CC BY
134Вестник Самарской гуманитарной акалемии. Серия *Философия. Филология». 2014. M 2(16)
УДК 1(091)
ЭРНСТ ЮНГЕР: ЗЕМЛЯ И МИФ
© И. А. Колесников
Колесников Илья Дмитриевич
магистрант I курса направления «Философия»
Саратовский государственный университет
им. Н. Г. Чернышевского е-таН: [email protected]
В статье рассматривается утвержление Эрнстом Юнгером нового способа истолкования мира — возвращение мифа. Любое истолкование исхолит из стихий и прохолит через человека, который не является субъектом. В отличие от Эрнста Бертрама и Фрилри-ха Георга Юнгера, мифология Эрнста Юнгера совершенно иной формы — это наивное истолкование.
Ключевые слова: миф, смысл, земля, номос, греческие мифы, Прометей, консервативная революция.
Поэтически жительствует человек На этой земле...
Гёльдерлин
Хайдеггер в записях «К Эрнсту Юнгеру» (1936-1940 гг.) говорит следующее: «Jünger will die Freisetzung des Elementaren bzw. das Ja zu ihm, wie es jetzt ausbricht um wieder Urkräfte und Mutterboden zu finden. Die "Werte" und Ziele werden dem nachgeliefert — oder sind nur Ausschwitzungen der Urkräfte»1. Предварительный перевод: «Юнгер желает высвобождения элементарного и соответственно Да к нему, как это теперь вырывается, чтобы вновь прийти к стихийным силам и Матери-земле. "Ценности" и цели становятся доставленными (за-данными) (nach-geliefert) — или суть лишь выделения стихийных сил».
В вопросе о существе и истоке смысла Хайдеггер намечает две ведущие метафизические позиции: или ценности (смыслы) и цели прида-
1 Heidegger M. Gesamtausgabe, Bd. 90: Zu Ernst Jünger / M. Heidegger. Vittorio Klostermann, Frankfurt am Main, 2004. S. 15.
ны человеком («пасЬ^еНе£еП> как даны-после, до-ставлены, до-сланы: ценности приписываются вещам, которые до оценивания «смысла не имели»), или же они исходят из самих стихий, ценности и смыслы заданы землёй.
Хайдеггером эти позиции противопоставлены, они составляют «или — или», в то время как Эрнст Юнгер вслед за Ницше2видит единство обеих. Человек становится тем природным существом, тем «сыном земли» и стихийных сил, который оценивает, «доставляет» смыслы; тем самым смысл доставляется не извне, но самой природой. В зрелые годы (1940-е) Юнгер противопоставляет природе технику (которая служит самопознанию человека: благодаря ей человек понимает, что он не есть), но в поздних письмах относительно своего эссе «Рабочий: господство и гештальт» (1934 г.) он говорит: «Рабочий — это титан и тем самым — сын Земли; он, как говорит Ницше, следует ее смыслу, причем даже там, где он, казалось бы, ее разрушает»3.
Этот ход мысли (созвучный Гёте4, говорившему, что человек действует согласно природе даже тогда, когда кажется, будто действует против неё) применяется Юнгером не только к действиям, но и к области смыслов: даже если они обращены против земли, то, тем не менее, даны человеку землёй, что означает их согласие с ней. Уже в относительно ранние годы творчества (эссе «Кровь», 1929 г.) Юнгер видит основание истолкования в жизни, а не в «оторванном» от неё разуме: «Явление дано, но только мощь и полнота крови устанавливают его ценность, делают его значительным, символическим и глубоким»5.
Не существует явлений, которые даны «нейтрально»: они даются жизнью (в предельно широком понимании — стихиями) и жизнью истолковываются (в предельно мощном проявлении кровью). Все смыслы и все истолкования природны и заданы жизнью, и если кажутся оторванными от неё — то исходят из нисходящей жизни. Нисходящая жизнь и задала то истолкование, которое послужило причиной (и служит основным проявлением) нигилизма, господство которого Юнгер подтверждает в эссе «О боли» (1934 г.)в.
Перечислять все губительные проявления научного истолкования здесь не имеет смысла, но важно обратить внимание на две его особенности:
2 Призыв Заратустры «Пусть сверхчеловек станет смыслом земли» вовлекается в игру, заложенную языком: смысл земли — и родительный падеж объекта, и родительный падеж субъекта: с одной стороны, сверхчеловек должен стать смыслом, ради которого земля, с другой, смыслом, исходящим из самой земли. Но дело в том, что для Ницше оба значения вбираются в одно. Сверхчеловек — новый смысл земли, и смысл этот устанавливает сама земля через своих сынов — людей.
