CC BY
253
УДК 408.52
ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ ЗАРУБЕЖНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛИНГВИСТИКИ
А.П. Чудинов, Э.В. Будаев
В настоящей статье рассматривается генезис и эволюция одного из самых активно развивающихся направлений зарубежного языкознания - политической лингвистики. Авторы выделяют четыре основных этапа в развитии политической лингвистики, дают характеристику каждому этапу и определяют его специфику. В статье показано, как по мере своего становления политическая лингвистика активно вбирала в себя эвристики самых разнообразных направлений современной гуманитарной науки.
Политическая лингвистика на рубеже XX и XXI веков оформилась как автономное направление научных исследований, находящееся на стыке лингвистики и политологии и использующее методики различных гуманитарных наук. В зарубежной политической лингвистике традиционно различаются два меганаправления - американское и европейское1.
Истоки современной политической лингвистики можно обнаружить еще в античной риторике: проблемами политического красноречия активно занимались уже в Древней Греции и Риме, однако эта традиция оказалась прерванной на много столетий, когда на смену античным демократиям пришли феодальные монархии. Изучение политической коммуникации оказывается социально востребованным прежде всего в демократическом обществе, а поэтому соответствующие исследования вновь появились лишь вместе с развитием демократии в Западной Европе и Северной Америке. Рассмотрим основные этапы в истории изучения политической коммуникации.
1. Исследования политической коммуникации в рамках традиционной риторики и стилистики. Первоначально (то есть еще до возникновения политической лингвистики как особого научного направления) публикации по проблемам политической коммуникации воспринимались как разновидность стилистических или риторических исследований. Соответствующие публикации носили преимущественно «рецептурный», восхваляющий или критический (дискредитирующий) характер. В публикациях первого типа авторы стремились показать своим читателям, каким образом можно добиться успеха в публичных выступлениях или иной публичной речевой деятельности, в том числе в политической сфере.
В публикациях второго типа основное внимание уделялось детальному описанию достоинств и
- в меньшей степени - недостатков в речевой деятельности конкретных политических деятелей. Особенно активно изучались разнообразные аспекты риторического мастерства политических
лидеров. Причины убедительности президентских выступлений искали в фонетических и ритмических особенностях, остроумии, задушевности, открытости, простоте, образности и иных качествах речи.
В работах критической направленности основное внимание традиционно уделялось «разоблачению» недобросовестных уловок политических противников, а также их косноязычию, малообразованности и речевой небрежности. Значительное число критических публикаций было посвящено «порче» родного языка, среди причин которой обычно назывались те или иные политические события, а также общее падение нравов, утрата духовных основ и уважения к национальным традициям.
2. Возникновение и становление политической лингвистики (двадцатые - пятидесятые годы XX века). История возникновения и становления любой научной дисциплины неразрывно связана с историей общества, и политическая лингвистика не стала исключением. В череде событий XX в. точкой отсчета для становления политической лингвистики стала Первая мировая война, которая привела к невиданным человеческим потерям и кардинальному изменению мироощущения человечества. В новых условиях необходимость изучения политической коммуникации и ее взаимосвязи с общественно-политическими процессами становилась все более очевидной. После опыта беспрецедентного пропагандистского противостояния воюющих стран, знание о механизмах манипуляции общественным мнением приобретает высокую научную и гуманитарную ценность. Поэтому неудивительно, что после войны внимание исследователей языка политики было направлено на изучение способов формирования общественного мнения, эффективности политической агитации и военной пропаганды.
Наиболее значимые работы этого периода связаны с деятельностью Уолтера Липпманна2, Пола Лазарсфельда3 и Гарольда Лассвелла4.
У. Липпманн в период Первой мировой войны
писал пропагандистские листовки для армии союзников во Франции, после войны занялся изучением вопросов пропаганды и агитации, служил советником у двенадцати президентов США. В современной политической лингвистике активно используется предложенное У. Липпманном понятие «процесса установки повестки дня» (agenda-setting process), т.е. высвечивания в политической коммуникации одних вопросов и замалчивания других. Таким образом, ученый разграничил реальную актуальность той или иной проблемы и ее «важность» в восприятии общества. Также У. Липпманну принадлежит первенство в применении контент-анализа в качестве метода для исследования общественных представлений о политической картине мира. В частности, в 1920 году было опубликовано исследование корпуса текстов газеты «The New York Times», которые были посвящены Октябрьской революции 1917 г5. Как показал У. Липпманн, среднему американцу невозможно было составить сколько-нибудь объективного мнения о происходящих в мире событиях ввиду анти-болынивистской предвзятости анализируемых текстов.
