CC BY
275
В.В. КОЖЕВНИКОВ,
кандидат исторических наук, ИИАЭ ДВО РАН
ЕЩЕ ОДИН ВЗГЛЯД НА «МАНЪЕСЮ».
Одной из вершин мировой культуры является первая японская поэтическая антология «Манъёсю» (ТзШШ). О ней написано очень много как в Японии, так и в других странах. Эти исследования велись главным образом с позиций литературоведения. Но более широкий подход мог бы помочь лучше понять суть японской культуры, традиционной японской психологии.
Это древнейший японский поэтический сборник, в котором собрано около 4500 стихов, написанных за период 350 лет и сгруппированных в 20 свитков (книг). Здесь представлены разные поэтические жанры: нагаута, танка, садокэ, рэнка и т.д. Составителем считается Оотомо но Якамоти. Наиболее известные авторы сборника - Нуката но Оокими, Какиномото но Хитомаро,Такаити Курохито, Оотомо но Табито, Оотомо но Саканоуэ но Ирацумэ и др.
Интересно, что даже самый авторитетный в Японии «Большой исторический словарь» не дает точного ответа на вопрос, когда был создан альманах. Если суммировать его выводы, то получается, что древнейший сборник японских стихов окончательно составлен в период Нара, после 759 г., хотя начали его составлять, видимо, еще в 729-748 гг. Потом он имел несколько различных редакций, и в окончательном варианте сборника решающая роль принадлежит Оотомо но Якамоти1.
В России наиболее полная характеристика этого интереснейшего сборника дана переводчицей русскоязычного издания А.Е. Глускиной: «"Манъёсю" - это первый письменный памятник японской поэзии, ценнейший памятник древней культуры, составляющий национальную гордость японского народа... Это богатейший мир своеобразных художественных образов, сложной и своеобразной поэтики»2. Она приводит разные трактовки названия альманаха. Издавна существовала версия, что его надо переводить как «Собрание мириад листьев или лепестков (речи)», потом появился вариант «Собрание многих поколений». По существу, спор шел о трактовке понятия «ё» - понимать его или как «листья», или как «века». Автор русского перевода придерживается первой версии3.
Мы не будем останавливаться на литературных особенностях альманаха. А. Глускина обращает внимание читателя и на некоторые исторические проблемы, связанные с «Манъёсю». Вот они нас и заинтересовали.
Так, она указывает на дискуссионность вопроса о дате появления этого литературного памятника4. При этом подчеркивается, что в поэтической антологии "Кокинвакасю", которая появилась на свет позже (X в.), на этот счет приводятся разные мнения. А. Глускина утверждает, что в предисловии к этому альманаху на японском языке (их было два: на японском и китайском
языке) указано, что оно написано по приказу императора Хэйдзё (806-809 гг. правления), а следовательно, в начале периода Хэйан. Однако Фунъя но Арисуэ в своем стихотворении, помещенном в «Кокинвакасю», отвечая на вопрос императора, когда был написан альманах «Манъёсю», писал:
Листья те, Государь, с дубов приснопамятных Нары облетели давно
под холодным дождем осенним, обернувшись словами песен...5
Из этого текста следует, что уже в IX в. не знали точно времени составления сборника, но полагали, что песни написаны в период Нара.
А. Глускина принимает версию о появлении альманаха в 753 г., упоминая, правда, иную точку зрения, по которой он мог быть составлен к началу IX в.6
Дискуссию вызывает и вопрос о составителях сборника. Переводчица приводит разные предположения: от императора Хэйдзё и аристократа Татибана Мороэ до чиновника-поэта Оотомо Якамоти. При этом существует множество вариаций основных гипотез. Самым распространенным остается мнение о том, что окончательную версию составил именно Оотомо но Якамоти, присоединив и свои собственные произведения.
Кстати, А. Глуская упоминает очень важный факт посмертного лишения Якамоти всех его рангов и полагает, что, возможно, этим и объясняется то обстоятельство, что антология, завершенная Якамоти, обрела право на существование значительно позже своего составления7. А это довольно интересно для определения даты выхода памятника в свет.
Все эти и другие вопросы представляют интерес именно для историка. Поэтому мы и поговорим о некоторых загадках «Манъёсю», не претендуя, однако, на окончательные заключения...
Строго говоря, первым должен быть вопрос о причинах появления такой громадной антологии, потому что составление такого сборника - не менее удивительное событие, чем возведение статуи Большого Будды в Нара, самой громадной в мире, в момент строительства! Ведь и «Манъёсю» был, пожалуй, самым крупным поэтическим сборником в мире в то время...
Интересно, что все последующие антологии, начиная с уже упомянутой «Кокинвакасю», составлены по приказу императоров. Всего был 21 такой сборник, которые в истории Японии называются «сборники 21 поколения» (“-Н^Ц). Отсюда возникает вопрос, а зачем японские императоры собирали и издавали стихи? Ответ на него, видимо, надо искать в ответе на первый вопрос - зачем был составлен первый сборник «Манъёсю». Ведь в указе о составлении второй антологии («Кокинвакасю») было прямо записано: «собрать стихи после "Манъёсю"», т.е. все последующие были продолжением «Манъёсю», который таким образом был признан официально императорским двором, хотя сам альманах не был результатом императорского указа. Это необходимо иметь в виду при дальнейшем анализе...
