CC BY
79
УДК 394 М.Б. Квициния*
зтноидЕнтичность В ПОГРАНИЧНЫХ СИТУАЦИЯХ (ОПЫТ АБХАЗИИ)
На примере Абхазии в статье рассматривается соотношение рефлексивного и ментального в локальном национальном социуме, отстаивающем основания своего традиционного существования под мощным давлением глобализационных процессов.
Ключевые слова: этноидентичность, ментальность, традиционное общество, культурные детерминанты, Абхазия.
Ethnic identity in borderline situations (the case of Abkhazia) MZIANA B. KVITSINIYA (Abkhazian State University)
By the example of Abkhazia, the article illustrates the correlation between the reflexive and mental processes in the local national society that defends the basis of its traditional existence under the powerful pressure of globalization.
Keywords: ethnic identity, mentality, traditional society, cultural determinants, Abkhazia
В философско-психологических трудах современных ученых проблематика взаимосвязи рефлексивного и ментального занимает значительное место. Но при этом в центре внимания исследователей оказываются, как правило, процессы, протекающие в более или менее стабильных социокультурных ситуациях. Между тем особый научный интерес представляют взаимосвязи рефлексивного и ментального в крайних, негативных (военных, поствоенных и пр.), условиях жизни общества, или в условиях размывания национальных образований под влиянием внешних социокультурных обстоятельств. В настоящее время фактически отсутствуют более или менее завершенные концептуальные модели, которые были бы эффективными для анализа современных ментальных и ценностных установок, а также интеллектуальных практик в пограничных ситуациях (термин К. Ясперса). Между тем потребность хотя бы в описании элементов такого рода модели ощущается доста-
точно остро, особенно в самосознании небольших этносов в контексте процессов, стирающих национальную специфику. Данная статья посвящена анализу соотношения рефлексивного и ментального в условиях жизни современного абхазского общества.
В пограничной ситуации не только человек, но и этнос начинает осознавать конечность собственного существования. Вопрос «быть или не быть» звучит для него весьма актуально. Угроза уничтожения этноса, потеря им идентичности сопоставимы с угрозой смерти (например, в бою). В пограничной ситуации человек осознает себя уже не отдельной личностью, имеющей собственную экзистенцию, но частью этноса, стоящего на грани уничтожения. В этих условиях он рефлексирует не только над собственным способом существования и системой ценностей, его рефлексия становится ментально, культурно-исторически и этнически окрашенной. Переоценке подвергаются ценности этноса, его культуры,
* КВИЦИНИЯ Мзиана Багратовна, кандидат философских наук, доцент кафедры истории России и зарубежных стран Абхазского государственного университета.
E-mail: mzia_k@mail.ru © Квициния М.Б., 2014
истории. Меняется отношение к собственной культурной памяти, к этническим переживаниям, к национальному будущему и пр. Все это создает для этноса ситуацию, в которой он выбирает единственно возможный экзистенциальный путь для собственного выживания.
На наш взгляд, наиболее эффективными для исследования взаимоотношения ментального и рефлексивного в пограничных ситуациях становятся сегодня методы культурно-исторической эпистемологии, предполагающие анализ культурных и исторических смыслов современных явлений и нахождение их знаково-символической природы. «Только расшифровывая язык современности как знаково-символическую реальность, имеющую исторический смысл, мы можем по-настоящему понять, почему мы находимся именно в этой, а не в иной современности» [8, с. 140].
Сохранение картины культурного мира этноса, нации (впоследствии - этнонации), социальной общности (значительной и незначительной по численности) со всей совокупностью составляющих: языка, обычаев, религиозных ценностей, ритуалов и пр., - становится органичной частью как традиционных, так и модернизировавшихся обществ. При этом исследование ментального пласта позволяет одновременно зафиксировать триединство состояния человека: прошлого, настоящего и будущего, сделав достаточно точный прогноз в отношении нового качественного состояния менталитета.
