ЭТИКА ПРОФЕССОРА И ЭТИКА АДМИНИСТРАТОРА: ОТ СОЛИДАРНОСТИ К ОТЧУЖДЕНИЮ Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

А.А. Скворцов

УДК 174

Этика профессора и этика администратора: от солидарности к отчуждению

Аннотация. Этика профессора и этика вузовского администратора - две нормативно-ценностные системы, отношения между которыми в последние годы существенно изменились. Если ранее административные посты в университетах занимали учёные, то сегодня на руководящие должности выдвигаются «менеджеры образования», не имеющие прямого отношения к науке, но поставленные государством ею руководить. Автор полагает, что такая тенденция ведёт к превращению действующих учёных и педагогов в мелких администраторов, что не позволит им заниматься наукой и образованием в их традиционном понимании.

Ключевые слова: этика, прикладная этика, академическая этика, исследовательская этика, менеджмент в образовании, отчуждение.

Тема, избранная НИИ ПЭ для обсуждения на страницах нового выпуска «Ведомостей», является крайне наболевшей. Кто из нас, университетских работников, не сталкивался в последнее время с решениями администрации, которые, в нашем понимании, резко противоречат духу академической этики? Кто из нас не возмущался, что принципы учебной и научной работы в университете отныне играют второстепенную роль, уступив своё место далёким от науки и образования соображениям? Конечно, степень административной атаки на устои университетской жизни в различных вузах разная: где-то она едва чувствуется, а где-то она доходит до изощрённого цинизма, уничтожая всё, что осталось от академической культуры. Но, думаю, никто не будет отрицать, что положение рядового преподавателя/научного сотрудника в современном вузе резко ухудшилось, и мало кто в этой ситуации чувствует себя комфортно. Конечно, за последние два десятка лет мы привыкли, что образование и наука у нас постоянно находятся в кризисе и в состоянии реформ. Но, то, что происходит сейчас, - это уже не

кризис, а скорее революция, поскольку происходит слом и искоренение традиционных представлений об академической среде. Так, за последние годы, вникая в новую нормативную базу, мы, например, узнали, что образование - это услуга, педагог - работник сферы услуг, наука - это нечто среднее между бизнесом и шоу-бизнесом, сам университет - это учреждение, которое можно объединить с другим, реструктурировать, перепрофилировать, «переформулировать», и всё это - без малейшего намёка на учёт мнений сотрудников.

Происходящие изменения серьёзно повлияли на судьбу этического регулирования в академической среде: если 5-7 лет назад относительно его велись увлекательные споры, то сейчас они почти не слышны. О какой этике можно говорить, если перед многими университетами прямо стоит вопрос выживания, а деятельность и положение сотрудников в организации определяются не в результате открытого обсуждения (что предполагает зрелая академическая этика), а посредством распоряжений, передаваемых сверху? В этом плане правильными являются приказы начальства, которые не могут быть оспорены простыми сотрудниками, а значит, этика как практика свободного обсуждения и принятия решения, устраивавшего всех, оказывается отчуждённой от сотрудников. О существовании этических кодексов, которые когда-то принимались после открытых обсуждений, почти забыли, а работа малочисленных комиссий по академической этике прекращена за ненадобностью: административной революции больше не требуются институты университетского самоуправления.

Кто-то может сказать, что так было всегда: наша страна никогда не отличалась демократизмом, в т.ч. в сфере образования. Но это - неправда. Я хорошо помню другое время, конец 90-х, когда трудно было представить, что ценности администратора и учёного могут конфликтовать. В то время в университетах, которые в нашей стране принято называть классическими, было заведено, что администраторами - ректорами, проректорами, деканами - были только серьёзные учёные. Это тождество вносилось в уставы вуза и не подвергалось сомнению у сотрудников. Считалось очевидным, что для управления таким сложным организмом как университет, требуется глубо-