Вообще в нём кроется много тайн. Например, в первом же стихотворении скрывается загадка. Это стихотворение, по преданию, было написано
з*
императором Юряку (457-479 гг.). Посмотрим фрагмент из него:
Ах, с корзинкой, корзинкой прелестной в руке И лопаткой, лопаткой прелестной в руке,
О дитя, что на этом холме собираешь траву,
Имя мне назови, дом узнать твой хочу !8<
У человека, знающего древние традиции Японии, сразу возникает вопрос, почему Юряку хочет узнать имя девушки? Для нашего современника здесь нет ничего странного", ведь это девушка! На самом деле для Японии того времени это очень неестественно. В том же «Манъёсю» помещена песня женщины, в которой говорится:
Но думать так нельзя, прошу тебя, мой милый,
Об имени моем по-прежнему молчи9.
На эту же тему написано стихотворение 2700, от имени мужчины. Необходимо принимать в расчет тот факт, что менталитет древних людей отличался от современного. Если этого не учитывать, то трудно правильно понимать прошлое страны, да и толкование литературных произведений также будет неточным.
Ответ на вопрос, почему было не принято называть имя любимого человека, можно найти в самом «Манъёсю»:
Зная, что бедою это нам грозит,
О тебе всё время я молчал,
И когда достиг путей в страну Коси И поднес дары священные богам,
Имя дорогое я назвал10.
Таким образом, это было табу! По древним верованиям, имя - это суть человека, т.е. не просто слово, а сам человек. Знать подлинное имя человека в те времена означало знать человека, владеть его душой, держать его в руках. Стремление узнать имя человека другого пола было равнозначно требованию выйти замуж11.
Вера в особую силу слова реализуется в Японии в философии ко-тодама (ИГЖ), т.е. «дух слова». М. Идзава и некоторые другие исследователи полагают, что именно котодама и есть основная концепция «Манъёсю»! Из содержания стихов очевидно, что персонажи альманаха в полной мере обладали таким менталитетом. (См. стихи 3253, 3254 и мн. др.).
Котодама - это вера в таинственную магическую силу слова. В соответствии со словом якобы происходит реализация реальности. По законам
' Все дальнейшие цитаты из "Манъёсю" приводятся в переводе А. Глускиной.
"А. Г лускина также отметила, что "постоянным сюжетом является обращение с просьбой назвать ее имя". На самом деле таких стихов в Манъёсю почти нет, именно в силу древнего менталитета.
котодама, если человек что-то говорит, то это значит, что он хочет, чтобы это произошло. Еще Какиномото но Хитомаро, один из самых известных авторов «Манъёсю», считал, что «Япония — страна котодама»12. И даже Мацуо Басе писал, что «если опрометчиво говорить, то можно накликать беду» (ЩЖ Ь)\
Именно философией котодама на настоящее имя долгое время накладывалось табу. Не случайно в Японии не принято обращаться по имени, даже младшие и старшие братья не звали друг друга по имени до недавнего времени". Для внешнего общения использовался псевдоним. Таким образом, люди имели по два имени. Настоящее (инами) посторонние не знали и не могли использовать. А для удобства общения присваивались т.н. адзана, т.е. то, что сейчас называется «псевдоним». Например, известный самурай Минамото Ёсицунэ. Ёсицунэ - это настоящее имя, а «псевдоним» у него был Куро, по которому к нему и обращались. В отношении одного из главных авторов «Манъёсю» (Какиномото но Хитомаро), судя по всему, этот принцип был также соблюден...
Еще одна загадка для историка в «Манъёсю». Здесь помещены стихи, которые написаны людьми, обвиненными в заговоре против государства и казненными за это. Пожалуй, нигде в мире нет примеров создания альманаха, в который были бы включены произведения государственных преступников. Напомним, что следующий альманах («Кокинвакасю») был издан по приказу императора как продолжение «Манъёсю». Следовательно, «Манъёсю» был
официально признан императорским двором. В первом и втором свитках «Манъёсю», которые иногда называют «первоначальная Манъёсю» (ШТзШШ), есть стихи, авторство которых приписывается принцу Нагая и принцу Ооцу. И тот и другой были несправедливо обвинены в заговорах и умерщвлены. Следовательно, они являлись государственными преступниками13. При этом они считались «людьми с несчастной судьбой», т.к. были обвинены без оснований. Именно поэтому для древнего японского менталитета здесь нет ничего странного. И именно поэтому в первых двух свитках помещены несколько стихов т.н. «государственных преступников». Например, произведение Арима но мико (640-658 гг.):
Ветви пышные сосны прибрежной Здесь в Ивасиро, я завяжу узлом,
Если счастлив буду я в судьбе мятежной,
Снова к ней вернусь И на нее взгляну! и
* Примерами котодама в японском современном менталитете могут служить 9-я т.н. "мирная" статья Конституции Японии или свадебная молитва (синтоистская, в которой нет слов смерть, болезнь и т.д., в отличие от европейских обычаев, когда говорят о совместном преодолении всякого рода несчастий).
" Возможно, именно в силу распространения этой философии в Японии очень редко можно встретить "банальные" сочетания имени и фамилии типа Танака Ханако, аналоги английского Джон Смит или русского Иван Петров. В Японии стараются давать индивидуальные имена, чтобы не было путаницы. При этом в них вкладывается особый смысл.