Другим значимым предшественником политической лингвистики был Пол Лазарсфельд, активно занимавшийся изучением пропаганды в Колумбийском университете. В 1937 г. он руководил исследовательским проектом по воздействию информации радиовещания на американскую аудиторию. Впоследствии этот проект вылился в создание «Бюро прикладных социальных исследований» - единственного основанного на базе университета исследовательского института того времени, который занимался вопросами политической и массовой коммуникации. П. Лазарсфельд вместе со своим коллегой Р. Мертоном разработал метод опроса фокус-группы, который применялся для сбора данных об отношении рядовых американцев к правительственным призывам по радио разводить «огороды победы» или приобретать облигации военных займов. Примечательно, что эти правительственные программы разрабатывались и анализировались как самим П. Лазарсфельдом, так и другими исследователями (в том числе Гарольдом Лассвеллом).
П. Лазарсфельду принадлежит первенство в применении контент-анализа к исследованию зависимости электорального поведения от предвыборной агитации в СМИ. Наибольшую известность получило его исследование, проведенное в округе Эри (штат Огайо). В течение полугода вплоть до президентских выборов 1940 г. П. Лазарсфельд и его коллеги проводили опрос фокус-группы в 600 человек с целью выявить эффективность агитационного воздействия политических текстов СМИ на американских граждан. К удивлению исследователей, только 54 участника эксперимента поменяли за полгода свои предпочтения в пользу другого кандидата в президенты, и еще
меньшее количество респондентов сделало это под прямым воздействием газет, журналов и радиопередач. Этот эксперимент заставил засомневаться в доселе принимаемом как само собой разумеющееся положении о тотальном характере воздействия СМИ на избирателя.
Впоследствии П. Лазарсфельд и другие исследователи разработали модель двухуровневой коммуникации, согласно которой в любом обществе существуют восприимчивые к воздействию политической пропаганды «лидеры общественного мнения» (opinion leaders), распространяющие политическую информацию по каналам межличностного общения. Методика П. Лазарсфельда получила значительное распространение и применяется вплоть до настоящего времени. Хотя исследователи указывали на недооценку пропагандистской роли СМИ, разработки П. Лазарсфельда инициировали интерес к исследованию дополнительных факторов коммуникационного воздействия на избирателя.
Среди предшественников современной политической лингвистики называют также Гарольда Лассвелла, которому принадлежит заслуга значительного развития методики контент-анализа и ее эффективного применения к изучению языка политики. С помощью контент-анализа Г. Лассвеллу удалось продемонстрировать связь между стилем политического языка и политическим режимом, в котором этот язык используется6. По мнению исследователя, дискурс политиков-демократов очень близок дискурсу избирателей, к которым они обращаются, в то время как недемократические элиты стремятся к превосходству и дистанцированию от рядовых членов общества, что неизбежно находит отражение в стилистических особенностях политического языка власти. Языковые инновации предшествуют общественным преобразованиям, поэтому изменения в стиле политического языка служат индикатором приближающейся демократизации общества или кризиса демократии.
Исследовательский потенциал методов квантитативной семантики получил значительное распространение. Так, в 40-е гг. XX в. Г. Лассвелл,
Н. Лейтес, С. Якобсон и другие исследователи выявляли различные взаимозависимости между семантикой языковых единиц и политическими процессами на основе анализа советских лозунгов, языка Интернационала, текстов фашистской пропаганды7.
В этот период появляется дополнительный импульс к осмыслению роли языка в политике, связанный с практикой тоталитаризма и новой, еще более разрушительной мировой войной. Рассматривая этот этап развития политической лингвистики, историки науки называют, помимо специалистов по коммуникации, английского писателя Джорджа Оруэлла и немецкого литературоведа Виктора Клемперера, обратившихся к критическому изучению тоталитарного дискурса.
