CC BY
119
УДК 7.01:130.2:82 ББК 87.8
А.Н. СТЕПАНОВ
Институт научной информации по общественным наукам РАН, г. Москва
ЭСТЕТИКА «ТРЕХ РАЗГОВОРОВ» В ТВОРЧЕСТВЕ А. БЕЛОГО, А. БЛОКА («ДВЕНАДЦАТЬ», «СКИФЫ»)
Рассматривается место «Трехразговоров» В. Соловьёва в поэзии, критике и эстетике А. Белого, А. Блока. Идейно-художественное своеобразие поэмы «Двенадцать» и стихотворения «Скифы» обусловлено влиянием книги «Трёх разговоров» В. Соловьёва.
In the article the place of V.Solovyov's «Three Conversations» in A. Belyi and A.Blok's poetry, criticism and aesthetics are considered. The ideological and art originality of the poems called «Twelve» and «Scythians» is caused by the influence of V. Solovyov's «Three Conversations».
Ключевые слова: «Повесть об антихристе», Андрей Белый, Александр Блок, Владимир Соловьёв, эстетика, апокалипсис, символика цвета, звука и настроения, «Скифы», «Двенадцать».
Key words: «The Story about Antichrist», Andrey Belyj, Alexander Blok, Vladimir Solovyov, aesthetics, apocalypse, colour, sound and mood symbolics, «the Scythians», «Twelve».
Влияние на младосимволистов философской лирики В. Соловьёва трудно переоценить (иногда его даже называют их духовным учителем). Этому вопросу посвящено немало исследовательских работ и статей. Меньше внимания уделялось изучению места «Трех разговоров» В. Соловьёва в поэзии Серебряного века. Между тем именно идеи и символика «Трех разговоров» нашли непосредственное отражение в поэзии, критике и эстетике младосимволистов. Ярче всего это можно увидеть на примере творчества А. Белого и в особенности А. Блока. Неслучайно их именуют не иначе как «соловьевцами»1.
«Поэты видели не только грядущие зори, но и что-то страшное, надвигающееся на Россию и мир»2, - такими словами охарактеризовал H.A. Бердяев творчество Белого и Блока. Это смутное ощущение чего-то страшно надвигающегося символисты пытались передать через символику цвета, звука и настроения. Эту же символику мы встречаем в «Трех разговорах» В. Соловьёва. «Меня поразила не столько сама «Повесть об антихристе», сколько слова действующих лиц»3, - вспоминал Белый свое первое впечатление от чтения Соловьёвым повести. Поэт был знаком с философом и присутствовал на домашнем чтении «Краткой повести об антихристе».
Повесть насыщена разнообразными символами, которые проявляются, в частности, в речи героев. Свои первые слова один из героев повести, г-н Z, произносит с какой-то «затаенной мыслью»4. В шутливом полунамеке Дамы, хозяйки дома, другой герой, Политик, предстает «каким-то действительным тайным Мефистофелем!»5. Наконец приближение развязки последнего разговора подчеркивается замечанием о «более серьезном настроении, чем всегда»6, у всех участников беседы. Общему настроению соответствует состояние погоды: «ни одного облачка... все как будто чем-то подернуто, тонким, неулови-
мым, а полной ясности всё-таки нет... и не только в воздухе, но и в душе... Все какая-то тревога и как будто предчувствие какое-то зловещее»7.
И Белый, и Блок эту неясную и неуловимую дымку зла представляли в черном и красном цветах. Для Белого мир - это «спящая красавица», занавешенная черными тучами, которые рано или поздно будут пробиты лучами Солнца, и «побежденный красный дракон будет рассеян среди чистого неба»8. Та же символика встречается в неоконченной поэме Блока «Возмездие»: Не ведаем: над нашим станом, Как встарь, повита даль туманом И пахнет гарью. Там - пожар9.