3 Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт; Тотальная мобилизация; О боли / пер. с нем. А. В. Михайловского. СПб. : Наука, 2000. С. 433.
4 См.: Гёте И. В. Избранные философские произведения / пер. с нем. А. И. Герцена. М. : Наука, 1964. С. 37-39.
5 Юнгер Э. Рискующее сердце / пер. с нем. В. Микушевича. СПб. : Владимир Даль, 2010. С. 284.
6 «Мы находимся в последней и причем чрезвычайно примечательной фазе нигилизма, которую знаменует то, что новые порядки уже продвинулись далеко вперед, а соответствующие этим порядкам ценности еще не стали видимы» (Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт; Тотальная мобилизация; О боли. С. 526).
I. Учитывая тягу «плебейского вкуса» к «канону истины извечно народного сенсуализма»7 (Ницше) осязаемого и наглядного, такое истолкование кажется естественным. Кажется, что проблема не так велика: ведь далеко не все посвящены в новейшие достижения науки, и обыватель с научными фактами зачастую и вовсе незнаком. Тем не менее, даже если обыватель не знает, как наука объясняет некоторый феномен, он точно знает, что наука его объясняет. В первую очередь наука даёт не знание о некотором явлении, но то сопровождаемое успокоенностью знание, что всем явлениям есть научное объяснение, все они вписаны в «картину мира».
И. Чему служит рациональное истолкование? Римские стоики с целью преодоления вещи (например, страха смерти) сводили её к фактичности, тем самым подрывая её — вещи — глубину. Но если у меня умрёт самый близкий человек, то никакие утешения разума мне не помогут. Альфред Кубин друг Эрнста Юнгера — показывает абсурд таких объяснений в книге «Другая сторона». Когда жена главного героя умирает, знакомый парикмахер-философ на похоронах берёт его за руку и торжественно произносит: «В смерти субъект выходит на диагональ между пространством и временем, пусть вас это утешит!»" Чему, если оно не помогает, служит подобного рода «истолкование»? Подобно тому, как — согласно ходу мысли Юнгера — сначала появляется фотографическое зрение, позволяющее изобрести фотоаппарат (не наоборот), так и здесь: сначала должно быть уже слепым по отношению к полноте вещи и глубине явления, чтобы такое истолкование обосновало уже данную слепоту рациональными доводами (лат. «ratio»: разум, основание, обоснование post factum).
Это истолкование привело к нигилизму, для преодоления которого необходимо новое истолкование — миф.
Мифология в XX в. обретала различную форму. С одной стороны, можно назвать Эрнста Бертрама, входившего в «круг Георге». Его книга «Ницше: опыт мифологии» манифестирует мифологическое отношение к миру: «Всё совершившееся становится образом, всё живое — легендой, всякая действительность — мифом»9. Обращаясь к мифу Ницше, Эрнст Бертрам не разоблачает его, но доверяет ему. Этот мир таков, что Ницше становится легендой, образом — зачем в таком случае разоблачать его? Любое раз-облачение мифа основывается на слепоте по отношению к тому, что облик вещи принадлежит ей. Видимость (облик) — не ложна, она принадлежит вещи в той же мере, что и её сущность (если и вовсе не составляет эту сущность).
С другой стороны, возвращение мифа обрело иную форму в творчестве Фридриха Георга Юнгера — младшего брата Эрнста. Летом 1939 г. он заканчи-
7 Ницше Ф. Полное собрание сочинений : в 13 т. Т. 5: По ту сторону добра и зла. К генеалогии морали. Случай «Вагнер» / иер. с нем. Н. Н. Полилов, К. А. Свасьян. М. : Культурная Революция, 2012. С. 26.
8 Кубин А. Другая сторона / пер. с нем. К. Белокурова. М. ; Екатеринбург : Кабинетный учёный, 2013. С. 139.
9 Бертрам Э. Ницше: опыт мифологии / иер. с нем. А. П. Шурбелёва. СПб. : Владимир Даль, 2013. С. 15.
вает работу над «Совершенством техники»'", в конце которой говорится о homo faber, прообразом которого служит Гефест — это исключение Олимпа. Фридрих Георг приводит строки из «Трудов и дней» Гесиода: Землю теперь населяют железные люди. Не будет Им передышки ни ночью, ни днём от труда и от горя".
