CC BY
191
Будаев Э. В., Чудинов А. П.
Нижний Тагил, Екатеринбург, Россия ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ СОВЕТОЛОГИЯ КАК НАУЧНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ1
УДК 811.161.1(09) ГСНТИ 16.01
Аннотация. Дана характеристика лингвистической советологии как направлению в зарубежных исследованиях Советского Союза. Выделены основные этапы развития лингвистической советологии, ее ведущие направления, охарактеризованы аспекты исследования советской политической коммуникации и методы исследования, которые использовали советологи.
Ключевые слова: лингвистическая советология, Советский Союз, политическая коммуникация, этапы развития советологии.
Сведенияоб авторе: Будаев Эдуард Владимирович, кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных языков.
Место работы: Нижнетагильская государственная педагогическая академия.
Контактная информация: 622031, Свердловская E-mail: [email protected]
Budaev E. V., Chudinov A. P.
Nizhny Tagil, Ekaterinburg, Russia LINGUISTIC SOVIETOLOGY AS A SCHOLARLY TREND
.21, 16.21.27 Код ВАК 10.02.05; 10.02.19
Abstract. The paper investigates linguistic sovietology as a scholarly trend. The paper delineates main stages in the evolution of linguistic sovietology, its leading schools. It reviews the variety of aspects and methodologies of research into soviet political communication.
Key words: linguistic sovietology, para-sovietology, political discourse, totalitarian discourse, history of science.
About the author: Budaev Eduard Vladimirovich, candidate of philology, associate professor of the chair of foreign languages.
Place of employment: Nizhny Tagil State Social and Pedagogical Academy.
обл., г. Нижний Тагил, ул. Красногвардейская, д. 57.
Сведения об авторе: Чудинов Анатолий Прокопьевич, проректор по научной и инновационной деятельности, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой риторики и меж-культурной коммуникации.
Место работы: Уральский государственный педагогический университет.
Контактная информация: 62GG17, г. Екатеринбург, пр. Космонавтов, д. 2б, оф. 219.
E-mail: [email protected]_______________________________________________________
About the author: Chudinov Anatoly Prokopievich, vise-rector for academic and innovative activities, doctor of philology, professor, head of the chair of rhetoric and intercultural communication.
Place of employment: Ural State Pedagogical University.
Выступая в Колумбийском университете 26 сентября 2003 года, президент России (в настоящее время - председатель российского правительства) В.В. Путин призвал «упразднить советологию», поскольку «СССР уже нет, а советология до сих пор существует». Далее президент пояснил, что он имеет в виду такую науку, которая была чрезмерно политизирована и служила «инструментом, чтобы нанести друг другу как можно больше ударов, уколов и всяческого вреда» (www.kremlin.ru). Несмотря на то, что рассматриваемое высказывание В.В. Путина воспринимается как шутливое, целесообразно максимально точно определить, что такое советология, охарактеризовать ее границы, выявить ее основные разделы и этапы развития. Это, с одной стороны, позволит лучше понять, от чего именно следует без сожаления отказаться, а с другой - даст возможность выделить то, что необходимо сохранять и совершенствовать.
Изучение лингвистической советологии поможет полнее понять то, как воспринимается политическая система Советского Союза за рубежом, какие аспекты советской политической коммуникации вызывают максимальное неприятие. Одновременно изучение лингвистической
1 Исследование подготовлено при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (грант РГНФ № 07-04-02-002а -Метафорический образ России в отечественном и зарубежном политическом дискурсе).
советологии поможет отчетливее воспринимать общие закономерности политической коммуникации и специфику советской пропаганды и агитации, полнее оценивать выступления политических лидеров и используемые ими способы манипуляции общественным сознанием. Наконец, изучение истории лингвистической советологии даст возможность яснее увидеть особенности отдельных советологических школ и направлений, охарактеризовать различия в восприятии советской политической коммуникации, которые всегда существовали в рамках американской и западноевропейской советологии.
Как известно, иногда «взгляд со стороны», «внешний аудит» позволяет точнее зафиксировать проблемы и дать более объективные оценки. С другой стороны, видимо, настало время оценить и саму советологию, чтобы понять, насколько точен и объективен был этот «внешний аудит» и в какой мере имеет смысл пользоваться его результатами. Очевидно, что свобода от советской цензуры далеко не всегда означает абсолютную творческую свободу и независимость от каких-либо проявлений идеологического контроля. Следует учитывать, что в самых разных странах политическая позиция, противоречащая государственной идеологии и политике, может негативно сказаться на профессиональной карьере ученого, затруднит получение им грантов, премий, наград и иных знаков материального и общественного признания, создаст трудности для публикации результатов
научных исследований и даже осложнит общение с коллегами и студентами. Атмосфера холодной войны, идеологические и культурные различия в значительной степени влияли и на развитии советологии.
Несколько перефразируя мольеровского Журдена, можно сказать, что первые советологи не знали, что они занимаются именно советологией, а предполагали, что они пишут о русской революции и советском государстве, о революционном коммунистическом дискурсе. В зарубежной науке и публицистике термин «советология» (sovietology) получил широкое распространение в середине прошлого века для обозначения научного направления, посвященного изучению политики, экономики, культуры, науки и иных сторон жизни Советского Союза [Малиа 1997]. Оксфордский словарь отмечает его первое употребление 3 января 1958 г. в лондонском еженедельнике “Observer”. В академических кругах термин поначалу был воспринят достаточно осторожно. Как показывает специальный исторический обзор [Меньковский http], на рубеже 1950-60-х гг. американские основоположники изучения СССР все еще отвергали название «sovietology» и отдавали предпочтение более традиционным обозначениям «изучение российского региона», исследование Советского Союза, анализ теории и практики большевизма (коммунизма). Но постепенно отношение к рассматриваемому термину начинает изменяться. А. Улам отмечал в середине 1960-х гг., что «советология» - ужасное слово, но как можно его не использовать?». К такой позиции был близок и С. Коэн, для которого «советология - неэлегантное, но полезное слово». Постепенно термин сделался общеупотребительным и перестал восприниматься как «ужасный» или «неэлегантный» неологизм.
В зарубежной традиции рассматриваемый термин не имеет какой-либо оценочной коннотации, тогда как в Советском Союзе его обычно использовали (и часто до сих пор используют) с уничижительными определениями, как эмоционально окрашенное обозначение необъективного, неквалифицированного и неискреннего подхода к описанию советской реальности.
В близком значении иногда использовался термин «кремлинология» (kremlinology), внутренняя форма которого подчеркивала повышенный интерес соответствующих специалистов к дискурсу советских лидеров, которые жили и работали в Кремле. Поэтому кремлино-логия нередко определяется как исследование дискурса высших советских (а теперь и российских) политических руководителей.
Вместе с тем следует отметить, что советология и кремлинология - это еще и обозначения соперничающих научных направлений. Классические советологи акцентировали эври-стичность своих методов и достоверность прогнозов, тогда как кремлинологи подчеркивали, что их внимание к деталям приносит весьма существенные результаты. Например, советологи гарвардской и чикагской научных школ
скептически относились к «кремлинологам», сосредоточившим внимание на мельчайших изменениях в языке, поведении, образе жизни «хозяина Кремля» и его ближайшего окружения. Так, «гарвардцы» считали поспешными выводы кремлинолога М. Раша [Rush 1958], указывавшего на становлении «культа Хрущева» на основании того, что в газете «Правда» от 1955 г. привычную подпись «первый секретарь» вдруг написали с заглавных букв («Первый Секретарь»), а в речи Хрущева обнаружились «типичные словечки Сталина». Кремлино-логи же любят вспоминать, как они, уделявшие пристальное внимание протокольности коммунистической элиты, обратили внимание на то, что как-то в Большом театре среди большевистских лидеров не оказалось Лаврентия Берии, и сделали вывод о его смещении. Скептики говорили о том, что, может быть, Берия не любит балета, но через несколько дней Берия был объявлен предателем [Bell 1958].
В вышедшем в постсоветский период исследовании этапов развития рассматриваемого научного направления М. Малиа представляет советологию как «академическую дисциплину, известную сначала под скромным определением «изучение региона», а затем под более амбициозным и научно звучащим понятием «советология» [Малиа 1997]. Несмотря на позднее «терминологическое оформление» рассматриваемых исследований под наименованием «советология», точкой отсчета для этого направления стало возникновение на политической карте мира Советской России и СССР, потому что первые советологические исследования появляются сразу после возникновения советского государства.
По мере накопления материала и дифференциации научных интересов появились политическая, экономическая, социологическая, юридическая и иные виды советологии. Поэтому термин «советология» в настоящее время воспринимается как «зонтичный», как общее наименование целого ряда относительно автономных научных направлений.
В комплексе советологических направлений важное место занимает лингвистическая советология, предметом исследования которой служат языковая политика в СССР, особенности советского тоталитарного дискурса и дискурса диссидентов («языковое сопротивление», по терминологии А. Вежбицкой), специфика функционирования, взаимодействия и эволюции языков народов Советского Союза.
Важно подчеркнуть, что советологи активно занимаются двумя сферами политической коммуникации. Первая из них - это официальная политическая коммуникации в Советском Союзе (соответствующий ей вариант языка нередко определяют как советский «новояз», «бюрократический» язык, «тоталитарный» язык, «официоз», «казенный» язык, «деревянный» язык и др.). Использование этой формы коммуникации нередко воспринималось как своего рода способ проявления лояльности к властным структурам и в то же время как признак лингвистиче-
ской и идеологической ограниченности, как показатель несоответствия западным представлениям об искренности, свободе и справедливости.
