CC BY
8DOI 10.31250/2618-8600-2022-3(17)-247-273 УДК 316.7
Тобольская комплексная научная станция УрО РАН, Д. М. Исхаков Казань, Российская Федерация
ORCID: 0000-0002-7556-8667 E-mail: monitoring_vkt@mail.ru
I Этничность в моей жизни
АННОТАЦИЯ. Являясь по происхождению так называемым поволжским, или казанским, татарином, автор накануне своего 70-летия благодаря счастливой случайности получил возможность обратиться к фундаментальной проблеме этничности с позиции анализа этой категории через призму своего жизненного пути как профессионального этнолога, проводившего полевые экспедиции от Тамбова до Омска в более чем 550 татарских селениях и затем использовавшего накопленные материалы в своих трудах. Время жизни автора совпало с крутым переломом в СССР и подъемом национальных движений в стране в 1980-1990-е гг., когда он оказался одним из лидеров Татарского общественного центра — наиболее влиятельной в то время татарской общественной организации демократического характера. Участие в этом движении в ходе нелегкой борьбы за суверенитет Республики Татарстан, за укрепление татарского духа, идентичности народа закалило автора, позволило увидеть и понять закономерности формирования и «зигзаги» этничности, роль в этом процессе интеллектуалов. Это, конечно, наложило определенный отпечаток на личность автора, но главный жизненный принцип — «сохранять центристскую позицию» (кораническое положение) — позволил ему неустанно продвигать татарское дело, временами получая от оппонентов не вполне корректные упреки в «национализме». Автор полагает, что реформаторские усилия зачастую приводили его как в российском, так и в татарском обществе к позиции героя-одиночки. Однако из многочисленных встреч с татарской общественностью ему известно, что среди образованных средних слоев татар его общественная деятельность и научные изыскания поддерживаются.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: этичность, татары в Российской империи, татары в СССР, татары в современной России, татарская советская нация, булгаристы и татаристы, постсоветский Татарстан, национализм татар, краеведение
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ: Исхаков Д. М. Этничность в моей жизни. Этнография. 2022. 3 (17): 247-273. doi 10.31250/2618-8600-2022-3(17)-247-273
Tobolsk Integrated Scientific Station of the Ural Branch of the Russian Academy of Sciences, D. Iskhakov Kazan, Russian Federation
ORCID: 0000-0002-7556-8667 E-mail: monitoring_vkt@mail.ru
I Ethnicity in My Life
ABSTRACT. The article is a self-reflection on the author's life trajectory, on the eve of his 70th birthday, as a professional ethnologist who conducted field expeditions from Tambov to Omsk to more than 550 Tatar villages and then used the accumulated materials in his works. Being the so-called Volga, or Kazan, Tatar, the author addresses the fundamental problem of ethnicity, including his views on the rise of national movements in the USSR in the 1980s-1990s, when he was one of the leaders of the Tatar Public Center, the most influential at that time Tatar public organization of a democratic nature. Participation in this movement during the struggle for the sovereignty of the Republic of Tatarstan, for strengthening the Tatar spirit and identity of the people, allowed him to see and understand the regularities of the formation and "zigzags" of ethnicity and the role of intellectuals in this process. The main life principle — "to keep the centrist position" (Koranic position) — allowed the author to tirelessly promote the Tatar cause, at times receiving from his opponents not quite correct reproaches of "nationalism". The author believes that his reformist efforts often led him to the position of a lone hero in both Russian and Tatar society. At the same time, his social activities and scholarly research are supported among the educated middle-class Tatars, as is evident from his numerous meetings with the Tatar public.
KEYWORDS: ethnicity, the Tatars FOR CITATION: Iskhakov D. Ethnicity in My
in the Russian Empire, the USSR and Life. Etnografia. 2022. 3 (17): 247-273. (In Russ.).
modern Russia, the Tatar Soviet nation, doi 10.31250/2618-8600-2022-3 (17)-247-273 Bulgarianists and Tatarists, post-Soviet Tatarstan, Tatar nationalism, local history
ПРОИСХОЖДЕНИЕ И РАННИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ
Насчет своего стопроцентного татарского происхождения у меня никаких сомнений не возникало — все мои предки были татарами, жившими в плотном окружении своих сородичей в регионе компактного расселения исторического ядра так называемых казанских татар, именуемом Заказаньем. Место моего рождения — пос. Шемордан Сабинского района Татарской АССР — является одновременно железнодорожной станцией (через нас проходит знаменитая железная дорога в направлении Сибири, отчасти повторяющая старую Сибирскую дорогу). В этом окруженном со всех сторон лесом (а это остатки таежного леса, заходящего языком со стороны Кировской обл.) поселении многие все же держали коров, имели другую живность (овец, коз, свиней и пр.); наша семья долгое время тоже держала корову.
Мои родители переехали туда из соседних деревень — семья матери еще до войны, а отец — после. Мой отец, Мавляви Исхаков, родился в 1919 г. в д. Тарлау Кукморского района Татарской АССР (в 10 км от п. Шемордан) и прошел Великую Отечественную от начала до конца, был коммунистом, но образование имел лишь начальное. Его отец, Исхак-бабай, будучи крестьянином, умудрялся одновременно работать кем-то вроде приказчика в сельском магазине. Его жена, моя бабушка, Махруй-эби, являлась домохозяйкой, управляясь со всеми домашними делами в семье, где было пятеро детей. Моя мама, Рауза Камалова, 1930 г. р., имевшая семилетнее образование, родилась в д. Явлаштау Сабинского района (примерно 25 км от п. Шемордан) в семье «красного» организатора колхоза Габдрахман-бабая. За участие в раскулачивании односельчан в него стреляли из обреза, он вынужден был уехать, хотя и не так далеко, из родного с. Мишабаш в означенный поселок. Здесь он стал работать продавцом. Семья деда со стороны матери, по рассказам, происходила от потомственных имамов. Не всех своих бабушек и дедушек я помню: деда со стороны отца не помню совсем, его жену, Махруй-эби, знал хорошо, а вот из родителей матери лучше помню деда Габдрахмана, который в конце жизни жил у нас, его жена, моя бабушка Гайнижамал-эби, умерла довольно рано, но память о ней у меня, хотя и смутная, сохраняется. В целом мое детство проходило в татарском окружении, в семье говорили только на родном языке.
В п. Шемордан население было смешанным — тут жили русские (где-то 40 %), а остальные были главным образом татары, но в числе последних имелись и кряшены (одна семья крещеных татар жила недалеко от нас, и я дружил с девочками из той семьи). Среди друзей были русские ребята. Например, Вовка Баранов, с которым я разделял все прелести детских военных игр в лесу, хоккейные «сражения», относился к числу моих закадычных друзей. Что странно, у нас с нашими русскими соседями и друзьями не возникало никаких языковых проблем — многие
Рис. 1. Ученик 7 класса Шеморданской средней школы № 19, 1962 г. Fig. 1. D. Iskhakov as a 7th-grader of the Shemordan school № 19. 1962
из них знали татарский (Вовка мог дать фору в этом любому татарину), а мы неплохо говорили на русском языке. В поселке имелись объединенные в одну структуру две школы: в одной обучение велось на русском, в другой — на татарском языке. Учащихся насчитывалось до 1200 чел., сюда приходили учиться старшеклассники из соседних татарских деревень. Несмотря на очевидную возможность выбора языка обучения, родители меня отдали без колебания в татарскую школу, и я получил среднее образование на родном языке. Сейчас понимаю, что это были плоды советской коренизации в сфере образования, дожившей до конца 1960-х гг. (школу я окончил в 1969 г.), но уже постепенно угасавшей, в первую очередь в городах.
