CC BY
47
препятствия на пути преодоления политического кризиса в калмыцком обществе. Успешное подавление сопротивления внутренней оппозиции и внешних врагов помогло ему привлечь симпатии калмыцкого народа, особенно старших тайшей, поначалу относившихся к нему с недоверием. Укрепление русско-калмыцких отношений стало своего рода продолжением политики Дай-чина и Мончака, видевших в этом главную гарантию безопасности калмыцких кочевий.
Шерть 1673 г. открыла новый этап в истории русско-калмыцких отношений XVII в. Она во многом по характеру и содержанию не отличалась от предыдущих подобных документов, но обе стороны после непродолжительного политического кризиса на юге России и в калмыцком обществе смогли достичь соглашения, используя уже накопленный опыт предыдущих поколений. Следование традиции взаимной поддержки в условиях сложной международной ситуации в Восточной Европе предопределило укрепление позиции России в этом регионе, а калмыцкое общество обрело на некоторое время внутреннюю стабильность.
Список источников
Российский государственный архив древних актов (РГАДА).
Литература
Акты исторические, собранные и изданные Археографическою коммиссиею. Т. 4. 1645-1676. СПб., 1842.
Габан Шараб. Сказание об ойратах (Калмыцкая летопись) // Лунный свет: Калмыцкие историко-
литературные памятники / сост., ред., предисл., коммент. А. В. Бадмаева. Элиста: Калм. кн. изд-во, 2003. С. 80-107.
Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографическою коммиссиею. Т. 6. СПб., 1857.
Загоровский В. П. Изюмская черта. Воронеж: Изд-во Воронежск. ун-та, 1980. 239 с.
Колесник В. И. Последнее великое кочевье: Переход калмыков из Центральной Азии в Восточную Европу и обратно в XVII и XVIII веках. М.: Вост. лит., 2003. 285 с.
Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сборник документов. Т. 1. 1666 — июнь 1670 гг. / сост. Е. А. Швецова. М.: Наука, 1954. 323 с.
Материалы по истории русско-монгольских отношений. 1654-1685: сб. документов / сост. Г. И. Сле-сарчук. М.: Вост. лит., 1996. 360 с.
Новосельский А. А. Исследования по истории эпохи феодализма (научное наследие). М.: Наука, 1994. 223 с.
Норбо Ш. Зая-Пандита (материалы к биографии) / пер. со старомонг. яз. Д. Н. Музраевой, К. В. Орловой, В. П. Санчирова. Элиста: Калм. кн. изд-во, 1999. 335 с.
Посольские книги по связям России с Калмыцким ханством. 1672-1675 гг. / сост. Н. М. Рогожин, М. М. Батмаев. Элиста: АПП «Джангар», 2003. 315 с.
Раднабхадра. «Лунный свет»: История рабджам Зая-пандиты / пер. с ойрат. яз. Г. Н. Румынцева и А. Г. Сазыкина. СПб.: Петербург. Востоковед., 1999. 176 с.
Тепкеев В. Т. Политический кризис в калмыцком обществе в конце 60-х и в начале 70-х гг. XVII века // Вестник КИГИ РАН. № 2. Элиста, 2008. 138 с.
Шовунов К. П. Калмыки в составе российского казачества (вторая половина XVII-XIX вв.). Элиста: Калм. кн. изд-во, 1992. 191 с.
Pallas P. S. Sammlungen historischer Nachrichten uber die mоngolischen Volkerschaften. T. 1. SPb., 1776. 222 с.
