CC BY
6
Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2023.
№ 76. С. 35-45.
Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology and Political Science. 2023. 76. pp. 35-45.
Научная статья УДК 7.01
doi: 10.17223/1998863Х/76/5
ЭСТЕТИЧЕСКОЕ СУЖДЕНИЕ, СПОСОБНОСТЬ ВООБРАЖЕНИЯ И СВИДЕТЕЛЬСТВО ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА
Ираида Николаевна Нехаева
Тюменский государственный университет, Тюмень, Россия, i.n.nekhaeva@utmn.ru
Аннотация. В статье представлен критический анализ проблемы эстетического свидетельства. В современных дискуссиях не учитывается факт различия между свидетельством от третьего лица и свидетельством от первого лица. Данное различие заключается в том, что в свидетельствах от третьего лица конститутивную роль играет перцептивное восприятие и так называемый 'принцип знакомства' (как право на знание), а в свидетельствах от первого лица - продуктивная деятельность воображения, которая достоверным образом сообщает о том, что именно мне может нравиться или не нравиться, даже без знакомства с самим объектом.
Ключевые слова: эстетическое свидетельство, эстетическое суждение, перцептивный опыт, принцип знакомства, воображение
Благодарности: исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 22-28-02052, https://www.rscf.ru/project/22-28-02052/
Для цитирования: Нехаева И.Н. Эстетическое суждение, способность воображения и свидетельство от первого лица // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2023. № 76. С. 35-45. doi: 10.17223/1998863Х/76/5
Original article
AESTHETIC JUDGMENT, THE POWER OF IMAGINATION, AND FIRST-PERSON TESTIMONY
Iraida N. Nekhaeva
University of Tyumen, Tyumen, Russian Federation, i.n.nekhaeva@utmn.ru
Abstract. There is much debate surrounding the nature of aesthetic testimony, mostly concerning questions of its epistemic value. Testimonies are assumed to serve as a reliable source of information about objects about which we obtain knowledge from other people. For example, we usually trust a person to testify that s/he saw a red object. However, we are not inclined to trust it when it comes to aesthetic experience. It seems that we are not ready to accept his/her testimony that he saw a beautiful object until we get to know it ourselves. This kind of asymmetry observed in relation to perceptual and aesthetic testimonies requires explanation. Contemporary discussions of aesthetic testimony completely ignore the distinction between third-person testimony and first-person testimony. This difference lies in the fact that perception and the so-called "acquaintance principle" (as a right to knowledge) play a constitutive role in third-person testimony, while, in first-person testimony, it is the productive activity of imagination that reliably reports that I may or may not like it, even without getting acquainted with the object itself. The acquaintance principle is closely related to the concept of "awareness", which strictly limits our experience to the realm of the actual and perceptual. To form a belief based on third-person testimony, we only need to show trust in witnesses - other people. By receiving third-party testimony, we form beliefs
© И.Н. Нехаева, 2023
that indicate the firmness of our belief that things in the world are this way and no other way. However, in cases of aesthetic experience this is not enough - one cannot simply claim to convey, through third-person testimony, the relevant beliefs of the witness, even in matters where s/he is an expert. In the example of the red object, the person is demonstrating his/her participation in the general agreement to call the representations that s/he experiences in his/her perceptual experience of being affected by the color red by the word 'red'. In aesthetic experience, in his/her judgment about an object, a person each time re-experiences his/her own agreement with the object of experience no longer perceptually, but transcendentally - when perceptions, having no empirical origin, nevertheless a priori show their relationship to the objects of experience. The very activity of imagination here prefigures experience, which simply follows the image that has arisen, creating new objects or bundles of properties that I have not had acquaintance with before.
Keywords: aesthetic testimony, aesthetic judgment, perceptual experience, acquaintance principle, imagination
Acknowledgments: The study is supported by the Russian Science Foundation, Project No. 22-28-02052, https://www.rscf.ru/project/22-28-02052/
For citation: Nekhaeva, I.N. (2023) Aesthetic judgment, the power of imagination, and firstperson testimony. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosofiya. Sotsiologi-ya. Politologiya - Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology and Political Science. 76. pp. 35-45. (In Russian). doi: 10.17223/1998863Х/76/5
Если бы Бог вдруг непосредственно осветил нашу душу, чтобы мы могли осознать все наши представления, мы совершенно ясно и отчетливо увидели бы все тела в мире, точно так, как если бы они были у нас перед глазами.
