CC BY
152
ВЕСТНИК ТГГПУ. 2010. №1(19)
ФИЛОЛОГИЯ
УДК 821.161.1:821.133.1
ЭРМИТАЖНЫЙ САЛОН ЕКАТЕРИНЫ II: МЕЖДУ ФРАНЦУЗСКИМИ САЛОНАМИ И РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИЕЙ
© Т.И.Акимова
Статья посвящена изучению специфики Эрмитажного салона Екатерины II. Созданный по образцу французских салонов ХУП-ХУШ веков, эрмитажный салон в то же время пародировал в своем шуточном уставе Устав Российской Академии. В центре пародийной полемики с Академией находился вопрос об обновлении русского языка. Оно должно было, по мысли Екатерины, создать новую модель отношений царицы с избранными подданными, основанных на свободной интеллектуальной игре.
Ключевые слова: Эрмитажный салон, пародийная полемика, обновление литературного языка, раскрепощение дворянина
Об Эрмитажном салоне Екатерины II, в котором русская императрица являлась не только организатором, но и зачинателем его литературной продукции, сохранились очень скудные сведения. Прежде всего, это шуточный устав, состоявший из десяти "заповедей", которые при их пристальном рассмотрении в перевернутом виде очень тесно соприкасаются с Уставом Российской академии, принятом при Елизавете Петровне в 1747 году [1]. Целый ряд пунктов екатерининского шутливого устава противопоставлялись строгим правилам поведения академиков, четко регламентировавшим их жизнь в академии наук. Рассмотрим их более внимательно.
Первым среди предписываемых Екатериной правил было: "оставлять все чины вне дверей, равно как и шляпы, а наипаче шпаги" [2: 119]. Очевидна в нем ориентация на "Энциклопедию", провозглашающую принцип "равенства" непременным условием Просвещения: "Если человеческая природа одинакова во всех людях, ясно, что в силу естественного права каждый человек обязан уважать других людей и обращаться с ними, как с существами, естественно ему равными" [3: 224]. Антиакадемическая направленность проявлялась в неуместности "шляп" как принадлежности к профранцузской группе (заметим, что шведский парламент, состоящий из шляп и колпаков, при котором "шляпы" означали антирусскую направленность французской коалиции, никак не вписывались в проект Северного союза, столь важного для Екатерины). А также "шпаг", дабы избежать драк, которые еще случались у строгого научного сообщества. Подлинное значение дворянского звания парадоксально утверждалось отказом от его внешних атрибутов.
Интересен тот факт, что в "Уставе Академии наук" в графе "Должность академиков и адъюнк-
тов" было прописано естественное неравенство членов Академии, их подчинительная роль: "Всеми академиками, адъюнктами так, как университетом, канцеляриею и прочими департаментами до Академии художеств касающимися, определенный от ее императорского величества президент управляет и повелевает" [1: 44]. Такое жесткое администрирование никак не соотносилось со свободомыслием просветительских салонов, которые стали моделью дворянского поведения для салона Екатерины.
Вторым пунктом салонного устава объявлялось, что "местничество и спесь или тому подобное, когда бы то случилось, оставлять у дверей" [1: 44]. (Напоминаем, что, еще в допетровские времена сложилась система местничества: "согласно этой системе ... ни один человек не мог на государственной службе подчиняться тому, кто уступал в чине его отцу") [4: 44]. Безусловно, перечисленные качества никак не соответствовали галантному обхождению, принятому в светском обществе. Однако пародийный аспект требования выявляется при сопоставлении с уставом академическим, в котором прописывалось: "Президент имеет совершенную власть выписать или отпустить надлежащим порядком всякого академика, ежели когда нужда того востребует" [1: 44]. Полная зависимость ученых мужей от власти президента выглядит деспотией по сравнению с безотчетностью кому-либо екатерининского интимного общества.
Четвертый пункт, предписывающий "садиться, стоять, ходить, как кто за благо рассудит, не смотря ни на кого", явно метил в правила поведения академиков, жестко прописанные в академическом уставе. Например, о том, что "академик всякой должен в Собрании своем письменно объявить, в чем он будет будущий год трудить-
ся" [1: 44]; "адъюнкты сидеть должны у того же стола рядом с академиками" [1: 45]. Чуть ниже строгое распределение по местам особенно артикулировалось в академическом уставе: "во всякое заседание президент имеет свое заседание в первом месте стола, а прочие академики по сторонам по старшинству их вступления в службу" [1: 47].