Формой воплощения менталитета является национальное самосознание, которое находится в обыденном сознании народа, в тайниках его традиций и поведения. Оно выражается в языковой форме - в устном народном творчестве и литературе. Носителем национального самосознания становится «литературная аристократия» (А.С. Пушкин) или, например, «аристократия духа» (Г.Г. Шпет), языковая (а не политическая!) элита этнонации. Именно благодаря языковой аристократии ментальные кодовые программы сохраняют неизменность при любых социокультурных реалиях. Известный историк, автор многочисленных работ по истории ментальности А.Я. Гуревич, справедливо замечал, что «понятие ментальности означает наличие у людей того или иного общества, принадлежащих к одной культуре, определенного общего “умственного инструментария”» [4, с. 56-57].
Конечно, понятие «ментальность» может быть интерпретировано по-разному (в зависимости от конкретного контекста), но в пределах
этноса ментальность четко определена и видна. Абхазский этнос до конца XIX в. не имел своей письменности, и этот фактор определил особенности воссоздания истории народа. События, происходившие в Абхазии, изустно передавались последующим поколениям, трансформировались в легенды и предания, мифологизировались, что приводило к формированию особой, субъективно окрашенной, исторической памяти и сохранению истории этноса. Некоторые личности, вовлеченные в эти события, героизировались в национальной литературе.
Изучая архивные материалы и исследования по Лыхненскому (странному) восстанию 1866 г., исследователь - представитель этноса - может определить те ментальные характеристики, которые проявлялись в ходе восстания, и дополнить картину исторического события (форма народного собрания - сход, построение членов схода по признаку социальной принадлежности в иерархии, поведение некоторых участников, слушание от имени схода речи уважаемого старца Османа Шамбы. Его голос так гремел на площади, что три переводчика охрипли. Это свидетельствует о длительности выступления и соблюдении оратором народного этикета). Иными словами, ментальность сознания и знание этнических поведенческих стереотипов позволяют абхазу-и-сторику «дописать» событие, происходившее много лет назад.
«Итак, если одна и та же “схема” организации исторического опыта наблюдается в различных областях духовного самовыражения общества в одно и то же время, мы вправе заключить, что причиной подобного универсализма является один и тот же менталитет, то есть, в конечном счете, способ истолкования действительности... Согласно удачному наблюдению английского философа и математика А. Уайтхеда, два понятия лежат в основе человеческого опыта: понятие факта (материала нашего восприятия) и понятие значения (важности), с помощью которого мы дифференцируем и связываем воспринимаемое. И оба этих понятия зависят не только от метода, но и от общего мировидения» [1, с. 16]. Отсюда следует, что учет мировидения или картины мира абхазов в фокусе понимания и оценок исторического прошлого не менее важен, чем апеллирование к историческим источникам, в особенности для бесписьменной истории.
Этноидентичность как основа ментальности включает в себя не только чисто внешние проявления - символы, установки поведения, традиционно закрепленные в культуре этноса, - но и
такие мощные факторы существования, как эт-ноидеология (мировоззрение и мировосприятие через устоявшиеся идеи, представления, взгляды и пр.), здравый смысл (народная мудрость) и язык.
В условиях коренных изменений конкретно-исторической ситуации в желаемом или нежелаемом направлении (войны, усиление зависимости, несоответствие реального и ожидаемого для всего общества и пр.) ментальность этнонации обнаруживает пассивное или же, наоборот, активное сопротивление. В этот момент роль творчески управляемой элиты становится решающей. И если эти «пассионарии», организуясь с массой, пробуждая чисто этнические схемы-установки поведения и этноисто-рическое самосознание, направляют развитие общества в интересах народа, то ментальность обнаруживает себя как фактор политического процесса. Анализ событий предвоенного, военного и поствоенного времени в новейшей истории Абхазии (80-90-е годы XX в. и первое десятилетие XXI в.) показал, насколько этнона-ция монолитна, едина при пороговых ситуациях существования. Такая ментальная установка, как «восприятие пространства и времени» [5, с. 76] (по А.Я. Гуревичу), в представлении борющегося за право на существование этноса сузилась до строгих территориальных размеров (от р. Псоу до р. Ингур). Восприятие и переживание смерти потеряли смысл, так как жизнь воина рассматривалась как продолжение другой жизни - жизни этноса (остальные ценностные установки: забота о стариках, детях, больных, семье - отошли на второй план). Как пишет этнопсихолог А. Бройдо, «в пограничной ситуации, обусловленной недвусмысленной угрозой уничтожения, лучшая часть абхазского этноса испытала катарсис, вырвавший из глубин подсознания наиболее яркие формы национальной ментальности» [3, с. 25]. Автор справедливо подчеркивает, что в этот исторический для этноса момент четко сработала этническая доминанта - система Апсуара (абхазский этос).
