CC BY
131
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2018. №3(53)
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ. ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
УДК 82-94
ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ И ХУДОЖЕСТВЕННОЕ В МЕМУАРАХ
ЕКАТЕРИНЫ II
© Татьяна Акимова
FACT AND FICTION IN THE MEMOIRS OF CATHERINE II
Tatiana Akimova
The article considers the ratio of fact and fiction in Catherine II's memoirs, which is investigated in terms of genre strategy. The memoirs of the empress are based on three genres, functioning in Catherine's literary repertoire: a comedy genre, the genre of a joke and the genre of a proverb (aphorism). From the comedy she borrows a theatrical chronotope with its classical three-storied division into higher, middle and lower being of the characters; the emphasis on the negative character - Grand Duke Pyotr Fe-dorovich; the accentuation of the raisonneur's speech - Grand Duchess Yekaterina Alekseevna. The internal speech of the main character is made out as a rule of conduct - a proverb designed to educate the public in the spirit of gallant palace etiquette. In Catherine's memoirs the genre of a joke is used to enhance a fictional component in the narration: compressing time, providing a sudden outcome and an unexpected event. Historians failed to prove that the author used documentary materials to write her memoirs while the jokes about the time of Catherine's accession to the throne are given within the framework of her autobiographical notes together with various versions of memoirs. The author's informal point of view on the heroes of her time, Empress Elizabeth Petrovna and Grand Duke Pyotr Fedorovich, gives Catherine II's memoirs the status of historical evidence, which is closer to the genre of a historical novel or, according to V. D. Altashina's definition, a genre regarded as a "novel-memoir".
Keywords: memoirs of Empress Catherine II, ego document, genre strategies, comedy, aphorism, joke, novel-memoir.
В статье рассматривается проблема соотношения документального и художественного в мемуарах Екатерины II, которая исследуется с точки зрения жанровых стратегий. Мемуары императрицы строятся с опорой на три жанра, функционирующих в писательском репертуаре Екатерины: жанр комедии, жанр анекдота и жанр пословицы (афоризма). От комедии берется театральный хронотоп с его классицистическим трехъярусным разделением на высшее, среднее и низшее бытие героев, акцентированием на отрицательном персонаже - великом князе Петре Федоровиче, выделением речей героя-резонера - великой княгини Екатерины Алексеевны. Внутренняя речь героини оформляется как правило поведения - пословица, призванная воспитывать публику в духе галантного дворцового этикета. Жанр анекдота функционирует в мемуарах Екатерины для усиления художественной составляющей повествования: сжатия времени, внезапной развязки, неожиданного случая. Историкам не удается доказать использование автором документальных материалов для написания мемуаров, в то время как анекдоты о времени воцарения Екатерины на российском престоле помещаются в свод автобиографических записок вместе с различными вариантами мемуаров. Подобная неофициальная точка зрения автора на героев своего времени: императрицу Елизавету Петровну и великого князя Петра Федоровича - придает мемуарам Екатерины II статус если и исторического свидетельства, то приближенного к жанру исторического романа, или жанра, получившего, по определению В. Д. Алташиной, название «роман-мемуары».
Ключевые слова: мемуары императрицы Екатерины II, эго-документ, жанровые стратегии, комедия, афоризм, анекдот, роман-мемуары.
Проблема выявления меры документального и художественного в Автобиографических записках Екатерины II остается актуальной для современного литературоведения, о чем свидетель-
ствуют многочисленные исследования (отечественные и зарубежные), появившиеся в конце ХХ - начале XXI века, в которых творчество Екатерины оказывается в центре внимания. Интерес к
мемуарам императрицы лишь усиливается в связи с многочисленными трудами по литературному процессу XVIII века, позволяющими по-новому взглянуть на взаимоотношения власти и общества, влиявшие, безусловно, на статус авторства в русской литературе того времени.
