CC BY
58
B. С. Никоненко
ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ ИСТОЛКОВАНИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ КУЛЬТУРЫ В ФИЛОСОФИИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ
Философия русского зарубежья — плод мысли русских эмигрантов, которые начинали свою деятельность на родине и еще до революции состоялись как крупные философы. Философия была их призванием и специальностью, в их сочинениях высказывались оригинальные идеи и предпринимались попытки создания философских систем. Таким образом, на Западе оказалась многочисленная группа прекрасно подготовленных и талантливых мыслителей, которые совсем не были готовы к перемене своего образа жизни. По роду своих занятий и складу ума русские философы-эмигранты представляли собой не политическую, а, скорее, идеологическую эмиграцию. В результате, за редким исключением, они не стали идеологами белого движения, а остались русскими философами, оказавшимися в вынужденной эмиграции из-за своих убеждений. В их работах преобладает прежняя тематика и разрабатываются те идеи, которыми они занимались, находясь в России. Если мы возьмем, например, философское творчество Н. Бердяева,
C. Булгакова, Н. Лосского, С. Франка, то увидим, что их философские принципы и понятия не претерпели существенного изменения после отъезда из страны. Очевидно, что Бердяев 1915, 1935 или 1945 гг. — это один и тот же мыслитель, и хотя, разумеется, за десятки лет пребывания за границей его мысль «не стояла на месте», все же это было развитие единого учения. Об остальных философах зарубежья можно сказать то же самое.
Правда, политическая буря в России не могла не затронуть русских философов, определенный момент политической ангажированности был характерным почти для них всех, в меньшей мере для одних, таких как Лосский, Булгаков, Бердяев, в большей мере для других, таких как И. Ильин, Ф. Степун, Г. Федотов. Однако эта политическая ангажированность не была определяющей и не затрагивала основные принципы и понятия их философских учений. Это был естественный отклик на глобальную перемену в их жизни, на состояние большевистской России и политические потрясения Европы. Можно сказать, что это был публицистический момент в творчестве русских философов. Если обсуждалась какая-либо конкретная тема, связанная с Октябрьской революцией или жизнью советской России, то она служила материалом для философского осмысления исторического опыта и практического преломления онтологических, историософских или этических понятий. По преимуществу разрабатывались проблемы религиозной онтологии и теософии, религиозной этики, персонализма, экзистенциализма, интуитивизма, историософии и эсхатологии.
Наряду с традиционной проблематикой в русской философии зарубежья появляется и новая, связанная, прежде всего, с необходимостью осмысления и оценки происходящих политических событий. Таковыми были, например, идеи евразийства, хотя и они в основном оставались проявлением уже сформировавшихся раннее концепций. Действительно новой в философии русского зарубежья оказалась эстетическая проблематика. В русской идеалистической философии конца XIX — начала ХХ вв. проблемы эстетики не имели
© В. С. Никоненко, 2008
определяющего значения, хотя, к примеру, В. Соловьев был вынужден обратиться к ним в контексте своего учения о свободной теургии, а П. Флоренский придавал большое значение эстетическому выражению своей теософии. Эстетические аспекты были важными для Е. Трубецкого и Л. Карсавина. Однако вторичный характер эстетических проблем относительно самой сущности разрабатываемых ими концепций превращал эти экскурсы в сферу эстетического в одностороннюю и частную задачу.
Конечно, было бы неправильным отрицать наличие серьезных эстетических разработок в дореволюционной идеалистической мысли. Следует указать на литературно-критические статьи В. Соловьева, книги Д. Мережковского и Л. Шестова о Ф. Достоевском и Л. Толстом, статьи Булгакова, статьи В. Эрна о Григории Сковороде и др. Особенностью этих работ был прикладной характер эстетики, на первый же план выходили религиозные и нравственные вопросы, выраженные в литературной форме. При подобном подходе эстетические аспекты не были выражены явно, хотя очевидно, что невозможно анализировать Достоевского или Толстого, не обращаясь к проблемам эстетики. Эстетические проблемы в русском идеализме решались, и были вполне конкретные результаты такого исследования в виде своеобразных эстетических концепций, но до теоретического осмысления эстетики дело не доходило. Эстетические идеи русского зарубежья были прямым продолжением дореволюционной традиции, но разрабатывались они в иных условиях, которые изменили расстановку акцентов в соотношении философских предметов. И хотя внешне отношение к эстетической проблематике не изменилось, и эстетика как бы оставалась захолустьем умственной деятельности, в действительности это было не так.
