CC BY
67
ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 343.1 DOI 10.24411/2073-0454-2020-10132
ББК 67.411 © А.В. Победкин, 2020
Научная специальность 12.00.09 — уголовный процесс
ЭТИКО-АКСИОЛОГИЧЕСКИЕ РИСКИ МОДЫ НА ЦИФРОВИЗАЦИЮ ДЛЯ УГОЛОВНОГО СУДОПРОИЗВОДСТВА (ОБ ОШИБОЧНОСТИ ТЕХНОЛОГИЧНОГО ПОДХОДА К УГОЛОВНОМУ ПРОЦЕССУ)
Александр Викторович Победкин, начальник кафедры уголовной политики, доктор юридических наук, профессор Академия управления МВД России (125993, Москва, ул. Зои и Александра Космодемьянских, д. 8) E-mail: apobedkin71@mail.ru
Аннотация. В статье ставится вопрос об опасности безоглядного распространения повального увлечения цифровыми реформами на сферу уголовного судопроизводства. Опасность очевидной моды на цифровизацию чревата забвением многочисленных насущных проблем уголовного судопроизводства, требующих первоочередного решения. В настоящее время вопросы цифровизации уголовного судопроизводства обсуждаются именно на волне моды. Сторонники ее широкого внедрения в уголовный процесс не имеют четкого представления о том, в каких формах современные технологии следует использовать при производстве по уголовным делам. В результате организационная составляющая цифровизации необоснованно смешивается с «оцифровыванием» собственно уголовно-процессуальных отношений. Вполне возможное (в разумных пределах) использование цифровых технологий в уголовно-процессуальной деятельности их апологетами нередко необоснованно рассматривается как «революция» в уголовно-процессуальной теории и уголовно-процессуальном праве. Тем самым ставятся под угрозу доказанные многолетними научными исследованиями закономерности в сфере уголовного процесса; права человека, испытывающего сложности с использованием «гаджетов»; уголовное судопроизводство превращается в сухую чиновничью деятельность, которой оно не может являться в силу своего особого социального и нравственного назначения.
Ключевые слова: цифровые технологии, цифровизация уголовного процесса, нравственные начала уголовного процесса, научно-технические средства в уголовном судопроизводстве, доказательства.
ETHICAL AND AXIOLOGICAL RISKS OF DIGITALIZATION FASHION
FOR CRIMINAL PROCEEDINGS (ABOUT THE FALLACY OF THE TECHNOLOGICAL APPROACH TO THE CRIMINAL PROCESS)
Aleksandr V. Pobedkin, Head of the Department of Criminal Policy, Doctor of Legal Sciences, Professor Academy of Management of the Ministry of Internal Affairs of Russia (125993, Moscow, ul. Zoya and Alexander Kosmodemyanskikh, d. 8) E-mail: apobedkin71@mail.ru
Abstract. The article raises the question of the danger of the reckless spread of the craze for digital reforms in the field of criminal proceedings. The danger of an obvious digitalization fashion is fraught with oblivion of the many pressing problems of criminal proceedings requiring a first-priority solution. Currently, the digitalization of criminal proceedings is being discussed precisely in the wake of fashion. Proponents of its widespread adoption in the criminal process do not have a clear idea of the forms in which modern technology should be used in criminal proceedings. As a result, the organizational component of digitalization unreasonably mixes with the «digitization» of criminal procedure relations themselves. The quite possible (within reasonable limits) use of digital technologies in criminal procedural activities by their apologists is often unreasonably regarded as a «revolution» in criminal procedural theory and criminal procedural law. Thereby, the laws proved in the sphere of criminal process, proved by many years of scientific research, are threatened; the rights of a person having difficulty using gadgets; criminal proceedings turn into a dry bureaucratic activity, which cannot be due to its special social and moral purpose.
Keywords: digital technologies, digitalization of the criminal process, moral principles of the criminal process, scientific and technical means in criminal proceedings, evidence.
