке начала частичной стабилизации в суверенных государствах Кавказа, когда на передний план вышли задачи их внутренней консолидации и модернизации, возрастает значимость конфессиональной составляющей этноконфессиональности («конфессиональная этнополитика»): активное включение религиозных иерархов в усилия по достижению межнационального мира и согласия в регионе, декларируемый и фактический рост конфессиональной толерантности, стремление к интеграции в мировое сообщество на базе общецивилизационных ценностей и т.д.
Результирующий вывод, к которому мы приходим, состоит в том, что дилемма «этничность — конфессиональность», вынесенная в качестве подзаголовка данного раздела, не может быть решена в пользу одной из указанных частей. Реалии транзитных государств, в том числе и на примере Кавказа, свидетельствуют, что этноконфессиональ-ность — показатель уровня «диффузности» наиболее важных с точки зрения политической мобилизации общественных сфер: этнической и конфессиональной. И именно при превышении этой интегральной формой общественной жизни определенных пороговых значений у исследователей появляется возможность говорить о возникновении конфликтов совершенно нового типа — этноконфессиональных. Но между возможностью этно-конфессиональных конфликтов и их реальностью в социально-политической действительности дистанция достаточно велика.
Этноконфессиональные конфликты: миф или реальность?
Пророчество С. Хантингтона о том, что конфликты будущего будут представлять собой столкновение цивилизаций12, в основе которых лежит религиозный фактор, у многих исследователей вызвало стремление, не дожидаясь будущего, доказать их реальность уже в современный период. В политологических изданиях и публикациях стали охотно употреблять словосочетание «этнополитические и этноконфессиональные конфликты», — при этом серьезно не озабочиваясь раскрытием природы и особенностей последних. Например, авторы довольно солидной монографии «Конфликты на Востоке. Этнические и конфессиональные», даже в ее первой, теоретико-методологической главе («Этноконфессиональные конфликты современности и подходы к их урегулированию»), ни разу не выводят феномен этноконфессионального конфликта в качестве самостоятельного объекта исследования. По сути, анализируется лишь сам религиозный (конфессиональный) фактор, тем самым фактически этноконфессиональные конфликты сводятся лишь к разновидности конфликтов этнополитических13. Примеры такой же смысловой тождественности или параллельного употребления данных категорий можно встретить во многих монографиях, учебно-методических программах и учебных пособиях14.
В современной истории в качестве примеров этноконфессиональных конфликтов чаще всего упоминают индусо-мусульманский (индо-пакистанский) на полуострове Индостан и протестантско-католический в Северной Ирландии; реже — греко-турецкий на Кипре (1974) и балканский (1990-е гг. — начало XXI в.) конфликты. По политическим мотивам в интерпретации некоторых исследователей отмечаются попытки придать религиозную окраску отдельным конфликтам на постсоветском пространстве: армяно-азербайджанскому нагорно-карабахскому, чеченскому — в Российской Федерации и др. Более того, политические элиты постсоветских государств с большой тревогой отслеживают потенциальные конфликтные точки на своих территориях, оценивая их именно как этноконфессиональные. Так, среди западных и российских аналитиков широкую огласку получили слова В.В. Путина, сказанные им в интервью корреспонденту газеты «The Guardian»: «После развала Советского Союза разгорелось множество конфликтов этнического и конфессионального характера. И у нас имеется до 2 тысяч конфликтов такого типа, которые сейчас находятся в латентной стадии. Но, если мы ничего не предпримем против них, они могут мгновенно вспыхнуть»15.
Думается, что здесь все-таки имеет место некоторое смешение разнопорядковых понятий. К примеру, тот же конфликт между индусским и мусульманским населением в Британской Индии, перешедший в «горячую фазу» в 1947 году, можно характеризовать как межконфессиональный, так как субъектами противостояния выступали конфессиональные общности, поскольку в силу незавершенности на этой территории этногенети-ческих процессов интегратором многочисленных народов Индии и Пакистана стали религиозно-конфессиональные идентичности. А североирландский конфликт несколько «не дотягивает» до межконфессионального, поскольку здесь мы имеем противостояние
12 См.: Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: АСТ, 2003.
13 См.: Конфликты на Востоке. Этнические и конфессиональные / Под ред. проф. А.Д. Воскресенского. М: Аспект-Пресс, 2008.