Прикладной характер эстетики сохранился. Эстетика очень активно разрабатывается на материале русской литературы. Удельный вес литературно-критических, т. е. эстетических, статей и книг в русском зарубежье неизмеримо возрос по сравнению с дореволюционной эпохой. То обстоятельство, что не история, политика или право оказываются в центре внимания, а именно русская литература, конечно, имело свои причины. Содержанием литературных произведений является духовная, отчасти интеллектуальная, жизнь конкретных людей, а после революции именно анализ духовности стал главным предметом русских философов-эмигрантов. В духе и умонастроении народа, общества, сословий и личности они пытались найти ответы на философские вопросы, в частности, о причинах исторических катаклизмов и о судьбе России. Интерес к русской литературе был до некоторой степени связан с личной судьбой эмигрантов — оторванностью от родины, русской культуры, от родного языка. Кроме философского, идеологического и эстетического интереса к литературе, в нем выражается ностальгическое умонастроение философов-эмигрантов, для которых литература оказалась единственной реальной связью с родиной. Все остальное было либо потеряно, либо подвергнуто беспощадной критике самой историей. Русская церковь, русское государство, русский народ и русский быт — все это осталось в прошлом, и надежды на возвращение к старому становились все более и более призрачными, прежде всего, по причине разрушения и исчезновения этого старого.
Проблемой оказалось само соответствие их философии духу и интересам старого уклада жизни. Оставалось либо обратиться к общефилософской проблематике, что для русских мыслителей было трудно вследствие глубокой укорененности русской ментальности в реальной жизни, либо отказаться от творческого мышления. Но был и другой путь — развитие всеобщих философских понятий с одновременным сохранением интереса к русской культуре, включая литературу, философию, идеологию. Таким путем пошло большинство философов русского зарубежья (Бердяев, Булгаков, Франк, Струве, Б. Вышеславцев и др.).
Для некоторых эмигрантов это стало естественным продолжением их прежних занятий (Вяч. Иванов, Мережковский и др.).
Из всех представителей русской художественной литературы в центре внимания философов русского зарубежья оказались Достоевский и Пушкин. Тема Достоевского была прямым продолжением дореволюционной традиции. В 20-30-е гг. систематически появляются работы о Достоевском (Н. Бердяев, К. Мочульский, Ю. Айхенвальд, А. Штейнберг). Важным событием стал сборник статей о Достоевском, изданный в 1931 г. в связи с 50-летием со дня смерти писателя. В этом сборнике был представлен весь цвет зарубежной русской философии. В дальнейшем появляются статьи и монографии о Достоевском Н. Лосского и В. Зеньковского. Тема Достоевского была чрезвычайно важной как в русской дореволюционной, так и в эмигрантской философии. Нет такого русского философа зарубежья, который не знал бы Достоевского и не писал бы о нем. Анализ творчества Достоевского был представлен в русской философской критике в самых различных аспектах.
Отличительной особенностью всех работ о Достоевском является их прикладной характер. Достоевский — это либо повод для серьезных размышлений, либо союзник по мировоззрению, либо пророк. Он всегда включен в контекст мысли философов и не имеет самодовлеющего значения. Духовный мир писателя, его политические и общественные взгляды, религиозные поиски, критика заблуждений русской интеллигенции, образы-символы его художественных произведений — все это стало предметом рефлексии в работах русских эмигрантов, посвященных творчеству Достоевского. При этом очень мало говорится об эстетической стороне его произведений, а если все же об этом заходит речь, то эстетическое рассматривается сквозь призму философской антропологии или этики.