Вторая сфера постоянного внимания советологов - это коммуникативная практика диссидентов, «эзопов язык» и иные формы языкового сопротивления (при их характеристике используют термины «антитоталитарный» язык, «сокровенный» язык, «подпольный» язык, «антисоветский» язык, лексика неравенства и др.). Использование такой формы коммуникации служило своего рода знаком несогласия с официальной идеологией, неприятия коммунистических ценностей и оппозиционности к существующей в СССР политической системе.
Многие специалисты отмечают, что существование подобной политической диглоссии -яркая отличительная черта тоталитарного дискурса. В связи с этим Анна Вежбицка пишет: «Официальный тоталитарный язык часто порождает свою противоположность - подпольный антитоталитарный язык. И хотя он тоже представляет собой чрезвычайно интересный для изучения объект, до сих пор ему уделялось мало внимания - значительно меньше, чем тоталитарному языку» [Вежбицка 1993: 107]. Необходимо добавить, что последнее замечание относится преимущественно к публикациям, принадлежащим к ранним этапам развития лингвистической советологии, тогда как в последние десятилетия существования Советского Союза язык отечественных диссидентов постоянно привлекал внимание зарубежных исследователей.
Отчетливое разграничение между «двумя языками» провел М. Геллер, разделивший русский язык (langue russe) и советский язык (langue sovietique) [Heller 1979]. Сходную позицию занял Томас Венцлова, выделивший два русских субъязыка (sub-languages) - собственно русский и советский русский, который создает определенную идеологическую модель мира для всех, кто на нем говорит [Venclova 1980: 249]. В книге А. и Т. Фесенко советский язык определяется как русский язык, испорченный коммунистами [Фесенко 1955]; подобные взгляды характерны и для многих других эмигрантов из России. По мнению Джона Дана [Dunn 1995], соотношение между «обычным» и «политическим» языком в Советском Союзе, во многом напоминает различия между русским и церковно-славянским в Великом княжестве Московском.
Об особенностях официального советского языка и языковом сопротивлении, о политической диглоссии в СССР пишут и многие другие зарубежные специалисты (Р. Андерсон, Д. Вайс, Дж. Данн, П. Серио, В. Заславский, И. Земцов, А. Инкелес, Б. Корми, Н. Лейтес, П. Серио, Д. Стоун, М. Фабрис и др.), но большинство языковедов предпочитают все-таки говорить не об особом языке или даже субъязыке, а о вариантах языка, о лексике и фразеологии сопротивления, о лексике неравенства, об официозном и антиофициозном стиле и т.п.
Можно заметить, что симпатии абсолютного большинства западных специалистов были на стороне диссидентов: практически нет публикаций, в которых коммуникативная практика «сопротивляющихся» оценивалась бы негативно, хотя очевидно, что степень косноязычия или же риторического мастерства мало зависит от политических воззрений.
При характеристике официальной советской коммуникации одни советологи подчеркнуто избегали каких-либо оценок, тогда как другие высказывались об этой форме коммуникации крайне негативно, причем отрицательное отношение к политическому режиму нередко едва ли не автоматически переносилось на оценку речевого мастерства соответствующих авторов. Между тем очевидно, что среди советских политиков и журналистов было немало по-настоящему талантливых людей, мастерски владеющих словом.
Вполне закономерно, что основное внимание советологи уделяли русскому языку как языку «межнационального общения», который никогда не признавался государственным, но реально был таковым все годы существования советской власти. Поэтому в настоящем издании рассматриваются только публикации, в которых говорится о политической коммуникации, осуществляемой на русском языке. Вместе с тем вполне возможно, что со временем будет подготовлено исследование политической коммуникации, которая осуществлялась на иных «советских» языках.
Лингвистическая советология как направление зарубежной политической лингвистики и вместе с тем как направление науки о русском языке до настоящего времени еще не была предметом монографического изучения. Между тем такое исследование полезно, во-первых, для более полного понимания общей истории советологии, во-вторых - в качестве важной части истории русского литературного языка, а в-третьих - в рамках общей теории коммуника-тивистики и изучения тоталитарного дискурса.
Необходимость такой работы связана также с тем, что восприятие Советского Союза и постсоветской России за рубежом много десятилетий основывалось преимущественно на основе публикаций советологов. Показательно, что многие американские и - в меньшей степени - западноевропейские советологи занимали важные государственные должности и оказывали конкретное влияние на взаимоотношения этих государств с Советским Союзом и Россией.
В соответствии со сложившейся традицией к числу советологических не относились исследования не только специалистов из Советского Союза, но и ученых, работавших в странах, входивших в состав «социалистического лагеря». Западные советологи считали, что их восточные коллеги несвободны в своем научном творчестве, а поэтому соответствующие исследования не могут восприниматься как объективные. Очевидно, что ученые из Болгарии, Венгрии, Восточной Германии, Польши, Румынии, Чехословакии, Югославии действительно
работали в других условиях и многие их публикации в той или иной мере подвергались цензуре и самоцензуре (хотя в этих странах эпизодически публиковались и откровенно антисоветские работы). В настоящем обзоре данные исследования не рассматриваются среди собственно советологических, но это, разумеется, не означает недооценки соответствующих публикаций. Видимо, изучение истории «восточноевропейской советологии» может стать автономным направлением научных исследований.
Сложным является вопрос о том, целесообразно ли включать в состав советологических публикации эмигрантов из Советского Союза и других стран Варшавского договора (Р. Якобсон, А. Вежбицка, И. Земцов, А. Фесенко, Т. Фесенко и др.). Представляется, что при решении этого вопроса следует учитывать не столько этническое происхождение, сколько профессиональную компетентность. Поэтому мы считаем целесообразным рассматривать подобные публикации в общем континууме советологии, хотя учитываем, что возможна и иная точка зрения, особенно если речь идет о зрелых специалистах, которые выросли в условиях социализма и по различным причинам оказались в западных странах. Здесь важно учитывать, что первоначально советология во многом формировалась эмигрантами. Они прекрасно знали русский язык и владели «из первых рук» информацией, недоступной для большинства западных ученых.
Советология в той или иной форме развивалась преимущественно в странах Западной Европы и Северной Америки. Поэтому в принципе возможно рассмотрение теории и практики советологии с региональных позиций, то есть автономно рассматривать североамериканскую, британскую, немецкую и французскую советологию. Каждый из этих национальных дискурсов имеет существенные особенности, но все вместе они все-таки воспринимаются как единое целое.
Достаточно перспективным представляется и автономное исследование официального советского дискурса и дискурса антисоветского, форм языкового сопротивления. Следует, однако, учитывать, что антисоветский дискурс был своего рода продолжением и отражением дискурса советского, что два эти дискурса тесно взаимосвязаны.
Можно представить себе исследование, основанное на классификации методов, которые используют те или иные советологи (риторический анализ, лексико-стилистические и лексикограмматические методики, концептуальные исследования, критический анализ дискурса и др.). Однако представляется, что в советологических «штудиях» методология не занимает определяющего места. Нетрудно заметить, что советологи, как правило, не создавали собственной методологии, а использовали те приемы исследования, которые были уже апробированы при рассмотрении политической коммуникации, происходящей в других политических условиях.
Наиболее оптимальным при рассмотрении лингвистической советологии является хронологический принцип, который позволяет выделить основные этапы становления и развития советологии, полнее увидеть специфику этих этапов и вместе с тем не препятствует внимательному рассмотрению советологии в иных аспектах, в том числе детальному учету национальных особенностей, используемых методов и рассматриваемых вариантов коммуникации, выявлению аспектов изучения советского политического дискурса. Представляется, что подобное исследование способно также помочь полнее охарактеризовать и общие свойства политической коммуникации.
История лингвистической советологии еще ждет своего полного описания, а поэтому пока не выделены хотя бы основные этапы ее развития. Однако ясно, что при ее периодизации невозможно в полной мере опереться ни на политическую историю Советского Союза, ни на историческую стилистику русского языка (историю русского литературного языка советского периода), ни на историю политической советологии.
Важно иметь в виду, что распространенное мнение о возникновении советологии в середине XX в. неверно в отношении лингвистической ее составляющей. Редкие энтузиасты (в основном из эмигрантов) брались за изучение политологических, экономических, социологических аспектов советской действительности, потому что получить достаточные для исследования данные было очень не просто: с 1930-х гг. чуть ли не единственным источником сведений о СССР была официальная советская пресса. То, что являлось препятствием для представителей общественных наук, нисколько не мешало лингвистам и специалистам по коммуникации. Советский политический дискурс не только был доступен, но и активно «экспортировался» в виде международной коммунистической пропаганды, поэтому неудивительно, что уже в первые годы после Октябрьской революции за рубежом проводились и публиковались исследования, посвященные советскому политическому языку. Более того, было бы наивно полагать, что лингвистическая советология возникла в одночасье и на пустом месте. Российская революция 1917 г. стала импульсом к становлению лингвистической советологии, но эта область исследований опиралась на то, что уже было наработано в рамках исследования России, академический интерес к которой оформился в Соединенных Штатах еще на рубеже XIX-XX вв., а в зарубежной Европе - значительно раньше.
В настоящем издании при рассмотрении истории лингвистической советологии выделены пять основных этапов ее развития.