14 См.: Этносы и конфессии на Востоке: конфликты и взаимодействие. М.: МГИМО, 2005; Современные проблемы этнокультурных и конфессиональных отношений. Программа дисциплины / Авт.-сост. Е.М. Травина. Санкт-Петербург, 2007; Этноконфессиональные конфликты на Востоке. Прогр. курса / Авт.-сост. М.А. Сапронова. М.: Ин-т востоковедения РАН, 2003, и др.
15 Цит. по: Гобл П. Взгляд на Евразию: чего больше всего боится Путин // Inopressa.ru [http:// www.inopressa.ru/washtimes/2004/10/05/11:28:00/evrazia].
между представителями различных (католической и протестантской) интерпретаций одной западно-христианской конфессии. Учитывая этот факт, а также отсутствие глубокой этнической дифференциации местного населения, данный конфликт, на наш взгляд, рациональней характеризовать не как этноконфессиональный (между англичанами и ирландцами, протестантами и католиками), как это порой трактуется16, а все-таки как внутриконфессиональный.
В конфликтах, происходивших в транзитных государствах постсоветского пространства, роль религиозного фактора в качестве причины их возникновения можно считать минимальной, так как субъектами конфликтных отношений здесь выступали этносоциальные общности. Так, по мнению российского исследователя Р. Силантьева, «при рассмотрении четырех основных конфликтов, возникших на Кавказе за последние двадцать лет, можно отметить их общие черты. В первую очередь бросается в глаза, что все они не имели в своей основе религиозного фактора, однако впоследствии его роль стала повышаться»17.
Следует подчеркнуть, что даже в тех случаях, когда предметом исследования становятся особенности этноконфессиональных конфликтов (их «взрывное» зарождение и развитие, неограниченное использование сил и средств при тотальной мобилизации ресурсов, «этнические чистки», заложничество, взаимное недоверие и затяжной характер, привлечение субъектами на свою сторону этнически родственной диаспоры, разрушительные последствия)18 — все это фактически оказывается признаками любого развернутого этнополитического конфликта.
Таким образом, в переломные периоды истории, когда столкновение интересов этих этнических общностей постсоветского периода приняло характер конфликта, «защитные функции» народов оказались реализованными не в форме религии, а прежде всего в форме национализма и созданных на его основе институтов.
Оба типа конфликта (конфессиональный и этнополитический) имеют одну общую черту — они носят мотивационный характер, так как реализация лежащих в их основании интересов ведет к их столкновению и к изменению статуса участников конфликта. В отличие от них противоречия, складывающиеся в обществе на базе этноконфессиональ-ности, по своей природе носят когнитивный характер, то есть реализуются в форме столкновения мнений, и не ведут к изменению статусности их участников. Это связано прежде всего с отсутствием главных критериев всякого социального конфликта — наличия субъектности и целеполагания.
С этих позиций, если даже допустить гипотетическое существование «чисто» этно-конфессиональных конфликтов, крайне трудно подобрать соответствующую фактологическую базу. Признание же того, что отдельные небольшие этносы обладают относительной этноконфессиональной обособленностью (например, друзы в Ливане), еще не означает того, что они участвуют в этноконфессиональном конфликте. Подход к многолетнему конфликту в Ливане как составной части большого геополитического конфликта на Ближнем Востоке можно сказать традиционен для большинства специалистов-междуна-родников.
Исходя из этих оснований, мы полагаем, что тезис о нарастающих в XXI веке так называемых «этноконфессиональных конфликтах» носит искусственный характер. Если субъектом конфликта являются этнические общности, преследующие политические цели, то это конфликт этнополитический (межэтнический). В случаях, когда сторонами конфликта выступают конфессиональные общности, можно говорить о конфессиональных
16 См.: Дегтярев А.А. Основы политической теории. М., 1998. С. 151.
17 Силантьев Р. Религиозный фактор во внешнеполитических конфликтах на Кавказе. В кн.: Религия и конфликт. Сборник статей / Под ред. А. Малашенко, С. Филатова. М.: РОССПЭН — Российская политическая энциклопедия, 2007. С. 149.
18 См.: [http://orags.narod.ru/manuals/html/konf/konf22.htm].
(межконфессиональных) конфликтах. Существование же какой-либо особой «этнокон-фессиональной общности», которая затем выступала бы стороной конфликта, пока не имеет убедительных научных доказательств.
Таким образом, при ближайшем рассмотрении все так называемые «этноконфессио-нальные конфликты» в конечном счете сводятся к одному из двух больших «реальных» типов конфликтов: этнополитических и конфессиональных.