Типичной в этом отношении является статья Зеньковского «Проблема красоты в миросозерцании Достоевского», в которой красота рассматривается как форма эстетического утопизма. Логическим стержнем этой статьи являются два широко известных утверждения Достоевского: «красота спасет мир» и положение об онтологической противоречивости красоты, из-за которой она может погубить и губит мир (т. к. «помутилась эстетическая идея в человеке»). «Эстетический аспект свободы, — пишет Зеньков-ский, — ставит гораздо шире и трагичнее ее тему, а главное, раскрывает беспомощность человека. Вся загадка красоты в том и заключается, что красота непостижимо связана с духовным стоянием перед двумя безднами, что она, следовательно, глубже их обеих, что она к победе добра в человеке не имеет либо никакого отношения, либо не имеет, во всяком случае, того отношения, какое мыслил Достоевский в своей эстетической утопии»1. Эти слова Зеньковского обнаруживают всю специфику «эстетического» анализа творчества Достоевского в русской философии.
Достоевский был религиозным философом. Его произведения и своеобразная идеология были чрезвычайно близки русскому идеализму ХХ в., именно поэтому идеализм культивировал те «зерна» в наследии Достоевского, из которых он сам и вырос. Но насколько этот идеализм был «почвенным», т. е. насколько точно и адекватно он воспроизводил реальность, а не был простой формой философской, этической и социальной утопии, ни сам Достоевский, ни философы-идеалисты ХХ в. ответить не смогли. Достоевский очертил круг идей, но какие выходы из этого круга, ни он сам, ни реальная история определить не смогли. Напротив, реальный ход истории во многом опроверг мысли Достоевского. Если бы русская философия зарубежья ограничилась только Достоевским,
а также привычными понятиями и идеями, она неминуемо впала бы в тавтологическое воспроизводство своего «русского» содержания, либо выродилась в схоластику и в фило-софско-художественную мистику.
Собственно эстетическая тематика разрабатывается в философии русского зарубежья в связи с анализом творчества Пушкина2. Очевидное различие между двумя гениальными литераторами состояло в том, что Пушкин был по преимуществу художником и зачастую воспринимался как представитель «чистого искусства», а Достоевский считался писателем, создававшим «идеологические» романы. Однако сам Достоевский разъяснял огромное значение Пушкина для русского самосознания. С легкой руки В. Соловьева, Д. Мережковского, М. Гершензона, а до них — В. Белинского и А. Григорьева, утвердилась мысль о колоссальном влиянии творений Пушкина на русскую культуру и философию, в частности. Как раз на выделении собственно философского содержания из литературных произведений Пушкина и были сосредоточены усилия мыслителей в конце XIX — начале XX вв. Характерными в этом отношении являются статьи В. Соловьева («Значение поэзии в стихотворениях Пушкина»). Мережковского («Пушкин»), Гершензона («Мудрость Пушкина»). В. Соловьев обратил внимание на нравственные качества личности Пушкина и с этой точки зрения проанализировал его поведение в сложных жизненных ситуациях («Судьба Пушкина»). О жизненной позиции Пушкина много писал Мережковский. По сути это были попытки философского осмысления единства этического и эстетического в творчестве поэта и в его судьбе. Привлекало не только творчество, но и сама глубоко духовная личность Пушкина. Факты его жизни были широко известны, возникли стереотипы в понимании поступков поэта, и важно было рассмотреть личность Пушкина с нравственных позиций религиозной философии.
Философы попыталась увидеть в Пушкине-художнике и в Пушкине-мыслителе органическое единство творческой личности, а в Пушкине-художнике и нравственном человеке — органическое единство духовного человека. Этот подход позволил выработать некоторые принципы эстетической критики поэтического творчества Пушкина. Важным эстетическим принципом становится неотделимость духовности от творчества поэта. Поэт являет нам в своем творчестве «не только произведения поэзии, но и самого себя, откровение о жизни своего духа в ее нетленной подлинности»3, — пишет Булгаков. Попытка выяснить, в чем заключается духовное содержание творчества, приводит к постановке и решению таких эстетических проблем, как: в чем сущность поэзии, чему должен служить поэт, что такое поэтическое вдохновение. В понятие духовности русские философы вкладывали, прежде всего, религиозное содержание, но трактовки последнего были различными. Например, Булгаков писал: «Поэтическое служение, достойное своего жребия, есть священное и страшное служение: поэт в свой художественной правде есть свидетель горнего мира...»4. С. Франк писал о свободе, которая является единственным путем к духовности.