Политическая лингвистика
Первый из них написал в 1948 году роман-антиутопию «1984», в котором были описаны принцип «двоемыслия» (doublethink) и словарь «новояза» (newspeak), то есть на конкретных примерах были охарактеризованы способы речевого манипулирования человеческим сознанием в целях завоевания и удержания политической власти в тоталитарном государстве. Джордж Оруэлл наглядно показал, каким образом при помощи языка можно заставить человека поверить лжи и считать ее подлинной правдой, как именно можно положить в основу государственной идеологии оксю-моронные лозунги «Война - это мир», «Свобода -это рабство» и «Незнание - это сила». Пророческий дар Дж. Оруэлла постоянно отмечают современные специалисты по политической пропаганде: иногда кажется, что именно по рецептам «новояза» советские войска в Афганистане решили называть ограниченным контингентом, а саму эту войну - интернациональной помощью. Аналогичные приемы использовали и американские лидеры, которые называли свои военные действия против Югославии и Ирака «борьбой за установление демократии».
Описанный Джорджем Оруэллом «новояз» был плодом его фантазии, предположением о том, к чему может привести развитие тоталитарных идей в Великобритании. Немецкий филолог Виктор Клемперер подробно охарактеризовал «новояз», за которым он имел несчастье наблюдать 12 лет. Его книга «LTI. Notizbuch eines Philologen» («LTI. Записная книжка филолога») была посвящена коммуникативной практике германского фашизма, а буквы «LTI» в ее названии обозначают «Язык Третьей империи»8. Следует отметить, что практика нацистского «новояза» оказалась значительно многообразнее и изощреннее созданной Джорджем Оруэллом теории. Например, оказалось, что вовсе необязательно запрещать то или иное выражение - достаточно взять его в кавычки. Например, «немецкий поэт» Гейне - это уже совсем не немецкий и не совсем поэт; соответственно написание «выдающийся ученый» Эйнштейн позволяет поставить под сомнение гениальность выдающегося физика. На службу идеям фашизма в гитлеровской Германии были поставлены и многие другие языковые средства: особенно детально Виктор Клемперер описывает символику и метафорику фашистской пропаганды, а также практику запрета на «неугодные» слова и понятия с одновременной пропагандой «новых» слов и идей.
Позднее появилось описание коммунистического новояза и языкового сопротивления ему в Польше, Восточной Германии, Чехии, России и других государствах существовавшего во второй половине прошлого века «социалистического лагеря». Эти исследования позволили обнаружить множество сопоставимых фактов и закономерностей. Вместе с тем обнаруживались и признаки национальных тоталитарных дискурсов: например,
в советском политическом дискурсе очень значимыми были политические определения, кардинально преобразующие смысл и эмоциональную окраску слова. Так, в советском новоязе Буржуазный гуманизм или Абстрактный гуманизм - это вовсе не человеколюбие, а негативно оцениваемое проявление слабости, недостаточная жестокость по отношению к политическим противникам, представителям «эксплуататорских классов» и просто сомневающимся. С другой стороны, в качестве Социалистического гуманизма могли быть представлены жестокие действия «против классово чуждых элементов», особенно если эти действия воспринимались как полезные «для трудового народа» в его «классовой борьбе».
Исследования коммуникативной практики тоталитарных режимов продолжаются до настоящего времени. Специалисты выделили характерные черты тоталитарного дискурса, для которого, как правило, свойственны централизация пропагандистской деятельности, претензии на абсолютную истину, идеологизация всех сторон жизни, лозун-говость и пристрастие к заклинаниям. Среди признаков тоталитаризма выделяют также ритуальность политической коммуникации, превалирование монолога «вождей» над диалогичными формами коммуникации, пропагандистский триумфализм, резкую дифференциацию СВОИХ и ЧУЖИХ, пропаганду простых и в то же время крайне эффективных путей решения проблем.