Роль этноконфессиональности в доминантах безопасности в XXI веке
Полученный выше вывод непосредственно связан и с вопросом о месте этноконфес-сионального фактора в системе национальной безопасности. Сразу оговоримся, что с научной точки зрения считаем контрпродуктивным подход бесконечной фрагментации понятия безопасности на какие-то ее новые, мало обоснованные виды, в том числе на так называемую «религиозную» и «этноконфессиональную» безопасность. Например, в работе А. Алексеевского, посвященной проблеме религиозной безопасности, так и не дается ее дефиниция19. Но даже в тех случаях, когда предлагаются определения религиозной безопасности, они сводятся либо к требованиям открытого охранительного протекционизма для господствующей конфессии20, либо к отражению геополитических угроз21.
Отсутствие серьезной теоретической базы в этом вопросе связано с объективным фактом того, что конфессиональная общность, равным образом как и этническая, реализуют свою природную сущность (конфессиональность, этничность) через основные сферы общественной жизни: экономику, политику, культуру и т.д. Утверждения о существовании религиозной или этнической безопасности оказываются недостаточно аргументированными именно в силу отсутствия здесь однолинейности — есть конфессиональная или этническая общность, но нет прямых, собственно «родовых» форм агрегации и артикуляции их интересов.
Еще более дискуссионным является вопрос об этноконфессиональной безопасности. Мы уже отмечали ранее мифологичность представлений о неких этноконфессиональных общностях и, соответственно, этноконфессиональных конфликтах. Если же провести сравнительный анализ основных параметров этнической и конфессиональной общностей, то складывается следующая картина (см. табл. 2).
Комментарий к приведенной таблице начнем с констатации несовпадения основных параметров этнической и конфессиональной общностей — как видим, эти социальные группы имеют различные базовые компоненты. Безусловно, нельзя отрицать и тесную взаимосвязь между ними. К примеру, в истории конфессиональный фактор выступает как один из модусов этнообразования (арабы, восточные и южные славяне) или защиты этнической идентичности от ассимиляции (еврейский народ).
19 См.: Алексеевский А. Религиозная безопасность России: термины и определения. Москва — Белгород, 1997.
20 См.: Энциклопедия «Новые религиозные организации России деструктивного, оккультного и нео-языческого характера». Определения и терминология в проблематике Религиозной безопасности [http:// www.stolica.narod.ru/defin/index.htm].
21 На это прямо указывается в Российской концепции национальной безопасности: «Угрозы национальной безопасности России в пограничной сфере обусловлены экономической, демографической и культурнорелигиозной экспансией сопредельных государств на российскую территорию» (см.: Концепция национальной безопасности Российской Федерации. Утверждена Указом Президента РФ № 24 от 10 января 2000 г. В редакции от 5 октября 1999 г. Раздел 1. М., 2000).
Таблица 2
Сравнительная характеристика этнической и конфессиональной общностей
Параметры Этническая общность Конфессиональная общность
Язык Единство языка Отсутствует
Самоназвание Этноним Общеконфессиональное
Территория Определенная территория проживания данного этноса, особенно важная на этапе его генезиса Территория в классическом понимании отсутствует — есть так называемая «каноническая территория» или география распространения данной конфессии
Культура Культурное единство ясно выражено Культурное единство слабо выражено, так как в общность входят представители отдаленных друг от друга этносов
Идентичность Действительная Условная
Смена идентичности Практически невозможна, за исключением «камуфляжных» случаев Действительная, ведь переход в другое вероисповедание, как правило, бывает по глубоким убеждениям
Состав Относительно гомогенный или включающий в себя родственные этнические группы Гетерогенный, ведь за исключением так называемых «национальных религий» она основана на широкой этнической географии
Однако в интересующем нас контексте безопасности более важным представляется выявление «сплетенности» качественных импульсов, порождаемых при пересечении границ этих двух общностей. В реальной исторической практике это выражается в сложных этноконфессиональных перипетиях существования современных народов, разделенных границами:
— внутриконфессиональными: курды (сунниты, шииты, езиды), арабы Йемена (сунниты, зейдиты), немцы ФРГ, голландцы, швейцарцы (католики и протестанты) и др.;
— межконфессиональными: бенгальцы (восточные — индуисты, западные — мусульмане), ливанские арабы (различные толки христианства и ислама).