УДК 323.3.01/.06 + 323.39 ББК 63.5
ЭТНИЧЕСКАЯ ГРУППА ДЕЕД ЛАМИН ШЕВНР:
ИЗ ИСТОРИИ ШАБИНЕРОВСКОГО СОСЛОВИЯ ЯНДЫКОВСКОГО УЛУСА В XIX ВЕКЕ*
В. В. Батыров
В конце XVIII в. калмыцкое общество от них калмыков-простолюдинов. Послед-подразделялось на три основных сословия: нее сословие в свою очередь подразделя-
привилегированное сословие нойонов и за- лось на албату, кетченеров и шабинеров, ко-йсангов (калм. цаНанясн ‘белая кость’), буд- торые составляли низший социальный слой дийское духовенство и сословие зависимых калмыцкого общества (калм. хар ясн ‘чер-
* Исследование выполнено по проекту «Ойратский мир: география расселения народов и топонимика» подпрограммы «Анализ и моделирование геополитических, социальных и экономических процессов в поли-этничном макрорегионе» Программы фундаментальных исследований Президиума РАН «Фундаментальные проблемы пространственного развития Российской Федерации: междисциплинарный синтез» (2009-2011 гг.).
ная кость’). Шабинеры условно делились на две группы: переданные в подчинение хурулам и переданные в услужение священнослужителям.
Специальные исследования, посвященные истории шабинерского сословия Калмыкии в указанный период, появились в основном в советское и постсоветское время. Из трудов, написанных по истории шабинеров, в первую очередь можно выделить работы таких исследователей, как А. И. Карагодин [1977], Г. О. Авляев [1974], Г. Ш. Дорджие-ва [1995], А. Г. Митиров [2003], Э. П. Бакаева [2007] и др. Тем не менее исследуемая в данной работе этническая группа деед ла-мин шевнр1 оказалась за рамками внимания указанных выше авторов.
Наименование шабинер (калм. шевнр) происходит от слова шаби/шав ‘ученик в буддийском монастыре’. В более поздние периоды шабинерами стали называться семьи простолюдинов, которые передавались владельцами улусов в виде дара или пожертвования отдельным буддийским священнослужителям или монастырям (хурулам). Эти люди становились собственностью буддийской церкви и назывались шабинерами, к XIX в. они находились почти во всех улусах. Шабинеры несли подати и повинности в пользу буддийского духовенства. Их окончательное оформление как сословия произошло в 1825 г., когда Комиссия калмыцких дел предписала калмыцкому духовенству передать шабинеров или их родственников, не имевших «духовного звания», в собственность хурулов [Дорджиева 1995: 52], в результате чего все шабинеры стали собственностью духовенства.
В дореволюционный период авторы, которые упоминали в своих работах шабине-ров, не касались вопроса об определении их социальной и этнической принадлежности, воспринимая их как данность. Так, в начале XIX в. Н. Страхов указывал, что «для обеспечения праздной жизни духовенства, лженабожные Калмыцкие Владельцы в прислугу и для доходов Хурулам (монастырям) отдают на вечное владение целые хотоны, по нашему целые рода или отделения подвластных» [Страхов 1810: 25]. Позже другой исследователь Н. Нефедьев одним из первых отметил, что шабинеры «подразделяются еще на два разряда: 1. Ламаин-Ша-
1 В переводе с калмыцкого языка деед означает «высокочтимый», а деед ламин шевнр — «шабинеры высокочтимого ламы».
бинеров и 2. Хурульских шабинеров, т. е. на зависящих от ламы и хурулов, коим они издавна пожертвованы владельцами, точно как некогда были приписываемы крестьяне к монастырям в России» [Нефедьев 1834: 100]. П. Небольсин свидетельствовал, что «„шабинеры“ суть такие из простых калмыков, право на управление которыми передано владельцами, вместе с правом на личные послуги, хурулам» [Небольсин 1852: 20].
А. Г. Митиров приводит в пример сообщение неизвестного нам бодокчея, который в 1746 г. писал: «При Аюке хане, при Дарме Бале и Галдан Данжине не токмо какие поборы з бурхановых шабинеров брать ни одной копейки никогда не бралось, и никаких дел, кроме отправления духовных служб у них, шабинеров не имелось» [Цит. по: Митиров 2003: 262]. Поскольку шабинеры не несли повинностей и не платили податей в пользу нойона-улусовладельца, то положение шабинеров в отличие от албату было более привилегированным, поэтому при любой возможности представители албату старались избежать всех этих тягот. Так, например, в начале XVIII в., после смерти хана Аюки, появилось много подложных увольнительных писем, полученных обходными путями. М. М. Батмаев, приводя в доказательство письмо наместника Калмыцкого ханства Убаши на имя В. Н. Татищева от 30 ноября 1742 г., отмечает, что после смерти Аюки «шабинеров ... весьма умножилось» [Батмаев 2002: 192].