3. Политическая лингвистика шестидесятых - восьмидесятых годов XX века. На следующем этапе развития политической лингвистики зарубежные специалисты сосредоточили свое внимание на изучении коммуникативной практики в современных западных демократических государствах. Эти исследования показали, что и в условиях «свободы» постоянно используется языковая манипуляция сознанием, но это более изощренная манипуляция.
Новые политические условия привели к изменению методов коммуникативного воздействия, но политика - это всегда борьба за власть, а в этой борьбе победителем обычно становится тот, кто лучше владеет коммуникативным оружием, кто способен создать в сознании адресата необходимую манипулятору картину мира. Например, опытный политик не будет призывать к сокращению социальных программ для малоимущих, он будет говорить только о «снижении налогов». Однако хорошо известно, за счет каких средств обычно финансируется помощь малообеспеченным гражданам. Умелый специалист будет предлагать бороться за социальную справедливость, за «сокращение пропасти между богатыми и бедными», и не всякий избиратель сразу поймет, что это призыв к повышению прямых или косвенных налогов, а платить их приходится не только миллионерам. Точно также опытный политик будет говорить не о сокращении помощи малоимущим, а о
важности снижения налогов, однако легко предположить, какие именно статьи бюджета пострадают после сокращения налоговых поступлений.
Подобные факты широко обсуждаются в критической теории Франкфуртской школы, представители которой (Т. Адорно, Г. Маркузе, М. Хоркхаймер) начали изучать формы тоталитаризма, антидемократизма, националистического шовинизма после окончания второй мировой войны. Аналогичные материалы представлены также во многих публикациях англоязычных авторов.
Вполне закономерно, что в эпоху холодной войны особое внимание лингвистов привлекал милитаристский дискурс. На фоне «балансирования между войной и миром» понимание того, как политики убеждают рядовых граждан в необходимости применения ядерной бомбы, получает гуманистический смысл. По аналогии с «новоязом» Дж. Оруэлла (педуБреак) в понятийном арсенале лингвистов закрепляется понятие «ньюкспик» (пикеБреак)9, т.е. «ядерный язык», который используют политики для оправдания возможного применения ядерной бомбы, для завуалирования и затемнения катастрофических последствий такого сценария развития событий. С другой стороны, важную роль в развитии политической ситуации играли и метафорические образы, подчеркивающие всю опасность последствий атомной катастрофы («ядерная зима», «атомный апокалипсис», «поджигатели войны» и др.). Неудивительно, что осознание актуальности задач, стоящих перед исследователями политической коммуникации, становится значимым фактором в становлении политической лингвистики.
Важное место в политической лингвистике рассматриваемого периода занимает французская школа анализа дискурса (Ж. Дюбуа, Ж.-Ж. Куртин, М. Пеше, М. Фуко и др.)10. Как показывает П. Серио, эта школа возникла «как попытка устранить недостатки контент-анализа, применявшегося в то время гуманитарных науках, особенно в Соединенных Штатах»11. В классическом контент-анализе исследователь стремится обобщить различные способы выражения сходного содержания и проанализировать полученные результаты с использованием статистических подсчетов. Такой анализ воспринимается французскими специалистами как «совокупность второстепенных технических приемов»12.
Теоретической основой для французской школы анализа дискурса стали идеи психоанализа, марксизма и структурной лингвистики. Как пишет, Патрик Серио в теории дискурса Мишеля Пеше, главенствуют три имени, «объединяемых под шутливым названием «Тройственное согласие»: Маркс, Фрейд и Соссюр»13. Предмет исследования во французской школе анализа дискурса - это не отдельный текст, а множество текстов с учетом их исторической, социальной и интеллектуальной направленности, с учетом их взаимосвязей с дру-
гими текстами и с учетом институционных рамок, которые накладывают значительные ограничения на акты высказывания. При этом учитывается не только содержание текста, но и интенции автора, не только то, что сказано, но и то, что не сказано. По возможности следует также сопоставить содержимое текста с интрадискурсом автора (другими его высказываниями по соответствующей проблеме) и интердискурсом (высказываниями других лиц по соответствующей проблеме).