Европоцентризм сегодня становится идеоло-гемой жизни для большинства народов постсоветского пространства. Навязывание западного образа жизни как единственно верного искажает национальное самосознание, которое постепенно сменяет веками испытанные модели разрешения конфликтов с учетом национальной специфики «евростандартными» методами. При этом не учитываются ментальные особенности этноса и их проявления, что создает кризис этноидентич-
ности. Например, представления абхаза о демократии основаны на исторических традициях отношения коллективного и индивидуального, где последнее подчиняется первому. Власть является выражением социокультурной парадигмы этноса «апсуара», точно так же, как это проявляется по отношению к «русскости» у русских. Абхазская ментальность не приемлет самовыпячивания личности, эта личность должна быть представлена обществом. Использование западных технологий или же иных нетрадиционных методов предвыборной борьбы, обрекает кандидата на поражение. Этносознание абхазов исходит из того, что будущий правитель или депутат парламента должен быть «слугой» народа, защитником его интересов. Перед страной сегодня стоит важнейшая задача - проводить радикальные реформы на пути возрождения и развития политической, социально-экономической жизни общества, вливаясь в общемировой процесс, при этом следовать принципам «апсуара» - остаться самим собой в этнокультурном образе.
Этнокультуры имеют право на существование, реализацию своего творческого потенциала. Однако в условиях полиэтничности и титульности одной нации создается своеобразный поликуль-турный мир, в котором общие политические и экономические интересы строятся на одной идеологической платформе - признании интеркульту-рализма и содействии развитию титульной нации, носителя государственности.
Этноидентичность в Абхазии сегодня нельзя осмыслить без учета мультикультурного состояния общества в целом. «Мультикультурализм -подчеркивает А.А. Гусейнов, - должен складываться, а не быть навязанным или вброшенным рыночной стихией, политическими катаклизмами и т.п.» [6, с. 99]. Мультикультурализм как явление сложился в Абхазии в 80-90-х годах XIX в. вследствие выселения значительной части абхазов (около 50 000 чел., по официальным данным) в пределы Оттоманской Турции, коренное население было обвинено царской властью России в том, что участвовало в Русско-турецкой войне 1877-1878 гг. на стороне Турции. В Абхазии позже появились мегрельские, армянские, русские, даже эстонские, поселения. Оставшаяся на родине часть абхазов пыталась жить мирной жизнью, не втягиваясь в конфликтные ситуации, такие как революционные события 1905-1907 гг., поэтому «виновность» с них была снята. Правительство Николая II перешло по отношению к абхазам от политики «кнута» к политике «пряника», т.е. от жесткого отношения к
лояльному. Сложившаяся в результате миграций полиэтничность на территории Абхазии в 30-х годах XX в. поставила под угрозу существование коренного этноса как такового. Л.П. Берия и его сторонники стали проводить политику подавления абхазов и ликвидации лучших представителей народа. Репрессии и активная переселенческая политика из Западной Грузии в Абхазию сделали титульный этнос национальным меньшинством, что уже содержало элемент конфликтности. Противостояние этносов - абхазов и грузин - в советское время носило системный характер (1967, 1977, 1988-1989 гг.) и всячески пресекалось властью.
Консолидация этноса перед угрозой утраты этноидентичности в военном противостоянии абхазов и грузин в 1992-1993 гг. продемонстрировала его жизнеспособность, внутреннюю духовную силу, сохраненную в ментальных характеристиках. Абхазы понимали, что на карту поставлен вопрос существования этноса, и единственным выходом была борьба за самосохранение до победного конца. Обладающий историческим опытом отстаивания права на жизнь, абхазский этнос оказался перед необходимостью создания абхазского государства в условиях по-лиэтничности (наличия разных национальных общин, тех, кто стоял рядом в трудные времена, -русских, армян и др.).