Первый из них - этап становления - относится к периоду с 1918 года до конца второй мировой войны. Особенности этого периода связаны с тем, что практически одновременно создавались и политическая лингвистика, и политическая советология, а левые идеи были
весьма популярны в Северной Америке, Западной Европе и других регионах. В европейской политической лингвистике это времени используются преимущественно общелингвистические методы и приемы исследования, тогда как на американском континенте преобладают исследования, выполненные в рамках общей теории коммуникации, социологии и политологии.
Второй этап приходится на период холодной войны, когда идеологическое противостояние было максимально обостренным и многим казалось, что близится начало третьей мировой войны. Именно в эти годы многие западные советологи стремились найти общие черты в советском и фашистском политическом дискурсе, хотя советским специалистам кощунственной казалась уже сама попытка такого сопоставления. Вместе с тем именно на этом этапе советология полностью сформировалась как научное направление, в котором использовались самые современные для того времени научные методы (контент-анализ, квантитативная семантика, риторическое исследование текста, структурные методы, анкетирование и др.). В этот период европейская советология испытывало максимальное идейное и методологическое воздействие с американской стороны. Это воздействие проявлялось не только в идейнополитической гегемонии, но в том, какие методы и приемы использовались при изучении теории и практики коммуникации в Советском Союзе.
Третий этап совпадает со временем «разрядки» в отношениях между Советским Союзом и США, между странами Варшавского договора и НАТО. Угроза прямого военного столкновения отчасти миновала, но сохранялась острая идеологическая борьба, которая сопровождалась боевыми действиями во Вьетнаме, в Афганистане и иных регионах. В эти годы арсенал советологии пополняется новыми методами и приемами (критический анализ дискурса, когнитивные исследования, психолингвистический эксперимент, психоанализ, дискурсивные методики и др.). Именно в этот период европейская советология активно использовала методы и приемы исследования, характерные именно для европейской науки, в том числе для французской школы анализа дискурса, для континентальной (Германия, Нидерланды, Австрия) школы критического дискурс-анализа. В период разрядки между американскими и европейскими специалистами обнаружились и существенные идеологические различия в оценке советского политического дискурса.
Четвертый этап относится к периоду перестройки и демонтажа советской системы, когда политические разногласия обострились уже внутри советской страны, а зарубежные консультанты все чаще начали выступать как эксперты по вопросам строительства новой политической системы в России. В эти годы активизируются сопоставительные исследования, начинается изучение роли концептуальных метафор в политическом дискурсе, постоянно обсуждаются новые политические термины (пере-
стройка, гласность, ускорение) и особенности использования традиционных политических терминов (правые, левые, демократизация, свобода и др.), активно изучаются особенности индивидуальных стилей политических лидеров (особенно М.С.Горбачева). Различия между советской и западной политической коммуникацией в этот период часто воспринимались как временные, что нередко приводило к недооценке российских традиций и специфики политической коммуникации в нашей стране.
Пятую группу составляют исследования современного (с 1992 года) российского политического языка, которые, по-видимому, уже выходят за рамки советологии. В последние годы они нередко обозначаются зарубежными и отечественными специалистами как относящиеся к лингвистической «постсоветологии» (postsovietology). Возможно, этот термин воспринимается как не вполне удачный, но его внутренняя форма хорошо отражает направленность соответствующих исследований: исследуется дискурс, который, во-первых, установился после советского, а во-вторых - сохранил многие свойства советского дискурса.
Можно предполагать, что лингвистическая постсоветология со временем, в результате последовательной утраты признаков советского дискурса перерастет в исследование российской политической коммуникации, что может получить и терминологическое закрепление в виде термина (например, возможно обозначение «лингвополитическое россиеведение»).
Шестую группу из числа рассматриваемых в настоящей монографии составляют исследования, которые можно отнести к сфере лингвистической парасоветологии. Речь идет, в частности, о публикациях, которые были подготовлены в странах, идеологически близких Советскому Союзу, и испытали на себе значительное влияние коммунистической идеологии. Дело в том, что традиционно к числу «подлинных» советологов относили только специалистов, которые работали в западных (в другой терминологии - «свободных») странах и могла позволить себе критику советского дискурса. К сфере парасоветологии относятся и исследования, направленные на выявление специфики политической коммуникации в союзных республиках, которые позднее стали самостоятельными государствами. В эту же сферу входят работы, посвященные коммунистическому дискурсу за пределами СССР и тоталитарному дискурсу в целом.
В Советском Союзе долгие годы считалось, что вся советология основана на невежестве и клевете на социалистическое государство, а советологи - малограмотные лжецы, клеветники и агенты вражеской разведки, изначально ненавидящие все русское и советское. Разумеется, среди советологов было немало людей недостаточно информированных, ослепленных ненавистью или сознательно зарабатывающих себе на жизнь заказными разоблачениями и страшилками. Среди академических советоло-
гов действительно нередко встречались ушедшие в отставку сотрудники специальных служб или иных государственных структур. Можно предположить, что эти люди сохраняли те или иные связи со своими прежними работодателями.
Вместе с тем среди советологов были и талантливые ученые, которые, возможно, ошибались, но искренне стремились к объективности и смогли зафиксировать то, что оставалось скрытым для политически ангажированных авторов по обе стороны границы. Именно такие исследователи и заслуживают подлинной благодарности потомков. Следует, однако, подчеркнуть, что при обращении к публикациям западных специалистов практически всегда можно «вычислить» политическую ангажированность авторов, которая нередко проявляется в непосредственных обвинениях, негативных оценках и использовании всего арсенала мани-пулятивных приемов. К счастью, среди советологов всегда были специалисты, которые любили или хотя бы уважали нашу страну и изучали советскую политическую коммуникацию с помощью объективных научных методов, используемых в современных гуманитарных науках.
Отметим также, что в США и иных западных странах некоторых советологов нередко подозревали в том, что они находятся под идеологическим влиянием коммунистической пропаганды и даже так или иначе связаны с советской разведкой и иными соответствующими организациями. Не секрет, что ученому в США (особенно в эпоху маккартизма) беспристрастно интересоваться СССР было настолько же небезопасно, насколько советскому исследователю проявлять непредвзятый интерес к Западу. С похожими проблемами сталкивались и западноевропейские ученые. Как отмечает Л. Франк, британские ученые, владевшие русским языком, боялись заниматься чрезвычайно политизированной советской проблематикой, предпочитая интересоваться темами, в которых они могли спокойно оставаться на почве научной объективности (например, размерами в ранней русской силлабо-тонической поэзии или немецкими переводами Антиоха Кантемира) [Frank 1965: 55]. Показательно, что одни и те же публикации нередко рассматривались на Западе как зараженные бациллами коммунизма, а в Советском Союзе - как грубые антисоветские пасквили.
Подозрения в симпатиях к Советскому Союзу могли негативно сказаться на академической карьере ученого и его материальном положении, поэтому не следует думать, что западные специалисты, изучающие Советский Союз, всегда были абсолютно свободными, искренними и беспристрастными.
Если в Советском Союзе все советологи представлялись шарлатанами, то после распада СССР маятник сильно качнулся в другую сторону. Методологический плюрализм и возможность знакомиться с некогда недоступными исследованиями сыграли свою положительную
роль, вместе с тем мнение советологов нередко стали рассматривать как истину в последней инстанции, в то время как, по мнению самих советологов, их наука вступила в полосу самого сильного за всю свою историю кризиса.
В целом рассмотренный в настоящей статье материал позволяет сделать следующие выводы.
1. В истории лингвистической советологии целесообразно различать следующие этапы:
- этап становления лингвистической советологии (1918 - 1945 гг.);
- этап развития лингвистической советологии в годы холодной войны (1946 - 1964 гг.);
- этап эволюции лингвистической советологии в период разрядки (1965 - 1984);
- заключительный этап существования лингвистической советологии в период демонтажа социалистической системы и перехода к рыночной экономике (после 1984 г.).
Основанием для выделения названных этапов служит не только общая периодизация истории Советского Союза в ее взаимосвязи с историей отношений СССР и внешнего (преимущественно враждебного) мира, но закономерности развития самой лингвистической советологии в ее взаимосвязи с общей советологией.
Названные этапы развития советологии отличаются по используемым методам научного исследования, по приоритетным аспектам рассмотрения политической коммуникации, по характеру взаимодействия американской и западноевропейской лингвистической советологии, по интенциям авторов, стремившихся в меру своего понимания соответствовать запросам общества и государства.
Отдельную группу составляют постсове-тологические исследования, направленные на изучение политической коммуникации в период после распада Советского Союза, на описание процессов преобразования советского политического дискурса в постсоветский политический дискурс.
С советологическими и постсоветологиче-скими исследованиями тесно связана парасоветология, ориентированная на изучение общих закономерностей коммунистического и тоталитарного дискурса, а также закономерностей их исторических преобразований в различных регионах мира.
2. Важно дифференцировать этапы эволюции советологии (а также постсоветологии и парасоветологии) и периоды развития советской политической коммуникации, к которым обращено исследование.
В центре внимания значительной части советологических исследований было «недавнее прошлое», коммуникативную ситуацию и ее описание разделял очень небольшой промежуток времени (например, Джон Рид в 1918 году опубликовал книгу о русской революции 1917 года).
Значительно реже авторы обращаются к относительно отдаленным этапам развития советской политической коммуникации (так, соз-
данное в конце ХХ века исследование Даниэля Вайса [Вайс 2007] посвящено сопоставлению нацистского и сталинистского дискурса, то есть коммуникативной ситуации полувековой давности).