кое понимание сущности образования и науки, знание академических традиций, большой научный авторитет и, наконец, обязательное понимание повседневного обихода, сложившегося в университете. Учитывая последнее, никем не подвергалось сомнению, что руководить учреждением должен его выпускник, прошедший все стадии научного роста и знающий все тонкости академической жизни. Конечно, такой обиход не исключал критичного отношения сотрудников к некоторым руководителям, но эта критика касалась личностных особенностей или некоторых действий начальников, но не подвергала сомнению тождество «учёный-администратор». Можно ли назвать это особой корпоративной культурой вуза? Скорее нет, поскольку понятие «корпоративная культура» касается в большей степени деловой сферы, где господствуют анонимно-безличностные отношения. А то, что происходило в университетах, вышедших из советского времени, - это далеко не деловой мир в его современном понимании. Трудно описать в нескольких предложениях всю эту сложность, но очевидно, что большая часть отношений строилась по принципу глубоких межличностных связей, что позволяло создавать коллективы единомышленников, решавших серьёзные исследовательские задачи. И результатом такой работы и такого сотрудничества становились не только научные школы и научные открытия, но и, что было очень важно для общества, высокий уровень культуры отечественной науки, позволявший ей влиять и на образование, и вообще - на идейное состояние общества.

Когда стало разрушаться, казалось бы, незыблемое для академической среды уравнение «учёный=администратор»? Очевидно, что не сразу в вузовских стенах появились менеджеры со стороны. Всё это началось в конце 90-х - начале 2000-х, когда стартовал процесс массового проникновения в науку чуждых ей людей. В это время количество вузов в стране увеличивается в несколько раз, количество студентов становится явно непропорциональным в сравнении с численностью населения, сокращающейся в условиях тяжёлого кризиса. Соответственно, для деятельности новоявленных университетов, о качестве получаемого образования в которых до поры до времени никто не задумывался, начинает рекрутироваться большое

количество преподавателей. В новую армию педагогических работников набирались выходцы из тех сфер, которые подверглись наибольшему разгрому в период так называемых реформ: вооружённые силы, военно-промышленный комплекс, наукоёмкие и технологичные производства, идеологический аппарат и т.д. Академический статус в виде учёных степеней им обеспечили сотни открытых наспех диссертационных советов, работавших по принципу «заплати и защищайся». Об уровне таких диссертаций замечательно высказался один из бывших председателей ВАК: «Была опущена за долгие годы эта планка, о которой мы начали говорить, но не только планка, жанр потерялся. Из научно-квалификационной работы диссертация, особенно по общественным и социальным наукам, превратилась в нечто другое: стали защищаться проекты законов, сборники каких-то методик» [1]. Университетское сообщество взирало на эти маркетинговые технологии в лучшем случае равнодушно, в худшем - само с энтузиазмом включалось в бизнес-игру. Ряд диссертационных советов успевали защитить в год по 100-120 диссертаций [2]; для любого, кто хоть немного знаком с процессом подготовки защиты, ясно, что речь идёт о вопиющей профанации. Тем не менее степени присваивались, а «знаменитые» своим ударным трудом советы, в большинстве своём, существуют и по сей день. Разумеется, те, кто получили свою степень после смены профессии, стали не только преподавателями, но и заняли места вузовских администраторов. В итоге появление учёных-управленцев с липовыми дипломами стало первым шагом к превращению университетов в аналог бизнес-корпораций, где наметилось расхождение между целями руководства и целями науки. От него до второго этапа (до современного состояния, когда управленческая структура фактически не считается с интересами учёных) оставалось совсем немного.

Разумеется, липовые «учёные-администраторы» не смогли добиться высокого уровня управления университетами, особенно теми, которые появились в последние 20 лет. Им не доверяли ни сотрудники вузов, ни органы надзора за образованием. У государства и общества возникали к ним справедливые вопросы: почему, когда в мире стремительно развиваются об-