Вопрос о соотношении документального и художественного в произведении императрицы неоднократно ставился уже в XIX веке - с момента выхода «Мемуаров» в печати в 1858 году, когда сам факт опубликования записок императрицы Екатерины II в герценовском издании должен был свидетельствовать о восприятии их в качестве документа, использующегося для борьбы с оппонентами. Так, некстати содержащееся в мемуарах упоминание о любовниках Екатерины Алексеевны должно было развенчивать представление о незыблемости российской монархии.
К открытию в Санкт-Петербурге знаменитого памятника Екатерине II в 1873 году (идея возникла в 1860 году) начинается следующий виток споров вокруг наследия императрицы, в частности и ее мемуаров. Публикующий серию статей в журнале «Заря» П. К. Щебальский впервые ставит вопрос о художественной ценности этого произведения императрицы Екатерины, сравнив его с романами Вальтера Скотта [Щебальский, с. 141]. Однако провести объективное исследование «Мемуаров» Екатерины II в эпоху революций в России и того, что последовало после них, было невозможно. Отчасти интерес к фигуре императрицы поддерживался многочисленными историческими романами, не имея выхода в научной сфере. В конце ХХ века сложилось несколько устойчивых традиций трактовки отечественными учеными «Мемуаров»: 1) как исторического памятника (О. А. Иванов, М. А. Крючкова);
2) как проявления женских писательских практик (Е. П. Гречаная, И. Л. Савкина, О. В. Мамаева);
3) как монаршего мифотворчества (В. Ю. Проскурина, Е. Е. Приказчикова).
Оригинальной представляется еще одна жанровая трактовка мемуаров Екатерины II болгарской исследовательницей А. И. Вачевой - как автобиографического произведения, основанного на романных дискурсах: «модели построения рассказа, в которых используются заимствованные из романов типические приемы, ситуации, самоидентификация с популярными персонажами, описания действующих лиц, заимствованные из романной топики» [Вачева, с. 27]. Тот факт, что Екатерина опиралась в своем творчестве на художественные произведения, признается многими литературоведами. Однако проблема жанровой дефиниции мемуаров императрицы до сих пор остается открытой.
Традиционно записки императрицы трактовались как дворцовые мемуары (Л. Я. Гинзбург, Г. Г. Елизаветина). В настоящее время историки отказываются от литературоведческой терминологии в определении жанра мемуаров и используют внежанровый термин «эго-документ», подчеркивающий предметную составляющую текста - текст, который содержит сведения об авторе: «текст, в котором автор пишет о его или ее делах, мыслях и чувствах» [Зарецкий с. 26]. Этот термин переносит в свое исследование И. Савки-на, сосредоточиваясь на гендерных аспектах текста: «Жанр, социокультурный контекст, гендер и то, что происходит в точке их пересечения, - вот центральная проблема моего исследования» [Савкина, с. 14]. Насколько мы можем употреблять данный термин в отношении записок Екатерины - следует размышлять, так как большинство редакций пишется уже венценосным автором о времени до воцарения - и этот момент принципиальный для жанровой дефиниции. С одной стороны, императрица пишет о своей жизни обычного придворного, с другой стороны, многочисленные варианты и редакции свидетельствуют о том, что автобиографический материал перерабатывался в соответствии со стоящими перед ней задачами.
Так, сложно согласиться с мнением О. А. Иванова о том, что «одним из самых важных документов для выяснения вопроса об отношениях Петра Федоровича и его жены являются мемуары Екатерины II» [Иванов, с. 24]. Как раз взаимоотношения великой княгини и великого князя в «Записках» Екатерины - предмет постоянных исправлений и переписываний; более того, переделывались они явно под воздействием политических задач и имеющихся в писательской практике того времени романных и иных жанровых структур.