Известно, что принц Арима, несправедливо обвиненный в заговоре, был повешен*. Дело против него инспирировано принцем Наканаооэ. Аналогичная история произошла и с Митидзанэ Сугавара". Но его впоследствии реабилитировали, а принц Арима так и остался "преступником". Это в полной мере относится и к наследному принцу Ооцу, стихи которого помещены во втором свитке. Этот принц стал «преступником» по воле императрицы Дзито, которая хотела поставить на трон вместо него своего сына, принца Кусакабэ. Оправдание Ооцу означало бы незаконность нахождения на троне императора, и он не был оправдан! Несмотря на это его стихотворение включено в альманах под номером 165! Под номером 75 помещено стихотворение принца Нагая, еще одной трагической личности: он также был обвинен в преступлении, которого не совершал.
Разумеется, стихов таких «преступников» в «Манъёсю» сравнительно немного, и можно сомневаться в том, что весь громадный альманах пронизан философией котодама. Но даже наличие этих нескольких стихов уже удивительно для сборника, признанного государством, и ничем другим, как этой философией, не объяснимо.
Теперь о составителе. Считается, что окончательный вариант альманаха был сделан Оотомо но Якамоти (7187-785 гг.). Он занимал довольно высокую должность тюнагон, достиг третьего придворного ранга, был поэтом, и в «Манъёсю» помещено 473 его стихотворения, а последние 4 тома сборника (17-20) называются «поэтическим дневником Якамоти». В период конца Нара - начала Хэйан он был близким человеком наследного принца Савара*", его даже назначили на правительственную должность в провинции Муцу. Считается, что в качестве главы дома Оотомо Якамоти был причастен к заговору 757 г., организованному Татибана Нарамаро, а также 782 г. - против Фудзивара Танэцугу, руководившего строительством новой столицы в г. Нагаока. Он умер за месяц до гибели Фудзивара Танэцугу и посмертно был лишен всех рангов, объявлен «простым человеком», что стало наказанием для всей семьи. Интересно, что его «шеф» Савара был реабилитирован в 785 г. и даже посмертно награжден императорским титулом и именем Сутоку, а ранги Якамоти были восстановлены только в 806 г., когда помиловали всех, кто был связан с этим инцидентом15.
' Тем не менее в примечании к русскоязычному изданию альманаха излагается традиционная история о якобы имевшемся заговоре и не подвергается сомнению сам факт заговора.
" Сугавара Митидзанэ (845-903) - аристократ, ученый, поэт, был близким советником двух императоров -Уда и Сага. В 901 г. несправедливо обвинен, понижен в должности и сослан на о-в Кюсю. По преданию, после смерти стал богом грома Тэмман тэндзин и "мстительным духом" (онрё). Ему поклоняются до сих пор, стараясь умиротворить.
*" Принц Савара (?-785 гг.) - младший брат императора Камму по матери. В 781 г. провозглашен наследным принцем. После гибели Фудзивара Танэцугу обвинен в связях с заговорщиками и сослан на о-в Авадзи. Объявил голодовку и умер по пути в ссылку. Видимо, император Камму обвинил его, чтобы поставить на трон своего сына принца Атэ. После смерти Савара многие ближайшие родственники императора заболели и даже умерли. Это было воспринято как месть онрё Савара. Ему посмертно был дан титул императора.
Разумеется, одному человеку не под силу составить такую громадную антологию. Поэтому большинство исследователей склоняются к тому, что Оотомо но Якамоти объединил собранные до него другими лицами песни16. Официально считается, что окончательный вариант его был завершен в 782-783 гг., а первые два свитка, возможно, были собраны еще в 712-721 гг. Однако М. Идзава полагает, что они могли быть составлены еще раньше - в переходный период от Асука к Нара, причем в частном порядке, секретно и не были обнародованы. В это время на троне находились потомки императора Тэмму, и только после восстановления на троне потомков императора Тэндзи (в 770 г.)* стало возможным обнародовать сборник. Якамоти, добавив свои произведения, стихи родственников, других поэтов, составил окончательный вариант сборника. Правда, неизвестно, был ли он сразу обнародован. Скорее всего, при жизни Якамоти он так и не вышел в свет. По логике вещей этого не могло произойти до смерти императора Камму (806 г), т.е. до реабилитации Якамоти. Почему же был реабилитирован Якамоти? Видимо, это было вызвано страхом перед местью его духа (онрё), необходимостью его успокоения. Согласно философии кото дама, «слово» - это сам человек, а стихотворение - не просто литературное произведение, а душа поэта, сам поэт. Стихи не умирают, а если живет стихотворение, значит, живет его автор. Поэтому печатание стихов государственных преступников означало возвращение их к жизни, а следовательно,- преступление перед государством. Отсюда мала вероятность того, что «Манъёсю» выходила до 806 г., т.е. при императоре Хэйдзэй".
Для понимания ситуации вокруг «Манъёсю» необходимо внимательно проанализировать предисловия к сборнику «Кокинвакасю», который был вторым после «Манъёсю». Одно из них написано на японском языке Ки но Цураюки, другое - на китайском - Ки но Ёсимоти. Причем важно их анализировать комплексно, т.к. при внешнем сходстве по сути разница между ними есть: в первом представлен японской образ мышления, а во втором - китайский. Эти два образа мышления значительно отличаются друг от друга. Китайский вариант короче и проще, в нем нет того, что в японском варианте заставляет задуматься...