Тип рабочего обрёл господство. В мире рабочего, чья метафизика — тотальная мобилизация, вещь становится предметом, затем значением, затем функцией12, но значение не исчерпывает полноты вещи: «Когда перед нами предстаёт изображение каких-либо сил или какие-либо другие образы, мы сразу пытаемся постичь их значение, то есть сводим наше познание к понятиям. <...> Сущее не есть нечто скудное, предполагающее некое привнесение... чем больше значения оно имеет, тем меньше оно само есть»13.
Фридрих Георг находит выход: через несколько лет после «Совершенства техники» выходят в свет его «Греческие мифы» («Греческие боги» в 1943 г. и «Титаны» в 1944 г.). Сложно возвращать миф, говоря о нём — тем самым обходя его, — но можно говорить мифом, ведь миф — не представление, не мировоззрение: в древнегреческом рибси; — слово, наряду с ело<; и Xoyoq. Поэтому, когда Фридрих Георг излагает мифы Древней Греции это также критика современной эпохи, также размышления о смыслах, но на ином языке. Критика современной эпохи, проводимая на языке метафизики, увязает: для полноты критики необходим уход от того языка, которым пользуется подлежащее критике. В качестве такого языка Фридрих Георг избрал древнегреческие мифы.
В иной форме возвращение мифа намечено Эрнстом Юнгером. Огонь, воздух, вода, земля — неотъемлемая основа его мышления, которое выделяет теллурическое и солярное начала. Предшественником мифологии этого рода является Ницше, чьи два начала — аполлоническое и дионисийское — послужили мощнейшей мифологемой философии в XX в.
Тем не менее основу мифологического14 зрения Юнгера составляют не только мифологемы: и в этом он отличен от Эрнста Бертрама и Фридриха Георга Юнгера. Мифическое оказывается шире: это не совокупность опреде-
10 Символично то обстоятельство, что тираж уже напечатанной книги в 1944 г. хранился в типографии во Фрейбурге, когда случайное попадание бомбы уничтожило склад со всем тиражом книги, критикующей слепой характер техники.
11 Примечательно, что у Гесиода речь идёт не о золотом веке, но о золотом роде людей: «Хриашу рсу лрототау£\'о<; церблшу ауОрсолшу» (Нез. 109). Не так, что время ухудшается, а люди остались теми же: хуже становятся сами люди.
12 См.: Юнгер Ф. Г. Язык и мышление / пер. с нем. К. В. Лощевского. СПб. : Наука, 2005. — 300 с. Это превращение было замечено ещё Шпенглером в первом томе «Заката Европы»; оно — необходимое достояние фаустовской души, усматривающей во всём становление вместо присутствия (у души аполлонической).
13 Юнгер Ф. Г. Греческие мифы / пер. с нем. А. П. Шурбелёва. СПб. : Владимир Даль, 2006. С. 8-9.
14 Мифологии Эрнста Юнгера в таком смысле посвящено исследование Петера Козловски «Миф о Модерне»: Козловски П. Миф о модерне. Поэтическая философия Эрнста Юнгера / пер. с нем. М. Б. Корчагиной, Е. Л. Петренко и Н. Н. Трубниковой. М. : Республика, 2002. 239 с.
лённых образов, это усмотрение образа. Мифологическим является то видение, которое доверяет облику вещи, а не разоблачает её рассудком, и только тогда вещь предстанет в своей полноте, а явление — в своей глубине, и только тогда в единичном скажется Всеобщее, Всё. В случае Юнгера это можно назвать наивным истолкованием (не в том смысле, что оно является «недалёким», но в том же смысле, в каком Гомер — наивный поэт, поэт по наитию). Наивное истолкование не основывается ни на каких предпосылках, оно позволяет явлению говорить за себя.
Это можно видеть на следующем примере. Кирххорст, 2 мая 1945 г. Германия на грани поражения, Кирххорст заполонён оккупировавшими его союзниками: всюду чувство крушения. Дневниковая запись Юнгера в этот день начинается с того, что в саду цветут одичавшие белые нарциссы. Далее: «Крестьяне снова в поле, хотя у них расположились на постой пирующие орды. Но крестьянин с плугом, пашущий своё поле, в то время как по дорогам идут войска, представляет собой мощный образ неустанного хода»15.