Также нельзя принять точку зрения М. А. Крючковой, утверждавшей, что состоит в том «ценность культурной ситуации русского XVIII века, что каждый человек, вздумавший описать свою жизнь, должен был в одиночку решать для себя проблемы философского, историографического, литературного и психологического рода» [Крючкова, с. 326]. XVIII век - наследник предшествующей риторической традиции, именно по этому пути, как известно, кочевали основные мотивы и сюжетные схемы из западноевропейской литературы, прежде всего французской, сложившей традицию мемуарного повествования в Великом веке. К тому же «интересующаяся историей Екатерина очевидно читала французские мемуары» [Гречаная, с. 193]. Но не только чтение определяло авторское сознание
писательницы. Мышление немецкой принцессы Софии Августы Фредерики Ангальт Цербстской, приехавшей в Россию в 15 лет, формировалось в театральной атмосфере двора Елизаветы Петровны, кроме всего обязавшей молодую чету, Екатерину Алексеевну и Петра Федоровича, посещать даваемые спектакли русских драматургов. Став очевидицей в литературной борьбе В. К. Тредиаковского и А. П. Сумарокова, Екатерина Алексеевна, по-видимому, приняла сторону последнего, поскольку и стилистика, и комические средства Сумарокова более импонировали великой княгине, чем тяжеловесной слог Тредиаковского, ставшего для нее навсегда объектом насмешек.
Жанр комедии во многом предопределил выработку Екатериной арсенала сатирических приемов [Лебедева, с. 157], однако же нормой придворного поведения в Европе считалась именно галантная модель двора Людовика XIV, культивируемая как Прусским, так и Австрийским домами, что меняло жанровую парадигму с острой сатиры на интимность, камерность и эротику, утверждаемые теперь при русском дворе [Проскурина, с. 250]. Поэтому и выбор венценосной писательницей жанрового канона комедии балансировал между театром Мольера и театром Мариво. И если антимасонские комедии «представляют собой вариации на тему мольеровской пьесы» [Зорин, с. 124], то в ее «дворянских» комедиях высмеиваются как непросвещенные нравы старых кумушек, так и сложные взаимоотношения молодых людей, достигших брачного возраста, при чем острие смеха направляется именно на не умеющих себя вести с дамами неучтивых кавалеров и не понимающих себя юных девушек. По выражению А. Зорина, «в домашней тирании и принуждении чувств императрица видела эмблему старого мира, от которого она избавляла новую Европейскую Россию» [Там же, с. 86]. Оба эти мотива окажутся ведущими в мемуарах Екатерины II [Акимова, 2013].
Классицистический театр проецировался в мемуарах императрицы в виде существования героев в иерархическом пространстве. Верхняя ниша отводилась Абсолюту, оценивающему поступки придворных, средняя - великой княгине Екатерине Алексеевне, выступающей в качестве «типичной» молодой дворянки, делящейся с читателем своим опытом выживания при дворе, низшая - великому князю Петру Федоровичу, демонстрирующему отклонения от нормы принятого поведения. Автор часто изображает его играющим в куклы и не соответствующим роли военачальника, который похож на маску комедии дель арте: представляющим себя великим
воякой, Капитаном. Результат поступков того и другого совершенно сходный - пренебрежение к действиям «бравого вояки» окружающих лиц, и именно таким рисует мемуарист великого князя Петра Федоровича:
Граф Брюмер и старший воспитатель видели его почти только в публике, находясь в его свите. Остальное время он буквально проводил в обществе своих слуг, в ребячествах, неслыханных в его возрасте, так как он играл в куклы [Екатерина II. Записки императрицы Екатерины Второй, с. 234].
Такому трехмерному делению мемуарного пространства отвечает хронотоп дворцовой комнаты - места, в котором сопряжено время ожидания героини в направлении продвижения по социальной лестнице вверх или вниз, и постоянного оценивания ее поступков «со стороны» -придворным кругом. Основной идеей мемуаров и становится параллельное изображение героев, один из которых получает право шагнуть на самый верх социальной лестницы, а другой оказывается объектом насмешек и неуважения придворных.