Однако чаще всего исследования советологов давали характеристику «расширенного настоящего», то есть анализировали существующие в данный исторический момент условия политической коммуникации. Например, языковой дискурсе перестройки максимально активно изучался именно в годы, когда страной руководил М.С.Горбачев. Такое распределение интересов исследователей вполне закономерно: советология в ХХ веке была не столько академической наукой, сколько своего рода теоретическим ориентиром для зарубежных политических активистов и журналистов. Соответственно советологи стремились писать о том, что особенно интересно их читателям в данный исторический момент.
При “хронологической” (ориентированной на исследуемый исторический период развития русского политического языка) классификации противопоставляются публикации, посвященные досоветскому, советскому и постсоветскому периодам развития русского политического языка.
При рассмотрении политического языка новейшего времени специалисты приходят к выводу, что в прошлом осталась жесткая регламентация, которая определяла строгое следование всевозможным нормам (языковым, речевым, жанровым, этическим, композиционным и иным) и ограничивала проявления индивидуальности. Эта регламентация в каких-то случаях играла положительную роль (например, не допускала использования грубо-просторечной и жаргонной лексики, ограничивала поток необязательных заимствований), но именно она и определяла те качества “советского” языка, которые в одних случаях вызывают его критику, а в других - некоторую ностальгию.
3. Советская политическая коммуникация рассматривается в исследованиях американских и западноевропейских советологов в различных аспектах.
Многие исследователи стремились дать общую характеристику советской (и - шире -тоталитарной) политической коммуникации,
выделить общие категории политической лингвистики, сформулировать теоретические основы этой науки, охарактеризовать ее понятийный аппарат и терминологию.
Особенно часто внимание исследователей привлекают лексика и фразеология советского языка, поскольку изменения в лексике, фразеологии и лексической стилистике наиболее заметны. Каждый новый поворот в историческом развитии государства приводит к языковой “перестройке”, создает свой лексико-фразеологический тезаурус, включающий также концептуальные метафоры и символы.
В рамках грамматических исследований чаще всего отмечается обилие сложносокращенных слов и аббревиатур; значительный ин-
терес представляет анализ номинализаций (П. Серио).
Значительная часть исследований посвящена сопоставлению или автономному исследованию «дискурса власти» и «дискурса сопротивления». Специалисты выяснили, что на смену диглоссии, характерной для советского общества, в котором отчетливо разграничивались тоталитарный язык и языковое сопротивление, пришла «стилистическая полифония», в которой отчетливо противопоставлены три варианта: язык власти, язык демократической оппозиции и язык прокоммунистической оппозиции.
Большое количество публикаций посвящено изучению специфики отдельных жанров политического языка - ораторская практика политических лидеров, медийный вариант политического языка, партийные и государственные документы, листовки и лозунги. В постсовето-логические исследованиях отмечается постоянное расширение и обновление жанрового и стилистического арсенала политической коммуникации.
Значительный интерес представляют публикации, посвященные идиолектам наиболее известных политических лидеров: И.В. Сталина, Н.С. Хрущева, Л.И. Брежнева, М.С. Горбачева, Б.Н. Ельцина, В.В. Путина. Многие авторы отмечают, что в постсоветский период речевые портреты политиков становятся более узнаваемыми, ярче проявляется индивидуальность. Вместе с тем можно сделать вывод о том, что и в советское время речевая практика высших руководителей государства была максимально индивидуализированной и отличалась значительной свободой. Положение о характерных для советского языка стандартности и отсутствии личностного начала, видимо, относится только к речевой практике рядовых функционеров.
Важное место в исследованиях политической коммуникации занимает критический анализ (по Т.А. ван Дейку и Р. Водак) проявлений социального неравенства и коммуникативных манипуляций сознанием адресата. Многие специалисты отмечают повышенную агрессивность советской политической речи, в том числе активное использование конфронтационных стратегий и тактик речевого поведения (угрозы, игнорирование, дискредитация, брань, ложь, наклеивание ярлыков, оскорбления и др.).
В самостоятельную группу имеет смысл выделить исследования, направленные на изучение прагматики советской политической коммуникации: эффективности советской политической пропаганды, методики агитационной работы, лингвистических и концептуальных средств убеждения, используемых в советских СМИ.
Совершенно особое место занимают публикации, посвященные сопоставительному анализу политической коммуникации в России и других государствах. Сопоставление политической коммуникации различных стран и эпох позволяет отчетливее дифференцировать “свое” и “чу-
жое”, случайное и закономерное, “общечеловеческое” и свойственное только тому или другому национальному дискурсу.
4. Лингвистическая советология, в отличие от других направлений науки, не выработала собственной методологии, но активно использовала методы и приемы, характерные для соответствующего этапа развития базисных наук - лингвистики, политологии, психологии, социологии и др.
Многообразие используемых методов и методик обогащает лингвистическую советологию: каждый метод имеет свои достоинства и позволяет обнаружить некоторые факты и закономерности, не привлекавшие внимания исследователей, использующих иной научный аппарат.
Важно подчеркнуть, что во многих публикациях используются разнообразные методы и приемы изучения политической коммуникации, совмещаются критический, нормативный и описательный аспекты исследования, привлекаются материалы, относящиеся к разным этапам развития политической коммуникации.
5. Американская и западноевропейская лингвистическая советология, несомненно, представляют собой единое научное направление, но в то же время при внимательном изучении в работах американских и западноевропейских советологов обнаруживаются и некоторые различия.
Сопоставляя публикации исследователей из Европы и Америки, можно заметить, что до середины прошлого века европейские специалисты обращаются преимущественно к изучению изменений в системе языка, обусловленных революцией и новым политическим режимом. Соответственно американские исследователи предпочитают рассматривать методы и приемы использования языка как средства воздействия, активно обращаются к прагматике речевой деятельности в политической коммуникации.
6. Сопоставление советского политического дискурса и политической коммуникации в западных государствах показывает, что некоторые явления, традиционно приписываемые тоталитарному дискурсу, были характерны и для политической коммуникации демократических стран. Очень далеко от реальности навязываемое противопоставление благородных героев, распространяющих правду и воспевающих идеалы свободы, гнусным недальновидным лжецам, которые сознательно обманывают народ и заботятся только о собственной выгоде. В условиях острой политической борьбы невозможно было всегда оставаться правдивыми и объективными, и это относится к практикам политической коммуникации, характерным для людей, которые находились как по одну, так и по другую сторону идеологических баррикад.
Критика традиционной советологии в значительной степени связана с тем, что многие зарубежные «советологи» оказались не в силах обнаружить какие-либо достоинства в советском политическом языке. Читая подобные исследования, иногда невозможно понять, почему
коммунистическая пропаганда добилась столь впечатляющих успехов во всем мире, чем можно объяснить чрезвычайную прагматическую эффективность советской политической коммуникации. Враждебность к коммунистической идеологии у некоторых советологов оборачивалась неприятием и острой критикой едва ли не всех аспектов соответствующей политической коммуникации и даже собственно языковых инноваций.
Остается надеяться, что в будущем как российские, так и зарубежные исследователи советского политического дискурса смогут объединить усилия и дать объективную характеристику лингвистических причин успехов и поражений советской пропаганды. По-прежнему остается актуальной задача разграничения общих закономерностей политической коммуникации, специфики тоталитарного дискурса и особенностей политической коммуникации в Советском Союзе. Значительные перспективы имеют сопоставление современного политического языка с политическим языком эпохи тоталитаризма и исследования постсоветской истории развития отечественного лингвополитического дискурса. Но это будет уже совершенно новый этап развития политической лингвистики, когда на смену лингвистической постсоветологии придет наука, посвященная российской политической коммуникации в условиях политической свободы и демократии.
ЛИТЕРАТУРА
Андерсон Р. Д. Каузальная сила политической метафоры // Будаев Э. В., Чудинов А. П. Современная политическая лингвистика. - Екатеринбург, 2006.
Баргхорн Ф. Советский образ Соединенных Штатов: преднамеренное искажение // Политическая лингвистика. 2008. № 1 (24).
Бантышева Л.Л. Структурно-системный анализ общественно-политической лексики русского языка конца Х1Х - начала ХХ века: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Симферополь, 2007.
Бен-Яков Б. Словарь арго ГУЛАГа. - Франкфурт-на-Майне, 1982.
Бессонова Л. Е. Новые лингвополитические исследования в Украине // Политическая лингвистика. 2007. № 1 (21).
Болотова Е., Цинкен Й. Русская и немецкая Европа: исследование структуры миров культурных представлений в русской и немецкой прессе // Язык массовой информации как объект междисциплинарного исследования. - М., 2001.
Будаев Э.В., Чудинов А.П. Лингвистическая парасоветология // Политическая лингвистика, 2008. № 1 (24).
Будаев Э.В., Чудинов А.П. Лингвистическая постсоветология // Политическая лингвистика. 2008. № 2 (25).
Будаев Э. В., Чудинов А. П. Эволюция лингвистической советологии // Политическая лингвистика.
2007. № 3 (23).
Будаев Э. В. Американская лингвистическая советология в середине ХХ века // Политическая лингвистика. 2008. № 1 (24).
Вайс Д. Животные в советской пропаганде // Политическая лингвистика. 2008. № 2 (25).
Вайс Д. Новояз как историческое явление // Соцреалистический канон / Под ред. Х. Гюнтер, Е. Добренко. - Санкт-Петербург, 2000.