Из оригинального текста на японском языке видно, что здесь речь идет о близости императора Хэйдзэй и поэта, одного из главных авторов «Манъёсю» - Какиномото но Хитомаро: «вака со времен императора Хэйдзэй широко распространялись, и в это время стали понимать суть вака... В это время выдвинулся Какиномото но Хитомаро, обладающий третьим рангом, ставший «священным поэтом» (ШЭто привело к тому, что император и вассал через вака соединились в единое целое...»17
* Подробно см.: В. Кожевников. Мятеж Дзинсин и его значение в истории Японии // Изв. Вост. ин-та ДВГУ: Спецвыпуск. 2000. С.56-78.
" При этом М. Идзава допускает мысль, что альманах мог быть обнародован и позже, не в период императора Хэйдзэй, а следующего императора Сага, по его приказу. Намек на такую возможность дает текст романа "Гэндзи моногатари" (См.: Мурасаки Сикибу. Повесть
о Г эндзи. Т.2. М., 1993. С. 237. Русские комментарии не учитывают такую возможность...)
Перевод в русскоязычном издании «Кокинвакасю» несколько отличается. «В те времена (эпоха Нара) государи ведали душу песен, истинную их сущность и недаром в их правление премудрым песнопевцем слыл Какиномото но Хитомаро, вельможа третьего ранга. Можно сказать, что тем самым правители воссоединились с народом»18.
Здесь японское выражение ^Р-ЙсХМпереводится как "государи периода Нара" (в древности Нара называлась Хэйдзё - Японские
комментаторы рассматривают это выражение как имя императора Хэйдзэй. Ведь оно писалось так же, как название первой постоянной столицы Японии Нара (Хэйдзё), он и получил это посмертное имя за то, что попытался вернуть столицу из Хэйан в Нара.
Итак, в японском предисловии речь идет о близости Хитомаро и императора Хэйдзэй. А ведь они жили в разные исторические периоды и в одно время существовать не могли. Отсюда возникает необходимость более внимательно взглянуть на фигуру Хитомаро.
Из предисловия к «Кокинвакасю» следует, что он был при императоре Хэйдзэй (?) и обладал третьим рангом (Шг^й). Одновременно с ним, судя по предисловию, творил еще один талантливый поэт Ямабэ Акахито. Но Хитомаро занимает особое место, его называют «священным поэтом» (я^Ш). При этом его судьба остается загадкой для исследователей.
Прежде всего, неизвестны годы его жизни. Предполагают, что, возможно, он жил приблизительно в конце VII в. до начала периода Нара (710 г.). По этой гипотезе, довольно распространенной, он прожил менее 50 лет. По мнению Камо но Мабути, поэта и ученого периода Эдо, он был т. н. тонэри, т.е. низкородным личным слугой при высокопоставленном аристократе. Профессор Т. Умэхара, выдвинувший несколько интересных предположений, связанных как с «Манъёсю», так и лично с Хитомаро, подвергает это сомнению и выдвигает версию, что он был старше лет на 10-15 и не мог быть тонэри. Он предполагает, что Хитомаро мог принимать участие в мятеже Дзинсин, который был за 20 лет до времени Дзито, причем выступал на стороне принца Оама, будущего императора Тэмму*19. По его мнению, о такой возможности говорит тот факт, что Хитомаро написал поминальную песню не только по принцу Кусакабэ, но и по принцу Такэти, который был также сыном императора Тэмму.
Более того, первые стихи Хитомаро, помещенные в Манъёсю, посвящены заброшенной столице Ооми (стихи 29-31). Они следуют за стихотворением императрицы Дзито, жены Тэмму, победившего в мятеже Дзинсин, и дочери Тэндзи, сын которого проиграл в мятеже Дзинсин, после чего и прекратила свое существование столица в Ооми. Судя по всему, стихи были написаны в начале правления Дзито, а следовательно, спустя 20 лет после событий Дзинсин. По японской традиции потомки и родственники Тэмму должны были проводить умиротворение онрё потомков Тэндзи, в первую очередь принца Оотомо, который погиб в ходе этих событий. Возможно, первые свитки «Манъёсю» и несли такую нагрузку, особенно стихи Хитомаро.
' Подробно об этом см.: В. Кожевников. Мятеж Дзинсин и его значение...
Скорее всего, это произошло после смерти Тэмму и сына Дзито принца Кусакабэ, а Дзито могла воспринять эту смерть как месть духов двора Ооми. Следовательно, стихи были не проявлением личных чувств Хитомаро, а направлены на умиротворение этих духов20.
Широко известна его нагаута «Песня, сложенная Какиномото Хитомаро во время ночлега принца Кару в полях Аки» (45). Это были места, где происходили битвы времен мятежа Дзинсин. Удивительно то, что поэт уделил все внимание не своему хозяину принцу Кару (по версии Камо но Мабути, именно при нем Хитомаро был тонэри), а его отцу - принцу Кусакабэ. Это впечатление усиливается еще и стихом 49, в котором прямо идет речь о принце Хинамиси, т.е. все том же принце Кусакабэ. Таким образом, в мыслях Хитомаро был именно сын императора Тэмму, значит, в этих стихах он пропускал через себя воспоминания событий двадцатилетней давности. А это возможно в том случае, если он был не просто слугой, но участником политических событий.
В «Манъёсю» включено 350 его стихов (из 4500!) И при этом имя главного поэта «Манъёсю» не зафиксировано в официальных исторических хрониках. А ведь третий ранг, упомянутый в примечании к «Кокинвакасю»,- один из самых высоких, выше его только левый и правый министры. Отсутствие его имени в документах можно объяснить или тем, что его ранг был на самом деле низким, ниже шестого, или какими-то другими, субъективными, причинами. Пока это не ясно до конца. Какиномото - древний род, он ведет свое происхождение из уезда Соэгами в провинции Нара. И сейчас сохранились остатки храма Какиномото в местечке Итиномото в том же уезде.