Citation-индекс в электронной библиотеке НИИОН
Для цитирования: Победкин А.В. Этико-аксиологические риски моды на цифровизацию для уголовного судопроизводства (об ошибочности технологичного подхода к уголовному процессу). Вестник Московского университета МВД России. 2020;(3):50-55.
«.. .не может быть на земле судья преступника, прежде чем сам сей судья не познает, что и он точно такой же преступник, как и стоящий пред ним, и что он-то за преступника, стоящего пред ним, может, прежде всех и виноват. Когда же постигнет сие, то возможет стать и судиею».
Даже в результате беглого ознакомления с научными публикациями в области уголовного судопроизводства последних лет, содержанием научных
Ф.М. Достоевский. Братья Карамазовы
форумов по вопросам совершенствования уголовно-процессуальной деятельности создается впечатление, что основной уголовно-процессуальной
проблемой является внедрение в уголовный процесс цифровых технологий. Все остальные болевые точки вроде бы успешно сняты: права и свободы человека обеспечены на должном уровне, уголовный процесс справедлив и эффективен, обстоятельства по уголовным делам всегда устанавливаются быстро и правильно, потерпевший имеет доступ к правосудию в полном объеме, приговоры правосудны, правда и нравственность торжествуют в судах. Как минимум, создается впечатление, что все проблемы такого рода или второстепенны или могут быть легко решены переводом уголовного процесса на цифровую платформу.
В массовом увлечении цифровыми технологиями нет ничего удивительного. Психологи довольно легко могли бы объяснить механизмы распространения и захвата человеческого сознания некими идеями, формами поведения, занимающими на определенный промежуток времени (чаще всего, короткий) доминирующее положение как в массовом, так и в индивидуальном сознании. Ничего нового в таких механизмах нет. Неумеренная тяга цифровизировать уголовное судопроизводство объясняется двумя феноменами, которые, вступая между собой во взаимодействие, раскручивают маховик активности. Это мода и эффект реформ. Модные течения, подхваченные эффектом реформ, поистине не имеют берегов.
Неразумно было бы отрицать, что прорыв, который так необходим России, неразрывно связан с использованием новейших информационно-коммуникационных, в том числе и цифровых технологий. Документы стратегического планирования предусматривают систему широкомасштабных глобальных мероприятий, которые, будучи реализованными, позволят нашей стране занять место в группе лидеров по уровню технологического развития (Указы Президента Российской Федерации от 9 мая 2017 г. № 203 «О Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 20172030 годы; от 7 мая 2018 г. № 204 «О национальных целях и стратегических задачах развития Российской Федерации на период до 2024 года; от 10 октября 2019 г. № 490 «О развитии искусственного интеллекта в Российской Федерации» и др.).
Конечно, влияние цифровых технологий должны испытывать все сферы общественной жизни. Вместе с тем, они содержательно принципиально различны, характеризуются имманентными специфическими чертами, которые не могут не учитываться при оценке масштабов внедрения в них тех или иных технологий.
Право — явление, имеющие социальные корни, оно рождено из общественной потребности упорядочения отношений между людьми и, при всех разных на него взглядах, хотя бы и с формальной точки зрения представляет собой систему правил поведения. Все способы их выражения, реализации всегда были и будут только средствами, а не сутью права. В этой связи сама постановка вопроса о необходимости создания «цифрового права»1 требует принципиального уточнения [1]. О чем идет речь: о регулировании отношений в области использования цифровых технологий, или об их применении в ходе реализации норм права, или об особенностях работы с электронными источниками информации? Вероятно, называть «цифровым правом» нормы, определяющие некие концептуальные понятия в области информации, в том числе и цифровой, работы с ней, условно и можно. Такие нормы заложены, пусть и в зачаточном состоянии, в федеральном законодательстве (Федеральный закон от 27 июля 2006 г. № 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации»), ряде подзаконных нормативных актов и пока вряд ли могут быть достаточным основанием для того, чтобы считать «цифровое право» самостоятельной отраслью права. Однако, даже в случае создания надлежащих условий для ее выделения, некоторые правила работы с электронными источниками информации, использования информационных технологий, заложенные в систему норм иной отрасли права, будут составлять содержание именно этой отрасли, а никак не цифрового права.