Среди оккупации крестьянин выходит в поле — Юнгер видит в этом знак к спокойствию за неустанный ход вещей. Что происходит, когда крестьянин выходит в поле? Если смотреть на это со стороны фактичности, получится тавтология: «крестьянин просто выходит в поле». Крестьянин, выходящий в поле во время войны, — не факт, но образ, символ, в котором через единичное сказывается Всё.
Таким образом, встаёт вопрос о том, что делает мифологическое видение? Мифологическое видение не разделяется со словом, которое вмещает его, — таким образом, возвращение мифа есть требование иного языка. Говорение, вмещающее полноту, также обретало различные формы. В случае Хайдеггера — это возвращение к подлинному языку (не совсем к народному: к народу стремились немецкие романтики, у Хайдеггера этого нет; он возвращается к исконному языку). В случае Юнгера — предельная работа над стилем. Стиль Юнгера в «Сердце искателя приключений» (1939 г.) — единственно-возможная форма сказывания увиденного (его «фигуры и каприччо»). Когда Юнгер в дневниках записывает особенности языка — будь то оттенки согласных букв или первичность мощи существительных над глаголами, — он выявляет мифическое языка. Вещь обретает свою полноту в мифическом слове, то есть в том слове, которое несёт образ: это и есть предельная строгость языка.
Мифологическое видение всегда говорит со стороны порядка и всегда этот порядок обнаруживает (порядок в смысле греческого «кооро<;», красоты устроения). Отсюда любовь Эрнста и Фридриха Георга к физиогномике: обнаруживая типическое, она утверждает порядок мира. Когда Эрнст делает в своих дневниках заметку, что некто принадлежит к тому же типу, что и другой человек, он не стремится к психологическому господству над этим человеком: он просто подтверждает наличие типичного, повторяющегося. В этом отношении типическое в физиогномике покоится в столь же глубинных пластах духовного, как поэзия с её непрестанным возвратом и музыка с её ритмикой.
15 Юнгер Э. Годы оккупации / пер. с нем. И. П. Стребловой. СПб. : Владимир Даль, 2007. С. 68.
Порядок, сказывающийся в мифическом, исходит из земли: он основан в номосе. Карл Шмитт возвращает слову «уоцо«;» утраченное значение. Его принято переводить как «закон», однако тогда возникает смешение значений, ведь слово «уощх;» значит также «установление, обычай, привычка» (в чём он приближается к ё0о<; и п9о<;1в). Понимание номоса обретает новое измерение, если обратиться к тому же слову, ударение в котором падает на последний слог — «уоцо<;», что означает «пастбище, выгон17, местопребывание, обиталище».
Шмитт связывает это с земельными наделами: номос как изначальное распределение земли; в метафизическом и мифическом рассмотрении номос оказывается тем местом, в котором обитает человек, которое отведено человеку. Беззаконие всегда карается. Так или иначе, «задавать меру должен уоцо<;, а не постановление демократического народного собрания (упфюра)»18.
Немецкий классический филолог Феликс Хайниманн в 1945 г. защитил диссертацию «Номос и фюсис»19, в которой рассматривается историчность понимания закона в античности. Софисты, противопоставляя природе (фйоц) положение (©¿ац), приходят также к противопоставлению природы и номоса. Геродот дал возможность узнать примеры законов и обычаев других народов, в результате чего свои законы утратили прочность основания, ведь оказалось, что «бывает и иначе», чем воспользовался Гиппий, который в «Протагорс» (337 с!) Платона говорит, что «закон, властвуя над людьми, принуждает ко многому, что противно природе»20.
Один из учеников Анаксагора, Архелай, утверждал, что справедливое и безобразное существует «оифиоец аХХа у6цф»: «не по природе, а по установлению» (Ою& ЬаеП. II, 16). Хайниманн видит в самом этом предложении то, что номос здесь противопоставляется природе («не по природе, а по установлению»: они противопоставлены). Тем не менее внимание должно обратить на то, что «по установлению» существуют справедливое и безобразное, но не беззаконное и прекрасное, которые существуют по природе. Что бы ни установило народное собрание (упфюра) в качестве справедливого, беззаконие установлено им быть не может, беззаконие существует по природе, оно очевидно21, и что бы ни было признано безобразным, прекрасное установлено природой.
16 У Гесиода «vopoi Kai nOca»; Пиндар: «vopo<; 7tävrcov ßaaiXetic;», «закон владыка всем».