Мое детство прошло в относительно хорошее время «развитого социализма», и особых проблем социально-экономического характера тогда не было. Правда, моя семья жила достаточно бедно. Не было тогда и катаклизмов типа войны, но хрущевский хлебный кризис 1962 г. помню хорошо — за буханкой хлеба в поселковых магазинах выстраивалась очередь с ночи, сам несколько раз простоял. Однако скоро все наладилось. К тому же у формировавшейся советской цивилизации имелись и несомненные хорошие
стороны. В частности, в поселковой библиотеке был огромный набор зарубежной, русской и татарской классики, в том числе много книг моих любимых приключенческого и фантастического жанров. Будучи школьником, я освоил не только русско-советскую классику, но и великих зарубежных писателей — О. де Бальзака, Стендаля, С. Цвейга, Дж. Лондона, В. Скотта, В. Шекспира и многих других. Читал все татарские романы советского времени. Для меня проблемы языка не существовало. Увлекался с детства фантастикой и прекрасно помню, как зачитывался Г. Уэллсом, И. Ефремовым, В. Беляевым, позже — романами братьев Стругацких. Затем приступил к чтению книг о путешествиях, иных цивилизациях. Например, с интересом прочитал книгу Т. Хейердала «Кон-Тики».
Конечно, я был стихийным атеистом и пионером, затем комсомольцем, наверное, как сейчас думаю, интернационалистом, в целом — советским человеком. Как-то не чувствовал, чтобы татары в чем-то были ущемлены. Даже проходя курс «Истории СССР», где живописалось монголо-татарское иго, не ощущал своей ущербности, на которую часто жаловались мои сородичи, жившие за пределами Татарской АССР. Видимо, определенную роль играло проживание в национальной республике, имевшей достаточно развитую этнокультурную структуру (система образования на родном языке, местное телевидение, татарский театр, национальная система СМИ и др.).
К тому же существовали иные способы поддержки этничности. Скажем, для школьной программы в республике издавались специальные краеведческие пособия, где история татар преподносилась хотя и однобоко, но достаточно ясно. Для желающих прочесть про историю и культуру татарского народа в то время имелись и академические труды. Вспоминаю книгу «Татары Поволжья и Приуралья» (М.: Наука, 1967), для своего времени являвшуюся весьма хорошим научным изданием.
Имелись в школе и не совсем традиционные способы сохранения и выражения идентичности — ставились, например, школьные спектакли на татарском языке. Моя классная руководительница в старших классах поддерживала нашу активную кружковую деятельность, и со спектаклями на родном языке мы даже выезжали в соседние деревни...
Учился я хорошо, всегда был отличником. Окончив в 1969 г. среднюю школу, после определенных размышлений я решил поступать в Казанский государственный университет им. В. И. Ульянова-Ленина на историко-филологический факультет, так как хотел стать историком или археологом.
СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ (1969-1974)
Подав документы в Казанский университет, я ужаснулся конкурсу — более 20 человек на место! Никакой «мохнатой руки» у меня не было, но имелась определенная поселковая смелость — у нас рохлей не
любили — и надежда на свои знания. К сожалению, не все пошло хорошо: по русской литературе и языку я получил соответственно «3» и «5», чего явно было недостаточно. Чтобы поступить, на экзамене по истории следовало получить «отлично». Историю я знал, но понимал, что конкурс высокий и на экзамене могут «завалить» даже на какой-то мелочи. Когда сел перед экзаменаторами, меня спросили: «На каком языке хотите отвечать?». Было тогда такое правило — в республиках разрешалось вступительные экзамены сдавать на двух языках: на русском и, в нашем случае, на татарском. Одна преподавательница из экзаменаторов была татарского происхождения. Я выбрал татарский язык, быстро и полно ответил на вопросы, после чего экзаменатор Махмутова тут же поставила мне оценку. Внезапно ее напарник Ю. Алексеев (он нам потом преподавал новейшую историю и меня невзлюбил) захотел задать дополнительный вопрос, имея явное намерение меня «утопить». На это А. Х. Махмутова, улыбнувшись, сказала: «Я уже успела поставить оценку!». Думаю, тут сработала ее татарская душа. Выйдя из аудитории, я посмотрел на отметку — мои знания были оценены на «отлично». Так я в 1969 г. поступил в КГУ.
Началась моя студенческая жизнь. Были временные трудности: общежития мне не досталось, в первый год жил на квартире у частников. Из-за того что все семинары проходили на русском (а язык там был «высокий»), я испытывал некоторые языковые трудности и полгода даже стеснялся на семинарах выступать. Но это состояние быстро прошло, и в конце первого семестра я уже адаптировался и осмелился даже сдать экзамены досрочно (на Новый год, помню, на «пятерку» расправился с латынью, мне этот язык очень нравился), ибо по кружковой деятельности (естественно, я записался в кружок археологии) надо было выехать в Болгары для камеральной работы. Кружок вел известный археолог — профессор А. Х. Халиков, одновременно бывший завсектором археологии и этнографии в ИЯЛИ КФ АН СССР. И я у него начал писать курсовые работы, после завершения 1-го и 2-го курсов ездил в археологические экспедиции, которые стали для меня настоящей школой жизни (друзья, гитара, ночные бдения и пр.). Однако, прочитав мою курсовую 2-го курса о духовных воззрениях ананьинцев, А. Х. Халиков посоветовал мне заняться этнографией. Действительно, моя душа больше склонялась в ту строну — может быть, сказывалось знакомство в юношеские годы через чтение разных книг со многими культурами.
Так я оказался связан с Р. Г. Мухамедовой, руководившей тогда группой этнографов в названном секторе во главе с А. Х. Халиковым в ИЯЛИ им. Г. Ибрагимова. Эта небольшая группа как раз начинала масштабную работу по составлению «Историко-этнографического атласа татарского народа». Подключившись к ним, начиная с 3-го курса я начал выезжать в этнографические экспедиции и, в конце концов, написал под руководством А. Х. Халикова дипломную работу по очень интересной группе
нукратских (каринских) татар. Им была посвящена и моя первая научная статья (1978).
Учился я легко и хорошо. В аттестате стояли сплошь «пятерки», за одним исключением. Упомянутый выше Ю. Алексеев все-таки влепил мне «трояк», думаю, за мое свободомыслие. Но я не унывал — после 4-го курса прошел военные лагеря (у нас была военная кафедра), получил звание лейтенанта (командир стрелкового взвода!) и, отпустив бороду, углубился в чтение многочисленных исторических трудов. Университетская библиотека, состоявшая, кажется, из 3 млн томов, обладала колоссальными интеллектуальными богатствами. Читал я запоем, в читалку приходил с утра, так как мест там не хватало.
Моя дипломная работа получила высокую оценку, я нацелился на аспирантуру, и мой руководитель А. Х. Халиков меня на сей счет обнадежил. Но не тут-то было: меня в аспирантуру не взяли, а распределили в сельскую школу. Позднее я узнал, что это был ответ деканата на мою высказанную еще на 3-м курсе критику некоторых преподавателей (в особенности по новейшей истории стран Востока) за низкое качество лекций.
ШКОЛЬНЫЙ УЧИТЕЛЬ (1974-1977)
Итак, волею судеб я оказался сельским учителем в Сабинском районе ТАССР, куда прибыл осенью 1974 г. Тогда был такой порядок — трудовую книжку отправляли по месту распределения, так что просто отказаться ехать в с. Старая Икшурма, чье население, как оказалось, состояло из числа бывших кряшен, было невозможно.