Для усиления комического эффекта в изображении великого князя Екатерина совмещает в жанре исторический анекдот, культивируемый еще в произведениях Плутарха и служащий часто мемуаристам дополнением к официальному портрету описываемой исторической личности, с анекдотом-фацецией, жанром городского фольклора. Ориентиром в этом для императрицы служил Вольтер, который, соединив воедино первый со вторым в «Веке Людовика XIV» [Неклюдова, с. 58], предопределил развитие исторической романистики, в которой исторический персонаж представал одновременно и в высоком социальном статусе, и в качестве частного лица, тем самым показываясь читателям разными гранями целостного характера. Однако пойдя по этому пути и отдавая себе отчет в том, что мемуары -это строительный материал для других жанров, например «Екатериниады» [Гриффитс, с. 48], Екатерина оставляла для потомков очень опасное средство, которое могло обернуться против нее самой. Хотя анекдотическая часть касалась прежде всего Петра III, с уходом в прошлое риторической культуры жанр исторического анекдота как свидетельства современника также претерпевал изменение, уступая дорогу анекдоту -фольклорному жанру, и, следовательно, ироническому снижению подвергалась не только фигура Петра Федоровича, но и Екатерины Алексеевны. В то же время анекдот в мемуарном повествовании действовал как словесное украшение, расцвечивая сюжет внезапными поворотами,
придавая представленному в тексте разговору парадоксальность, наконец, показывая остроумие и острословие героини, как это изображается в анекдоте о Брокдорфе (см.: [Акимова, 2011]).
Следует подчеркнуть, что воспитательная направленность произведения как обязательный элемент авторской стратегии Екатерины присутствовала во всех текстах императрицы, в том числе и в «Мемуарах», которые представали в качестве свода правил, усваиваемых молодой девушкой для успешного пребывания при дворе. Эту функцию выполнял жанр афоризма, расцветший во французских салонах еще в XVII веке и не утративший своего обаяния (что более важно - воспитательную функцию) в эпоху Просвещения (см.: [Акимова, 2010]).
В своем исследовании «Записок» Екатерины II О. В. Мамаева отметила, что «основные характеристики придворных совпадают с рассуждениями Лабрюйера „О достоинствах человека", „О женщинах", „О светском обществе", „О дворе", „О вельможах", „О монархе или о государстве"» [Мамаева, с. 176], однако близость с афоризмами Ж. Лабрюйера наблюдается не только в содержательном отношении, но ив жанровом. Изображая поведение героини в деспотическом окружении, императрица формулирует свод правил по выживанию придворного в жесткой конкурентной борьбе двора и сохранению аристократом своего достоинства. При этом афоризм становится строительным материалом для другого жанра - литературного портрета, а точнее -характера. Прежде всего, если исходить из мемуаров императрицы, описывающей нравы своего времени, придворный должен подчиняться:
Я взяла себе за непоколебимое правило ни на что и ни в коем случае не претендовать и во всем сообразовываться с волей императрицы и делать что мне прикажут [Екатерина II, с. 258].
Однако основывать подчинение придворного монарху только на запрещении его естественных желаний неправильно, что и показывает Екатерина II:
Отсюда видно, что значат подобные запрещения; которые никогда во всей строгости не исполняются, потому что слишком много лиц занято тем, чтобы их нарушать [Там же, с. 263].
Другим важным умением придворного является его коммуникабельность, быть полезным и легким в общении - именно такое правило формулирует для себя и Екатерина:
Я обходилась со всеми как могла лучше и прилагала старание приобретать дружбу или, по крайней мере, уменьшать недружелюбие тех, которых могла только заподозрить в недоброжелательном ко мне отношении; я не высказывала склонности ни к одной из сторон, ни во что не вмешивалась, имела всегда спокойный вид, была очень предупредительна, внимательна и вежлива со всеми, и так как я от природы была очень весела, то замечала с удовольствием, что с каждым днем я все больше приобретала расположение общества [Там же, с. 228].