Дымка, гарь, огонь - образы, прежде всего, встречаемые в «Краткой повести об антихристе» и служащие для создания атмосферы напряженного ожидания. Всеобщую напряженность Соловьёв поясняет шутливыми словами одного из персонажей: «Еще вернее, что это черт своим хвостом туман на свет Божий намахивает. Тоже знамение антихриста!»10. Эти слова, а также эпиграф (первое четверостишие из стихотворения Соловьёва «Панмонголизм»), предваряют повесть об антихристе.
В. Соловьёв один из первых почувствовал приближение страшного конца, но, как оказалось, не всемирной истории, а старой России. Для него, как и для многих его современников, надвигающейся угрозой был Восток: «Предстоящая вооруженная борьба между Европою и монгольской Азией будет, конечно, последнею, но тем более ужасною, действительно всемирною войною»11, - писал он в своем фундаментальном трактате по этике «Оправдание добра». Взгляды философа отразились и в его публицистических статьях (статья «Китай и Европа»), и в его лирике, например в стихотворении «Дракон»: Полно любовью Божье лоно, Оно зовет нас всех равно... Но перед пастию дракона Ты понял: крест и меч - одно12.
Художественная трансформация образа китайского дракона произошла и в «Краткой повести об антихристе». На символическом уровне победа антихристова Востока над христианским Западом отражается в образе лжепророка Аполлония, прибывшего с Дальнего Востока и в конце концов ставшего главой христианской церкви. В описании чудес мага Аполлония, в сцене явления сатаны будущему императору и в других местах Соловьёвым используется символика цвета и звука. Восточный маг на страницах повести появляется «окутанный в густое облако странных былей и диких сказок»13. На всемирном церковном соборе он сидит «закутанный в свою необъятную трехцветную мантию, скрывавшую кардинальский пурпур»14.
Для Белого пурпур, огонь и кровь стали символами современных ему событий: войны с Японией и первой русской революции 1905 года. В то же время поэт понимал, что «призрачен красный дракон, несущийся на нас с Востока: это туманные облака, а не действительность»15.
Соловьёв же в повести постепенно приоткрывает эту густую завесу. Сначала, когда император только призывает христиан признать его владыкой, «уста
великого человека слегка передернуло какой-то странной усмешкой»16. Потом, в кульминационный момент повести, старец Иоанн, олицетворяющий апостола Иоанна, распознает в императоре самого антихриста. После просьбы старца исповедать Христа как Сына Божия «помертвевшее и потемневшее лицо его (императора-антихриста. - примеч. А.С.) все перекосилось, и из глаз вылетали искры»17. В одном символическом ряду «Трех разговоров» оказываются и «блестящий покров добра и правды на тайну крайнего беззакония», и «злая бездна», скрывающая «эту обманчивую личину»18. Такая игра настроений в лице антихриста не могла пройти мимо А. Белого: «Мировая гримаса» - маска, надетая на мир, ужаснула и Вл.Соловьёва»19.
В своей статье 1910 года «Рыцарь-монах» Блок дает высокую оценку русскому философу. Он не переставал «недоумевать перед двоящимся Вл. Соловьёвым»20 и перед его «весельем наконец освобождающегося духа»21. Поэт представлял русского мыслителя то как борющегося с хаосом монаха, то как преданного делу Христа рыцаря, то как философа, сражающегося «с безумием и изменчивостью жизни»22 и набрасывающего на чудовище-время «легкую серебристую фату смеха»23.
Несмотря на множество точек соприкосновения в понимании творческого наследия философа, у каждого из символистов был очень индивидуальный взгляд на него. Раздвоенность, иронию, преданность делу Христову - вот что увидел Блок в Соловьёве. Символику цвета и звука уловил Андрей Белый, что позволило ему начать построение собственной эстетики символизма как миропонимания. По складу характера Белый - мистик. В начале своего творческого пути он - ницшеанец.
Отчасти это стало причиной будущего их размежевания. Литературовед Борис Соловьёв в своем исследовании, посвященном творчеству Блока, писал, что он «холодно и равнодушно отнесся к прославлявшей и безмерно превозносившей его статье («Апокалипсис в русской поэзии». - А.С.) А. Белого»24. Она была написана в 1905 году, когда Блок уже отошел от «религии» Жены, облеченной в Солнце. Блока после революции 1905 года интересовали темы социального характера. В его поэзии появляются новые образы: город, фабрика, кабак и т.п. По мнению же А. Белого, вся русская поэзия обусловлена «мировой трагедией, содержанием которой является борьба Жены со Зверем»25.