Школьные будни оказались суровыми: работал в шести параллельных старших классах (начиная с 7-го), преподавание истории велось на двух языках, плюс классное руководство. Дети, многие из которых приходили из соседних, в том числе русских, сел, были иногда плохо подготовлены, не желали учиться, но из-за обязательности среднего образования вынуждены были ходить в школу. С иными приходилось воевать в буквальном смысле слова. Тем более что опыта-то особого учительского не было, а педагогику в университете нам давали мало, школьная практика, по сравнению с педвузами, была мизерной. Но с течением времени все наладилось, авторитет мой укрепился. Завел я школьный исторический кружок, где мы с моими учениками написали историю с. Старая Ишкурма.
АСПИРАНТУРА (1977-1980)
Весной 1977 г. пришел вызов в Казань от главы этнографов ИЯЛИ Р. Г. Мухамедовой (напомню, в тот год закончился срок моей обязательной отработки). Поехал в Казань, оказалось, открывалась вакансия в целевую аспирантуру в Институт этнографии и антропологии им.
Рис. 2. Студент последнего года обучения в Казанском государственном университете. 1974 г. Fig. 2. The author during his final year as student of the Kazan State University, 1974
Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР, и мне было предложено туда поступать. Взвесив все, я дал согласие и ближе к концу лета 1977 г. поехал в Москву для поступления в аспирантуру. Как известно, для этого требовалось представить реферат, и мне удалось так переработать мою дипломную работу, что в итоге она была признана подходящей в научном плане.
Благополучно сдав экзамены (трудности у меня были с иностранным — английским, который все же был недостаточно хорош), я оказался аспирантом такого интереснейшего исследовательского центра, как Институт этнографии АН СССР. Прикрепившись к сектору народов Поволжья, Европейского Севера и Прибалтики, вскоре я получил от моего научного руководителя, замдиректора, доктора географических наук С. И. Брука тему исследования — «Расселение и численность татар в Среднем Поволжье и Приуралье в ХУШ-Х1Х вв. (Этностатистическое исследование)». Разработка темы была согласована с Казанью (с ИЯЛИ) и потребовала от меня как огромных усилий по линии сбора архивных материалов, когда кроме центральных (РГАДА, РГИА и др.) я посетил еще больше десятка губернских архивов, так и теоретических изысканий. Для написания диссертации мне потребовалось определить само понятие «татары Среднего Поволжья и Приуралья» (в активный оборот последний термин был введен в академической монографии 1967 г.). А там без того, чтобы выяснить, как размежевать для Приуралья башкир и татар, как вообще определить понятие «татары», двигаться вперед было невозможно. Пришлось углубиться в теорию этноса, этнических процессов, благо, труды академика Ю. В. Бромлея, В. И. Козлова и др., а также институтские теоретические семинары на эти темы, куда аспирантов вовлекали вовсю, были под рукой. В итоге я познакомился со многими маститыми учеными-этнологами, с некоторыми подружился (как, например, с И. И. Крупником), узнал в деталях взгляды наших крупных ученых-этнологов на теорию этноса и этнических процессов.
С. И. Брук мне сразу сказал: «Дамир, работу делаете сами, если застрянете, приходите. А так я смогу больше помочь в публикации ваших статей в "Советской этнографии"». Я понял: надо работать самому. Впрочем, шеф предусмотрительно познакомил меня вначале с крупным специалистом по исторической демографии из Института истории АН СССР В. М. Кабузаном, давшим мне очень ценные советы по работе с этностатистическими источниками ХУШ-Х1Х вв., затем свел с известным татарским историком из того же научного учреждения Ш. Ф. Муха-медьяровым. Оба эти знакомства оказались для меня очень полезными, а отношения с Ш. Ф. Мухамедьяровым стали весьма дружескими.
Институт, где я учился, был многоэтничным котлом, но большинство ведущих ученых были этническими евреями. У них было много чему поучиться: они обладали отменной квалификацией, отличались умением поддерживать друг друга. Конечно, там работали и представители многих
других народов — русские, армяне, латыши, белорусы, татары и др., но ученые-евреи преобладали. Этнический состав аспирантов был еще более пестрым. Живя в общежитиях, мы общались между собой, рассказывали про многие аспекты этнических ситуаций в разных частях СССР, участвовали в качестве слушателей на теоретических семинарах, присутствовали на докладах, делавшихся известными учеными на научных семинарах (их было много) и заседаниях Ученого совета. И вскоре я начал понимать, что межэтническая обстановка в СССР далеко не простая, что существует еврейская проблема, тлеет конфликт между грузинами и абхазами, недовольны прибалты и т. д.
Татарскую проблему я вначале увидел на крымско-татарском направлении, хотя о нем знал еще со студенческих лет. Будучи аспирантом 2-го курса, по приглашению И. Крупника — а он был руководителем Московского филиала ВГО (Всесоюзного географического общества) СССР — я пошел на научное заседание, где должны были рассказать о караимах, и меня попросили выступить по татарам. На деле по ходу семинара речь зашла и о крымских татарах, что тогда было категорически запрещено. На следующий же день меня вызвала замдиректора, одновременно являвшаяся завсектором народов Поволжья, Европейского Севера и Прибалтики, — милейшая Л. Н. Терентьева, тогда еще и секретарь парткома института. Как человек пролетарского происхождения (из заводских рабочих) и как завсектором, к которому я был прикреплен, она мне без обиняков сказала: «Дамир, на вас тут имеется бумага [следовательно, на семинаре сидел «наблюдатель»], если вы не хотите осложнений, больше, пожалуйста, такие семинары не посещайте». Я ее послушался, но за выступление о поволжских татарах, проходившее с участием татар крымских, — если не ошибаюсь, там я впервые познакомился с Рифатом Чуба-ровым — я получил вскоре удостоверение члена ВГО СССР, которое до сих пор бережно храню, сейчас это историческая реликвия.
Отмечу, что мой прежний руководитель А. Х. Халиков был ярым «булгаристом» и предпочитал Золотую Орду не замечать. А тут передо мной открылась удивительная история огромной евразийской империи, созданной, как я очень быстро осознал, нашими предками.
ПЕРВОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ С УЧЕНЫМ-БУЛГАРИСТОМ
Будучи еще студентом КГУ, а особенно в годы аспирантуры, я начал понимать, что история моего народа написана однобоко, без ее важнейшей — «татарской», в данном случае золотоордынской, — составляющей. Об этом мне неоднократно говорил и Ш. Ф. Мухамедьяров. Он эту тему знал досконально, хотя посторонним свои взгляды не особенно озвучивал. Отчетливее всего этот недостаток описания национальной истории татар я понял в ходе подготовки своего диссертационного исследования,
Рис. 3. Революционный 1989 г. В составе Пленума Татарского общественного центра. 1989 г. Fig. 3. Revolutionary 1989: D. Iskhakov among members of the Tatar Public Center, 1989
как уже говорилось, невозможного без точного определения понятия «татары», в свою очередь зависевшего от понимания этнической истории той достаточно многокомпонентной этнической общности, за которой этот этноним исторически закрепился.
Завершив свое исследование, пройдя обсуждение, по совету Соломона Ильича Брука я отвез текст своей работы в Казань. С. И. Брук, человек многоопытный, лучше меня, как оказалось, понимал тонкости казанской ситуации, а поэтому решил узнать заранее мнение о моих изысканиях маститых казанских коллег. Между тем по простоте душевной я уже начал в декабре 1980 г. готовиться к защите, которая была назначена на январь 1981 г. Срок моей аспирантуры закончился уже к концу 1980 г. Съездил даже к родителям на Новый год, затем приехал в Москву, заселившись к знакомым в общежитие МГУ И вот внезапно из моей аспирантской alma mater звонок — вызывают к С. И. Бруку. Приехал, зашел к нему в кабинет, поздоровался, а тот говорит: «Дамир, не падайте, из Казани на вашу работу поступил отрицательный отзыв, причем за подписью А. Х. Халикова». Я обомлел, как и все мои знакомые и друзья из общежитского братства (а среди них были предствители многих народов): как это можно из своего родного гнезда перед самой защитой получить такой удар?