В шестидесятые-восьмидесятые годы прошлого века получили распространение исследования политической лексики14, теории и практики политической аргументации15, политической коммуникации в исторической перспективе16, политических метафор17 и символов18. Внимание исследователей привлекали вопросы функционирования политического языка в ситуации предвыборной борьбы19, парламентских и президентских дебатах20, в партийном дискурсе21 и др. Все более тонким становится научный аппарат изучения политической коммуникации и все больше фактором учитывается при исследовании дискурсивной значимости тех или иных высказываний, текстов или корпусов текстов.
Уже в этот период изучение политической коммуникации складывается в относительно самостоятельное направление лингвистических изысканий. В 70-80-х гг. за рубежом регулярно появляются учебники по политической коммуникации и методам ее анализа22.
4. Современный этап развития политической лингвистики. Особенно активно зарубежные исследования политической коммуникации развиваются в конце XX - начале XXI вв. Можно выделить следующие признаки современного этапа развития политической лингвистики.
1. Происходит «глобализация» политической лингвистики. Если ранее соответствующие научные исследования проводились, как правило, в Европе или Северной Америке, то в последние годы подобные публикации все чаще появляются в самых различных странах Азии, Африки, Латинской Америки и Океании23. После падения «железного занавеса» специалисты из постсоветских государств начали все активнее осваивать методологии, методики, эвристики и темы, которые раньше были им недоступны по политическим причинам24.
2. Политическая лингвистика, первый этап развития которой характеризовался преимущественным внимание к тоталитарному дискурсу, а второй
- к политическому дискурсу западных демократий, все активнее обращается к принципиально новым проблемам современного многополярного мира. Сфера научных интересов новой науки расширяется за счет включения в анализ новых аспектов взаимодействия языка, власти и общества (дискурс терроризма, дискурс «нового мирового порядка», политкорректность, социальная толерантность,
Политическая лингвистика
социальная коммуникация в традиционном обществе, фундаменталистский дискурс и др.).
3. На современном этапе развития науки становится все более ясным, что политическая лингвистика, которую раньше объединял лишь материал для исследования (политическая коммуникация, «язык власти») становится самостоятельным научным направлением со своими традициями и методиками, со своими авторитетами и научными школами. В этот период получает широкое распространение и признание название дисциплины (political linguistics, Politolinguistik), проводятся специальные научные конференции, публикуются многочисленные сборники исследований соответствующей тематики. Политическая лингвистика активно вбирает в себя эвристики дискурс-анализа, когнитивной методологии и иных направлений современной гуманитарной науки.
1 Будаев Э.В., Чудинов А.П. Зарубежная политическая лингвистика. Екатеринбург, 2006; Будаев Э.В., Чудинов А.П. Метафора в политическом интердискурсе. Екатеринбург. 2006; Чудинов А.П. Политическая лингвистика. Москва, 2006.
2 Lippmann W., Merz С. Test of the news // The New Republic. 1920. Vol. 33. № 2; Lippmann W. Public Opinion. New York, 1922.
3 Lazarsfeld P. Remarks on Administrative and Critical Communications Research // Studies in Philosophy and Social Science. 1941. Vol. 9; Lazarsfeld P., Stanton F.N. Radio Research. 1942-43. New York, 1944.; Lazarsfeld P.F., Berelson B., Gaudet H. The people's choice: How the voter makes up his mind in a presidential election. New York, 1948.
4 Lasswell H.D. Propaganda Technique in the World War. New York, 1927; Lasswell H.D. The Structure and the Function of Communication in Society // The Communication of Ideas / ed. L. Bryson. New York, 1948; Lasswell H.D., de Sola Pool I. The comparative study of symbols. Stanford, 1952., Lasswell H.D. The Structure and the Function of Communication in Society // The Communication of Ideas / ed. L. Bryson. New York, 1948. Lasswell H. Politics: Who Gets What, When, How. Cleveland, 1958. Lasswell H. The Decision Process. College Park, 1956.
5 Lippmann W., Merz C. Test of the news // The New Republic. 1920. Vol. 33. №2
6 Lasswell H.D. Style in the language of politics // Language in politics: Studies in quantitative semantics. New York: George W. Stewart, 1949.