Для Белого позднее остро встала проблема антиномии Соловьёв - Ницше: «Как примирить... борющихся в моей душе Соловьёва и Ницше...»26. Спустя несколько лет в поиске ответа на этот вопрос Белый придет к антропософии Р. Штейнера. Пути двух русских поэтов-символистов, начинавших свое творчество под влиянием философии и поэзии В. Соловьёва, окончательно расходятся.
Блок в 1918-1920-е гг. вновь обращается к В. Соловьёву. В январе 1918 г. он пишет поэму «Двенадцать», стихотворение «Скифы» и статью «Интеллигенция и революция». В статье «Владимир Соловьёв и наши дни» 1920 г. он писал: «Вл. Соловьёву судила судьба в течение всей его жизни быть духовным носителем и провозвестником тех событий, которым надлежало развернуться в мире», «он был носителем какой-то части этой третьей силы, этого, несмотря ни на что, идущего на нас нового мира»27. Именно в последних своих произведениях,
по нашему мнению, Блок переносит некоторые идеи «Краткой повести об антихристе» в поэзию новой эпохи. Среди литературных произведений первыми в этом ряду находятся стихотворение «Скифы» и поэма «Двенадцать» (1918).
В стихотворении «Скифы» Блок использовал в качестве эпиграфа первые две строки из стихотворения Соловьёва «Панмонголизм». Тот факт, что эти же строки являются первой частью эпиграфа к «Краткой повести об антихристе», не является простым совпадением. Более того, можно утверждать, что «Скифы» - это поэтический конспект первых восьми страниц повести об антихристе28 и одновременно полемика с В. Соловьёвым29.
Развязка «исторической драмы» переносится монахом Пансофием (Соловьёвым) в XXI в. и представляет собой конец всемирной истории. Ослабленная войной с исламом, Европа захвачена Японией и Китаем. Сила этих государств вызвана мощным внутренним движением панмонголизма. Только объединившись, европейские страны (куда, подчеркиваю, по Соловьёву, входит и Россия) смогли свергнуть с себя «иго» новых монголов. В борьбе за независимость образуются Европейские Соединенные Штаты.
Блок начинает «Скифы» с призыва к европейцам: Попробуйте, сразитесь с нами!
И в то же время:
Придите к нам! От ужасов войны Придите в мирные объятья! Пока не поздно - старый меч в ножны! Товарищи! Мы станем - братья!
Одна из проблем «Трех разговоров» и включенной в них «Краткой повести об антихристе» - это вопрос мирного взаимоотношения между Россией и Европой, от решения которого, по Соловьёву, зависит исход последней решающей битвы между востоком (Китай, Япония) и западом. Об этом же, обращаясь к европейцам, пишет Блок в «Скифах»: Идите все, идите на Урал! Мы очищаем место бою Стальных машин, где дышит интеграл, С монгольской дикою ордою!
Упоминаемая и в «Краткой повести об антихристе», и в «Скифах» битва между Востоком и Западом должна произойти на территории России. Для Соловьёва это было ужасным предположением, которое означало необходимость примирения с Европой в первую очередь со стороны России, чтобы выступить для своей же пользы в составе «всеевропейской армии»: «при огромном численном перевесе неприятеля боевые достоинства русских войск позволяют им только гибнуть с честью»30. Поэтому-то в конце всемирной истории Соловьёв не видит причин для противостояния между Европой и Россией.