На аналогичные явления в транзитных государствах на постсоветском пространстве накладывают особенно сильный отпечаток этнополитические причины, выраженные в государственно-территориальной дифференциации народов. А это, в свою очередь, сильнейший стимулятор этноконфессионального воздействия на систему как национальной, так и региональной безопасности. При этом конкретный вектор этно-конфессионального воздействия возникает как суммарный результат взаимодействия социально-этнических и религиозно-конфессиональных институтов, а также целенаправленной политики институциональной системы по регулированию этнонациональ-
ных и государственно-конфессиональных отношений. Расположим эти векторы этно-конфессионального воздействия по мере возрастания в них потенциала конфликтоге-ности.
1. Этноконфессиональная толерантность (терпимость) — состояние общества, которое складывается в результате низкого уровня как этнизации, так и конфесси-онализации общества, не отменяя при этом нормальные этническую и конфессиональную идентичности.
2. Этноцентризм — характеризуется высоким уровнем этничности в сочетании с относительным низким уровнем конфессионализации общества. Дискриминация в форме демонстрации «превосходства» титульного этноса и пассивной нетерпимости вытесняет иные этнические и конфессиональные сообщества на периферию жизни общества.
3. Религиозный фанатизм — характеризуется высоким уровнем конфессионализа-ции в сочетании с относительно низким уровнем этничности общества. Базируется на несовместимости с доминантной конфессией любых иных религий (в транзитных государствах может выражаться в конфликтах под лозунгами борьбы «за чистоту веры» и т.д.).
4. Этноконфессиональная нетерпимость — характеризуется высоким уровнем как этнизации, так и радикальной конфессионализации общества, в результате чего несовместимость с другими этническими и конфессиональными идентичностями принимает крайне агрессивные формы. При совпадении же объектов религиозного фанатизма и выраженного этноцентризма складывается гиперболизированный исторический образ «народа-врага», формируются национальные фобии. В результате «агрессивный национализм, расизм, шовинизм, ксенофобия и антисемитизм создают обстановку этнической, политической и социальной напряженности в государствах и в отношениях между ними. Они также подрывают международную стабильность и предпринимаемые во всем мире усилия с целью прочного закрепления всеобщих прав человека»22.
В этой связи возникают два вопроса: каков же механизм трансляции этноконфесси-онального воздействия на систему национальной безопасности; каковы особенности этого процесса в транзитных государствах Кавказа?
Отвечая на первый вопрос, отметим, что рассмотренные выше четыре типа этнокон-фессионального воздействия реализуются не в форме прямого проецирования на всю систему национальной безопасности по схеме: этноконфессиональность — экономическая безопасность, этноконфессиональность — политическая безопасность и т.д. Логичней все-таки предположить наличие в системе национальной безопасности такого ее сегмента, который стал бы «естественными вратами» для абсорбции сложившегося в обществе основного этноконфессионального импульса.
Мы считаем, что таким естественным медиаторным сегментом является этнополи-тическая безопасность, в рамках которой балансируются соотношения между конкретным вектором этноконфессионального воздействия (например, нетерпимостью) и комплексом национальных интересов, обусловленных контекстом этнонационального бытия. Отсюда и выбор тех или иных интересов (действительных и ложных, стратегических и сиюминутных, важных и второстепенных) в качестве национальных оказывается напрямую зависимым от своеобразного этнополитического «фильтра».
22 Решения Римской встречи Совета «СБСЕ и новая Европа — наша безопасность неделима». Рим,
30 ноября — 1 декабря 1993 года [http://www1.umn.edu/humanrts/russian/osce/basics/Rrome93.html].
Так, волны миграции в страны Западной Европы во второй половине XX — начале XXI века внесли проблемы совершенно нового качества: увеличение этноконфес-сиональной дистанции и самоизоляции между мигрантами и местным населением. Российский исследователь Д. Драгунский отмечает: «Иммиграция из стран «третьего мира» создает новые классы, точнее, этноклассы. Она создает новых пролетариев, причем не только по экономическому статусу, но и по этнической принадлежности. Этноклассы несут в себе новый заряд революционности, в котором социальные требования смешаны с этнокультурными и конфессиональными»23. В конечном счете становление такой «новой» Европы, с изменившимся антропогенным, этническим и культурным «лицом», может генерировать общий рост социальной и политической напряженности в регионе.