Итак, апсуара - это духовно-практическая система, включающая в себя исходные принципы отношения человека к жизни: социальной, производственной, семейно-бытовой. Она вбирает в себя наднациональные, а потому исторически закрепленные, каноны абхазского общества. Апсуара стала этноидеологемой, сутью идентичности, проявляющейся с различной степенью остроты в разных ситуациях. В конфликтных ситуациях она рождает героев-«пас-сионариев», в стабильных - на подсознательном уровне - входит в противоречие с явлениями, не приемлемыми для нее. В условиях активного вторжения западного стиля жизни в быт абхазов создается реальная угроза утраты важнейших ментальных ценностей, таких как чувство меры, связи с деревенской жизнью. Это ведет в конечном итоге к утрате этносом принципа самодостаточности (автаркии). Сегодня, в условиях мирной жизни, скрытая структура ментальности проявляется в некоторых ситуациях повседневности - в праздничные или поминальные дни, при застольях, при соблюдении похоронной или свадебной обрядности и в других случаях, требующих обращения к традициям.
На начальном этапе становления национальной государственности и в борьбе за ее сохранение интеллигенция и правящая элита (избранная и контролируемая народом) являются авангардной силой, ведущей к сохранению и развитию этнической целостности. В условиях «резистентности» (усиление роли олигархии, стремящейся к власти, разобщенности политических групп, пересмотра ценностей и пр.) власть отводит интеллигенции пассивную роль в политике, как внутренней, так и внешней, считая, что она должна заниматься лишь научными и культурными изысканиями. Однако ее роль недооценена, она проявляется в той части, которая находится в «оппозиции» к власти и имеет поддержку у народа. Положительным примером влияния абхазской интеллигенции служит открытое выражение недовольства народными представителями, когда чиновники попытались в одностороннем порядке поднять тарифы на электроэнергию зимой 2013 г. Вмешательство в этот конфликт интеллигентской элиты вынудило власть отменить непопулярное решение. Искажение одной из важнейших признаков ментальности этноса - решение вопроса по справедливости - вызвало противодействие со стороны ее носителей. Подобные примеры имеют место в республике и сегодня. Исходя из этих проявлений, ментальные признаки следует рассматривать в динамике, с учетом тех процессов, которые влияют на менталитет народа в целом. При этом представляется возможным прогнозирование этнонациональной (в сути, ментальной) картины мира в будущем. Ощущение того, что такой анализ покажет исчезновение ментальности этнонации, не покидает самосознание носителей этнокультуры, порой оно кажется неминуемой реальностью. На самом деле, такое видение будущего - это лишь очередная проекция сознания, не учитывающая того, что идентичность и есть та надсоциальная реальность, которая всегда сохраняет ядро ментальности в сознании ее носителя. В этой связи следует заметить, что сопричастность по духу, сознанию и поведению к жизни этноса, понимаемая как этноидентичность, является основным детерминантом менталитета.
Идентичность выражается на биологическом, психосоциальном, генетическом уровнях - «во мне течет кровь предков этого народа», «я принадлежу этому народу», «я из этого народа». Иными словами, рефлексирование этноидентичности в пограничных для этноса ситуациях проявляется и защищается еди-
ным настроем, пониманием сопричастности к жизни этноса («Я» тождественно «Мы», так как «Я» есть часть «Мы»). Острота самоидентификации объясняется осознанием реально сложившейся ситуации. В этом смысле национальное самосознание становится проявлением высокой степени рефлексии. При этом важно учесть монолитность сознания как условие существования этноса. Угроза разрушения этого единства убеждает в необходимости сохранения целостности вне зависимости от того, в каком направлении будут развиваться те или иные социальные процессы, - негативном или впозитивном. Страх утраты единства этноса (фамильных, клановых и других родственных связей) способствовал принятию варианта переселения абхазов в Османскую Турцию во второй половине XIX в. (1867, 1877). Это была психосоциальная причина поведения этноса в данной исторической ситуации. Следует заметить, что идентификационно-сопричастных отношений в истории немало. В.О. Ключевский, говоря о русском народе, замечал, что «Орда стала слепым орудием, с помощью которого создавалась политическая и народная сила, направившаяся против нее же» [7, с. 359]. Идентичность любого народа наиболее остро чувствуется в условиях повышенной угрозы.