Необходимо заметить, что в дореволюционной литературе шабинерские группы обычно указывались как рода (этнические группы), но в советский период преобладала точка зрения о том, что шабинеры больше являются социальной группой, объединенной общим происхождением. Необходимыми условиями для существования социальной группы2 являются: «во-первых, фактическое закрепление . за агентами, из которых складывается группа . всех
2 Категория «социальная группа» является одной из самых трудных для понимания в силу значительного расхождения с обыденными представлениями. Это не просто совокупность людей, объединенных по формальным или неформальным признакам, а групповая социальная позиция, которую занимают люди [Качанов 1996: 94]. Понятие же «этническая группа» включает в себя версию об общем происхождении, общую историческую память, особую территорию, а также чувство групповой солидарности [Тишков 2003: 212] (ср.: «Этническая группа — внутреннее подразделение этноса, обладающее самосознанием» [Бромлей 1983: 15]).
видов, выступающих в данном контексте в качестве средств производства; во-вторых, «привязка» (посредством многообразных процессов разных уровней: интериориза-ции, социализации, воспитания, внушения и т. д.) этих агентов к некоему габитусу (понимаемому, . как система устойчивых, переносимых из одной сферы действия в другую практических схем или диспозиций, которая выполняет функцию производящего базиса практик) и к стилю жизни. <...> Третьим важнейшим условием указанной выше возможности выступает бытие социальной группы в качестве практической (мобилизованной для совместных действий) группы — приведенной в деятельное состояние группы-для-себя, готовой к борьбе за сохранение и/или развитие своей социальной позиции» [Качанов 1996: 95]. Соответственно большинство исследователей признавали тот факт, что шабинеры несли подати и повинности в пользу буддийского духовенства. Они были обязаны подчиняться руководству хурула, пасти хурульный скот и выполнять различные подсобные работы (заготавливали корма, топливо, домовые работы и пр.) [Батыров 2006: 32].
Исходя из нескольких признаков этой группы (происхождения, их неопределенного статуса и сложного состава), многие историки считали, что шабинеры относятся не к этническим, а социальным группам [Бромлей 1983: 129]. Одним из первых это отметил историк Г. О. Авляев, который в одной из своих работ писал, что этноним шабине-ры отражает особые пожалования отдельным монастырям в виде шабинеров — особых социальных групп кочевников, находившихся в распоряжении монастырей или отдельных священников [Авляев 1973: 130]. Поэтому в дальнейшем Г. О. Авляев указывал, что упоминание о группах шабинеров в XIX в. в составе дербетских и торгутских улусов как об этнических группах «родах» является ошибкой, поскольку эти группы являлись социальными и их появление было связано с распространением буддизма среди ойратов в XVII в. [Авляев 1974: 142].
Однако позже при более внимательном изучении социально-экономического положения шабинеров ученый А. И. Карагодин сообщал, что указанные повинности относились не ко всем шабинерам, и в доказательство приводил характеристику шабине-ров, данную хошутским нойоном Тюменем, отмечавшим, что «не все жертвуемые хуру-
лами люди были заняты служением в оных» [Цит. по: Карагодин 1977: 34]. Данный факт отчасти опровергает факт определения ша-бинеров только как социальных групп.
После ухода калмыков в Джунгарию и последовавшей за тем ликвидацией Калмыцкого ханства в улусах стала проводиться целенаправленная политика по ограничению и лишению автономных начал в управлении калмыками на фоне роста их подчиненности администрации. В 1834 г. было учреждено Ламайское духовное правление, в положении которого указывалось, что «прежние времена приписанные кибитки калмыков к каждому храму назывались шабинерами и были в управлении хурулов, а ныне вошли оные в состав людей, отбывающих всякие государственные повинности, оставя лишь одно название монастырских» [Цит. по: Митиров 2003: 268].