Из сказанного становится очевидным, что этнконфессиональный фактор уже сегодня в форме «нового национального вопроса» находит все большее отражение в видении национальной безопасности европейских стран, вынуждая их вносить существенные коррективы в свои приоритеты и отказываться от традиционной гражданско-ассимиляционной модели этнической политики (в ее основе лежит французская модель) в пользу политики «мультикультурализма».
Пример такого изменения приоритетов — вынесение правительством Великобритании (летом 2002 г.) на рассмотрение парламента законопроекта об иммиграции и гражданстве, в котором предлагалось организовать обучение детей беженцев в специальных центрах проживания иммигрантов, а не в обычных британских школах, как это делалось до того. Напомним, что начавшиеся расовые бунты заставили правительство отказаться от этой идеи — но сама проблема осталась и только нарастает.
В отличие от европейских стран, преломление ранее отмеченных этноконфессио-нальных импульсов в этнополитической безопасности транзитных государств Кавказа имеет свои особенности.
■ Во-первых, это более высокая, по сравнению с развитыми демократическими странами, значимость внешнего фактора в детерминации конкретного этнокон-фессионального вектора в этнополитической безопасности государств региона:
— для Азербайджана — политический (оккупация 20% территории страны, около 1 млн беженцев и вынужденных переселенцев), а также геостратегический факторы (участие в создании международных коммуникационных коридоров и политических альянсов, типа ГУАМ);
— для Армении — ретроспективный (обращение к историческому прошлому армян в составе Османской империи) и геополитический факторы (политика реализации планов по созданию так называемой «Великой Армении» за счет сопредельных государств);
— для Грузии — политический (восприятие России как главного препятствия на пути восстановления территориальной целостности страны) и геостратегический факторы (стратегическое партнерство в создании международных коммуникационных коридоров и политических альянсов, курс на интеграцию в евро-атлантические структуры);
■ Во-вторых, широкий диапазон моделей этноконфессиональности: в Армении — преимущественной доминантой является этноконфессиональная нетерпимость; в Грузии — заметные тенденции к этноцентризму; в Азербайджане — все большие признаки этноконфессиональной толерантности.
23 Драгунский Д. Демографический туман и национальные перспективы // Государство и антропоток [http://antropotok.archipelag.ru/text/a293.htm].
Указанные модели этноконфессиональности не носят статичный характер. Например, для Азербайджана показательно постепенное эволюционирование от этноцентризма начала 1990-х годов к вполне респектабельной по международным меркам этноконфессиональной толерантности начала XXI века. Последнее, кстати, подтверждается авторитетным мнением Папы Римского Бенедикта XVI, который в 2008 году выразил удовлетворение толерантным религиозным характером страны24.
Неоднозначность динамики в трендах развития этноконфессиональности можно наблюдать и в соседних государствах. Так, по оценкам армянских специ-алистов-религиеведов, 2005 год характеризовался формированием религиозной разнообразности25, 2006 год — конституционализацией исключительности армянской церкви26, а 2007 год — обеспокоенностью тем, что, по оценкам организации «Международная амнистия», республика оказалась в ряду стран с религиозной дискриминацией27. По мнению грузинского исследователя Зазы Пиралиш-вили, «если главные события 2005 года были сконцентрированы вокруг проблем вероисповедания и геокультурной аккомодации церквей, что отражалось (хотя и в более спокойной форме) на событиях 2006 года, то главным признаком 2007 года мы должны считать укрепление позиций Православной Церкви на фоне обострившейся политической ситуации, что в значительной степени отодвинуло в сторону другие события в религиозной сфере»28.
■ В-третьих, высокий уровень инструментализации этноконфессионального фактора, когда противоборствующие этнические элиты активно используют его в качестве ресурса мобилизации или объединительной символики.
■ В-четвертых, этноконфессиональность ускоряет процессы стирания граней между конфессиональными и этнополитическими конфликтами, а также выявления тенденции к интернационализации региональных и даже локальных конфликтов.
Суммируя эти особенности, роль этноконфессионального фактора в структурировании системы этнополитической безопасности транзитных государств можно охарактеризовать по меньшей мере в двух плоскостях:
— как символических религиозно-политических образов картины мира, страны, региона, исторических противников и союзников, которыми оперируют субъекты сети отношений безопасности;
— как структурного модуса формирования определенного типа конфликта.