Это правило может достигаться только умением скрывать свои мысли и настроение, что и демонстрирует Екатерина, постоянно убеждающая читателя в навыке не только привлекать к себе внимание общества, но и управлять им:
Я была как бы одинока среди всей этой толпы; однако я к этому привыкла; благодаря чтению хороших книг и веселости, лежавшей в основе моего характера, я легко заглушала в себе сознание своего положения; прибавьте к тому врожденное предчувствие моего будущего положения - оно постоянно давало мне мужество переносить ежедневно все, что я должна была претерпевать [Там же, с. 179].
Поэтому самым большим наказанием придворного является его изоляция из светского общества, о чем и сообщает автор читателю, направляя его к анализу собственного поведения при формировании характера хорошего = «галантного» человека:
Мы с великим князем, оставаясь таким образом всегда наедине друг с другом, оба роптали и обменивались мыслями об этой своего рода тюрьме, которой никто из нас не заслуживал [Там же, с. 262].
Афористичность высказываний героини, как и жанр литературного портрета и анекдота, подчеркивает назидательный характер мемуарного повествования, передает авторскую направленность на читателя определенного круга - посетителя просветительского салона, умеющего ценить наблюдательность и остроумие в собеседнике. О том, что потомками будет прочитано все, выходящее из-под пера императрицы, Екатерина почему-то не сомневалась, поэтому и переделывала мемуары по нескольку раз.
В самом первом варианте текста исповедальный характер повествования выше, чем в последующих мемуарах, но в нем закладывается главный мотив всех автобиографических записок: утверждение своего имени как обычной аристократки, которая за правильные и умные поступки достигает высшего счастья на земле - счастья получить абсолютную свободу. Залог этого свершения - справедливое мироустройство, гла-
венство просвещенного монарха, живущего по общечеловеческим законам. Второй важный мотив мемуаров Екатерины - это утверждение радостной и счастливой жизни перед деспотическим правлением непросвещенного монарха. При этом само абсолютистское правление не подвергается сомнению, критикуется только незнание и несоблюдение просветительских ценностей.
Из сферы межличностных отношений, которые формируются во французском обществе XVII-XVIII вв., Екатерина переносит модель галантного поведения на социальную структуру абсолютистского государства: дворянин обязан проявлять признаки галантности как нормы правильного воспитания. Поэтому главная претензия мужу в мемуарах заключается в том, что он не был галантным кавалером, а демонстрировал грубость, жестокость и нежелание приспосабливаться к окружающим обстоятельствам, а значит, не был «хорошим человеком», и все вместе это показало его неспособность к управлению Российским государством.
Историки исходят из того, что Екатерина II пользовалась для написания мемуаров документами (прежде всего камер-фурьерским журналом), но в то же время постоянно оговаривают, что она не соблюдает исторические соответствия и точности. Одни видят в этом намеренность в сокрытии правды, другие - в забывчивости Екатерины, уходящей от панорамного изображения в мир частной жизни. Нам кажется, что логичнее искать объяснения в стоящих перед императрицей задачах формирования перед читателями образа Екатерины II - человеческого, индивидуально-личного, лишенного парадного блеска и коронного сияния: «традиция восприятия жизни в героическом классицистическом ключе, реализующая себя через систему высоких жанров, уже не могла удовлетворить все потребности личности в самовыражении» [Приказчикова, с. 14]. Этому требованию могла соответствовать только открытая романная структура.