И. Кант. Из рукописного наследия (материалы к «Критике чистого разума», Opus postumum)
Нет никаких сомнений в том, что каждый из нас хотя бы один раз попадал в ситуацию, которая требовала дополнительной информации в виде помощи или свидетельства компетентного лица. В нашей повседневной жизни такие свидетельства бесценны и выполняют важнейшую жизненную функцию получения нами необходимых знаний. Однако в мире искусства эписте-мический статус эстетических свидетельств ставится под вопрос, рождая множество споров. Одной из глубинных причин продолжающихся дебатов, по-видимому, явились три Критики Иммануила Канта и, я не побоюсь предположить, его провокационная формулировка проблемы достоверности эстетических суждений1, которая, вероятно, и стала источником большинства современных дискуссий вокруг феномена эстетического свидетельства.
В первом разделе я попытаюсь выяснить, в чем подлинная причина столь высокого интереса к эстетическому свидетельству. Затем я продемонстрирую, что этот интерес связан скорее с вопросами познания (нашими практиками предоставления доказательств и обоснований, основанных на доверии), нежели с постижением прекрасного. Далее я обращаюсь к способности вооб-
1 Манфред Кюн, в частности, отмечает, что Кант был так сильно увлечен своей собственной оригинальной философской системой, что эта идея захватывала его всецело и настолько, что относительно чужих исследований (своих учеников и друзей) он обычно занимал одну-единственную позицию, настаивая на постоянной терапии любых теоретических воззрений посредством созданного им инструмента критики [1. С. 447-453].
ражения, показывая, что даже без моего непосредственного знакомства с объектом эстетического опыта она позволяет мне судить о нем. В итоге я прихожу к выводу, что благодаря продуктивной деятельности воображения я способна давать достоверные свидетельства об объектах, с которыми я прежде никогда не сталкивалась в своем перцептивном опыте.
1. Стандартные свидетельства от третьего лица
Свидетельство - это то, что мы обычно выражаем посредством слов нашего языка1. Предполагается, что свидетельства служат надежным источником информации или знаний, полученных от других людей. Однако на этот счет в современных дискуссиях существует множество мнений и споров, в основном касающихся вопроса эпистемической ценности таких свидетельств. Если речь идет о стандартных свидетельствах, или свидетельствах от третьего лица (С3), то, кажется, они вполне соответствуют нашим запросам на получение обоснованных и надежных знаний, сопровождаемых верой в свидетельства того, кто доставляет нам эти знания. Но и в этом случае, как отмечает Дженнифер Лэйки, мы рискуем не достичь желаемого: недостаточно просто заявить, что при обмене свидетельствами происходит передача эпистемических свойств, поскольку такой обмен предполагает, прежде всего, передачу убеждения самого говорящего и только вместе с этим убеждением -трансляцию эпистемических свойств [3. Р. 434]. Благодаря большому количеству примеров Лэйки показывает, что это не всегда работает: во многих случаях можно не знать убеждения говорящего и даже не иметь веры в то, что он намеревается передать, т.е. не доверять ему как надежному свидетелю или, напротив, доверять, но не знать его истинных убеждений и тем не менее получить (или, соответственно, не получить) желаемый результат в виде 2
надежного знания .
Это усложняется еще и тем, что всякое свидетельство ценится своим содержанием и, если два человека - свидетельствующий и принимающий свидетельство - имеют своей целью передачу и получение некоторой информации, то важнейшим фактором здесь является формирование последним своего убеждения на основе содержания свидетельства первого [3. Р. 433]. Такое положение дел сопровождается двумя факторами: (1) поскольку свидетельствующий свидетельствует посредством слов языка, он не создает их каждый раз заново, а пользуется уже существующим набором выражений, который является конечным, и, соответственно, легко представить, что такой набор выражений вполне может и не отвечать его требованиям; (2) содержа-
1 Элизабет Фрикер, например, настаивает на том, чтобы считать свидетельство (learning from words) своего рода источником знания sui generis, не сводимого ни к какому другому виду - восприятию, памяти, умозаключению, а также к любым их комбинациям [2. P. 125].