7 Cm. Language in politics: Studies m quantitative semantics. New York, 1949.
8 Klemperer V. LTI. Notizbuch eines Philologen. Leipzig, 1947.
9 Chilton P. Nukespeak: Nuclear Language, Culture and Propaganda // Nukespeak: The Media and the Bomb / ed. C. Aubrey. London, 1982.
10 См. Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. М., 2002.
11 Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. М., 2002. С. 16-17.
12 Серио П. С. 17
13 Серио П. С. 35.
14 Среди работ по этой тематике см. Bebermeyer R. «Knse» m der Knse: Eine Vokabel lm Sog ihrer Komposita und auf dem Weg zum leeren Schlagwort // Muttersprache. 1981. Bd. 91., Bergsdorf W Politik und Sprache. Miinchen; Wien, 1978; Freitag R. Zum Wesen des Schlagwortes und verwandter sprachlicher Erscheinungen // Wissenschaftliche Zeitschrift der Karl-Marx-Umversitat: Gesellschafts- und Sprachwissenschaftliche Reihe. 1974. Jg. 23. Heft 2; Geissler H. Sprache und Politik // Germanistik -Forschungsstand und Perspektiven: Vortrage des deutschen Germamstentages 1984 / G. Stotzel (Hg.): Erster Teil. Berlin; New York, 1985; Glotz P. Die Ruckkehr der Mythen in die Sprache der Politik. In: Georg Stotzel (Hg.): Germanistik - Forschungsstand und Perspektiven: Vortrage des deutschen Germanistentages 1984, Erster Teil. Berlin; New York, 1985; Hermanns F. Bnsante Worter. Zur lexikographischen Behandlung parteisprachlicher Worter und Wendungen m Worterbiichem der deutschen Gegenwartssprache // Studien zur neuhochdeutschen Lexikographie II / H.E. Wiegand (Hg.). Marburg, 1980; Liibbe H. Der Streit urn Worte. Sprache und Politik // Das Problem der Sprache / H.G. Gadamer (Hg.). Miinchen, 1967; Pelster T. Zur Semantik politischer Leitworter // Praxis Deutsch. 1976. Bd. 17; Strauss G. Der politische Wortschatz: Zur Kommunikations- und Textsortenspezifik. Tubingen, 1986.
15 Cm. Klein J. Die offentliche Nachrustungs-Diskussion.
Uberlegungen zu ihrer argumentationsanalytischen Beschreibung // Jenseits von Orwell. Analysen zur Instrumentierung der Kultur / H.-D. Kubler
(Hg.). Frankfurt/M., 1984; Klein J. Argumentation in politisch-parlamentarischer Debatte. Linguistische Anmerkungen zur politischen Kultur in der Bundesrepublik Deutschland // Germanistik -Forschungsstand und Perspektiven. Vortrage des Dt. Germanistentages 1984 / G. Stotzel (Hg.). Teil 1. Berlin, New York, 1985; Koppersehmidt J. Argumentation. Ein Vorschlag zur Methode ihrer Analyse // Wirkendes Wort. 1983. Bd. 33; Koppersehmidt J. Methode statt Appell. Versuch einer Kommunikationsanalyse // Der Deutschunterricht. 1976. Bd. 28. H. 4.
16 Cm. Allhoff D.-W. Rhetorische Analyse der Reden und Debatten des ersten deutschen Parlamentes von 1848/49. Insbesondere auf syntaktischer und semantischer Ebene. Miinchen, 1975; Cobet C. Der Wortschatz des Antisermtismus m der Bismarckzeit. Miinchen, 1973; Griinert H. Deutsche Sprachgeschichte und politische Geschichte in ihrer Verflechtung // Sprachgeschichte: Ein Handbuch zur Geschichte der deutschen Sprache und ihrer Erforschung / Werner Besch u.a. (Hg.). Halbbd. 1. Berlin, New York, 1984; Hikms J.W. The Rhetoric of 'Unconditional Surrender’ and the Decision to Drop the Atomic Bomb // The Quarterly Journal of Speech. 1983. Vol. 69; Jensen J. British Voices on the Eve of the American Revolution: Trapped by the Family Metaphor // Quarterly Journal of Speech. 1977 Vol. 63; Wiilfing W. Schlagworte des Jungen Deutschland. Mit einer Einfiihrung m die Schlagwortforschung. Berlin, 1980.