Уголовное судопроизводство, будучи особой сферой деятельности, сопряженной с решением человеческих судеб, пронизанной нравственными началами больше чем правовыми, безусловно, не может обходиться без использования научно-технических достижений. Действительно, таковые как в современном отечественном уголовном судопроизводстве, так и в деятельности по его организационному обеспечению используются недостаточно эффективно2.
Это, однако, не повод для абсолютизации стремления оцифровать уголовный процесс, превращения цифровизации в навязчивую идею, практически идеологию [3, с. 245-249], для ложных представле-
1 Такой же вопрос ставится в Докладе о деятельности Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за 2018 г. // Российская газета. 2019, 11 июня.
2 Отдельные предложения по более эффективному использованию информационных технологий при производстве по уголовным делам высказывались и автором настоящей работы [2, с. 27-38].
ний о найденной «кнопке», которая решит застарелые уголовно-процессуальные проблемы, последовательно уходящие из фокуса внимания процессуалистов именно в результате модного увлечения циф-ровизацией.
Даже самые активные сторонники организации уголовного судопроизводства исключительно на цифровой платформе [4, с. 24-34; 5] признают, что на нее должен переводиться лишь эффективный уголовный процесс3.
Мода на цифровизацию ввергла исследователей в горячку, пока не позволяющую, даже невзирая на многочисленные проведенные конференции, разобраться в вопросе о том, что собственно вообще имеется ввиду под цифровизацией уголовного судопроизводства. Между тем, принципиально важно определиться: нужна ли цифровизация собственно уголовно-процессуальных отношений (процессуальная регламентация порядка реализации процессуальных прав, исполнения уголовно-процессуальных обязанностей на цифровой платформе), либо речь идет только об оптимизации делопроизводства с использованием цифровых технологий. Последнее вообще не должно быть предметом внимания процессуалистов, тогда как первое вполне заслуживает разумного обсуждения (в части обеспечения более эффективного доступа жителей страны к правосудию, повышения уровня защиты и возможности реализации их прав при сохранении, однако, традиционных форм общения человека с должностным лицом, ответственным за осуществление уголовного судопроизводства).
Подчеркиваем, необходимо именно разумное обсуждение. Практика уголовного судопроизводства в мире убедительно показывает, что развитие цифровых технологий не способно кардинально повлиять на процессуальную форму, как не смогли повлиять на нее изобретение колеса, запуск космических кораблей, изобретение радио и т.д. [7, с. 15-25].
В этой связи представляется разумным предположение, согласно которому большей частью цифровые технологии должны использоваться именно в делопроизводственной сфере, и особенно активно — в сфере организации отношений между собой должностных лиц, ведущих производство по уголовному делу (например, в части обмена материалами между руководителем следственного органа и прокурором, прокурором и судьей и др.).
Попытки кардинальной реформы собственно содержания уголовного процесса (уголовно-процессуальных отношений) путем ломки концептуальных
уголовно-процессуальных категорий и институтов достаточного основания под собой не имеют по двум основным причинам.
Причина первая. Цифровая информация — всего лишь вид информации, имеющей, конечно, некоторые особенности, как их имеет и любая другая информация — аудиальная, визуальная, письменная и т.д. Однако, под каждый вид информационного сигнала корректировать уголовно-процессуальный закон — занятие бесперспективное.
Между тем, предложения отказаться в связи с развитием цифровых технологий от убедительно доказанных положений уголовно-процессуальной теории, апробированных ключевых процессуальных норм, часто звучат на научных форумах и со страниц юридической литературы.
Настаивают даже на изменении нормативной дефиниции доказательств, которые определять как «любые сведения и информацию, отраженные в документах, процессах, предметах или объектах ... доступные для верификации и установления аутентичности...», которые «могут быть представлены в рукописной, типографской и электронной формах» [8, с. 13], а для электронных доказательств предлагаются свои критерии относимости, допустимости и достоверности [8, с. 12].