Однако в период конца VII - начала VIII вв., т.е. время, когда предположительно жил Хитомаро, в исторических хрониках упоминается только об одном человеке из дома Какиномото, который в 681 г. получил должность при дворе, а умер в 708 г., имея четвертый низший ранг (ЩИІІТ). Это Какиномото но Сару (ІІіШ). Но о связи между этими именами никаких официальных материалов нет.
Существует тайна и вокруг смерти Хитомаро. Согласно общепринятой версии он неожиданно заболел и быстро умер в провинции Ивами (современная префектура Симанэ). Возможно, это произошло в 707 г., и об этом существует запись в "Продолжении анналов Японии" (Секу нихонсеки). Но все-таки тайна есть.
Известно, что Хитомаро после смерти стали считать ками-сама, т.е. богом, и по всей стране существует около 70 синтоистских храмов, посвященных его памяти. Самым старым является храм Какиномото дзиндзя в г. Масуда. По преданию, он был построен в 724-729 гг. на островке Камосима в устье р. Такацукава. Этот остров был уничтожен цунами в 1026 г., и храм был восстановлен на нынешнем месте. Возможно, это был первый храм, посвященный Хитомаро. Еще с периода Токугава принято считать, что он умер 18 числа третьего месяца по лунному календарю, и в этот день проводились праздники поминовения Хитомаро. На самом деле, как установил известный японский этнограф Янагида Кунио, этот день является «годовщи-
З' Зак. 1327
ной смерти» всех онрё, т.е. мстительных духов. В этот день поминают всех, кто умер «несчастным», несправедливо обвиненным и умерщвленным.
Разумеется, Хитомаро был выдающимся поэтом, но для Японии было сомнительно, чтобы его почитали в качестве божества только за поэтические таланты. По мнению К. Янагида, только те, кто оставлял этот мир в «печали», после смерти становились ками, и в честь их проводились специальные празднования. Это было с Сугавара Митидзанэ и, видимо, произошло с Хитомаро. Ведь другие выдающиеся поэты, такие как Яманоуэ но Окура, Отомо но Якамоти, Ямабэ но Акахито, да и составитель «Кокинвакасю» Ки но Цураюки, не стали ками.
В силу этих аналогий Т. Умэхара полагает, что Хитомаро был сослан и впоследствии казнен. Иначе не объяснить, почему один из авторов «Манъёсю» был признан богом, и ему был присвоен третий ранг, как указано во введении к «Кокинвакасю».
Тайной остается место его смерти и способ казни. Если обратиться к тексту «Манъёсю», к последним стихам поэта, то получается довольно странная картина. Согласно его собственным стихам, он должен был умереть на горе Камо:
Возможно ль, что меня, кому средь гор Камо Подножье скал заменит изголовье,
Все время ждет с надеждой и любовью,
Не зная ни о чем,
Любимая моя?.21
Однако его жена полагала, что он умер на берегах р. Исикава. Она писала:
О, разве люди не сказали мне,
Что ты, кого я ожидала,
О ком я думала: вот-вот придет домой,
На берегах далеких Исикава С ракушками смешался навсегда...22
Та же мысль проходит и в другом ее стихотворении (225). Один его друг полагал, что Хитомаро умер в море, а другой - что он нашел свой конец в заброшенных полях, вдали от столицы (226,227). Как объяснить такие расхождения? Т. Умэхара предлагает неожиданную версию - его утопили!
Именно эта версия может объединить все пять стихов, о которых шла речь выше. Правда, далеко не все литературоведы признают убедительной версию о казни. Некоторые даже считают возможным, что Хитомаро «умер под забором», и составители «Манъёсю» просто не могли принизить своего основного автора и включили эти стихи в сборник*.
А казнен он, возможно, был «водной казнью»: скорее всего, в лодке отправлен в море, и произошло это в 708-709 гг. в районе современного города Мацуда. То, что его имя не встречается в официальных хрониках, объясняется, видимо, тем, что оно было изменено. Вполне вероятно, что Хитомаро
• Можно вспомнить историю с Мацуо Басё, о котором говорят, что "он умер в путешествии"...
и Сару - одно и тоже лицо. Аналогичные примеры замены имен после наказания встречаются в японской истории. Так, Вакэ но Киёмаро во времена монаха Докё был сослан, и его имя заменили на Вакабэ но Китаномаро23.
Что касается реальной должности поэта, то он мог быть старшим чиновником при службе наследного принца (то:гу:дайфу, что
позволяло ему быть близким к императорской семье, о чем свидетельствуют многие его стихи. Этот человек исчез из столицы около 701 г., когда началось усиление дома Фудзивара.