На последнем аспекте остановимся несколько подробнее. В соответствии с распространенной среди конфликтологов типологизацией конфликтов на вертикальные и горизонтальные можно выделить:
■ конфликты на основе модуса конфессиональности (межконфессиональные, внутриконфессиональные) носят преимущественно горизонтальный характер
24 См.: Visita «ad limina apostolorum» dei vescovi del caucaso meridionale, 24 апреля 2008 [http:// 212.77.L245/news_services/bulletin/news/22035.php?index=22035&po_date=24.04.2008&lang=en|.
25 См.: Иерей Меликян В., Мкртчян Е. Республика Армения. Религия. В кн.: Центральная Евразия 2005. Аналитический ежегодник. Швеция: CA&CC Press, 2006. С. 108.
26 В новую редакцию Основного закона страны было внесено положение, излагающее отношение государства к ААЦ: «Республика Армения признает исключительную миссию Армянской Апостольской Церкви как национальной церкви в духовной жизни армянского народа...» (см.: Иерей Меликян В., Мкртчян Е. Республика Армения. Религия. В кн.: Центральная Евразия 2006. Аналитический ежегодник. Швеция: CA&CC Press, 2007. С. 75).
27 См.: Иерей Меликян В., Мкртчян Е. Республика Армения. Религия. В кн.: Центральная Евразия 2007. Аналитический ежегодник. Швеция: CA&CC Press, 2008. С. 79.
28 См.: Пиралишвили 3. Грузия. Религия. В кн.: Центральная Евразия 2007. Аналитический ежегодник. Швеция: CA&CC Press, 2008. С. 146—147.
(оппозиция: «конфессия» — «конфессия»), хотя и не исключается оказание поддержки государством одной из сторон;
■ конфликты на основе модуса этничности (этнополитические) в условиях практически повсеместной полиэтничности современных государств носят преимущественно вертикальный характер (оппозиция: «этнос» — «государство»), нередки также случаи межэтнического противостояния в рамках федеративного государства (тогда это уже горизонтальный тип конфликта).
В отличие от указанных модусов конфликтоообразования агрессивные формы этно-конфессиональности создают основу для эскалации как горизонтальных, так и вертикальных типов социально-политического конфликта. Высшей формой такого интегрального типа конфликта выступает сепаратизм — детонатор всей конструкции современного мирового порядка.
Сепаратизм многолик (этнический, религиозный, территориальный, политический и др.), исторически он всегда был источником войн и конфликтов, перекройки политической карты мира. Однако сепаратизм, взращенный на матрице этноконфессиональности, — самый долговременный, самый кровавый и беспощадный вид конфликта. Его системная особенность и в том, что противоборствующие стороны практически никогда не признают конфликт «завершенным». Как говорится, ни «голос крови», ни религия не позволяют оставить его в прошлом: и каждое новое поколение помнит о том, что и другая сторона помнит об этом. Победы и поражения сторон конфликта лишь сменяют друг друга в этом кровавом колесе истории.
Среди различных видов сепаратизма именно развернутая на основе этноконфессио-нальной нетерпимости его разновидность представляет собой наибольшую угрозу национальной безопасности в целом и этнополитической в частности. Почему мы так считаем? К сожалению, реалии постсоветского Кавказа продемонстрировали, что при доминантности этноконфессиональной нетерпимости в стране, регионе, ареале рано или поздно будет формироваться кривое зеркало этнополитической реальности, когда соседний народ воспринимается как смертельный враг без права на существование, а территория его проживания объявляется зоной «жизненных интересов», даже «исторической родиной». А в результате естественной реакции противоположной стороны столкновение эт-ноконфессиональных идентичностей уже превращается в исторический антагонизм.
Наряду с этим следует отметить и возможные позитивные тренды этноконфессио-нального воздействия на сферу безопасности, выраженные прежде всего в феномене толерантности. Ее значимость в современном мире и роль в обеспечении безопасности и стабильности отмечалась во многих международных документах29, однако свое концентрированное изложение она нашла в Декларации принципов толерантности, принятой Генеральной конференцией ЮНЕСКО в 1995 году. В Декларации понятие толерантности определено как уважение, принятие и правильное понимание богатого многообразия культур нашего мира, форм самовыражения и проявления человеческой индивидуальности30.