2 В доказательство этому Лэйки приводит ситуацию с благочестивой христианской учительницей Клариссой, чья вера основана на твердой убежденности в истинность креационизма и ложность эволюционной теории. Несмотря на это, она признает, что существует огромное множество научных доказательств, опровергающих оба эти убеждения. Она согласна с тем, что ее приверженность креационизму основана не на доказательствах, а на ее личной вере в Бога. Кларисса считает своей первостепенной обязанностью как учителя излагать материал, который наилучшим образом подтверждается имеющимися фактами, и, вне всякого сомнения, им является эволюционная теория. Таким образом, на уроке биологии Кларисса утверждает: «Современный человек произошел от человека прямоходящего». И хотя она даже не верит в то, что утверждает, ее ученики формируют соответствующее истинное убеждение, основанное на ее вполне достоверном свидетельстве [3. P. 434].
ние свидетельства свидетельствующего не передается принимающему свидетельство в виде копии, а формируется им самостоятельно, а это значит, что само по себе свидетельство как свидетельство от третьего лица (С3) следует отличать от содержания свидетельства, которое кладет в основу своего убеждения принимающий свидетельство.
Существенным признаком С3 является вынесение суждения, основанного на чужом свидетельстве (и в этом случае нам пока не важно, ведет оно к надежному и достоверному знанию или нет). Для того чтобы сформировать убеждение на основе С3, мне необходимо проявить доверие к носителю информации, а это всегда другой человек. И как бы мы ни старались тщательно анализировать С3 в надежде нащупать хотя бы какие-то признаки живой и непосредственной сообщаемости убеждения от свидетельствующего к принимающему, мы получаем лишь сырой материал для наших убеждений. Сторонники стандартной формы свидетельства (С3), вслед за Марком Оуэном Уэббом, могли бы здесь возмутиться: «Я не обязан полагаться только на свои собственные когнитивные ресурсы; я могу свободно заимствовать ресурсы других людей. Если же я не стану этого делать, то буду безнадежно заперт в бедном наборе убеждений только о тех вещах, которые я сам пережил и могу вспомнить» [4. P. 261]. Допустим, что это так; но в конечном счете это никак не связано с общим принципом, который был бы применим к любым формам свидетельства и независимым образом подтверждал бы тезис о том, что 'свидетельства в целом надежны' [2. P. 139], - ведь именно к такому принципу, как известно, стремится стандартная форма свидетельства в своем требовании передачи надежного и достоверного знания. Однако Фрикер отмечает, что при таком фундаменталистском подходе подобного рода подтверждения безупречности свидетельства обнаружить просто невозможно, и уточняет: «но, к счастью, и не нужно», поскольку «поиск таких обобщений о надежности или ненадежности свидетельства в инклюзивном смысле, направленных на взаимосвязанность убеждений как однородного целого, никогда не будет отвечать целям просветительского проекта» [2. P. 139]. По ее мнению, любые общие принципы не выходят за рамки конкретных типов свидетельств, ранжированных в зависимости от предмета, характеристик свидетельствующего или того и другого вместе [2. P. 139].
В целом, соглашаясь с Фрикер, мы тем не менее оказываемся в тупике. Это вынуждает нас пойти еще дальше и обратиться к свидетельству от первого лица (С1).
2. Эстетические свидетельства от первого лица
Прежде чем говорить о С1, которые мы далее будем противопоставлять С3, нам следует сделать небольшое, но весьма существенное уточнение, касающееся самой формы свидетельства. Речь пойдет о таком эпистемическом свойстве свидетельства, как опыт непосредственного перцептивного знакомства. Прежде всего, не следует смешивать наши убеждения с тем, что мы обычно называем свидетельствами prima facie. Убеждение - это моя твердая уверенность в том, что состояния дел в мире обстоят так-то и так-то, которое может быть получено из опыта перцептивного знакомства с таким положением дел, но может быть получено и из чужого свидетельства, которому я доверяю. Само же по себе свидетельство всегда имеет связь с опытом перцептив-
ного знакомства. Чтобы некая информация, которой я владею, расценивалась кем-то как свидетельство, я должна иметь опыт личного знакомства с тем состоянием дел, о котором я свидетельствую. Например, мой сын позвонил мне и сообщил, что сегодня утром на пробежке он видел кенгуру. Я рассказала об этом своему другу, который в качестве моего свидетельства в этом случае может принять только факт моего общения с сыном, а не то, что сын видел кенгуру, так как это последнее является не моим личным свидетельством, а свидетельством моего сына, которое я, конечно, могу передать своему другу с помощью оговорки «мой сын мне сказал...». Иными словами, я могу свидетельствовать своему другу только о звонке сына и общении с ним, поскольку сам этот звонок и есть то, что доступно мне непосредственно в моем перцептивном опыте. Так в чем же принципиальное отличие наших свидетельств от наших убеждений? Убеждения указывают лишь на твердость веры в то, что дела в мире обстоят именно так и никак иначе, поэтому в случае если у моего друга есть основание не доверять моему сыну, то ему совсем не обязательно знать о содержании самого сообщения сына, а достаточно моего свидетельства о том, что это сообщение поступило от него. Но, когда речь идет о свидетельстве, то важным условием для того, чтобы принять содержание этого свидетельства, становится доверие. Таким образом, на основе сказанного мной мой друг может составить лишь убеждение о том, что у меня был разговор с сыном. Но если бы у моего друга не было оснований не доверять моему сыну, то он мог бы так же, как и я, принять его сообщение в качестве свидетельства и составить на его основе убеждение, что на улице был кенгуру.