Но суть на самом деле заключалась вовсе не в моих этнодемогра-фических изысканиях, кои являлись вполне фундированными и до сих пор не подвергались какой-либо серьезной критике и вошли во многие важные труды по истории татар. Гнев Альфреда Хасановича Халикова вызвал преимущественно вводный раздел моего труда, где я отошел от укоренившейся в науке, особенно в рамках Татарской АССР, после известного Постановления ЦК ВКП(б) от 9 августа 1944 г. булгаристской концепции происхождения татар, ибо поднял на щит фактически запретную тогда еще в республиканской исторической науке концепцию золотоор-дынского этапа в этногенезе и этнической истории средневековых татар. А. Х. Халиков же был убежденным булгаристом и до конца своей жизни так и не смог отойти от взглядов, закрепившихся со второй половины 1940-х гг. в советской исторической науке под прямым давлением сталинистских идеологов из аппарата ЦК ВКП(б).
Соломон Ильич дал мне текст отзыва, сказал, чтобы спокойно прочитал и подумал, добавив: «Может, на время передвинуть защиту, чтобы исправить то, что Халиков требует?». Я внимательно прочитал отзыв, обдумал все, пришел и сказал Соломону Ильичу: «Хочу защищаться, не согласен с Халиковым». К тому моменту до Брука дошло известие, что Халиков как раз приехал в Москву, как оказалось, он и вовсе был в одном с нами здании (тогда ряд гуманитарных академических институтов располагался в одном здании на ул. Дм. Ульянова) и обедал в столовой. Соломон Ильич попросил меня сходить к нему в столовую и попробовать уговорить снять свой отрицательный отзыв. Я подошел к Халикову, поздоровался и изложил свою просьбу. В ответ получил: «Ни в коем случае, ничего снимать не буду». Поднялся к Бруку, доложил обстановку. Соломон Ильич, посмотрев внимательно на меня, спросил: «Сможешь выдержать эту атаку и ответить на выпады Халикова?». Я сказал: «Да, смогу, готов к защите своих взглядов». В ответ услышал: «Будем, следовательно, защищаться». Мне были определены два прекрасных оппонента: Севьян Израилевич Вайнштейн (его я знал неплохо и много раз обсуждал с ним проблемы истории тюрок) и хорошо мне знакомый Шамиль Фатыхо-вич Мухамедьяров. В итоге защита прошла отлично, меня поддержали и другие члены диссертационного совета (в частности, теплое слово сказал В. И. Козлов), читавшие, как оказалось, мои статьи, опубликованные (научный руководитель сдержал свое слово!) в журнале «Советская этнография». В итоге Халиков остался при своем мнении, а диссертационный совет единогласно высказался за присвоение мне степени кандидата исторических наук по специальности 07.00.07. Но далее мне предстояло вернуться, как целевику, в родные пенаты, то есть под руководство А. Х. Халикова.
НАЧАЛЬНЫЙ ЭТАП КАЗАНСКОЙ ЖИЗНИ,
ЕЕ ТРУДНОСТИ И ВЫЗОВЫ
Когда в 1981 г. я вернулся в Казань, у меня, как говорится, не было там ни кола ни двора, и пришлось даже прописку вначале сделать в доме родителей в п. Шемордане. На работу меня приняли с трудом, на самую малую ставку (140 руб.), что было низшей ставкой оклада младшего научного сотрудника. Халиков смотрел на меня косо, его отношение передавалось и другим, в особенности руководителю группы этнографов Р. Г. Мухамедовой. Но время брало свое — я постепенно вошел в научную жизнь сектора археологии и этнографии, затем женился. Моя жена, татарка по национальности, была филологом и тоже работала в ИЯЛИ (заодно решил частично и квартирный вопрос, ибо у родителей жены был в Казани частный дом). Но самое главное — я получил возможность влиять своими научными докладами на академическую жизнь ИЯЛИ. Вообще-то сообщество ученых из данного учреждения в академическом смысле было достаточно продвинутым, и около 70 научных сотрудников, занятых тогда во всех гуманитарных сферах, обладали в большинстве своем высокой квалификацией. По тогдашним порядкам в институте проходило много научных семинаров, случались интересные дискуссии. Скоро я начал активно в них участвовать.
Меня избрали председателем Совета молодых ученых ИЯЛИ, и затеяли мы серию научных семинаров среди научной молодежи. Аспирантов и недавно защитившейся молодежи было у нас довольно много, дискуссии тоже проходили интересные. Как главу Совета молодых ученых меня ввели в состав Ученого совета института и там попросили сделать сводный доклад по теме моей диссертации. Последний, конечно, был поставлен специально — хотели узнать, что я за птица. Мне удалось подготовить качественный доклад (текст его сохранился), который содержал и ряд золотоордынских сюжетов. Несмотря на отрицательные высказывания А. Х. Халикова, на заседании я услышал и положительные, одобрительные голоса маститых ученых. Справедливости ради стоит отметить, что Альфред Хасанович меня особенно не притеснял, я спокойно занимался своей этнологией, выезжая ежегодно в летние экспедиции.
Были тогда в Казани разного рода общественные движения. В частности, в начале 1980-х у нас развернулось движение (оно было инициировано комсомолом) за строительство молодежного жилого комплекса (МЖК). К нему присоединились и институты КФ АН СССР, ИЯЛИ — тоже. После жесткого конкурса и победы по балльной системе (а одной из предпосылок моей победы было участие в создании социального проекта МЖК, получившего тогда высокую оценку) я был награжден даже грамотой ЦК ВЛКСМ, в 1985 г. удалился на год рабочим в завод крупнопанельного домостроения — квартиры себе мы строили сами. В итоге через год получил трехкомнатную квартиру, отселился от тещи (к тому времени у меня появились сын и дочь) и зажил нормальной
Рис. 4. Заведующий отделом этнологии ИЯЛИ им. Г. Ибрагимова КФАН СССР. 1989 г. Fig. 4. Iskhakov as head of Department of Ethnology at the G. Ibragimov Institute of Language, Literature and Arts of the Russian Academy of Science (the Kazan Branch), 1989
жизнью горожанина. Если учесть, что я провел во всяких общежитиях в общей сложности 11 лет, квартира, заработанная в непростых трудах, но все же без платы, была для меня большим благом, одним из последних социалистических «подарков».
Тогда же я начал посещать кружки казанских экологов, которые как раз стали выступать против строительства в республике АЭС (был такой план — в Закамье, около Нижнекамска, воздвигнуть сие опасное сооружение). Ходил на всякие неформальные клубы — в Казани их было тогда немало. В стенах ИЯЛИ уже разворачивались разные дискуссии (в передних рядах находилась, естественно, молодежь) о происхождении татар, вскоре приобретшие характер противоборства «булгаристов» и «татари-стов». Посещал разные институтские научные семинары, а затем и заседания начавших работать у нас институтских неформальных «комиссий», в частности комиссии «Мирас/Наследие», где развернулись обсуждения запретных тем, связанных с деятелями культуры и науки (речь шла о возвращении неугодных властям фигур писателей, ученых, политиков), преданных забвению по политическим причинам произведений, среди которых ключевое значение имел вопрос об эпосе «Идегей». Все это происходило накануне и в начале горбачевской перестройки.