На первый взгляд к этому же призывает и Блок: «На братский пир труда и мира... Сзывает варварская лира!». Но, по убеждению поэта, от возможных «ужасов войны» на Урале должна дрожать не Россия, а, как ни странно, Европа. Каким же образом Россия «очистит место бою» на Урале, одновременно «не сдвинувшись, когда свирепый гунн» будет жечь города и церкви, ведомо
только поэту-символисту31. Блок как бы пытается поправить предсказание Соловьёва в соответствии с современной ситуацией32. Неслучайно, что в эпиграфе поэт оставляет только первые две строчки из стихотворения «Панмонго-лизм», выбрасывая следующие две:
Как бы предвестием великой Судьбины Божией полно33...
В результате, как верно заметил В.В. Мусатов, ««Скифы» родились из исключительно теоретического пафоса и оказались не осуществившимся историософским сценарием. В этой вещи Блок надломился. Он понял, что история пошла совершенно иным путем»34.
За день до написания «Скифов» поэт завершил работу над «Двенадцатью». В поэме «Двенадцать» мы не найдем прямых перекличек с «Краткой повестью об антихристе». Однако общее между ними все же есть. Во-первых, как в «Скифах», так и в «Двенадцати» происходящие в России события носят апокалиптичный характер. Во-вторых, эти события касаются не только России, но и всего остального мира. Начальная строфа первой главы поэмы четко указывает на масштаб изображаемого события: «Ветер, ветер - На всем божьем свете!»35. В-третьих, образ «Исуса Христа» в поэме «Двенадцать», согласимся с Ф. Степуном36, Б. Зайцевым37 и современным исследователем В.К. Канто-ром38, это своеобразное отражение антихриста из повести Соловьёва, а также «жены, облеченной в солнце», из Откровения Иоанна Богослова.
В поэме Блока борьба разворачивается «на всем божьем свете» и одновременно проходит в душе каждого из двенадцати: «Мировой пожар в крови, Господи, благослови!». Заканчивается же поэма указанием на конечную победу света, который олицетворяет идущий «с кровавым флагом» Христос. В первые годы революции некоторые говорили о кощунстве подобного изображения Христа, другие писали своих Христов, подражая Блоку. В советские годы (особенно в 60-е) считалось, что «дело революции освящено заветом Христа»39, что Христос Блока - это бог Прометей, несущий огонь освобождения всем угнетенным.
В постсоветское время идущий в конце поэмы Христос стал символом «последней надежды на воскрешение добра и Бога в душах людей»40. Всё это скорее отражает процесс изменения нашего понимания личности евангельского Христа, чем отвечает на вопрос: Кто же это идет «в белом венчике из роз» и «с кровавым флагом» впереди двенадцати уголовников, которым революция дала власть и оружие?
Блок сразу не называет того, кто стоит за его образами «черного неба» и «черного вечера», «вьюги» и «ветра». Сразу отметим близость в настроении повести об антихристе и поэмы «Двенадцать»: некоторые исследователи41 справедливо отмечают, что на протяжении всей поэмы прослеживается нарастающее чувство страха перед невидимым и «неугомонным» врагом. Враг рядом, но увидеть или поймать его невозможно. В последней главе не только ощущается близкое присутствие врага, но он уже прямо называется Блоком: «Это - ветер с красным флагом разыгрался впереди». Вокруг образа ветра объединяются все остальные образы: от плаката, который ветер «мнет и носит», и до Христа «с кровавым флагом».
Когда двенадцать стреляют в кого-то, кто хоронится «за все дома», то в ответ раздается лишь хохот невидимой вьюги. Такую же характеристику в поэме имеет «Исус Христос»: «И за вьюгой невидим, // И от пули невредим...». В конце поэмы с красным флагом идет уже не ветер, а Христос. В результате мы убеждаемся в том, что в поэме образы ветра и вьюги и образ «Исуса Христа» представляют собой если и не одно целое, то явления друг другу близкие.
Действительно, трудно представить евангельского Христа, который «хоронится» за дома и ходит с «кровавым» флагом. Более логично другое прочтение этого образа.