Здесь есть еще одна деталь. О его смерти в «Манъёсю» записано иероглифом сину (^Е). Если бы у него действительно был бы третий ранг, то это неестественно. Для обладателей высоких рангов существовал другой термин, обозначавший смерть*. Для обладателей третьего ранга и выше употреблялся термин ко: (Ш), а для чиновников ниже шестого - сину. Профессор Т. Умэхара полагает, что Хитомаро, хотя и не имел третьего ранга при жизни, но и не был низкоранговым чиновником, обладая достаточно высоким положением. По его мнению, поэт был обвинен двором Дзито-Момму в некоем инциденте и сослан в Ивами (современная преф. Симанэ), а там, возможно, казнен. Так как он стал «преступником», факт смерти его записан простым иероглифом. Но в период правления императора Хэйдзэй с реабилитацией Якамоти он также был реабилитирован и посмертно получил третий ранг. Кроме того, т.к. он оказался «политически проигравшим», то посмертно получил, по законам котодама и веры в онрё, титул «святого поэта» (й&Ш). Важно помнить, что в Японии в древние времена и раннее средневековье это звание давали не за поэтические заслуги. Необходимо было не просто быть выдающимся поэтом, но и невинно пострадать, т.е. быть убитым. По японским верованиям, «невинно убиенные» становились онрё: им поклонялись, как богам, и называли святыми (1в). Этот принцип японской истории зафиксировал в свое время ведущий японский этнограф Янагида Кунио.
Как известно, Хитомаро был чиновником и поэтом одновременно. Скорее всего, он, как человек, владевший поэтическим словом (а следовательно, по философии котодама, способный влиять словом на события), был близок к императорскому двору. Поэтому он не мог быть человеком слишком низкого ранга, т.к. в какой-то степени от него зависела судьба императора.
Версию Т. Умэхара активно поддерживает и М. Идзава, который обратил внимание на то, что Хитомаро в стихотворении 223 сам писал в печали о себе. Во всем сборнике «Манъёсю» есть только один аналог такого стихотворения, это песня принца Арима под номером 141 (о ней мы уже упоминали), в которой принц «в печали о своей участи» завязывал ветви сосны.
Из такого совпадения М. Идзава делает вывод, что судьба этих двух человек была идентичной, а т.к. принц Арима был казнен, значит, и Хитомаро также казнили.
* Совсем как в России, у И. Ильфа и Е. Петрова синонимы слова "умер" в зависимости от положения человека: преставился, отдал богу душу, перекинулся, приказал долго жить, дал дуба, сыграл в ящик и т.д.
В Японии сила котодама не пустой звук, поэтому человек не мог писать просто так о своей смерти, чтобы не накликать ее. Подлинность стихотворения принца Арима, который был казнен, не вызывает сомнений. Отсюда предположение, что Хитомаро тоже казнили и перед смертью он написал это стихотворение, вполне логично. С другой стороны, в списке официальных казней, принятых в то время в Японии, утопление не значилось. М. Идзава в развитие концепции Т. Умэхара напоминает, что в древности в Японии существовал термин дзисацукэй т.е.
«заставить человека
лишить себя жизни», а соответственно - и практика этого мероприятия. Еще в древнем Китае аристократу, заподозренному в преступлении, от имени императора посылали яд, чтобы он сам покончил с собой. В Японии в более поздний период посылался меч, чтобы виновный мог совершить сэппуку. Да и в раннем средневековье такое тоже встречалось.
Все эти обстоятельства позволяют М. Идзава сделать предположение, что Хитомаро был насильственно лишен жизни и поэтому получил титул «священного поэта»!24 Причем впервые Хитомаро получил этот титул от Ки но Цураюки, составителя «Кокинвакасю» и автора японоязычного предисловия. Во введении Цураюки пишет, что Хитомаро был «священный поэт», а Ямабэ Акахито, который по таланту был равен Хитомаро, по его же собственным словам, был для него просто «человеком», его автор не называет «святым». Таким образом, несмотря на то, что литературно они равны, по положению в памяти потомков совершенно различны. Следовательно, основания для получения титула «святой» лежали не столько в литературном даровании, сколько в чем-то другом...
Кстати, в китайском варианте предисловия Хитомаро и Акахито стоят рядом и не противопоставлены друг другу. Видимо, это объясняется различием китайского и японского менталитетов. В японском обществе существовали идеи онрё и котодама, которых нет в китайском обществе!
Здесь уместно вспомнить историю «шести выдающихся ПОЭТОВ» которые также упомянуты в предисловии к «Кокинвакасю»*. Этих поэтов традиционно считают выдающимися, внесшими наибольший вклад в жанр вака. Видимо, число «шесть» непосредственно связано с шестью видами песен, о которых упоминается в предисловии к «Кокинвакасю»25. Кстати, в этом предисловии их еще не называют термином «шесть выдающихся поэтов», он появился только в конце периода Хэйан. Само слово сэн (ІШ) означало «человек, отделившийся от суетного мира, добившийся особых успехов в поэзии, живописи, каллиграфии». Сначала в Японии было шесть таких поэтов, потом их число выросло до 36.
Внимательно читая предисловие, написанное Ки но Цураюки, обращаешь внимание на его слова «настоящих мастеров вака единицы», более того, он даёт уничижительные оценки всем шестерым «Великим»: «...прославил свое имя монах Хэйдзё: по форме хороши его песни, но им не хватает искренности...; У Аривара но Нарихира сердечных чувств избыток, а слов
' В число этих шести поэтов входят Хэндзё, Аривара но Нарихира, Фунъя но Ясухидэ, Кисэн, Оно но Комати и Отомо но Курануси.