Эта деятельность, в ядре которой находились ученые из ИЯЛИ (к ним примыкали и некоторые профессора-татары из КГУ), развернулась в 1985-1987 гг.
ПОДЪЕМ ТАТАРСКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ (1989-1992).
ЖИЗНЬ В БОРЬБЕ
Сжатая за долгие годы пружина общественного бытия татар в полной мере распрямилась на рубеже 1980-1990-х годов. В одной из своих публикаций я назвал этот этап истории татар «Четвертой татарской революцией» (после революций 1905-1907 гг., февраля и октября 1917 г.). Мне не просто пришлось быть одним из участников этого мощного потока общественного подъема, но и стать одним из его руководителей — я был среди 11 членов оргкомитета по созыву I съезда основной национальной организации — Татарского общественного центра (ТОЦ) (февраль 1989 г.), выступал одним из ведущих разработчиков программного документа этого движения, а в 1991 г. на короткий период стал председателем политсовета Всесоюзного ТОЦ, превращавшегося тогда в партию (успели даже ввести членские билеты).
В ядре требований, выдвинутых национальным движением, находилась проблема изменения статуса Татарской АССР из автономной в союзную республику. Этот вопрос татары поднимали неоднократно уже в ходе принятия сталинской Конституции в 1937 г. и в 1978 г. при подготовке брежневской. Но были и многие другие, давно назревшие и остающиеся еще не решенными, однако крайне важные для дальнейшего этнокультурного развития татар требования: создание своей Академии наук, формирование развитой системы национального образования, венчаемого собственным университетом, улучшение деятельности национальных издательств, СМИ и др. Все эти пункты, принятые делегатами на I съезде ТОЦ (а они представляли практически всю татарскую нацию, собравшись тогда со всех концов СССР), формировались небольшой группой ученых-экспертов. Причем по старым связям несколько человек, но главным образом я сам, ездили во всевозможные московские научные тусовки по межэтническим проблемам, где излагали наше мнение о происходящем в Татарстане и узнавали о том, как все складывается в стране. Как выражалась тогда хорошо мне знакомая Л. М. Дробижева, «вы сами создаете проблему, затем предлагаете пути ее решения». Отчасти она была права. Но то, что мы, татарские общественно-политические активисты из среды ученых, действовали, оставаясь на союзном/российском политическом и академическом пространстве, позволяло нам на местном уровне грамотно встраиваться в политическую жизнь, в том числе и подсказывая некоторые ходы республиканской власти. В итоге, несмотря на то что в нашей сфере было довольно много радикалов, ведущая линия
в ТОЦ была вполне центристской, и мы предпочитали договариваться как с нашими властями, так и с Москвой. Временами было трудно, ибо в федеральном центре имелись консерваторы, не желавшие идти путем совершенствования федерализма, развития демократии и необходимых реформ.
Чем больше участников национального движения склонялось к переговорам и центризму, тем более усиливалось наше радикальное крыло, в конце концов захватившее в 1991 г. руководство в центре, которое стало называться к тому времени Всетатарским общественным — ВТОЦ. Председатель политсовета ВТОЦ, осознавая, куда мы в итоге можем скатиться, выразил свое несогласие с руководством нашим движением, а я предпочел покинуть в том же году ряды ВТОЦ. После этого в движении начался кризис, и в итоге ведущая татарская организация стала разваливаться, на ее обломках возник Милли Меджлис во главе с Ф. Байрамовой и ее сторонниками, начавшими прямую атаку на республиканские власти.
Дело шло к большому политическому кризису в Татарстане, ибо с Москвой наши власти переговоры хотя и вели, но долго не могли достичь успеха в них, а радикалы требовали полного суверенитета для республики. Центр гнул свою линию и на уступки не соглашался. В такой весьма опасный период в Казанском кремле возникла идея созыва Всемирного конгресса татар, чтобы можно было противопоставить его все более радикализировавшемуся Милли Меджлису (тогда имелись и другие весьма активные политические группировки, выступавшие в поддержку курса республиканского руководства на закрепление занятых позиций).
В работе съезда Всемирного конгресса татар (ВКТ), состоявшегося в 1992 г., я участвовал не так активно, но помогал формировать список делегатов.
БИТВА ИСТОРИКОВ В ТАТАРСТАНЕ
В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 1990-х ГОДОВ
Несмотря на всю вовлеченность в национальное движение, я оставался заведующим сектором (отделом) этнографии в ИЯЛИ им. Г. Ибрагимова, организуя с 1987 г. всю научную деятельность этого подразделения, в том числе и ежегодные экспедиции. К 1986 г., когда прежний наш директор Я. Г. Абдуллин решил уйти с должности, достигнув преклонного возраста, А. Х. Халиков захотел стать директором ИЯЛИ и попросил меня написать докладную в обком КПСС с обоснованием необходимости изменений в научно-исследовательской работе в институте. Мне за этот документ была обещана должность заместителя директора. Документ был подготовлен и отправлен наверх. Когда Халиков решил, что уже практически стал директором, а я нацелился на должность его заместителя, случилось непредвиденное — внезапно к нам в ИЯЛИ спустили «на
Рис. 5. В составе участников I Конгресса этнологов и антропологов России. Г. Рязань, 1995 г. Fig. 5. Among the participants of the First Congress of Ethnologists and Anthropologists of Russia in Riazan, 1995
парашюте» М. З. Закиева, бывшего ректора Казанского государственного педагогического института, заодно являвшегося и председателем Верховного Совета ТАССР. Пришедший к нам новый директор, булгарист похлеще А. Х. Халикова, видел в последнем конкурента, поэтому и назначил вскоре меня завсектором (отделом) этнографии, разделив возглавляемый Халиковым сектор. Видимо, хотел, чтобы мы «грызли» друг друга.
Мы не стали этого делать, но весьма скоро я вошел в новую стадию дискуссий уже с М. З. Закиевым из-за его воззрений на этногенез и этническую историю татар. Началось с того, что я опубликовал в 1988 г. в «Советской этнографии» статью об этнической ситуации в Среднем Поволжье в ХУ1-ХУП вв. в связи с проблемой так называемых ясачных (арских) чувашей. В работе я продолжил свои изыскания, направленные на выявление особенностей этнических процессов, происходивших среди казанских татар начиная со Средневековья.
После неудачной попытки сместить А. Х. Халикова с должности заведующего, М. З. Закиев подверг опале и меня. В итоге я написал заявление о переводе на должность старшего научного сотрудника в отделе этнологии. Тогда ИЯЛИ уже входил в АН РТ, и вопрос о моем переводе на другую должность решился мгновенно.
Параллельно в нашем институте началась работа по подготовке к публикации обновленной истории татарского народа — писались проспекты, шли дискуссии по ключевым вопросам концептуального характера.
К 1996 г. наша не очень многочисленная группа историков одержала верх, и Президент Республики Татарстан М. Ш. Шаймиев подписал указ о разделении ИЯЛИ с выделением из его состава самостоятельного Института истории (вскоре названного в честь самого известного татарского историка XIX в. Ш. Марджани).
В этих дискуссиях главным звеном был возврат нашей запретной и забытой истории, воссоединение средневекового историко-культурного богатства с более поздней историей и культурой татарского народа. Для меня, вполне зрелого уже ученого, стоявшего на пороге пятидесятилетия, невозможно было отказаться от прошлого нашего народа во всем его многообразии. Нам в итоге удалось на совершенно другом качественном уровне стать продолжателями дела нашего великого предшественника Шигабутдина Марджани. Продолжение же оказалось семитомной (каждый том — под тысячу страниц!) «Историей татар с древнейших времен», подготовленной в Институте истории им. Ш. Марджани АН РТ.