17 Количество публикаций по этой теме очень велико. Вот только наиболее известные из них. Arendt D. Geschichten und Lieder vom Rattenfanger oder Sprache und Bild als demagogische Handlung // Frankfurter Hefte. 1983. Bd. 38. H. 12; Bachem R., Battke K. Unser gememsames Haus Europa: Zum Handlungspotential einer Metapher im offentlichen Meinungsstreit // Muttersprache. 1989. Bd. 99; Blankenship J. The search for the 1972 Democratic nomina-tion: A metaphorical perspective // Rhetoric and communi-
cation: Studies in the Illinois tradition. Urbana, 1973; Chilton P. Metaphor, Euphemism and the Militarization of Language// Current Research on Peace and Violence. 1987. Vol. 10. № 1; Drommel R,, Wolff G. Metaphem in der politischen Rede // Der Deutschunterricht. 1978. Bd. 30; Hook G. D. Making nuclear weapons easier to live with: The political role of language in nuclearization // Bulletin of Peace Proposals. 1985. Vol. 1; HoweN. Metaphor in Contemporary American Political Discourse // Metaphor and Symbolic Activity. 1988. Vol. 3. № 2; Ivie R. L. Literalizing the Metaphor of Soviet Savagery: President Truman’s Plain Style // Southern Speech Communication Journal. 1986. Vol. 51; Kahn H. On Escalation: Metaphors and Scenarios. New York, 1965; MumbyD. K, SpitzackC. Ideology and Television News: A Metaphoric Analysis of Political Stories // Central States Speech Journal. 1983. Vol. 34. № 3; Osborn M. Archetypal Metaphor in Rhetoric: The Light-Dark Family // Quarterly Journal of Speech. 1967. Vol. 53; Perry S. Rhetorical Functions of the Infestation Metaphor m Hitler’s Rhetoric // Central States Speech Journal. 1983. Vol. 34; Rickert W. Winston Churchill’s Archetypal Metaphors: A Mythopoetic Translation of World War II // Central States Speech Journal. 1977. Vol. 28; Stelzner H. G. Ford's War on Inflation: A Metaphor That Did Not Cross // Communication Monographs. 1977. Vol. 44; Zashin E,, Chapman P.C. The uses of metaphor and analogy: Toward a renewal of political language // The Journal of Politics. 1974. Vol. 36.
Cm. Edelman M. The Symbolic Uses of Politics. Urbana, 1964; Elder C.D., Cobb R.W. The Political Uses of Symbols. New York, 1983; Sarcinelli U. Symbolische Politik. Zur Bedeutung symbolischen Handelns in der Wahlkampfkommunikation der Bundesrepublik Deutschland. Opladen, 1987.
19 Cm. Clyne M.G. Linguistic analysis and the 1972 Bundestag election campaign // Linguistic Method: Essays in Honor of Herbert Penzl /1. Rauch, G. F. Carr (Hg.). The Hague, 1979; WachtelM. Die Darstellung von Vertrauenswiirdigkeit m Wahlkampfspots. Tubingen, 1988; Weiss H.-J. Wahlkampf im Femsehen. Berlin, 1976; Wolff G. Sprache im Wahlkampf // Praxis Deutsch. 1976. Bd. 18.
20 Cm. Bartels L. M. Presidential primaries and dynamics of public choice. Princeton, 1988; Bishop G., Meadow R.G., Jackson-Beeck M. (Eds.). The Presidential Debates. New York, 1980; Bitzer L. Rueter T. Carter vs Ford: The counterfeit debates of 1976. Madison, 1980; Klein J. Argumentation in politisch-parlamentarischer Debatte. Linguistische Anmerkungen zur politischen Kultur in der Bundesrepublik Deutschland // Germamstik -Forschungsstand und Perspektiven. Vortrage des Dt. Germanistentages 1984 / G. Stotzel (Hg.). Teil 1. Berlin; New York, 1985; Kuhn P. Der parlamentarische Zwischenruf als mehrfachadressierte Sprachhandlung // Sprache, Diskurs und Text // Akten des 17. Linguistischen Kolloquiums Brussel 1982 / Rene Jongen
u.a. (Hg.). Tubingen, 1983. Band 1.