разовательные технологии, мы в этой области до сих пор топчемся на месте?, почему в стране растёт число выпускников, но нет достаточного количества специалистов высокого уровня?, почему вузовскую жизнь всё время сотрясают коррупционные скандалы? и т.д. Здесь волей-неволей напрашивался вывод, что такие учёные руководить вузами не могут. Но поскольку для министерского чиновника не существует критериев различия настоящего доктора наук, имеющего признанные заслуги в академической среде и свою школу, от номинального доктора наук, который в академической среде оказался случайно, а на руководящий пост попал по протекции, то вывод был распространён вообще на всех учёных. И подкреплялся он почти гуманистической мыслью: пусть настоящие учёные занимаются только наукой. Необходимо освободить их от бюрократии, связанной с управлением финансовыми потоками, коммунальным хозяйством, службами безопасности, а также и от дилетантского руководства. Они наконец-то получат свободу заниматься любимым делом, а руководящую миссию возьмут на себя специально обученные менеджеры, которые смогут наладить «эффективное управление вузом». Был и второй, уже далеко не гуманистический, аргумент: государство даёт деньги на образование, поэтому оно должно руководить вузом посредством своих кадров. Как будто бы учёные, вносящие вклад в интеллектуальное развитие нашей страны, не являются людьми, защищающими интересы государства! Большинство учёных было вправе считать, что работают на благо страны, а здесь оказалось, что они неверно определяют это благо; для его верного понимания требуются специально обученные люди. И здесь опять же удивляет лёгкость, с которой академическая среда молчаливо согласилась признать эту стратегию рассуждения. Более того, как и в случае с первой волной, некоторые вузы активно включились в процесс и начали готовить «эффективных менеджеров» в рамках созданных на скорую руку магистерских программ. Как оказалось, любой человек, имеющий диплом бакалавра по любому направлению и некоторую сумму денег, может поучиться 1,5-2 года, получить диплом уважаемого вуза и претендовать на управление образовательным процессом в крупном учреждении.

Сначала зададим общий вопрос: возможно ли это? Можно ли обучить человека за короткий срок быть менеджером образования? Казалось бы, каждый ведь учился в вузе и знает, как он устроен. В конце концов, законы и образовательные стандарты едины для всей страны, а значит, все вузы должны работать приблизительно одинаково. Тем более менеджеры со стороны - это не только наш, но, похоже, общеевропейский тренд. Вот, что пишет британский учёный Терри Иглтон в широко обсуждаемой ныне статье «Медленная смерть университета»: «В других университетах Великобритании сложилась совсем иная ситуация. Вместо самоуправления учёных здесь господствует иерархия: разветвлённая и запутанная сеть бюрократии, младшие преподаватели — рабочие лошадки — и проректоры, которые ведут себя так, как будто руководят "Дженерал Моторс". Старшие преподаватели стали теперь старшими менеджерами, кругом слышны разговоры об аудите и бухгалтерском учёте. На книги - это отжившее, унылое явление до-технологической эпохи - всё чаще смотрят с неодобрением» [3]. Знакомая картина, не правда ли? Но всё же было сказано, что «старшие преподаватели стали теперь старшими менеджерами», т.е. они всё-таки вышли из своего университета. У нас же предполагается, что они могут быть не из своего университета. И, казалось бы, если воспринимать университет как одну из безликих организаций, осваивающих госбюджет, то управлять ею может любой, имеющий навыки управления. Но в том-то и дело, что разница заключается в нравственных мирах: большинство государственных организаций (больница, воинская часть, библиотека и т.д.) не могут существовать без идеальных мотивов, важнейшим из которых является служение родине. Конечно, эти мотивы выражаются по-разному и трансформируются в различные действия, и, возможно, каждый сотрудник понимает их по-своему, но всё равно они являются основой ценностного мира такой организации. В университетах это идейное основание всегда было ярко выражено, особенно в нашей стране, где благосостояние университетских сотрудников традиционно находилось ниже среднего уровня. Оно требует от каждого учёного не только исполнять обязанности, но и поступать исходя из понимания особой культурной миссии нау-

ки и образования. Именно этот ценностный мир и его реализацию в поступках мы называем «этикой преподавателя (учёного)». Как управлять этим? Как влиять на поведение людей, чья мотивация поведения для человека со стороны непонятна, а цели научного и образовательного поиска - откровенно чужды? Уже здесь ясно, что университетский администратор, если он является «профессиональным менеджером», не имеет отношения к сложной ценностно-нормативной системе, которую мы называем «университетской этикой».