Наличие доверия становится необходимым условием свидетельства и такой его функции, как быть переданным. Однако требование доверия образует между свидетельствующим и принимающим свидетельство некоторый зазор, исключающий прямые и непосредственные отношения между ними. Когда я рассказываю моему другу о том, что я общалась с сыном и узнала от него, что он на пробежке видел кенгуру, мое свидетельство принадлежит к С3. В первой части моего сообщения я лишь передаю информацию, свидетельствуя о том, что я общалась с сыном. Вторая же часть сообщения (когда я говорю о том, что мой сын видел кенгуру) имеет два режима: (1) относится к простой передаче информации (мой сын видел кенгуру), (2) является доказа-тельным1 и работает только при условии, что мой друг доверяет моему сыну, т.е. мое свидетельство обретает силу доказательства в случае, если у моего друга есть для этого подходящие основания, а именно, доверять моему сыну. Иными словами, для свидетельства нам всегда требуются основания, наличие которых придает им столь ценную для нас обоснованность и надежность. В этом смысле свидетельство, как утверждает Лейки, должно быть 'свидетельствующим', а не 'перцептивным'. Он приводит интересный пример: представьте, что у вас голос сопрано и я слышу, как вы сопрановым голосом поете «У меня голос сопрано». Лейки утверждает, что нельзя относить к свидетельству то, что я сам слышу непосредственно своими ушами, поскольку
1 В частности, Кейн Тодд обращает внимание на идею Роберта Хопкинса о том, что в функциональном плане свидетельства следует разделять на передающие информацию и доказывающие [5. Р. 278-283].
так вы не будете свидетельствовать о своем сопрановом тембре, а только «о специфике показаний говорящего» [3. Р. 433] (в данном случае - поющего).
Выше мы утверждали, что свидетельство всегда связано с опытом перцептивного знакомства, однако основанием для свидетельства, как видно из примера Лейки, не может служить непосредственно сама перцепция. Если говорить в терминах Канта, мы не можем свидетельству присваивать право быть самим собой, т.е. быть свидетельством, если исходим из эмпирической дедукции (т.е. из перцептивного опыта), поскольку в этом случае будет решаться вопрос не о правомерности присваивать свидетельству определенный смысл и значение (а вместе с этим и получение твердого убеждения), которые имеют место только в случае трансцендентальной дедукции, а о факте, объективная реальность которого доказывается лишь с помощью опыта и размышления [6. С. 92]. Такой ход мысли лучше всего согласуется с формой свидетельствована из априорных принципов1, что позволяет нам добраться до 'скального грунта' в вопросах свидетельства. Таким образом, мы получим больше возможностей для нашего понимания свидетельской деятельности, если обратимся к эстетическим свидетельствам2, - ведь, именно в случае таких свидетельств нас не удовлетворяет даже мнение эксперта, которому мы в общем-то доверяем. И даже сто голосов таких экспертов, которые твердят мне, что данное здание, стихотворение или пейзаж прекрасны, не принудят меня к тому, чтобы я почувствовала внутреннее одобрение и согласие с ними [11. С. 217]. Поэтому здесь нам, скажем так, «придется ограничить веру, чтобы освободить место красоте».