«Христос», идущий «поступью надвьюжной» (ср. с пушкинскими бесами «в беспредельной вышине»), сразу вызывает сомнения. Это и уже упоминаемый кровавый, а не белый флаг (почему не Крест или «острый серп»?)42, и «снежная жемчужная россыпь» (снег в мифологии - символ смерти, а жемчуг в Апокалипсисе - это украшение «великой блудницы», «сидящей на звере багря-ном»43) его шага, и белый венчик из роз (почему не терновый или «золотой венец»?)44. Христос Евангелия - это символ Света: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1,5). А тьмы в «Исусе» более чем достаточно, белый цвет жемчуга и венчика из роз, в непосредственной близости от зимней вьюги и кровавого флага, - это все-таки цвет смерти45.
Ни в какой религиозной традиции мы не найдем Христа, идущего «впереди» нераскаявшихся уголовников, «с кровавым флагом», «в белом венчике из роз», «поступью надвьюжной», «россыпью жемчужной»46.
Блок как будто сознательно лишает своего «Христа» богоизбранности. Еще библейский Авраам до своего завета с Богом именовался как Аврам. И «не будешь ты больше называться Аврамом, но будет тебе имя: Авраам, ибо Я сделаю тебя отцом множества народов», - сказал Господь Авраму, тем самым делая его богоизбранным (Быт. 17, 5). В поэме Блок разрушает спасительное имя (Иисус - Исус)47.
Вспомним статью Блока «Владимир Соловьёв и наши дни»: Соловьёв был «носителем какой-то части этой третьей силы, этого, несмотря ни на что, идущего на нас нового мира»48. Как похожи эти слова Блока на слова из поэмы «Двенадцать» «впереди» идущего «Исуса» !
Очевидно еще одно сравнение, проясняющее, на наш взгляд, смысл «Двенадцати». Последняя строфа поэмы удивительно совпадает со стихом из пророчества Исаии о пришествии Мессии (Ис. 52, 12):
«Державный шаг» и «неторопливая» поступь, позади «голодный пес» и «страж Бог Израилев», впереди - «Исус Христос» и «Господь». У нас нет дос-
Блок
Так идут державным шагом -Позади - голодный пес, Впереди - с кровавым флагом...
Исайя
В белом венчике из роз -Впереди - Исус Христос.
ибо вы выйдете неторопливо и не побежите; потому что впереди вас пойдет Господь, а Бог Израилев будет стражем позади вас.
товерных сведений, что именно эти ветхозаветные строки повлияли на концовку поэмы, хотя связь все-таки очевидна. Но если «Исус» Блока - это антихрист, то «голодный пес» (вот уж действительно страж!) - это сам сатана (возможная аллюзия: черный пудель-Мефистофель в «Фаусте» Гете).
Впрочем, возможно и сам Блок начинал прозревать в своем Христе соло-вьевского антихриста. Ведь именно «Краткая повесть об антихристе» В. Соловьёва как литературное предупреждение великого мыслителя (прежде всего, предупреждение о возможной подмене Христа обманчивым ликом антихриста -одержимого гордыней человека, которому, как Богу, в будущем поклонятся люди и за которым будет стоять сам сатана) эстетически не позволяет назвать «кровавого» «Исуса» евангельским Христом.
Вспомним слова, сказанные также юным Блоком: «Мы еще только смотрим, содрогаясь и смутно ждем конца. Кто родится - Бог или дьявол, - все равно; в новорожденном заложена вся глубина грядущих испытаний; ибо нет разницы - бороться с дьяволом или с Богом, - они равны и подобны; как источник обоих - одно Простое Единство, так следствие обоих - высшие пределы Добра и Зла - плюс ли, минус ли - одна и та же Бесконечность»49.
Бог или дьявол, Христос или антихрист, мужчина или женщина - всё одно, бесконечность.
Отсюда и неразличение Добра и Зла - духовная слепота всего Серебряного века, отсюда и размытость образа «Христа» в поэме Блока. Сама нечеткость этого образа есть лишь еще одно подтверждение того, что перед нами пародия на Христа - антихрист со следами гностической Софии или, по раннему Блоку, Прекрасной Дамы, которая могла бы о себе сказать:
Ибо я первая и последняя.
Я почитаемая и презираемая.
Я блудница и святая50.