21 Berschin H. Liebe Freundinnen und Freunde. Uber die Sprache der Griinen im Bundestag // Die Griinen - Partei wider Willen / Klaus Gotto / Hans-Joachim Veen (Hg.). Mainz, 1984; Kuhn F. Uberlegungen zur politischen Sprache der Altemativbewegung // Sprache und Literatur in
Wissenschaft und Untemcht. 1983. Bd. 51, Schonbohm W Funktion, Entstehung und Sprache von Parteiprogrammen // Aus Politik und Zeitgeschichte. 1974. Bd. 34-35.
22 Наибольшую известность получили Atkinson J.M. Our masters voices: the language and body language of politics. London, 1984; Bachem R. Einfuhnmg m die Analyse politischer Texte. Miinchen, 1979; Bergsdorf W. Politik und Sprache. Miinchen, Wien, 1978; Corcoran P.E. Political language and rhetoric. Austin, 1979; Dieckmann W. Sprache m der Politik. Eine Einfiihrung m die Pragmatik und Semantik der politischen Sprache. Heidelberg, 1975; Dieckmann W. Politische Sprache - politische Kommunikation: Vortrage, Aufsatze, Entwiirfe. Heidelberg, 1981; Edelman M. Political Language, New York, 1977; Fairclough N.L. Language and Power. London, 1989; Geis M.L. The language of politics. New York, 1987; Green D. Shaping political consciousness: The language of politics in America from McKinley to Reagan. Ithaca, 1987; Hahn D.F Political Communication: Rhetoric, Government, and Citizens. New York, 1988; Shapiro M. Language and political understanding. West Hanover, 1981.
23 См. напр. Chan J.M., Lee C.C. Mass media and political transition: The Hong Kong press in China's orbit. New York, 1991; Chang Т.К., Chen C.H., Zhang G.Q. Rethinking the mass propaganda model: Evidence from the Chinese regional press // Gazette. 1993. Vol. 51; Ito Y. What causes the similarities and differences among the social sciences in different cultures? Focusing on Japan and the West // Asian Journal of Communication. 2000. Vol. 10; Guo Z. Media use habits, audience expectations and media effects in Hong Kong's first legislative council election // Gazette. 2000. Vol. 62; Guo Z. To each according to its niche: Analyzing the political and economic origins for a structural segregation in Chinese press // Journal of Media Economics. 2001. Vol. 14; He Z. Mass Media and Tiananmen Square. New York, 1996; He Z. Working with a dying ideology: Dissonance and its reduction in Chinese journalism // Journalism Studies. 2000. Vol. 1; Ling C. Culture, politics, communication and development: A tentative study on the case of China // Gazette. 1991. Vol. 48; Sen K., Hill D.T. Media, culture and politics in Indonesia. Melbourne; Oxford, 2000; Wee L. Divorce before marriage in the Singapore-Malaysia relationship: The Invariance Principle at work // Discourse and Society. 2001. Vol. 12. № 4; Wei J.M. Virtual Missiles: Allusions and Metaphors Used m Taiwanese Political Discourse. Lanham, 2001; Zhao Y. Media, market and democracy in China: Between the party line and the bottom line. Urbana, 1998; Zhu J.H. Political movements, cultural values, and mass media in China: Continuity and change // Journal of Communication. 1997. Vol. 47.
24 См. напр. Дуличенко А.Д. Русский язык конца II тысячелетия. Мюнхен, 1995; Клочко Н.Н. Образы Европы в современных национальных политических дискурсах // Известия УрГПУ. Лингвистика. Екатеринбург, 2005. Вып. 17; Лассан Э.Р. Дискурс власти и инакомыслия в СССР: когнитивно-риторический анализ. Вильнюс, 1995; Муране С.Н. Лексика военной сферы в постсоветском политическом дискурсе //Говорящий и слушающий: языковая личность, текст, проблемы обучения. СПб., 2001; Почепцов Г.Г. Информационные войны. М., 2000.