Собственно эстетическая сущность поэзии чаще всего усматривалась в ее служении красоте. «Что святое в поэзии?» — спрашивал Булгаков. И отвечал: «Служение красоте». Вяч. Иванов в статье «Два маяка» весьма подробно проанализировал то, чем является красота в поэзии и, в частности, в поэзии Пушкина. Красота в произведениях Пушкина, писал он, это не художническая чувствительность к тому, что красиво, а также не отвлеченное понятие Прекрасного5. Красота была видима Пушкину не как мечта, а как раскрывшаяся тайна мира, и открылась она ему не в каком-то отдельном образе, а в Г армонии — согласии многого. Красота объективна и является началом трансцендентным. Булгаков и Вяч. Иванов оба отмечала единородность красоты и добра, они говорили о «разуме Красоты»6.
Многое было сказано об онтологическом противоречии красоты и о его проникновении в процесс поэтического творчества. Булгаков ставил этот вопрос в такой форме: кто является Музой Пушкина — Афродита небесная или Афродита простонародная? Иванов говорил о том, что Пушкин предвосхитил «проблему Достоевского» и обнаружил божественное и демоническое в «обаянии Красоты». С онтологическим противоречием Красоты неразрывно связаны сильные духовные переживания, которыми сопровождается поэтическое творчество, и сама его напряженность. Творчество Пушкина служило тому ярким примером. «В зависимости от того, как мы уразумеваем Пророка (имеется в виду стихотворение Пушкина. — В. Н.), мы понимаем и всего Пушкина. Если это есть только эстетическая выдумка, одна из тем, которых ищут литераторы, тогда нет великого Пушкина»7, — писал Булгаков. О силе духовного чувства, выражающейся, прежде всего, в эмоциональных переживаниях и в страсти поэта, говорит Вяч. Иванов: «Никто из поэтов — разве лишь Бодлер и Верлен, не выразил с такою силой, как Пушкин, мук раскаяния и душевного сокрушения», благодаря которым он смог проникнуть в те глубины человеческой души, «где питают свой корень убийственные страсти»8. Этим же объяснятся поистине шекспировский пушкинский дар художественного воспроизведения метафизических глубин человека и мира.
Размышления о противоречивой природе красоты, выраженной в поэзии Пушкина, логично приводят к раздумьям о связи в поэзии идеального и реального. Характерное для творчества Пушкина воспроизведение двух противоположных миров (идеального и реального) посредством возвышения реального и даже обыденного до идеального становится основой его реализма, источником правдивости его поэзии. Это качество поэзии Пушкина отмечали почти все философы. Вяч. Иванов и В. Ильин писали об аполлоническом и дионисийском началах в творчестве Пушкина.
Правда поэтического произведения зависит не только от духовности поэта, которая определяется его открытостью миру трансцендентному и миру реальному, но и от того, насколько он сумел отобразить в своем творении дух народа и страны. Нет поэта-обще-человека, а есть поэт конкретного народа и конкретной культуры. Поэтому наряду с выявлением религиозно-философских и нравственных аспектов народности, важное значение имело эстетическое осмысление русскости Пушкина. Булгаков писал о том, что благодаря русскости (или почвенности) Пушкина его произведения доступны каждому русскому человеку и оказывают гармонизирующее, умиротворяющее и благодатное воздействие на читателя. Указание в эстетических исследованиях на русскость Пушкина предполагало также рассмотрение литературы в контексте народной духовности.
Следует особо отметить предпринятую в эстетических исследованиях попытку осмыслить универсализм пушкинской поэзии, на который обратили внимание еще Белинский и Достоевский. Под универсализмом понималась не только доступность поэтической музе Пушкина всего многообразия реальности, но и необычайная человеческая отзывчивость поэта. Франк обратил внимание на безграничную широту его духа, которая позволила Пушкину, как и до него Шекспиру, отразить жизненную реальность не только многогранно, но и глубоко диалектически. Франк отмечает, что универсализм Пушкина является прямым следствием многослойности его духовного мира, и что, только учитывая эту связь между внешне выраженным универсализмом и многогранностью внутреннего мира поэта, можно обнаружить духовное единство его многообразного творчества. «Так как мысль Пушкина всегда предметна, направлена на всю полноту и целостность бытия и жизни — более того, есть, как указано, как бы самооткровение самой конкретной жизни,
то его жизненная мудрость построена на принципе совпадения противоположностей, единства разнородных и противоборствующих потенций бытия»9.