Рассматривая историю изучения указанного сословия, можно предположить, что неопределенность в статусе шабинеров и их роли в обществе связана с тем фактом, что шабинеры Калмыкии на протяжении первой половины XIX в. прошли сложный и долгий путь трансформации из социальных групп в этнические. Причин отрицать потенциальную возможность трансформации социальных групп в этнические нет, в истории Калмыкии такие прецеденты уже отмечались (например, кетченеры и пр.) [Авляев 2002: 98].
В фондах Национального архива Республики Калмыкия (далее — НА РК) хранятся дела, которые проливают свет на вопросы появления шабинеровых родов и их преобразования в этнические группы из социальных. Одно из таких дел посвящено урегулированию социального статуса рода деед ламин шевнр Яндыковского улуса [НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 58; Ф. 42. Оп. 1. Д. 32].
В материалах дела указано, что 31 мая 1844 г. помощник попечителя Яндыковско-го улуса Протопопов3 представил в Совет калмыцкого управления прошение старшины Окин Манзурукаева «рода» деед ламин шевнр об «освобождении 10 кибиток от платежа денег, „следующих в доход вла-дельческий...“». В нем можно найти также сведения о том, что от этой повинности они были освобождены с «давних лет владетелями торгутовских улусов по родству их с ламой Лузанг джамбою, и только лишь употреблялись на службу при хурулах, со-
3 Имя и отчество не указано в документе.
ставляя прислугу хурульную» [НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 58; Ф. 42. Оп. 1. Д. 32. Л. 1]. Надо сказать, что в 1844 г. упомянутые выше 10 кибиток и составляли весь состав деед ла-мин шабинеров [НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 58; Ф. 42. Оп. 1. Д. 32. Л. 3].
В списке прошения «Лузанг джамбы, ламы Шабинерова рода старшины Дед Ла-мин Шабинерова рода Окина Манзурукаева, на имя управляющего Яндыковским улусом г. помощника Протопопова» указывалось, что «хотя мы и находимся под управлением владельческим», но «72 года тому назад <...> бывшие в те времена владельцы по родству дедов моих Санжи, Аджу и Нохо в трех кибитках [передали указанных калмыков в услужение (здесь и далее комментарий автора — В. 5.)] состоявших поясненному ламе Лузанг Джамбы податей с рода нашего не брали и от всех повинностей улусных были свободны употребляясь только единственно на службу Ламинскую, после того по прошествии 52 лет были куплены для ламы нашего 7 кибиток крестьян, которых тогдашний Владелец на таких же правах оставил при Ламе на каких находились мы и так с тех времен и до сего времени все Владельцы управлявшие улусом нашим не изменяли сего установления, а что мы действительно находились на сих правах, то обо всем этом известно нашего улуса восьми хурулов начальниками всему обществу, сверх того известно также и хошоутовскому Владельцу полковнику Тюменеву» [НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 58; Ф. 42. Оп. 1. Д. 32. Л. 2. 2 об.].
Соответственно из обстоятельств дела выясняется, что деед ламин шабинеры появились в 1772 г. из калмыцких семей, которые были переданы в услужение «деед ламе» Лузанг Джамбе Яндыковского улуса, причем переданные в услужение три семьи были родственниками вышеуказанного ламы. Не имея возможности указать сведения о степени распространенности практики передачи в сословие шабинеров родственников духовных лиц, утверждаем, что образование социальной группы было связано с личностью священнослужителя Лузанг Джамбы, который, очевидно, являлся выходцем из податного сословия. Сами шабинеры называли основателя рода Лузанг Джамбу высокочтимым ламой (деед лама), но небольшое количество подаренных ша-бинеров позволяет сделать предположение, что он не являлся одним из высших буддийских иерархов Яндыковского улуса.
А. И. Карагодин сообщал, что указанные 7 кибиток были куплены у надворного советника Воронина [Карагодин 1977: 40].