В своих размышлениях над ролью эстетического свидетельства Роберт Хопкинс задается следующим вопросом: если эстетические суждения, согласно Канту, являются объективными (общезначимыми), могут ли они выполнять роль доказательства [12. Р. 210]? Кант, как известно, отрицает это и тем не менее настаивает на их объективности. Хопкинс видит здесь противоречие: получается, что Кант соглашается с объективностью эстетических суждений, но отрицает их доказательную силу. Кажется, что отсутствие такой силы автоматически лишает суждения вкуса их эпистемических свойств, поскольку в этом случае у нас не может быть так называемого 'эстетического аргумента', и мы с неизбежностью вынуждены резюмировать - вопросы красоты не допускают свидетельства. Канта, безусловно, беспокоит вопрос, почему мы не можем что-то знать о красоте от других людей? Но он приходит к отрицательному ответу по причине, понятной из следующего примера: «...в самом деле, кто-нибудь может перечислить мне все ингредиенты какого-то блюда и о каждом из них заметить, что оно мне вообще-то приятно, и, кроме того, справедливо похвалить это блюдо как полезное для здоровья - я остаюсь глухим ко всем этим доводам, пробую блюдо своим языком и нёбом и на основании этого (а не исходя из общих принципов) высказываю свое суждение» [11. С. 218]. И здесь возникает интересный нюанс, актуальный для
1 Кант подчеркивает, что когда речь идет о предметах, которые мыслятся только разумом, но которые не могут быть даны нам в опыте именно так, как разум их мыслит, нам следует подсмотреть у самого разума его способ мыслить, ибо сами «попытки мыслить их... дадут нам затем превосходный критерий того, что мы считаем измененным методом мышления, а именно что мы a priori познаем о вещах лишь то, что вложено в них нами самими» [6. С. 18-19].
2 О том, что следует понимать под эстетическим свидетельством и эстетическим опытом, подробнее см. [7. C. 66-81; 8. C. 112-126; 9. C. 97-111; 10. C. 82-96].
нашего исследования, но который не был замечен ни Кантом, ни Хопкинсом. В дискуссиях об эстетическом свидетельстве не учитывается факт различия между свидетельством от третьего лица (С3) и свидетельством от первого лица (С1)1. Действительно, как это следует из кантовского примера, мы можем игнорировать С3 (ведь я лучше знаю, что мне нравится, а что нет!) даже в случае, если это третье лицо - мой близкий родственник, который очень хорошо изучил все мои предпочтения. Однако мои собственные суждения о том, что мне нравится или не нравится, могут быть противопоставлены не только свидетельству, высказанному кем-то другим (С3), но и моему собственному свидетельству (С1). Например, мой близкий знакомый обращается ко мне: «Вчера в музее я видел картину Малевича. Думаю, она тебе понравится!». Я могу подтвердить или опровергнуть это, заметив для себя, что то же самое я могла бы сказать себе сама. Именно в этом последнем случае я никак не обошлась бы без способности воображения, но в ее еще более радикальной форме, в которой я способна представить себе даже то, с чем не была знакома ранее (в смысле непосредственного столкновения в реальности). Отсутствие непосредственного перцептивного опыта картины Малевича никак не мешает мне понять, что именно мне нравится или не нравится, а значит, полученный мною эстетический опыт не может быть ограничен только областью перцептивного (актуального) опыта.
3. Способность воображения и свидетельство от первого лица
Наша способность воображения, согласно Канту, «есть способность представлять предмет также и без его присутствия в созерцании» [6. С. 110]. Согласно такому определению, воображение является способом представления объектов, которые не даны нам непосредственно. Подобные представления сопровождают нас постоянно в течение всей жизни: например, когда мы смотрим на дом и видим только переднюю его часть, мы можем сказать также, что видим и его заднюю часть, учитывая работу нашего воображения. Однако такое утверждение вызывает сильные возражения, например, у номиналистов, которые, опираясь на принцип знакомства Бертрана Рассела, настаивают на получении нами знаний об объекте только в условиях непосредственного контакта. А поскольку данный принцип, кажется, выдерживает конкуренцию с упомянутым выше свидетельством из априорных принципов (С1), то я буду обращаться к нему с целью выхода к предельным основаниям в вопросах свидетельства. Я покажу, что воображение (взятое в его радикальной форме как С1) справляется с осведомленностью2 не только не хуже, но даже лучше, позволяя свидетельствующему прямо свидетельствовать об объекте.
