CC BY
5в себе индивидуальный авторский почерк. В идейном плане сочинение Полянского крайне тенденциозно: яицкие казаки для него — «воровской сброд, изменники и вероотступники»; уничижительными эпитетами и проклятиями сопровождается каждое упоминание о них. Вместе с тем у Полянского отсутствует оценочный подход (не говоря уже о критическом осмыслении, характерном для Рычкова) к мероприятиям оренбургской администрации. Тем не менее фактические данные из воспоминаний Полянского вполне соотносятся с другими источниками об осаде Оренбурга.
Дальнейшая биография И. Полянского вполне благополучна. В 1776— 1780 гг. он состоял на выборной должности «закащика» церковной утвари, в течение десяти лет назначался «благочинным» и «ученым» священником, проводившим процедуры принятия к присяге должностных лиц. В 1791 г. в ведомости о церковнослужителях о нем говорится: «Иван Степанов <Полянский>, вдов, 47 лет, был сын 1 года 8 месяцев, умер 1791 г.».28 Очевидно, смерть близких повлияла на решение Полянского в 1793 г. постричься в монахи. Он был переведен в распоряжение Казанского духовного правления. Но вскоре, в 1795 г., умер, будучи духовником архиерейского дома в Казани, «в надежде к пострижению в монашество».29
Затронем в заключение вопрос о появлении рассмотренных источников в «пугачевском» портфеле Миллера. Логично было бы предположить, что они могли попасть туда через посредничество П. И. Рычкова, состоявшего с Миллером в оживленной переписке. Но в ней мы не находим упоминания о «Записках» И. Осипова и И. Полянского.30 Рукописи «Записок» с сопроводительным письмом И. Полянского были отосланы в 1776 г. в Казань архимандриту Платону Любарскому, который был информатором Н. Н. Бантыша-Каменского (известного архивного деятеля и историка) о событиях Крестьянской войны в Казани и прилегающих губерниях. Любарский передал эти рукописи в Москву, где они поступили в состав фондов МГАМИД, а спустя более чем полвека попали к А. С. Пушкину.31
А. С. Светенко
28 Там же, ф. 172, оп. 1, д. 5986.
29 Там же, д. 6684.
30 Ленингр. ОФД-ние Архива АН СССР (ЛОА АН СССР), ф. 21 (Миллер), оп. 3, д. 237, 238 (письма П. И. Рычкова за 1770—1777 гг.).
31 Известен еще один список этих сочинений, исходивший от Любарского в адрес его церковного начальства: ЛОА АН СССР, Рукописи, разряд II, оп. 1, д. 122, л. 194—219, 220—254 об.
ЕЩЕ РАЗ О РЕМАРКЕ «НАРОД БЕЗМОЛВСТВУЕТ»
Изучая заключительную ремарку «Бориса Годунова», исследователи указывали разные ее источники: изречение Мирабо,1 «Историю государ-
1 Алексеев М. П. Пушкин: Сравнительно-исторические исследования. Л., 1984. С. 221—252.
ства Российского» H. M. Карамзина,2 «Сравнительные жизнеописания» Плутарха.3 Как справедливо пишет Н. И. Михайлова, «думается, однако; что этот ряд может быть продолжен».4
Конечно, может, поскольку все эти источники сами восходят к крылатому латинскому выражению «Vox populi, vox dei» («Глас народа — глас божий»). Это представление формировалось еще в античности: у Гомера («Народная молва» — «вестница Зевса» («Илиада». — II, 94 и др.)), У Ге-сиода («Никакая молва, звучащая из уст многих людей, не пропадает: она сама есть некое божество». — «Труды и дни»), у Сенеки Старшего («Верьте мне, священна речь народа», — слова Романа Гиспона («Контро-версии». — I, 1, 10)). В «Словаре латинских крылатых слов» читаем: «В форме vox populi, vox dei это крылатое выражение получает распространение в средние века». У Алкуина (VIII в.): «... soient dicere vox populi, vox Dei, cum tumultuositas vulgi semper insaniae próxima sit» («... постоянно повторяют „глас народа — глас божий", тогда как беспорядочная возбудимость толпы всегда близка к безумию»).5
Как голос, так и молчание народа есть знак божьего мнения. Прислушиваться к нему (голосу или молчанию) — значит прислушиваться к высшей справедливости мира. Подобные высказывания мы можем найти у многих и многих авторов. Однако этот факт не объяснит всего смысла пушкинской ремарки, имеющей долгую традицию, так что прямой задачей является анализ ее в творчестве поэта.6
Впервые безмолвие народа упомянуто в оде «Вольность».
Восходит к смерти Людовик В виду безмолвного потомства, Главой развенчанной приник К кровавой плахе Вероломства. Молчит Закон — народ молчит, Падет преступная секира... И се — злодейская порфира На галлах скованных лежит.
П. 46
Согласно историко-философской концепции «Вольности» Закон выше требований народа и претензий царя. Подчинение Закону обязательно для обеих сторон, нарушение же его — величайшее преступление.
И горе, горе племенам, Где дремлет он неосторожно, Где иль народу, иль царям Законом властвовать возможно!
__п, 46
2Тархова Н. А., Листов В. К. К истории ремарки «Народ безмолвствует» в «Борисе Годунове» // Временник Пушкинской комиссии. 1979. Л., 1982. С. 96—102.
3 Михайлова Н. И. К источникам ремарки «Народ безмолвствует» в «Борисе Годунове» // Временник Пушкинской комиссии. Л., 1986. Вып. 20. С. 150-153.
4 Там же. С. 150.