А теперь обратимся не к формальной, а содержательной стороне вопроса. Почему-то в рассуждении «учёные занимаются наукой (преподаванием), а менеджеры управляют» мало кто заметил, что смысл этой фразы заключён не в том, о чём она говорит, а в том, о чём она явно не говорит, но подразумевает. Если проанализировать происходящие ныне события, то полностью эта фраза звучала бы так: «Учёные занимаются наукой (преподают), менеджеры управляют, но кто такой "учёный", что такое "наука" и "преподавание" - определяет именно менеджер, а не учёный». Соответственно, учёные не могут вмешиваться в управление, поскольку их от него освободили. Внешне это выглядит так, что отныне менеджеры занимают главенствующую роль на кафедрах (факультетах) и устанавливают критерии для оценки работы преподавателей и учёных. В итоге профессорско-преподавательский состав многих вузов столкнулся с тем, что, оказывается, они неправильно понимали науку и занимались чем-то другим. А «правильное», т.е. менеджерское, понимание обернулось для обитателей университетов непонятными, а иногда даже и неадекватными требованиями. В итоге, получилось почти «по Гегелю»: тезис «свобода учёным от администрирования ради науки» перешёл в антитезис, т.е. обернулся полной потерей свободы творчества. Оказалось, что наука - это не результат долгого труда, выраженный в оригинальной монографии, а «куча» скороспелых статей в журналах, которые никто не читает, вследствие их многочисленности и невразумительности. Преподавание - это не творческая лаборатория учёного и студентов, которая одновременно мотивирует научную деятельность, а формальное чтение лекций на общих потоках, где часто смешиваются далёкие друг от друга на-

правления подготовки. При этом спускаются такие цифры педагогической нагрузки, выполняя которую преподаватель часто не в состоянии не то что написать статью, а даже подумать о её тематике. А если учесть, что государство уже давно не финансирует науку в вузе, то непонятно, почему от сотрудников в ультимативном порядке требуют написания научных статей?

Здесь уместно вспомнить то, чем особенно отличалось преподавание в университете, оставшееся от советского времени, а именно акцентом на специализацию. К примеру, профессор или академик могли работать в маленькой группе с двумя или тремя студентами, передавая им свои знания, увлекая настоящей наукой и готовя себе смену. Но в наше время само слово «специалист» было ликвидировано не только как обозначение статуса выпускника вуза, но и старательно искоренено из государственных стандартов. Возобладало иное понимание: специалист - это не профессионал высокого класса, работающий в определённой области, а лицо, обладающее мозаичным набором общих знаний, благодаря которым оно сможет продолжить обучение на следующей ступени, где оно также нахватает отрывочных сведений из разных областей. Соответственно, стали объединяться направления подготовки, кафедры, факультеты и даже университеты. Прекращение выпуска специалистов привело к тому, что преподавать стали также «неспециалисты», способные передать ученикам только хаотичный набор знаний. Всё это сильно снизило мотивацию студентов, которые быстро поняли, что от таких «компетенций» проку в жизни не будет, поэтому неплохо было бы обеспечить себе доход, работая параллельно с учёбой. В итоге аудитории опустели, а внеаудиторная самоподготовка студентов почти пропала. И всё это - на фоне почти безграничной энергии, которую демонстрируют студенты во внеучебной жизни, в социальных сетях или даже в политике и бизнесе. Конечно, такое положение дел не устраивало администрацию, поэтому была придумана «воспитательная работа», которая также была спущена на преподавателей. Разумеется, ни один «менеджер» не в состоянии объяснить, что понимается под этим словосочетанием. По идее, воспитательная работа должна сделать из студента глубоко увлечённого наукой молодого исследователя,

который всё время отдаёт обучению и готов сам браться за серьёзные научно-образовательные проекты. Но как этого добиться, если ценности высокой компетентности, а вместе с ними и высокая наука отныне молодёжи недоступны? Воспитательная работа в вузах в итоге была сведена к необходимости для преподавателей читать скучные лекции на нравоучительные темы, что ещё больше отбило у студентов желание проводить время в стенах вуза. Как оказалось, из той гармоничной педагогической работы, которую всегда вели сотрудники университетов, невозможно вырвать и выделить в отдельный вид деятельности воспитательный процесс. Взятый сам по себе, вне учебной и научной деятельности, он превратился в фарс.