Вайс Д. Паразиты, падаль, мусор. Образ врага в советской пропаганде // Политическая лингвистика.
2008. № 1 (24).
Вайс Д. Сталинистский и национал-социалистический дискурсы пропаганды: сравнение в первом приближении // Политическая лингвистика. 2007. № 3 (23).
Вежбицка А. Антитоталитарный язык в Польше: механизмы языковой самообороны // Вопросы языкознания. 1993. № 4.
Гиленсон Б. Правда, преломленная через революционный темперамент // Рид Дж. Десять дней, которые потрясли мир. - М., 1987.
Данн Дж. Что такое «политтехнологическая феня» и откуда она взялась? // Будаев Э.В., Чудинов А.П. Современная политическая лингвистика. -
Екатеринбург, 2006.
Данн Дж. Трансформация русского языка из языка советского типа в язык западного образца // Политическая лингвистика. 2008. № 3 (26).
Дуличенко А. Д. Русский язык конца II тысячелетия. - Мюнхен, 1995.
Завражина А. В. Речевая агрессия и средства ее выражения в массмедийном политическом дискурсе Украины (на материале русскоязычной газетной коммуникации): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Киев, 2008.
Земцов И. Советский политический язык. -Лондон, 1985.
Зых А., Мылыса О. О некоторых языковых средствах дискредитации противника в официальных выступлениях политиков // Славистика: синхрония и диахрония: сб. науч. ст. к 70-летию И. С. Улуханова, 2006.
Карцевский С. Язык, война, революция. - Берлин, 1923.
Клемперер В. ЬТ1. Язык Третьего рейха. Записная книжка филолога. - М., 1998.
Клочко Н. Н. Этноцентрические мифологемы в современном славянском коллективном сознании // Политическая лингвистика. 2006. № 3 (20).
Клочко Н. Н. Образы Европы в современных национальных дискурсах // Будаев Э.В., Чудинов А.П. Современная политическая лингвистика. -Екатеринбург, 2006.
Коженевска-Берчинска И. Мосты культуры: диалог поляков и русских. - Минск, 2006.
Куртин Ж.-Ж. Шапка Клементиса (заметки о памяти и забвении в политическом дискурсе) // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса / Общ. ред. П. Серио. - М., 2002.
Лассан Э. Дискурс власти и инакомыслия в СССР: когнитивно-риторический анализ. - Вильнюс, 1995.
Лассвелл Г., Блюменсток Д. Методика описания лозунгов // Политическая лингвистика. 2007. № 3 (23).
Лассвелл Г., Якобсон С. Первомайские лозунги в Советской России (1918-1943) // Политическая лингвистика. 2007. № 1 (21).
Лейтес Н. Третий Интернационал об изменениях политического курса // Политическая лингвистика. 2007. № 1 (21).
Макарова В.В. Наша партия лучше: способы убеждения в ситуации предвыборной борьбы // Политическая лингвистика. 2006. № 20.
Малиа М. Из-под глыб, но что? Очерк истории западной советологии // Отечественная история.
1997. № 5.
Меньковский В. Англо-американская советология в системе гуманитарных и социальных наук [Электронный документ]. - Режим доступа:
http://newsletter.iatp.by/ctr3-4.htm.
Милевич И. Г. Этикет политика в современном политическом дискурсе // Политическая лингвистика. 2006. № 2 (22).
Надель-Червиньска М. Категория несвободы в тоталитарном контексте и вариативность текста: Райские яблоки у Вл. Высоцкого // Политическая лингвистика 2008. № 1 (24).
Оруэлл Дж. Политика и английский язык // Политическая лингвистика. 2006. № 20.
Путин В. В. Выступление и ответы на вопросы на встрече с преподавателями и студентами Колумбийского университета 26 сентября 2003 года // Официальный сайт Президента России [Электронный документ]. - Режим доступа:
http://www.kremlin.ru/appears/2003/09/26/1237_type63 376type63377 type63381_52826.shtml
Ржевский Л. Слово живое и мертвое // Грани. -Лимбург, 1949. № 5.
Ржевский Л. Д. Язык и тоталитаризм. - Мюнхен, 1951.
Рид Дж. Десять дней, которые потрясли мир. -М., 1987.
Русский язык в переломное время: 1985 - 1995. / Ред. Х. Шпрауль. - Мюнхен, 1996.
Рязанова-Кларк Л. Элементы таблоидного стиля в языке российской посткоммунистической прессы (на материале криминальной хроники) // Русистика.
1998. № 1-2.
Серио П. Деревянный язык, чужой язык и свой язык // Политическая лингвистика. 2008. № 2 (25).
Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса / Общ. ред. П. Серио. - М., 1999.
Серио П. О языке власти: критический анализ // Философия языка: в границах и вне границ / Ю.С. Степанов, П. Серио, Д.И. Руденко и др. -Харьков, 1993. Т. I.
Серио П. Русский язык и анализ советского политического дискурса: анализ номинализаций // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. - М.: ОАО ИГ «Прогресс», 2002.
Сипко Й. В поисках истинного смысла -Hl'adanie ozajstneho zmyslu - Presov, 2008.
Симмонс Э. Политический контроль и советская литература // Политическая лингвистика. 2008. № 25 (2).
Стоянова Е. Театральная метафора в политическом дискурсе (на материале языка российских и болгарских масс-медиа) // Аспекты контрастивного описания русского и болгарского языков. - Шумен, 2006.
Тот С. Языковые явления в советской тоталитарной системе: Сб. статей по русистике // Budai Julia, Jager Ilona (szerk.). Вып. 1. Szeged, 1998.
Ухванова-Шмыгова И. Ф. Постмодернистская модель как альтернативная перспектива // Методо-
логия исследований политического дискурса: Актуальные проблемы содержательного анализа общественно-политических текстов. Вып. 2. Под ред. И. Ф. Ухвановой-Шмыговой. - Минск, 2000.
Фесенко А., Фесенко Т. Русский язык при советах. - Нью-Йорк: [б. и.], 1955. 222 с.
Червиньски П. Семантика негативно-оценочных категорий при обозначении лиц в языке советской действительности. Статья 1 // Политическая лингвистика. 2008. .№ 3 (23).
Червиньски П. Семантика негативно-оценочных категорий при обозначении лиц в языке советской действительности. Статья 2 // Политическая лингвистика. 2008. № 1 (24).
Чудинов А. П. Политическая лингвистика. - М.: Флинта; Наука, 2006.
Юровский В. Структура и стиль советского политического некролога после 1945 года. // Der Tod in der Propaganda (Sowjetunion und Volksrepublik Polen) / ed. D. Weiss. - Bern; Frankfurt, 2000.
Anderson R. D. ‘Look at All Those Nouns in a Row’: Authoritarianism, Democracy, and the Iconicity of Political Russian // Political Communication. - 1996. Vol. 13. № 2.
Anderson R. D. Speech and Democracy in Russia: Responses to Political Texts in Three Russian Cities // British Journal of Political Science. 1997. Vol. 27.
Anderson R. D. The Discursive Origins of Russian Democratic Politics // Postcommunism and the Theory of Democracy. - Princeton: Princeton University Press,
2001.
Anderson R. D. Metaphors of Dictatorship and Democracy: Change in the Russian Political Lexicon and the Transformation of Russian Politics // Slavic Review. 2001b. Vol. 60. № 2.
Anderson R. D. The Causal Power of Metaphor: Cueing Democratic Identities in Russia and Beyond // Metaphorical World Politics: Rhetorics of Democracy, War and Globalization. - East Lansing: Michigan State University, 2005.
Andrews D. R. Sociocultural Perspectives on Language Change in Diaspora: Soviet Immigrants in the United States. - Amsterdam/Philadelphia, 1999.
Arendt H. The Origins of Totalitarianism. - New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1973.
Baecklund A. Die univerbierenden Verkurzungen der heutigen russischen Sprache. - Uppsala, 1940.
Barghoorn F. The Soviet Image of the United States: A Deliberately Distorted Image // The ANNALS of the American Academy of Political and Social Science. 1954. Vol. 295 (42).
Baysha O., Hallahan K. Media framing of the Ukrainian political crisis, 2000-2001 // Journalism Studies. 2004. Vol. 5. № 2.
Becker J.-M. Soviet and Russian Press Coverage of the United States. - London: Palgrave, 2002.
Becker J.-M. Semantische Variabilitat der rus-sischen politischen Lexik im zwanzigsten Jahrhundert. -Munich, 2001.
Belin L. The Russian Media in the 1990s // Journal of Communist Studies and Transition Policies. - 2002. Vol. 18. № 1.
Bell D. Ten Theories in Search of Reality: The Prediction of Soviet Behavior in the Social Sciences // World Politics. 1958. Vol. 10.
Benn D. Glasnost in the Soviet Media: Liberalization or Public Relations? // Journal of Communist Studies. 1987. Vol. 3. № 3.
Benn D. Persuasion and Soviet politics. - Oxford,
1989.
Borkowski I. Swit wolnego slowa: j^zyk propa-gandy politycznej 1981-1995. - Wroclaw: Wydaw. Uniwersytetu Wroclawskiego, 2003.
Bourmeyster A. Soviet political discourse, narrative program and the Skaz theory // The Soviet Union: Party and Society / Ed. by P. J. Potichnyj. - Cambridge, 1988.