Конкретный жизненный путь, состоящий из жестоких препятствий и исторических обстоятельств, - вот, что делает мемуары Екатерины II беспрецедентным памятником литературного творчества императрицы, держащей отчет перед потомками о пройденной дороге жизни, на которой было все - болезни, смерти близких, нелюбовь и отверженность мужа, постоянное балансирование между жизнью и смертью, и заточением в дворцовой комнате / монастыре / тюрьме. Все эти факты жизни становятся, по словам В. Д. Алташиной, «воображаемыми конфигурациями», присутствие которых в мемуарах «про-
кладывает мостик от документальности к художественности, свидетельствует о том, что в центре повествования - не голые факты, но их субъективное видение, отражающее личность автора, а не ход истории» [Алташина, 2006, с. 40]. Именно эта авторская особенность предопределяет, по мнению автора, появление такого промежуточного жанра, как роман-мемуары: «Роман-мемуары вобрал в себя все основные виды романного повествования, характерные для ХVIII в.: в нем развиваются традиции аналитического романа, отражаются нравы эпохи, происходит воспитание героя, на долю которого часто выпадают многочисленные приключения и путешествия, осмысляя которые он приходит к собственной философии» [Алташина, 2007, с. 32]. Мемуары как неофициальный источник истории, альтернативы ее развития, стоящие между жанром исторического романа и автобиографией, и должны восприниматься именно как контраргумент документу, учитывающему только факты. Перед нами же - образец того, как из автобиографического материала писательница создавала художественное произведение, используя жанры салона (анекдот, афоризм, литературный портрет) и комедии для создания полотна о собственной жизни с мужем, будущим Петром III при дворе Елизаветы Петровны. Нарушая, таким образом, классицистическую жанровую парадигму, Екатерина II не только проецировала отношения «подданный - монарх» на свой двор, но и демонстрировала приоритет авторского начала, разрушающего привычный для русской литературной ситуации XI - первой половины XVIII века риторический канон.
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 18-01200452 «Екатерина II: личность, творчество, эпоха. Энциклопедический словарь».
Список литературы
Акимова Т. И. Жанр анекдота в творчестве Екатерины II // Вестник Московского государственного областного университета. Русская филология. 2011. № 5. С. 83-88.
Акимова Т. И. Роль литературного творчества Екатерины II в становлении дворянского самосознания конца XVIII - начала XIX века. Саранск: изд-во Мордов. ун-та, 2013. 275 с.
Акимова Т. И. Эрмитажный салон Екатерины II: между французскими салонами и Российской Академией // Вестник Татарского государственного гуманитарно-педагогического университета. 2010. № 1 (19). С. 4-8.
Алташина В. Д. Роман-мемуары во французской литературе XVII в.: генезис и поэтика: автореф. дис.
... докт. филол. наук. СПб.: Санкт-Петербургский гос. ун-т им. А. И. Герцена, 2007. 35 с.
Алташина В. Д. От воображаемой конфигурации мемуаров к вымыслу романа (к проблеме генезиса романа-мемуаров во Франции XVIII века) // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. 2006. № 7 (21). Ч 2. С. 35-41.
Вачева А. Потомству Екатерина II. Идеи и нарративные стратегии в автобиографии императрицы. София: унив. изд-во «Св. Климент Охридски», 2015. 717 с.
Гречаная Е. П. Когда Россия говорила по-французски: русская литература на французском языке (XVIII - первая половина XIX века). М.: ИМЛИ РАН, 2010. 383 с.
Гриффитс Д. Екатерина и ее мир: Статьи разных лет. М.: Новое литературное обозрение, 2013. 536 с.
Екатерина II. Записки императрицы Екатерины Второй. Репринтное воспроизведение издания 1907 года. М.: Орбита. 1989. 748 с.
Зарецкий Ю. Новые подходы к изучению свидетельств о себе в европейских исследованиях последних лет // Автор и биография, письмо и чтение. Сб. докладов. М.: Изд. Дом Высшей школы экономики, 2013. С. 24-41.
Зорин А. Л. Появление героя: Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII - начала XIX века. М.: НЛО, 2016. 568 с.
Иванов О. А. Екатерина II и Петр III. История трагического 435 конфликта. М.: ЗАО Центрполиграф, 2007. 735 с.
Крючкова М. А. Мемуары Екатерины II и их время. М., 2009. 464 с.
Лебедева О. Б. Поэтика русской высокой комедии XVIII - первой трети XIX веков. М.: Языки славянской культуры, 2014. 472 с.
Мамаева О. В. Феномен женской автобиографической литературы в русской культуре второй половины XVIII - начала XIX века. СПб.: Свое издательство. 2010. 208 с.