На протяжении всей истории этноса различного рода трансформации создают идентификационный набор моделей осознания и поведения, который в настоящем времени проходит рефлексивную «обработку» и заключает в себе определенную программу действий. В этой связи можно заметить исторические перипетии абхазского народа, стремившегося в той или иной степени к восстановлению этнической целостности, что привело к появлению нового программного поля политической и культурной деятельности - возрождению и строительству собственной государственности. Новая социальная проекция в виде государства на этническом рефлексивном уровне не сразу становится доминирующей, но ее наличие укрепляет эту идею и способствует ее становлению в качестве идеологемы общества. Рефлексия единичного и рефлексия множественного разнятся в период «ремиссии» развития общества, но они способны соединяться на ментальном и реальном уровнях в условиях пограничной ситуации.
Сегодня, когда признается поливариантность социальных процессов, в условиях глобализации проявляется и синтез гуманистических идеалов, выработанных отдельными этнокультура-
ми, и их развитие в монокультурном состоянии. Эти процессы делают возможным сосуществование различных социокультурных систем. В свое время выдающийся российский философ Н.А. Бердяев заметил: «Каждый народ борется за свою культуру и за высшую жизнь в атмосфере национальной круговой поруки. И великий самообман - желать творить помимо национальности» [2, с. 97].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Барг М.А. Эпохи и идеи. Становление историзма. М., 1987.
2. Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990.
3. Бройдо А.И. Этнопсихологические факторы абхазского сопротивления грузинской агрессии 1992-1993 гг. // Кавказские научные записки. 2012. № 1(10). С. 24-41.
4. Гуревич А.Я. Историческая наука и историческая антропология // Вопросы философии.
1988. № 1. С. 56-70.
5. Гуревич А.Я. Проблема ментальностей в современной историографии // Всеобщая история: дискуссии, новые подходы. Вып. 1. М.: Наука,
1989. С. 75-89.
6. Что означает крах мультикультурализма? «Круглый стол» с участием В.А. Лукова и П.С. Гуревича // Вестник аналитики. 2011. № 3 (45). С.79-103.
7. Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций: в 3 кн.: Ростов-на-Дону, 1998. Кн. 1.
8. Щедрина Т.Г., Пружинин Б.И. Давид Юм и Густав Шпет: проблема эмпиризма в историческом познании // Вопросы философии. 2012. № 7. С. 133-144.
REFERENCES
1. Barg, M.A., 1987. Epokhi i idei. Stanovleniye istorizma [Eras and ideas. The making of historicism]. Moskva. (in Russ.)
2. Berdyayev, N.A., 1990. Sud’ba Rossii [The fate of Russia]. Moskva. (in Russ.).
3. Broydo, A.I., 2012. Etnopsikhologicheskiye faktory abkhazskogo soprotivleniya gruzinskoy agressii 1992-1993 gg. [Ethnopsychological factors of Abkhazian resistance to Georgian aggression in 1992-1993], Kavkazskiye nauchnyye zapiski, no. 1(10), pp. 24-41. (in Russ.)
4. Gurevich, A.Ya., 1981. Istoricheskaya nauka i istoricheskaya antropologiya [History and historical anthropology], Voprosy filosofii, no. 1, pp. 56-70. (in Russ.)
5. Gurevich, A.Ya., 1989. Problema mental’nostey v sovremennoy istoriografii [The problem of mentality
in modern historiography]. In: Vseobshchaya istoriya: diskussii, novyye podkhody, Vyp. 1. Moskva: Nauka, pp. 75-89. (in Russ.)
6. Chto oznachayet krakh mul’tikul’turalizma? «Kruglyy stol» s uchastiyem V.A. Lukova i P.S. Gurevicha [What the collapse of multiculturalism means? Round table with V.A. Lukov and P.S. Gurevich], Vestnik Analitiki, 2011, no. 3(45), pp. 79-103. (in Russ)
7. Klyuchevskiy, V.O., 1989. Russkaya istoriya. Polnyy kurs lektsiy: V 3 kn.: Kn. 1. [Russian history. Full course of lectures in 3 books. Book 1]. Rostov-na-Donu. (in Russ.)
8. Shchedrina, T.G. and Pruzhinin, B.I., 2012. David Hume i Gustav Shpet: problema empirizma v istoricheskom poznanii [David Hume and Gustav Shpet: the problem of empiricism in historical knowledge], Voprosy filosofii, no. 7, pp. 133-144. (in Russ.)