Философами русского зарубежья обсуждались и специальные эстетические проблемы творчества Пушкина. В частности, С. Франк в своей статье «О задачах познания Пушкина» поднял важную проблему соотношения в поэзии формы и содержания, полагая, что лишь в своем единстве они образуют сущность произведения: «Само различение между „содержанием“ и „формой“, в сущности, неадекватно существу художественного произведения»10. Подчеркивая нераздельность формы и содержания, он писал: «...истинный предмет литературной критики, эстетического разбора произведения есть не отвлеченное „содержание“, тема, мысль его, но и не „чистая“, внешняя его форма, а то, что можно было бы назвать его формосодержанием, то есть целостным выражением духовного мира, живого знания поэта.»11. С этим, по мнению Франка, тесно связан символический характер поэзии Пушкина, причем не искусственно сконструированный, а «неумышленный, гениально-наивный символизм».
Много говорилось об особенностях поэтического языка Пушкина и, прежде всего, о единстве духа и слова: «Слово у нашего Пушкина таинственно-неразрывно связано с Духом», — писал в своей статье «Дух и слово Пушкина» П. Струве12. Он же утверждал: «Преодоление себя, своей Души в Слове и обретение через Слово своего Духа есть самое таинственное и самое могущественное, самое волшебное и чарующее, самое ясное и непререкаемое в явлении: Пушкин»13. Франк также отметил, что «своеобразие и прелесть поэтического языка Пушкина есть своеобразие и прелесть его духовного мира»14. Вяч. Иванов, последовательно продолжая этот анализ, рассмотрел эстетические достоинства не только «слова» Пушкина, но и его звучания. Пушкин, писал он, «мыслит прежде всего звуками» или «звукообразами». Размышляя об особенностях литературного языка Пушкина, П. Струве заметил, что ему удалось «спаять» в некое органическое единство все богатство церковно-славянского языка и языка народного15.
В небольшой статье невозможно даже перечислить все проблемы, ставшие предметом философско-эстетических исследований мыслителей русского зарубежья. Разумеется, философы писали не только о Достоевском и Пушкине, но и о других деятелях русской художественной культуры. Однако тема Достоевского и особенно тема Пушкина стали определяющими и в анализе русской культуры, и в разработке эстетических принципов, и до определенной степени в развитии русской философии вообще. Смысл и значение русской философской пушкинианы наиболее емко выразил А. Карташев в статье «Лик Пушкина»: «.Россия накануне воскресения под знаком Пушкина ... она или вновь станет пушкинской Россией, или ее вовсе не будет»16.
1 Зеньковский В. В. Проблема красоты в миросозерцании Достоевского // Он же. Русские мыслители и Европа. М., 2005. С. 277.
2 В философии русского Зарубежья появляется много работ о Пушкине. Это определялось не только внутренними причинами, но и внешними. В 1937 г. широко отмечался юбилей Пушкина. Кроме того, если с начала 30-х гг. Достоевский постепенно исчезает из советского литературоведения и советских библиотек, то наследие Пушкина активно «приспосабливается» к советской действительности.
3 Булгаков С. Н. Жребий Пушкина // Пушкин в русской философской критике. М., 1990. С. 271.
4 Там же. С. 279.
5 См.: Иванов Вяч. Два маяка // Пушкин в русской философской критике. С. 250.
6 См.: Там же. С. 261.
7 Булгаков С. Н. Указ. соч. С. 282.
8 Иванов Вяч. Указ. соч. С. 256.
9 Франк С. Л. О задачах познания Пушкина // Пушкин в русской философской критике. С. 446.
10 Там же. С. 439.
11 Там же. С. 440.
12 Струве П. Дух и слово Пушкина // Там же. С. 318.
13 Там же.
14 Франк С. Л. Указ соч. С. 443.
15 См.: Струве П. Указ. соч. С. 320-321.
16 Карташев А. Лик Пушкина // Пушкин в русской философской критике. С. 305.