Столь же полемичен в отношении Академии и пятый пункт эрмитажного устава, просящий " говорить умеренно и не очень громко, дабы у прочих тамо находящихся уши или голова не заболела" [2: 119]. Академия же требовала от ее членов письменных отчетов, которые должны были строго фиксироваться секретарями: "И чтоб такие собрания были порядочны, то надобно при том быть одному секретарю, которой писаться и называться будет конференц-секретарь Академии, у которого в руках быть должен журнал Собрания академического. Секретарь иметь должен в порядке все ученые письма и изобретения от академиков, и без расписки никому из архива ничего не выдавать, также корреспонденцию с учеными людьми и все ордеры или указы, которые президент, а внебытность его канцелярия пришлет, содержать в порядке" [1: 45].
Шестое правило салона, призывающее "спорить без сердца и без горячности" [2: 119], частично солидаризовалось с Академией вообще -но также вышучивало академика В. К. Тредиа-ковского. Тот имел твердую репутацию спорщика "с сердцем и горячностью", крайне неуживчивого и оттого нелюбимого большинством коллег. Академия же предлагала следующие правила дискуссии: "Академики, противного между собой мнения в деле ученом, должны пристойные чести споры иметь и почитать всяким образом то место, где они присутствуют" [1: 46].
Восьмой эрмитажный параграф провозглашал: "во всяких невинных затеях, что один вздумает, другим к тому приставать" [2: 120]. С одной стороны, он соотносим с призывом к академикам: "Когда академики уведают где о ново-учиненном эксперименте, то должен тот академик, до которого сие надлежит, в Собрании оной повторить и записать в журнал сходство или несходство обстоятельно" [1: 46], - а с другой - явно пародирует его.
Десятое и последнее требование Эрмитажного салона гласит: "ссоры из избы не выносить, а что войдет в одно ухо, то бы вышло в другое -прежде, нежели выступят из дверей" [2: 120]. Тут уже явное переиначивание академических "доблестей": "Президент учрежденный в Академии порядок с крайнею строгостью хранить и соблюдать должен. Академикам при первом заседании
объявлять вышеописанное учреждение, дабы отговариваться никто не мог неведением; чего ради иметь всегда должен в своих руках копию с сего регламента конференц-секретарь" [1: 48].
Примечательно, что число эрмитажных правил - десять - соответствует числу избирающихся в почетные члены Академии: "Сим образом заключается, что академиков должно быть десять, и они собственно сим именем называются, а не профессоров; и почетных вне государства десять же, в которых прилежании состоит разыскание всех вещей натуральных и художественных" [1: 43].
Следует заметить, что в центре пародийной полемики салона Екатерины с Академией наук был вопрос обновления литературного языка в смысле его облегчения и адаптации к норме устной разговорной речи. Поскольку именно французский язык изначально становился языком салонного общения, то естественно предположить, что российская императрица ориентировалась на него. Однако все не так просто. Государыня действительно могла пользоваться только литературными источниками для создания своего Эрмитажа, так как, в отличие от Петра I, воочию видевшего Версаль, она могла черпать свои знания о салонной жизни от французских писателей и хозяек салонов.
Так, литературным основанием екатерининского Эрмитажа являлись, во-первых, "Энциклопедия" просветителей, во-вторых, переписка с хозяйками французских салонов, прежде всего, госпожой Жоффрен, в-третьих, художественное творчество посетителей французских салонов. Поэтому неудивительно, что в Эрмитажном салоне перестройке подлежала система литературных жанров, в которой утверждался примат легкой поэзии, сказки, анекдота, комедии и т.п.
Отсюда понятно, почему вторым сохранившимся источником Эрмитажного салона являются ее шуточные ответы на вопросы. Например, на вопрос "Что меня смешит?" Екатерина отвечала: "Я смеюсь над гордым человеком, потому что он как две капли воды похож на индейского петуха; смешны также ленивцы, потому что они по доброй воле скучают" [2: 120]. Насколько интеллектуальная составляющая преобладала в салоне российской царицы, можно судить, сопоставив эту же игру в буржуазном салоне, пародирующим просветительский. Здесь "на вопрос мужчины "Довольна ли тобой женщина?" - ответ гласил, например, при 6 очках: "Ах, старина, как можешь ты спрашивать, довольна ли тобой твоя молодая жена, когда ты даже аппетитного поцелуя ей дать не в состоянии, не говоря уже о чем-нибудь ином!" [5: 416].