1 Например, Аарон Мескин считает, что Малкольм Бадд является одним из немногих исследователей, кто полагает, что эстетические свидетельства могут иметь «определенный эпистемологический вес» [13. Р. 67]. И хотя Бадд допускает, что можно составить суждение о некотором арт-объекте, будучи с ним не знакомым, он тут же подчеркивает одновременно присутствие того, кто с этим произведением знаком, и мое доверие к нему. Соответственно, речь здесь идет о С3, а не о С1.
2 С точки зрения Рассела, быть осведомленным об объекте означает быть знакомым с ним благодаря чувственным данным: «мое знание о столе как физическом объекте не является непосредственным знанием. Оно получено через знакомство с чувственными данными, составляющими внешний вид стола. Мы видели, что можно без абсурда сомневаться в том, существует ли стол вообще, но нельзя сомневаться в чувственных данных» [14. Р. 47].
Говоря о различии между знакомством и описанием, Рассел указывает на специфику познавательного отношения к объекту, которое в случае знакомства заключается в том, что я непосредственно осознаю сам объект. Здесь очень важно не упустить тот факт, что под 'непосредственным осознанием' Рассел понимает когнитивное отношение, данное мне именно в представлении об объекте, а не в суждении о нем1. Эти две формы (представление и суждение), согласно Казимиру Твардовскому, являются «двумя резко обособленными классами психических феноменов без лежащих между ними переходных форм» [16. C. 44]. В представлении предмет представливается (vorstellens) только в виде 'предикативного потока' чувственных восприятий (перцепций), поэтому когда Рассел говорит о знакомстве, то он обращается к чувственным данным, которые, будучи разделенными в наших чувствах, в итоге собираются мною в единый сложный объект. Описание такого объекта, с его точки зрения, дает мне возможность утверждать, что я могу быть знакома со своим собственным опытом. Что касается суждений, то, согласно Твардовскому, в них предмет либо признается, либо отвергается, поэтому между представливанием суждения и совершением суждения огромная разница. Признавая или отвергая предмет суждения, оно наделяет его чувственными свойствами. Но если между представлением и суждением нет перехода, тогда не удивительно, что мой знакомый в примере с моим сыном чувствует недостаток чего-то еще, что ему требуется для обоснованности свидетельства моего сына; это 'что-то еще' и есть доверие. Таким образом, доверие здесь служит условием обоснованности свидетельства. Свидетельство моего сына, хотя и является суждением, не выполняет роль полноценного сообщения, поскольку для этого суждение должно было бы сообщить о представлениях моего сына, что невозможно.
В примере с картиной Малевича мой знакомый в попытке засвидетельствовать мое согласие или мое собственное суждение о картине Малевича также терпит крах, поскольку мое согласие не может передать ни одно суждение, кроме моего собственного, принимающего в данном примере форму С1. Выходит, что благодаря моему воображению, которое и позволяет мне это делать, я свидетельствую о собственном согласии даже и без того, чтобы иметь представления об объекте такого свидетельства, - ведь, я еще не видела картину Малевича.
С точки зрения Канта, наши представления могут применяться как эмпирически (расселовский вариант осведомленности), так и трансцендентально, когда представления, не имея эмпирического происхождения, тем не менее, a priori относятся к предметам опыта [6. C. 73-74]. Удивительно, что Рассел не замечает, как его принцип знакомства жестко ограничивает понятие осведомленности и наш опыт требованием быть актуальным и перцептивным. Но предметы можно мыслить не только эмпирически, ведь у человека есть еще способность воображения, где конститутивную роль играет уже не перцептивное восприятие (как право на знание), а сама эта деятельность воображения, которую Дэвид Веллеман называет префигурирующим опытом. «Когда я
1 Рассел следующим образом раскрывает то, что он понимает под знакомством: «Я говорю, что знаком с объектом, когда имею к нему непосредственное познавательное отношение, т.е. когда непосредственно осознаю сам объект. Когда я говорю о когнитивном отношении, я имею в виду не то отношение, которое является суждением, а то, которое является представлением» [15. Р. 108].