Bralczyk J. O j^zyku polskiej polityki lat osiemdzi-esi^tych i dziewi^cdziesi^tych. - Warszawa, 2003.
Bralczyk J. O j^zyku polskiej propagandy politycznej lat siedemdziesi^tych. - Warszawa: Trio, 2001.
Bralczyk J. O uzywaniu j^zyka w polskiej polityce w latach dziewi^cdziesi^tych // Polszczyzna 2000. Or^dzie o stanie j^zyka na przelomie tysi^cleci / W. Pisarek (red.). - Krakow, 1999.
Bruchis M. The nationality policy of the CPSU and its reflection in Soviet socio-political terminology // The Soviet Union: Party and Society / Ed. by P. J. Potichnyj.
- Cambridge: Cambridge University Press, 1988.
Chi W. The Soviet Union Under the New Tsars. -Peking, 1978.
Chilton P., Ilyin M. Metaphor in Political Discourse: the Case of the 'Common European House' // Discourse and society. 1993. Vol. 4(1).
Chilton P. Security Metaphors: Cold War Discourse from Containment to Common House. - New York: Peter Lang, 1996.
Comrie B., Stone G., Polinsky M. The Russian Language in the Twentieth Century. - Oxford; New York, 1996.
Comrie B., Stone G. The Russian Language Since the Revolution. - Oxford: Clarendon Press, 1978.
Dabert D. J^zyk antytotalitarny jako symptom zalamywania si§ systemu // Akcent. 1995. T. 2.
DeLuca A. R. Politics, Diplomacy, and the Media: Gorbachev's Legacy in the West. - Westport; London: Praeger Publishers, 1998.
Dewhirst M. Censorship in Russia, 1991 and 2001 // Journal of Communist Studies and Transition Policies. 2002. Vol. 18. № 1.
Downing J. Issues for media theory in Russia’s transition from dictatorship // Media Development.
2002. Vol. 1.
Downing J. Internationalizing Media Theory. Transition, Power, Culture. Reflections on Media in Russia, Poland and Hungary 1980-95. - London: Sage Publications, 1996.
Downing J. Trouble in the Backyard: Soviet Media Reporting on the Afghanistan Conflict // Journal of Communication. 1988. Vol. 2.
Dunn J. It’s Russian - but not as we know it // Ru-sistika. 2006. № 31.
Dunn J. The Transformation of Russian from a Language of the Soviet Type to a Language of the Western Type // Language and Society in PostCommunist Europe: Selected Papers from the Fifth World Congress of Central and East European Studies, Warsaw, 1995. - Basingstoke: Macmillan Press, 1999.
Dytman A. „Sierpien 80” - konfrontacja nowo-mowy z j^zykiem strajkuj^cych robotnikow // Roz-prawy Komisji J^zykowej. Wroclawskie Towarzystwo Naukowe. 1999. T. XXV.
Erol N. Ideology as political discourse: a case study of print media discourses on Glasnost and Perestroika. -East Lansing: Michigan State University, 1993.
Essais sur le Discours Sovietique: Semiologie, Lin-guistique, Analyse Discoursive, III. Universite de Grenoble, 1981.
Frank V.S. Soviet Studies in Western Europe (Britain) // The State of Soviet Studies / Ed. by W. Laqueur, L. Labedz. - Cambridge, MA: MIT Press, 1965. P. 52-59.
Fruchtmann J. “Олигархия” - zum Werdegang eines politischen Schlagwortes // Beitrage der Eu-ropaischen Slavistischen Linguistik / M. Bayer, M. Betsch, A. Gattnar (Hrsg.). - Munchen, 2004.
Fruchtmann J. Der russische Foderalismus unter Prasident Putin: Diskurse - Realitaten. - Bremen,
2003.
Fruchtmann J. Die Entwicklung des russischen Diskurses uber ,corporate governance’ und die ,soziale Verantwortung der Unternehmer’ // Corporate Governance in post-sozialistischen Volkswirtschaften. - Stuttgart, 2007.
Fruchtmann J. Putins wirtschaftspolitische Konzep-tion // Nur ein Olboom? Bestimmungsfaktoren und Per-spektiven der russischen Wirtschaftsentwicklung / Ed. by H.-H. Hohmann, H. Pleines, H. Schroder. - Hamburg, 2005.
Galasinski D., Jaworski A. The linguistic construction of reality in the Black Book of Polish Censorship // Discourse & Society. 1997. Vol. 8(3).
Gallis A. Zu Syntax und Stil der gegenwartigen russischen Zeitungssprache // To Honour Roman Jakob-son. - Gravenhage; Paris, 1967.
Gibbs J. Gorbachev’s Glasnost. The Soviet Media in the First Phase of Perestroika. - College Station: Texas A & M University Press, 1999.
Glowinski M. Marcowe gadanie: komentarze do slow 1966-1971. -Warszawa, 1991.
Glowinski M. Nowomowa po polsku. - Warszawa, 1990.
Glowinski M. O dyskursie totalitarnym // O za-grozeniach i bogactwie polszczyzny / J. Miodek (red.).
- Wroclaw, 1996.
Gorham M. Coming to Terms with the New Writing Citizen: Soviet Language of State in The Diary of Kostia Riabtsev // East/West Education. 1997. Vol. 18(1).
Gorham M. From Charisma to Cant: Models of Public Speaking in Early Soviet Russia // Canadian Slavonic Papers. 1996a. Vol. 38. № 3-4.
Gorham M. Language Culture and National Identity in Post-Soviet Russia // Landslide of the Norm: Language Culture in Post-Soviet Russia (Slavica Bergensia 6) / ed. by I. Lunde, Tine Roesen. - Bergen, 2006.
Gorham M. Mastering the Perverse: State-building and Language 'Purification' in Early Soviet Russia // Slavic Review. 2000a. Vol. 58(1).
Gorham M. Natsiia ili snikerizatsiia? Identity and Perversion in the Language Debates of Late- and PostSoviet Russia // Russian Review. 2000b. Vol. 59 (4).
Gorham M. Speaking in Soviet tongues. Language culture and the politics of voice in revolutionary Russia. - DeKalb, Ill., 2003.
Gorham M. Tongue-tied Writers: The Rabsel'kor Movement and the Voice of the 'New Intelligentsia' in Early Soviet Russia // Russian Review. 1996. Vol. 55(3).
Gorham M. The Speech Genres of Vladimir Putin. Paper presented at AATSEEL Conference, 27-30 December 2005, Washington, D.C.
Glowinski M. Marcowe gadanie: komentarze do slow 1966-1971. Warszawa: PoMost, 1991.
Glowinski M. Glosy // Teksty Drugie. 1998. № 3. S. 169-172.
Glowinski M. Nowomowa po polsku. Warszawa,
1990.
Grimm A. Explizitheit und Implizitheit von Gewalt in der Sprache Vladimir V. Zirinovskijs // Zeitschrift fur Slawistik. 1998. B. 43(4).
Goban-Klas T. Gorbachev's Glasnost: A Concept in Need of Theory and Research. // European Journal of Communication. 1989. Vol. 4. № 3.
Gorham M. Coming to Terms with the New Writing Citizen: Soviet Language of State in The Diary of Kostia Riabtsev // East/West Education. 1997. Vol. 18(1).
Gorham M. From Charisma to Cant: Models of Public Speaking in Early Soviet Russia // Canadian Slavonic Papers. 1996. Vol. 38, № 3-4.
Gorham M. Language Culture and National Identity in Post-Soviet Russia // Landslide of the Norm: Language Culture in Post-Soviet Russia (Slavica Ber-gensia 6) / ed. by I. Lunde, Tine Roesen. - Bergen, 2006.
Gorham M. Mastering the Perverse: State-building and Language 'Purification' in Early Soviet Russia // Slavic Review. 2000. Vol. 58(1).
Gorham M. Natsiia ili snikerizatsiia? Identity and Perversion in the Language Debates of Late- and PostSoviet Russia // Russian Review. 2000. Vol. 59 (4).
Gorham M. Speaking in Soviet tongues. Language culture and the politics of voice in revolutionary Russia. - DeKalb, Ill., 2003.
Gorham M. Tongue-tied Writers: The Rabsel'kor Movement and the Voice of the 'New Intelligentsia' in Early Soviet Russia // Russian Review. 1996. Vol. 55(3).
Gorham M. The Speech Genres of Vladimir Putin. Paper presented at AATSEEL Conference, 27-30 December 2005, Washington, D.C.
Heller M. Langue russe et langue sovietique // Re-cherches. 1979. № 39.
Ilie C. An integrated approach to the analysis of participant roles in totalitarian discourse: The case of Ceausescu’s Agent roles // Manipulation and Ideologies in the Twentieth Century / L. de Saussure and Peter Schulz (eds.). - Amsterdam: Benjamins, 2005.
Ilie C. The Ideological Remapping of Semantic Roles in Totalitarian Discourse, or, How to Paint White Roses Red // Discourse & Society. 1998. Vol. 9. No. 1.
Inkeles A. Public Opinion in Soviet Russia. A Study in Mass Persuasion. - Cambridge (Mass.): Harvard University Press, 1950.
Ivie R. L. Cold War Motives and the Rhetorical Metaphor: A Framework of Criticism // Cold War Rhetoric: Strategy, Metaphor, and Ideology. - East Lansing: Michigan State University Press, 1997.
Ji F. Linguistic Engineering: Language and Politics in Mao’s China. -Honolulu: University of Hawaii Press, 2004.