5 Б а б и ч е в Н. Т., Боровский Я. М. Словарь латинских крылатых слов: 2500 единиц / Под ред. Я. М. Боровского. 2-е изд. М., 1986. С. 878.
6 Единственную попытку такого рода — указание на сравнение ремарки и цитаты из «Вольности» — см.: H о л ь м а н М. Система пушкинских образов И Вопросы литературы. 1971. N° 9. С. 106.
Вместе с тем в цитированной строфе оды молчание народа приравнено молчанию Закона. С одной стороны, это может быть объяснено влиянием крылатых слов Мирабо7 «Молчание народа — урок королям», но с другой стороны, молчание народа — это молчание Закона, «гласа божьего».
В дальнейшем Пушкин обращается к той же теме в стихотворении «Кинжал» (1821):
Где Зевса гром молчит, где дремлет меч Закона, Свершитель ты проклятий и надежд. Ты кроешься под сенью трона, Под блеском праздничных одежд.
II, 173
Опять молчание бога замещает собою молчание народа и приравнивается дремлющему «мечу Закона». Народ по-прежнему молчит, на исторической арене мы видим историческую личность:
Шумит под Кесарем заветный Рубикон, Державный Рим упал, главой поник Закон;
Но Брут восстал вольнолюбивый: Ты Кесаря сразил —и мертв объемлет он Помпея мрамор горделивый.
II, 173
Историко-философская концепция «Кинжала» в сравнении с «Вольностью» меняется. Даже Закон «Вольности» превращается в Закон «Кинжала»: нарушение Закона героем-одиночкой — уже не преступление, но справедливое возмездие тирану. Молчание народа (Закона) может, конечно, рассматриваться как реминисценция из Плутарха,8 но переданное метафорой «Зевса гром молчит», оно восходит, как мы видели, непосредственно к Гомеру и в конечном счете к тому же крылатому выражению.
Однако в обоих случаях оценка народного молчания одинакова. И в «Вольности» и в «Кинжале» молчание народа означает его пассивность, неспособность к принятию правильного решения. Эта историческая пассивность народа отражается практически в® всех политических стихотворениях 1821—1823 гг.
Народы тишины хотят, И долго их ярем не треснет.
«<В. JI. Давыдову>». —И, 179
Кто, волны, вас остановил, Кто оковал [ваш] бег могучий, Кто в пруд безмолвный и дремучий Поток мятежный обратил?
II, 288
7 Алексеев М. П. Пушкин: Сравнительно-исторические исследования. С. 246 и след.
8 Михайлова Н. И. К источникам ремарки «Народ безмолвствует» в «Борисе Годунове». С. 151.
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.9
«Свободы сеятель пустынный».— П, 302
В последнем стихотворении, впрочем, уже формировалось новое представление о молчании народа. Оно, это молчание, не только лишало героя поддержки в борьбе с тиранией, но и вообще обессмысливало его деятельность: «Но потерял я только время, | Благие мысли и труды.. (II, 302). Зависимость «судьбы человеческой» от «судьбы народной» уже прямо подготавливается этим стихотворением.
Но первоначально «Борис Годунов» заканчивался иначе. На слова Мо-сальского «Кричите: да здравствует Димитрий» — народ ответствовал: «Да здравствует царь Димитрий Иванович!» (VII, 302). И только при издании трагедии в 1831 г. появилась эта заключительная ремарка «Народ безмолвствует». Появление ее, конечно, можно объяснить влиянием двенадцатого тома «Истории государства Российского»,10 но с другой стороны, безмолвие народа имеет здесь отличный от Карамзина смысл. Для Пушкина 1825 г. безропотная поддержка народом преступления, совершаемого партией Самозванца, означает народную пассивность, безразличие к историческим судьбам Отечества, так что крики «Да здравствует царь Димитрий Иванович!» по существу означали молчание. В 1830 г. Пушкин начинает видеть в народе решающую силу истории. Безмолвие народа — ответ активный и резкий, это здравая, трезвая реакция на преступление. Конечно, снятие прежнего финала могло быть обусловлено использованием его у Булгарина,11 но, кроме того, это было вызвано и переосмыслением роли народа в историческом процессе.
В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть, что не количество возможных источников, а включение в контекст всего творчества поэта может объяснить смысл пушкинской ремарки.
М. В. Строганов
9 Все эти произведения, видимо, оказали влияние на Н. М. Языкова как автора двух элегий 1824 г. — «Свободы гордой вдохновенье! Тебя не
слушает народ» и «Еще молчит гроза народа, | Еще окован русский ум».
10 Листов В. С., Тархова Н. А. К истории ремарки «Народ безмолвствует» в «Борисе Годунове». С. 98.
11 Там же. С. 97. — Любопытно, что в статье «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов» оба этих момента — полемика с Булгариным и использование пословицы — смыкаются. Пушкин пишет, что в защиту булгаринского романа «Иван Выжигин» Н. И. Греч напечатал статью, где «доказал неоспоримо», «что пословица: vox populi, vox dei есть пословица латинская, и что оная есть истинная причина французской революции» (XI, 204). Здесь же Феофилакт Косичкин, защищая своего друга А. А. Орлова, писал: «... грозно требуют ответа от моего друга: как дерзнул он присвоить своим лицам имя, освященное самим Фаддеем Венедиктовичем? — Но разве А. С. Пушкин не дерзнул вывести в своем Борисе Годунове все лица романа г. Булгарина, и даже воспользоваться многими местами в своей трагедии (писанной, говорят, пять лет лрежде и известной публике еще в рукописи)?» (XI, 209—210).
9 Временник, вып. 23
lib.pushkinskijdom.ru