Неклюдова М. Определение анекдота: казус Бэкона / Делейра / Тредиаковского // Россия и Франция: Лотмановские чтения. М.: РГГУ, 2013. С. 50-69.
Приказчикова Е. Е. Культурные мифы и утопии в мемуарно-эпистолярной литературе русского Просвещения: автореф. дис... докт. филол. наук. Екатеринбург, 2010. 50 с.
Проскурина В. Мифы империи: Литература и власть в эпоху Екатерины II. М.: Новое лит. обозрение, 2006. 328 с.
Савкина И. Разговоры с зеркалом и зазеркальем: Автодокументальные женские тексты в русской литературе первой половины XIX века. М.: Новое лит. обозрение, 2007. 440 с.
Щебальский П. К. Екатерина II как писательница // Заря. 1969. № 2. С. 99-146.
References
Akimova, T. I. (2010). Ermitazhnyi salon Ekateriny II: mezhdu frantsuzskimi salonami i Rossiiskoi Akademiei
[The Hermitage Salon of Catherine II: Between the French Salons and the Russian Academy]. Vestnik Tatar-skogo gosudarstvennogo gumanitarno-pedagogicheskogo universiteta. No. 1 (19), pp. 4-8. (In Russian)
Akimova, T. I. (2013). Rol' literaturnogo tvorchestva Ekateriny II v stanovlenii dvorianskogo samosoznaniia kontsa XVIII - nachala XIX veka [The Role of Catherine II's Literary Work in the Development of Noblemen's Consciousness in the Late 18th - Early 19th Centuries]. 275 p. Saransk, izd-vo Mordov. un-ta. (In Russian)
Akimova, T. I. (2011). Zhanr anekdota v tvorchestve Ekateriny II [Genre of Anecdote in the Work of Catherine II]. Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo oblastnogo universiteta. Russkaia filologiia. No. 5, pp. 83-88. (In Russian)
Altashina, V. D. (2006). Ot voobrazhaemoi konfigu-ratsii memuarov k vymyslu romana (k probleme genezisa romana-memuarov vo Frantsii XVIII veka) [From the Imaginary Configuration to the Fiction of the Novel (Towards the Problem of Genesis of the Memoir-Novel in the 18th Century France)]. Izvestiia Rossiiskogo gosu-darstvennogo pedagogicheskogo universiteta im. A. I. Gertsena. No. 7 (21). Ch 2, pp. 35-41. (In Russian)
Altashina, V. D. (2007). Roman-memuary vo frant-suzskoi literature XVII v.: genezis i poetika: avtoref. dis. ... dokt. filol. nauk [The Novel Memoir in French Literature of the 17th Century: Genesis and Poetics: Doctoral Thesis Abstract]. St. Petersburg, Sankt-Peterburgskii gos. un-t im. A. I. Gertsena, 35 p. (In Russian)
Ekaterina II. (1989). Zapiski imperatritsy Ekateriny Vtoroi. Reprintnoe vosproizvedenie izdaniia 1907 goda [Notes of Empress Catherine the Second. Reprint Reproduction of the Edition of 1907]. 748 p. Moscow, Orbita. (In Russian)
Grechanaia, E. P. (2010). Kogda Rossiia govorila po-frantsuzski: russkaia literatura na frantsuzskom iazyke (XVIII - pervaia polovina XIX veka) [When Russia Spoke French: Russian Literature in French (the 18th Century and the Early 19th Century)]. 383 p. Moscow, IMLI RAN. (In Russian)
Griffits, D. (2013). Ekaterina i ee mir: Stat'i raznykh let [Catherine and Her World: Articles of Different Years]. 536 p. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie. (In Russian)
Ivanov, O. A. (2007). Ekaterina II i Petr III. Istoriia tragicheskogo konflikta [Catherine II and Peter III. The History of the Tragic Conflict]. 735 p. Moscow, ZAO Tsentrpoligraf. (In Russian)