НОВЫЙ ВИТОК ОБРЕТЕНИЯ ИДЕНТИЧНОСТИ: МОНОГРАФИЯ «ТАТАРЫ» И МНОГОТОМНИК «ИСТОРИЯ ТАТАР»
Пик моей научной жизни пришелся на время работы в Институте истории АН РТ, где я между 1996-2016 гг. пребывал на разных должностях (ведущего, затем главного научного сотрудника, а также руководителя Центра этнологического мониторинга). Правда, это была только одна, хотя и самая важная, грань моего бытия. Другая заключалась в моей продолжавшейся общественной активности, главным образом как публициста и, смею полагать, идеолога; но не только — с 2002 г. я стал членом исполкома Всемирного конгресса татар, а также членом его президиума. Поэтому в 2000-х, весьма сложных, годах я оказался вовлечен во все татарские дела.
Что касается эпопеи с написанием многотомной «Истории татар» (2002-2013 гг.), то здесь после прошедших лет могу обозначить два момента: а) с моим соавтором, доктором (тогда — кандидатом) исторических наук И. Л. Измайловым для этого издания мною были написаны все основные разделы по этнической истории татар средневекового периода; б) мною лично были разработаны и все демографические разделы по татарам как средневекового, так и национального этапов; в) я был автором ряда разделов по ключевым проблемам этнической истории татар ХУ1—ХУП вв. (например, относительно двустратности татарских этнических общностей в финале Средневековья), по периодизации
национального этапа истории и др. Мое участие могло бы быть еще более значимым, но произошли некоторые события, которые исключили меня из числа активных авторов VI и особенно VII томов «Истории татар».
Написанию разделов по этнической истории татар Средневековья в рамках «Истории татар» предшествовала подготовка таких же разделов (совместно с моим давним соавтором И. Л. Измайловым) для книги «Татары», готовившейся в 2000 г. в рамках программы «Народы и культуры» Институтом этнологии и антропологии РАН. Это была весьма объемная работа, но нам тогда удалось найти общий язык с московским руководством проекта (во главе с В. А. Тишковым), и наши теоретические изыскания вошли в указанное издание без существенных изменений. Позже академик В. А. Тишков признавался, что мы, по его мнению, тогда слишком много внимания уделили государственности («политической истории») татар. Да, так и было. В это же время осуществлялись другие обобщающие исследования, например, долго готовившееся по нашей концепции в Турции под эгидой IRCICA объемное издание "Tatar History and Civilization", увидевшее свет в 2010 г., в ходе написания которого мне приходилось действовать с учетом разных подходов.
Попутно не могу не рассказать про защиту своей докторской диссертации «Этническое развитие волго-уральских татар в XV — в начале XX вв.». Она состоялась 18 апреля 2000 г. в Институте этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН по специальности «07.00.07 — этнография, этнология, антропология». Официальными оппонентами являлись доктора исторических наук, известные ученые В. Л. Егоров, Н. Л. Жуковская, член-корреспондент РАН Р. Г. Кузеев. Спецификой этой защиты было то, что она проходила на основе научного доклада (к тому времени у меня было уже 8 монографий и несколько книг иного характера, около 140 научных статей, тезисов и т. п., а также довольно много разделов в коллективных трудах). Защита прошла весьма успешно, но были и проблемные моменты, связанные с татаро-башкирским этническим взаимодействием.
Р. Г. Кузеев, с которым я был хорошо знаком и находился в дружеских отношениях, еще до защиты меня предупредил, что в официальном отзыве вынужден отразить ряд позиций, которые соответствуют взглядам тогдашней башкирской политической и научной элиты. «Но, — сказал он, улыбаясь, при встрече в Москве, — я на самом деле так не думаю, однако для "политики", чтобы было в протоколе, все это надо будет говорить». Речь шла о «северо-западных» башкирах, по которым идет нескончаемая битва между татарскими и башкирскими политтехно-логами, что мы увидели и в самое последнее время по ходу подготовки к переписи 2021 г. Ученый совет ИЭА, где я защищался, прекрасно все понял, и я получил стопроцентную поддержку его членов. К лету 2000 г.
я стал доктором исторических наук, как оказалось, первым доктором по этнологии из казанских татар.
Пока я занимался научными изысканиями, которые в 2000-х потребовали от меня больших усилий, в 2002 г. началась подготовка к первой постсоветской переписи в нашей стране. И волею судеб я оказался втянут в те баталии, которые развернулись на стадии подготовки к этому важному постсоветскому государственному мероприятию по так называемому татарскому вопросу. Тут все перипетии этих событий описать невозможно, тем более что они уже в разных публикациях были раскрыты (см., например: Соколовский 2002: 207-234; Исхаков 2002: 235-249), но скажу основное: речь шла о выделении относительно татар 45 «переписных категорий», что в Татарстане, в среде татарской элиты, рассматривалось как попытка раскола единой татарской нации. Определенные основания для такой оценки имелись, к тому же именно в это время в стране начался постепенный, но вполне реальный демонтаж федерализма, для чего руководству страны надо было вначале ослабить позиции республиканских элит, прежде всего татарстанской. С высоты последних двух десятилетий, сейчас, отчетливо видно, куда российское общество тогда дрейфовало. В 2002 г. мы жестко схлестнулись с подходами к татарам, разработанными в недрах Института этнологии во главе с В. А. Тишковым. Наша позиция, поддержанная руководством Татарстана, тогда во многом перевесила: было принято решение по ходу переписи и при подведении ее итогов оставить различные группы татар под общей шапкой «татары». Так как мне пришлось активно участвовать в научных дебатах, происходивших в стенах родного для меня Института этнологии, я отчасти подпортил свои весьма хорошие отношения с В. А. Тишковым. Валерий Александрович тогда все более смещался в сторону унитаризма, в наших условиях весьма близкого к имперскости, а мне приходилось, отстаивая интересы татарской нации, занять критическую позицию в отношении к проводившейся в стране политике.
Мое активное участие в переписных дебатах 2002 г. закончилось тем, что меня избрали в состав исполкома ВКТ, а также его президиума (тогда как раз поменялся председатель этой организации), и в его рамках мне удалось создать Центр этнологического мониторинга, чтобы вначале заняться анализом результатов переписи 2002 г., весьма скоро центр стал информационно-аналитическим подразделением ВКТ, и мы уже начали задумываться о создании концептуальной разработки по стратегии развития татар. У нашего небольшого коллектива были большие амбиции, и мы предложили директору Института истории, тогда советнику президента по политическим вопросам Р. С. Хакимову, приступить к выработке полноценного документа — «Стратегии развития татарской нации».
Для начала мы провели две всероссийские конференции на эту тему, пригласив представителей региональных групп татар, обсудили с ними
проблемы, существующие в татарском мире. Издали несколько сборников, посвященных разным аспектам функционирования татарских сообществ (см.: Татарская нация 2006; Исхаков, Мустафин, Биктимеров 2007; Современная татарская нация 2007; Особенности современной межнациональной и этнокультурной ситуации... 2008; Конфессиональный фактор в развитии татар 2009). В числе их был и один довольно важный информационно-статистический сборник (Татары и Татарстан 2007). Кроме того, учитывая важность национального самосознания для современного этапа развития народа, мы занялись углубленным изучением методологических проблем разработки истории татар, ибо понимали значение исторических изысканий как основы формирования современных форм этнической идентичности (см.: Национальная история 2009; Национальная история 2011).