После 1771 г. российская администрация в целях обеспечения контроля за деятельностью буддийской церкви в Калмыкии разработала и провела в жизнь ряд мероприятий по ограничению ее самостоятельности. Данное решение губернатора П. Е. Чистякова стало одной из последних причин по сближению социально-экономического положения шабинеров с остальными податными группами и соответственно дальнейшему размыванию их особого привилегированного статуса в калмыцком обществе. Понятно, что отсутствие различий в социальном статусе между шабинерами и албату послужило одной из причин трансформации шабинеров из социальных групп в этнические. Исследователь А. И. Карагодин выделял в истории института шабинеров три этапа развития. В третий период, который, по мнению А. И. Карагодина, начинался со второй трети XIX в., шабинеры превратились в обычное податное сословие [Караго-дин 1977: 47-48]. Как писала Э. П. Бакаева, «окончательный контроль над церковной организацией со стороны царской администрации установился с принятием „Положе-ния...“ 1847 г.» [Бакаева 1994: 39].
В дальнейшем при выяснении социального статуса деед ламин шабинеров были обнаружены сведения буддийского духовенства Яндыковского улуса. Так, от лица приведенных в качестве свидетелей улусного духовенства выступил бакши Яндыковско-го улуса Лузанг Цюрюм, который в своем письме в Ламайское духовное правление от 6 августа 1844 г. сообщал, что «означенные 10-ти кибиток калмыки никаких польз для хурульских потребностей не приносят. В протчем, когда был Лама, тогда они обще с духовенством, владельцом и протчими калмыками улуса Яндыковского все повинности ламайские отправляли надлежащим порядком да и после смерти ламы таким же самым порядком отправляют они только да сего времени по обряду нашему нужные потребности в память покойного Ламы, находясь при его столе и неотбывают они албана и кардона» [НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 58; Ф. 42. Оп. 1. Д. 32. Л. 4].
Из содержания письма становится понятно, что упомянутые шабинеры находились в благоприятном положении: они не несли повинностей ни в пользу хурула, ни
в пользу улусного владельца (в том числе не несли кордонной службы), а также не платили как общеулусных, так и хурульных податей. Единственной обязанностью, которую они постоянно отбывали, было проведение различных обрядов в память покойного своего ламы Лузанг Джамбы.
Возникшая путаница в вопросе о социальном статусе шабинерских родов Калмыкии побудила Совет Астраханского калмыцкого управления в лице товарища4 Главного попечителя Николаева сделать запрос в Ламайское духовное правление от 5 декабря 1844 г. В запросе указывалось, что «г. Вице-губернатор полагая, что кроме означенных просителей есть еще в других улусах подобного рода калмыки: т. е. шабинеры, которые в последствии могут ходатайствовать о том же... предлагает Совету собрать верные и полные сведения: в каких улусах, при каких хурулах и сколько находится калмыков-шабинеров, которые по прежним правам и обычаям в калмыцком народе избавляются от платежа денежных податей и натуральных повинностей, которые несут вообще калмыки по силе означенного положения (1834 г.), и на каких актах таковое избавление может быть основано при чем просит не упустить из виду предложение его от 25 мая сего года за № 3 690 по просьбе зайсанга Наран Доржаева о ша-бинерах его» [НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 58; Ф. 42. Оп. 1. Д. 32. Л. 7]. Основываясь на этих данных, Совет запрашивал сведения о шабинерах и в Ламайском духовном правлении [НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 58; Ф. 42. Оп. 1. Д. 32. Л. 6 об.]. Более того, Совет определил «предписать всем улусным попечителям и помощнику Протопопову, собрать полные сведения о калмыцких шебенерах» [НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 58; Ф. 42. Оп. 1. Д. 32. Л. 7].