Jones A. The Press in Transition: A Comparative Study of Nicaragua, South Africa, Jordan, and Russia. -Hamburg: Deutsches Ubersee-Institut, 2002.
Haudressy D. Les mutations de la langue russe. Ces mots qui disent l'actualite. - Paris, 1992.
Hockauf E. Wladimir W. Putins Wirtschaftsmeta-phorik. - Bremen, 2002.
Hollander D. Soviet Political Indoctrination: Developments in Mass Media and Propaganda Since Stalin. - New York: Praeger Publisher, 1972.
Hubenschmid M. Text und Handlungsreprasenta-tion: Ein Analysemodell politischer Rede am Beispiel V.I. Lenins. - Munchen: Sagner, 1998.
Ilie C. An integrated approach to the analysis of participant roles in totalitarian discourse: The case of Ceausescu's agent roles // Manipulation and ideologies in the twentieth century: Discourse, language, mind / ed. by L. de Saussure & P. Schulz. - Amsterdam: John Benjamins, 2005.
Ilie C. The ideological remapping of semantic roles in totalitarian discourse or How to paint white roses red // Discourse & Society. 1998. Vol. 9(1).
Inkeles A. Public Opinion in Soviet Russia. A Study in Mass Persuasion. - Cambridge (Mass.): Harvard University Press, 1950.
Ivie R. L. Cold War Motives and the Rhetorical Metaphor: A Framework of Criticism // Cold War Rhetoric: Strategy, Metaphor, and Ideology. - East Lansing: Michigan State University Press, 1997.
Jones A. The Press in Transition: A Comparative Study of Nicaragua, South Africa, Jordan, and Russia. -Hamburg: Deutsches Ubersee-Institut, 2002.
J^zyk polityki a wspolczesna kultura polityczna / Pod red. Janusza Anusiewicza i Bogdana Sicinskiego. Wroclaw, 1994.
Ji F. Linguistic engineering: Language and politics in Mao’s China. Honolulu: University of Hawaii Press.
2004.
Jones A. The Press in Transition: A Comparative Study of Nicaragua, South Africa, Jordan, and Russia. -Hamburg: Deutsches Ubersee-Institut, 2002.
Karpinski J.: Mowa do ludu: szkice o j^zyku polityki. - Warszawa: Wydaw. Grup Oporu "Solidarni",
1989.
Kecskemeti P., The Soviet Approach to International Political Communication // The Public Opinion Quarterly. 1956. Vol. 20. № 1 (Special Issue on Studies in Political Communication).
Klein H. Die Abkurzungen in der heutigen rus-sischen Sprache. - Graz, 1949.
Korzeniewska-Berczynska J. Sowietyzacja j^zyka rosyjskiego. -Warszawa: UW. CBR, 1991.
Language of Power: Studies in Quantitative Semantics / Ed. by H. D. Lasswell, N. Leites. - New York: George W. Stewart, 1949.
Lasswell H., Blumenstock D. World Revolutionary Propaganda: A Chicago Study. - New York; London: Alfred A. Knopf, 1939.
Leites N. A Study of Bolshevism. - Glencoe, Ill., 1954.
Lendvai P. The Bureaucracy of Truth. How Communist Governments Manage the News. - London: Burnett Books, 1981.
Lippmann W., Merz, Ch., A Test of the News // The New Republic. 1920. Vol. 33 (2).
Lu X. An Ideological/Cultural Analysis of Political Slogans in Communist China // Discourse and Society.
1999. Vol. 10(3).
Malcolm N. ‘The Soviet Concept of a Common European House’ // The Changing Soviet Union in the New Europe / Ed. By J. Iivonen. Aldershot: Edward Elgar, 1991.
Marody M. J^zyk propagandy i typy jego odbioru. Warszawa, 1984.
Mazon A. Lexique de la guerre et de la revolution en Russie. - Paris, 1920.
Mcnair B. Glasnost, Perestroika, and the Soviet media. - London; New York: Routledge, 1991.
Mcnair B. Glasnost, Restructuring and the Soviet Media. Media, Culture and Society. 1989. Vol. 11. № 3.
Mendras E. Remarques sur le vocabulaire de la Revolution russe. - Paris, 1925.
Mickiewicz E. Media and the Russian Public. -New York: Praeger, 1981.
Mossman E. Changing Patterns of Russian Political Discourse: A Dictionary of Russian Politics 1985-Present. - Washington: National Council for Soviet and East European Research, 1991.
Murray J. The Russian Press from Brezhnev to Yeltsin. - Aldershot: Edward Elgar, 1994.
Niqueux M. Vocabulaire de la perestroika. - Paris,
1990.
Peters W. Kognitive Aspekte des Sprachwandels im Russischen seit 1985 am Beispiel des politischen Diskurses // Modelle der Translation / A. Gil u.a. -Frankfurt am Main, 1999.
Petersson B. The Soviet Union and peacetime neutrality in Europe: A study of Soviet political language. -Lund, 1990.
Petkovic N. Zur Entwicklung der politischen Propagandasprache in der sowjetischen Presse: Die Leitartikel der „Pravda“ 1921-1938. - Wien, 2000.
Pisarek W. Polskie slowa sztandarowe i ich public-znosc. Krakow: Towarzystwo Autorow i Wydawcow Prac Naukowych "Universitas", cop. 2002.
Political Discourse in Transition in Europe 19891991 / Ed. by P. Chilton, M. V. Ilyin, J. L. Mey. - Amsterdam; Philadelphia, PA: John Benjamins Pub, 1998.
Popp H. Ideologie und Sprache. Untersuchung sprachlicher Veranderungen und Neuerungen im Kon-text der politischen und wirtschaftlichen Umgestaltung-sprozesse in der ehemaligen Sowjetunion. -Marburg, 1997.
Rathmayr R. Cto u nas normal'no? - Was ist bei uns normal? Wandlungen in der Perestroikalexik // Sprache, Kultur, Identitat. Selbst- und Fremdwahrneh-mungen in Ost- und Westeuropa / hgg. von A. Ertelt-Vieht. - Fkft./Main; Berlin, Bern; New York; Paris; Wien, 1993.
Rathmayr R. Von Коммерсантъ bis джаст-ин-тайм: Wiederbelebungen, Umwertungen und Neubildungen im Wortschatz der Perestrojka // Slavistische Linguistik 1990 (=Slawistische Beitrage 274) / hrsg. von K. Harten-stein und H. Jachnow. - Munchen, 1991.
Robinson N. Ideology and the collapse of the Soviet system. A critical history of Soviet ideological discourse. - Aldershot, 1995.
Roxburgh A. Pravda, Inside the Soviet News Machine. - London: Victor Gollancz, 1987.
Roxburgh A. Pravda, Inside the Soviet News Machine. - London: Victor Gollancz, 1987.
Rush M. The Rise of Khrushchev. - Washington, 1958.
Russell J. S., Carsten S. The impact of Gorbachev’s new thinking on the Russian language // Rusistika. 1996. № 13.
Ryazanova-Clarke L., Wade T. The Russian Language Today. - London, 1999.
Ryazanova-Clarke L. Criminal Rhetoric in Russian Rolitical Discourse // Language Design. 2004. Vol. 6.
Ryazanova-Clarke L. “The Crystallization of Structures”: Linguistic Culture in Putin’s Russia // Landslide of the Norm: Language Culture in Post-Soviet Russia / ed. by I. Lunde, Tine Roesen. - Bergen, 2006.
Schaffner Ch. Die europaische Architektur -Metaphern der Einigung Europas in der deutschen, britischen und amerikanischen Presse // Inszenierte Information. Politik und strategische Kommunikation in den Medien / A. Grewenig (Hrsg.). - Opladen: West-deutscher Verlag, 1993.
Schaffner Ch., Trommer S. Zum Konzept des ‘ge-meinsamen Hauses’ im Russischen und Englischen // Gibt es eine prototypische Wortschatzbeschreibung? Eine Problemdiskussion / Hrsg. von Ch. (Christina) Schaffner. - Berlin: Akademie der Wissenschaften der DDR, 1990.
Schneider I. Poleznyj dialog. Journalistische Textsorten im Spiegel ihrer Schlagzeilen. Textlin-guistische Untersuchungen zur Variation in Schlag-zeilen aktueller russischer Zeitungstexte (1989-1991). -Munchen, 1993.
Schantej A. Sprache als Ideologietrager am Beispiel der sowjetischen Presse (1975-1983): Diss. - Wien, 1987.
Schoenhals M. "Non-People" in the People's Republic of China': A chronicle of terminological ambiguity // Indiana East Asian Working Paper Series on Language and Politics in Modern China. Paper 4. -Bloomington, 1994.
Schoenhals M. Talk About a Revolution: Red Guards, Government Cadres, and the Language of Political Discourse // Indiana East Asian Working Paper Series on Language and Politics in Modern China. Paper 1. - Bloomington, 1993.
Schoenhals M., Guo X. Cadres and Discourse in the People's Republic of China. - Washington, 2007.
Seriot P.Analyse du discours politique Sovietique. -Paris: Institute d’etudes slaves, 1985.
Seriot P. De l'amour de la langue a la mort de la langue // Essais sur le discours sovietique / Univ. de Grenoble-III. 1986a. № 6.
Seriot P. Et ils n'auront qu'une seule langue (Elements pour une typologie des projets de langue universelle du communisme en URSS) // Essais sur le discours sovietique / Univ. de Grenoble-III. 1988a. № 8.