Ближе к 2010 г. была подготовлена специальная анкета, которую мы планировали отправить в региональные татарские общественные организации с целью сбора конкретной информации о положении татар и национальных объединениях на местах. Наконец, была выработана структура будущей «Стратегии и программы развития татарской нации», и мы хотели заняться ее подготовкой вплотную.
Но все пошло не так, как планировали сотрудники Центра этнологического мониторинга, который я возглавлял. Эта история требует самостоятельного разбора, однако прежде надо немного коснуться моих начавшихся в тот период духовных исканий.
СТАНОВЛЕНИЕ NEW МУСЛИМА: ОТ ЭЗОТЕРИКО-ШАМАНСКИХ ВЗГЛЯДОВ ДО ПРЕВРАЩЕНИЯ В «НОРМАЛЬНОГО» МУСУЛЬМАНИНА
Как уже отмечалось, я родился и вырос в обычной татарской семье, получил татарское воспитание, учился на родном языке и, несмотря на довольно долгие временами «выпадения» из этнической однородной среды, большую часть жизни находился в пределах Татарстана. Отсюда мое крепкое «татарство», но из него, как оказалось, просто так духовное ядро моей этничности еще не могло сформироваться. В этом плане не все было просто, ибо как человек, воспитанный в советской цивилизации (комсомолец, член КПСС), как ученый я был в целом материалистом, практически — марксистом («Капитал» К. Маркса штудировал еще студентом). Но затем пришло время духовных исканий и изменений, отчасти связанное с общественными пертурбациями, но больше, как думается, с моими возрастными сдвигами. И вот где-то с середины 1990-х, когда мне было за сорок, я начал интересоваться, и очень сильно, эзотерикой, психологическими трудами (Я. Гроф, Дж. Кэмпбелл, Т. Лири, А. Минделл, Р. Уолдш и др.). Занимал меня и К. Юнг с его «коллективным
бессознательным», «синхроничностью», я стал вчитываться в сочинения классиков психологии (З. Фрейд, А. Менегетти и т. д.).
Занимался я этим лет десять, в конечном итоге перестал быть материалистом, а тут случилось еще одно событие. Весной 2005 г. встретились в Москве М. Шаймиев и Н. Назарбаев, и речь зашла, как сказал мне один чиновник, о проведении некоего общетюркского форума на территории древней прародины тюрок — на Алтае. Из этого в итоге ничего не получилось, но президент Татарстана М. Шаймиев успел отдать распоряжение об установке на территории Республики Алтай специального символического знака о том, что тут находилась древняя тюркская прародина.
Я оказался в это дело втянут, и в сентябре 2005 г. побывал на территории названной республики, где искал место для указанного знака, проект которого мы создали после ряда обсуждений при поддержке новоявленного тамошнего шамана А. Кныева, заодно подготовив и проект договора о сотрудничестве между Институтом истории АН РТ и Институтом алтаистики Республики Алтай. У нас были планы взаимодействия по «древнетюркскому направлению». Тогда пришлось много общаться с алтайцами, в том числе участвовать в некоторых обрядах языческого толка. Мне как этнологу это было весьма интересно. Затем я начал глубже интересоваться шаманизмом, психологическими его аспектами, тем более что до этого уже был хорошо знаком с эзотерикой. В таких специфических условиях начались сдвиги в моем сознании. В результате мои духовные поиски усложнились, заодно я не без влияния моих единомышленников начал смещаться еще и в сторону суфизма, думаю, именно из-за его особой психологичности.
Так как Алтай для меня стал полигоном новых психологических состояний и «местом силы», после установки памятного знака я стал ездить туда довольно часто, а в Казани продолжал общаться с теми моими старыми знакомыми, которые прошли «алтайский путь» раньше меня. Закончилось все это тем, что спустя примерно десятилетие я превратился в мусульманина, но особого рода — new муслима (как я именую себя), внутри которого совмещались разные духовные практики (добавлю, что буддизмом из-за его психологичности я тоже интересовался), когда Тенгри/Худай/Аллах становились единым целым. Короче, я оказался на пути признания Всевышнего, даже начал иногда становиться в ряды молящихся в мечетях, но регулярные молитвы все же не совершал. По-видимому, это состояние и есть современная форма бытия для многих городских мусульман, особенно интеллигентского толка.
Впоследствии я часто думал, зачем нужен был столь извилистый путь духовного развития, наверное, была возможна и более прямая дорога к обретению своего нового «Я». Но по зрелому размышлению понял, что от «совка», каким на самом деле я был, просто так к моему новому
личностному состоянию перейти вряд ли было возможно. Тем более при обремененности всякими книжными знаниями.
Как бы там ни было, к 2010-м гг., когда я приблизился к своему шестидесятилетнему рубежу, у меня возникло состояние, которое можно рассматривать как мое начало «Великого перехода». Это было явление не только возрастное, но и нечто связанное с современным общественным бытием российского и татарского обществ. Индивидуально это воспринималось как некое восхождение к духовным высотам, но для подготовки к новому всетатарскому проекту, внутри которого мне предстояло найти собственное место. Правда, я еще оставался действующим ученым — по неписаным институтским нормам после 60 лет (а мне исполнилось 60 в 2012 г.) дозволялось дополнительно проработать еще 5 лет, но перейдя на полставки. Это ежемесячно равнялось 12,5 тыс. руб., из чего видно, что держали у нас академических ученых-гуманитариев на голодном, вообще-то, пайке. Именно в такой общей ситуации переходного состояния у меня начались проблемы с директором Института истории Р. Хакимовым.
ИЗ ПОСЛЕДНЕГО ДЕСЯТИЛЕТИЯ МОЕЙ ТВОРЧЕСКОЙ БИОГРАФИИ (2011-2021 гг.). НОВЫЕ РЕАЛИИ КОВИДНЫХ ЛЕТ
Находясь среди своих коллег — этнологов, историков, я продолжал писать свои научные работы, издав за 2010-2020-е гг. в общей сложности 8 монографий, опубликовал ряд разделов в коллективных трудах и около 125 научных статей; продолжалась и моя работа политического аналитика, результатом которой были многочисленные (более 70) публикации в разных СМИ, интервью, участие в круглых столах.
Из-за возраста я начал подумывать о необходимости завершения некоторых запланированных крупных исследований (например, несколько лет писал работу «Демографическое развитие татар в XX — начале XXI в.» и почти ее закончил), ибо к 2017 г. мне должно было исполниться 65, а после этого мне, согласно неписаным установкам институтского начальства, грозила отставка.