Решение вопроса о статусе деед ламин шабинеров было принято только в 1846 г., когда Совет Астраханского калмыцкого управления 1 марта уведомил Ламайское духовное правление о том, что «Совет калмыцкого управления от 2 мая 1845 г. за № 1 232 представлял на разрешение г. Исправляющему должность Астраханского военного губернатора об избавлении некоторых калмык шабинерова рода от платежа албана, определенного . (Положением от 24 ноября 1834 г.). На это ... г. Контр-адмирал Чистяков от 16 января 1846 г. За № 377 уведо-
4 Чиновник, который занимал должность заместителя.
мил Совет, что он входил с мнением своим по сему предмету к г. Управляющему Министерством государственных имуществ... 17 августа (1846 г.) <. > на которое получил предписание. Министра государственных имуществ, что ... его сиятельство и с своей стороны, согласно с мнением его находит, что те из шебенеров, кои проживают в казенных улусах не имеют прав ни на какие изъятия в отправлении повинностей, а должны исправлять оныя наравне с другими калмыками казенного ведомства. то Совет ... просил разрешения ... (Чистякова) воспретить ли употребление шебенеров для услуг хурульных и духовенству или оставить при оных с обязанием духовенство вносить от хурулов своих за тех шебенеров казенную повинность» [НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 58; Ф. 42. Оп. 1. Д. 35. Л. 1, 1 об.].
В конечном итоге военный губернатор Астраханской губернии контр-адмирал Петр Егорович Чистяков 18 февраля 1846 г. уведомил Совет, что «шебенеры, принадлежащие к казенным улусам, не имеют права ни на какие изъятия в отправлении повинностей, а должны исправлять оныя наравне с другими калмыками казенного ведомства (а хурулы должны оплачивать им работу) ибо только лица из состоящих при хурулах их имеют от исполнения улусных повинностей, кои входят в состав хуруль-ных штатов, высшим начальством утвержденным» [НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 58; Ф. 42. Оп. 1. Д. 35. Л. 1, 2]. На основе данного решения Советом было составлено уведомление для управляющих Багацохуровским, Харахусовским и Яндыковским улусами [НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 58; Ф. 42. Оп. 1. Д. 35. Л. 2 об.].
Соответственно, когда в 1846 г. шабинеры казенных улусов были поставлены в такое же положение, что и прочие податные группы калмыков, это стало причиной последовавшей затем утраты части специфичных привилегий и дисфункции социального института шабинеров. Следует заметить, что уход из жизни ламы Лузанг Джамбы привел к тому, что деед ламин шабинеры уже не выполняли к тому времени возложенных на них обязанностей. Это вызывает вопросы по их дальнейшему определению как социальной группы при отсутствии необходимых условий для ее функционирования.
Несомненно, что в дальнейшем после смерти ламы Лузанг Джамбы обособленное
и постоянное проживание на территории Яндыковского улуса шабинеров, связанных между собой общим происхождением с остальным населением улуса, которое принадлежало к субэтносу торгутов, а также объединенных друг с другом общей историей, обычаями и осознающих себя как единое целое, привело к формированию их этнической идентичности. В. А. Тишков считает, что версия об общем происхождении, общая историческая память, особая территория и чувство групповой солидарности являются признаками этнической общности [Тишков 2003: 212]. Появление у деед ла-мин шабинеров специфических черт этнической группы приводит нас к выводу о выделении указанной группы из социального сословия шабинеров. Как отмечал А. И. Ка-рагодин, «с последней трети XVIII в. начала появляться значительная группа шабине-ров, обозначаемая своим обычным родовым названием, поскольку находилась в тех же отношениях к калмыцким феодалам, что и другое податное население Калмыкии» [Ка-рагодин 1977: 39]. Можно привести в пример и тот факт, что старшина деед ламин шабинеров называет свою группу не иначе как «род». Следовательно, с начала XIX в. в результате группового самовыделения деед ламин шабинеров из среды остальных ша-бинеров можно рассматривать их не только как социальную группу, но и этническую.