Озвучено категоричное мнение: электронные доказательства — самостоятельный вид доказательства [9, с. 129-133], т.е. «сведения, содержащиеся в электронном документе и/или на электронном носителе информации...» [9, с. 133]. Верно констатируя, что необходимость выделения того ли иного вида доказательства определяется особенностями собирания доказательств, обусловленными спецификой сведений [9, с. 132], сторонники этого мнения подменяют аргументацию. Действительно, специфика электронной информации не вызывает в науке серьезных возражений [9, с. 129-132], однако это не может считаться достаточным аргументом выделения самостоятельного вида доказательств. Самостоятельный вид доказательств объективно необходим тогда, когда речь идет о специфике физической формы информационного сигнала, воспринимае-
3 Справедливости ради заметим, что видение эффективности процесса указанными авторами (депроцессуализация досудебного производства, отказ от процессуальной фигуры следователя, обвинение частными лицами в цифровой среде и т.д.) представляется крайне спорным. Из той же серии весьма сомнительных надежд на всемогущество цифровых технологий ожидания, что они так серьезно поспособствуют обеспечению прав человека, что заявитель сам с помощью электронных технологий сможет выбирать квалификацию преступления [6, с. 91-100].
мого должностным лицом, собирающим доказательства. Электронная же информация специфична только с точки зрения ее носителя (условно и, заметно упрощая: электронная информация воспринимается не с бумаги, предмета, а электронного носителя, файла, оставаясь при этом аудиальной, письменной вербальной, предметно-образной).
Другой же критерий, выделяемый авторами, настаивающими на самостоятельности электронной информации как в виде доказательств — особенности собирания, фиксации доказательств, — является не критерием, а следствием особенностей физической формы информации. Однако, способы вовлечения в уголовное судопроизводство информации, содержащейся на электронных носителях, вполне традиционны и зависят от физической природы воспринимаемого должностным лицом сигнала: осмотр, обыск, выемка, принятие представленных предметов. Отдельные особенности процессуальной формы осмотра и копирования информации с электронных носителей никак не могут считаться достаточными для выделения самостоятельного источника доказательств, как не являются основанием для этого и особенности работы с письменными документами, аудио-, видео- и другими документами. В самом деле, нельзя же считать обязательное участие специалиста при изъятии электронных носителей (задача которого — решить вопрос о том, может ли копирование информации с электронного носителя повлечь за собой ее утрату или изменение, а также оказать содействие в копировании) глобальной особенностью, обусловливающей выделение самостоятельного вида доказательств4.
Обратим внимание, что ни в Арбитражном процессуальном кодексе Российской Федерации (известно, что в арбитражном судопроизводстве новейшие информационно-телекоммуникационные технологии активно используются), ни в Гражданском процессуальном кодексе Российской Федерации (далее соответственно — АПК РФ, ГПК РФ) в числе видов доказательств вполне обоснованно не предусмотрен такой вид доказательств, как электронное доказательство5.
Ссылки же на наличие регламентации электронных доказательств в ряде зарубежных государств [10, с. 238] для России не имеет существенного практического значения ввиду особой нормативной дефиниции доказательства и традиционных отечественных теоретических представлений об уголовно-процессуальном доказывании.
Очевидно, что на волне моды УПК РФ к месту и не к месту последовательно загромождается оговор-
ками относительно электронных носителей информации (например, не к месту — ч. 4 ст. 81, ч. 1 ст. 81.1, п. 5 ч. 2 ст. 82 УПК РФ), что создает ложное представление о неком особом доказательственном характере электронных носителей информации, хотя даже по уголовным делам о преступлениях в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности основными доказательствами являются не электронные носители, а письменные документы, изымаемые в огромных объемах, относительно работы с которыми никаких процессуальных особенностей в УПК РФ не предусмотрено (похоже только потому, что письменный документ — не в модном тренде).