На деле жизнь, как всегда, пошла не по прямой. Уже долго я был постоянно связан с краеведами (давал консультации, писал рецензии на их работы и т. д.). В Казани 29-30 октября 2015 г. по моей инициативе состоялся Всероссийский форум татарских краеведов, а 13 февраля 2016 г. прошла (там же, в Казани) I научно-практическая конференция краеведов Татарстана, где был избран совет Общества краеведов Республики Татарстан. Затем, 18-19 ноября 2016 г., уже в Уфе прошел II Всероссийский форум татарских краеведов, принявший решение о создании Всетатарского общества краеведов для деятельности в масштабах всей РФ. Во всех этих мероприятиях я принимал самое активное
Рис. 6. В ходе поездки в г. Париж для участия в работе симпозиума. Ноябрь 2001 г. Fig. 6. D. Iskhakov at congress in Paris, 2001
участие, готовил учредительные документы, писал резолюции. Председатель исполкома ВКТ Р. З. Закиров поддерживал это начинание. После переговоров Р. З. Закирова с директором Института истории Р. С. Хакимо-вым было решено начать программу по написанию истории татарских сел и деревень РФ (тогда таковых насчитывалось порядка 4300). Под это дело Институт истории должен был создать отдельное подразделение. К запланированному на 24-25 марта 2017 г. в Казани I Всероссийскому съезду татарских краеведов был издан пробный номер журнала «Туган ^ир. Родной край», редактором которого я стал согласно решению прошедшего ранее в Уфе форума. Фактически являясь создателем всего татарского краеведческого движения, я стал одним из трех замов руководителя Все-татарского общества краеведов — бизнесмена К. А. Аблязова. Между тем исполком ВКТ наращивал свое внимание к краеведческому движению, и 3-5 апреля 2018 г. в Казани состоялся II Всероссийский форум (съезд) татарских краеведов, к которому Общество татарских краеведов РТ прошло официальную регистрацию, а заодно был зарегистрирован и наш ежеквартальный краеведческий журнал, главным редактором которого я волею судеб и стал окончательно. В конце 2017 г. распоряжением директора я был уволен из института, а мои попытки восстановиться не увенчались успехом. В итоге к началу 2018 г. я стал пенсионером с пенсией в размере около 20 тыс. руб. На эти средства жить, конечно, было трудно, и тут, на мое счастье, подвернулся проект, предложенный потомком (еще есть такие!) арских князей Яушевых. Написав по его заказу книгу «История рода Яушевых в средневековый период и кимакская проблема» (она была издана в том же году), я смог пережить трудный финансовый период. В книгу вошли некоторые серьезные сюжеты из моей несостоявшейся последней работы по истории средневековых татар.
К счастью, я сохранил нормальные отношения с Р. З. Закировым, который в этот самый непростой для нашего журнала период финансировал его издание (4 номера в год, объем каждого — 250-270 стр.), обеспечивая нас (журнал издавался тремя сотрудниками, включая меня) относительно терпимой зарплатой. Затем нам удалось получить для нашего издания государственный грант, при поддержке руководства ВКТ мы приобрели все необходимое оборудование, получили соответствующее помещение и стали нормально работать. К настоящему времени изданы почти два десятка номеров этого журнала, и в электронном виде он доступен практически всем читателям мира (бумажный вариант имеет тираж 999 экз.).
Так к концу последнего круга своей жизни я опять стал практически этнологом, ибо в этом краеведческом журнале печатал и многие свои новые статьи, привлекал к публикации именно те разработки, которые мне были близки по духу. Особое внимание в рамках журнала обращал на татарский фольклор, который, по мнению американского историка
и фольклориста турецкого происхождения Хасана Паксоя, сохраняет «подлинную идентичность». Мне самому удалось проанализировать ряд татарских дастанов («Идегей», «Чура батыр», «Туляк и Сусылу», «Ак Кубяк»), в составе этих произведений обнаружив много материала, имеющего серьезное историческое значение.
Конечно, я продолжал заниматься и подготовкой своих новых книг. В частности, закончил монографию об исторических реалиях в татарских эпических произведениях. Сейчас готовлю ее к печати. Хочу завершить монографию «Демографическое развитие татар в XX — начале XXI в.» (она почти дописана, жду только данных последней переписи).
Всего у меня на сегодня вышли 32 книги, несколько сотен научных статей, много отдельных разделов в коллективных трудах. Если будет на то воля Всевышнего, поработаю еще как ученый, есть несколько хороших идей о будущих книгах. Одна из них — это исследование о золотоор-дынских татарах, которое мне не удалось дописать в Институте истории.
На рубеже 2021-2022 гг. мне исполнилось 70 лет. Прожил я свою жизнь как националист в лучшем смысле этого слова. И поэтому такое определение меня не беспокоит.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
ИсхаковД. Взгляд на Всероссийскую перепись из Татарстана // Ab imperio. 2002. № 4. С. 235-249.
Исхаков Д. М., Мустафин М. Р., Биктимеров Н. М. Татары к 2025 г.: демографический прогноз. Казань: Ин-т истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2007. 92 с.
Конфессиональный фактор в развитии татар: концептуальные исследования. Казань: Ин-т истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2009. 252 с.
На пути к «Стратегии развития татарской нации». Дискуссии татарских интеллектуалов. Казань: Изд-во «Грумант», 2020. 398 с.
Национальная история татар: теоретико-методологическое введение. Казань: Ин-т истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2009. 300 с.
Национальная история татар: историко-методологические проблемы. Вып. II. Казань: Изд-во «Яз», 2011. 276 с.
Особенности современной межнациональной и этнокультурной ситуации в Республике Татарстан. Казань: Ин-т истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2008. 236 с.
Современная татарская нация: концептуальные исследования. Казань: Ин-т истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2007. 247 с.
Соколовский С. «Татарская проблема» во всероссийской переписи населения // Ab imperio. 2002. № 4. С. 207-234.
Татарская нация в XXI веке: проблемы развития. Казань: Ин-т истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2006. 456 с.
Татары и Татарстан в XX — начале XXI веков (Этностатистика). Казань: Ин-т истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2007. 124 с.
Туган жир. Родной край. Специальный выпуск. 2020. № 1. 315 с.
REFERENCES
Iskhakov D. [A look at the All-Russian census from Tatarstan]. Ab imperio, 2002, no, 4. pp. 235-249. (In Russian).
Iskhakov D. M., Mustafin M. R., Biktimerov N. M. Tatary k2025g.: demograficheskijprog-noz [Tatars by 2025: demographic forecast]. Kazan: Institute of History Sh. Mardzhani AN RT Publ., 2007. (In Russian).
Konfessional'nyj faktor v razvitii tatar: konceptual'nye issledovaniya [The Confessional Factor in the Development of the Tatars: Conceptual Research]. Kazan: Institute of History Sh. Mardzhani AN RT Publ., 2009. (In Russian).
Na puti k «Strategii razvitiya tatarskoj nacii». Diskussii tatarskih intellektualov [Towards the "Strategy for the Development of the Tatar Nation". Discussions of Tatar intellectuals]. Kazan: Publishing house "Grumant", 2020. (In Russian).
Nacional'naya istoriya tatar: istoriko-metodologicheskieproblemy. Vyp. II [National history of the Tatars: historical and methodological problems. Issue II]. Kazan: Publishing house "Yaz", 2011. (In Russian).
Nacional'naya istoriya tatar: teoretiko-metodologicheskoe vvedenie [National history of the Tatars: theoretical and methodological introduction]. Kazan: Institute of History Sh. Mardzhani AN RT Publ., 2009. (In Russian).
Osobennosti sovremennoj mezhnacional'noj i etnokul 'turnoj situacii v Respublike Tatarstan [Features of the modern interethnic and ethnocultural situation in the Republic of Tatarstan]. Kazan: Institute of History Sh. Mardzhani AN RT Publ., 2008. (In Russian).
Sokolovskij S. ["The Tatar problem" in the all-Russian population census]. Ab imperio, 2002, no. 4, pp. 207-234. (In Russian).
Sovremennaya tatarskaya naciya: konceptual 'nye issledovaniya [The Modern Tatar Nation: Conceptual Studies]. Kazan: Institute of History Sh. Mardzhani AN RT Publ., 2007. (In Russian).
Tatarskaya naciya v 21 veke: problemy razvitiya [Tatar nation in the 21 century: development problems]. Kazan: Institute of History Sh. Mardzhani AN RT Publ., 2006. (In Russian).
Tatary i Tatarstan v 20 — nachale 21 vekov (Etnostatistika) [Tatars and Tatarstan in the 20 — early 21 centuries (Ethnostatistics)]. Kazan: Institute of History Sh. Mardzhani AN RT Publ., 2007. (in Russian).
Submitted: 13.01.2022 Accepted: 07.04.2022 Article published: 01.10.2022