Дальнейшую судьбу этнической группы деед ламин шевнр проследить довольно трудно, т. к. в последующие периоды название деед ламин шевнр в архивных документах не встречается. Однако известно, что в середине XIX в. в Яндыковском улусе существовала небольшая группа ламин шабинеров численностью в 7 кибиток [НА КИГИ РАН. Ф. 6. Оп. 2. Д. 366. Л. 101108]. Указанные шабинеры кочевали вместе с Яндыковским большим хурулом [НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 58. Л. 23]. Можно только предположить, что данная этническая группа в силу своей малочисленности вошла в состав хурульных шабинеров и частично изменила свое название.
Таким образом, в результате разных причин, в частности отсутствия различий в социальном статусе между шабинерами и ал-бату, социальная группа шабинеров трансформировалась в этническую. Появившуюся в 1772 г. социальную группу шабинеров, оформленную как находящуюся в услуже-
нии у ламы Лузанг Джамбы, на протяжении XIX в. можно одновременно определять и как этническую группу.
Список источников
Национальный архив Республики Калмыкия (НА РК). Ф. 9. Оп. 1. Д. 58; Ф. 42. Оп. 1. Д. 32.
НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 58; Ф. 42. Оп. 1. Д. 35.
НА РК. Ф. 9. Оп. 1. Д. 58. Л. 23.
Научный архив Калмыцкого института гуманитарных исследований (НА КИГИ РАН). Ф. 6. Оп. 2. Д. 366.
Литература
Авляев Г. О. К вопросу о «шебенерах» и «кетчинерах» в составе калмыцких улусов Астраханской губернии // Вестник Калмыцкого НИИЯЛИ. № 9. Сер.: История. Элиста, 1974. С. 139-154.
Авляев Г. О. Опыт классификации калмыцких этнонимов (в порядке постановки проблемы) // Этнографические вести. № 3. Элиста, 1973. С. 127-135.
Авляев Г. О. Происхождение калмыцкого народа (середина IX — I четверть XVIII вв.). 2-ое изд. Элиста: Калм. кн. изд-во, 2002. 248 с.
Бакаева Э. П. Богдо Далай-ламин хурул и этническая группа калмыков «богдоин шабинеры» // Востоковедные исследования в Калмыкии: сб. науч. тр. Элиста: КГУ, 2007. Вып. 2. С. 56-62.
Бакаева Э. П. Буддизм в Калмыкии. Историко-этнографические очерки. Элиста: Калм. кн. изд-во, 1994. 128 с.
Батмаев М. М. Социально-политический строй и хозяйство калмыков в XVII-ХVШ вв. Элиста: АПП «Джангар», 2002. 400 с.
Батыров В. В. Социальная структура калмыков // Научная мысль Кавказа. № 3. 2006. С. 30-36.
Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. М.: Наука, 1983. 412 с.
Дорджиева Г. Ш. Буддизм и христианство в Калмыкии. Опыт анализа религиозной политики правительства Российской империи (середина XVII — начало ХХ вв.). Элиста: Джангар, 1995. 126 с.
Карагодин А. И. К истории шабинерского сословия Приволжских калмыков (XVIII — первая половина XIX вв.) // Ламаизм в Калмыкии. Элиста, 1977. С. 34-49.
Качанов Ю. Л., Шматко Н. А. Проблема реальности в социологии: как возможна социальная группа? // Социологические исследования. 1996. № 12. С. 90-105.
Митиров А. Г. Шабинеры // Вестник КИГИ РАН (Вып. 18). Элиста: АПП «Джангар», 2003.
С. 259-273.
Небольсин П. Очерки быта калмыков Хошоутовского улуса. СПб.: тип. Карла Крайа, 1852. 189 с.
Нефедьев Н. Подробные сведения о волжских калмыках собранные на месте Н. Нефедьевым. С.-Петербург, 1834. 314 с.
Страхов Н. Нынешнее состояние калмыков. С при-восокуплением Калмыцких законов и судопроизводства, десяти правил их Веры, молитвы, нравоучительной повести, сказки, пословиц и песни Савардин. СПб., 1810. 174 с.
Тишков В. А. Реквием по этносу: исследования по социально-культурной антропологии. М.: Наука, 2003. 544 с.