Причина вторая. Увлечение цифровизацией чревато выхолащиванием из уголовного судопроизводства человека с его чувством ответственности, нравственностью, опытом, человечностью. Возникает опасность игнорирования возможностей и потребностей невластных участников уголовного процесса.
Показательно, что, невзирая на все достоинства цифровых технологий, граждане их сильно опасаются. Это констатирует и Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации, к которому, как следует из вышеуказанного его доклада, в 2018 г. поступили многочисленные обращения именно по вопросу цифровизации, использования цифровой подписи. В докладе это связывается с недостаточной разъяснительной работой с населением, однако не отрицается, что развитие цифровых технологий и в самом деле таит в себе «известные опасности, связанные с возможностью ограничения права на свободу, расширением механизмов контроля над личностью», а «государству и гражданскому обществу еще предстоит поиск социального компромисса относительно решения данной фундаментальной коллизии между правом на безопасность и качество жизни, с одной стороны, и правом на личную свободу, — с другой».
Нет сомнений, что опасность цифровых технологий и в этом тоже. Однако, она и в другом. Во-первых, — в размежевании власти и человека, в ограничении возможности невластных участников уголовного судопроизводства прямого личного обще-
4 М.И. Воронин как раз и пишет, что сохранность и достоверность электронной информации обеспечивается, прежде всего специалистом [9, с. 132]. Заметим, что сохранность любого вида доказательства обеспечивается должностным лицом, в производстве которого находится уголовное дело. Им же устанавливается (отнюдь — не обеспечивается) достоверность.
5 Вместе с тем, различие в перечнях видов доказательств в Уголовно-процессуальном кодексе Российской Федерации (далее — УПК РФ), АПК РФ и ГПК РФ с точки зрения единых познавательных закономерностей критики не выдерживает.
ния с теми, кто призван решать их судьбу. Уголовное судопроизводство — сфера человеческой деятельности, которая не может быть исчерпана чиновничьими характеристиками. Она, как сопряженная с некой особой миссией (восстановление справедливости, нравственная оценка содеянного, воздаяние за содеянное), неизбежно предъявляет неизмеримо более высокие требования к лицам, ее осуществляющим, и никак не может сводиться к обмену документами между ними и другими участниками процесса. Иначе говоря, деятельность должностных лиц, осуществляющих уголовный процесс, не ограничена правоотношениями и включает в себя выполнение миссии человеческого общения. Личное взаимодействие ходе процессуального действия позволяет человеку реализовать потребность (при ее наличии) в исповедально-сти, проникнуться чертами того, кому предстоит решать его судьбу, поверить (в худшем случае — не поверить) в него. Интернет, цифровые платформы здесь помощники далеко не всегда, как никакой виртуальный храм не заменит настоящего.
Опасность цифровых технологий и в их ненасытности. Развиваясь, они, по аналогии с раковыми клетками, начинают пожирать обычные формы взаимодействия вне зависимости от возможностей человека такими технологиями воспользоваться. Так, например, налоговые органы зачастую уже не утруждают себя рассылками уведомлений о налогах, подлежащих уплате, возложив всю ответственность на налогоплательщика. Учитывать, что некоторые категории жителей страны могут не иметь соответствующих гаджетов, навыков пользования ими, близких людей готовых в этом помочь, никто, конечно, не хочет. В уголовном судопроизводстве такое бездушие гибельно. Развитие цифровых технологий общения человека и должностного лица, наделенного властными полномочиями в уголовном процессе, допустимо только при условии сохранения и традиционных форм взаимодействия и выбор варианта — безусловное право человека. Взвешенные суждения, согласно которым внедрение цифровых технологий необходимо там, где требуется усилить гарантии реализации прав личности (предоставление большей информации о движении уголовного дела и др.) не поддержать, конечно, нельзя [11, с. 149].