17 Также в русском: слово «закон» фонетически схоже со словом «загон»; корень «кон» в «законе» тот же, что в прилагательном «исконный»: кон есть начало. Закон -из-начальная данность (по смыслу это близко к греческому архп: начало правит).
18 Шмитт К. Номос земли / пер. с нем. К. Лощевского и Ю. Коринца. СПб. : Владимир Даль, 2008. С. 48.
19 См.: Heinimann F. Nomos und Physis: herkunft und Bedeutung einer Antithese im griechischen Denken des 5. Jahrhunderts / F. Heinimann. Verlag Friedrich Reinhardt, Basel, 1945. 221 S.
20 Платон. Сочинения в четырёх томах. Т. 1 / пер. с нем. В. С. Соловьёва. СПб. : Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. С. 231.
21 См. «Антигону» Софокла, где Креонт, отказавший телу Полиника в погребении, навлёк на свой род проклятие богов, ибо учинил беззаконное. Беззаконники подвергаются божественному наказанию и у Гомера в «Одиссее» (пример с женихами Пенелопы).
Порядок рождён землёй, он не произволен, и мифическое сущностью принадлежит ему. Крестьянин, выходящий в поле во время войны, напоминает о номосе, он являет собой номос. Нигилизм являет собой временный этап обновления порядка: так, в «Мраморных утёсах» все ужасы служат очистительным огнём. В поздние годы Юнгер придерживается того же отношения к «современному помрачению». Господство гештальта рабочего исходит из земли, но и его преодоление также исходит из неё: требование нового истолкования есть требование самой Земли, что верно отмечает Д. В. Михайловский: «В данном случае мы имеем дело с консервативной pe-волюцией (от шт. re-volvere), с сохраняющим возвращением/превращением, субъект которого — не человек. Власть титанов преодолевается в теллурическом измерении, через «революцию Земли» (Erdrevolution)»22.
Помимо «революции Земли», у Юнгера будет также «одухотворение Земли» (Erdvergeistigung)2-'': у Юнгера не случайно часто встречаются образы Антея и Прометея. Дух, некогда оторвавшийся от земли (Гегель), вновь возвращается к ней: он становится стихией. Человек, титанически стоящий между Ураном и Геей, связывает их между собой (то же в «кресте» Хайдеггера): будучи сыном Земли, он призван внести в неё дух. Природа обрастает мифом через человека.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бертрам Э. Ницше: опыт мифологии / пер. с нем. А. П. Шурбелёва. — Санкт-Петербург : Владимир Даль, 2013.
2. Гёте И. В. Избранные философские произведения / пер. с нем. А. И. Герцена. — Москва : Наука, 1964.
3. Козловски П. Миф о модерне: Поэтическая философия Эрнста Юнгера / пер. с нем. М. Б. Корчагиной, Е. Л. Петренко и Н. Н. Трубниковой. — Москва : Республика, 2002.
4. Кубин А. Другая сторона / пер. с нем. К. Белокурова. — Москва ; Екатеринбург : Кабинетный учёный, 2013.
5. Михайловский А. В. Миф, история, техника: размышления Эрнста Юнгера у «стены времени» // История философии. — 2010. — № 15. — С. 57—82.
6. Ницше Ф. Полное собрание сочинений : в 13 т. Т. 5: По ту сторону добра и зла. К генеалогии морали. Случай «Вагнер» / пер. с нем. Н. Н. Полилов, К. А. Свасьян. Москва : Культурная Революция, 2012.
7. Платон. Сочинения в четырёх томах. Т. 1 / пер. с нем. В. С. Соловьёва. — Санкт-Петербург : Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006.
8. Шмитт К. Номос земли / пер. с нем. К. Лощевского и Ю. Коринца. — Санкт-Петербург : Владимир Даль, 2008.
9. Юнгер Ф. Г. Греческие мифы / пер. с нем. А. П. Шурбелёва. — Санкт-Петербург : Владимир Даль, 2006.
10. Юнгер Ф. Г. Язык и мышление / пер. с нем. К. В. Лощевского. — Санкт-Петербург : Наука, 2005.
22 Михайловский А. В. Миф, история, техника: размышления Эрнста Юнгера у «стены времени» // История философии. 2010. № 15. С. 65.
23 Юнгер Э. Семьдесят минуло: дневники 1965-1970 / пер. с нем. Е. Воропаева. -М. : Ад Маргинем Пресс, 2011. С. 29.