Kriuchkova, M. A. (2009). Memuary Ekateriny II i ikh vremia [Catherine II's Memoirs and Their Time]. 464 p. Moscow. (In Russian)
Lebedeva, O. B. (2014). Poetika russkoi vysokoi ko-medii XVIII - pervoi treti XIX vekov [Poetics of the Russian High Comedy in the 18th - Early 19th Centuries]. 472 p. Moscow, Iazyki slavianskoi kul'tury. (In Russian)
Mamaeva, O. V. (2010). Fenomen zhenskoi avto-biograficheskoi literatury v russkoi kul'ture vtoroi poloviny XVIII - nachala XIX veka [The Phenomenon of Female Autobiographical Literature in Russian Culture of the Second Half of the 18th -Early 19th Centuries]. 208 p. St. Petersburg, Svoe izdatel'stvo. (In Russian)
Nekliudova, M. (2013). Opredelenie anekdota: kazus Bekona / Deleira / Trediakovskogo [The Definition of a Joke: Bacon / Deleyra / Trediakovsky's Incident]. Rossiia i Frantsiia: Lotmanovskie chteniia. Moscow, RGGU, pp. 50-69. (In Russian)
Prikazchikova, E. E. (2010). Kul'turnye mify i utopii v memuarno-epistoliarnoi literature russkogo Prosve-shcheniia: avtoref. dis... dokt. filol. nauk [Cultural Myths and uUopias in Memoirs and Epistolary Literature of the Russian Enlightenment: Doctoral Thesis Abstract]. Ekaterinburg, 50 p. (In Russian)
Proskurina, V. (2006). Mify imperii: Literatura i vlast' v epokhu Ekateriny II [Myths of the Empire: Literature and Power during Catherine Il's Era]. 328 p. Moscow, Novoe lit. obozrenie. (In Russian)
Savkina I. (2007). Razgovory s zerkalom i zazer-kal'em: Avtodokumental'nye zhenskie teksty v russkoi literature pervoi poloviny XIX veka [Talking with a Mirror and the World behind the Looking-glass: Autodocumen-tary Female Texts in Russian Literature of the Early 19th
Акимова Татьяна Ивановна,
доктор филологических наук, профессор,
Мордовский государственный университет
им. Н. П. Огарева,
430005, Россия, Саранск,
Большевистская, 68.
akimova_ti@mail.ru
Century]. 440 p. Moscow, Novoe lit. obozrenie. (In Russian)
Shchebal'skii, P. K. (1969). Ekaterina II kak pis-atel'nitsa [Catherine II as a Writer]. Zaria. No. 2, pp. 99146. (In Russian)
Vacheva, A. (2015). Potomstvu Ekaterina II. Idei i narrativnye strategii v avtobiografii imperatritsy [Catherine II to Posterity. Ideas and Narrative Strategies in the Autobiography of the Empress]. 717 p. Sofiia, univ. izd-vo "Sv. Kliment Okhridski". (In Russian)
Zaretskii, Iu. (2013). Novye podkhody k izucheniiu svidetel'stv o sebe v evropeiskikh issledovaniiakh posled-nikh let [New Approaches to Studying Self Evidence in European Researches of Recent Years]. Avtor i biografiia, pis'mo i chtenie. Sb. dokladov. Moscow, izd. Dom Vysshei shkoly ekonomiki, pp. 24-41. (In Russian)
Zorin, A. L. (2016). Poiavlenie geroia: Iz istorii russkoi emotsional'noi kul'tury kontsa XVIII - nachala XIX veka [The Appearance of a Hero: From the History of the Russian Emotional Culture of the Late 18th - Early 19th Centuries]. 568 p. Moscow, NLO. (In Russian)
The article was submitted on 01.09.2018 Поступила в редакцию 01.09.2018
Akimova Tatiana Ivanovna,
Doctor of Philology, Professor,
N. P. Ogarev Mordovia University,
68 Bolshevistskaya Str.,
Saransk, 430005, Russian Federation.
akimova_ti@mail.ru