Воспитательная функция салона Екатерины подтверждается воспоминаниями ее фрейлин, в частности, В.Головиной, постепенно приобщавшейся к "забаве" российской государыни: "Императрица велела дяде привезти меня в собрание малого Эрмитажа. Мы отправились туда с дядей и матушкой. Собравшееся там общество состояло из фельдмаршалов и генерал-адъютантов, которые почти все были старики, статс-дамы графини Брюс, подруги императрицы, из фрейлин, дежурных камергеров и камер-юнкеров. Мы ужинали за особым столом: тарелки спускались по особому шнурку, прикрепленному к столу, а под тарелками лежала грифельная доска, на которой писали название того кушанья, которое желали получить. Затем дергали за шнурок, и через некоторое время тарелка возвращалась с требуемым блюдом" [6: 93]. За этими детскими воспоминаниями племянницы И.И.Шувалова следовал рассказ о первом бале и, наконец, сообщалось о самом салоне, в котором "по-домашнему" общались все участники. Однако Екатерина, как известно, очень плохо относилась к развлечениям самим по себе. Ее задачей было завершить дело, начатое Петром, по распространению светской культуры в российском государстве, и, таким образом, вопрос реформирования литературного языка оказывался самым важным. В результате хозяйка Эрмитажного салона переносит пародийные приемы своих учителей-просветите-лей из художественной литературы в сферу поведенческих моделей и направляет их против догматического кодекса академиков.
Главным объектом осмеяния, олицетворяющим языковую архаику Академии наук, стал В.К.Тредиаковский. Шутливой ритуальной кульминацией салона стало чтение глав из его "Теле-махиды" теми, кто нарушил салонные правила "вольно-веселой" речи, поведения и общения. Л.Н.Энгельгардт сообщает в своих мемуарах: "Один раз в неделю было собрание в Эрмитаже, где иногда бывал и спектакль; туда приглашаемы были люди только известные; всякая церемония была изгнана; императрица, забыв, так сказать, свое величество, обходилась со всеми просто; были сделаны правила против этикета; кто забывал их, то должен был в наказание прочесть несколько стихов из "Телемахиды", поэмы старинного сочинения Тредьяковского" [7: 239]. Определение "старинная" для поэмы значительного представителя отечественного классицизма указывает на особенность восприятия этого сочинения читателями времени Екатерины, благодаря стараниям которой это определение получило силу. Наблюдая за поражением В.К.Тредиаковс-кого в ходе борьбы с А.П.Сумароковым, буду-
щая российская монархиня приобщалась к знаменитому спору, делая свои выводы: "Важно подчеркнуть, что обе сумароковские комедии, высмеивавшие Тредиаковского, - и "Тресоти-нус", и "Чудовищи" - были сыграны кадетами в придворном театре в присутствии императрицы (Елизаветы Петровны), наследника престола (будущего императора Петра III) и его супруги (будущей императрицы Екатерины II). Это был сильный удар, сделавший Тредиаковского посмешищем в глазах двора, и это обстоятельство сыграло не последнюю роль в его последующих невзгодах. Именно отсюда, как кажется, объясняется отношение к Тредиаковскому Екатерины II" [8: 59-60]. Из этого спектакля, по всей видимости, она и вынесла свое отношение к "академикам".
Целью пародийной полемики с Академией наук была не замена ее салоном, а преобразование в соответствии с утверждаемыми им культурно-языковыми нормами. Екатерининское преобразование языковой нормы через пародийную полемику салона с Академией ознаменовалось тем, что главой последней стала Е.Р.Дашкова. Прожившая несколько лет в Европе, переписывающаяся с просветителями, она возглавила Академию, будучи потенциальной хозяйкой салона. Сама Е.Р.Дашкова признавалась в своих "Записках": "Однажды я гуляла с императрицей по Царско-сельскому саду; речь зашла о красоте и богатстве Русского языка; я выразила мое удивление, почему государыня, способная оценить его достоинство и сама писатель, никогда не подумала основать Русскую академию. - Я удивляюсь сама, - сказала Екатерина, - почему эта мысль до сих пор не приведена в исполнение; подобное учреждение для усовершенствования Русского языка, часто занимало меня, и я уже отдала приказание относительно его" [9: 209]. Так "легко", по-французски, российская государыня разрешила один из сложнейших вопросов своей политики.