Недаром на «Исусе Христе» лежит «женственная тень»: «нежная поступь» и «белый венчик из роз» - образы, взятые не только из поэзии Соловьёва, но и из повести об антихристе. Когда в самом конце происходит соединение трех ветвей христианства, «темнота ночная вдруг озарилась ярким блеском, и явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце, под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд». После этого Папа Петр призывает всех христиан такими словами: «Вот наша хоругвь! Идем за нею»51. Здесь у Соловьёва аллюзия на Откровение Иоанна Богослова с дословными цитатами: «знамение на небе», «луна под ногами», «венец из двенадцати звезд» (Отк. 12, 1). Идущий «в белом венчике из роз» Христос Блока - это реминисценция из Соловьёва, но уже вне Евангелия. Косвенно об этом же свидетельствует неосуществленный Блоком замысел пьесы о Христе (запись в дневнике 7 января 1918 г. - время написания про изведений «Двенадцать», «Скифы», «Интеллигенция и революция»): «Грешный Иисус. ...Иисус - художник. Он все получает от народа (женственная восприимчивость). ... Нагорная проповедь - митинг. ...Иисус задумчивый и рассеянный, пропускает их разговоры сквозь уши: что надо, то в художнике застрянет»52.
Главное же отличие в том, что у Соловьёва образ однозначен и понятен благодаря источнику (Откровение Иоанна Богослова), у Блока размытость образа вызывает эффект разнообразных ассоциаций.
В заключение стоит отметить следующее. Во многом идейно-художественное своеобразие поэмы «Двенадцать» и стихотворения «Скифы» Блока обусловлено влиянием на поэта книги «Трёх разговоров» В. Соловьёва.
Рамки традиций христианской культуры и русской литературы, в которых был взращен гений Блока, обусловили художественную логику «Двенадцати». Несмотря на то, что Блок на период написания поэмы и «Скифов» положительно относился к революции, концовка поэмы была предрешена: отряд большевиков из 12 человек, сопровождаемый пляской бесов-страстей, «шагает в ад широкой поступью». Впереди отряда - Лже-Христос, позади сатана.
Поэма Блока «до сих пор держится этим явным противоречием, сдвигом образа, когда дьяволово войско почему-то возглавляет Христос. На самом деле Блок видел антихриста, но марево, напущенное врагом христианства, было таково, что поэт обознался... Поэма «Двенадцать» остается поэмой великого соблазна, утверждающей, что Зло может вести к Добру, а Высшее Благо предводительствовать злодеями. В ответ на соловьевское «Оправдание добра» Блок по сути дела написал «оправдание зла»53.
Затемненность религиозного сознания, неразличение добра и зла - в этом одно из отличий всего Серебряного века, и в частности символистов, продолжавших эсхатологическую эстетику В. Соловьёва. Окончив работу над «Тремя разговорами», Соловьёв как-то сказал: «Это свое произведение я считаю гениальным»54. Блок после написания «Двенадцати» оставил похожее высказывание в дневнике: «Сегодня я - гений»55.
Серебряный век, оторванный противоречивыми философиями Соловьёва, Ницше, Маркса и Дарвина от христианства, в целом не смог преодолеть внутренние противоречия. По ту сторону Добра и Зла он видел лишь одну безличностную бесконечность (Софию, музыку, революцию и т.д.), которая закрывала для него веру в Свет, в котором нет Тьмы, веру в Бога-Творца всего видимого и невидимого.
Примечания
1 Скрипкина В.А. Эстетическая функция цвета в поэтическом сборнике А. Белого «Золото в лазури» // Вопросы эстетики в контексте художественной литературы. М., 1992. С. 108.
2 Бердяев Н.А. Самопознание. М., 1991. С. 164.
3 Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 409.
4 Соловьёв В.С. Собр. соч. В 12 т. / Под ред. С.М. Соловьёва и Э.Л. Радлова. СПб. Фототипическое издание. Брюссель. 1966. Т. 10. С. 93. Далее «Три разговора» цитируется по этому изданию.
5 Указ. Собр. соч. Соловьёва В.С. Там же. С. 118.