Упование на могущество цифровых технологий как на панацею разрушает и без того во многом утраченную готовность должностных лиц, принимающих процессуальные решения, нести за них человеческую и процессуальную ответственность. Попытки заменить сплав совести, опыта, милосердия, справедливо-
сти и твердости как основы процессуальных решений механистическими методами упречны с точки зрения как нравственности, так и эффективности. Справедливое решение — далеко не всегда математически выверенное, потому нельзя поддержать и желание отдельных специалистов внедрить в процесс принятия процессуальных решений искусственного интеллекта, в том числе и по «бесконфликтным делам» [6, с. 96], даже, несмотря на опыт США, где требования населения к ходу и результатам уголовного судопроизводства принципиально отличны от российских. Зарубежный опыт требует особенно внимательного и скрупулезного анализа на предмет его заимствования именно потому, что в России, в силу особых духовно-нравственных характеристик народа, он может и не прижиться.
В этой связи и выразительная категоричность суждений о неизбежности следования по пути зарубежных государств (например: «Цифровизация в Российской Федерации должна пойти по уже апробированной дороге развития информационных технологий в уголовном судопроизводстве. Вариантов нет» [6, с. 97]) как в Грузии, Казахстане, Эстонии, Саудовский Аравии, в которой производство по уголовному делу зачастую завершается за два дня [6, с. 97]. Завершить процесс за два дня можно. При соответствующем изменении процессуальной формы, это дело нехитрое. Однако, нельзя забывать и собственном историческом опыте молниеносных процессов, загубленных человеческих судьбах, подорванном авторитете власти, генетической потребности россиянина в справедливости, которая иногда и может потребовать и времени.
Использование новейших, включая цифровые, технологий в интересах уголовного процесса (как в рамках процессуальной формы, так и в организационной сфере), вне всяких сомнений, необходимо. Однако, для этого нет никакой объективной потребности ломать традиционные институты и понятия, предавать забвению особое социальное предназначение уголовного процесса как средства восстановления справедливости и переключать вектор научного обеспечения с решения сущностных проблем отечественного уголовного судопроизводства исключительно (или в большей мере) на его цифровизацию.
Литература
1. Зорькин В.Д. Право в цифровом мире // Российская газета. 2018, 30 мая.
2. Гаврилин Ю.В., Победкин А.В. Модернизация уголовно-процессуальной формы в условиях ин-
формационного общества // Труды Академии управления МВД России. 2019. № 3 (51).
3. Поляков М.П., Смолин А.Ю. Цифровые технологии на службе правосудия: идеологические предпосылки и технические перспективы // Юридическая наука и практика: Вестник Нижегородской академии МВД России. 2018. № 2 (42).
4. Александров А.С. Русский уголовно-процессуальный догматизм или цифровой мир: что победит? // Юридическая истина в уголовном праве и процессе: Мат. Всерос. науч.-практ. конф. / Под общ. ред. К.А. Калиновского, Л.А. Зашля-пина, 2018.
5. Потапов Д.В. Проблемы взаимодействия следователя, руководителя следственного органа и прокурора в досудебном производстве по уголовному делу: Автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. М., 2019.
6. Зуев С.В. Трансформация уголовного судопроизводства: перспективы и возможные риски // Российская правовая система в условиях четвертой промышленной революции: XVI Междунар. науч.-практ. конф. (Кутафинские чтения): Мат. конф. В 3 ч. Ч. 3. М.: РГ-Пресс, 2019.
7. Головко Л.В. Цифровизация в уголовном процессе: локальная оптимизация или глобальная революция? // Вестник экономической безопасности. 2019. № 1.
8. Медведева М.О. Уголовно-процессуальная форма информационных технологий: современное состояние и основные направления развития: Автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. М., 2018.
9. Воронин М.И. Электронные доказательства — самостоятельный вид доказательств // Российская правовая система в условиях четвертой промышленной революции: XVI Междунар. науч.-практ. конф. (Кутафинские чтения): Мат. конф. В 3 ч. Ч. 3. М.: РГ-Пресс, 2019.
10. Вилкова Т.Ю. Досудебное производство в условиях развития цифровых технологий в России и за рубежом: сравнительный анализ // Российская правовая система в условиях четвертой промышленной революции: XVI Междунар. науч.-практ. конф. (Кутафинские чтения): Мат. конф. В 3 ч. Ч. 3. М.: РГ-Пресс, 2019.