Seriot P. La langue, corps pur de la nation. Le discours sur la langue dans la Russie brejnevienne // Les Temps Modernes. 1992. № 550.
Seriot P. La langue du peuple // Ces langues que l'on dit simple / F. Gadet (ed.). LINX (Univ. de Paris-X). 1991. № 25.
Seriot P. Langue de bois, langue de l'autre et langue de soi. La quete du parler vrai en Europe socialiste dans les annees 1980 // M.O.T.S. 1989. № 21.
Seriot P. Langue et langue de bois en Pologne // M.O.T.S. 1986b. № 13.
Seriot P. Rome, Byzance et la politique de la langue en URSS // Cahiers du Monde russe et sovietique. 1988b. XXIX (3-4).
Siewierska-Chmaj A. Politologiczno-semantyczna analiza expose premierow Polski w latach 1919-2004. -Rzeszow, 2006.
Simmons E. Political Controls and Soviet Literature // Soviet Society: A Book of Readings / A. Inkeles, K. Geiger (Eds.) - Boston: Houghton Mifflin, 1961.
Sprachwandel in der Slavia: Die slavischen
Sprachen an der Schwelle zum 21. Jahrhundert / Hrsg. L. Zybatow. - 2 vols. - Frankfurt am Main, 2000.
Spraul H. Das politische Schlagwort in der rus-sischen Presse (1995-1997) zum Sprachwandel in der offentlichen Rede) // Zeitschrift fur Slavistik. 1998. Bd. 43.
Stadler W. Macht - Sprache - Gewalt. Rechtspopu-listische Sprache am Beispiel V.V Zirinovskijs vor dem Hintergrund der Wandlungen politischer Sprache in RuBland. - Innsbruck, 1997.
Steinke K. Russisch in der Diaspora // Sprachwan-del in der Slavia: die slavischen Sprachen an der Schwelle zum 21. Jahrhundert / Hrsg. L. Zybatow. -Frankfurt am Main: Peter Lang, 2000.
Schaffner Ch., Porsch P. Meeting the Challenge on the Path to Democracy: Discursive Strategies in Government Declarations in Germany and the Former GDR // Discourse and Society. 1993. Vol. 4(1).
Schoenhals M. Talk About a Revolution: Red Guards, Government Cadres, and the Language of Political Discourse. -
Schoenhals M. Doing Things with Words in Chinese Politics. - Berkeley: University of California Institute of East Asian Studies, 1992.
Siewierska-Chmaj A.: J^zyk polskiej polityki: poli-tologiczno-semantyczna analiza expose premierow Pol-ski w latach 1919-2004. Rzeszow: Wyzsza Szkola In-formatyki i Zarz^dzania, 2006.
Simmons E. Political Controls and Soviet Literature // Soviet Society: A Book of Readings. Boston: Houghton Mifflin, 1961.
Schoenhals M. Demonising Discourse in Mao Zedong's China: People vs Non-People // Totalitarian Movements and Political Religions. 2007. Vol. 8 (3/4).
Schoenhals M. Non-People' in the People's Republic of China: A Chronicle of Terminological Ambiguity. Indiana East Asian Working Paper Series on Language and Politics in Modern China. - Bloomington,
1994.
Schoenhals M., Guo X. Cadres and Discourse in the People’s Republic of China. - Stockholm, 2007.
Schramm W. The Soviet Communist Theory // Four Theories of the Press / Ed. by F. S. Siebert, T. Peterson, W. Schramm. - Urbana: University of Illinois Press, 1956.
Socjalizmu model liryczny: zalozenia o rzeczywis-tosci w mowie publicznej: Polska 1975-1979 Jan Strze-lecki / tekst przygot. do wyd. Jadwiga Strzelecka; posl. Jerzego Szackiego. Warszawa: Czytelnik, 1989.
Stegemann K. Die Bedeutung der Sprache fur die sowjetische Meinungssteuerung // Osteuropa. 1961. Bd. XI. H. 2.
Stranahan P. The Politics of Persuasion: Communist Rhetoric and the Revolution. Indiana East Asian Working Paper Series on Language and Politics in Modern China. - Bloomington, 1994.
Thom F. La Langue de Bois. - Paris: Julliard, 1987.
Thom F. Newspeak. The Language of Soviet Ideology. - London: The Claridge Press, 1989.
Totalitare Sprache - langue de bois - language of dictatorship / R. Wodak, F. P. Kirsch (Hrsg.). - Wien,
1995.
Toth S. Abreviaturak a Szovjet birodalmi nyelvben // I. Alkalmazott Nyelveszeti Konferencia. Nyiregyhaza. 1991a. majus 3-4. II.
Toth S. A szovjet birodalmi nyelv, avagy a totalita-rizmus grammatikaja // AETAS. 1991b. № 1.
Toth S. Nyelv es tarsadalom. Tarsadalmi es nyelvi valtozasok // Papuaktol a Pionerig. Szeged, 1994.
Toth S. A nyelv fuggoleges tagozodasaval ossze-fuggo kerdesek kutatasa 1. // Nyelv, aspektus, irodalom / Szerk. Gyorke Zoltan. - Szeged, 2000.
Turpin J. Reinventing the Soviet Self. Media and Social Change in the Former Soviet Union. - Westport: Praeger, 1995.
Urban M. The Russian Free Press in the Transition to a Post-Communist Society // The Journal of Communist Studies. 1993. Vol. 9. № 2.
Urban M. Political language and political change in the USSR: notes on the Gorbachev leadership // The Soviet Union: Party and Society / Ed. by P. J. Potichnyj.
- Cambridge: Cambridge University Press, 1988.
Urban M. The Structure of Signification in the General Secretarys Address: A Semiotic Approach to Soviet Political Discourse // Coexistence. 1987. Vol. 24. № 3.
Venclova T. Two Russian sub-languages and Russian ethnic identity // Ethnic Russia in the URSS. The dilemma of dominance / Ed. E. Allen. - New York: Pergamon Press, 1980.
Weiss D. Was ist neu am ,,Newspeak”? Reflex-ionen zur Sprache der Politik in der Sowjetunion // Slavistische Linguistik 1985. - Munchen, 1986.
Weiss D. Alle vs. einer. Zur Scheidung von good guys und bad guys in der sowjetischen Propagan-dasprache // Slavistische Linguistik 1999. Referate des XXV. Konstanzer Slavistischen Arbeitstreffens, Konstanz / ed. W. Breu. - Munchen, 2000b.
Weiss D. Der alte Mann und die neue Welt. Chruscevs Umgang mit „alt“ und „neu“ // Vertograd mnogocvetnyi. Festschrift fur H. Jachnow / W. Girke, A. Guski e.a. (eds.). - Munchen, 1999a.
Weiss D. Die Entstalinisierung des propagan-distischen Diskurses (am Beispiel der Sowjetunion und Polens) // Schweizer. Beitrage zum XII. Internationalen
Slavisten-Kongress 1998 in Krakau / Locher, J.P. (ed.). - Frankfurt/Bern, 1998.
Weiss D. Die Verwesung vor dem Tode. N.S. Chruscevs Umgang mit Faulnis-, Aas- und Mull-metaphern // Der Tod in der Propaganda (Sowjetunion und Volksrepublik Polen) / D. Weiss (ed.). -
Bern/Frankfurt, 2000a.
Weiss D. MiBbrauchte Folklore? Zur propagan-distischen Einordnung des „sovetskij fol’klor“ // Slav-istische Linguistik 1998. Referate des XXIV. Konstan-zer Slavistischen Arbeitstreffens Wien, 15.-18.9.1998. / R. Rathmayr, W. Weitlaner (eds.). - Munchen, 1999b.
Weiss D. Personalstile im Sowjetsystem? Stalin und Chruscev im Vergleich // Wege der Kommunika-tion in der Geschichte Osteuropas. Festschrift fur C. Goehrke / (Hrsg.) N. Boskovska, P. Collmer, S. Gilly u.a. - Bern/Frankfurt, 2002.
Weiss D. Prolegomena zur Geschichte der verbalen Propaganda in der Sowjetunion // Slavistische Lin-guistik 1994. Referate des 20. Konstanzer Slavistischen Arbeitstreffens / D. Weiss (ed.). Munchen, 1995.
Walker E. W. Dissolution: Sovereignty and the Breakup of the Soviet Union. - Lanham: Rowman & Littlefield Publishers, 2003.
White S. The Effectiveness of Political Propaganda in the USSR // Soviet Studies. 1980. Vol. 32. № 3.
Xing L. Rhetoric of the Chinese Cultural Revolution - The Impact on Chinese Thought, Culture and Communication. - Columbia: University of South Carolina Press, 2004.
Young J. W. Totalitarian language: Orwell's New-speak and its Nazi and Communist Antecedents. - Charlottesville: University Press of Virginia, 1991.
Zaslavsky V., Fabris M. Лексика неравенства - к проблеме развития русского языка в советский период // Rev. Etud. slaves. Paris, 1982, V. 54, № 3.
Zemtsov I. Manipulation of a Language. The Lexicon of Soviet Political Terms. - Fairfax: Hero Books, 1984.
Zwolinski A. Slowo w relacjach spolecznych. -Krakow: WAM, 2003.
Zybatow L. Russisch im Wandel: Die russische Sprache seit der Perestrojka (Slavistische Verof-fentlichungen 80). - Wiesbaden, 1995.
© Будаев Э.В., Чудинов А.П., 2009