6 Указ. Собр. соч. Соловьёва В.С. Там же. С. 159.
7 Указ. Собр. соч. Соловьёва В.С. Там же. С. 192.
8 Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 408.
9 Блок. А. И невозможное возможно. М., 1980. С. 7
10 Указ. Собр. соч. Соловьёва В.С. Т.10. С. 193.
11 Указ. Собр. соч. Соловьёва В.С. Т. 8. С. 438.
12 Указ. Собр. соч. Соловьёва В.С. Т. 12. С. 97
13 Указ. Собр. соч. Соловьёва В.С. Т. 10. С. 205.
14 Указ. Собр. соч. Соловьёва В.С. Т. 10. С. 213.
15 Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 410.
16 Указ. Собр. соч. Соловьева В.С. Т. 10. С. 212.
17 Указ. Собр. соч. Соловьёва В.С. Т. 10. С. 213.
18 Указ. Собр. соч. Соловьёва В.С. Т. 10. С. 91.
19 Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 409.
20 Статья «Рыцарь-монах» в Сборнике статей о В.Соловьёве. Брюссель, 1994. С. 131.
21 Блок А. Собр. соч. Т. 6. Л., 1982. С. 78.
22 Статья «Рыцарь-монах» в Сборнике статей о В.Соловьёве. Брюссель, 1994. С. 132.
23 Там же. С. 130.
24 Соловьёв Б.И. Поэт и его подвиг. Творческий путь А. Блока. М., 1968. С. 147
25 Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 415.
26 Там же. С. 431.
27 Блок А. Собр. соч., Т.4. Л., 1982. С. 398.
28 См. предисловие З.Г. Минц к кн.: В. Соловьёв. Стихотворения и шуточные пьесы, Л., 1974. С. 56.
29 Подробнее об этом см. в статье Кантор В.К. «Антихрист» Владимира Соловьёва и «Христос» Александра Блока // Соловьёвский сборник: материалы междунар. конф. «В.С. Соловьёв и его философское наследие». Москва. 28-30 августа 2000 г. - М., 2001. С. 149.
30 Указ. Собр. соч. Соловьёва В.С. Т. 10. С. 195.
31 Подробнее об этой проблеме см. в статье Межуева Б.В. «Забытый спор. О некоторых возможных источниках "Скифов" А. Блока» // Соловьевские исследования. Вып. 5. Иваново, 2002. С. 187-211.
32 Политический контекст «Скифов» подробно рассмотрен в статье Ивановой Е.В. Блоков-ские «Скифы»: политические и идеологические источники // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1988. Т. 47. № 5. С. 421-430.
33 Указ. Собр. соч. Соловьёва В.С. Т. 12. С. 95.
34 Мусатов В.В. История русской литературы первой половины XX века (советский период). М., 2001. С. 43.
35 Блок А. И невозможное возможно... М., 1980. С. 360-373. Далее «Двенадцать» цитируются по этому изданию.
36 Историософское и политическое мировоззрение Александра Блока // Степун Ф.А. Портреты. С. 29.
37 Зайцев Б. Далекое. М., 1991. С. 464.
38 Кантор В.К. «Антихрист» Владимира Соловьёва и «Христос» Александра Блока // Соловьёвский сборник: материалы междунар. конф. «В.С. Соловьёв и его философское наследие». Москва. 28-30 августа 2000 г. - М., 2001. - С. 145-156.
39 Соловьёв Б.И. Поэт и его подвиг. М., 1968. С. 630.
40 Зуев Н. Пушкинская традиция в последних произведениях Александра Блока // Литература в школе. 2002. № 3. С. 21.
41 Постсимволизм как явление культуры. Вып. 2. М., 1998; Дунаев М.М. Православие и русская литература. Т. 5. М., 1999. С. 261.
42 Отк. 14, 14.
43 Отк. 17, 3 - 4.
44 Отк. 14, 14.
45 Подробный сравнительный анализ последних строк поэмы см. в статье Кантор В.К. «Антихрист» Владимира Соловьёва и «Христос» Александра Блока // Соловьёвский сборник: материалы междунар. конф. «В.С. Соловьёв и его философское наследие». Москва. 28-30 августа 2000 г. - М., 2001. - С. 151-152.