Наконец, стоит обратиться к самому главному в сложившейся ситуации - финансовому вопросу. Если менеджеры -это сотрудники вуза, которые не преподают и не занимаются наукой, то, казалось бы, главная их задача привлекать финансовые средства и налаживать надёжные связи со спонсорами. По крайней мере, так воспринимается роль менеджера на Западе. Но в нашей реальности обязанность привлекать средства со стороны также была повешена на преподавателя. Причём он должен обеспечить не только бюджет вуза, но и достичь требуемого размера собственной зарплаты, который установлен чиновником далёким от образования. Получается неслыханная в мировой экономике вещь: повышать зарплату требуют от работодателя, а он перекладывает это требование на самого работника. Эти абсурдные требования обернулись для преподавателей необходимостью подавать заявки на грант, причём уже многие вузы требуют эти заявки как обязательное условие для продолжения работы. С какой волокитой это связано, каковы шансы, и на какой размер «жалования» можно претендовать - хорошо известно тем, кто с этим сталкивался. Но может ли быть иначе, если добытыми в результате нелёгкой работы средствами распоряжаются те же менеджеры, а сам «добытчик» от процесса распределения отстранён?

Таким образом, обещание «освободить учёных от административных обязанностей» на деле обернулось полным погружением сотрудников в деятельность, не имеющую никакого отношения к ни к науке, ни к образованию и которую можно

прямо назвать «административным рабством». Количество отчётности по разным направлениям (учебным, научным, воспитательным, финансовым) выросло в разы, при этом бюрократическая работа никак дополнительно не оплачивается. Здесь снова уместно спросить: зачем вузам такое количество менеджеров, если большинство сотрудников, в сущности, делает их работу? И ответ очевиден: поскольку образование - это услуга, работник - это производитель отчётности, факультет - это офис, а университет - бизнес-корпорация, то требуются менеджеры, управляющие этой корпорацией и координирующие работу административного персонала, который лишь номинально считается учёными и педагогами. Их главное назначение - оценивать труд учёных, в то время как сами учёные лишены возможности оценивать труд менеджера. При этом работа учёных оценивается по неким шкалам, содержание которых демонстрирует полное непонимание их авторами сущности научной и педагогической работы. Согласно им, почему-то неизменно получается, что чем больше сотрудник трудится во имя общего дела, тем меньше у него баллов. В итоге, как замечает Т. Иглтон, правда, по отношению к Британии, которая, похоже, переживает сходные с нами реформы: «Они бы заработали ещё больше баллов, если бы вообще ушли из науки и приказали долго жить, сохранив своим финансовым хозяевам столь неохотно выдаваемое жалование и позволив бюрократам развернуть свою деятельность среди и без того перегруженных преподавателей. Многие учёные в Великобритании уже осознали, как страстно их учреждение хотело бы, чтобы все они уволились, кроме немногих известных имён, способных привлечь побольше новых клиентов. Вот и выходит, что нет недостатка в преподавателях, стремящихся уйти на пенсию досрочно, учитывая, что несколько десятилетий назад британская наука была весьма желанным местом работы, но теперь стала невыносимым местом для многих, кто занят в этой сфере. Впрочем, высыпая на рану ещё немного соли, власти собираются урезать и преподавательские пенсии»[3].

Таким образом, сегодня можно говорить о серьёзном ценностном конфликте, существующем между этосами учёного и администратора. Ситуация складывается так, что для исполне-

ния своего прямого назначения университетскому сотруднику приходится не поддерживать систему, а учиться её обходить. Происходящие реформы потребовали от университетов принять на себя много новых обязанностей, но при этом они почти полностью игнорируют или даже прямо разрушают самое главное назначение университета, которое никогда отчётливо не декларировалось, поскольку считалось очевидным. Это - культурная миссия, выраженная в подготовке высокообразованных людей, чьё назначение - вести просветительскую работу, тем самым изменяя к лучшему условия жизни людей. Но чтобы нести такую миссию, от университетского преподавателя требовалось тратить все свои силы на собственное интеллектуальное развитие. Теперь, когда большая часть времени тратится на исполнение бюрократических обязанностей, такая задача становится невыполнимой. Отсюда «этичным поведением» учёного, т.е. поведением, соответствующим целям и ценностям университета, будет борьба за право заниматься образованием и наукой. Некоторые вузы, почувствовав это, решили искусственно разделить своих сотрудников на меньшинство, которому позволено заниматься творческой работой («исследователи первого уровня» и т.д.), и большинство, которое будет выполнять убийственную педагогическую нагрузку и заполнять тонны бессмысленной отчётности. Но такое разделение, которое в наших условия никогда не будет свободным от непотизма и протекции, по сути, официально закрепляет отчуждение большинства университетских сотрудников от творческой работы.