Следовательно, литературно-языковая реформа была для Эрмитажного салона не самоцелью, а средством утверждения нового модуса отношений между императрицей и ее избранными подданными, в основе которых лежала свободная и в то же время изощренная интеллектуальная игра. Орудием ее и должны были стать обновленные литературно-языковые формы.
Литературная пародия на русские и французские тексты была душой Эрмитажного салона, где Екатерина не просто отдыхала от двора, но работала над созданием модели естественного -легкого и достойного - поведения дворянина вне дворцового церемониала. Этим объясняется, по-
чему приглашались на вечерние собрания лишь избранные. Как передает О.И.Елисеева, "в разные годы там бывали: Е.Р.Дашкова, П.А.Брюс, А.Н.Нарышкина, А. С.Протасова, А.С.Строганов, Е.В.Чертков, Г.А.Потемкин, принц Ш.де Линь, Л.Сегюр, Л.Кобенцль" [10: 138].
Это проясняет смысл ориентации Эрмитажного салона на французские салоны эпохи просвещенного абсолютизма XVII века и Просвещения XVIII века. Как известно, оппозиционирова-ние парижских салонов Версалю Людовика XIV привело к спору "старых и новых", который поставил тот же вопрос об обновлении французского языка. Этот вопрос решили салоны следующего, XVIII века, века Просвещения. Выступив на заседании Академии наук сначала с поэмой "Век Людовика XIV", а затем с трактатами, Ш.Перро, по сути, выявил заслугу салонной культуры, утвердившей новые языковые нормы в противовес начинающему дряхлеть классицизму. Как было отмечено, "Перро, так же, как и Фон-тенель, а позднее Ламотт, соединял самоуверенное легкомыслие светского человека с картезианской независимостью. И светские люди, не колеблясь, признали в партии "новых" свои предрассудки, свой ум, свое доверие к разуму своей эпохи и своего класса, свою склонность осмеивать все, что не согласовалось с их привычками и не было доступно их пониманию, свою артистическую неспособность и свое неуменье наслаждаться другими красотами, кроме красоты остроумного разговора и элегантной жизни. Этим объясняется успех Перро. За ним следовали салоны" [11: 754]. Словно вторя ему, Екатерина решительно отказывалась понимать, почему "все, что в Собрании академиками отправляться имеет, должно писано быть на латинском или российском языке, а французский и немецкий никогда употреблен быть там не должен" [1: 43]. За салонной установкой на "говорливость", предполагающей, разумеется, французскую неумеренную болтовню, стояли цели обогащения и развития русского языка, освобожденного от тяжести церковнославянизмов в речи светского человека в России.
Возведение Екатериной Эрмитажа не было для российской публики явлением новаторским, так как первым в империи его по образцу французского соорудил Петр I в Петергофе, следуя европейской моде на создание "уединенного паркового павильона для интимных развлечений" [12: 113]. В отличие от него, российская императрица второй половины XVIII века задумывалась над методами прививания своим подданным навыков просветительского поведения, что было сделать гораздо сложнее, чем перенять
внешний атрибут свободной жизни монарха. Французские просветительские салоны давали Екатерине почву именно для поведенческих ориентиров в закреплении новой культурной модели, когда государыня стремилась создать из русского дворянина новый духовный тип человека. Его приобщение к Просвещению могло происходить только в салоне самой императрицы: "Стоило человеку только переступить порог Эрмитажа, как он попадал в иной, непривычный мир, в царство прекрасного: картин, книг,
скульптуры, музыки и пения, дружества, равенства и доброты" [13: 365].
Будучи законодателями литературной моды, французские салоны предопределяли развитие классицистических прозаических жанров с их вниманием к лаконичному, живому, меткому слову. Знаменитые максимы, афоризмы, анекдоты в сжатом виде формулировали новые правила поведения в светском обществе. Однако не менее важную роль играли жанры, как бы продолжающие салонное поведение за его пределами, -сказки, письма и мемуары. Литературной продукции Эрмитажного салона Екатерины первого вида почти не сохранилось, чего нельзя сказать о втором виде жанров. Оригинальная коллекция сказок, большое эпистолярное наследие, несколько редакций мемуаров, оставленных российской императрицей, передают литературные модели поведения политика, формирующего просветительскую культурную ситуацию.