11. Попова И.П. Нравственные основания уголовного судопроизводства в аспекте цифровых технологий // Российская правовая система в условиях четвертой промышленной революции: XVI Междунар. науч.-практ. конф. (Кутафинские чтения): Мат. конф. В 3 ч. Ч. 3. М.: РГ-Пресс, 2019.
References
1. Zor'kin V.D. Pravo v tsifrovom mire // Rossiys-kaya gazeta. 2018, 30 maya.
2. Gavrilin Yu.V., Pobedkin A.V. Modernizatsiya ugolovno-protsessual'noy formy v usloviyakh informat-sionnogo obshchestva // Trudy Akademii upravleniya MVD Rossii. 2019. № 3 (51).
3. PolyakovM.P., Smolin A.Yu. Tsifrovye tekhno-logii na sluzhbe pravosudiya: ideologicheskiye predpo-sylki i tekhnicheskiye perspektivy // Yuridicheskaya nauka i praktika: Vestnik Nizhegorodskoy akademii MVD Rossii. 2018. № 2 (42).
4. Aleksandrov A.S. Russkiy ugolovno-protses-sual'nyy dogmatizm ili tsifrovoy mir: chto pobedit? // Yuridicheskaya istina v ugolovnom prave i protsesse: Mat. Vseros. nauch.-prakt. konf. / Pod obshch. red. K.A. Kalinovskogo, L.A. Zashlyapina, 2018.
5. PotapovD.V. Problemy vzaimodeystviya sledo-vatelya, rukovoditelya sledstvennogo organa i proku-rora v dosudebnom proizvodstve po ugolovnomu delu: Avtoref. diss. ... kand. yurid. nauk. M., 2019.
6. Zuev S.V. Transformatsiya ugolovnogo sudo-proizvodstva: perspektivy i vozmozhnyye riski // Ros-siyskaya pravovaya sistema v usloviyakh chetvertoy promyshlennoy revolyutsii: XVI Mezhdunar. nauch.-prakt. konf. (Kutafinskie chteniya): Mat. konf. V 3 ch. Ch. 3. M.: RG-Press, 2019.
7. GolovkoL.V. Tsifrovizatsiya v ugolovnom protsesse: lokal'naya optimizatsiya ili global'naya revolyutsiya? // Vestnik ekonomicheskoy bezopasnosti. 2019. № 1.
8. Medvedeva M.O. Ugolovno-protsessual'naya forma informatsionnykh tekhnologiy: sovremennoe sostoya-nie i osnovnye napravleniya razvitiya: Avtoref. diss. ... kand. yurid. nauk. M., 2018.
9. Voronin M.I. Elektronnye dokazatel'stva — samo-stoyatel'nyy vid dokazatel'stv // Rossiyskaya pravovaya sistema v usloviyakh chetvertoy promyshlennoy revolyutsii: XVI Mezhdunar. nauch.-prakt. konf. (Kutafinskie chteniya): Mat. konf. V 3 ch. Ch. 3. M.: RG-Press, 2019.
10. Vilkova T.Yu. Dosudebnoe proizvodstvo v usloviyakh razvitiya tsifrovykh tekhnologiy v Rossii i za ru-bezhom: sravnitel'nyy analiz // Rossiyskaya pravovaya sistema v usloviyakh chetvertoy promyshlennoy revolyutsii: XVI Mezhdunar. nauch.-prakt. konf. (Kutafinskie chteniya): Mat. konf. V 3 ch. Ch. 3. M.: RG-Press, 2019.
11. Popova I.P. Nravstvennye osnovaniya ugolovnogo sudoproizvodstva v aspekte tsifrovykh tekhnologiy // Rossiyskaya pravovaya sistema v usloviyakh chetvertoy promyshlennoy revolyutsii: XVI Mezhdunar. nauch.-prakt. konf. (Kutafinskie chteniya): Mat. konf. V 3 ch. Ch. 3. M.: RG-Press, 2019.