недостает, песни его - словно увядшие цветы, чья краска уже поблекла, но аромат еще ощутим...; Фунъя но Ясухидэ в подборе слов искусен, но форма у него не соответствует содержанию, словно торговец рядится в роскошные одежды... ; у инока Кисэн с горы Удзи значение слов смутно и смысл песни не всегда ясен от начала до конца... поскольку немного сохранилось сложенных им песен, не приходится их и сравнивать, знаем их мы не слишком хорошо; Оно-но Комати, в её песнях много чувств, но мало силы...впрочем, от женских стихов силы ожидать, пожалуй, и не стоит; песни Отомо-но Куронуси на вид неуклюжи...»26 Выделял эту оценку и такой знаток японской литературы, как Дональд Кин27.
Из всей шестерки особенно привлекает внимание монах Кисэн. Почему он вошел в число лучших, если стихов его не сохранилось? Известно лишь одно, которое вошло и в «Кокинвакасю», и в сборник «Сто поэтов - сто стихов»28
В оригинале там присутствует игра слов «почитать этот мир» и «жить в горах Удзи», но с точки зрения качества стихов в целом, оно довольно банально и не дает оснований включать его в число «Великих». В русском переводе эта игра слов теряется...
Оотомо Куронуси, также член шестерки, представлен в «Кокинвакасю», но в более позднем издании «Сто поэтов - сто стихов», в котором есть стихи остальных пяти членов «шестерки», нет ни одного его стихотворения. Получается, что Фудзивара Тэйка не включил его в число ста лучших поэтов Японии того времени. Это также выглядит нелогично. Писатель Такахаси Кацухико выдвинул гипотезу, что все шесть «Великих» - реализация традиционной японской веры в онрё. Другими словами, все они были проигравшими в политической борьбе, невинно убиенными, и для успокоения душ потомки назвали их «великими поэтами» . В обоснование своего вывода он приводит следующие аргументы.
Два члена этой группы - Кисэн и Оотомо Куронуси - почти не оставили после себя стихов и не были знаменитыми поэтами. Оно но Комати считалась «первой красавицей страны», а Аривара но Нарихира -«первым красавцем». И, наконец, он также обращает внимание, что в «Кокинвакасю» записано об одинаковом таланте Хитомаро и Акахито, но один признан «святым», а другой нет. М. Идзава полагает, что два последних аргумента наиболее важны. В Японии издавна существовала традиция, по которой выражение «первая в Японии красавица» предполагает «это самая несчастная в Японии женщина». До Оно но Комати «первой красавицей страны» считалась Каруко Ооюцумэ*...
Так что основания для предположения К. Такахаси, похоже, существуют. Но какова причина, по которой они стали онрё? Обычно в Японии причина превращения умерших в онрё связана с политическим поражением.
* Каруко Ооирацумэ - младшая сестра сына императора Инге - Канасиру, по одной матери. Они полюбили друг друга и стали любовниками, что было недопустимо при их родстве. Принца сослали, лишив титула наследника, она последовала за ним, и они вместе умерли. (См. Кодзики. Т.З. С.185-189). Налицо "несчастная судьба"!
4. Зак. 1327
Кого в Японии считали онрё? Оокунинуси, Химико, Хитомаро, принца Нагая, принца Савара... Следовательно, и «шесть великих», если их считать онрё, должны были быть участниками политической борьбы, проиграть в ней и лишиться жизни. Было ли это на самом деле?
Для ответа на этот вопрос необходимо обратиться к соответствующей исторической ситуации. Рассматриваемый период характеризовался борьбой вокруг наследования трона после императора Монтоку. При нем окончательно укрепился дом Фудзивара. Сам Монтоку был женат на дочери Фудзивара Ёсифуса, и от этого брака родился принц Корэхито. Но к тому времени у Монтоку уже был семилетний сын Корэтока. Под давлением Ёсифуса наследником престола был назначен младенец Корэхито.
Поэтому К. Такахаси предполагает, что эти шестеро были не только, а некоторые и не столько поэтическими талантами, сколько участниками заговора в пользу принца Корэтока, чтобы поставить его на трон. А если их как участников заговора казнили, то по тогдашним понятиям они могли стать онрё, и Монтоку должен был этого бояться. Автор идеи установил, что четверо из них (Аривара, Сандзё, Фунъя и Кисэн) могли стать заговорщиками, т.к. были близки ко двору. Что касается Оно но Комати, то о ней практически ничего не известно, кроме её переписки с Фунъя (см. «Кокинвакасю»). Кроме того, известно, что она имела отношение к семилетнему принцу Корэтока. Интересно, что после поражения принц Корэтока переехал в местечко Оно, откуда была родом Комати. Но принцу в то время было чуть больше семи лет, и она не могла быть его любовницей. Скорее можно предположить ее близость к отцу (императору Монтоку) или деду (императору Ниммё). М. Идзава предполагает, что она могла иметь титул служанки кои (Ж^с) императора Ниммё. По хроникам установлено, что существовала только одна кои из дома Оно, её звали Ёсико. Была ли она Комати (напомним, что Комати - это псевдоним)? Скорее всего, нет, но не исключено, что Комати была ее младшей сестрой, а также кормилицей принца Корэтока. В этом случае понятно, почему он уехал в ее деревню. Тем более историки признают, что она имела детей. Позднее на литературной сцене появится поэтесса, которую считали прямым потомком Комати. Известно также, что после поражения Корэтока она больше уже не упоминалась в исторических хрониках. Таким образом, она могла быть также участницей заговора...
И, наконец, последний член шестерки - Оотомо Куронуси. Даже автор идеи об онрё, писатель К. Такахаси, исключает его из общего числа онрё, мотивируя это тем, что он не был включен в сборник «Сто поэтов - сто стихов». Тем не менее М. Идзава пытается доказать, что он тоже не случайно вошел в шестерку.