Насколько атмосфера екатерининского салона соответствовала самым искушенным потребностям высшего света, можно судить по отзывам иностранцев о предприятии российской государыни, на которое мечтали попасть все просвещенные европейцы: "Нам бы очень хотелось, чтобы Вы были допущены на частные вечера, которые Императрица устраивает в своем Эрмитаже. Это компенсировало бы Вам неизбежную скуку зимнего церемониала, не говоря уже о счастье видеть Императрицу в более приватной обстановке" [14: 381-382], - писала супруга графу Сегюру в 1785 году.
В то же время в основе салонной культуры Франции было сначала оппонирование аристократии двору (перевод Фронды в область культуры), а затем оппонирование французского интеллектуала монархии в целом (как двору, так и дворянству). Российская государыня смогла, выбрав путь пародирования, направить дворянство в сторону творчества как естественного его способа существования, предопределив, таким образом, культурное развитие следующего века.
Уникальность русской ситуации состояла в том, что салонную оппозицию двору и офици-
альной культуре монархии возглавила императрица. Екатерина совершила своего рода раздвоение на хозяйку двора и хозяйку салона. Это обусловило такое же "раздвоение" гостей ее салона в Малом Эрмитаже. Если французские салонные оппозиции носили социально-политический характер, то оппозиция Эрмитажному салону -временной. Екатерина моделировала будущие, идеальные отношения царицы и подданных, основанные на духовной общности. Не случайно гости ее Эрмитажа должны были оставлять у входа шпаги и шляпы: подлинное дворянское достоинство утверждалось отказом от его внешних атрибутов.
Объективным продолжением Эрмитажного салона стало самоощущение русской дворянской литературы рубежа веков, центрами формирования которого выступили пушкинский Лицей и "Арзамас".
1. Регламент Академии наук и художеств в Санкт-Петербурге // Уставы академии наук СССР. - М.: Наука, 1975. - С. 40-56.
2. Пыляев М.И. Энциклопедия императорского Петербурга. - М.: Эксмо, 2007. - 608 с.
3. Философия в "Энциклопедии Дидро и Даламбе-ра". - М.: Наука, 1994. - 720 с.
4. Мадариага И. Екатерина Великая и ее эпоха. - М.: Омега, 2006. - 448 с.
5. Фукс Э. История нравов. - Смоленск: Русич, 2007. - 624 с.
6. Головина В.Н. Мемуары // История жизни благородной женщины. - М.: Новое литературное обозрение, 1996. - 480 с.
7. Русские мемуары. Избранные страницы. XVIII век. - М.: Правда, 1988. - 560 с.
8. Гринберг М.С., Успенский Б.А. Литературная война Тредиаковского и Сумарокова в 1740-х -начале 1750-х годов. - М.: РГГУ, 2001. - 144 с.
9. Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типографии А.И.Герцена и Н.П.Огарева. Записки княгини Е.Р. Дашковой. - М.: Наука, 1990.
- 528 с.
10. Елисеева О.И. Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины. - М.: Молодая гвардия, 2008. - 597 с.
11. История французской литературы Гюстава Лан-сона. - М.: Т-во тип. А.И. Мамонтова, 1896. - Т.1.
- 789 с.
12. Калязина Н.В. Новые принципы планирования и организации интерьера жилого дома в Петербурге первой четверти XVIII века // Труды Государственного Эрмитажа. - Т.XV. Русская культура и искусство, 3. 1975. - С. 102-121.
13. Анисимов Е.В. Императорская Россия. - СПб.: Питер, 2008. - 640 с.
14. Копия письма графу Сегюру от его супруги // Стегний П.В. Время сметь, или Сущая служительница Фива. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. -448 с.
THE HERMITAGE SALON OF CATHERINE II BETWEEN FRENCH SALONS AND RUSSIAN ACADEMY
T.I.Akimova
The article studies the peculiarities of the Hermitage Salon of Catherine II which was founded on the model of French salons, but at the same time it was created as a parody of the regulations of the Russian Academy. The central point of the discussions was the reforming of Russian. According to Catherine’s idea the salon had to create a new model of tsarina’s relations with some of her nobility based on free intellectual game.
Key words: the Hermitage salon, parody polemics, reforms of literary language, liberation of nobility
Акимова Татьяна Ивановна - кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы Мордовского государственного университета
E-mail: akimova_ti@mail.ru