Но если ныне этос университетского работника - это борьба за свои академические права, то чем является этос администратора? В тех немногих местах, где администраторами всё ещё остаются учёные (настоящие, а не те, которые только являются носителями степени), они пытаются, насколько это возможно, оградить сотрудников от бюрократической работы. Для них, как и прежде, приоритетом остаётся свободный творческий поиск, который даёт жизнь целым научным направлениям и школам. Но таких управленцев становится всё меньше; их замещают «эффективные менеджеры», которым, в принципе, всё равно чем руководить: вузом, факультетом, рестораном,

воинской частью или кладбищем. И не суть важно, были ли они поставлены государством со стороны, либо выдвинулись по административной линии из недр самого вуза. В специфике научно-педагогической работы они не разбираются, да это от них и не требуется. Поскольку целью работы вуза являются формальные показатели, им предписано «выбивать» их из сотрудников: поощрять тех, кто преуспел, например, в публикации статей в журналах, которые никто не читает, и наказывать тех, кто, по их мнению, неэффективен. Отсюда есть ощущение, что говорить об этике такого «эффективного менеджера» оснований нет. Этика предполагает возможность свободного выбора между ценностями и жизненными стратегиями. Даже современный учёный, оказавшись в сегодняшних сложных обстоятельствах, может рискнуть оставить забюрокраченную среду и перебиваться случайными заработками ради сохранения права самостоятельно заниматься наукой. Но у «эффективного менеджера» нет нужды делать выбор: цель его деятельности -это наиболее точное исполнение приказов начальства. Весь ценностный горизонт, составляющий содержание научной и педагогической работы, не имеет для него никакого значения, следовательно, в его действиях нет никакой свободы, а значит, нет и этики.

Если суммировать всё сказанное, то, на мой взгляд, сегодня уместно говорить не о конфликте этосов учёных и администраторов, а о столкновении академической этики и управленческой прагматики. Конечно, у управленцев есть какая-то своя поведенческая этика, но в сложившихся условиях она никак не соприкасается с этикой академической. Конфликт между моралью и прагматикой - вечная тема; во многих этических системах он решался так, чтобы мораль не осуждала прагматику, но говорила, что она должна быть ограничена, поскольку есть вещи выгодные, но абсолютно недопустимые с точки зрения человечности. Но в тех условиях, в которых сегодня оказалась академическая среда, есть ощущение, что прагматика стремится быть ничем не ограниченной. Для «эффективного менеджера» ведь не существует ни научного авторитета, ни былых академических заслуг, ни даже признания мирового сообщества: радикальное обращение с некоторыми известными института-

ми Академии наук и уважаемыми российскими вузами, которые фактически упразднены и переданы в ведение других, это отчётливо показало.

Если же осмыслить положение университетских сотрудников в новых условиях, то можно констатировать, что отчуждение учёных от процесса управления привело в итоге к их отчуждению от педагогического и научного труда. Прагматика управления заставляет их стать такими же «прагматиками», т.е. отказаться от всего творческого, что было в их профессии, и превратиться в некий безличный «процесс», достигающий контрольных цифр. Если эта тенденция возобладает окончательно, то говорить о науке и образовании в их традиционном, привычном для нас понимании, будет невозможно. Конечно, когда-нибудь к людям, принимающим решения в этой области, придёт осознание, что погоня за такой эффективностью приведёт к тому, что в стране не останется ни грамотных специалистов, ни высоких технологий, ни минимального уровня культуры, необходимого для противостояния экстремизму. Короче говоря - ничего, что могло бы обеспечить будущее нашему обществу. Но большой вопрос: не будет ли к этому моменту потеряно слишком много и потеряно безвозвратно?

Список литературы

1. Кирпичников М.П. Аттестационное обновление. Интервью А. Привалову, «Expert Online», 21.04.2010 // http://ex-pert.ru/2010/04/21/attestasionnoe_obnovlenie/.

2. Дуэль А. Университеты, где защищено много диссертаций, проверят первыми // Комсомольская правда. 2013 г. 8 февраля. // http://www.kp.ru/f/13/attached_file/35/70/2947035.pdf.

3. Иглтон Т. Медленная смерть университета // Скепсис. Научно-просветительский журнал. // http://scepsis.net/library/id_3 6-72. html.