создаю образ, предвосхищая опыт (prefiguring an experience), который последует за ним, мне не нужно уточнять, что именно подготавливает этот опыт: в контексте образа опыт просто 'следует', - т.е. следует за самим образом. Соответственно, образ предопределяет переживание просто как предстоящее и тем самым создает контекст для бессознательного размышления о субъекте этого переживания как о 'мне'» [17. P. 73-74]. Такая деятельность моего воображения создает новые объекты, или пучки свойств, которых у меня не было ранее, - совсем не так как при знакомстве, когда, повторяя уже известное мне, я конструирую разные объекты (подобно Lego) из уже наличных элементов. Для большей наглядности и только в качестве иллюстрации1 (а не в строго математическом применении) используем так называемый 'диагональный аргумент' Кантора [18].
0 0 0
S2 1 1 1
S3 0 1 0
S4 1 0 1
S5 1 1 0
S6 0 0 1
S7 1 0 0
1 0 1
0 0 0 0
1 1 1 1
1 0 1 0
0 1 0 1
1 0 1 1
1 0 1 1
0 1 0 0
110 1
Допустим, я знакома со всеми объектами нашего мира, о которых я могу сказать, что они мне нравятся. Эти объекты образованы на основе бесконечного множества перцепций (^ - яп). Благодаря продуктивной способности воображения я не только могу представить себе новый объект, с которым не была знакома ранее (я), но, и это важно, в отношении которого я способна вынести достоверное суждение, что он будет мне нравиться так же, как и те объекты, с которыми я уже знакома. Таким образом, установленное нами различие между С1, в основе которого лежит продуктивная деятельность воображения, и С3, сформированного опытом непосредственного восприятия объектов, намечает новые и неожиданные перспективы в понимании наших
способов приобретения обоснованного и достоверного знания в области эсте-
2
тического опыта .
Список источников
1. Кюн М. Кант : биография. М. : Дело, 2021. 608 с.
2. Fricker E. Against Gullibility // Knowing From Words. Dordrecht : Kluwer Academic Publishers, 1994. P. 125-161.
3. Lackey J. Knowing from Testimony // Philosophy Compass. 2006. Vol. 1, № 5. P. 432-448.
4. Webb M. Why I Know Just About as Much as You // Journal of Philosophy. 1993. Vol. 90, № 5. P. 260-270.
5. Todd C. Quasi-Realism, Acquaintance, and the Normative Claims of Aesthetic Judgement // British Journal if Aesthetics. 2004. Vol. 44, № 3. P. 277-296.
6. Кант И. Критика чистого разума. М. : Мысль, 1994. 591 c.
7. Нехаев А. Номиналистическая теория эстетического опыта // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. 2023. № 1. С. 66-81.
1 Я благодарю Андрея Нехаева за этот аргумент, который он мне подсказал в личной беседе.
2 Множество интересных пересечений с данной идеей можно найти у Саманты Матерн [19].
8. Чубаров И. Авангардный код и товарная форма Contemporary Art: эстетический опыт как опыт экстремального восприятия // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. 2023. № 1. С. 112-126.
9. Нехаева И. Эстетический опыт, воображение и свидетельство // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. 2023. № 1. С. 97-111.
10. Салин А. Против номиналистической теории эстетического опыта - в защиту дескриптивного подхода // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. 2023. № 1. С. 8296.
11. Кант И. Критика способности суждения. СПб. : Наука, 2001. 512 с.
12. HopkinsR. Beauty and testimony // Royal Institute of Philosophy Supplement. 2000. Vol. 47. P. 209-236.
13. Meskin A. Aesthetic Testimony: What Can We Learn from Others about Beauty and Art? // Philosophy and Phenomenological Research. 2004. Vol. 69, № 1. P. 65-91.
14. RussellB. The Problems of Philosophy. Oxford: Oxford University Press, 1997. 167 p.
15. Russell B. Knowledge by Acquaintance and Knowledge by Description // Proceedings of the Aristotelian Society. 1911. Vol. 11, № 1. P. 108-128.
16. Твардовский К. К учению о содержании и предмете представлений // Логико-философские и психологические исследования. М. : РОССПЭН, 1997. С. 38-159.
17. Velleman J.D. Self to Self // The Philosophical Review. 1996. Vol. 105, № 1. P. 39-76.
18. Cantor G. Über eine elementare Frage der Mannigfaltigkeitslehre // Jahresbericht der Deutschen Mathematiker-Vereinigung. 1890/1891. Bd. 1. S. 75-78.