Хотя проблеме толерантности посвящено большое количество литературы, до недавнего времени этот интерес был сфокусирован главным образом на ее религиозных или религиозно-политических аспектах31. По сути, интерес к этноконфессиональной стороне
29 См.: Декларация о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений (25 ноября 1981 г.) [http://www.un.org/russian/documen/declarat/relintol.htm]; Декларация о правах лиц, принадлежащих к национальным, этническим, религиозным и языковым меньшинствам (18 декабря 1992 г.) [http://www.un.org/russian/documen/gadocs/convres/r47-135.pdt].
30 См.: Декларации принципов толерантности. Утверждена резолюцией 5.61 Генеральной конференции ЮНЕСКО от 16 ноября 1995 года. Статья 1. Понятие толерантности [http://www.unesco.ru/files/docs/shs/ decl_princ_tolerance_rus.pdf].
31 Из получивших известность последних работ указанной направленности можно выделить: Ratzinger J. (Pope Benedict XVI). Truth and Tolerance: Christian Belief and World Religions / Transl. into English by Henry Taylor. San Francisco: Iqnatius Press, 2004.
проблемы толерантности появляется лишь в последней четверти XX века, когда обостряется ряд конфликтов на Ближнем и Среднем Востоке (кипрский, ливанский, курдский и др.). Именно тогда у политиков, общественных и религиозных деятелей, ученых возникает стремление распространить философию толерантности на создание действенной системы предотвращения и нейтрализации угроз безопасности. Именно в этом контексте «эт-ноконфессиональная толерантность (как фактор обеспечения мира и безопасности) есть феномен, отражающий характер взаимоотношений и социально-политической деятельности субъектов политики, в том числе социальных, этнических, конфессиональных групп и отдельных граждан, выражающийся в их терпимости, взаимопонимании и согласии, оказывающих существенное воздействие на состояние защищенности личности, общества, государства и его регионов от внешних и внутренних угроз»32.
Таким образом, для «встраивания» феномена этноконфессиональной толерантности в политику и общественную жизнь транзитных государств необходимо не только исследовать факторы, способствующие ее возникновению или препятствованию (т.н. «ин-толерантность»), проводить различные мониторинги этносоциальной нетерпимости и конфессиональной напряженности, но и целесообразно выделить приоритетные направления дезактивации огромной социальной энергии разрушения, которые несут с собой национализм, ксенофобия и религиозный радикализм, а также разработать и принять соответствующую нормативно-правовую базу толерантности.
3 а к л ю ч е н и е
Таким образом, в результате проведенного исследования на поставленные во вводной части статьи вопросы можно дать следующие ответы-обобщения.
■ Во-первых, в отличие от этнической и конфессиональной сфер, этноконфессио-нальность не является самостоятельным субстратом жизни народа. Этнокон-фессиональность, обусловленная исторически развивающейся сопряженностью этих сфер, представляет собой качественно новую социоантропогеную идентичность, создающую фоновую социально-психологическую среду, в которой происходит дальнейшее структурирование этноса путем этнонацио-нальной имплементации религии, трансляции конфессионального содержания в этнические формы, конструирования новых системных компонентов социальной жизни этноса.
■ Во-вторых, в силу своей трансграничной природы этноконфессиональность не является непосредственной основой (причиной) возникновения особого рода конфликтов, а придает лишь специфику и вектор направленности этнополити-ческим конфликтам.
■ В-третьих, в контексте безопасности (международной, региональной, национальной) этноконфессиональность может играть как позитивную роль, так и негативную (что, к сожалению, случается чаще всего). При благоприятном тренде развития позитивная роль этноконфессиональности в этнополитической безопасности постсоветских транзитных государств нам видится в формировании на всех уровнях и у всех субъектов системы ее обеспечения социально-психологических установок на толерантность. Негативный аспект этой роли состоит в том, что формирующиеся на основе дефектной этноконфессиональности образы «избранных» и «неполноценных» народов неизбежно подталкивают этнические элиты, да и значительную часть
32 Гаджимирзаев М.М. Этноконфессиональная толерантность как фактор обеспечения мира и безопасности на Северном Кавказе. Автореферат. дисс. на соиск. уч. ст. канд. полит. наук. Ставрополь, 2003. С. 9.
населения этноса, к агрессивным действиям. Но, как показывает история, бесконечная борьба с «народами-врагами», проходящая под лозунгами «свободы и безопасности» собственного этноса, в конечном счете приводит к вызреванию в недрах этого «больного» нетерпимостью общества новой политической тирании, которая делает уже совершенно бессмысленной и свободу и безопасность.