46 Исключение составляют собственно революционные произведения. Их авторы нередко воспринимали Христа как бога Прометея, революционера, несущего надежду и освобождение людям. Он, подобно французской Свободе с картины Э. Делакруа («Свобода, ведущая народ»), с флагом впереди ведет за собой восставший народ. Такое понимание Христа было у Белинского и некоторых других писателей социал-демократов XIX века, например у Чернышевского. Взаимосвязь и взаимовлияние пролетарской литературы и поэмы Блока подробно рассмотрены в монографии «Поэт и его подвиг» Б. Соловьева (М., 1968. С. 620-632). В частности, исследователь пишет: «В свое время эти попытки сочетать революцию и религию, «освятить» революцию именем Христа имели свое объяснение и были весьма распространены в литературе и поэзии». «Христос «Красного евангелия» также несет людям «не мир, но меч» и предостерегает их только от одного - от избытка добродушия и мягкосердечия к врагу». «Что ж, само по себе сочетание образа Христа с кровавой расправой не ново; в истории русского сектантства было немало и таких толков, в которых религиозная проповедь сочеталась с призывом к беспощадной расправе с врагом». «Вот этот «сжигающий» («чудовищный», как сказано в черновом варианте) Христос, не останавливающийся ни перед чем - лишь бы сбылись чаяния народа! - а не его кроткий и смиренный «двойник» идет впереди «двенадцати», незримый и неведомый для них». С точки зрения Б.Соловьева, в одном ряду с поэмой Блока оказываются поэмы Маяковского «Облако в штанах», Есенина «Товарищ», революционные стихи Клюева, стихотворение «Родине» и поэма «Христос воскрес» Белого, а также цикл стихов «Красное евангелие» В. Князева, стихотворение «Железный мессия» В. Кириллова и многое другое. Все эти примеры, по нашему мнению, только подтверждают тот факт, что «образ Христа с кровавой расправой» является прямой противоположностью евангельскому Христу.
47 Подобное употребление имени Христа было характерно для раскольников и хлыстов. М.М. Дунаев, опираясь на содержание повести Пришвина «У стен града невидимого» (1909), показывает, что «религиозно-философские искания «серебряного века» несут в себе несомненный сектантский дух» (Цит. по: Дунаев М.М. Православие и русская литература. Т.6. М., 2000. С. 163). Пришвин даже задумывал повесть «Начало века», где хотел показать мистическое родство хлыстовской секты с марксизмом. Другой пример. Вспомним картину Б.М. Кустодиева «Большевик». Картина написана в 1918 г. и отражает дух времени. Художник свое восприятие революции изобразил аллегорически: в виде идущего прямо на церковь с красным флагом большевика. Знамя развевается над его пролетарской шапкой и крышами городских домов, стоящих под снегом. А под его громадными кирзовыми сапогами толпа с ружьями. Кустодиев и Блок каждый своим языком сказали о революции. Но удивительно совпадение художественных средств, образов, которыми пользовались поэт и художник.
48 Блок А. Собр. соч. Т. 4. Л., 1982. С. 398.
49 Блок А. Собр. соч. Т.7. М.; Л., 1962. С. 27-28.
50 Апокрифы древних христиан. М., 1989. С. 308.
51 Указ. Собр. соч. Соловьёва В.С. Т. 10. С. 218.
52 Блок А. Собр. соч. Т.7. М., - Л, 1962. С. 316-317.
53 Кантор В.К. «Антихрист» Владимира Соловьёва и «Христос» Александра Блока // Соло-вьёвский сборник: материалы междунар. конф. «В.С. Соловьёв и его философское наследие». Москва. 28 - 30 августа 2000 г. М., 2001. С. 154.
54 Мочульский К. В. Гоголь, Соловьёв, Достоевский. М., 1995. С. 204.
55 Блок А. Собр. соч. Т.9. М.; Л., 1962. С. 387.