19. Matherne S. Kant's Theory of the Imagination // The Routledge Handbook of the Philosophy of Imagination. London : Routledge, 2016. P. 55-68.
References
1. Kühn, M. (2021) Kant: biografiya [Kant: A Biographie]. Translated from German. Moscow:
Delo.
2. Fricker, E. (1994) Against Gullibility. In: Bimal Krishna Matilal, B. & Chakrabarti, A. (eds) Knowing From Words: Western and Indian Philosophical Analysis of Understanding and Testimony. Dordrecht: Kluwer Academic. pp. 125-161.
3. Lackey, J. (2006) Knowing from Testimony. Philosophy Compass. 1(5). pp. 432-448.
4. Webb, M. (1993) Why I Know Just About as Much as You. Journal of Philosophy. 90(5). pp. 260-270.
5. Todd, C. (2004) Quasi-Realism, Acquaintance, and the Normative Claims of Aesthetic Judgement. British Journal of Aesthetics. 44(3). pp. 277-296.
6. Kant, I. (1994) Kritika chistogo razuma [Critique of Pure Reason]. Translated from German. Moscow: Mysl'.
7. Nekhaev, A. (2023) Nominalisticheskaya teoriya esteticheskogo opyta [Nominalistic theory of aesthetic experience]. VestnikMoskovskogo universiteta. Seriya 7. Filosofiya. 1. pp. 66-81.
8. Chubarov, I. (2023) Avangardnyy kod i tovarnaya forma Contemporary Art: esteticheskiy opyt kak opyt ekstremal'nogo vospriyatiya [The avant-garde code and commodity form of Contemporary Art: Aesthetic experience as an experience of extreme perception]. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 7. Filosofiya. 1. pp. 112-126.
9. Nekhaeva, I. (2023) Esteticheskiy opyt, voobrazhenie i svidetel'stvo [Aesthetic experience, imagination and testimony]. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 7. Filosofiya. 1. pp. 97-111.
10. Salin, A. (2023) Protiv nominalisticheskoy teorii esteticheskogo opyta - v zashchitu deskrip-tivnogo podkhoda [Against the nominalistic theory of aesthetic experience - in defense of the descriptive approach]. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 7. Filosofiya. 1. pp. 82-96.
11. Kant, I. (2001) Kritika sposobnosti suzhdeniya [Critique of Judgment]. Translated from German. St. Petersburg: Nauka.
12. Hopkins, R. (2000) Beauty and testimony. Royal Institute of Philosophy Supplement. 47. pp. 209-236.
13. Meskin, A. (2004) Aesthetic Testimony: What Can We Learn from Others about Beauty and Art? Philosophy and Phenomenological Research. 69(1). pp. 65-91.
14. Russell, B. (1997) The Problems of Philosophy. Oxford: Oxford University Press.
15. Russell, B. (1911) Knowledge by Acquaintance and Knowledge by Description. Proceedings of the Aristotelian Society. 11(1). pp. 108-128.
16. Twardowski, K. (1997) Logiko-filosofskie i psikhologicheskie issledovaniya [Logical-philosophical and psychological studies]. Translated from Polish. Moscow: ROSSPEN. pp. 38-159.
17. Velleman, J.D. (1996) Self to Self. The Philosophical Review. 105(1). pp. 39-76.
18. Cantor, G. (1890/91) Über eine elementare Frage der Mannigfaltigkeitslehre. Jahresbericht der Deutschen Mathematiker-Vereinigung. 1. pp. 75-78.
19. Matherne, S. (2016) Kant's Theory of the Imagination. In: Kind, A. (ed.) The Routledge Handbook of the Philosophy of Imagination. London: Routledge, 2016. рр. 55-68.
Сведения об авторе:
Нехаева И.Н. - доктор философских наук, доцент, профессор кафедры философии Тюменского государственного университета (Тюмень, Россия). E-mail: i.n.nekhaeva@utmn.ru
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Information about the author:
Nekhaeva I.N. - Dr. Sci. (Philosophy), docent, professor of the Department of Philosophy, University of Tyumen (Tyumen, Russian Federation). E-mail: i.n.nekhaeva@utmn.ru
The author declares no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию 20.10.2023; одобрена после рецензирования 20.11.2023; принята к публикации 13.12.2023
The article was submitted 20.10.2023; approved after reviewing 20.11.2023; accepted for publication 13.12.2023