Интересна его фамилия - Оотомо (;М#.). Сейчас популярна теория, что она должна писаться другими иероглифами (^¿С). В японском «Большом историческом словаре» о нем есть справка, где предлагается второй вариант написания его имени...
В это время существовал еще один человек, младший брат императора
Сага - император Дзюнна, псевдоним которого был как раз Оотомо в написании По японской традиции неестественно для господина использовать имя вассала, и поэтому дом Оотомо убрал из своего имени иероглиф ^Си стал именоваться Томо (№). Кстати, этот дом был обвинен в подготовке заговора с целью возвести на престол принца Цунэсада и отправиться с ним на Восток страны (заговор Дзёва, 842 г.). Это явно была провокация, т.к. Цунэсада был наследным принцем. Инициаторами ее, похоже, были сторонники принца Митиясу, которые хотели поставить его на трон, отодвинув Цунэсада. Во главе этой акции стоял Фудзивара Ёсифуса, который затем поднялся до высокого поста руководителя правительства -дайдзёдайдзин. М. Идзава увязывает этот инцидент со знаменитым поджогом дворцовых ворот Оотэмон, в результате чего семья Томо окончательно ушла с политической арены. Поэтому он считает, что Оотомо Куронуси - это собирательный образ, символ семьи Оотомо (Томо), которая из-за интриг Фудзивара лишилась своего места на политической арене, хотя представляла одну из древнейших придворных фамилий. Реального же человека по имени Куронуси на самом деле, видимо, не существовало, он объединяет в себе и Томо Такэминэ, и Томо Ёсио, обвиненных в поджоге. Он также символизирует, по его мнению, трагедию принца Оотомо (Дзюнна), который был отодвинут усилиями Ёсифуса от императорского трона. Другими словами, эта фигура была создана, по его мнению, для успокоения духа семьи Отомо.
А в конечном счете все «шестеро великих поэтов» являлись в сознании японцев того времени духами людей, проигравших в политической борьбе и поэтому получивших титул «великих поэтов».
Таким образом, можно предположить, что «Манъёсю» был не просто поэтическим сборником, а своего рода порождением традиционной японской веры в «:мстительных духов» (онрё), призванной успокоить души невинно умерщвленных политических деятелей, проигравших в политической борьбе. Среди них принцы Арима, Нагая, Савара. К их числу можно отнести и поэта, одного из главных авторов альманаха Какиномото но Хитомаро, да и основного составителя Оотомо Якамоти, который также был обвинен в участии в заговоре.
0 том, что такая практика в Японии существовала, говорит и эпизод с «шестью великими поэтами», упомянутыми в предисловии ко второму альманаху «Кокинвакасю». Кстати, и этот сборник, видимо, был составлен по тем же причинам. И хотя эта версия пока не поддерживается большинством историков и литературоведов, она представляется достаточно убедительной, чтобы говорить о ней подробнее.
Примечания
1 Кокуси дайдзитэн (Большой исторический словарь). Токио. Т. 13. 1996. С. 251-253.
2 Манъёсю. Т. 1. М., 1971. С. 5.
3 Там же. С. 25.
4 Там же. С. 24.
s Кокинвакасю. / Пер. А. Долина. Т. 3. М., 1995. С. 47.
6 Манъёсю. T.I. C.24.
7 Там же. С. 36.
8 Там же. С. 67.
9 Там же. С. 227.
0 Там же. Т. 3. С. 50.
1 Идзава М. Гякусэцу но нихон си. (Парадоксальная история Японии). Т. 3. Токио, 1998.
С. 279.
12 Там же. С. 288.
3 Там же. С. 328-334.
"Манъёсю. Т. 1. С.121. ls Кокуси дайдзитэн... С. 314.
6 См., например, Манъёсю. Т.1. С. 26.
7 Цит. по: Идзава М. Указ. соч. С. 354-355.
8 Кокинвакасю. Т. 1. С. 42-43.
9 Умэхара Т. Хэнкакуки ни икита Манъёсюно касэй Какиномото-но Хитомаро (Какиномото-но Хитомаро - святой поэт Манъёсю, родившийся в эпоху перемен) // Нихон си танхо (Расследования японской истории). Т.З. С. 218.
20 Там же. С. 228.
2 Манъёсю. Т. 1. С.158.
22 Там же. С. 158.
23 Умэхара Т. Указ. соч. С. 268.
24 Идзава М. Указ. соч. С. 404.
25 Кокинвакасю. Т. 1. С. 39.
21 Там же. Т. 1. С. 44-46.
27 Donald Keene. Seeds in the Heart. New York, ...P. 248-249.
28 Сто стихотворений ста поэтов. М., 1998. С. 62-63.
2! Идзава М. Указ. соч. Т.4. С.21-25.
Vladimir V. Kozhevnikov
Another View of Manjyosu...
The article examines historical circumstances under which the famous Japanese poetic collection of " Manjyosu" was compiled; also, the author attempts to determine reasons for its compiling and to find out facts about the fate of Kakinonomoto no Hitomaro, one of the main contributors to the almanac.
A conclusion has been made, that the literary miscellany might have been compiled - in accordance with a Japanese tradition - so as to "placate the souls" of early medieval Japanese politicians, who had lost their political struggle and had been executed despite their innocence, thus trying to avoid their posthumous revenge.
